ГЛАВА 10
Дальше все произошло в считаные секунды. Окликнув мать, Афанасий на ходу что-то крикнул ей, и женщина спешно направилась вверх по лестнице. Ее целью было как можно быстрее скрыться от меня, достигнув поезда.
Я тоже ускорила темп, не теряя из виду беглецов. Многочисленные сумки, мешки, баулы пассажиров, идущих впереди меня, затрудняли мое продвижение. У семьи Курник было явное преимущество, так как они уже покинули подземный переход и теперь могли более свободно продвигаться по перрону.
Расталкивая пассажиров, я взбежала по лестнице, не желая медленно продвигаться вместе с толпой. Когда я наконец выбралась наверх, члены семейки Курник были уже на перроне около поезда и победно улыбались. Они поняли, что в поезд меня не пустят — он почти отходит, а добежать до них я не успею. Впрочем, и не успела бы, не попадись мне на глаза тележка для перевозки грузов, оставленная кем-то на платформе. Ни о чем более не думая, я запрыгнула на нее и, оттолкнувшись ногой от земли, с криком «Посторонись!» помчалась прямо на Соню.
Та испуганно вытаращила глаза, заторопилась влезть в поезд, но перед ней на ступенях зависла какая-то бабулька, которой никак не удавалось занести ногу наверх и войти в поезд. Она кряхтела, упиралась, но ни на шаг не продвигалась. Соня резко толкнула ее, но было уже поздно — я соскочила с коляски, позволив той катиться дальше и буквально наскочив на женщину, вцепилась ей в предплечье.
Соня моментально изменилась в лице. Теперь она, поедая меня взглядом, пятилась назад и дергала рукой. Я не давала ей возможности вырваться, таща ее тело на себя. Позади послышались недовольные выкрики пассажиров, которые не успевали на поезд и дорогу которым мы загородили. Наконец мне все же удалось оттащить женщину от вагона, и теперь у меня была возможность обо всем ее расспросить и предъявить свои обвинения.
Я даже открыла рот, чтобы это сделать, но тут что-то длинное ударило меня в область поясницы, и я машинально ослабила хватку. Этого было достаточно, чтобы Соня выдернула руку и сразу бросилась в сторону. Я запоздало оглянулась и увидела убегающего Афанасия. Вся семейка, побросав тяжелые сумки, теперь разбегалась в разные стороны, стараясь затеряться среди пассажиров, которые толпились около вагонов, и тем самым избавиться от меня.
Я не стала метаться перед поездом, а просто постаралась не терять из виду Соню, которая быстро бежала по перрону, то и дело оглядываясь назад.
«Ну нет, не уйдешь! — думала я про себя. — Как бы не так!»
Умело маневрируя среди многочисленного люда, снующего по перрону, их сумок, баулов и каталок, я мчалась за женщиной. Расстояние между нами неумолимо сокращалось. Так продолжалось несколько минут. Постепенно пассажиров на перроне становилось все меньше и меньше. Большая часть отъезжающих заняла свои места в вагонах, а провожающие стали покидать платформу. Теперь уже мне ничто не мешало, и я, собрав последние силы, ускорила темп.
Соня, сделав очередной рывок по перрону, подбежала к поезду, который громким гудком возвестил о скором отбытии. У меня в запасе оставалась пара-тройка минут. Я понимала, что, если она успеет проникнуть внутрь поезда, куда уже наверняка влезли дети, мне не удастся ее нагнать. Меня просто не впустят внутрь без билета.
Я напрягла все оставшиеся у меня силы и подбежала к вагону как раз в то самое время, когда Соня подала свой билет проводнику. Воспользовавшись этой заминкой, я мертвой хваткой схватила женщину за руку выше локтя и дернула на себя, не желая выпускать.
— Да пошла ты… — выругалась та, стряхивая мою руку. — Чего пристала?
— Не дури, — стаскивая женщину с приступок, грозно произнесла я. — Все равно у тебя уже ничего не выйдет.
— Мама, мама, — донеслось со стороны, куда мы обе сразу обратили взгляды и увидели, как и Афанасий, и Евдокия, выпрыгнув из уже начавшего движение поезда, бегут нам навстречу.
