Глава 2

Окончательно успокоиться я смогла только дома. Осторожно приняв душ — кожу шеи отчаянно щипало от мыла и воды, — я приготовила себе добрую порцию крепкого кофе и, усевшись в любимое кресло, поглядела на свое отражение в зеркале. «А что, собственно говоря, мне мешает позвонить сейчас Малышеву и обидеть его отказом?» — спросила я себя. И таким образом продлить скучный, но безопасный мертвый сезон еще на неопределенное время. Но я этого не сделала. Злое упрямство и желание идти наперекор складывающимся обстоятельствам, уже отметившим мою шею узкой красной полосой, сделали свое дело. Хорошо еще, что проволока, впиявившаяся в кожу, не скользнула из стороны в сторону, но и так, одним давлением, она подарила мне багровый рубец. Местами кожа была содрана и ранки уже запеклись, и в довершение этого шея начала опухать. Требовались простые и действенные меры, чтобы завтра я могла не только прилично выглядеть, но крутила своей головушкой более-менее легко и безболезненно.

«Нет, Гансу я звонить не буду», — решила я.

Зазвонил телефон. Наверное, это мой дорогой сэнсэй — Костя Чекменев. Он всегда чувствует, когда я о нем думаю. Ведь я сегодня хотела провести с ним вечер. Но не могу же я встречать его с таким ожерельем! Да и настроение не то.

Услышав мой решительный отказ, не оставляющий ему на сегодня никаких надежд, Константин огорчился, и мне стало жаль его.

— Ну, погоди, Татьянка, — пригрозил мне Костя в свойственной ему грубовато-ласковой манере, — попадешься ты мне в спортзале. Сэнсэй Чекменев найдет способ сорвать на тебе свою досаду! Может, завтра? — спросил он с такой надеждой в голосе, что я не смогла больше проявлять твердость.

— Хорошо, только не с утра.

— Да, не с утра. Утро у меня забито плотно. И большая часть дня, пожалуй, тоже.

— Я позвоню тебе, хорошо?

— Обещаешь?

— Обещаю.

Как мало нужно, чтобы успокоить мужчину, испытывающего к вам слабость. Особенно если и вы к нему не равнодушны. Впрочем, я стараюсь выполнять свои обещания.

Итак, решение принято.

— Я ввязываюсь в эту историю и постараюсь не искать для себя новых неприятностей, — сказала я своему отражению, и оно не возразило, а напомнило лишь о том, чтобы перед сном я не забыла положить на шею компресс. В противном случае неприятности начнутся сразу после пробуждения.

Шестьдесят тысяч «зеленых» — тридцать процентов от суммы, в которую я скромно оценила дом Семиродовых, стимулировали мое желание к действиям. Это вам не конвертик с жалкой пятисоткой мелкими купюрами.

Прошедший день был бы неполным, если бы я, следуя своей стародавней традиции, еще кое-что забыла. Чтобы определить «что день грядущий мне готовит», в спокойные периоды моей жизни гадать я предпочитаю по вечерам, а в моменты особого напряжения, загруженности или треволнений — по мере надобности. Хотя сегодняшний день выдался, прямо скажем, своеобразным, о гадальных костях я вспомнила только сейчас.

Вытряхнутые из мешочка кубики раскатились по ковру в разные стороны.

4+15+28. В переводе с языка цифр на человеческий это означало: «Причудливый поток жизни, несущий вас в своих струях, проявляется в сознании чередой обстоятельств, зачастую не зависящих от вашей воли. Умейте изменить планы действий в соответствии с переменами, происходящими вокруг. Излишняя настойчивость сродни слепому невежеству».

Когда-то, тренируя память, я заучила наизусть целый том расшифровок подобного рода и с тех пор безошибочно пользуюсь плодами этого воистину титанического труда.

Хорошо. Буду действовать сообразно обстоятельствам. Тем более, я уже оставила мысль о том, что это дело будет спокойным. Недаром же Ганс не захотел говорить о нем в кабинете и мялся, рассказывая на улице. Но негодяй не соизволил выложить все в деталях и предупредить об осторожности. А может быть, он и сам толком ничего не знал. Впрочем, о бурном прошлом Кирилла Федоровича — не к ночи будет помянут этот вурдалак — все же рассказал. Меня заинтересовало, что документы на дом оформлены на старика. Помнится, я едва не спросила Малышева, кто настоящий владелец. Видимо, Ганс решил, что я и сама быстро во всем разберусь. Уж разобралась! Слава богу, что дело только компрессом кончилось. А Гансу я все-таки позвоню — послушаюсь гадания — и, несмотря на поздний час, поблагодарю за полную информацию.

Татьяна Александровна в зеркале не возражала. Она удалилась, а когда появилась вновь, держала в руках хрустальный бокал с коньяком, пепельницу и сигареты.

Значит, так. Старик Семиродов является домовладельцем де-юре, а де-факто хозяйка дома — некая девица Екатерина Лозовая, унаследовавшая имущество от своего деда, тоже уголовника, которого Семиродов знал по своему бурному прошлому.

И вот Екатерина прибывает в Тарасов, чтобы вступить в права наследования. Права ее Кириллом Федоровичем не оспариваются, и это странно. Он готов заплатить ей отступного и оставить дом — по бумагам его собственный — за собой.

Скорее всего здесь-то и зарыта причина отказа Семиродова продать дом Малышеву. Видимо, какие-то законы уголовной среды не позволяют Семиродову послать Лозовую к черту и снюхаться с Гансом. Скорее всего причина отказа именно в этом. Моя задача или устранить причину, или изменить обстоятельства таким образом, чтобы они не препятствовали сделке. Но как это сделать? Минимум, надо составить план действий, а для этого надо хорошо разбираться в деталях.

