Глава 10
Я бродила по квартире в ожидании его звонка, как разъяренная тигрица. Со стороны я, наверное, была похожа на девицу, заждавшуюся звонка от возлюбленного.
Я действительно очень ждала телефонного звонка. Так нетерпеливо, что казалось, внутри меня от нетерпения вот-вот разорвется бомба!
А вдруг он не позвонит? Что я буду делать? Впрочем, я знаю, где его найти. Я знаю, кто он. Это уже много.
Так ли много, Таня? Его связь со всей честной компанией стала явной. Эта связь звалась…
Впрочем, нет. Может оказаться простым совпадением то, что сейчас кажется тебе неоспоримым фактом. Тем звеном, которого не хватало. Вот тебе и Сэлинджер, дорогая Танюша!
Кто бы мог подумать, что у Толика есть сестра и эта сестра – тот самый неведомый, загадочный «скакун», которого мы напряженно разыскивали?
«А ларчик просто открывался»…
Но красота момента разоблачения… Она померкнет! Боже мой, какого сладостного ощущения мести я лишусь, если он не придет!
Ожидание раздражало. Успокойся, приказала я себе. Но именно сегодня я отказывалась себя слушаться.
Я действительно стала похожа на даму, ожидающую поклонника. Я даже бросила магические кости с банальным вопросом:
– Придет ли он сюда?
«14+25+8», – ответили мои добрые подружки. – «Звезды обещают приближение радостного события. Ваше положение будет улучшаться».
Подумав, я решила, что визит Анатолия я вполне могу считать радостным событием. А раз так, значит, он приближается. Ура!
– У меня все получится? – спросила я с замиранием сердца. Вдруг он окажется маньяком? Или закоренелым прохвостом? Или окончательным убийцей?
«13+30+1». «Наступает время удачных свершений и благополучия».
Или они решили меня успокоить, видя мой нездоровый ажиотаж, или действительно – все у меня выйдет так, как мне хочется!
Третий вопрос я задала молча. То есть не задала вовсе. Но он постоянно жил во мне. Поэтому формулировать его было необязательно.
Однако кости решили пошутить. Их ответ был несколько неожидан и игрив.
«14+28+3». «Звезды засветили ярче и предвещают вам начало пылкой страсти».
Представив Толика объектом моей пылкой страсти, я рассмеялась. Сейчас… Соберусь, надену лучшее платье красного цвета и начну гоняться за Толиком с криками:
«Be my lover…» Как Ла Буш.
Представив себе эту картину, я почувствовала отвращение. Фу… Ну уж нет. Не буду я за этим Толиком бегать. Не дождетесь…
И все же – в голове, как гвоздь, сидела мысль: «А вдруг этот чертов Толик не позвонит? Что я буду делать тогда?»
Что?
* * *
Конечно, он позвонил.
– Танюха? – прозвучал в трубке игривый голос.
Надо же… Я уже для него Танюхой стала… С какой бы радостью я поставила его на место! Но не сейчас… Ох, заплатишь ты, парнишка, за свою наглость!
– Я слушаю, – проворковала я голосом, достойным «Танюхи».
– Соскучилась? – приглушенно спросил Толик.
– Конечно, дорогой, – сказала я заговорщицки.
– Давай, приезжай ко мне, – предложил мой поклонник.
– Зачем?
– Да так… – хохотнул он, – чаю выпьем с огурцами…
Чаю с огурцами мне совсем не хотелось. И большего, чем чай с огурцами, что непременно должно было произойти по Толиным планам, мне тоже совсем не хотелось.
– Лучше ты приезжай ко мне, – пригласила я его на более привычную территорию.
– Давай адрес! – радостно вскричал он. Я продиктовала адрес, объяснила, как добраться, и повесила трубку.
Уф! Получилось! Рыбка заглотнула наживку, Танюшке осталось только поднапрячься и вытащить ее на божий свет! Ай да умница эта Танюшка! Ладно бы просто красавица, а ведь и умом господь ее не обделил!
После этого набрала номер рабочего телефона Андрюшки Мельникова.
– Старший следователь Мельников, – услышала я его голос.
– Хочешь увидеть убийцу Пономарева? – поинтересовалась я.
Мельников замолчал. Потом спросил:
– То есть?
– То есть, если ты этого хочешь, подъезжай ко мне часа через два. Будешь иметь полное удовольствие встретиться с одним мерзким типом.
– Как тебе удалось его заманить? – спросил Андрюшка.