— Прочь, прочь! — закричала им она. — Не подходите!
Но дети не слушали ее. Афанасий, домчавшись до нас первым, дико заозирался по сторонам и проговорил:
— Ну чего пристали? В гости мы едем. А чего — нельзя? Поезд же уходит. У нас билеты пропадут.
— Ничего, — проговорила я. — Другие купите. Если, конечно, придется…
— У нас больше нет денег, — жалостливо проговорила Соня.
— Ну, они вам, видимо, не особо и понадобятся, — облегченно вздохнула я. — Пройдемте-ка со мной, до отделения.
— Вы не имеете права! — вцепился в мою руку паренек. — Вы не мент, вы детектив.
— Невелика разница, — оттолкнув его от себя, бросила я равнодушно. — Сказано, всем в отделение! Там и поговорим.
— У вас могут быть большие неприятности, — все же следуя за мной, проговорила Соня. — Мы не виновны ни в чем, и когда это подтвердится…
— Я на девяносто процентов уверена, что это не подтвердится, — перебила ее я. — Неспроста вы бросились в бега, ведь так? Значит, действительно рыльце в пушку.
* * *
Загрузив Соню и обоих ее детей в свою машину, а саму женщину на всякий случай еще и прицепив наручниками к дверце, я села на водительское сиденье. Все молчали, тяжело сопя и думая о чем-то о своем. Меня немного удивило то, что дети вызвались следовать за матерью, тогда как спокойно могли отправляться куда хотели.
— Может, поговорим, прежде чем я вас в отдел отвезу? — предложила я своим задержанным, пока еще не заводя машины.
— Мы ни в чем не виноваты! — хором повторили на заднем сиденье.
— Ну и куда же вы тогда направлялись? — задала я новый вопрос.
— В Украину, — не поднимая головы, ответил Афанасий.
— Так спешно?
— Почему? — переспросил мальчонка.
— Вот именно — почему? — снова спросила я. — Ведь у вас погиб отец, но его нашли, и следовало бы заняться подготовкой к похоронам…
— Не отец он нам, — буркнул Афанасий.
— Хорошо, отчим, — поправилась я. — Но это не меняет дела.
— А вот и меняет! — теперь уже не согласилась со мной Евдокия.
— Почему? — стала уточнять я.
— Потому. Это ты во всем виновата, — подняв голову, в минутном порыве выдохнул Афанасий и растерянно посмотрел на меня.
— Я? — удивленно переспросила я.
— Да, ты, — подключилась к разговору Соня.
— Странно, а я даже и не подозревала. Что ж, тогда объясните, при чем здесь я?
— А при том. Если бы не ты, он бы не умер, — проговорил снова мальчишка.
— Не поняла. В чем же моя вина? — удивляясь такому заявлению, опять задала вопрос я.
— А чего ты лазила вокруг все время? Чего вынюхивала? Он бы поправился и все было бы как раньше, — всхлипнул носом мальчишка.
— Да молчите вы! — цыкнула на них мать. — Ничего она не знает и доказать не может.
— Так мы же все равно не виноваты! — воскликнула Евдокия. — Может, лучше все рассказать?
— Вот именно, лучше все рассказать, — произнесла я. — Для вас же будет спокойнее. Ну, давайте по порядку. Когда, куда и зачем уехал отчим? Когда он вернулся? — прикинувшись совсем наивной, начала издалека я, опираясь на их же слова.
Все молчали, не решаясь ответить. Но потом паренек все же решился и, опустив глаза, признался:
— Никуда он не уезжал.
— Где же он тогда был? — спросила я.
— В сарае, — был ответ Афанасия.
— Почему? — ничуть не удивилась ответу я. — Да еще и целых три месяца… И что он там делал? — продолжила расспрашивать его я, видя, что остальные не особенно горят желанием со мной общаться.
— Жил. Мы его лечили, — хлюпнул носом парень и покосился на невозмутимо сидящую мать.
— От чего лечили? — порадовавшись тому, что дело двигается, задала я новый вопрос.