Я хлебнула коньячку, чтобы отметить свое первое логичное умозаключение, и с удовольствием закурила.

Продолжим. Выходит, так: получай, Екатерина, наличные, вали в свои родные веси и оставь старого кореша в покое, дай дожить оставшиеся дни в привычном месте.

Не тут-то было! Вражда, возникшая между Семиродовым и Лозовой, оказалась настолько сильной, что одна сторона дошла до серьезных угроз, а другая решилась на глупое во всех отношениях убийство. Ведь, накидывая петлю мне на шею, Иван был уверен, что убивает Екатерину Лозовую. Чтобы на такое решиться, одной угрозы поджога мало.

Заподозрить в помешательстве Лозовую я не могла — не было оснований. Стало быть, намерение сжечь собственное наследство, за которое без хлопот можно взять неплохие деньги, это средство выколотить из Семиродовых нечто более ценное и принадлежащее, без сомнения, ей же.

Что же явилось яблоком раздора? Помнится, Иван заикнулся о каких-то каплях, но в этот момент появился Кирилл Федорович — будто ждал за дверью — и велел племяннику заткнуться. А когда возле машины я опять спросила его о том же, Иван ответил, что это всего лишь старая тюремная байка, и говорить на эту тему больше не захотел.

Я даже усмехнулась — ни дать ни взять, «тайны мадридского двора»! Но что бы это могло быть на самом деле? Похоже, вокруг закипали страсти.

Как вчера выразился Иван? Мать их? Так вот: тайны, мать их! Завтра я начну эти тайны раскрывать.

Затушив сигарету и глотнув еще кофе, я сняла телефонную трубку и набрала номер Малышева. Он ответил мне сам. Голос был сонным и недовольным.

— Татья-ана Александровна! — вяло поздоровался он, зевая.

Я сразу сбила с него сонливость, окатив, как водой из ковша:

— Ганс, как вы воспримете, если в доме Семиродовых случится пожар?

— Вы полагаете, это телефонный разговор? — спросил он после недолгого раздумья.

— Ничего страшного, — ответила я, — не мы же с вами будем его поджигать.

— М-м, тогда — положительно.

— Я думаю! В таком случае платить за дом вам не придется, не так ли? Только за сад и надворные постройки. А квартиру погорельцу, при ваших возможностях…

— Вы о чем, Татьяна Александровна! — перебил он меня. — Вы это серьезно?

— Пока не знаю.

— А когда узнаете?

— Когда буду уверена, что сгоревший дом не помешает мне получить свои тридцать среб… — я улыбнулась своей оговорке, — процентов от его теперешней стоимости.

— Сколько?

Каким кратким и деловым сделало Ганса волнение!

— Шестьдесят тысяч, не считая накладных расходов.

— Будьте уверены! — услышала я в ответ и, не прощаясь, положила трубку — пока это все, что я хотела услышить.

То ли коньяк меня так расслабил, то ли отдала я Гансу последние остатки своей взвинченности, только вскоре глаза мои стали слипаться. Мечтая о постели, я соорудила на шее компресс. Оставалась еще мысль об ужине, но, решив, что поужинаю в завтрак, я отправилась на боковую.

Мое следующее утро началось с приятной детали. Багровая полоса на шее потемнела и сделалась еще заметней, но кожа осталась гладкой, и это уже было хорошо. Шелковая косынка вокруг шеи надежно скроет этот дефект от посторонних глаз, а моей внешности добавит каплю эксцентричности.

Получилось даже лучше, чем ожидала. Косынка отлично подошла к белому спортивному костюму, и выглядела я блестяще.

Плотно позавтракав, я приготовила кофе и наполнила им термос. Постаравшись как можно больше времени убить на пустяки для того, чтобы не нагрянуть к Семиродовым слишком рано — не хотелось показаться нетерпеливой, — я вышла из дома. Машина ждала меня у подъезда.

Кошмары вчерашней ночи меня не мучили, погода была прекрасной, и встретила я сегодняшний день в хорошем настроении.

«Изменять планы в соответствии с изменяющимися обстоятельствами», — вспомнила я результат вчерашнего гадания и решила сделать его девизом сегодняшнего дня. План, вернее, намерение, у меня пока один — ознакомиться с обстановкой, изучить детали и подумать о том, как повернуть дело так, чтобы продажа дома явилась для Семиродова избавлением от всех бед. Не следовало забывать при этом и о, мягко говоря, обиде, нанесенной мне Иваном. Но ответственность за нее я без колебаний возложу на старика и опять же постараюсь, чтобы этот груз показался ему еще более тяжелым. Как я это сделаю? Пока не знаю. Война план покажет. Надо признать, что, несмотря на мою взвинченность, старик меня вчера озадачил и насторожил.

По мере удаления от центра проезжая часть становилась свободнее, и вести машину было легко. К тому же я избегала оживленных магистралей, объезжая их по тихим зеленым улочкам. Времени у меня было достаточно, поэтому спешить не хотелось да и не требовалось. Перед разговором с Кириллом мне необходимо было выбрать для себя определенный образ, иначе, кроме «фря», я от него едва ли что толкового услышу. Простым хамством его не одолеть.

