Глава 7
На следующий день я разузнала в ректорате ветеринарного института, на каком факультете учится интересующая меня девица и где она может находиться в данный момент. Мне не очень вежливо ответили, даже, можно сказать, послали. Правда, к счастью, не очень далеко.
Со свежим номером «Тарасовских новостей» я провела у окошка целых полчаса, дожидаясь окончания первой «пары». По сигналу надрывного и неприятного для слуха звонка, совсем как у Павлова в его эксперименте над собаками, толпа студентов высыпала из аудитории. А я тут же поймала себя на мысли, что теперь все мои думы вращаются исключительно вокруг собачьей тематики. Даже академика Павлова не преминула вспомнить.
Выбрав наиболее симпатичную девушку с открытым, доброжелательным лицом, я спросила у нее, где мне найти Светлану Зуйко.
— Да вон же она идет, — не очень приветливо, слегка сморщившись, когда я произнесла имя, ответила девушка. Видно, Зуйко однокурсницы не очень жалуют.
— Это та, в красном? — переспросила я на всякий случай.
— Совершенно верно, — подтвердила незнакомка, выразительно на меня посмотрела и пошла дальше.
В глубоком недоумении я уставилась на Зуйко, стараясь определить, за что же она себя так изуродовала. Расклад, начиная с ее головы и кончая ногами, был следующий: малиновые волосы, сильно начесанные и собранные наверху в растрепанный хвост, короткая красная юбка и такого же цвета пиджак, на ногах башмаки, которые язык не повернется назвать туфлями, — на высочайшей платформе. Дополняли этот «чудный» образ ажурные чулки, которые заканчивались у края юбки, и два огромных, явно тяжелых «колеса» серег, сильно оттягивающих мочки ушей девушки. Как я ни старалась, но не могла определить, какого же стиля придерживается эта красотка. Тем временем помесь хиппи с секс-бомбой двигалась мне навстречу.
— Вы Светлана Зуйко? — обратилась я к ней и почувствовала, что на ее фоне выгляжу просто серой бесцветной мышкой.
— Да, — бросила она на меня небрежный взгляд, перемалывая челюстями жевательную резинку. — А что?
Она остановилась. Препарируя меня взглядом, не спеша разглядела все части моего тела, прикрытые одеждой. То, что она увидела, сделало ее тон еще более пренебрежительным. На мое приглашение поговорить она нехотя отошла в сторону, продолжая буравить меня своим бессмысленным взглядом. Столь откровенного примера человеческой тупости я давно уже не наблюдала. Да еще в институтских стенах. Как только Ксения Даниловна не захлопнула перед носом вычурной девицы дверь? Бабулькам ведь нравятся скромно одетые девушки с потупленным взором.
— Ну, знала я Ксению, и что? — ответила на мой вопрос Зуйко и снова посмотрела на меня презрительно, не переставая жевать. Воинственная раскраска ее лица наводила меня на воспоминания о нетленных произведениях Фенимора Купера.
— Двадцать первого сентября Ксении Даниловны не стало. А я знаю, что она должна была встретиться с вами незадолго до своей смерти. Встреча состоялась? — спросила я, немного преувеличив свои знания, — в календаре старушки ведь стояло только имя и ничего больше. А заодно подумала, что для такой особы, как эта девица, нужно выбирать выражения поприземленней, чтобы смысл вопроса не потерялся, дошел до ее мозгов.
— Если тебя так интересует, — придвинулась Зуйко ко мне чуть ли не вплотную, — то твою Ксению я не видела с июня месяца. Сессию летнюю сдала и свалила из ее квартиры. Все?
Толпа однокурсников Зуйко уже спустилась этажом ниже, только одна девушка, бочком присев на стул возле аудитории, что-то сосредоточенно строчила в тетради.
— Может быть, она тебе звонила? — огорченная тупостью Светланы, так откровенно написанной на ее лице, предположила я.
— Ну как же! У нас ведь в общаге в каждой конуре по телефону! — издевательски бросила она мне. — Спроси че полегче.
— С Ксенией ты была в хороших отношениях? — соображала я, каким по степени трудности окажется этот вопрос для Зуйко.
