Глава 6

Я сидела в машине, курила и прослушивала квартиру Масловой. Людмила на протяжении целого часа трещала по телефону. Сначала увлеченно расписывала кому-то удобство «видеоглазка». Причем мне показалось, что ей самой глубоко по барабану, какими качествами обладает видеонаблюдатель, она не вдавалась в технические подробности. Тем не менее в голосе собеседника в процессе беседы появилась заинтересованность. Потом Маслова кокетничала с кем-то еще. Продать чертежи Шолонского она не пыталась.

Я, конечно же, понимаю — не телефонный это разговор, и все же, размечталась я, она могла бы поговорить с обладателем подозрительного голоса намеками, напуская завесу таинственности. Но Маслова, к сожалению, к моим пожеланиям прислушаться не пожелала, так и продолжала трепаться ни о чем.

Наконец меня это бессмысленное времяпрепровождение настолько достало, что я решила временно покинуть свой пост. Мне надоело тупо сидеть в машине, и я уехала. Тем более время приближалось к обеду, а мне и за вчерашний день хватило безкофеиновой диеты.

Родной дом встретил меня несколько запыленной пустотой. А чего еще можно было ожидать? Я вообще-то периодически прибегаю к кардинальному средству борьбы с пылью и беспорядком — уборке. Но чаще мои благие намерения — ну, что надо бы привести квартиру в порядок — зависают в воздухе. Обычно решимость покидает меня, когда приходится приступить к выбрасыванию всего лишнего. Мне становится жаль вещей, появляются мысли, что эти самые вещи когда-либо пригодятся. Итог такого подхода к содержанию жилища — переполненные шкафы, дверцы которых закрываются с трудом.

Едва я поставила кофеварку на плиту, как затрещал телефон. Звонил Кармишин. Александр Николаевич осведомился о ходе дела и сказал, что очень хотел бы меня увидеть. Я предложила ему приехать, и заместитель директора фирмы «Луч» согласился. И великолепно — потому что у меня лично желания ехать к нему в офис совершенно не было.

Выпив кофе, я привела кухню в относительный порядок, готовясь к посещению заказчика. Или клиента. Кому как больше нравится. Заодно попыталась осмыслить дело. А оно мне нравилось все меньше. Бумаги не нашли ни я, ни милиция. Они нигде не всплыли, хотя по какой еще причине, кроме продажи, их могли украсть? Спрятать их надежно — раз плюнуть. Только вот зачем? У меня даже зародилась подленькая мыслишка, что это дело окажется единственным нераскрытым в моей практике.

Но тут же остановила сама себя и, снова закурив, твердо решила: обязательно найду похитителя, чего бы это ни стоило. Как? Это уже другой вопрос.

В дверь позвонили, и, открыв, я впустила в квартиру свеже-румяного, сияющего широкой пошловатой, но необидной улыбкой Кармишина.

— Здравствуйте, Таня, вы очаровательно выглядите, — произнес он своим завораживающим голосом, пристально рассматривая мое лицо.

Я улыбнулась — доброе слово, как известно, и кошке приятно — и сыронизировала:

— Александр Николаевич, вы можете не рассыпать комплименты, я работаю исключительно за гонорары.

Кармишин рассмеялся и прошел вслед за мной на кухню. Уселся на жалобно скрипнувший под его весом табурет, закурил, сжав в руке необычайно маленькую по сравнению с его пальцами сигарету, и спросил:

— Таня, вы что-нибудь выяснили?

— Пока нет, — ободряюще улыбнулась я. — Но думаю, я справлюсь.

— Тогда есть смысл поторопиться. Мне бы не хотелось, чтобы деньги оказались пущены на ветер, — немного непонятно пробасил Кармишин.

Я удивленно вскинула бровь, как бы требуя пояснить странную фразу. Но тут же проявила свойственную мне сообразительность:

— Вы имеете в виду, что пролетит ваш контракт?

Александр Николаевич с прежней широкой улыбкой покачал головой и ответил:

— Дело в том, Таня, что у нас есть черновики чертежей. Они, оказывается, преспокойно лежали у одного из наших техников, а его не было на работе из-за болезни.