Вчера случайно я затронула в нем некую струнку, заставившую его терпеть мои выходки. Он меня даже Машей назвал, а это более чем комплимент. Началось все с обычной грубости, которую он перенес, едва сдержавшись, а закончилось наобум ляпнутой фразой, что мой путь, мол, заканчивается у их ворот. У него, пораженного этим, даже глаза сузились, а затем последовала Маша.

Я уже почти приехала, но так и не додумалась ни до чего путного. Ну что ж, придется держаться жестко, независимо и в меру напористо. Буду наблюдать за стариком, на ходу делать выводы и полагаться на интуицию. И на удачу тоже.

Вот он, деревенский район городской окраины, как называет такие места один мой знакомый.

Всполошенно кудахча и хлопая крыльями, из-под колес выскочила курица, и я ругнула себя за невнимательность. К этому присоединилась облезлая, худосочная собачонка. Она зашлась в брехливом лае, пробежав рядом с машиной с десяток метров. Когда я уже заворачивала в нужный мне переулок, ханыжного вида малый, маявшийся на обочине, вглядевшись, что-то мне крикнул. Только вписавшись в поворот, я расслышала, каким именем он меня окликнул: «Лозовая!» Без колебаний я остановила машину.

— Лозовая! — повторил он, торопясь ко мне трусцой.

Видно, друзья-рокеры здесь весьма популярны, если их принцессу каждый ханыга знает. Только отчего же он меня за нее принял?

— Лозовая! — упорствовал парень в своем заблуждении.

— Откуда ты меня знаешь?

— Видел, — он едва перевел дух, — как ты вчера от Семиродовых выходила, с Иваном, а там до тебя отродясь молодых баб не бывало.

Вот так, оказывается, все просто. Я открыла дверцу, чтобы нам было удобней разговаривать.

Молод, но пропит до предела. Парню недолго оставалось до того состояния, про которое говорят, что человек опустился ниже уровня городской канализации. Опухшее, но выбритое лицо. Относительно чистая, но мятая одежда. Наверное, спит он не раздеваясь. Короче говоря, не из таких, ради кого я запросто могу остановить машину.

И не остановила бы, не крикни он так удачно.

— А на мотоцикле ты лучше смотришься.

Тоже мне комплимент! Знал бы, как сам смотрится!

— Чего тебе?

— Дай тридцатку, а? Для тебя же это мелочь, а мне поправиться поможешь.

— Ты для этого меня остановил? — Я захлопнула дверцу перед самым его носом. — Хоть и мелочь, а алкашам, вроде тебя, я не подаю из принципа.

— Погоди, Катерина, — он вцепился в дверцу обеими руками — благо окно открыто — и приблизился настолько, что я почувствовала запах перегара, — я тебе про Ивана сказать хочу, не уезжай, ну! — выкрикнул он почти в отчаянье, видя, как я дернула рычаг переключения передач.

Пришлось задержаться.

— Про какого Ивана? — спросила я на всякий случай, мало ли на свете Иванов.

— Про Семиродова, про какого! Не ходи больше к ним, слышишь? Не ходи. Ванька тебя убить хочет. Я его давно знаю, с самого моего детства, он всерьез говорил, правда. Дай тридцатку, а?

Дверцу снова пришлось открыть, чтобы только не дышал в мою сторону и не заставлял мучиться.

— Как тебя звать-то?

— Аладушкин, — осклабился он, отчего его отечные глаза совсем закрылись.

— Врешь ты, Аладушкин. С чего это Иван будет с тобой своими планами делиться? Да еще такими серьезными?

— Он вчера здорово пьяный был. Ну, такой, что мне его до дому на себе пришлось тащить, вот и болтали по дороге.

— Во хмелю любой подонок становится героем, а то сам не знаешь. Ты мне лучше вот что скажи, мое имя ты от него тоже вчера узнал?

— Не-ет! — Аладушкин опять расплылся в отвратительной улыбке. — Раньше еще, я не знаю, может, дня три назад. Он мне деньги за тебя предлагал. Помоги, говорит, с ней разделаться, а когда — потом, мол, скажу. А мне на фиг…

Он осекся при виде извлеченного мной из «бардачка» бумажника и быстро облизнул потрескавшиеся губы. Но я не торопилась расплачиваться.

— Что-то в толк не возьму, за что он меня так наказать хочет?

— Да ла-адно тебе! — не поверил Аладушкин моему недоумению. — Ты же дом его дядьки сжечь грозишься.

Пришлось рассмеяться ему в лицо. Получилось очень натурально и невесело.

— Я что, сумасшедшая? Зачем мне свой дом жечь? Семиродовы за него деньги дать готовы.

— Ага, готовы! Нашла дураков! Они его сами сожгут, лишь бы не платить ничего. А потом, он ведь у них застрахован.

— Слушай, откуда ты все знаешь! — удивилась я. — Ты им что, близкий родственник? Даже о страховке и то тебе известно.

— Да от Ваньки же и слыхал! — Он возмутился, отстаивая свою правдивость. Даже о деньгах в запале забыл. — Как встретит меня, так и рассказывает. Вот и сегодня тоже. После обеда, говорит, приходи, поможешь с Катькой, — он осекся, виновато оглянулся, — с Катериной разобраться. Отблагодарю, говорит, за мной не заржавеет.

— И ты пойдешь? — спросила я равнодушно и открыла бумажник.

— А чего? — пожал он плечами. — Схожу из интереса. Любопытно ведь. А помогать — на фиг!

Я отдала ему три мятые бумажки, чтобы он мои слова накрепко запомнил, чтобы засели они в его похмельной голове. Жалко мне его стало.

— Не ходи. И вообще, думай, что делаешь.

Но он, обрадовавшись, похоже, не внял моему предупреждению.

