Глава 7

Людмила открыла мне дверь практически сразу и тут же наехала на меня:

— Вы ведь детектив? Ну что вам всем надо? — визгливым фальцетом возмущалась Маслова. — Ко мне уже приходили из милиции. Устроили тут форменный допрос. Я не пойму, какое отношение я-то к Шолонскому имею! И к его несчастным документам!

— Я бы хотела задать вам несколько вопросов, это не займет много времени, — максимально вежливо выразилась я, еле заметно прищурившись. Честно говоря, я могла бы и не тревожить Маслову, а пообщаться с Кирьяновым. Но мне хотелось потрепать этой дамочке нервы — может быть, если ей есть что скрывать, мне удастся заставить ее совершить ошибку. — Надеюсь, вы согласитесь помочь мне.

— Ну хорошо, спрашивайте, — Маслова в выразительной позе прислонилась к косяку, и ее ярко-желтая мини-юбка неприлично задралась. — Что с вами поделаешь? Вы же по поводу убийства Глеба Денисовича? — проявила догадливость она.

Я кивнула и спросила:

— Где вы находились с двух до половины четвертого сегодняшнего дня?

— Дома сидела, — словно отмахиваясь от назойливой мухи, небрежно пробурчала Людмила. Белая челка упала ей на глаза, и Маслова сдула непокорную прядь, состроив уморительную гримасу.

— Может ли кто-нибудь это подтвердить? — осведомилась я. Людмила недоуменно вскинула брови, округлила глаза. И я пояснила: — Может быть, к вам в этот период времени кто-либо заходил? Или вам звонили?

— Нет, никто мне не звонил, никто не приходил, — категорически заявила Людмила. И обиженно пробурчала: — Меня что, подозревают?

Я поспешила разуверить госпожу Маслову и покинула ее квартиру, поблагодарив за потраченное время. Людмила напоследок окинула меня удивленно-злым взглядом, и я в который раз убедилась в привлекательности своих натурально-светлых шелковистых прядей. И обрадовалась — мне удалось немного «завести» Людмилу Владимировну.

Я прошлась по соседям Масловой. Соседи не имели понятия, покидала ли свою квартиру Людмила Владимировна. Но это же не показатель! В нашем несовершенном мире каждый занимается собой, любимым, и не интересуется окружающими. Преступным элементам это только на руку.

Конечно, если бы Людмила решилась на убийство — она могла бы и алиби подготовить. С другой стороны, преступление могло оказаться спонтанным. Например, Маслова решила стрясти с Шолонского деньги за возвращение чертежей, он разозлился и пообещал обратиться в милицию. И тут у Людмилы не выдержали нервы, ей не захотелось часть жизни провести за решеткой, в условиях, совершенно отличающихся от суеты кафе и офисов фирм. Она достала пистолет и выстрелила в красавчика Шолонского. Только откуда у нее мог оказаться пистолет?

Впрочем, оружие сейчас приобрести не просто, а очень просто. Даже не нужно знать, через кого. Ствол с несколькими крестами, то есть такой, из которого убили нескольких человек и который таким образом засветился в милиции, можно купить за смехотворную сумму. Но с этим я разберусь позднее — пока нужно навестить еще одного подозреваемого — господина Гурьянова, главного бухгалтера фирмы «Луч». У этого-то точно был повод для убийства — деньги, которые Михаил Яковлевич задолжал своему шефу.

И, заведя машину, отправилась к нему. Я, конечно, не надеялась, что главбух сразу же сознается в убийстве, падет на пол и прижмется повинной головой к собственным тапочкам. Мне хотелось всего-навсего узнать, было ли у Михаила Яковлевича алиби и насколько оно достоверно. В конце концов, человек, который должен быть на работе в середине дня, вдруг появляется в собственной квартире — одно это волей-неволей наталкивает на подозрения. Не говоря уж о деньгах, которые Гурьянов был должен Шолонскому. А заодно мне хотелось подпортить ему настроение — ну что поделаешь, вот такая я стерва.

