Войдя в квартиру, я тут же плюхнулась на диван. Несколько минут я лежала без движения, ни о чем не думая, позволяя уставшему за день телу немного отдохнуть. Почувствовав, что вполне готова к трудовым подвигам, легко поднялась и отправилась на кухню. Я нашла в холодильнике кусок говяжьей печени и решила поджарить ее с луком, а на закуску сделать салат из помидоров.

Пока я занималась приготовлениями, включила телевизор, висевший на кронштейне в углу. Но смотреть почему-то ничего не хотелось. Я выключила телевизор и стала просто смотреть в окно, за которым сгустились на удивление знойные августовские сумерки.

Ужин с красным вином немного умиротворил меня, и я заснула сразу же, как только добралась до кровати.

Мне приснилось, что я в подводной лодке. Вокруг задраивающиеся двери, стальные переборки, металлические поручни. Я отстояла вахту, пробралась к себе в крохотную каюту и только закрыла глаза, как раздался сигнал тревоги. «Дзынь, дзынь, дзынь, дзынь», — равномерно раздавалось у меня над головой. Но глаза не открываются, веки такие тяжелые, что их не поднять и домкратом. «Дзынь, дзынь, дзынь». «Нужно вставать, — говорю я себе, — товарищи без меня не справятся». Я делаю глубокий вдох, в голове начинает потихонечку проясняться, и я понимаю, что это снова надрывается телефон. «Выдернуть тебя, что ли, из розетки?» Ладно уж, все равно сон сгинул.

— Алло, — я сняла трубку и прижала ее к уху.

— Татьяна Александровна? — голос показался мне знакомым своей монотонностью. — Извините, что приходится вас беспокоить в такое время, но я подумал… — в трубке повисло молчание.

Не знаю, о чем там подумал мой собеседник, а я подумала, что поднимать меня в час ночи — это просто хамство. Где же я слышала этот нудный, бесцветный голос?

— Может, вы для начала представитесь? — мне надоело ломать голову.

— Вы не помните меня, жаль, — вздохнул ночной собеседник, — а мы ведь только сегодня с вами обсуждали положение дел с нашей милицией.

— А, — осенило меня, — Илья Гаврилович?

— Да-да, — раздался в трубке натянутый смех, — у меня есть для вас сюрприз, — таинственно добавил он, — хотя…

— Что хотя? — вмиг взбодрилась я.

— Я очень сочувствую Галине Семеновне… ей будет нелегко…

— Да что такое, объяснитесь, наконец! — довольно требовательно сказала я.

— Могу только сказать, что то, что я хочу вам сообщить, напрямую связано с вашими поисками. Но это не телефонный разговор, вы меня понимаете?

— Конечно, — зевнула я, — но сейчас час ночи…

— Я думал…

— Хорошо, что вы предлагаете?

— Встретиться и поговорить, если вам, конечно, это нужно.

— У вас бессонница? — поддела я главного прокурора.

— Просто я не могу никак успокоиться. Сына моего хорошего друга, как вы выразились, «прессуют», я считаю себя обязанным что-нибудь предпринять, — со вздохом произнес Селиванов.

— Что, например?

— Послушайте, — вкрадчиво начал Селиванов, — дорога каждая минута. Я один дома. Приезжайте.

— Хорошо.

Селиванов продиктовал мне адрес. Я поняла, что это за городом. Он подтвердил, что речь идет о загородном «поместье». На всякий случай я сделала один звонок. Селиванову я пообещала приехать не раньше чем через час — так что время у меня было.

Приведя себя в порядок, я выскочила на лестничную площадку. Осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, спустилась вниз. Стояла звездная ночь. Веяние теплого ветерка обдавало кожу лаской и обещанием романтического приключения. «Как хорошо сейчас влюбленным, — снова зевнув, подумала я, — ходят себе под луной и в ус не дуют, рассказывают друг другу сладкие глупости и смеются как тихопомешанные». Я вспомнила, в каком замешательстве оставила Костю.

«А ведь ты, Иванова, могла бы сейчас лежать в его объятиях и сентиментально мурлыкать». Я вздохнула и выехала со двора. В голове шумело. «Нет, — решила я, — завтра надо как следует выспаться».