— Хотите сказать, что собираетесь отказаться от моих услуг? — спокойно осведомилась я, отставив чашку с недопитым кофе.

Кармишин темпераментно взмахнул руками, отчаянно замотав головой, и откликнулся:

— Ну что вы, Танечка, конечно же, нет. Черновики надо доводить до ума, на это потребуется никак не меньше недели. Так что — контракт все равно практически полетел. Хотя, надеюсь, нам все же удастся договориться с заказчиками и продлить соглашение. Но на отработку черновиков нужно не только время — потребуются и деньги, так что гораздо выгоднее было бы все же найти похищенный вариант. Только поэтому я и прошу вас работать поскорее. Мы, конечно, начали работу с черновиками — любой вариант должен быть задействован. Но сами понимаете…

— Да, конечно, — согласилась я. — Сделаю все возможное. — «И невозможное», добавила я про себя. Тут уж дело принципа — у лучшего тарасовского детектива Татьяны Ивановой провалов быть не должно. — Александр Николаевич, а ваш бухгалтер, Гурьянов, он совершенно не бывает на работе? Как-то это странно.

— Ну почему же не бывает… Я вам, кажется, говорил — он брал несколько дней за свой счет, а с сегодняшнего дня перешел на гибкий график. Временно. Личные проблемы, — ухмыльнулся замдиректора. — Сегодня Михаил Яковлевич, например, будет после обеда — придет на пару часов.

— В какое точно время Гурьянов будет на работе? — В голове моей забрезжила здравая мысль.

— С трех до пяти или до половины шестого, — не выразил удивления моим вопросом Кармишин.

— А как Гурьянов относится к Шолонскому? Между ними были трения? — полюбопытствовала я. — Странная он фигура, ваш главбух. Не могу его понять.

— Да нет, ничего между ними не было, я не замечал, — пожал плечами Кармишин. — Обычные отношения бухгалтера с руководителем. Гурьянова мы очень ценим — действительно мастер, ас своего дела. Великолепно ведет документацию. И Глеб не собирается терять такого классного бухгалтера. В наше время очень сложно отыскать по-настоящему квалифицированного работника, — признался Александр Николаевич.

Наконец я проводила клиента за порог, допила кофе и взглянула на часы. Ого, Гурьянов сейчас уже должен быть на работе, если Александр Николаевич не ошибся. И я решила обыскать квартиру Михаила Яковлевича. Может быть, обнаружу там хоть обрывок чертежа? Или копии бумаг? Тогда по крайней мере станет ясно, причастен ли Гурьянов к похищению из сейфа Шолонского. А то у меня одни подозрения, да и то какие-то… почти беспочвенные.

Но прежде чем отправиться на квартиру к Гурьянову, я выудила из сумки свои магические «косточки». Подумала: «Что же делать дальше?» — и бросила их на гладкую поверхность стола.

26+10+14 — «Неблагоприятные символы». Вот и все. И ничего здесь не поделаешь. Где меня ожидает неприятность? Или не меня? К чему все это? Ничего не ясно.

Набросив на плечи куртку, я спустилась вниз, села в машину и поехала к дому бухгалтера Гурьянова. Раздумывать, стоит или не стоит устраивать у него обыск, не имеет никакого смысла. Рекомендация додекаэдров оказалась настолько расплывчатой, что, пока не попадешь в переделку, до смысла не докопаешься.

Оставив машину на стоянке возле магазина, я подошла к дому Михаила Яковлевича, сжимая рукой ремешок сумки, без которой мне вряд ли удалось бы проникнуть в чужую квартиру. Поднявшись на пятый этаж, как всегда, на всякий случай позвонила в дверь. Гурьянова действительно не было. Привычно оглядевшись на плацдарме и приняв все меры предосторожности, я начала работу с замками в двери, ведущей в квартиру главного бухгалтера фирмы «Луч». Отмычка никак не хотела подбираться — то одна, то другая бороздка не подходили. Но я оказалась упрямее бухгалтерской двери, и через несколько минут все же вошла в тесную, отделанную рыжевато-тусклой мягкой обивкой прихожую. Да, здесь придется быть очень осторожной — на всех поверхностях в квартире Михаила Яковлевича лежал толстый налет серебристо-дымчатой пыли. Каждое неловкое прикосновение сбросит пыль с насиженного места, оставив заметное пятно. Наверное, вся природная педантичность бухгалтера растрачивается на документацию фирмы, а наведение порядка в собственной квартире не кажется Гурьянову достаточно важным.