Я поднялась до квартиры главного бухгалтера фирмы «Луч» и позвонила. За дверью послышались шаги, лязгнули замки. Гурьянов с пониманием и явным узнаванием в бесцветных глазах посмотрел на меня.

— Я должна задать вам несколько вопросов по поводу убийства вашего руководителя, Глеба Денисовича Шолонского, — кровожадно улыбнулась я.

— Ко мне уже приходили сотрудники милиции, — решительно выпалил Гурьянов, норовя захлопнуть дверь перед моим носом.

Проигнорировав его далеко не изысканный жест, я дежурно произнесла:

— Михаил Яковлевич, мне очень жаль, что приходится отрывать вас от дел, но нам необходимо прояснить еще несколько вопросов.

Слова мои падали с уверенностью, а подтекст четко и ясно говорил: если Гурьянов откажется говорить со мной здесь, ему придется беседовать в отделении. В глазах бухгалтера отразились колебания — то ли послать меня куда подальше, то ли побеседовать. Гурьянов помялся, почесал заметную щетину на впалой щеке, потом нехотя согласился:

— Ну заходите, я отвечу на ваши вопросы.

«Вот спасибо», — ехидно подумала я, во второй раз за сегодняшний день входя в коробочку-прихожую и разуваясь. Гурьянов наблюдал за моими действиями со смешанным чувством досады и ехидства, не пытаясь проявить вежливость и помочь мне снять куртку. Ну и ладно, без него обойдусь. Повесив куртку на рожки, прибитые к стене, я прошла на кухню вслед за хозяином квартиры. Сквозь приоткрытую дверь в комнату я увидела спасительную кровать, под которой скрывалась не так давно. Стол Гурьянова до сих пор манил меня неразгаданными и неразведанными тайнами. Все же надо будет выкроить время и продолжить прерванный обыск. Мало ли какие еще бумаги могут храниться в его столе…

Михаил Яковлевич уселся на пошатнувшийся под ним табурет, бесстрашно смахнув собственными джинсами толстый слой пыли. А я, прежде чем приземлиться, машинально провела по сиденью ладонью, которая тут же украсилась пушисто-серым налетом. «Ну да ладно, мои джинсы и не такое выдержат», подумала я и уселась поудобнее. Потом закурила, не спрашивая во второй раз разрешения хозяина, проникновенно посмотрела в глаза бухгалтера и спросила:

— Где вы были сегодня с двух до половины четвертого?

— Я находился в собственной квартире, — с небрежной невозмутимостью ответил Гурьянов, но глаза его странно забегали — взгляд метнулся к потолку, пробежал по пятнам, украшавшим штукатурку, с интересом скользнул по строю немытой посуды, и только потом Михаил Яковлевич взглянул на меня.

— Почему не на работе? — полюбопытствовала я, еле заметно вскинув брови.

— Я закончил работу раньше, чем предполагал, — снисходительно ответил Гурьянов, окинув меня уничтожающим взглядом, словно поражался моей недалекости. — И дел больше не предвиделось.

— Значит, вы были дома? А может ли это кто-либо подтвердить? — Я не могла избавиться от ехидства, сквозившего в вопросе. Странно, при общении с бухгалтером Гурьяновым я автоматически выбирала ироничный тон. Впрочем, он тоже.

— Прошу прощения, но если бы я знал о предстоящем допросе, — отвратительно-ядовитая улыбочка появилась на физиономии Михаила Яковлевича, а его хищный нос заострился, как у Бабки Яги из детских сказок, — я бы обязательно пригласил к себе кучу знакомых. Мне очень жаль, что не могу подтвердить свое алиби.

— А как вы относились к Глебу Денисовичу?

— Абсолютно нормально, он — превосходный руководитель… был. Мне очень жаль, что его убили.

Мне показалось, или в последнем слове Гурьянова прозвучал триумф? Не знаю. К сожалению, в душах людей я читать не могу. А иногда так хотелось бы!