— Жги их, Катерина, не жалей! Они переживут, у них денег много и страховка есть! — заорал обалдевший от счастья алкаш на всю улицу и почти бегом поспешил прочь.

Пришлось уезжать отсюда как можно скорее, от любопытных глаз и ушей, нацеленных на меня, казалось, из-за каждого забора.

Я двинула машину окружным путем, чтобы в нескольких километрах отсюда выбраться на то самое, ведущее к аэропорту шоссе и по нему, не привлекая ничьего внимания, добраться до цели.

О поджоге я слышу уже во второй раз. Похоже, обстановка здесь накалена до предела — события назрели, как нарыв, и мне повезло вклиниться в них в самый подходящий для этого момент. Стоит ли вмешиваться, вот в чем вопрос! Может, их хижина Малышеву нужна? Вряд ли. Если не будет дома, сделка ему дешевле обойдется, а я свое получу в любом случае. Правда, Кириллу тогда жить негде будет? Но, во-первых, черт бы с ним, с Кириллом, — благодеяний я от него не видела, во-вторых, Ганс ему квартиру устроит за подпись на бумагах о купле-продаже пожарища. Да будет ли оно еще, пожарище-то? Нормальные люди заявили бы на рокеров в милицию, но Семиродовых нормальными никак не назовешь.

А ханыга Аладушкин? Я зациклилась на этом человеке до легкого мозгового ступора, потому что не знала, как пристегнуть его к происходящему. Роль, которую предлагал ему Иван, пригласив помочь обороняться от рокеров, подходила ему не более чем мне — автомат Калашникова.

«Меняй, Танечка, планы в соответствии с переменами, происходящими вокруг», — повторила я свой сегодняшний девиз, проезжая по шоссе мимо дома Кирилла Федоровича.

Сюда я вернусь позже, когда потолкую с дамой, за которую меня уже приняли дважды. Когда правдами и неправдами — половичком расстелюсь, топором над головой повисну — добьюсь от Лозовой ответа на вопрос о причинах конфликта. А когда мне ясно станет, почему Семиродовы решились на убийство, тогда наступит время для моей с ними беседы. И говорить в таком случае я буду, опираясь не только на одну интуицию. Если же за это время дом сгорит, что ж, на все, как говорится, воля божья.

А рокеры, по словам Ивана, как раз по этой дороге гоняют, бензин жгут.

Люблю я устраивать засады! Хотя какая там засада. Остановлю машину на обочине в удобном месте и спокойно буду дожидаться встречи.

Место я выбрала хорошее — ровную травяную площадку между двумя раскидистыми тополями. И глазу приятно, и от дороги недалеко. Сиди себе, любуйся природой и слушай пение жаворонков. Ради одного этого стоило сюда приехать!

Очень кстати оказался болтавшийся в багажнике со времени последнего выезда на природу складной шезлонг.

Прикрыв глаза очками, закурив сигарету и откинувшись в отрегулированном на нижнее положение шезлонге, я решила подремать. Шум мотоциклов меня наверняка разбудит.

Хороша засада!

Проснулась я, как и предполагала, от шума моторов и восхищенного присвиста. Повернула голову — вот она, вся честная компания, в полном составе. Поставив «коней» в ряд вдоль обочины, на меня смотрели четыре пары глаз. Признаюсь, такое внимание явилось для меня неожиданностью. Чем я их так заинтересовала? Белым спортивным костюмом, что ли? Едва не воскликнув: что, мол, вам надо, ковбои, я сообразила (ох, как это непросто спросонок!): не им, а мне от них надо… Я уже открыла было рот, чтобы пригласить их к себе на полянку (тоже спросонок и тоже глупо, согласна), как рокерша, вторая в ряду, оттолкнувшись ногами, послала назад свою никелированную, зеркально блестящую «Хонду», вывернула руль, дала по газам и резко рванула с места. Остальные с шумом и треском двинули за ней следом. Кричать в спины не имело смысла.

А что, собственно говоря, произошло? На большее я и не рассчитывала с самого начала. Самое главное — не проспала их. Дорога-то одна, так что встреча наша неминуема. А удалились они как раз в сторону семиродовского дома.

Не торопясь, я ехала по их горячим следам, в полном соответствии с ролью нейтрального зрителя, не собираясь ни во что вмешиваться, если там, впереди, вдруг развернутся какие-то боевые действия. Вскоре я была на месте. Рощица, загораживающая от меня город с левой стороны, кончилась, и глазам предстало зрелище. Ристалище. Почти родео. Ах, какая это была картина! И декорации подходящие — неяркое солнце в окружении облаков, окрашенных желто-алым пламенем.

Я аккуратно съехала с шоссе и осторожно повела машину по колее и ухабам, не спуская глаз с того, что творилось неподалеку.

В клубах пыли, завывая мощными моторами, взад и вперед носились мотоциклы. Разогнавшись, они подскакивали к штакетнику и тормозили в последний момент, когда казалось, что забору уже не уцелеть, гарцевали на задних колесах, крутились волчком, разбрасывая в стороны камни и землю с клочьями травы. Просто вызывающим их поведение назвать было нельзя. Оно было гротескно-вызывающим.

Устраивать пожар после такого балета, на который, без сомнений, сейчас любовалась вся округа? Не идиоты же они!

Ох, не думаю, что сумею заинтересовать их, возбужденных выступлением, своим разговором.

