ГЛАВА 6

На улочке Герцена, куда я завернула в слабой надежде найти Аякса в месте его полупостоянного квартирования, рыли экскаватором большую яму. Со страшным грохотом долбили клыкастым ковшом асфальт и мерзлую землю, поливали вывороченные и отложенные набок глыбы жижей, поднятой с самого дна.

Проехать мимо шансов не было, и, покинув машину, я добралась пешком до нужного мне дворика.

— Кого? — удивилась моему вопросу о местонахождении Вениамина открывшая мне дверь женщина с мокрой тряпкой в руках. Я повторила его имя со смущением благовоспитанной десятиклассницы. Она, удивленная, тряхнула тряпкой, забрызгала себе шлепанцы и, отворив еще одну тяжелую дверь, за которой в темноте угадывалась лестница, ведущая вниз, визгливо, очень громко крикнула туда:

— Венька! Венька, ханыга старый, вылазь, к тебе фотомодель пришла!

Прислушалась и развела руками:

— Нету! А ночевал здесь. Третью ночь здесь ночует, а до этого с неделю бродил где-то.

Поблагодарив ее и извинившись, я вернулась к машине. Мне было досадно. Нужен Аякс! Не выколачивать же на самом деле информацию из Гены Слипко! Помяла в кармане замшевый мешочек.

Как угадать, где сейчас ханыгу старого кривая носит?

Опершись о теплый капот, распутала веревочку.

5+15+27 — «Вера в себя — лучшее оружие в борьбе против окружающего вас зла».

Не сомневаться, значит? Ну, что же, едем!

Добравшись до базарчика возле конторы Валерия Жукова, я вогнала машину почти между лотками, вызвав короткий переполох и сквернословие торгующих. Не обращая на них внимания, принялась за детальный осмотр территории, заниматься которым, однако, мне суждено было недолго. Аякс был здесь, добросовестно на своем посту, что при его неприязни к однообразному времяпрепровождению было странно. Впрочем, время проводил он неплохо. Не обращая внимания на его замызганный вид, а одет он был в отличие от вчерашнего в свое традиционное блестящее на заду и локтях пальто с изжеванным воротником, ему улыбались две молоденькие, разбитного вида продавщицы, а сам бомжуха, вихляясь из стороны в сторону, донимал их чем-то веселым. У него и банка пива в руках была! Обжился Венчик в здешних закоулках!

Увидев меня, он, подмигнув собеседницам, с готовностью направился навстречу, расплывшись в радостной улыбке.

— Танька — Танька — Танька — Та-анечка! — провел свое обычное приветствие. — Пивка хочешь?

Я покачала головой, а он пояснил:

— Буржуйское, не какое-нибудь! — И приблизив обветренные губы к моему уху, горячо зашептал:

— Ой, Танюха, пошли скорей, тут такой породистый лошак сегодня есть, на той стороне памперсами торгует, ну все тетки от него с ума сошли! Пойдем покажу!

На нас с интересом посматривало много глаз из-за разноцветных пирамид иноземных товаров. Я позволила подцепить себя под руку и увлечь по проходу между лотками.

— Картонку помнишь? — бубнил мне на ухо Аякс, обдавая густым перегарно-пивным духом. — Все слежу за этим гадом, Таньк, представляешь? А утром сегодня псина меня здесь за валенок тяпнула, з-зараза! Я со злости мента здешнего облаял, что-то не видать его, а то показал бы, морда страхолюдная, ты себе такую не вообразишь, не сможешь, а он мне: ты, говорит, скотина старая, на пятнадцать суток просишься, отдохнуть хочешь, покурортиться? Вот, говорит, тебе пятнадцать суток! — И, всплеснув руками, дребезжаще рассмеялся. — Я ему на завтра такое приготовлю!

При этом он задел, не заметив, свисающую с шестка гирлянду из пакетиков растворимого кофе, и смугло-пухлый, нерусского вида лоточник гортанно и возмущенно заорал на него:

— Пошел отсюда, да? Ишак ты старый!

Аякс от неожиданности захлопал слезящимися глазами, а я через плечо сквозь зубы посоветовала абреку:

— Заткнуться надо!

И, ухватив Венчика за рукав, потащила к машине. Он попытался было высвободиться, но, урезоненный дружеским тычком под ребра и моими словами: «Дело есть, поговорить надо!» — пошел, не сопротивляясь.