— Вот как? — с преувеличенным интересом протянула я. И без перехода попросила: — Могу я от вас позвонить?

— Конечно… — удивился переключению темы Гурьянов. — Телефон стоит на тумбочке в прихожей.

Странно, что он позволил мне сделать звонок — я бы на его месте все-таки вытурила назойливого «сотрудника милиции» из квартиры. Но… силен в нашем народе страх перед правоохранительными органами и документами, этим органам соответствующими.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила я.

Затем я подошла к телефону, сняла трубку, повернувшись спиной к сидящему на кухне Гурьянову, набрала на диске свой собственный домашний номер, заведомо зная, что трубку никто не поднимет, и незаметно открутила мембрану. Михаил Яковлевич с напускным безразличием смотрел за окно, где бушевала осень. Приближающиеся сумерки нагоняли на город мрачноватую волну тумана. Тяжелые тучи сгустились на небе, обещая дождь или снег.

На установку «жучка» у меня ушла от силы минута, за которую я успела произнести вслух пару ничего не значащих фраз, якобы беседуя с тем, кому звонила. И опустила трубку на рычаги. «Жучок» уютно устроился под водруженной на законное место мембраной.

После чего я сочла возможным попрощаться с главным бухгалтером фирмы «Луч» и, спустившись в машину, настроилась на прием волн установленного «жучка». Гурьянов показался мне несколько озабоченным, обеспокоенным. Возможно, сейчас он каким-либо образом раскроет себя? Едва я успела закурить, как в наушнике раздался щелчок, и противный голос Михаила Яковлевича произнес:

— Люда, это я.

— Привет, — откликнулась Маслова, мне так и виделась ее улыбающаяся физиономия. — В чем дело? Ты разобрался?

— Не по телефону, давай встретимся. Знаешь, где «Шелковый конек»?

— Это в Заводском? — уточнила Маслова.

Бухгалтер подтвердил, и Людмила согласилась на встречу. «Сладкая парочка» договорилась увидеться через час, именно столько времени потребуется Масловой, чтобы добраться до нужного места.

«Шелковый конек»… Я как-то слышала это название. Низкопробная забегаловка с минимальными ценами и терпимым обслуживанием, где любили обитать местные алкоголики-интеллигенты. Алкоголиков-неинтеллигентов вполне устраивали лавочки в сквере неподалеку. Ну что же, местечко не фонтан, но работа есть работа.

В «Шелковый конек» ехать пока рано, и я, для успокоения совести и чтобы не терять зря время, опросила соседей Гурьянова. О главбухе отзывались как о неплохом, но занудном и малообщительном человеке. Никто не видел, чтобы он сегодня выходил из квартиры, но и в его присутствии дома никто не был убежден. Михаил Яковлевич, оказывается, ведет себя тихо, музыку на полную катушку не включает, телевизор смотрит с еле слышным звуком. За это соседи его любят, но, к моему несчастью, не следят за его передвижениями.

Ну что ж, отсутствие результата — тоже результат.

Ожидая выхода Гурьянова из дома, я выудила из мешочка волшебные «косточки» и задумчиво бросила их, спросив:

— Верный ли у меня путь?

В этот же момент в подсознании витала другая мысль: «Надо отыскать преступника, но только найти — это полдела, надо еще вывести убийцу и похитителя документов на чистую воду». И результат гадания не заставил себя ждать. Выпало следующее сочетание: 16+26+6, то есть «Ведите себя так, чтобы свое достоинство сохранить, и на разумный компромисс пойти, и быть оцененной по достоинству». Ну что же, побуду умненькой и благоразумненькой, а куда деваться? Предсказания магических двенадцатигранников сбываются всегда. Главное — верная их трактовка. И это самое сложное. Потому что советы неоднозначны, объяснить их непросто.