– С помощью женских чар, милый, – проворковала я.
– Иванова, если это действительно он, ты гениальна!
С этим я поспешила согласиться. Люди скупы на похвалы. Если уж тебе удалось выжать из них признание твоего ума, красоты и таланта, лучше не портить сладость момента.
После этого я позвонила своей троице и Александру Борисовичу. Через два часа я подарю им убийцу, а Витьке подарю свободу и честное имя российского бомжа.
* * *
Итак, у меня было два часа. Два часа на подготовку. Я включила Ванессу Мей. Под ее скрипку я почувствовала, как меня наполняют силы. Возвышенность Вивальди пробуждала во мне божественную ярость, не оставляющую сомнений в том, что я выиграю.
Почему люди рождаются такими разными? Одни пишут прекрасную музыку – и счастливы, без всей этой мишуры, заполняющей наше убогое существование? Другие, подобно Люсеньке, сходят с ума от черных чувств зависти, обиды на окружающих, жадности и ханжества? Третьи, как Анатолий, обиженные на весь мир за невоплощенность их величественных замыслов, считают себя вправе убивать? И ведь нет у мерзавца и тени раскаяния! «Все идет по плану…»
Иногда я отказываюсь понять что-либо в идиотском спектакле, который разыгрывается на этой арене… Я знала одного человека, который, подобно Пономареву, страдал от собственной супруги, обладавшей всеми качествами Люсеньки. Правда, оба были моложе. Один раз, поняв, что его натуру просто пытаются сломать, подлаживая под массовый образец достойного семьянина, он послал ее к черту и ушел.
Так представьте себе, что наутро он начал страдать, как наркоман, у которого отняли шприц, доведя его до ломки!
А ведь его дама сердца была некрасива, неумна, и характер у нее был почище моего… Так что же заставляет мужиков держаться с такой силой, обеими руками за драную женскую исподнюю юбку? Пресловутый секс? Тогда мы – животные, лишенные всякого божественного наполнения? И прав был Чарлз Дарвин с его убогой теорией эволюции?
Впрочем, это момент философии… Скорее всего, никто из вышеперечисленных не умеет выбирать скакуна… И в этом все дело.
И мне жалко Володю, который имел все шансы превратиться в нормального, хорошего человека, каким является его отец, но под влиянием бесноватой матушки стал подонком… Или мог бы исправиться? Мог бы измениться, превратившись со временем в нонконформиста, отрицающего дурную мораль своей матушки?
Если бы ему не повстречался другой представитель «хомо обезьянус», которому нужны были деньги.
Я вздохнула. Что-то часто я стала вдаваться в размышления…
Старею, что ли? Говорят, что склонность к философии есть признак зрелости ума. А зрелость ума – признак старости… Впрочем, не всегда, успокоила я себя. Иные старушенции так ума-разума и не набрались. Так что со старением это не связано.
Зрелость ума, скорее всего, результат качественного мыслительного процесса. А с этим у меня все в порядке, слава богу…
* * *
Звонок в дверь прозвучал для меня, как свадебные колокола. Я подпрыгнула от счастья. Вот он, сладостный момент свидания!
Я была готова взлететь от неземной радости свершившейся надежды. Yes! Я опять угадала нужную цифру! Опять определила нужного фаворита! Я еще не разучилась правильно выбирать скакуна!
К двери я подлетела, как ветер. Как ураган. Я даже не стремилась обуздать свою радость, дабы сохранить приличие. Ликование переполняло мое сердце.
Я остановилась на мгновение, перевела дух и открыла дверь.
Мой «влюбленный Адонис» стоял на пороге с букетом все тех же недозрелых, но уже подсохших роз. Он был убог, как суровая реальность понедельника. От него веяло могильным холодом величайшего недоразумения и большой жизненной ошибки двух неведомых мне людей, позволивших себе однажды заняться любовью, предварительно потеряв презерватив. С огромным трудом я выдавила из себя улыбку и пригласила его войти.
Он сначала смущался, отчего руки его мгновенно вспотели, и я почувствовала неприятное прикосновение его потных ладоней к своей руке. Немного осмелев, он прикоснулся к моим губам слюнявым своим ртом. Причем я поняла, что зубы он не чистит. Или чистит их каким-то вонючим гуталином. Изо рта у него пахло вчерашней пищей и пивом.