Все это мне было уже известно, а Афанасий лишь подтверждал мои выводы. При осмотре двора, когда семья Курник сбежала, я обнаружила в сарае вещи, которые подтверждали, что в нем проживал длительное время человек, причем больной. И все же я не стала сбивать мальчишку, надеясь, что сейчас наконец все окончательно прояснится.
— Что случилось с отчимом? — подталкивая его продолжать, произнесла я вновь, заметив, что Евдокия осторожно щиплет его за ногу. — Что у него было за ранение? Почему он потерял много крови?
Афанасий поднял на меня свой взгляд, сплюнул прямо на коврик:
— И это успела вынюхать. Кровь… Да, кровь. Ну и что?
Я увидела, что девчонка помешала ему, дав понять, что рассказывать правду не стоит. Пришлось и мне сменить тактику. Я заметила:
— Думаю, тебе не надо объяснять, что полагается за ложные показания? Ты ведь мальчик уже большой. Сам должен понимать.
Афанасий провел ладонью по потному лбу:
— Догадываюсь. Только все равно ты не настоящий мент, а значит, мне ничего не будет.
— Будет, будет… учитывая, что когда-то я работала в упомянутой тобой структуре и там у меня осталась пара хороших друзей. Кстати, это касается всех: вам же будет лучше, если вы все расскажете сначала мне, я, если уж пойму, что вы и в самом деле невиновны, помогу вам скостить срок. А он вам пока светит ой-ей-ей… — я намеренно закатила глаза под потолок.
— Ну и чего рассказывать-то? — подала голос главная виновница всего, то есть Соня. — Поругались мы с ним. Сразу после гулянья одного.
— Это не после того, на котором и Михеев-старший был? — сразу же полюбопытствовал я.
— Ну да, — призналась женщина. — Он с женой Танькой, Дедов Колька, Вано, — подтвердила она все мои подозрения. — Ну а когда домой вернулись, ссора у нас приключилась. Из-за пустяка, но он на меня с ножом полез.
— Ага, а я заступиться хотел, — торопливо прибавил Афанасий. — Нож у него вырвал, он пьяный сильно был, а он на меня кинулся. Ну, и…
— И? — поторопила я. — Что дальше?
— А ничего. В сарай его отнесли. Крови у него много вышло. И мы его лечили, — со вздохом закончил мальчишка.
— Почему в сарай? — посмотрев на Соню, спросила я. — В доме разве нельзя было? Или в больнице?
— Ага, в больнице… — посмотрел на меня паренек. — А меня? В тюрьму? А так бы мы его вылечили, и все было бы как прежде. Ему деваться некуда. Он бы никому ничего не сказал.
— Почему же вы его утопили? — задала следующий вопрос я.
— Мы его не топили, — не глядя на меня, после образовавшейся небольшой паузы произнесла Соня. — Только труп выбросили. Сам он умер. Если б ты не появилась, вылечили бы.
— Но при чем здесь я? — снова удивилась я.
— При чем, при чем… — махнул рукой Афанасий. — Он тебя видел, когда в голубятне была. Понял, что его разыскиваешь. Встать-то еще сам не мог. А нам грозить начал, что все тебе расскажет. Ну, вот мы и не стали за ним ухаживать.
«Так вот в чем дело! — сделала вывод я. — Значит, Ведрин, придя в себя, узнал, что я разыскиваю его. Решил пошантажировать семейку, припугнуть. А те, не прикладывая особых усилий, порешили его. Вернее, создали такие условия, что он сам отправился в мир иной. Свои шкуры спасали».
— Когда? Когда вы выбросили в речку труп? — спросила я, практически зная ответ.
— Труп? — Афанасий усмехнулся. — А тогда, когда ты эротику наблюдала.
Я уже сама поняла, что в тот вечер Евдокия специально увела меня от дома на окраину села и занялась любовью практически у меня на глазах.
«Не пса она все время окликала, а следила, иду ли я следом за ней. Это был отвлекающий маневр. А тем временем мать с братом хладнокровно выбросили труп Ведрина в речку. И почему только я тогда за ней пошла, а не осталась на месте? Впрочем, теперь-то уж ничего не изменить».