Так, посоветовавшись с высшими силами, я запаслась терпением и поджидала Гурьянова, который вот-вот должен появиться из подъезда. Интересно, о чем это он с Людмилой Масловой собрался беседовать. И откуда такая срочность — ведь Михаил Яковлевич потребовал встречи сразу после моего визита. Кстати, он тогда выглядел напряженным, это я отметила. И оказался психологически слабее Масловой. Если они с Людмилой подельники — обсудить происходящее им не помешает.

В памяти всплыла фраза Гурьянова: «Ко мне уже приходили из милиции». Значит, Киря или его команда успели снять показания с Михаила Яковлевича. Так, может быть, у них собралось побольше информации, чем у меня? Хотя вряд ли. Я наверняка задавала те же самые вопросы. Тем не менее я решила проверить это предположение, благо время еще есть.

Но звонок Кирьянову меня разочаровал — Владимир знал не больше меня. Его ребята попытались проверить алиби господина бухгалтера, но столкнулись с той же проблемой, что и я. Алиби никто не мог подтвердить, и только со слов самого Михаила Яковлевича было известно, что он сидел дома в момент убийства Шолонского. Но сказать, знаете ли, можно все, что угодно.

Что касается Масловой — на нее Владимир тоже обратил внимание. Но ситуация складывалась подобная гурьяновской — алиби вроде бы и есть, но с другой стороны, его нет. А значит, эти двое по-прежнему под подозрением. У меня. Оказывается, Кирьянов тоже обратил самое пристальное внимание на Гурьянова и Маслову, отвязавшись наконец-то от Кармишина, у которого железное алиби. Александр Николаевич провел весь день в офисе, занимаясь неотложными делами. Его видел весь персонал фирмы «Луч» в различное время. То есть Кармишин вне подозрений.

Гурьянов наконец вышел из дома и направился к остановке. Я осторожно поехала вслед, пристально вглядываясь в высокую нескладную фигуру бухгалтера.

Михаил Яковлевич, протолкнувшись сквозь строй народа, ловко штурмовал троллейбус, и рогатый транспорт повез его к заведению под названием «Шелковый конек». Я осторожно следовала за троллейбусом, не обращая внимания на возмущенные сигналы других машин и автобусов, — в конце концов, кому какое дело, как я разъезжаю в черте города. Может быть, я получила права только вчера и сознательно осторожничаю.

Гурьянова упустить было бы сложно — его высоченная фигура вырисовывалась в толпе подобно восклицательному знаку. Михаил Яковлевич вышел из троллейбуса на предпоследней остановке и побрел вверх по дороге. Я, убедившись, что мой подопечный действительно следует в «Шелковый конек», беззастенчиво обогнала его, случайно окатив подтаявшим снегом и вызвав возмущенный оклик. Остановила машину за группкой редких деревьев неподалеку от кафешки и приготовилась к очередной порции ожидания. Но долго ждать мне не пришлось — Гурьянов еще шествовал к забегаловке, а Людмила Маслова появилась с другой стороны и прошла внутрь. Михаил Яковлевич, достигнув вожделенного кафе, потянул на себя массивную дверь и тоже скрылся в стенах заведения. Из двери вылетели клубы отдающего сигаретным дымом, алкоголем и курицей-гриль нагретого воздуха.

Едва дверь за Гурьяновым закрылась, я вышла из машины, сунув в карман несколько «жучков» и решив, что, если не удастся подслушать разговоры самостоятельно, обращусь к технике.

Кафе-гриль «Шелковый конек» зазывал посетителей затасканной красно-синей вывеской, в которой буквы названия рисовались странными зигзагами, как во сне у пьяного художника-абстракциониста. Запотевшие стекла окна освещались лампочками, казавшимися тусклыми из-за слоя пыли и грязи. На лавочке у входа отдыхал, по всей видимости, один из завсегдатаев заведения — тип в расстегнутой на груди рубашке и грязноватых, потрепанных брюках. Он, подобно дереву в потоках ветра, клонился то в одну, то в другую сторону, норовя упасть. И только спинка лавочки, продавленная, лишенная синей краски и одной планки, мешала мужчине примоститься на ледяной, покрытой островками грязно-серого снега земле.