Я покинула город, пересекла черту, условно отделяющую его от пригорода. Дорога была пустынной и унылой. По обе стороны тянулась темная стена лесопосадок. Казалось, звездный свет не доходит до окрестных степей или слишком слаб и робок, чтобы пробить их непроницаемую черноту. Мне стало даже жутко: я привыкла наблюдать мир в гармонии, а тут она явно отсутствовала. На ум пришли красноречиво описанные пейзажи Дантова ада. Те же мглистые круги, та же безысходность.

«Ну-ка, встряхнись!» — скомандовала я себе.

Увидев гостеприимно горящие окна в доме Селиванова, я обрадовалась, как ребенок. Дом был двухэтажный, занимал огромный участок. В темноте трудно было оценить архитектурные достоинства здания, да они меня, честно говоря, и не волновали. Я посигналила. Здоровенные ворота разъехались. Я очутилась во дворе, контуры которого терялись во мраке. На фасаде горели три небольших лампы. Машин во дворе не было. Стояла тишина. Я вышла из салона и огляделась. Никого. Поднялась на несколько ступенек и хотела уже нажать на кнопку звонка, как дверь с характерным металлическим щелчком открылась. На пороге, озаренная мягким светом зажженных в прихожей бра, стояла женщина. Я немного растерялась.

— Илья Гаврилович ждет вас в холле, — сказала она хорошо поставленным голосом.

Я вошла внутрь и поняла, что передо мной домработница. На ней было темное, до колен, платье, открывающее руки и шею, и маленький голубой передник. Женщине было лет тридцать пять. Она держалась с достоинством и грацией, весьма странными для прислуги. То есть, конечно, мне не раз доводилось видеть фильмы, повествующие о дореволюционной жизни зажиточной интеллигенции и буржуа. Я была совсем не против того, как уважительно и чинно держалась прислуга. Но в манерах открывшей мне дверь женщины было что-то, что наводило на мысль, что она не иначе как Золушка или какая-нибудь обедневшая дворянка на службе у буржуа.

У домработницы, как я определила ее статус для себя, хотя очень сомневалась, что это не какая-то игра или фокус, были тонкие черты лица, большие темные глаза и аккуратно уложенные черные волосы, по которым то и дело пробегали медные блики. Еще она мне напомнила фигуру с полотен Рембрандта. Заинтригованная, я застыла в немом созерцании этой аристократки в фартуке.

Она смело и спокойно прошла в холл, взглядом приглашая меня последовать за ней. Я вошла в гигантских размеров гостиную, отделанную дубом. Вдоль стен, на стеллажах, высящихся едва ли не до потолка, размещалась библиотека хозяина. Я представила, сколько томов она насчитывает, и почему-то остановилась на числе «четыре тысячи пятьсот». В торцевой части холла, глядя на меня черной прямоугольной бездной, находился оформленный в лучших готических традициях камин. Никаких завитков, сплошная строгость и чистота линий. На кожаном диване сидел Илья Гаврилович. Он курил, облаченный в пестрый вельветовый халат.

— Рад вас видеть, — поднялся он мне навстречу, — я думал грешным делом, что вы не приедете.

— Когда дело касается моей работы, я готова пожертвовать не только сном…

— Знаю-знаю, — засмеялся Селиванов, обнажая мелкие желтоватые зубы, — Олег Борисович мне о вас рассказывал.

— Вы разговаривали со Стригуновым? — изумилась я.

— Вас это удивляет? — приподнял брови и лукаво скосил на меня глаза Илья Гаврилович.

— Да нет… — смущенно пожала я плечами, — вы хотели мне что-то сообщить…

— Да, — кивнул Селиванов и затушил сигарету в миниатюрной бронзовой пепельнице. — Пойдемте наверх, там нам будет удобнее. — Клара, свари нам, пожалуйста, кофе.

Она тихо наклонила голову и удалилась.

— Наверху у меня кабинет, — пояснил Селиванов, — посмотрите, как живет обыкновенный прокурор.