Прикрыв за собой дверь, я осторожно прошла в комнату — квартира главбуха оказалась однокомнатной — и приступила к «досмотру личных вещей подозреваемого».

В ящике стола Михаила Яковлевича поверх вороха бумаг лежала толстая записная книжка. Интересно, с кем же общается главный бухгалтер фирмы «Луч»? Осторожно подцепив блокнот за краешек потрепанной красной обложки, я открыла его. Из записной книжки выпал какой-то листочек с ободранными краями, белой птицей спикировав на тронутую пылью поверхность стола. Я отложила блокнот в сторону и взяла в руки бумажку. «Мила М. Приходское шоссе, 11».

Черт возьми, да ведь это адрес коттеджика Масловой! За городом можно найти бездну тайников и спрятать что угодно, не только похищенные чертежи. И о чем это я раньше думала? Надо было сразу же обыскать Людмилин коттедж. М-да, теряете квалификацию, Татьяна Александровна…

Вдруг у входной двери раздались шаги, и я ощутила приближающуюся опасность. Если Гурьянов — чтоб его! — что-то забыл дома и решил вернуться, то… как же мне объяснять свое присутствие в его квартире?

Я стремительно сбросила все в ящик стола, сунув записку назад, между листиков блокнота, и огляделась в поисках убежища. Таковое не сразу, но все же обнаружилось — кровать, с которой уютно свисало довольно замызганное покрывало. Я юркнула под кровать, сунув себе под бок сумку, и замерла, с трудом удерживаясь от чиха — здесь пыль не убирали, наверное, со времени постройки дома. Хорошо же я буду потом выглядеть… Когда отсюда выберусь. Не из-под кровати, а из квартиры.

А пока я напряженно размышляла, не оставила ли следов и нормально ли закрыла входную дверь, которая в данный момент раскрылась с оглушительным лязгом. И пришла к выводу, что проколов не допустила — дверь за собой закрыла идеально, следов нигде не оставила, вещей не передвигала.

Шаркающие шаги приблизились к кровати, и поверхность ее надо мной провисла, почти касаясь моей скрюченной спины. Пришедший не нашел ничего лучше, как сразу плюхнуться на кровать. Ноги стали затекать. «Хоть бы ему позвонил кто-то, что ли», — жалобно подумала я, злясь на себя. Ну что со мной такое, допускаю прокол за проколом! Попалась подозреваемым на глаза, следя за ними, — раз. Упустила из виду коттедж Масловой, хотя прекрасно о нем знала, — два. И здесь — неужели не могла попросить Кармишина задержать Гурьянова на рабочем месте? Хорошо хоть мобильник оставила в машине — иначе он, по закону подлости, обязательно зазвонил бы в наиболее неподходящий момент. Например, сейчас. А ведь магические «косточки» предупреждали меня! Вот и как после такого не верить в высшие силы?

Впрочем, корить себя мне скоро надоело — далеко не самая удобная поза не позволяла погрузиться в самобичевание целиком. И я попыталась придумать, каким же образом выбраться из квартиры. Но дальше грациозного выползания из-под кровати с простенькой фразой на устах: «Здравствуйте, Михаил Яковлевич. А мы тут, понимаете ли, плюшками балуемся…» — моя фантазия не заходила.

И вот в этот момент кровать надо мной распрямилась, и шаги стали удаляться. Где-то в квартире щелкнул выключатель, хлопнула дверь, и я услышала приглушенные звуки льющейся воды. Оч-чень мило.

Собрав в кулак всю силу воли, я осторожно выглянула из-под покрывала и, к счастью, не увидела ничего подозрительного. Кажется, я свободна! И я с огромным облегчением покинула гурьяновскую пыльную квартиру.