Я почувствовала приступ отвращения. Мне захотелось срочно ударить его по голове, связать, и пусть себе лежит до мельниковского прихода… Но, во-первых, я боялась переусердствовать. Кроме того, нужно было полностью усыпить его бдительность. И мне было весьма интересно, какое же ко всему этому имеет отношение дама, увиденная мной в его обществе?
Его сестра… Поэтому надо разыграть невинную глупость. Что я и постаралась сделать, изобразив на своем лице максимум восторга по поводу нашей встречи.
Моя вежливость приободрила паренька, явно располагая к дальнейшей атаке. Он тут же рванулся ко мне в порыве бешеной страсти и попытался прижать меня к своей чахлой груди.
Его руки шарили по моему стройному телу. Что уж он пытался у меня отыскать, не знаю. Но, видимо, эти действия доставляли ему наслаждение. В отличие от меня. Мне это внушало только отвращение. Поэтому я выскользнула из его объятий и прошла в комнату. Он крякнул и прошел за мной. Там он присел на краешек дивана и уставился на меня с выражением полного кретинизма. Я поставила музыку. От звуков голоса Билла Хейли он поморщился и спросил:
– А чего-нибудь русского нет? «Отпетых мошенников», например? Или «Красной плесени»?
Я покачала головой. Он развел руками. Потом провел глазами по книжной полке. Книги мои ему тоже не понравились. Наверное, он пытался отыскать у меня «Бешеного». Или «Братву». Чего еще читает передовая часть нашей молодежи?
Кажется, он начал подумывать, что Ленка лучше. Я в его жены не проходила. Мордашка, простите, не та. Я даже расстроилась. Надо же, какой облом жизненный! Только человек решил выйти замуж, так нет! Не выйдет тебе, Иванова, простой жизненной радости!
– Чаем напоишь? – подмигнул он. С речью у него, определенно, было не все в порядке. То ли он слишком любит выпить, то ли просто говорить плохо учили.
Я кивнула и поднялась. Пройдя на кухню, я перевела дух. Зачем я все это терплю? И когда появится Мельников? Нет, право, куда легче находиться в одном помещении с насильником, чем терпеть ухаживания «петровича»!
Вернувшись с подносом назад, я увидела, что он сидит в прежней позе и лицо его ничего не выражает. Каменное. Впрочем, увидев меня, он растянул губы в улыбке, похожей на клоунскую. Руки он держал строго на коленях. Как в армии.
– Курить можно? – спросил он.
Я кивнула и пододвинула пепельницу. Он достал из кармана пачку «Астры» и затянулся. Я почувствовала себя мерзко. От запаха «Астры» у меня начинается кашель. Уж не знаю, что они такое суют в эти жуткие сигареты, но меня от их запаха тошнит сразу и навсегда. Однако дело мое требовало терпения и смирения. Поэтому я благородно сдержала и кашель, и тошноту.
Он сидел и курил. Мне показалось, что он начал меня побаиваться. Во всяком случае, его голову, кажется, посетила здравая мысль, что я – девочка не его масштаба.
Я села напротив. Мне стало его жаль. Какой-то он был убогий и неприбранный…
– Толя, – начала я, – мне придется тебя огорчить. Я не собираюсь за тебя замуж. И я в тебя не влюблена.
Он вздрогнул. На его лице появилась злая обида.
– Тогда за фигом? – прокричал он и вскочил. Я никогда не видела мужчину в истерике по поводу неудовлетворенных желаний. Теперь я имела счастье понаблюдать нечто подобное.
Он схватил чашку и резко отодвинул ее. Слава богу! Мне-то показалось, что он сейчас кинет ее в меня. Я-то увернусь, а вот чашечке конец!
– Я – частный детектив, – пояснила я.
Он застыл. Остановился с открытым ртом. Начал медленно поворачиваться ко мне.
– Что… – пробормотал он. Его глаза бегали. Никаких других подтверждений мне не требовалось. Я просто спросила:
– Зачем ты убил Володю Пономарева?
Если бы я со всего размаха ударила его кнутом, эффект был бы слабее. Он застыл. Его спина напряглась так, что мне на секунду показалось, что сейчас, в следующее мгновение, его позвоночник сломается, не выдержав нагрузки. Глядя на меня, он произнес:
– Я его не убивал.
Как же… Откуда тогда ты знаешь, хотелось мне закричать, про Володю! Ты знал, что тебя об этом спросят? Ты ждал этого? Как вообще ты мог спокойно продолжать жить? Объясни мне, наконец, какие чувства может испытывать убийца, если он вообще способен на чувства?
Я смотрела прямо ему в глаза. Он дернулся к выходу.