— Старуха как старуха. Они все одинаковые. Зануды и доставалы. Все?
Что еще можно узнать от столь редкого по понятливости «экземпляра»? Мои вопросы сразу иссякли.
— Пока все, — на всякий случай не стала я обнадеживать Зуйко, сделав ударение на слове «пока».
Причмокнув губами, девица, ступая, будто только что народившийся слон, пошла прочь.
На моем лице наверняка отчетливо прочитывалось недоумение, когда я смотрела ей вслед. Неожиданно рядом со мной возникла та девушка, однокурсница Зуйко, которая сидела недалеко у входа в аудиторию и писала что-то в тетради.
— Извините, — начала она вежливо, — я слышала ваш разговор и думаю, что смогу вам помочь.
С удивлением я воззрилась на аккуратно причесанную, скромно одетую девушку, являвшуюся такой же противоположностью Зуйко, как Северный полюс Южному. В том, что передо мной стоит типичная отличница, не было никаких сомнений.
— Может быть, сядем? — предложила она мне, и я последовала за ней.
Стулья, стоявшие возле стены, оказались ободранными и страшно неудобными. Я попыталась устроиться покомфортнее, закинула ногу на ногу и приготовилась слушать.
— Меня зовут Виолетта. Со Светой Зуйко мы живем в одной комнате, — спокойным, ровным голосом произнесла девушка, — но у меня с ней не очень хорошие отношения.
Об этом могла бы и не говорить. Это можно было определить невооруженным взглядом: слишком большой контраст существовал между вычурной Зуйко и Виолеттой, похожей на монастырскую послушницу. Однако как бедной Виолетте не повезло с соседкой по комнате!
— Так вот, Зуйко вам соврала. Ксения Даниловна ее навещала. Она приходила к нам в общежитие.
Я напряглась и подалась вперед.
— Когда это было?
— Число я не помню, но вы без труда его вычислите. По понедельникам с утра у нас «окно». Но Ксения Даниловна приходила не в этот, а в прошлый понедельник.
Конечно. В этот понедельник утром старушка погибла.
— А первый раз она появилась в позапрошлый понедельник, — продолжала повествовать Виолетта.
— Теперь расскажите все, что знаете.
Девушка сосредоточила свой взгляд на стенде, висевшем на стене напротив, после чего не спеша продолжила:
— Первый раз, когда эта пожилая женщина пришла и постучала к нам в комнату, дверь открыла я. Зуйко увидела ее на пороге и, мне показалось, испугалась. Пробормотав имя посетительницы, она тут же сориентировалась и попросила меня выйти, чтобы остаться с гостьей наедине. Я вышла, но осталась стоять рядом с дверью, возле окна.
— Вы слышали разговор? — с надеждой спросила я.
— Только обрывки. Когда Ксения Даниловна повышала голос. Одну фразу, произнесенную ею особенно громко, я хорошо расслышала. Она звучала так: «Или ты возвращаешь мне все, или я иду в милицию». Что Ксения Даниловна имела в виду, я не поняла.
— Сколько времени они оставались наедине?
— Минут двадцать, не больше.
— Что было потом?
— Старушка вышла из нашей комнаты с раскрасневшимся лицом, в явном возбуждении. Зуйко тоже была взвинчена. На мой вопрос она лишь огрызнулась в своей обычной манере, просила не приставать. И все последующее время находилась в паршивом настроении.
— Насколько я смогла понять, неудовлетворенность — обычное состояние Зуйко, — заметила я.
— Да, — со вздохом подтвердила Виолетта, — с ней очень тяжело.
— Вернемся к Ксении Даниловне. Что было, когда она пришла во второй раз?
— Практически тот же сценарий. Меня опять попросили выйти. На этот раз я ничего не слышала. Скажу только, что мне показалось, будто Зуйко в чем-то оправдывалась. Я раньше не слышала, чтобы она когда-нибудь таким извиняющимся тоном разговаривала. Потом, когда старушка стояла в дверях, она сказала Свете: «Двадцать первого — последний срок».
В день «последнего срока» Ксении Даниловны не стало… В чем же тут дело? Употребленный старушкой глагол «вернуть» отчетливо давал понять, что от Зуйко Ксения Даниловна требовала какие-то свои вещи.