Тихонько захлопнув за собой дверь, я сбежала к машине, заняла свое любимое водительское место и наконец смогла отдышаться, попутно отряхиваясь от паутины. Самым, нет — единственным полезным результатом посещения жилища главного бухгалтера оказался клочок бумаги с адресом коттеджа Людмилы Масловой, хотя я и так знала местоположение ее загородного домика. Просто этот клочок придал моим мыслям новое направление.

Я взяла сотовый, лежавший на соседнем сиденье, набрала номер Масловой и… услышала в трубке незнакомый голос:

— Да, говорите…

Но в отдалении слышались и хрипловато-страстные модуляции самой хозяйки дома. И поскольку я продолжала молчать, тот, кто взял трубку, окликнул ее:

— Милочка, иди сюда!

Вот тут я нажала на «отбой». Разговаривать с Людмилой Владимировной в мои планы совершенно не входило. Услышав ее голос, я убедилась, что Маслова находится в своей городской квартире и вряд ли скоро покинет ее. Значит, я вполне успею обыскать коттедж — благо, ездить быстро и хорошо умею и до Приходского шоссе не так уж далеко.

За окнами машины проносились деревья, черные, голые и словно поеживающиеся на терпко-горьковатом, пронизывающем осеннем ветру. Листья, шурша, повиновались властным ладоням воздушных потоков и струились по земле, подобно язычкам пламени, искрясь рыжевато-алым, с коричневым, цветом.

Я внимательно следила за дорогой — за ночь подморозило, и теперь трасса представляла собой нечто вроде аттракциона для экстремалов. Оказаться в овраге мне совершенно не хотелось — машину жалко. Моя «девятка», не раз выручавшая меня из переделок, и без того довольно пострадала. Она уже бесчисленное количество раз бывала в капитальном ремонте, не говоря о мелких поломках.

Только откровенные психи могли сейчас, не думая о своей бренной жизни, мчаться, обгоняя всех подряд. Только я об этом подумала, и на тебе — как раз такой сумасшедший сиренево-переливчатым ураганом пронесся мимо моей «девятки». Водитель нажал на клаксон, и трасса огласилась идиотским хохотом.

— Придурок! — рявкнула было я, но сразу успокоилась. Ведь и правда придурок, что с него возьмешь.

Кстати, он меня, естественно, не слышал. Сиреневое нечто — ни марку, ни номер я даже заметить не успела — уже представляло собой маленькую и все удалявшуюся точку на горизонте.

А я не слишком торопилась — зачем? На тот свет, как говорит один мой философски настроенный знакомый, никогда не рано, но и не поздно — все успеем. К тому же после напряжения, пережитого в квартире Гурьянова, рисковать жизнью и вовсе не было желания.

Откинувшись на спинку кресла, я закурила, придерживая руль одной рукой. Приятно тихо рокотал совершенно исправный двигатель, не нарушая умиротворяющей тишины в салоне. Иногда тишина — лучший отдых, особенно в моей бурной и чересчур наполненной разговорами и прочими событиями жизни. И я наслаждалась свистом ветра, обтекавшего машину, звуком работающего мотора, сигаретным дымком, вылетающим наружу тонкой белесовато-синей струйкой.

Внезапно приятную тишину, меня окружавшую, пронзила неожиданная трель сотового. Я поморщилась. Умиротворение разом слетело с меня, мышцы напряглись, словно в предчувствии неведомой опасности. Может быть, предсказанные магическими «косточками» неблагоприятные события еще не окончились? Швырнув за окно еще тлевший окурок, я взяла с соседнего сиденья трубку и нажала на кнопку приема.

— Слушаю, — мой голос звучал чуть раздраженно — терпеть не могу, когда кто-то отвлекает от заслуженного отдыха. Одновременно я ощущала и легкое волнение — номер моего сотового известен весьма ограниченному числу людей, и звонят по нему обычно только в случае, если произошло нечто важное.

— Татьяна, это Кирьянов, — услышала я знакомый голос, удерживая одной рукой трубку возле уха, а другой — руль. — Слышишь?

— Да, Киря, внимательно тебя слушаю. Что произошло?