Я вошла в кафе и сразу же погрузилась в насквозь продымленный, пронизанный алкогольными парами и запахом пережаренного жира воздух. В сизом дыму лица казались призрачными, будто я попала на собрание духов и привидений. Клубы дыма двигались, перетекая с места на место, и среди голубоватых разводов сновали официанты. Голоса многочисленных посетителей звучали приглушенно.

Я огляделась и увидела Гурьянова, сидевшего напротив Масловой за удаленным от входа столиком. Парочка была почти неразличима в клубах дыма. Света на их столик почти не попадало. Людмила Маслова красовалась в ядовито-желтом джемпере, оттенявшем безжизненно-белые пряди ее волос. Вампирски накрашенный рот переливался оттенками алого. Спина Гурьянова была обычно невозмутимой.

Осмотревшись, я поняла — свободных столиков нет не только поблизости от Людмилы и Михаила Яковлевича, их нет в принципе. На каждый квадратный столик, установленный в забегаловке, приходилось от двух до десятка посетителей. Возле стойки бара тоже гроздьями висели люди. В основном это были компании малолеток и окончательные синюшники.

А Маслова с Гурьяновым снова беседовали о чем-то с искренним увлечением. И возможности подслушать их разговор, не прибегая к техническим ухищрениям, я решительно не видела. Столики стояли довольно далеко друг от друга. За ближайшими к парочке столами сидели: компания агрессивных малолеток, жарко целующаяся и, вероятно, вскоре собирающаяся перейти к интиму парочка, а также несколько ярко раскрашенных дам бальзаковского возраста и древней профессии. Ни в одну из этих компаний органично влиться я не смогу. Да и не хочу, если честно.

— Привет. Мест нет, сами видите… — без лишних комплексов обратился ко мне официант в джинсах, не по сезону сетчатой майке и с бейджем на волосатой груди, предусмотренным, по всей видимости, исключительно для того, чтобы обслугу можно было отличить от посетителей.

Я хладнокровно выудила из кармана крупную купюру, продемонстрировала вмиг ошалевшему официанту нежно-зеленоватую шуршащую бумажку и, таинственно приглушив голос, произнесла:

— Нужна помощь.

— Чем помочь? — официант вмиг просек обстановку. Взгляд его неотрывно следовал за моей рукой. — Место надо?

— Нет, места не надо, — отрицательно помотала я головой. — Видишь, там парочка сидит? Блондинка и мужчина средних лет.

— Крашеная выдра? — Официант оказался на редкость понятливым. Он не стал пялиться на моих подопечных, покосился в их сторону краем глаза и снова повернулся ко мне: — В желтой кофточке?

— Да, — подтвердила я все так же тихо и таинственно, мой тон действовал на парня надлежащим образом.

— И что надо сделать?

— Незаметно поставить им «жучок» под крышку стола, — передавая вещичку официанту вместе с деньгами, ответила я. — Прилепишь вот этой стороной, — пояснила я, прикоснувшись кончиками пальцев к матово-черной присоске. — Сделаешь — заплачу еще столько же.

«Для хорошего человека, как говорится, денег не жалко», — промелькнуло у меня в голове, когда официант с готовностью сунул деньги в карман. Он ничего не стал спрашивать. И правильно.

Парень трепетно сжал механизм, продуманно захватил свободной рукой чистую пепельницу и деловито подошел к столику, за которым сидели Людмила с Гурьяновым. Я наблюдала за ним, скрывшись за синтетической пальмой у стойки бара. Официант идеально справился с поставленной задачей. Устанавливая на стол чистую пепельницу и забирая прежнюю с парой окурков, он словно бы машинально провел ладонью снизу по столешнице. И отошел. Ни Гурьянов, ни Маслова не обратили на его действия внимания.