Итак, передо мной возникла новая ветвь в расследовании этого странного и запутанного преступления.
— Где Зуйко была двадцать первого сентября, в этот понедельник, утром?
Звонок, оповещавший о начале лекции, уже давно прозвенел, и мне было довольно удивительно видеть, что Виолетта, которой я присвоила статус отличницы, вовсе не спешит меня покинуть. Видимо, желание избавиться от соседки по комнате превалировало в данный момент над желанием скрупулезно стенографировать лекцию, дабы не выпасть из рядов отличников. Впрочем, кто мне сказал, что девчонка — передовик в плане учебы? Я могла и ошибиться.
— К сожалению, ничего не могу сказать, — спокойно начала отвечать на вопрос Виолетта. — Я встала рано, чтобы к девяти попасть на почту. Родители прислали посылку, а там всегда такие очереди… Хоть я и пришла на почту за полчаса до открытия, но там уже собралась приличная толпа, поэтому мне пришлось отстоять больше часа. Когда подошел мой черед, я обнаружила, что посылка неподъемная. Пришлось бежать за подмогой в общежитие. В итоге в свою комнату я вернулась лишь в половине одиннадцатого. Зуйко попалась мне навстречу в коридоре — она шла на лекции.
— Утром, когда вы уходили, Зуйко находилась в комнате?
— Да. Она была уже одета, позавтракала и чего-то ждала. Тогда я подумала, что, наверное, должна опять прийти Ксения Даниловна и Зуйко готовится к ее визиту, но сейчас…
— А что сейчас? — моментально отреагировала я.
— Я же сказала, что слышала ваш с Зуйко разговор. Если Ксения Даниловна мертва, то не исключено, что ее могла убить Светка, вы же к этому клоните?
— Я никуда не клоню, — поправила я Виолетту. — Единственное, что мне нужно, — знать правду.
Пристально вглядевшись в свою собеседницу, я задала ей новый вопрос.
— Скажите, вы ведь не зря не пошли со всеми, а остались возле аудитории, как только увидели, что с Зуйко кто-то хочет поговорить. Почему?
Вопрос, безусловно, был слишком прямолинеен, но меня это не остановило. Зачем милая отличница, пренебрегая начавшейся лекцией, сидит рядом со мной и в открытую «заваливает» свою соседку по комнате? Только потому, что у нее с ней плохие отношения? Или за ее откровенностью стоит что-то еще?
Виолетта сжала плотно губы и взялась за сумку.
— А вам захотелось бы жить с такой в одной комнате? — спросила она, слегка поморщившись. — У Зуйко и так репутация — хуже некуда, а тут еще странные визиты настойчивой старушки… Я сразу поняла — пахнет жареным. Так и оказалось.
Девушка немного помолчала, обвела взглядом пустой коридор, встала и подытожила:
— Вообще, я следую принципу: если чего-то хочешь, то обязательно добьешься. А не добьешься — значит, не очень хотелось. Я твердо решила избавиться от соседства, и рано или поздно мне это удастся.
Целеустремленная девушка, ничего не скажешь. Ее длинная пуританская юбка прошелестела мимо меня, и вскоре Виолетта скрылась за углом.
Достав мобильник, я набрала рабочий номер Анатолия Константиновича Делуна. После того как его пригласили к телефону, задала неожиданный для него вопрос.
— При жизни Ксении Даниловны, за последний месяц, из ее вещей ничего не пропадало?
Повисла долгая пауза, после чего мой клиент неуверенно проговорил:
— В каком смысле?
— Вашу мать не обворовывали? — уже прямым текстом спросила я.
— Если б такое случилось, я наверняка об этом бы знал. А почему у вас возник подобный вопрос?
Мне не очень хотелось отвечать, поэтому вместо ответа я собралась было задать следующий заготовленный вопрос, но Анатолий Константинович, словно опомнившись, скороговоркой пояснил:
— Если вы подозреваете, что Генка мог стянуть что-то у матери, то могу вам сказать определенно — об этом я знал бы в первую очередь. К тому же, насколько я смог оценить после смерти матери, все более или менее ценные предметы, находившиеся в ее квартире, на месте.