— Можешь прямо сейчас подъехать на пересечение Новосельской и Одинцова? Там небольшой парк… Я жду.

— Да что произошло-то? — спросила я, зажав сотовый между плечом и щекой, потому что мне понадобилась вторая рука, для того чтобы держать руль. Я начала разворот на трассе, уловив момент, когда не было машин ни с одной стороны.

— Танюш, приедешь — я расскажу. Только побыстрее. Ты просила позвонить, если что-то случится. У меня нет времени говорить сейчас…

И я ударила по газам. И понеслась по трассе, почти уподобившись сиреневому придурку. Ну что ж поделаешь, коттеджу придется еще подождать. А пока что мне надо в город. Нетерпение гнало меня, как ветер в спину.

Кирьянов просто так звать не стал бы, да еще с выражением «только побыстрее». Я все-таки ругнулась, давая возможность выбраться наружу напряжению: вот ведь черт, не мог сразу, по телефону, сказать, что там такое произошло. А потом принялась думать. Что мне еще оставалось?

Наверняка случилось нечто серьезное, причем — касающееся моего расследования.

Шолонский… Может быть, у него украли еще какие — либо бумаги? Или… грохнули его самого? Но зачем? Кому это надо? Неужели у Глеба Денисовича такое кошмарное количество врагов? Не может такого быть! Или может?

К концу путешествия я почти утвердилась в мысли, что Шолонского, красавца мужчину с глазами газели, убили. Но кто? И с чем это связано? Кажется, мне придется заняться и этим делом, хотя бы из интереса. Тем более бумаг я пока не нашла. Значит, буду искать их, а параллельно разбираться с убийством.

— Танечка, у тебя колеса впереди телеги прут! — буркнула я самой себе, мрачно закуривая и осторожно лавируя среди машин — в городской черте движение было гораздо более напряженным. — Еще неизвестно ведь, убийство произошло или следующее ограбление. И почему именно Шолонский? Существует же твой непосредственный заказчик Кармишин, есть также группа подозреваемых…

Отделавшись от собственной торопливости таким вот рассуждением, я припарковала машину неподалеку от указанного места и отправилась к парку.

Старый и заброшенный обычно, сосновый парк сейчас кипел жизнью, будто базарная площадь в день распродажи. Тут и там мелькали форменные пиджаки и фуражки бравых сотрудников милиции. Люди о чем-то рьяно совещались, пытаясь раньше милиции разобраться с убийством. Да, теперь, увидев всю эту суету, я убедилась — произошло именно убийство. Только на чью-то смерть обыватели сбегаются в таком количестве.

Я врезалась в толпу, напоминая себе шхуну, вспарывающую волны, и попыталась выискать взглядом Владимира Кирьянова. В конце-то концов, должен же Киря объяснить, почему он меня оторвал от работы.

Но объяснений не потребовалось. Потому что едва я обогнула широкоствольную ель со склоняющимися до земли темно-зелеными ветвями, я увидела… Ну, в общем, я была права в своих недавних рассуждениях и предположениях.

Шолонский раскинулся на пожухлой траве, устремив к небу печальный газелий взор, уже лишенный прежней властной силы. Черты его и без того гравюрно тонкого лица заострились. Матово-бледная кожа приобрела голубоватый оттенок и еле заметно отливала зеленью, наверное, из-за того, что солнечный свет сквозь хвою пробивался в последнее прибежище. Напряженно вцепившиеся в траву пальцы казались нереально длинными.

На пижонском пиджаке с еле заметной искрой, выглядевшем более живым, нежели облаченное в него тело, расплылось темное пятно. Слева, чуть ниже ключицы.

Шолонского застрелили.

И тут же, по осознании сего непреложного факта, на меня нахлынул шквал вопросов. Помимо банальных, вроде «кто?» и «за что?», проявился, подобно изображению на фотопленке, и такой: каким образом Глеб Денисович Шолонский оказался здесь? Что он тут делал? Ведь офис его фирмы находится далеко, на другом конце города.