— Мать руку поранила в тот вечер? — задала я вопрос Афанасию.
Афанасий снова посмотрел на меня и кивнул.
— Ну да, — последовал через некоторое время его ответ.
Вновь образовалась пауза. Все понимали, что теперь многое зависит от меня. И тут подала голос Соня:
— Ну и что теперь?
— В отделение вас отвезу, пусть там и решают, что делать. От меня это не зависит. Вы ведь виноваты, а насколько — суд определит. Кстати, а по поводу пропажи Михеева с дальнейшим его обнаружением вам что-нибудь известно?
— Нет. Только догадываемся, что оставшиеся что-то не поделили, — буркнула Соня устало. — Ну все, вези нас уже.
Я понимала, что на этом моя работа закончена. Я выполнила заказ Ведрина-младшего, хотя, к сожалению, поздно обнаружила его отца. Если бы не первое впечатление, которое оставила у меня семья Курник, не их лживое гостеприимство и общительность, сбившие меня с толку, все могло закончиться гораздо лучше. Ведрин мог бы выжить. Но все закончилось так, как закончилось. Денежки я отработала сполна, пора и разлучаться с этой компанией.
* * *
Моя «девяточка» медленно ехала по улицам Лесного в сторону деревни. Транспорта сейчас было мало, и я могла немного расслабиться после тяжелого трудового дня и привести в порядок свои мысли, проанализировать случившееся. Я снова и снова прокручивала в уме события последних дней.
«Вот первое мое посещение семьи Курник. Очень гостеприимная семья, милые люди, общительные. Хозяйка, которая может часами рассказывать о своей жизни, улыбаясь милой улыбкой. Дочь Евдокия — девушка-красавица, точная копия своей матери. Сын Афанасий — большой любитель голубей.
И совсем иные люди в конце нашего знакомства. Соня — жестокая женщина, для которой ее личная жизнь, ее личные амбиции превыше всего. Ее по большому счету интересует лишь собственная жизнь. На все остальное — наплевать. Ее дочь — девушка из того же теста. Живет так, как считает нужным. Сын на поверку оказался жестоким человеком, который не только в момент побега хладнокровно передушил своих голубей, но и вместе с мамашей без сожаления и угрызений совести утопил труп Ведрина, сожителя матери, после того, как тот умер.
Но самое непонятное во всей этой истории то, почему семья Курник на протяжении почти трех месяцев скрывала Ведрина в сарае. Пусть даже так, как утверждает Афанасий: «Думали, поправится». А Ведрин действительно был жив эти три месяца и все это время, истекая кровью и периодически приходя в себя, существовал в скотских условиях, в сарае. Вот так, оказывается, бывает.
Интересно, что же произошло в тот день в семье Михеевых? Тоже ссора? Или же что-то еще?»
Я попробовала прикинуть, что же такого могло случиться с Иваном Ивановичем, а главное, кто именно — Галкина, Дедов или Вано — его убил и за что, но пока у меня это очень плохо получалось. Не хватало фактов и подтверждений, любого можно было обвинять в одинаковой степени, причем почти каждый имел отмазку на любое из моих обвинений.
Галкина утверждала, что ей ни к чему было лишать жизни своего сожителя, так как взять с того было совсем нечего, что, собственно, верно. Вано, даже если Михеев к нему сожительницу и приревновал, мог просто вырубить того и дать ему проспаться — не такая уж женщина эта Танька, чтобы из-за нее лишать кого-то жизни. А Дедов, так тот вообще вечно пьян, и если и убил своего собутыльника, то вряд ли об этом вообще помнит. Похоже, что единственный способ докопаться до истины — заставить говорить Таньку Курилку. Я бы, конечно, уже давно это сделала, не помешай мне Иван-младший.
Размышляя так, я двигалась в направлении Сухой Рельни. Небо начало темнеть, озаряясь с одной стороны красно-желтыми отблесками солнца.
Доехав до развилки дорог, я повернула свою «девятку» вправо. Еще через несколько километров впереди появилась речка. Оставив машину на прежнем месте, я дождалась на берегу Рашпиля и вместе с ним отправилась на ту сторону. Часть пути дед молчал, а потом все же решился спросить:
— Ну так что, нашла уже убийцу Ведрина и Михеева?