— Ксения Даниловна не хранила в доме денег? — задала я свой второй вопрос.
— Ну, тысяча или две, может, и была в запасе…
— А больше?
— Помилуйте! Откуда у пенсионерки больше? Чтобы облегчить матери ее существование, мы с Евгением постоянно подбрасывали ей денег. Их как раз хватало ей на жизнь. К тому же, зачем ей было откладывать? Все необходимое в ее доме имелось, на похороны, как другие старушки, мать не откладывала.
— Хорошо, — не удовлетворенная услышанным сказала я сухо. — Это пока все.
Положив мобильник в сумку, я последовала вслед за Виолеттой. Не прошла и трех шагов, как сотовый настойчиво заверещал, как маленький ребенок, требуя внимания.
— Ну, здравствуй, это я, — раздалось в трубке.
На том конце замолчали, видимо, рассчитывая на узнавание. Единственное, что я смогла узнать, — это реплику из песни Высоцкого, произнесенную с характерной для барда интонацией и хрипотцой.
— Алло, кто это? — недовольно проговорила я в трубку.
— Это Геннадий, — несколько разочарованно произнес хриплый голос.
— Что тебе нужно? — еще более резко спросила я. — И как ты узнал номер моего сотового?
— Твой домашний автоответчик дает сбои. И я этим воспользовался, — чистосердечно признался Делун. — Некто, звонивший передо мной, доверительно сообщил, что звонил тебе на сотовый по такому-то номеру, но не дозвонился. А вот я дозвонился.
— Что дальше? — уже злилась я.
— Нужно поговорить.
— Если так нужно, позвони мне вечером домой. Так и быть, я уделю тебе несколько минут. А сейчас не занимай телефон.
Нажав на кнопку «отбой», я вышла из фойе института и села в машину. Мобильник опять запиликал.
— То, что я хочу тебе сказать, не только в моих, но и в твоих интересах, — снова раздался в трубке тот же голос Геннадия. — Не бойся, это не касается секса.
Успокоил!
— Нельзя ли побыстрее изъясняться? — поторопила я Делуна.
— У моей бабки кое-что пропало. Я перерыл всю квартиру, но так и не нашел того, что искал. Ты можешь мне помочь в поисках, — не спрашивая, а утверждая произнес Геннадий. — Заодно, думаю, и убийцу найдешь.
Слишком уж сказанное Делуном перекликалось с тем, что я только что узнала от Виолетты. Поэтому я не могла не отреагировать.
— Так что конкретно пропало? — настаивала я на ответе.
— Приезжай, — предложил Геннадий. — На месте все узнаешь.
— Буду через полчаса, — отрывисто произнесла я и в раздражении бросила трубку на сиденье.
Не слишком ли все одно к одному складывается? Не успела я узнать, что Ксения Даниловна настойчиво требовала от Зуйко что-то ей вернуть, как тут же в доме старушки обнаруживается пропажа. И почему-то об исчезнувшей вещи знает лишь непутевый и нелюбимый внук покойной. Не странно ли? Что ж, придется разбираться.
Как мне не хотелось вновь оказаться с Делуном с глазу на глаз, кто бы знал! Однако на этот раз я была за себя спокойна. После стычки Геннадия с мачехой на улице его рейтинг сильно упал в моих глазах. Дымка некоторой загадочности, которой я сама же и окутала молодого человека, мгновенно улетучилась. Геннадий предстал передо мной самым обычным волокитой и бабником, хамом и подлецом, такие, как он, использовав очередную жертву в своих целях, спокойно переступали через нее, беззаботно шагая по жизни дальше. Геннадий именно так обошелся с мачехой и наверняка со многими другими женщинами, которых я не знала.
Теперь я была во всеоружии. Этим оружием являлась обыкновенная человеческая брезгливость, возникавшая у меня при одной мысли о Геннадии Делуне. И через нее он не заставит меня перешагнуть, сколько бы ни упражнялся в своих методах обольщения, в этом я была стопроцентно уверена.