Один из «ковбоев», заметив мою машину, бесцеремонно приближающуюся к месту действия, отделился от остальных и взял старт мне навстречу. Повторился только что виденный мной номер, только роль штакетника сыграла моя «девятка». Уверенная, что он сейчас врежется, я ударила по тормозам! Сердце ушло в пятки. Но он показал высший класс — только земли накидал на капот колесами.

Предупреждение показалось более чем красноречивым, и двигаться дальше я не решилась. Зачем лезть к буйнопомешанным с церемониями.

Госпожа Лозовая безжалостно бросила своего никелированного «коня» на землю, перешагнула через него и, подойдя к калитке, ударила в нее кулаком.

Сквозь пыль, еще висящую в неподвижном воздухе, виделось мне довольно смутно.

Женщина тряхнула распущенными волосами, ударила еще раз и, ожесточась, заколотила в некрашеные доски, как по барабану. Костюм из черной тонкой кожи, плотно облегавший ее статную фигуру, заходил на спине волнами от играющих мышц.

Такое мне было знакомо. Я почти кожей почувствовала ее ярость.

Ребята безобразничали и буянили изо всех сил, но делали это на удивление корректно. Никто из них не предпринял попытки что-нибудь разбить или сломать. Хотя окна все сплошь ставнями закрыты. Хорошо, что в этот раз возле дома не было машины Ивана, а то, боюсь, соблазн поколотить хотя бы фары для наездников оказался бы слишком велик.

Екатерина в последний раз грохнула в калитку каблуком миниатюрного армейского ботинка и, грозя кулаком, крикнула что-то в сторону окон. Плюнув в сердцах себе под ноги, она сникла, будто выпустила весь пар. Низко опустив голову, она пошла к мотоциклу. Никто из ее компании и попытки не сделал помочь ей поднять лежащий на боку тяжелый агрегат, но помощи она и не ожидала. Да и не нужна она ей была! Нагнувшись и крепко ухватившись за руль, Лозовая одним коротким движением поставила мотоцикл на колеса. Трое остальных тут же закружились вокруг нее быстрой каруселью. Екатерина перекинула ногу и, оказавшись в седле, мотнула головой с такой силой, что волосы хлестнули ее по лицу. Неожиданно ее лицо осветила улыбка, и она лихо рванула с места.

Эта женщина мне определенно нравилась! Обидно, если придется в ней разочароваться.

Мало обращая внимания на рытвины и ухабы, Екатерина быстро покатила вперед. Друзья значительно ее опередили, пронесясь мимо меня с грозным рычанием.

Одной рукой лихорадочно опуская стекло, другой я судорожно надавила на сигнал. Когда она почти поравнялась с машиной, я крикнула в окошко изо всех сил:

— Лозовая!

Так меня остановил Аладушкин.

Рокерша пролетела мимо и затормозила настолько резко, что «Хонду» развернуло поперек дороги.

— Екатерина! — еще раз крикнула я, вылезая из машины.

Она вгляделась в меня, сдвинув брови, не узнала (откуда же!), и, сочтя дальнейшую задержку нецелесообразной, «дала коню шпоры» и умчалась, оставив после себя клубы пыли.

Ну нет, на этот раз планы изменению не подлежат! Тем более что причин для их изменения я не нахожу.

Для разворота машины по этой чертовой грунтовке потребовалось время, хоть и действовала я с лихорадочной поспешностью, и, когда выбралась на шоссе, от рокеров осталось лишь яркое воспоминание.

Моя «девятка» — машина резвая, но какой автомобиль может сравниться по скорости с хорошим мотоциклом на хорошей дороге, особенно если оседлан он хорошим наездником, не боящимся выкручивать до предела рукоятку газа.

Быстро переключая передачи, я разогнала машину до свиста рассекаемого воздуха, до ровного гула колес, до отстающего, сместившегося назад рева двигателя. Однокадровым миражем мелькнула мимо полянка, на которой я благодушествовала в шезлонге. Деревья по обочинам слились в единую ленту с неразличимыми подробностями. Это была полуезда-полуполет, только потряхивало на плавных неровностях и тогда, несмотря на злой азарт погони, замирало сердце, как в детстве на больших качелях. Встречные машины жались в сторону — от греха подальше. Попутных, к счастью, пока не попадалось.

Неприятно заскрежетали тормоза — дорога изогнулась широкой дугой, и начался пологий подъем, разогнаться на котором до прежнего темпа оказалось непросто. Что дальше? Летное поле аэропорта, спуск к Волге — и все, приехали. Неужели они успели где-нибудь свернуть?

Когда я миновала еще один поворот, в который, не желая слишком сбрасывать с натугой набранную скорость, вписалась не без труда, мимо меня промелькнула никуда не спешащая никелированная «Хонда». Бить ногой по тормозам не имело смысла, и остановилась я плавно.

Остановилась и Екатерина, не доехав до меня с десяток метров. Как кстати, что рядом нет ее дружков!

Не захлопывая дверцы — а вдруг вздумается ей продолжить гонку, — я подошла к ней почти вплотную. Она — в черной коже, я — в белом шелке, здорово!

— Кто ты такая? — негромко спросила она хрипловатым голосом, оперевшись локтями о высокий штурвал.

Примерно сутки назад этот вопрос задал мне Кирилл Семиродов. Ему я не ответила…

— Иванова.

— Петрова, Сидорова… — иронично продолжила она, покачав опущенной головой, а когда подняла ее, я поразилась ее глазам — светлым и колючим, как иглы. — И чего тебе надо, Иванова?

С такой, как она, надо держаться собранно и твердо, а то вмиг сомнет и растопчет. Впервые встречаю даму моих лет — нет, даже моложе — и с таким характером.