— А почему убийцу? — уточнила я. — Вы что, подозреваете, что это мог быть один человек?
— Может, один, может, два, — не стал ничего утверждать дед. — Пили они все вместе, кто теперь разберет. Ну так, значит, не нашла, — сделал он поспешный вывод.
— Убийцу Ведрина нашла, а вот с Михеевым пока глухо. Ничего не известно.
— Ничего, докопаешься, — замотал головой Рашпиль, а затем снова замолчал.
Высадив меня на берегу, он выволок на землю и лодку и стал собирать вещи перед тем, как идти домой. Я немного помогла ему, а потом направилась в сторону дома Таньки Курилки. Шла туда не спеша, на ходу обдумывая, о чем спросить и что лучше сказать. Наконец показался нужный дом. Я вошла в его заросший травой двор, прислушалась: доносящиеся из окна голоса подтверждали тот факт, что кто-то в доме находился. Пройдя дальше, я постучала в дверь и, не дожидаясь, пока мне откроют, потянула ее на себя.
Как оказалось, дома были только бабка Фекла и Танька.
Первая занималась тем же, чем и все время, что я ее видела, а вот вторая кашеварила у грязной, заросшей паутиной плиты. Услышав скрип двери, Танька обернулась и почти сразу же нахмурилась:
— Опять… И че вам от нас надо-то?
— Поговорить, как и прежде, — проходя внутрь, ответила я ей.
— Навтет муфа? Так ведь нафли его, мевтвого, — забубнила она себе под нос.
— Нашли, — кивнула я.
Приезжавший в тот день наряд милиции вместе с криминалистами вскрыл могилу в лесу. В ней, в обычном хлопчатобумажном мешке, были, как и говорил мне Лесной человек, останки человека. То есть там не было трупа как такового. Там были именно останки. Сейчас уже точно установлено, что принадлежали они Михееву Ивану Ивановичу.
После паузы я спросила:
— Вы ничего не хотите мне сказать?
— А че мне гововить? Я ниче не знаю.
— Возможно, тогда почему вы никому не сообщили об исчезновении своего сожителя, когда он не явился домой? — спросила я.
— Маво ви где он фастает, — буркнула женщина, речь которой уже я понимала.
— Но вы же говорили, что любили его, — я уже и не знала, с какой стороны к ней подойти. — Тогда почему же не заволновались?
— У нас быва фзаимная вюбоф, — замотала головой та.
— Врет она все, — неожиданно вмешалась в разговор бабка Фекла, у которой, видно, снова наступило просветление. — Это она его убила, вместе с Ванькой и Дедком, — закричала она. — Они, они убийцы!
Затем она снова молча уставилась на свою расческу, которая была у нее в руках, и стала бормотать что-то непонятное. Я же поймала взгляд обвиненной женщины и держала его, не отпуская.
На сей раз Танька сдалась и в сердцах выпалила:
— Да не убифава я его! Он сам упав. Гововой удавився об угов, — растирая по лицу слезы, завизжала она.
— Но если так, то куда же вы тогда дели его труп? — задала вопрос я.
Танька сразу перестала плакать, вытерла нос. Потупилась.
— По веке упвыв, — тихо выдала она.
— А как же он тогда во время удара на части-то распался? — продолжила допытываться я. — Не сам же, это уж точно.
— Не фам, — кивнула она головой и… начала рассказывать. — Пифо мы пиви…
— С кем?
— С Колькой Дедофым пиви, с Вано пиви, — стала перечислять та. — С Выбаком и с зеной его.
— Ну это мне уже известно, а что было потом?
— Потом он, — она тяжело вздохнула, — уфе хватив лифку, пофол на увицу.
— И? — торопила я ее.
— Шпотыкався, падав, — перечисляла та, не глядя на меня. Когда ф сени выфев, споткнувся… ударился головой об угов яффика.
— Сам или, может, его кто толкнул? — уточнила я.
— Сам, сам! — замотала головой Танька. — Нихто не талкав.
— Ну и что было потом? — нетерпеливо спросила я.