Но просто так идти ему, подвыпившему, было скучно, и он, жалостливо скривив глумливую рожу, закричал со слезами в голосе:

— Ой, доченька, да что ты, милая, не я взял твою десятку, на комоде ее видел, но не брал, правда! Ты у матушки спроси, может, она подцепила?

Идущие навстречу кандидаты в покупатели шарахались от нас в стороны, и торговые люди, обрадованные неожиданным развлечением, забросали советами и репликами, от: «Пропил он ее, десятку твою!» и «Иди, красавица, сюда, я тебе другую подарю!» — до: «Десятку отцу пожалела!» и «Сама разоделась, а отец в тряпье ходит!»

Концовка прозвучала от бабки, приплясывающей возле ведра с семечками: «Стерва!»

Я втолкнула давящегося воздухом бомжуху в машину, плюхнулась рядом и, не сдержавшись, выписала ему такой подзатыльник, что его шапка слетела ему под ноги. Он нагнулся за ней, да так и не поднял, зайдясь в приступе приглушенного смеха. Подняла я.

Подобные выходки были в его духе, свидетельствовали о неплохом самочувствии и меня не задевали. Пусть хмельная, но жизнерадостность все же лучше заунывного гундежа иных, с виду благопристойных пенсионеров, да и не только их.

По дороге к Северному рынку я вкратце рассказала Аяксу о своей заботе относительно Геннадия Слипко и о предстоящей Венчику роли. Роль ему понравилась, и он, как Карлсон, который живет на крыше, заявил, что является лучшим в мире вызывателем на откровенность, потому что способен внушить доверие десятерым Геннадиям, вместе взятым.

— Только, начальница ты моя сей-моментная, — воскликнул он, подводя разговор к самому главному, — без вдохновения доверия не внушишь, а без доверия не бывать откровенности. Вдохновляй!

Я, посомневавшись для порядка, протянула ему пятидесятирублевую бумажку. Не лишнее. Неизвестно еще, в каком состоянии сегодня Гена. Аякс повертел ею перед носом и без всякого почтения сунул деньги за отворот своей облезлой шапки.

На Северном рынке, в самом его здании, людей было немного.

Гул голосов отдавался эхом от стеклянного потолка, шарканье десятков ног монотонным гулом плавало над прилавками со стандартным продуктовым содержанием, производящим впечатление благополучного изобилия. Из мясного ряда влажно тянуло тухлятинкой.

Аякс крутил носом и вопросительно поглядывал на меня. Я была внимательна, но Гену не находила.

Увидели мы его на улице, возле стоянки грузовиков. Гена, подложив под коленки старый валенок, сидел на пятках перед коробкой с горсткой мелочи и несколькими конфетами. Не по-человечески сгорбясь, поникнув головой, он время от времени медленно крестился замерзшими пальцами.

— Стой здесь и не мешай! — скомандовал мой оборванец. — Сейчас я главный!

Я издали пронаблюдала весь процесс знакомства двух «братьев по жизни». Процедура для многих затруднительная была выполнена Вениамином с артистической легкостью.

Аякс подошел вплотную к старому бомжу и, дождавшись очередного крестного знамения, не раньше, бросил пятидесятирублевку в его коробочку для милостыни и присел рядом на корточки. После этого «братья» в течение нескольких секунд молча изучали друг друга. Гена потянулся к коробке, но Аякс успел выхватить бумажку почти из его пальцев, подмигнул и красноречиво почесал шею, запустив пальцы за ворот вылинявшего свитера. Помог старику подняться на затекшие от долгого сидения в неудобной позе ноги, и, забросив коробку за проволочное ограждение автостоянки, они парой, не спеша направились в противоположную от меня сторону, мирно беседуя, я надеялась, на актуальную для меня тему.

Аякс вернулся спустя час. Я успела прогуляться, позвонить Жукову и даже поспала в согретом салоне машины. Причем так крепко, что поначалу не поняла, что к чему, когда ударило в дверь и перед продирающимся сквозь сонную одурь взглядом замаячила раскрасневшаяся физиономия.

— Тань-ка! — послышался снаружи обессиленный голос. — От-крой!

Аякс, опираясь руками о капот, заглядывал ко мне сквозь лобовое стекло, свесив набок голову со сползшей на глаза шапкой.