— Так уж и обыкновенный, — усмехнулась я.

— Олег Борисович сообщил мне о том, что произошло возле вашего дома. Я вами восхищен. Такая милая, хрупкая на вид девушка, и вдруг такое самообладание, такое мужество. Вы говорите, что были близки одно время с Виктором Проказовым. Почему же вы теперь не…

— Простите, но я не люблю обсуждать свои личные дела с кем бы то ни было, — пресекла я его попытки потрепаться со мной о моем прошлым.

— Понимаю и уважаю, — кивнул Селиванов, — а вот этого, простите меня, оболтуса я не понимаю! Звонил сегодня его отцу, Феде, — кашлянул он, — так тот говорит, что Виктор общается с ними только по телефону. Федя очень беспокоится, не знает, где Виктор, у кого живет. Дома его нет, у них он уже дней шесть как не появляется. Вы не знаете, где его можно найти?

— Живет у одной из своих знакомых, — пожала я плечами, — ждет, когда я разберусь с бандитами.

Селиванов снова засмеялся, в полный голос.

— Надо же, — не мог он успокоиться, — девушка сражается с негодяями, а парень отсиживается у какой-то девицы! Ну да ладно, пойдемте. Да, кстати, у вас есть оружие?

— Да, — сухо ответила я.

— Я вас попрошу его оставить в холле, вот здесь, на столе, — он указал на журнальный столик, на котором стояла пепельница, — у меня такой закон в доме: никакого оружия. Все равно что в буддийском храме — там, кажется, обувь снимают, — одновременно хитро и виновато посмотрел он на меня.

Я опять пожала плечами и выложила на стол пистолет.

— Вот и прекрасно, — обрадованно произнес Селиванов.

Он подвел меня к лестнице, и мы стали подниматься. На втором этаже царила глубокая тишина. Мы миновали приоткрытую дверь, через которую доносилось дыхание ветерка, и остановились перед высокой и массивной дверью, находящейся в конце коридора.

— Сейчас включим свет, — с отеческой интонацией сказал Илья Гаврилович.

Он первым вошел в кабинет, я двинулась за ним. Он еще не успел зажечь свет, а я уже провалилась в темную купель, наэлектризованную сдерживаемым дыханием и хищным ожиданием. У меня по спине пошли мурашки, я чувствовала, что эта болотная тьма таит в себе что-то опасное и враждебное. Вспыхнуло электричество, обращая мою догадку в страшную реальность.

Картина, открывшаяся моему взору, была достойна кисти Эль Греко или лучше — Глазунова. Любит он всякого рода лубочные небылицы. Прямо передо мной, утопая в диванных подушках, сидел Пал Василич, рядом с ним на кресле — тот самый шепелявый шатен, который на моих глазах выстрелил в голову Шатрову. Поодаль, у окна, стоял незнакомый мне парень с «узи» наперевес, а возле меня по обеим сторонам возвышались громадные фигуры еще трех вооруженных автоматами атлетов, один из которых тут же встал у меня за спиной. Шепелявый поигрывал «макаровым», скаля зубы в презрительной ухмылке.

— Ну вот, кажется, все в сборе, — с затаенным злорадством произнес Селиванов, — правда, сюрприз? — с наглым бесстыдством посмотрел он на меня.

— Ага, — стараясь не терять выдержки, пренебрежительно откликнулась я, — честно говоря, не ожидала. Хотя и не строила на ваш счет особых иллюзий.

— Зато мы на твой счет строили, — неожиданно перешел на «ты» Селиванов.

Его тон стал резким и агрессивным.

— Но ты, Иванова, наверное, не знаешь толком, кто перед тобой, только догадываешься, — с ледяной улыбкой продолжил он карнавальное действо, — знакомься, Богомаз, — показал он на Пал Василича, — Рустам Тагиров, — ткнул он пальцем в шепелявого, — ну, а это, — он обвел взглядом бойцов, — наши преданные воины. Вот только Садыха нет, но ничего, мы ему перескажем эту историю, которая, увы, закончится для тебя совсем не так, как ты предполагала.