— Потом… Мы пофли гувять. Довго гувяви. Потом я с Вано вернувась…
— Вдвоем? — уточнила я и получила в ответ жест подтверждения.
— А он фсе лежит, головой вниз. Я его потрогава, а он мертфый.
— Ну а почему же тогда в милицию-то сразу не сообщили? — переспросила я.
Танька подняла свою грязную, мозолистую руку вверх и активно замотала ею у меня прямо перед лицом. Затем что-то долго бубнила себе под нос, но я все же поняла, о чем идет речь.
В общем, с ее слов выходило, что после того, как она вместе со своими дружками-собутыльниками — Колькой Дедовым, Вано и семьей Курник — собралась на улицу гулять, Михеев-старший, хватив лишку, решил пойти с ними и направился на улицу первым. Но выйти туда ему так и не удалось, так как он споткнулся в сенях и упал, ударившись об угол большого ящика, стоявшего там. Ящик этот и в самом деле там был, и я его прекрасно видела, несколько раз приходя в этот дом.
Дальше все вышло совсем уж глупо, как, впрочем, и бывает спьяну. Дружки-выпивохи не сразу заметили упавшего хозяина и, перешагнув через него, отправились на прогулку. И лишь когда Танька со своим ухажером Вано вернулись, чтобы заняться в доме тем, что у нормальных людей называется любовью, но в отношении их выглядит как-то совсем… неприлично, они увидели труп Танькиного мужа, которого считали ушедшим с другими. В пьяном угаре Галкина, однако, сообразила, что ей не резон сообщать об этом в правоохранительные органы, могут быть неприятности. Не хотел связываться с ментами и Вано. Они вместе решили разрубить труп на куски, что и сделал Вано, потом сложили их в большой мешок, который подобрали здесь же, и ночью выбросили в реку в надежде, что река унесет тело подальше и смоет все следы.
Все это наблюдала полоумная бабка, на которую давно уже никто не обращал внимания, зная, что она не в себе. То, что она может болтать лишнее, Танька не боялась, решив, что будет говорить, будто у той совсем крыша поехала. В общем, сначала все было распрекрасно, до тех пор, пока не явился из армии сын Михеева Ванька-младший. Увидев разгром и развал дома, наученный порядку малый сразу же заявил обо всем в милицию, но та, как и следовало ожидать, ничего не нашла. Тогда он обратился ко мне, частному детективу Тане Ивановой и… пошло-поехало.
Река, в которую было выброшено тело, действительно унесла мешок с останками, но не очень далеко. Мешок выловил Лесной человек Афоня, которого я встретила чисто случайно, но все же благодаря той же самой Таньке Курилке, из-за которой заблудилась. Лесной человек мне рассказал, что захоронил чьи-то найденные останки в лесу, никому об этом не сказав.
«Кстати, — неожиданно заинтересовалась этим обстоятельством я. — Почему он не доложил в нужные органы о данной находке? Какова причина его молчания? Или он просто не хотел покидать лес, не особенно любя людей? Впрочем, будет возможность — еще спрошу его об этом», — решила я наконец, а потом повернулась к Таньке и сказала:
— Собирайся, поедем в отдел, там все и расскажешь.
Женщина не стала мне перечить, молча достала кое-что из тряпья, завязала все в грязный платок и, сцепив руки перед собой, уставилась в пол, как нашкодивший ребенок. Я первой вышла на улицу и позвала ее за собой. Танька не сопротивлялась, сопя следуя за мной по пятам и даже не пытаясь сбежать. Наверняка понимала, что будет только хуже.
Я привела ее в местный сельсовет и, кратко объяснив суть случившегося, передала Таньку председателю. Он сразу отзвонился в районный отдел милиции, и те пообещали прибыть тотчас, так что Галкину временно поместили в какую-то из комнат и закрыли на ключ. Я могла быть полностью свободна. Председатель сельсовета предложил мне выпить чашечку кофе, но я отказалась, решив, что до приезда органов власти успею еще наведаться в гости к Лесному человеку.