— Не торопись, Екатерина, — я упрямо не отводила от нее взгляда. — Не уезжай. Давай с тобой поговорим.

— О чем? — Вопрос задан осторожно, почти вкрадчиво.

Тут не увильнешь, раскусит сразу — и поминай как звали.

— О Семиродовых.

— Давай.

Она достала сигареты, щелкнула зажигалкой и прищурилась от дыма. Жаль, мои в машине остались.

— Я тебе не враг. И им — тоже, — начала я, но она молчала. — В чем причина ваших разногласий?

— А мы имеешь право задавать мне вопросы? — В ее тоне чувствовалась нескрываемая неприязнь.

У меня зачесались пальцы, так мне захотелось снять косынку, чтобы продемонстрировать ей свои раны и рассказать обо всем. Нет, нельзя. В этом случае я окажусь просительницей, которой можно отказать. А коли можно — откажут непременно. У нее на лице явно написано, что это не мое дело.

— Я имею это право, потому что могу повлиять на исход событий.

— Вот как. Значит, Кирилл решил обратиться за поддержкой? И в чем же ты успела разобраться?

— Не время пока делать выводы. Скажу одно — дом твоего деда может сгореть.

Сдержалась она с трудом, я это видела. Только зубы стиснула, выпуская дым из ноздрей.

— Ты думаешь, что после этого я останусь ни с чем?

— Нет. Не останешься. Если всерьез надеешься заполучить капли…

Видели бы вы, как она вскинулась! Даже сигарета вылетела из ее губ и, осыпав пеплом грудь, шлепнулась на асфальт.

— Вы и о них знаете?! Я убью Кирилла! Убью его, пса!

Она не кричала, это было похоже на стон, и последние слова я едва разобрала сквозь грохот мотора.

Задерживать ее, взбешенную и испуганную, не было смысла, и я едва успела посторониться, еле увернувшись от взявшей старт «Хонды».

Оставалось только смотреть ей вслед, наблюдать, как, удаляясь, уменьшается и теряет с расстоянием четкость очертаний ее фигурка с развевающимися по ветру волосами. Нравится мне Лозовая, очень нравится! В чем-то мы с ней похожи.

Назад я ехала под впечатлением нашей встречи. Вспоминала и обдумывала каждое слово, даже не умом, а скорее интуицией пыталась понять ускользающий смысл ее ответов. Получалось следующее: почему я имею право задавать ей вопросы? Потому что могу влиять на события. Пустое хвастовство обернулось для меня немалой удачей, потому что подсказала Екатерине, как следует обращаться со стариком Семиродовым.

Если я могу влиять на события — надо же, какое могучее я существо, — значит, Кирилл рискнул обратиться за поддержкой. Рискнул. К кому? Понятно. Не в милицию же, с его-то уголовным прошлым. А меня Лозовая приняла за представительницу тех людей, к которым обратился за поддержкой Семиродов. Это статус! Как сказалось в ней общение с дедом! Отсюда легко объяснимо мое желание потолковать с Екатериной. Разговора не получилось, значит, она будет ждать еще одной нашей встречи.

Ой, я же, не подумав, ляпнула, что дом может сгореть! Наверняка она восприняла это как угрозу и правильно сделала, потому что это прозвучало именно так! Дальше еще хуже — я намекнула о каплях, черт бы их побрал! Что же это за драгоценность такая? Угроза и намек связались воедино, и получилась такая икебана, что я поежилась. Как бы не пришлось мне за нее заплатить.

Рощица, та самая, последняя, кончилась, пора было сворачивать с шоссе и съезжать в колею. Все, в том числе и дороги, кончается. И хорошо, когда хорошо кончается. А с Кириллом Семиродовым «Маша» Иванова будет сейчас разговаривать как представительница той братии, к которой обратилась за поддержкой Екатерина Лозовая, но которой чужды интересы иногородних чужаков, и, для того чтобы соблюсти приличия, я помогу Кириллу избавиться от дома.

Вот почему мой вчерашний путь закончился у этих ворот. Вот почему у урки глаза сузились! Вот почему я вдруг «Машей» стала! Ха!

Место у штакетника вдоль парка меня устроило как нельзя лучше. Машину здесь не будет видно ни из дома, ни с городской окраины, а после рокерского спектакля это может оказаться важным преимуществом.

Покусывая на ходу травинку, я медленно побрела к дому, обдумывая, как убедить Семиродовых открыть передо мной дверь. Не может же быть такого, чтобы, готовясь заранее к нападению рокеров, даже вербуя наемников, вроде опухшего от пьянки Аладушкина, хозяева удрали отсюда, бросив дом на произвол судьбы.

Так бы и стояла я в сомнении, как буриданова ослица, выбирая между двумя крайностями, если бы не услышала негромкий протяжный скрип. Не скажу, что этот звук меня удивил, но повлиял на выбор почти мгновенно, потому что произвести их мог либо незакрепленный ставень, либо калитка. Да, калитка, а что же еще?

Легкими быстрыми шагами я пошла по траве вдоль бревенчатой стены, повернула, на ходу глянув на ставни, в которые Екатерина кричала свои проклятья. Они по-прежнему надежно защищали окна, а вот калитка была приоткрыта. Быстро оглядевшись — нет ли кого, кто мог бы только что выйти из нее на улицу, — я скользнула во двор. И здесь пусто. Как таинственно! Открыли и не вышли? А зачем было открывать? Для того чтобы высунуться и убедиться, что никого опасного поблизости нет? А щели в ставнях для этого не подходят? Или вошел кто-то?