Резко затормозив перед светофором, я щелкнула китайского болванчика, висевшего в качестве украшения в моей машине, по носу. Расследуемое преступление оказалось столь запутанным и долгоиграющим, что, похоже, Анатолию Делуну придется еще мне платить, моего долга за ремонт будет недостаточно, чтобы нам разойтись. Меня не устраивало одно: поиск убийцы затягивается. Вообще-то дело не стоит на месте, оно все время двигается вперед, и кажется, вот-вот я обнаружу убийцу, но — как бы не так! За одним поворотом следует другой, потом еще и еще, а конца этой истории пока не видно. А я не люблю затянутых дел.
Надо же было такому случиться, чтобы каждый член семьи Евгения Делуна оказался под подозрением в убийстве! Причем подозрения-то были справедливыми и достаточно обоснованными. Сколько времени я потеряла, пока проверила алиби каждого из них!
Опасаясь, что моя самокритичность постепенно превратится в самоедство, я перевела мысли на другое. А вскоре припарковала машину к дому, в котором жила Ксения Даниловна. Навстречу мне попался пенсионер, у которого я брала показания на следующий день после убийства.
— Ну как, нашли преступника? — весело заговорил он, как будто речь шла о совершенно будничном деле, а не о жестоком и хитром убийстве.
— Почти, — деловито отрезала я, не желая вступать в разговор с пенсионером.
— Может, поделитесь? — не особо надеясь на успех, спросил дедок.
— Позже из газет все узнаете, — бросила я и скрылась в подъезде.
* * *
Геннадий Делун встречал меня при параде. Было заметно, что он тщательно подготовился к моему прибытию. Волосы его, аккуратно зачесанные назад, открывали высокий лоб. И кто только придумал, что высокий лоб — признак большого ума и отличительная черта интеллектуалов? Серый свободный джемпер и неизменные джинсы — все с иголочки, свежевыстиранное и свежевыглаженное. Аромат недешевого мужского одеколона овеял меня, как только открылась дверь.
— Проходи, — буравя меня взглядом, пригласил Геннадий.
Зайдя в комнату, я, заранее решительно настроенная, выложила все условия, которых Делун должен придерживаться. Этим самым я как бы запихнула его в строгие поведенческие рамки.
— Быстренько излагай суть дела, так как мне некогда. И оставь при себе все подкаты в мою сторону.
— Твой способ защиты мне ясен, — не изменяя своему извечно насмешливому тону, проговорил Геннадий. — Сядь хотя бы.
«Действительно, чего я так дергаюсь?» — подумала, задетая его словами, и села. На этот раз старший сын полковника не стал садиться рядом со мной на диван, а уселся на стул, который поставил напротив меня.
— Так что пропало из вещей твоей бабки? — решила я первой начать разговор, подумав, что наводящими вопросами быстрее сдвину этот айсберг с места. Хотя нет. Геннадий Делун больше похож на раскаленную печь, хоть он и старался придавать своему виду как можно больше пренебрежительности.
— Из вещей ничего. Пропали деньги.
Сообщив это, он внимательно проследил за моей реакцией — за вскинутыми в изумлении бровями и непроизвольно вытянувшимся лицом.
— Сколько? — бесцеремонно задала я вопрос, услышав который в приличном обществе на меня косо бы посмотрели. Да, собственно, в приличном обществе я и не стала бы задавать такой вопрос.
— Точно не знаю, но, по моим подсчетам, не менее двадцати тысяч рублей, — сразу четко ответил Геннадий.
Вот уж интересная складывается картина! Родной сын Клавдии Даниловны утверждает, что у его матери не может быть сбережений, разве что не больше пары тысяч, тогда как отвергнутый ею внук говорит совсем противоположное. По словам приятельницы и соседки умершей Евдокии Васильевны, Геннадий не появлялся у своей бабки с тех самых пор, как обокрал ее. Откуда же он знает про деньги?
— Тогда, два года назад, из этой самой квартиры ты вытащил деньги? — вперилась я взглядом в Геннадия, ожидая после своих слов хотя бы замешательства с его стороны. Наивная! Он посмотрел на меня снисходительно — так смотрят умудренные опытом люди на зеленых юнцов, которые что называется еще не нюхали пороха, — будто в самом факте кражи не содержалось ничего предосудительного.
— И деньги тоже, — развязно произнес Геннадий. — Только тогда их было всего семь тысяч. Но, зная свою жадную бабку, могу предположить: за эти два года она скопила раза в три больше, чем я взял.