Вокруг суетились менты, эксперты и прочая братия. Люди в форме пытались оттеснить разномастную толпу от места происшествия. Толпа сопротивлялась, не желая оторваться от страшно интересного зрелища. Как же, убийство!

Я отрешенно наблюдала за происходящим, высматривая Кирьянова. Увидев знакомую фигуру, ринулась вперед:

— Киря!

— А, Таня, ты приехала, — устало приветствовал меня подполковник. — Видишь? — кивнул он в сторону трупа.

— Вижу, — кивнула я. — И что?

— А ничего, Танечка, ни-чего, — грустно ответил Кирьянов. — Никто ничего не видел, мальчишки услышали выстрел, подумали — петарды взрывают. И прибежали сюда. Наверное, спугнули убийцу — Шолонского застрелили буквально только что. Здесь, среди деревьев, легко скрыться. Разумеется, никто ничего не заметил.

В голосе Кирьянова звучала вселенская тоска. Он мрачно, нахмурив брови, смотрел на распластанное под деревом тело Шолонского. Будто пытался испепелить Глеба Денисовича своим взглядом. Не поможет, милый Киря, Шолонский и так уже мертв. Придется разбираться с убийством.

— А на его работу сообщили?

— Да нет, когда? Мы сами недавно приехали, — пожал плечами Кирьянов.

— Как же он здесь оказался? — Произнесенный вслух, вопрос показался еще более важным. К чему было директору процветающей фирмы забираться в глубь отдаленного парка? Не понимаю. Решительно не понимаю.

— Что? — переспросил Кирьянов. — А, не знаю. В самом деле, что Шолонскому здесь делать? — озадачился подполковник. — Вдалеке от дорог и прочего. Думаешь, кто-то знакомый попросил аудиенции?

— Зде-есь? — выразительно протянула я, иронично глянув на Владимира. — Нет, я полагаю, все несколько сложнее. По всей видимости, кто-то требовал сохранения тайны, и Шолонскому предстоящий разговор показался достаточно важным. Что же такого важного собирались ему сообщить именно здесь, в пустынном парке?

Помолчав, я задала еще один вопрос:

— Следов нет?

— Нет, — недоуменно развел руками Киря. — И оружие тоже не обнаружено. Вообще ничего не нашли! Только… В пиджаке убитого обнаружена достаточно крупная сумма денег в валюте.

Я осмотрела место происшествия, но ничего полезного обнаружить не удалось и мне. От Кирьянова я также ничего не добилась.

Потом я пообщалась с мальчишками, обнаружившими труп, и была несколько шокирована их цинизмом. На ребятню труп не произвел особого впечатления — напротив, подросткам очень понравилось, что они смогли принять участие в столь важном деле. Они всеми силами пытались помочь милиции, строя версии одна безумнее другой, при этом хихикали и переглядывались. Я узнала только, что они услышали достаточно громкий щелчок, когда сидели неподалеку. Почти сразу прибежали на место происшествия, естественно, распространяя дикий шум, и увидели мертвеца. Никого, кто удалялся бы из парка, дети не заметили.

Я обошла окрестные дома, которые стояли, правда, довольно далеко от парка, и расспросила гулявших под осенними тучами бабок да выпивавших вокруг пенька, оформленного «под стол», мужичков. Но те даже выстрела не слышали.

Разобравшись с возможными свидетелями преступления и не почерпнув из многочисленных бесед ровным счетом ничего полезного, я отправилась к Кармишину. Во-первых, следовало прояснить, нужно ли мне разбираться с убийством или ограничиться поиском документов. Во-вторых, хотела узнать, не из офиса ли Шолонский приехал в парк. Я предполагала, что именно из офиса, ведь рабочий день в самом разгаре, а у директора фирмы с раннего утра и до позднего вечера бездна административных дел. И если моя догадка подтвердится, нужно будет особо заняться выяснением того, что за причина могла сорвать Глеба Денисовича с рабочего места и заставить его отправиться в отдаленный сосновый парк.

До офиса фирмы «Луч» я добралась быстро и, оставив машину на стоянке, набрала на сотовом номер Кармишина. Трубку взяла секретарша. Истеричным голосом она осведомилась:

— Вам кого?