Благодарно кивнув официанту и вручив вторую, обещанную, купюру, я поспешно ретировалась, уселась в машину и надела наушники. Голоса раздавались совсем рядом. Да, техника у меня великолепная. Изредка ровная беседа главбуха с дамочкой по связям нарушалась металлическим скрежетом вилок, чирканьем зажигалок и звоном бокалов.

— …насчет нормального техника? — заканчивая начатую несколько раньше фразу, кокетливо проверещала Маслова. — Этот милый молодой человек, Игорь, кажется, он как?

— Ручин? Может, и согласится. Особенно если работать предстоит на конкурентов нашего «Луча», — с легким сарказмом — или у него просто голос такой? — откликнулся Гурьянов.

— Он же отказался на «Луч» работать, хотя Глеб Денисович предлагал неплохие деньги, — увлеченно возразила Людмила. — Почему ты думаешь, что он подойдет?

— Люда, это ты так думаешь, — одернул женщину Михаил Яковлевич. — А отказался он потому, что Шолонского не очень-то любит. Но вообще он отменный техник. Великолепный специалист. И если ты предложишь ему работать на конкурирующую фирму, он согласится, лишь бы насолить «Лучу». Во всяком случае, мне так кажется.

«Ручин не слишком любил Шолонского», — запульсировало в висках. И сразу проснулось любопытство — почему же? Словно эхо моих мыслей, Людмила осведомилась с капризными нотками в высоком голосе:

— А почему Ручин не любит Шолонского? И фирму заодно?

— У них в прошлом был конфликт, — лаконично ответил Гурьянов.

Маслова докапываться до причин не стала — ее вполне устроило это короткое объяснение бухгалтера. К сожалению, я не могла принять участия в столь интересной беседе и задать собственные вопросы.

— «Порто» — это ведь конкуренты… — приглушенно выдохнула Маслова. В ее фразе ощущалась вопросительная интонация.

— Уж туда, полагаю, Ручин обязательно пойдет. Потому что Шолонского всегда раздражала эта фирма, — поняв намек, заключенный в словах собеседницы, ответил Гурьянов. — А ты что, запаслась его адресом?

— Ну конечно, я не привыкла терять из виду людей, которые могут оказаться полезными, — витиевато выразилась Людмила. Голос ее сочился гордостью за собственную велеречивость настолько, что я фыркнула. — Значит, с Ручиным буду решать. Надеюсь, смогу его уговорить на эту должность. Она неплохо оплачивается, рабочий день…

Но Михаил Яковлевич невоспитанно прервал собеседницу:

— Зачем ты мне-то об этом говоришь? Я на техника не потяну, оставь свою рекламу для Игоря Ручина. Лучше ответь, к тебе являлась молодая девица, блондинка, с просроченным следовательским удостоверением?

«Молодая девица, с просроченным…» Да это же я! Вот спасибо за «молодую»… Интересно, с чего бы Гурьянову мной интересоваться? Стоп, а ведь Людмила Владимировна сейчас выложит, что к ней-то я приходила, помахивая лицензией частного детектива! Вот это да!

А разговор тем временем продолжался. Маслова и Гурьянов выяснили, что говорят об одной и той же «наглой бабе», как нелицеприятно высказалась Людмила. И эта самая баба, то есть я, сует свой нос далеко не туда, куда следует.

— А не мог ее Глеб Денисович нанять? — полюбопытствовала Людмила. — Она нами почему-то интересуется, должно же быть объяснение.

Я закурила, внимательно вслушиваясь в беседу. Ритмично жужжала пленка, перематываясь на магнитофоне, — на всякий случай я решила записать разговор подозреваемых на кассету. Вдруг один из них сболтнет по случайности что-нибудь важное?

— Думаешь? — встревоженно пробурчал Гурьянов. — По нашу душу? — В голосе его смешались злость и напряжение. — Неужели Шолонскому больше делать было нечего, только детективов нанимать? И… Люда, он же умер!

— Ну, знаешь, — высокомерно процедила Маслова, — он мог и раньше сыщицу нанять. Или Кармишину поручить.