— Очень приятно, — скривила я губы в улыбке, — но кажется, здесь кое-кого не хватает.

— Кого же? — Селиванов вопросительно посмотрел на меня.

— Кожухова.

— Ну что ты, — недовольно поморщился Селиванов, — Кожухов не нашего поля ягода. Он никак не может понять, на какое хлебное место попал. Ищет какой-то правды. Видимо, тоже вскоре последует за Шатровым, — Илья Гаврилович переглянулся с Пал Василичем.

Я замолчала, лихорадочно соображая, что можно предпринять. Не знаю, как это объяснить, но в самой глубине моего существа, там, куда не добирался даже страх, я чувствовала сумасшедшую радость. Оттого ли, что мне представился случай столкнуться лицом к лицу с моими врагами, оттого ли, что выпала возможность снова испытать себя, решить некое уравнение, рискуя расстаться с самым дорогим, что есть у человека — жизнью, или просто оттого, что считала себя ничем не связанной, никакими гуманными соображениями, ощущая на щеке дыхание смерти? В такие минуты во мне пробуждалось какое-то животное безумие, с каким, например, самка борется за жизнь детенышей, а два самца — за право обладать своей избранницей.

— Ты интересовалась Шатровым, — скривил губы в садистской ухмылке Селиванов, который устроился на диване рядом с Пал Василичем, — его уже не вернешь, — с наигранной скорбью вздохнул он, — но он сам виноват, нечего было на рожон лезть. Ишь чего захотел — справедливости! — цинично присвистнул он.

— Хотелось посмотреть на тебя, — с развязным видом сказал Пал Василич, — все думал-гадал, кто такая эта Иванова, что с ней мои ребята справиться не могут. Вот, — бросил он заговорщицкий взгляд на Селиванова, — посоветовались с Ильей Гавриловичем и решили небольшое собрание организовать. Он молодец, ловко все обтяпал. Ты, говорят, трупом Шатрова интересуешься, ха-ха, — с вульгарной раскатистостью засмеялся он, — и в гараже у Коляна побывала. Не там, лапушка, искала, не в том гараже.

Он загоготал еще пуще.

— Не все еще у наших сыщиков доморощенных получается, — с притворным сожалением проговорил Селиванов, — а тем более у бабы. В мужские игры поиграть захотела? Только игра-то твоя затянулась. Но мы это дело поправим.

— Только вот мальцов моих жалко. Но, надеюсь, Илья Гаврилыч поможет, — Богомаз заискивающе посмотрел в лицо прокурору.

— Значит, это вы, — не выдержала я, — покрывали Тагировых? — пристально взглянула я на Селиванова. — А может, и Шатрова посоветовали или приказали убрать? Ведь он мешал вам. Сильно мешал. Даже после того, как его три месяца обрабатывали в СИЗО.

— Какая умненькая! — фиглярствуя, засюсюкал Селиванов. — Именно я, а Пал Василич поддержал. А то она, — он бросил веселый взгляд на Богомаза, — все интересовалась, кто такой Богомаз, что с ним Тагиров дружит. Теперь поняла? Больно ты глубоко копнула. Запомни, Селиванов не любит, когда в его дела вмешиваются! Хотя чего уж запоминать — время твое истекает.

Я и сама понимала это, но у меня была надежда на то, что мне удастся если и не повернуть часы вспять, то все же умереть своей смертью, лежа, как говорится, на пуховой перине. А почему бы нет? Я не стала толкать пафосных речей, мол, какие вы все тут сволочи и гады продажные, какие беспринципные типы. Нет, вся эта беллетристика не по мне. Я была озабочена тем, как мне из этой передряги выбраться. У меня тоже был, в общем-то, приготовлен для Селиванова подарочек, но я не знала, насколько все удачно пройдет. А посему я замолчала, прикидывая в уме, как бы мне улизнуть от этих тяжелоатлетов с автоматами.

Мои размышления прервал Богомаз.

— Ладно, Илья, — Пал Василич, одышливо сопя, посмотрел в сторону Селиванова, — нужно базар кончать.