— Позовите, пожалуйста, господина Кармишина, — вежливо, но твердо попросила я.

— А кто его спрашивает? — удивленно спросила секретарша.

— Татьяна Иванова, — ответила я и приготовилась к ожиданию.

Но Кармишин откликнулся очень быстро:

— Таня, здравствуйте, я как раз пытался до вас дозвониться. Мне нужно срочно с вами поговорить. Вы в курсе, что произошло?

— Да, — коротко бросила я. — Александр Николаевич, может быть, вы спуститесь вниз? Моя машина на стоянке у вашего офиса.

— Может быть, вам лучше подняться? — вежливо предложил Кармишин. — Я скажу, чтобы сделали кофе.

— Александр Николаевич, мне не хотелось бы терять время, — уверенно откликнулась я, — но если вам так будет удобнее…

— Ну что вы, Танечка, — пошел на попятную замдиректора, — я сейчас к вам спущусь, подождите.

Услышав отбой, я бросила сотовый на заднее сиденье, закурила и огляделась. На стоянке было не много машин. Ветер гнал листья по пустынным дорожкам, золотистые ажурные листики лежали на капотах и крышах автомобилей.

Я перевела взгляд на двери здания из стекла и бетона, на огромной вывеске которого претенциозно светилось название фирмы. Да, «Луч» и в самом деле очень даже раскрученное предприятие.

Двери распахнулись, и вышел Кармишин. Впрочем, сначала показалось его брюшко, над которым торчал, покачиваясь, дорогой и излишне накрахмаленный галстук. Александр Николаевич осмотрелся, я приоткрыла дверцу машины и призывно махнула рукой, и замдиректора — интересно, какую должность он займет теперь, после смерти Шолонского? — подошел ко мне.

— Таня, все это просто ужасно. — Кармишин плюхнулся на сиденье рядом с водительским, и я ощутила, как осела машина. — Не могу понять, кому потребовалась смерть Глеба?

— Александр Николаевич, каким образом Шолонский оказался в парке, далеко от места работы?

— Ему позвонили, — задумчиво произнес Кармишин, наморщив лоб. — Я слышал, как Глеб о чем-то встревоженно говорил в телефонную трубку, потом он собрался и вышел, я даже не успел его расспросить. Кажется, прозвучало слово «чертежи», но я не уверен, — признался он. — Впрочем, да. Глеб говорил в трубку, что обязательно подъедет, и на что-то соглашался, это я помню точно.

— Как вы считаете, — осененная новой мыслью, заинтересовалась я, — могли Шолонскому позвонить и сказать, что вернут чертежи? В таком случае он согласился бы поехать неизвестно куда?

— Конечно! Ведь Глеб очень переживал по поводу потери чертежей. Думаю, если бы ему позвонили и предложили вернуть их — под любым предлогом, могли, например, сказать, что нашли пакет в мусорном баке и увидели фамилию Шолонского, — Глеб отправился бы к черту на кулички. Скорее всего так оно и произошло, иначе Глеб бы не оказался в том парке. У него в последние дни была одна забота — чертежи, доведение их до ума. Кстати, он бы с удовольствием заплатил тому, кто вернул бы бумаги. Какая, к черту, разница, на что потратить деньги — на черновики или на выкуп оригиналов? Во втором случае зато время бы сэкономили… Послушайте, а ведь он взял деньги из сейфа… Может, и правда Глебу предложили выкупить чертежи? — предположил Кармишин задумчиво.

Я молча ждала, позволяя клиенту высказаться. Сведения, полученные от него, были интересными. В самом деле, Шолонского могли сейчас вытащить из офиса только под предлогом возвращения чертежей. Он поехал на встречу с «доброжелателем», никого не предупредив, и…

Я задумчиво курила, сбрасывая пепел в открытое окно машины. Александр Николаевич выудил из кармана классического, прекрасно сшитого пиджака серебристый портсигар, отщелкнул крышку и достал сигарету. А когда закурил, по салону моей «девятки» расползся отдающий ментолом и сухофруктами дымок.