Господи, какая разница, почему открыли? Меня встречают!

Я пробежала по тропинке по направлению к крыльцу, попутно стукнув пальцами в окно, рывком открыла дверь и, заглянув в прихожую, намеревалась громко и внятно возвестить о моем прибытии. Но слова и звуки вообще застряли у меня в горле — в прихожей сильно воняло бензином. Не похоже, что это вонь от какой-нибудь неплотно закрытой канистры с запасом горючего для машины Ивана. Переступив порог, я сунулась в памятный мне коридор. Пол под ногами блестел, как политый маслом, а запах паров бензина был настолько силен, что у меня перехватило дыхание. Да, одна искра, и дом вспыхнет, как спичечный коробок.

Нужно быстрее уматывать отсюда! Опасно входить в дом, где пол и стены облиты бензином. Я уже сделала шаг назад, когда из глубин дома до меня донесся некий звук, свидетельствующий о том, что я здесь не одна. Я услышала тихие, осторожные шаги и какое-то позвякивание, настолько неясное, что определить его природу на расстоянии было невозможно.

Мешать поджигателю не входило в мои планы, но мне позарез нужно было увидеть, кто он. Кирилл Федорович будет вежливей и покладистей в дальнейшем, застань сейчас я его или Ивана на месте преступления. Ведь это тоже преступление — сжечь застрахованный дом, пусть даже свой собственный. И этот козырь в моей колоде будет явно не лишний. К тому же, пока поджигатель находится в доме, я могу чувствовать себя в относительной безопасности. Но в любом случае действовать нужно быстро.

Укрепившись подобными рассуждениями, длившимися не более нескольких секунд — голова особенно хорошо работает в экстремальных ситуациях, — я осторожно и, как мне казалось, бесшумно двинулась по коридору, моля бога, чтобы мои ноги миновали скрипучие половицы.

На этот раз, в отличие от прошлого, по коридору я прошла беспрепятственно, хоть у меня и екнуло сердечко, когда я поравнялась с тем местом, где происходила стычка с Иваном. Во второй раз мне стало нехорошо, когда по непонятной — как всегда бывает в такие моменты, причине я поскользнулась на ровном месте и наделала немало шума. Но к этому времени у меня уже вовсю стучало в висках от бензиновых паров, и сильно испугаться я не успела. Хотя понимала, что злоумышленник может выглянуть откуда угодно и, увидев в моей персоне крайне нежелательную для него свидетельницу, угостить горящей спичкой, выброшенной в коридор из-за какой-нибудь двери. Но это — если у него есть надежный путь к отступлению, и тогда кончина моя будет хоть и быстрой, но крайне мучительной.

Спасаясь от такой нерадужной перспективы, а заодно и от отравленного воздуха, переносить который делалось все труднее, я ускорила шаг, пожертвовав при этом бесшумностью, и вскоре оказалась перед попавшейся мне на пути наполовину открытой дверью. Я ненадолго задержалась перед ней, чтобы прислушаться. Подвергнуться внезапному нападению человека или собаки мне не улыбалось — достаточно мне вчерашнего. Внутри все было тихо, но интуиция подсказывала мне, что эта тишина не содержит в себе угрозы. Но, как говорится, береженого бог бережет. Распахнув дверь во всю ширь, я стремглав влетела в помещение. Маленькая комнатенка оказалась пуста. Если только кто-нибудь не засел под кроватью… Но это — едва ли, потому что первое, на что я обратила внимание, — открытое окно. Сомнений не было — только что здесь был человек, который, закончив свои дела или испугавшись шума в коридоре, ушел через окно в парк.

Высунувшись по пояс на улицу, с наслаждением глотнула свежего воздуха и огляделась. Как и следовало ожидать, я никого не увидела. Все ясно. Первый этап закончен. Вторым должен быть огонь, поэтому надо бежать отсюда — и чем быстрее, тем лучше. Прыгать в окно? Оно довольно высоко от земли, и в момент приземления пристрелить меня сможет даже ребенок. Но, спускаясь на руках, я буду еще беззащитней. Исключать же возможность засады нельзя, потому что теперь, даже не видев поджигателя, я являюсь свидетельницей преступления.

Все же сунула ты свой нос куда не надо, Танечка!

Молясь госпоже Удаче, к выходу я решила вернуться по коридору! Несмотря на возможность огненного факела из прихожей, это более надежно, хотя не менее опасно.

На размышление мне потребовались секунды. Я уже шагнула к двери, но мое внимание привлекла кровать, выглядевшая так, будто черти на ней боролись. Нет, не могла я, частный детектив Татьяна Иванова, равнодушно проскочить мимо кровати, белье на которой было густо заляпано кровью. А то, что это кровь, я видела ясно, даже в сумерках — деревья загораживали окно от и без того уже неяркого вечернего света. Одеяло на кровати лежало продолговатым комком, как будто скрывало под собой чье-то тело.

Без колебаний, подчиняясь какому-то импульсу, я откинула одеяло и содрогнулась от отвращения. В луже еще не впитавшейся в матрас крови лежал труп огромной собаки с распоротым животом и вырванными из него внутренностями. Быстро распространившееся зловоние перебило даже запах бензина, который, кстати говоря, в комнате был гораздо слабее, чем в коридоре. Зрелище не для слабонервных, даже мне стало не по себе. Но это скорее произошло от неожиданности.

И в этот момент раздался взрыв!..

Я метнулась к двери и, выскочив в коридор, как в фильме ужасов, увидела огромный столб огня, несущийся мне навстречу со стороны прихожей.