Прокурор посмотрел на наручные часы и согласно кивнул. Пал Василич, не вставая, — поворачиваться ему было очень трудно, а точнее сказать, невозможно, — поднял свой короткий и толстый, как сарделька, палец и сделал знак стоявшему у него за спиной Рустаму. Тот быстро направил пистолет мне в грудь.

— Да не здесь же, идиот! — заорал на него Селиванов. — Василич!

— Отвези ее куда-нибудь подальше, — потрясая жиром, скомандовал Пал Василич.

— Не шомневайся, Вашилич, — осклабился Тагиров. — Мне ш ней еще за ногу нужно поквитаться.

Они вели себя так, словно меня уже здесь не было. Словно я была бледным хладным трупом, который только оставалось оттранспортировать на постоянное «местожительство» в какой-нибудь овраг, как я понимала. По приблизительным прикидкам, силы были на стороне моих врагов: трое автоматчиков сзади, один с «узи», да еще Тагиров с пистолетом. Но ведь я пока жива, ребята, и руки-ноги у меня не связаны. Я ведь еще могу за себя постоять.

Тагиров, прихрамывая на простреленную ногу, обогнул диван и направился ко мне. Я слегка поводила головой из стороны в сторону, оценивая обстановку. Автоматчики, стоявшие по бокам, развернулись и направили стволы на меня. Когда Шепелявый подошел совсем близко, я оказалась как бы зажатой с четырех сторон. Дело, казалось, совсем дрянь, но в этот момент я как раз и решила действовать.

Ударом ноги я выбила пистолет из рук Шепелявого и собралась уже разделаться с бойцами, стоявшими по бокам, но расположившийся у двери автоматчик среагировал очень быстро. Стрелять он не посмел, так как спокойно мог пристрелить Тагирова или кого-нибудь из теплой компании, оставшихся сидеть на диванах. Тогда он схватил меня за горло и принялся душить. Но у меня в руке уже была приготовлена игла с сонным ядом. Я незамедлительно вонзила ее ему в бедро, одновременно ударом ноги в живот выведя из строя Тагирова. Теперь уже было не до церемоний. К тому же я заметила, что в руках у Селиванова и Пал Василича тоже появились пистолеты. Вот тебе и буддийский храм!

Автоматчик, державший меня за горло, начал оседать, хватка его ослабла, и он всем телом навалился на меня. Двое, стоявшие по бокам, заметили, что с товарищем что-то не то, но стрелять тоже не решились, так как стояли на одной линии со мной. Они опустили свое грозное оружие и кинулись ко мне. Как будто меня можно взять голыми руками! Здесь они, конечно, просчитались. Одному из них я воткнула иглу с остатками зелья в плечо, и он тоже начал засыпать, а вот второй зажал меня «конкретно», как они сами любят выражаться. Я уже стала падать, изнемогая под тяжестью огромных тел, но сумела вывернуться и дотянуться до автомата бандита, который был сзади. Действовать приходилось почти на ощупь. Направив ствол автомата в бедро, я нажала на спусковой курок.

Раздался страшный грохот одиночного выстрела, гильза, выброшенная из автомата, ударила куда-то в стену, и почти одновременно дикий вопль раненого потряс стены кабинета. Я все-таки упала на пол, придавленная сверху разгоряченными телами.

Дальше было совсем уж неинтересно. В кабинете зазвенели стекла, посыпались осколки, и через окна в комнату залетели люди в бронежилетах. Почти в то же мгновение распахнулась дверь, и в кабинет ворвался Стригунов.

— РУБОП! — заорал он. — Всем оставаться на местах, бросить оружие.

— Это провокация, — с достоинством произнес вдруг Селиванов. — Я главный прокурор области и официально заявляю, что на меня было совершено покушение.

— Иванова, ты где? — Стригунов обвел взглядом помещение.

— Здесь, — я кое-как выбралась из-под братков и, обессиленная, осталась сидеть на полу, положив себе на колени ближайший автомат.

— Покажи господину прокурору, что у тебя есть, — весело сказал Олег.

Все с интересом посмотрели на меня. Я жестом факира, вынимающего из пустой шляпы кролика, запустила руку за пазуху и, отодрав скотч, вытащила на божий свет маленького «жучка».