– Стоять! – приказала я, жалея, что в моей руке нет револьвера. Вдруг мой голос на него не подействует и мне придется использовать физическую силу?
Все оказалось так просто, что у меня едва не начался приступ истерического хохота, сдержать который мне удалось с большим трудом.
Он остановился.
Он остановился и дрожал, глядя в мои глаза. Мелкой такой дрожью. Ему было страшно…
– Я не хотел его убивать… – проблеял он, – так вышло…
«Господи, – устало подумала я, – на этот раз у меня совсем омерзительный противник. Даже не сопротивляется… Червяк какой-то полураздавленный».
Мне стало так гадко, что я не могла даже злиться. Я просто растерялась. Сидит перед тобой убийца, ощипанный какой-то, как цыпленок. Ручонки стиснул, сам трепещет, как лист осиновый. Жалости у меня не было. Я не привыкла относиться к подобным экземплярам с жалостью. Он же не банку консервов из магазина украл. Убивать-то у него страха не было. Зато теперь мы готовы в штаны наложить. При виде страшной Тани Ивановой.
– Что ж, – холодно сказала я, не отводя взгляда от его лица, – вот и поведай мне, как это вышло.
– Я хотел пошутить, – еле слышно произнес он, пряча глаза в пол, – просто потребовал деньги и накинул…
Договорить ему не дал звонок. Я открыла дверь. На пороге стоял Мельников.
– Все в порядке? – спросил он.
Я кивнула.
– Ответь мне, Иванова, – начал он ругаться с порога, – почему тебя вечно тянет на опасности?
– Какие опасности? – удивилась я.
– А убийцы твои? Это не опасности? Чего ты вечно ходишь на убийц в одиночку, как на медведя?
Я почувствовала странную смесь веселья и нежности к растрепанному Мельникову с глазами, полными страха за мою персону.
– Посмотри сам на убийцу, – сказала я, препровождая его в комнату, где совсем растерянный Толик пытался найти пятый угол, из которого явно намеревался испариться. При виде Мельникова он заметался, как раненая птичка, и попытался скрыться от него за моей спиной, как нашкодивший сорванец.
Мельников был разочарован. Но тем не менее посмотрел на Толика своим специфическим следовательским взглядом, от которого даже по моей спине побежали мурашки ужаса.
О Толике же и говорить было нечего. Он от Андрюшкиного взгляда окончательно сник. Сел на стул и посмотрел на меня такими глазами, что я почувствовала себя злой мучительницей сироток.
Заброшенных и голодных сироток. С тонкими шейками и большими ушами.
Однако этот сиротка все ж таки убил человека. Да еще совсем молодого человека… Посему я не позволила жалости растопить мое сердце.
– Рассказывай, – приказала я ему.
Он посмотрел на меня, спрашивая взглядом: «Может, не надо? Я больше не буду». От этого я почувствовала приступ гадливости. Он был омерзителен и жалок.
– Я… Пошутил.
– Ага, – кивнула я, – ты пошутил. Натянул цепочку на шею и пошутил. Результат твоей шутки превзошел все ожидания… Долго ты хохотал? И твоя жертва – очень ли она веселилась?
– Это вышло случайно, я же сказал! – Он разозлился. В его глазках загорелся огонек злости.
– Случайно, мой дорогой, ничего не бывает, – зловеще сказала я. – Вот я сейчас пошучу, и мы с Андреем Николаевичем посмеемся от души… Например, я случайно встретила тебя с одной особой.
Он вздрогнул.
– Особа была странная… – продолжала я, сделав вид, что этого не заметила, – в мужских ботинках. В немыслимой шапке. И звали эту особу…
– Валя здесь ни при чем, – пробормотал он, пряча глаза.
– Ни при чем, – согласилась я, – она «при чем» в другом убийстве. Так вот, я уж продолжу… Почему же ты решил так пошутить?
Он сидел, опустив руки на колени, старательно разглядывая указательный палец правой руки.
– Толик… – тихо позвала его я, – неужели ты не понимаешь, что ей уже не поможешь?
– Она была красавицей, – вздохнул он, – до замужества.
– Знаю, – кивнула я головой, – ты ее очень любил.
– Да, – кивнул он, – очень… Потом появился Борис Рыбкин. И они сгубили Валю, все, вместе с этими братьями!..
Последние слова он выкрикнул в пространство.
– Продолжай, – сказала я.