Парочка усиленно развивала эту мысль, не представляя, насколько близки к действительности их предположения. Но они, Маслова и Гурьянов, казалось, были шокированы смертью Шолонского. Но мне почудилось, что в этом они слегка бравируют друг перед другом, тогда как оба почему-то терпеть не могли Глеба Денисовича Шолонского, привлекательного директора фирмы, мужчину с глазами газели.

Милая тема увлекла обоих — они обсуждали меня, любимую, и я много интересного узнала о собственной персоне. В остальном же их разговор был малосодержательным — мне даже стало немного жаль потраченной на запись пленки. Они волновались из-за моих визитов, нервничали из-за Шолонского. Естественно, я решила, что все это связано с похищенными из сейфа Глеба Денисовича чертежами, а впоследствии — и с его убийством.

Но думала я о другом — о всплывшем подозреваемом, которого я благополучно забросила в начале расследования. Игорь Юрьевич Ручин, техник — золотые руки, классный мастер, обаятельный человек. А почему я от него отстала? Ну конечно, не было ни единой видимой причины для подозрений. С долгами Ручин расплатился или собирался расплатиться, и деньги уже поступили на его счет. Причем доход совершенно легальный — за доведение до ума партии каких-то видеокамер для столичной фирмы. Но если это не все… Ведь «косточки» еще в начале расследования предупреждали меня о… что-то там было о главном и второстепенном. Точно не помню, к сожалению. Вроде бы советовали не забывать о главном… Так, может быть, я с самого начала пошла по неверному пути? Хотя и невиновность Гурьянова и Масловой еще не доказана.

Итог таков — мне надо обратить внимание на Игоря Ручина помимо этих двух моих подозреваемых. Их тоже не стоит пока выпускать из виду — не хотелось бы допустить ошибку.

От размышлений меня оторвал невероятно пронзительный голос Людмилы Владимировны Масловой:

— Миша, как с документами?

— Завтра, — лаконично ответил Гурьянов. — Все нормально, только я захватить забыл. Завтра привезу и отдам все бумаги. Сегодня уже поздновато, как ты считаешь? А завтра созвонимся.

— Отлично, завтра так завтра, только не очень рано. Давай здесь еще посидим, еду еще не принесли, — промурлыкала Людмила. — Думаю, время терпит — у тебя же нет срочных дел, правда?

Гурьянов согласился, разговор парочки перешел на общечеловеческие темы вроде погоды и природы, и я решила не тратить времени даром. Заведя машину, поехала к квартире Гурьянова — его письменный стол манил меня. Теперь-то мне, надеюсь, удастся завершить начатое. Эти двое покидать «Шелковый конек» пока не собирались. Пусть общаются, ужинают, я же продолжу отрабатывать деньги клиента, Александра Николаевича Кармишина.

И я, в третий за нелегкий сегодняшний день раз, отправилась в квартиру Михаила Яковлевича Гурьянова. Надеюсь, сейчас он не вернется так же неожиданно, как во время первой попытки обыска. Впрочем, полагаю, я справлюсь достаточно быстро. Опыт в открывании замков гурьяновской квартиры уже есть. К тому же у меня машина, Гурьянову же придется добираться до дома на общественном транспорте. По крайней мере за все время моей слежки за ним он ни разу не брал такси или частника. Исключение — тот вечер, когда из сейфа Шолонского похитили чертежи. Но тогда такси вызывали по настоянию Шолонского.

Кстати, если сегодня мне так и не удастся обнаружить чертежи в квартире Михаила Яковлевича — черт его знает, в какой тайник он их запрятал? — я заберу их завтра. Проследить за Гурьяновым и Масловой все равно надо. Ведь главбух должен отдать Людмиле какие-то бумаги, и, как мне кажется, это то, что нужно заказчику, то есть Кармишину.