Накинув на плечи кофту, я не спеша направилась в сторону леса. Сгущающиеся сумерки не смущали меня, так как теперь я прекрасно знала дорогу и не могла заблудиться. Отыскав нужную тропинку, я прошествовала по ней с километр и вышла на хорошо знакомую поляну. Лесной человек сидел у костра и жарил на нем какие-то кусочки, то ли картофеля, то ли клубни еще какого-то растения. Он заметил меня, но ничего не сказал. Я молча подошла и присела рядом на пенек. Мы оба молчали, глядя на взметающиеся вверх искорки огня.
Прошло несколько минут, и я наконец решила заговорить. Но Афоня опередил меня.
— Вижу, по мою душу пришла, — закряхтел он как-то устало. — Расспросить небось хочешь, почему все сразу не рассказал, когда нашел в реке мешок? — сам обо всем догадался он.
Мне не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть в знак согласия.
Лесник тоже покачал головой и принялся снова излагать мне историю своей жизни.
— Был я когда-то молод совсем, прямо как ты. Беззаботен был. Как и все, кутил немного, с девками хаживал. Было дело, согрешил с одной, а дитя признать отказался, когда она заявила, что беременна. Родительской брани боялся, да и себя обременять ничем не хотел, — сказал он как-то с сожалением. Затем вновь вздохнул и продолжил: — Прошло время, остепенился. Познакомился с прекрасной девушкой, и вскоре она стала моей женой. Я ее любил, очень…
Афоня снова замолчал, и я заметила, что глаза его увлажнились. Я не стала перебивать или о чем-то спрашивать, ожидая, что он продолжит сам. Так и вышло. Справившись с собой, мужчина заговорил вновь:
— Сына она мне родила, милый мальчик был, Кириллом мы его назвали. А того первого, Ваньку, я так и не признал, ни к чему мне был побочный сын, тем более что я даже уверен не был, мой ли он. Все шло вроде бы замечательно и великолепно, но всякому счастью рано или поздно приходит конец. Усердие человечье ни к чему хорошему не приводит, вот и меня оно до добра не довело, — Афоня утер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. — Браконьеры дом мой сожгли и семью всю. Ну да про то я тебе сказывал. А все из-за кабана паршивого, которого я им застрелить не дал…
Лесной человек замолк и отвернулся, по всей видимости, скрывая от меня слезы. Я продолжала молчать, но продолжения рассказа не последовало, и я рискнула спросить:
— А при чем здесь Михеев-старший? Вы же, кажется, о нем речь вести начали.
— Понимаешь, дочка, — не сразу заговорил Афоня. — Лишившись своего законного сына, я был не прочь признать и Ваньку. Но он мне не простил прежней измены. Не простил, что я сразу его не признал. Он так и остался жить со своим отчимом Михеевым Иваном и его сожительницей Галкиной Татьяной. Катерина-то, мать Ваньки и моя давняя зазноба, уже умерла. Говорили, что при родах это с ней приключилось, — словно на последнем издыхании, прошептал он.
Только сейчас я поняла, что мой заказчик был сыном вовсе не пропавшего Михеева, а вот этого Лесного человека. Я даже догадалась, что Михеев-старший усыновил Ваньку, сойдясь с его матерью Катериной. А потом, когда Катерина умерла, нашел себе другую бабу, и жизнь возобновилась.
— Именно поэтому, обнаружив останки Михеева, я и не стал сообщать о своей находке никому, — вздохнул он в который раз. — Не за свою жизнь опасался, мне-то разницы нет, в лесу или в тюрьме деньки свои коротать, не сумей я доказать своей невиновности. Ваньку потерять не хотел, — признался он честно. — Понимал, что захлестнет меня тогда новая волна ненависти со стороны моего единственного, хоть и не признанного сына. Так я хоть со стороны за ним наблюдать мог, иногда смотреть в село хаживал, а тогда бы кончилась моя жизнь и гроша за нее жалко дать было бы. Вот потому и смолчал, — подвел он итог и, тяжело поднявшись, поплелся в шалаш.
Я не пошла за ним, оставшись у костра, на который продолжала смотреть, размышляя о крутых поворотах, которые порой делает жизнь. Сколько странного и необычного в ней, жизни, случается… И с этим уж ничего не поделаешь.