— Понятно, — вздохнула я, убедившись лишний раз, насколько циничен старший сын полковника. Каким же образом надо воспитывать мальчика, чтобы из него получилось вот такое чудовище?
— На какие нужды копила Ксения Даниловна? Не хочешь ли ты сказать, что просто из жадности?
— Именно это я и хочу сказать. Если бы ты ее знала, сама в этом убедилась бы.
Действительно, есть разряд стариков, которые отказывают себе во всем, для того чтобы отложить пару лишних рублей в кубышку. Спроси их, зачем они это делают, вразумительного ответа не последует. На моей памяти была одна милая старушка, которая в перестроечные времена дефицита и очередей за всем вставала в очередь за селедкой, как в той песне: эх, раз, еще раз, еще много-много раз. Можно было предположить, что она делает закупки для своих детей и внуков, но, к сожалению, это было не так. Старушка складировала селедку у себя в квартире, и так как съесть она была в состоянии лишь десятую часть того, что приобрела, все остальное благополучно тухло и нестерпимо воняло. Что это? Старческий маразм или отзвук голодных военных лет?
Вот и Ксения Даниловна, по словам Геннадия, занималась бесцельным накопительством. Сыновья ее — при деньгах, на ногах стоят твердо. Непонятно, кому предназначались накопленные деньги. Но на этот вопрос в состоянии была ответить лишь сама Ксения Даниловна. А так как ее уже нет, придется докапываться до всего самой.
— Почему ты думаешь, что твоя бабушка не могла потратить накопленные деньги? — допрашивала я Геннадия, хотя сама сразу связала пропавший капитал с именем Светы Зуйко.
— Потратить?
Впервые я увидела, как Геннадий расхохотался. Впрочем, смех его почему-то звучал неестественно, внатяжку. Запрокинутая назад голова дала мне возможность рассмотреть его ровные белые зубы. И почему только матушка-природа награждает своими дарами тех, кто этого меньше всего заслуживает?
— Ладно, — снисходительно проговорил Геннадий, — просвещу тебя, незнайку.
Еще больше развалившись на стуле и широко расставив прямо передо мной ноги, он рассказал следующее:
— Два сына уважаемой Ксении Даниловны помогали ей материально. То есть ежемесячно давали денег. Причем каждый стремился дать больше другого. Выпендривались, в общем, друг перед другом. Точнее — брат перед братом. Не столько о матери заботились, сколько стремились доказать, что каждый из них лучше другого. Это соперничество у них с самых соплей началось. Запоминай, это — во-первых. Во-вторых, бабка получала хорошую пенсию. В-третьих, все из-за той же жадности она пустила квартирантов. Смогла хоть примерно прикинуть доходы моей бабули?
Получив в ответ мой еле заметный кивок, Геннадий продолжил:
— Теперь расскажу тебе, как она жила. Все, что ты видишь из обстановки, в расчет не принимай. Это куплено сыночками. Сама бы она ни за что не раскошелилась на телевизор «Панасоник» или на новую кухонную мебель. Теперь иди сюда.
Делун подвел меня к одному из шкафов стенки и раскрыл его. На старых деревянных плечиках висели выцветшие шерстяные платья, покушанные молью пальто и шапки.
— Ну как, впечатляет?
— Неужели она все это носила? — с подозрением спросила я. В моем сознании современная обстановка квартиры никак не увязывалась с ветхой одеждой времен, кажется, Октябрьской революции.
— Да, она это все носила, — еще раз рассмеялся Геннадий, проведя рукой по тряпью, висевшему в стенном шкафу.
— Рассказываю дальше.
Делун вернулся на свой стул, а я на свое место — на новый, еще пахнущий мебельной фабрикой, диван.
— Знаешь, чем покойная питалась?
— Сушеными кузнечиками, — невесело проговорила я, демонстрируя свою догадливость.
— Приблизительно. Хлеб, макароны, килька. Сильно, правда?
— Между прочим, в день убийства твоя бабушка шла из магазина, неся в сумке говяжий фарш, — не удержавшись, возразила я Геннадию, обливавшему свою покойную бабулю помоями.