— Таня, вы не могли бы расследовать и убийство Глеба? — как-то непривычно осунувшись, очень серьезно спросил Кармишин. — Естественно, за отдельную плату, — добавил он торопливо.

Я с легкостью согласилась. Мне и самой интересно, кто же убил Шолонского, до неприличия красивого мужчину с глазами газели. А если за удовлетворение моего собственного любопытства мне еще заплатят… Куда уж тут лучше… Тем более что, по всей видимости, смерть Шолонского как-то связана с похищенными из его сейфа чертежами. Я в этом была почти уверена. Вот и сбылись предсказания моих магических «косточек». М-да, неприятности, черт возьми. Шолонский мертв.

— Александр Николаевич, подумайте, пожалуйста, кому могла быть выгодна смерть Шолонского… — озадачила я замдиректора.

Кандидатуру самого Кармишина я отбросила сразу же — во-первых, он сидел в офисе и, кажется, никуда не выходил. Это я легко проверю, расспросив секретарш и прочий персонал. Во-вторых, не стал бы Кармишин просить меня расследовать убийство своего шефа, если бы сам убил Шолонского.

А вопрос мой, поставленный перед Кармишиным, полностью оправдан. Смерть Шолонского, я полагаю, связана с чертежами. Или наоборот — хищение бумаг связано со смертью Глеба Денисовича. Нельзя упускать и такой вариант.

— Кому? — переспросил Александр Николаевич. — Не знаю. Просто понятия не имею, если честно. Родственников у Глеба нет, женой и детьми тоже не обзавелся. Фирма принадлежит нам двоим — у Шолонского только процент акций несколько больше. Его место автоматически занимаю я, но я из офиса не выходил, это вы можете проверить. Кто еще? Из нашей фирмы — маловероятно, работа всех устраивает.

Мне все больше казалось, что смерть Шолонского тем или иным образом связана с документами. И значит, опять — Гурьянов, Маслова и Ручин. Круг подозреваемых не расширился. Весело. Стоп, Гурьянов — он же должен был быть на работе! Впрочем, когда я в последний раз видела Михаила Яковлевича, точнее, слышала так не вовремя ворвавшиеся в мою разыскную деятельность его шаги, он находился у себя дома. Но почему?

— Александр Николаевич, а ваш главный бухгалтер, Гурьянов, сейчас на работе? И вообще — он сегодня выходил?

— Да, появился часа в два, а через полчаса ушел.

Так, приблизительно в три я была у Гурьянова. И он как раз вернулся домой. Михаил Яковлевич, оказывается, вполне мог выкроить время на убийство.

— Да, а когда Шолонскому позвонили, кто снял трубку?

— Секретарша, — ответил Кармишин. И, не дожидаясь следующего вопроса, добавил: — Она сказала, что голос вроде бы принадлежал женщине. Но точно не знает.

— Вроде бы? — машинально придралась я к словам, наверное, годы работы в прокуратуре сказались. — То есть она не уверена?

— У нас в последнее время отвратительная связь на линии, — пояснил Кармишин. — Даже знакомый голос узнать бывает достаточно трудно. А Марина, секретарь, говорит, что голос был как бы приглушен, может быть, даже сознательно. Поэтому в том, что звонила женщина, она не уверена.

Людмила? Может быть, это она совершила убийство? Похитила чертежи, дабы продать их кому-либо, например, конкурентам. А потом… Или она работала в паре с Михаилом Яковлевичем? Хм, снова на моем горизонте замаячила «сладкая парочка». Никуда от них не деться. С этими двоими придется пообщаться, проверить их алиби и, если такового нет, — заняться ими вплотную.

Ладно, Гурьянова я еще могу понять — он был должен Глебу Денисовичу достаточно крупную сумму денег и, чтобы избавиться от утомительной роли должника, мог грохнуть кредитора. Ну а Масловой-то эта смерть зачем? Или есть какие-то вещи, которых я пока не знаю? Может быть, столкновение Масловой с Шолонским? Где-то в прошлом… Интересная история получается, господа!

Распростившись с Кармишиным и попросив его звонить мне, если что, я отправилась к Масловой — очень мне захотелось побеседовать с этой очаровательной дамой.