* * *
Суд по двум убийствам, которыми я занималась, длился довольно долго. Даже после доследования нужного количества улик по обоим преступлениям так и не набралось.
Того, что тело Михеева-старшего разрубили на куски и выбросили в реку, никто, кроме полоумной бабки Феклы, не видел, а опираться на ее слова было нельзя. Милиция опросила всех, кто присутствовал на той попойке, и только тогда подтвердилось, что мужчина упал и ударился головой об угол ящика. И все же суд отказывался признавать вероятность подобной смерти, так как Михеев мог просто потерять сознание, а с большого перепоя Танька Курилка со своим кавалером приняли его за мертвого.
Разбирательство по делу было отложено. Судья запросил полный отчет криминалистов о смерти Михеева. И без того истерзанное тело Ивана Ивановича вновь подвергли осмотру и вскоре доложили, что удар головой о что-то тупое действительно был. Но узнать, стал ли этот удар действительной причиной смерти мужчины, не удалось. Милиция попробовала добиться признания в содеянном у Вано, но тот, так же, как и в разговоре со мной, повторял одну и ту же фразу: «Вы милиция, вы и доказывайте, а я ни в чем не виновен».
Наблюдая за всем со стороны, я даже начала думать, что конца этому не будет и вскоре дело Михеева просто уберут в долгий ящик. Но потом все же что-то сдвинулось с мертвой точки, и одна за одной стали появляться улики. Сначала обнаружили отпечатки пальцев Вано на топоре, который он потом, после расчленения трупа, забросил в сарай за дрова, и с того момента им никто больше не пользовался. Был досконально обследован и злополучный ящик, на котором нашли кусочки кожи Михеева, и стало ясно, что рассказанное Татьяной Галкиной — правда.
На последнем заседании суд провел анализ всего собранного по данному делу материала, и Вано осудили сроком на десять лет, а Галкиной Татьяне дали меньше на два года, так как суд учел, что женщина сама все рассказала правосудию. После моей беседы с ней, конечно.
Что касается семьи Курник, то и им пришлось не сладко. После того как Софью суд решил считать виновной в непредумышленном, но все же убийстве мужа, а также в том, что она намеренно выбросила его тело в реку, чтобы скрыть сам факт смерти, ее направили коротать срок в десяток лет в тюрьме, а ее детей отправили в детский дом. Оттуда спустя какое-то время их забрала к себе бабка — мать Сони. Женщина эта, как я узнала потом от приезжавшего ко мне Михеева-младшего, была довольно строгой и воспитанной на старых принципах. С дочерью она никогда не ладила, но внуков все же не бросила в трудную минуту, решив заняться их перевоспитанием сама. Возможно, для ребят это лучше.
Вспоминая, чем закончилось мое путешествие в деревню, я вздохнула.
Бывают же в жизни лабиринты! Лабиринты в судьбе и даже просто в отношениях между людьми. Главное, выбрать в том самом лабиринте правильную дорогу, иначе забредешь в тупик, как это произошло с Галкиной и Курниками.
Казалось бы, что уж такого необычного? Пьяница упал, ударился обо что-то и умер. Да, трагедия, человека не стало. Но любой следователь раскрутил бы эту цепочку и доказал, что так оно и было. Так ведь нет, устроили полный кошмар с расчленением.
Или то, что случилось между Ведриным и Соней. Ну поругались, ну поранили мужика… Зачем же было прятать, говорить всем, что уехал? На что Соня с детьми надеялись, вообще непонятно. Как и с самого начала, так и потом, после выздоровления, Степан имел все права заявить на них в милицию.
…Моя машина повернула к дому, который я покинула рано утром. Жара все еще истязала Тарасов и его жителей. Подъехав к подъезду, я облегченно вздохнула, подумав:
«Сейчас в душ. Под прохладные живительные струи. А затем, конечно, восстанавливающий крепкий продолжительный сон. Чтобы набраться сил для нового расследования».
Все так и будет. И я сразу смогу начать новое дело, как только у меня появится очередной клиент.
Назад: ГЛАВА 8
На главную: Предисловие