Внучок нисколько не смутился.
— Значит, в тот день намечались показательные выступления.
— Как это? — не поняла я.
— Ожидался приход одного из сыночков с денежными приношениями. Для того чтобы пустить пыль в глаза, готовился достойный ужин.
— Откуда тебе все это известно? — Мое удивление выплеснулось наружу. — Как будто ты при сем присутствовал! Насколько я знаю, последние два года бабка тебя на порог не пускала.
Делун скривил рот в ухмылке.
— Я поддерживал хорошие отношения со Скопцовым, а он целых два года здесь жил.
— А после того, как ты грабанул бабку, дружба со Скопцовым стала не нужна? — съязвила я.
— Дружба должна быть взаимовыгодной, — даже не пытаясь скрыть правду, сказал Геннадий. — Зачем поддерживать отношения с тем, кем нельзя больше пользоваться?
Действительно, зачем? Какая железная логика! И он после этого, словно проститутка, расставляет передо мной ноги, надеясь, что я не смогу устоять перед его красноречиво выделявшимися мужскими прелестями? Грубое животное! Я, к счастью, не настолько примитивно организована, чтобы меня можно было поймать на столь дешевую уловку. Одно хорошо: Геннадий не прикидывается гладким и пушистым, а о своих чувствах говорит напрямую, откровенно. Оказывается, существует хоть одно качество, за которое его можно уважать.
— Ладно. Если ты все настолько хорошо знаешь, тогда ответь: где Ксения Даниловна держала деньги?
— Пойдем, покажу.
Геннадий вышел из комнаты и направился в кухню. Достал с самой верхней полки старинный самовар и поставил передо мной.
— Вот, пожалуйста.
Приподняв тяжелую крышку, я, как и полагается, ничего внутри не обнаружила. Самовар явно не использовали по прямому назначению, однако пыли внутри не было, значит, им все же пользовались.
— Это место тебе тоже Скопцов показал? — подпустила я новую шпильку Делуну.
— Нет. Это укрытие для своих доходов бабка использовала давно. Я видел как-то раз, что она доставала оттуда деньги.
Мой скептицизм не позволял принять версию, предложенную Геннадием, до конца.
— И твоя бабка хранила сумму в двадцать тысяч рублей вот так спокойно, на кухне, на виду у квартирантов? И за те два года, что ты не появлялся здесь, она не сменила мес-то дислокации своих сбережений?
Насмешка в моем тоне слышалась отчетливо. Но так уж сложилось, что на каждый мой каверзный вопрос Делун мог ответить вполне убедительно.
— Допустим, ты — воровка, — довольно нагло предположил Делун. — Где ты будешь искать деньги у старухи в квартире в первую очередь?
— Только не надо меня экзаменовать, — запротестовала я. — Знаю, что в этом ремесле ты поднаторел, но и я с уголовниками не первый день связана.
Пропустив мое возражение мимо ушей, Геннадий продолжал:
— Первым делом осматривают белье, в стопке которого обыватели, особенно женского пола, часто прячут деньги, а также карманы одежды, висящей в шкафу. Можно заглянуть в морозильник или в унитазный бачок. А то, что на самом виду, как правило, не подвергается обыску. Это что касается воров, которые могли прийти извне. Теперь относительно квартирантов.
Что у этого парня было по русскому языку? Наверняка пятерка. Он так правильно и разнообразно пользовался нашим великим и могучим, что этот факт никак не хотел вязаться в моем сознании с уголовной биографией Геннадия.
Кроме того, он был прав. Я же в свой первый визит в эту квартиру тоже небольшой обыск устраивала. А ведь в самовар заглянуть не удосужилась.
— Тот же самый принцип действует и в отношении квартирантов, — продолжал Геннадий свою лекцию. — Во-первых, самовар до этого стоял у бабки в комнате, на стенке. Не очень для нее удобно, зато, как она считала, надежно. Ксюша, бабка моя, была проворной, в свое время занималась в школе циркового мастерства, поэтому даже в старости с вестибулярным аппаратом у нее было все в порядке. Могла одолеть любую высоту. Во-вторых, она всегда находилась дома и имела возможность наблюдать за своими деньгами. Наверняка бабуля каждый день их пересчитывала. Перепрятать сбережения она, конечно, могла. Но я перерыл все, что возможно, в этой квартире, — денег нигде нет.