— Весь ваш треп, господин прокурор, — сказал Олег, — записан на магнитофон, да и сейчас продолжает записываться, так что, думаю, подобного рода заявления вам не помогут.

В эту секунду раздался выстрел. Стригунов покачнулся, инстинктивно схватился за бок, куда попала пуля, но на ногах устоял. Пока мы обсуждали прокурорские проблемы, очухавшийся Тагиров дотянулся до пистолета, который я у него выбила, и выстрелил в Олега. Недолго думая, я развернула автомат, который покоился у меня на коленях, и мгновенно спустила курок. Пуля попала Шепелявому прямо в лоб. Он грохнулся на пол, и рядом с его головой тут же образовалась маленькая лужица черной крови.

— Олег, ты как? — я вскочила и бросилась к Стригунову.

— Нормально, — он расстегнул камуфляжную форму и показал мне бронежилет, — синяк, правда, будет приличный, но до свадьбы заживет. Всех в машину, — скомандовал он.

Вы, наверное, сами догадались, что тот звоночек я сделала не кому иному, как Стригунову, и сговорилась с ним о координации действий. Селиванову я не доверяла с самого начала. Я сознательно пошла на риск, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. С моей подачи труп Шатрова вскоре был обнаружен. Я поняла, что имел в виду Пал Василич, сказав, что я не в том гараже искала. Тело Шатрова откопали в гараже, чей хозяин решил бетонировать пол. Мы его с Костиком видели, когда делали обыск у Коляна. Кроме меня, вашей покорной слуги, на процедуре присутствовал, разумеется, капитан Гришанин. Он долго и нудно извинялся передо мной и потирал руки — у него был повод отличиться перед начальством.

Я получила обещанный гонорар. Разговор с Галиной Семеновной был трудным, хотя и непродолжительным. Она вела себя сдержанно и деликатно, словно старалась не растравлять саму себя и не отягощать меня скорбью. Прощаясь с ней, я опять поймала себя на том, что выхожу от нее в скомканных чувствах. Деньги приятно грели карман, но на душе было тяжело. Я не могла избавиться от воспоминания о мертвом Шатрове.

И, конечно, я навестила Кожухова. Он признался мне, что давно собирал компромат на Рустама Тагирова и на Селиванова, а мне из тактических соображений не хотел открываться. Пытался делать вид, что во всем подчиняется Илье Гавриловичу, у которого была кличка Ильич, и идет у того на поводу. В общем, всеми доступными средствами создавал иллюзию, что безгранично предан ему. А сам в это время копал под шефа. Я просветила наивного Димку, что для Селиванова его игра не была тайной, и мой друг искренне изумился тому, что все его грандиозные планы с разоблачением едва не оказались под угрозой. Он-то был уверен в своей победе.

Кожухов порадовал меня, показав, сколько материалов накопил. Визитом своим я была довольна. К Лунину я обращаться за разъяснениями не стала — все и так было понятно. Тем более что Кожухов со мной поделился на его счет. Оказывается, Лунина задавили, ему помогли получить квартиру в расчете на его услугу, заключавшуюся в прекращении «дела» Тагирова. Он сдался, а если говорить начистоту — продался.

Кожухов сказал, что на суде я буду главным свидетелем. Я не возражала.

По моему поручению Костя нашел Витьку и просигналил «отбой». Витька делал страшные глаза, слушая мой рассказ о дружке своего отца. Вначале он не поверил и начал, как всегда, зарываться, но Костик его быстро осадил, порекомендовав ознакомиться с местной прессой. Витька сник, но вскоре снова обрел свое беззаботное настроение.

— Это даже к лучшему, — хитро заулыбался он, — теперь я могу запросто дернуть из юридического — моему стыдливому папашке не перед кем будет краснеть.

Я шутливо пожурила Витьку за подобное циничное высказывание и, попрощавшись, объявила, что у нас с Костиком грандиозные планы на вечер, а посему, мол, разрешите откланяться. Видели бы вы, как вытянулась Витькина физиономия!