– Вы все равно не поймете, – махнул он рукой. – Когда ты идешь по школьному саду и видишь, как твой спутник отходит в кусты… А потом идешь за ним и видишь его со своей сестрой… И ты знаешь, что она делает это постоянно, что она вообще потеряла человеческий облик благодаря вот этим чистеньким, смазливым мальчикам… Кстати, Бориса тоже убил я. По счетам надо платить…
Он сидел понурившись. Но мне показалось, что теперь ему стало немного легче.
Совсем немного, но все-таки…
* * *
Андрей набрал номер милиции и вызвал бригаду.
Толик понял всю безнадежность своего положения и окончательно поник.
И, черт побери, мне стало его жалко!
* * *
Последним приехал Александр Борисович. Он смотрел на Толика долго, стараясь запомнить человека, отнявшего у его сына жизнь.
Когда за Толиком приехала бригада, он спокойно и рассеянно дал надеть на себя наручники и позволил себя увести. В этой покорности была готовность раба принять удары хлыста от хозяина. Может быть, именно поэтому я почувствовала невыносимую тягостность происходящего. Толик не был бандитом. Он был всего лишь жертвой обстоятельств.
Всего лишь…
Я стояла и смотрела им вслед из окна. Александр Борисович подошел ко мне и вздохнул:
– Как страшно, Таня! Но почему мой сын позволил этому человеку убить себя?..
«А почему Валя Рыбкина позволила сделать из себя проститутку?» – хотелось спросить мне.
Я посмотрела в окно, избегая его взгляда. Мне не хотелось говорить, с какими типами дружил «его» Володя. Впрочем, про Бориса он ведь и сам знал…
Я закончила. Мне не хотелось больше говорить. Что толку оттого, что Толик арестован? Братья Зенчики по-прежнему на коне… А значит, Светы Рябовы остаются в опасности. Куда в большей, чем от жалкого Толика. Толик сам жертва. Агрессивная, озлобленная, но он – то самое чудовище, порожденное сном разума. А вот Зенчики – хладнокровны и уверены в своей правоте. Зенчики нам правила игры пусть потихонечку, а диктуют.
Небо потемнело. И вдруг разразилось снегом. Первым снегом… Я люблю смотреть на первый снег. Но сейчас белые хлопья, кружась, падавшие с небес, меня не радовали. Отчего-то, наоборот, стало грустно…
Где-то под этими хлопьями шла женщина в ужасных мужских ботинках. Со сморщенным, а еще так недавно красивым лицом.
Что они сделали с ее жизнью?
* * *
История закончилась. Я могла снова взять себе выходной. Я же так хотела отдохнуть…
– А как у тебя дела, Света? – тихо поинтересовалась я у девочки.
– Нормально, – ответила она, улыбнувшись, – большое вам спасибо, Таня!
– За что? – удивилась я.
– Я свободна, и это главное, – пожала плечами Света и, не удержавшись, чмокнула меня в щеку.
Леша стоял недалеко от нас. Он все слышал. Но молчал. Только поглядывал в нашу сторону. Все-таки – какой закрытый парень!
– Лучше всех дела у меня, – сообщила Саша, довольно улыбаясь, – вчера обставили этого противного Шумахера! Так что у меня праздник души!
Я посмотрела на ее сияющую мордашку, и мне стало весело и хорошо. Я улыбнулась.
* * *
Все ушли. Остался только Андрюшка. Он сидел на кончике стула и смотрел на меня. Наверное, я позволила себе слишком расслабиться. Потому что, когда он подошел и обнял меня за плечи, я уткнулась головой в его плечо и почувствовала себя маленькой. Как Марья.
– Все в порядке? – спросил он.
– Ага, – кивнула я.
Он вздохнул:
– Куда мы денемся от этого, Танька? Сама понимаешь – это наше с тобой дело.
Я согласно кивнула, подтверждая, что мне некуда деться от своего дела, которое я к тому же любила.
– У меня к тебе есть просьба, – сказала я, – даже две. Выполнишь?
– Выполню, – вздохнул он, – ради тебя я готов на все.
– Помоги Виктору Анатольичу, ладно?
– Хорошо, помогу, – согласился он. – А вторая?
Я улыбнулась:
– Разреши мне в следующий выходной взять Марью…
Он удивился. И переспросил:
– Машку?
Я кивнула.
– Ладно, – засмеялся он, – кстати, ты произвела на нее неизгладимое впечатление. Она всем сообщила, что у нее есть знакомая «тетя Черный Плащ».
Я засмеялась. Что ж, утка так утка…