Задумавшись, я присела на кухонный подоконник. Предположим, Зуйко узнала про деньги и стащила их. Ксения Даниловна, уверенная в том, что ее сбережения взяла квартирантка, решила сначала попробовать уладить конфликт мирным путем. Для этого она и приходила два раза к Зуйко в общежитие. Двадцать первое сентября Ксения Даниловна определила как последний срок возврата украденного. В тот день ее и убили. Мотив для убийства бывшей квартирной хозяйки у Зуйко просматривался отчетливо.
— Ты так рассчитывал поживиться, а денег, увы, не оказалось… — продолжала я насмехаться над Геннадием, приняв на вооружение в общении с ним такой же издевательский тон, каким он сам меня потчевал. — Так ты рассчитываешь, что я найду эти деньги и верну их тебе?
— Найди того, кто их взял. Обо всем остальном я позабочусь сам, — жестко произнес мой собеседник.
— И сделать это я должна по доброте душевной, ради симпатии к тебе.
Геннадий сделал вид, что не заметил моего откровенного ерничанья.
— Наверняка тот, кто взял деньги, убил мою бабку. Теперь нужно вычислить убийцу и, прежде чем сдавать его ментам, вытрясти из него украденные деньги. Если ты мне поможешь, я с тобой поделюсь.
— Неужели? Возьмешь меня в долю? — все в том же духе продолжала я, непринужденно болтая ногами в воздухе.
— Называй это как хочешь.
В глазах Делуна появились злые огоньки, и я поняла, что уже достала его своими подковырками. Пожалуй, я действительно сильно заболталась с ним. Пора сворачиваться.
— Ничего конкретного обещать тебе не могу. Буду действовать по обстоятельствам, — довольно расплывчато подвела я итог нашей встречи. Еще мне не хватало иметь общие дела с таким, как он! Однако информация, которую он мне сообщил, оказалась как нельзя кстати.
— Держи меня хотя бы в курсе событий, — попросил Делун, и это получилось у него довольно неуклюже. Чего он не научился за свою жизнь, так это просить.
— Там будет видно, — туманно заключила я, накидывая на плечо сумку и направляясь к выходу.
Не добившись от меня вразумительного ответа, Геннадий перешел ко второй части нашего свидания. Перегородив мне выход, он предложил:
— Тебе не надоело все время работать? Давай выпьем чего-нибудь. Расслабимся.
Мне стало тоскливо, это мы уже проходили. Опять начинать все с начала? Так и знала, что без донжуанских выпадов встреча не обойдется. Ладно, получит он у меня… Но начнем с легкого, пустим в ход первое предупреждение.
— Не задерживай меня и не нервируй, — усилив для устрашения металлические нотки в голосе, сказала я. — Это опасно.
Геннадий прекрасно понимал, что после его просьбы, обращенной ко мне, как к детективу, и в связи с тем, что он во мне заинтересован гораздо больше, чем я в нем, для него же самого лучше со мной не ссориться. Может быть, он и предпринял бы более смелые попытки завоевать мое тело, но, видимо, рассудил — еще не время. Видя мое настойчивое сопротивление, Делун нехотя отошел в сторону.
— Передавай привет Зофе Мобиновне, — зачем-то ляпнула я перед самым уходом, чем возродила на лице Геннадия его неизменную усмешку.
Выйдя на улицу, я начала ругать себя последними словами. «Ну зачем тебе понадобилось вспоминать про эту Зофу? Ведь получилось так, будто я его ревную!» Одна только мысль, что обо мне кто-то может подумать, будто я способна ревновать вора и насильника, привела меня в ужас. Лучше бы мне с этим парнем вообще не видеться, а то рядом с ним постоянно какие-то глупости в голову лезут…
Распрощавшись с мыслями о Делуне Геннадии, я решительно направилась к своей машине. Находясь в борьбе с собой, я даже предположить не могла, что не успею доехать до первого перекрестка, как для меня начнется новый виток развития событий, касающихся «собачьего дела«, которое я пыталась распутать.