Я поднялась к квартире Гурьянова, нажала на звонок, вслушалась в тишину за дверью. После чего открыла сумку и… тут же закрыла — снизу донесся звук неуверенных шагов. Я с отсутствующим видом отошла к окну и уставилась в мглистую даль, ожидая, пока издающий шаги минует лестничную площадку. Не тут-то было. Какая-то старушка, отбивая ритм клюкой, дошла до лестничной площадки, на которой я стояла, и замерла, отчаянно копаясь ключом в замочной скважине. Замок не поддавался. Бабка ругалась.

Я поднялась на пролет выше, в нетерпении ожидая, когда бабуська откроет дверь своей квартиры. Наконец это важное событие свершилось, и я вновь вернулась к двери квартиры Гурьянова. Прислушалась, опасаясь, что бабка, как и большинство людей ее возраста, патологически любопытна и решила посмотреть на мои действия. Но на ее двери «глазка» не было, замочная скважина, прикрытая металлической пластинкой, не внушала опасений, а дверь бабка плотно закрыла.

Убедившись в собственной безнаказанности, я с легкостью открыла квартиру Гурьянова и прошла в прихожую, осторожно прикрыв за собой дверь. В квартире царила кромешная тьма, и я выудила из сумки карманный фонарик. Это достижение техники было необыкновенно удобным для обысков — узкий луч прекрасно освещал пространство вокруг меня, но совершенно не был заметен снаружи.

Я сразу отправилась в комнату, уверенная, что на сей раз мне удастся просмотреть все бумаги в столе главного бухгалтера. И приступила к обыску.

Записную книжку, с которой я начала ознакомление в предыдущее посещение квартиры, сразу же отложила в сторону и осторожно вынула из ящика стола верхнюю папку. В финансовых документах я, конечно, понимаю очень мало, но одно было ясным — бумаги относятся к бухгалтерской деятельности.

Я погрузилась в изучение всевозможных дебитов-кредитов и тому подобной важной для фирмы чепухи. И провела за этим занятием около получаса, пока не перерыла практически все бумаги в столе. Оставалась всего лишь одна папка. Фонарик ярко высвечивал цифры, выделявшиеся на тускловато-желтой бумаге, остальная же комната была погружена во тьму. Неожиданно одна строчка в муторном бухгалтерском отчете привлекла мое внимание.

Я сидела на пыльном полу, смирившись с тем, что стирать джинсы после пребывания в запыленной гурьяновской квартире все равно придется, и держала на коленях стопку бумаг — бухгалтерские отчеты пяти-семилетней давности. И отчеты эти заставили меня задуматься, в очередной раз напомнив о существовании техника Игоря Ручина. Ясным было одно — Игорь Юрьевич со дня основания фирмы Шолонского в течение нескольких лет работал в штате. Потом, по непонятным причинам, уволился. По собственному желанию, промелькнуло где-то в документации. А не объясняется ли это «собственное желание» конфликтом с господином Шолонским? Ведь тогда… У Ручина появляется повод для мести — кражи чертежей — или для… убийства.

Так что мне пора биться головой о стену и проклинать свою самоуверенность, из-за того что так рано сбросила техника со счетов. Но мне больше нравилась альтернатива: разобраться-таки с этим делом и выйти из него победителем. А побежденный, или побежденные, отправится в места не столь отдаленные. Или… Ну, с наказанием для них я разберусь, благо фантазия работает, сейчас главное — вычислить виновника преступления.

Итак, помимо двоих существующих подозреваемых необходимо заново проверить и господина Ручина, гениального техника, столь недвусмысленно обвиненного Гурьяновым в нелояльном отношении к «Лучу» и Глебу Денисовичу Шолонскому. Жаль, что причины в отчетах главбуха не указаны. Но ничего, я разберусь.

Вернув все в прежнее состояние и отряхнув ладони от серой пыли, я осмотрела оставшуюся часть комнаты в поисках тайников, проверила кухню и санузел и, не обнаружив ничего интересного, покинула квартиру бухгалтера.

А отправилась я к коттеджу Масловой, который не удосужилась до сих пор осмотреть.