Взрывной волной меня отбросило обратно в комнату, и дверь захлопнулась. Госпожа Удача вняла моим молитвам. Худо бы мне пришлось, успей я сделать хотя бы несколько шагов по коридору!

Впоследствии я обнаружила, что плохо помню те минуты, которые провела, валяясь в прострации на полу под открытым окном. Хотя сознание я не теряла, но шевельнуться некоторое время не могла. Ударило меня сильно — до звона в голове и мути в глазах, до кратковременного, полного равнодушия к происходящему. Ставший уже привычным бензиновый аромат сменился едким запахом гари, а из-за двери донесся нарастающий гул быстро разгоравшегося огня и треск раздираемой жаром древесины.

Это вернуло меня к действительности и включило волю. Сделав над собой усилие, я заставила себя пошевелиться. Это оказалось очень непросто: ноги не желали слушаться, а тело не гнулось.

Не в силах подняться, я вцепилась ногтями в подоконник и с трудом втащила на него свое тело. Обессилев, я обвисла, тяжело дыша широко разинутым ртом.

Свежий воздух и ощущение опасности подействовали на меня благотворно. Уперевшись руками в подоконник, я утвердилась-таки на ногах и обернулась, глядя через плечо. Белая краска на двери темнела и вздувалась пузырями. Огненный гул быстро усиливался и оглушал, сливаясь с шумом в голове. Смертоносный, бушующий пламенем ад ломился ко мне в дверь, а за окном, в двух шагах, темнела спасительная пустота.

Повернувшись лицом в комнату, я села на подоконник и перекинула через него ноги. Вцепившись в распахнутую раму, я была не в силах заставить себя сдвинуться с места. До земли казалось очень далеко, а тело было ватным и по-прежнему неуклюжим. Мне стало страшно. Будто со стороны, я с удивлением услышала собственный стон. В этот момент сзади раздался громкий хлопок и спину обдало горячим воздухом. Сквозь гул пламени я отчетливо услышала звук рухнувшей двери. Жар стал нестерпимым. Как в кошмаре, чудовище из преисподней подползало ко мне сзади. Это был настоящий ад!

Отбросив всякие колебания, я полетела вниз.

Приземление оказалось не таким уж страшным. Происходившее сзади было неимоверно страшнее. Ноги все-таки кое-как спружинили, и, хоть тело мешковато повалилось на бок, они смягчили удар о землю. Голову я прикрыла руками, и, как оказалось, не зря — локоть больно ушибся о древесный корень, бугром выпирающий из почвы. Некоторое время я неподвижно лежала на земле, приходя в себя, но сознание было уже четким.

Окно надо мной светилось изнутри багровым светом. По потолку метались нехорошие сполохи. В комнате, где я только что была, вовсю разгорался огонь.

Нужно было уходить. Ползком, на четвереньках — как угодно, иначе я здесь сгорю.

Я сумела подняться на ноги, удивившись тому, что усилий для этого понадобилось не слишком много. Контузия от взрыва постепенно начала проходить. Хорошо было бы, если б того, кто бросил из прихожей факел, шибануло посильнее моего.

Качаясь, как пьяная, опираясь о стволы деревьев, я направилась в глубь парка. Возникла мысль о машине, но я не представляла, в какой стороне ее искать. Хотелось уйти подальше от пожара, чтобы почувствовать себя в безопасности.

Не могу представить, куда занесли бы меня ноги, не попадись на моем пути небольшой овражек, который я, конечно, не заметила и скатилась в него кубарем. Добавив себе синяков, я угодила прямо в лужу… Вот что, оказывается, было мне нужнее всего… Вода. Да еще проточная. На дне оврага бил небольшой ручеек, взявшийся здесь невесть откуда. Как это было здорово! Я встала коленями в воду и, подождав немного, чтобы уплыла муть, напилась из ручья и умылась, испытывая при этом ни с чем не сравнимое наслаждение.

Человеку всегда чего-то не хватает. Только я почувствовала, что возрождаюсь к жизни, пришла мысль о сигарете. А была бы у меня сигарета, наверняка захотелось бы чашечку кофе. Кстати, о кофе. В машине у меня остался термос.

Внезапно я ясно услышала вой сирены. Скорее всего сюда спешат пожарные и милиция. Но в данный момент я была не в настроении с кем-либо разговаривать. Особенно с теми, кто находится при исполнении служебных обязанностей. Мне бы сейчас со своими проблемами разобраться.

Я выкарабкалась из мокрой канавы наверх и огляделась — с одной стороны небо полыхало заревом огня, языками пламени щедро освещая все вокруг, с другой — сгустились синие сумерки. От этой иллюминации они казались еще более густыми.

Невдалеке от забора, по другую сторону дороги, я заметила свою машину. Преодолев после нескольких неудачных, но упорных попыток забор, разорвав при этом штанину своего далеко уже не белого спортивного костюма, я наконец-то почувствовала себя в некоторой безопасности. Чистая, только пыльная снаружи «девяточка» встретила меня пренебрежительной гримасой радиаторной решетки и безропотно раскрыла передо мной дверцы. Как же я была ей рада! Не включая фар, я тряслась по ухабам проселочной дороги, пока не выехала на шоссе, ведущее в аэропорт. Включив дальний свет и повернув в нужном направлении — к дальнему отсюда въезду в город, — я даже прослезилась от счастья. Да чего там, заревела, размазывая по лицу слезы и грязь. Я ни разу не оглянулась назад. Мне было абсолютно неинтересно, что там сейчас происходило.