Он был пьян безобразно, до косноязычия и утраты координации, но устойчиво держался в сознании.

В машину уместился по частям — сначала туловище, потом ноги при помощи рук. А когда потянулся закрыть распахнутую дверцу, то едва не вывалился на истоптанный снег.

— Я тебе… вот! — проговорил заплетающимся языком и достал из-за пазухи полиэтиленовый пакетик с пирожным.

— Спасибо!

Он довольно закивал в ответ.

— Где Гена?

— Хороший человек! — Аякс подобрал распустившиеся было губы. — Но — скотина! Такая же, как и все мы! Тебе понятно?

Язык у него заплетался, слова получались трудно, но он старался.

— Мне понятно, — ответила, пережевывая гостинец, — вы скотины, но где же он?

— Где Гена, ты меня спрашиваешь? — Мутные глаза уставились на меня в недоумении.

— Где он, Вен-чик? — заорала я на него.

Дошло наконец. Выражение его лица сменилось на довольное, он принял устойчивое положение и, вдохнув поглубже, ответил:

— Там!

Вдохнув еще, закончил:

— У пивнушки. Ты знаешь, что он сказал?

Аякс оживился, сделал попытку придвинуться ближе.

— Что сегодня-не то что вчера и сегодня ты ему, — он издал смешной звук губами, — не нужна! О-бой-дет-ся! — закончил с облегчением.

— Нет! — Я была не согласна. — Не обойдется! Он на ногах хоть? Или валяется?

— Он пошел добавить! — секретно прошептал Венчик. — Замечательный человек, я же говорю!

Не обращая больше внимания на бубнящего о своем Аякса, я объехала здание рынка, склоняя по падежам слово «скотины», а когда мы попали в область ларьков и распивочных, грубо рявкнула на начинающего дремать ханыгу: «Где?» Он поворочал глазами и возмущенно ответил:

— Ты что, матушка, сама не видишь, вон же, колотят его!

Из торговых дверей вышибли на улицу знакомого человека. Он, застопорив ноги и размахивая руками, чудом не сбив никого по дороге, достиг снежной кучи и безопасно зарылся в нее конечностями. Немного времени потратил на оценку ситуации, после чего, с трудом отделив себя от сугроба, кривобоко направился к тем же дверям.

— Какой человек! — восхитился Аякс. Это могло кончиться нехорошо. Гену нужно было выручать. Въехав на дорожку и осторожно расталкивая бампером пешеходов, я двинула машину к месту событий. Когда крепкий и хмурый молодец выволок безропотного Гену за шиворот на улицу, мы были на месте. Аякс рванулся было помогать, но, осаженный резким окриком — его мне еще не хватало, — остался в машине.

Охранник, не ожидал налета молодой разъяренной фурии, которая со словами: «Да я глаза тебе выцарапаю!» — выпорхнула из подъехавшей машины и кинулась к нему со зверским выражением лица. Гена легко перешел из рук в руки и неодушевленным предметом был заброшен плашмя на заднее сиденье машины.

Парень тем временем вытаскивал газовую хлопушку внушительных размеров, и, когда она оказалась у него в руках, я, управившись с погрузкой Гены, повернулась к нему.

В толпе неподалеку мелькали милицейские мундиры. Как некстати! Охранник, тоже заметив приближающийся наряд, сосредоточенно посапывая, стал прятать хлопушку обратно.

— Давай не будем глупить! — обратилась я к нему. — Тебе надо было удалить отсюда ханыгу? Больше он здесь не появится.

— Ладно! — согласился он, с тревогой посматривая на приближающихся милиционеров. — Без проблем!

Лейтенант и двое сержантов в новенькой милицейско-полевой форме с оружием, рацией и дубинками подошли к нам. Представившись как полагается, лейтенант потребовал объяснений. Подручные заглядывали в окна машины. Гену мне не было видно, а Аякс смотрел на них изнутри пожилым цыпленком.

— Сосед напился, — пояснила я, улыбаясь как можно обворожительнее.

Пистолет Дмитрия не только тянул книзу полу куртки, он еще и топорщил ее на груди некрасивыми складками.

— А второй, — лейтенант указал на полностью утратившего свой задор Аякса, — тоже сосед?

— Хуже! — я смущенно отвернулась. — Двоюродный брат.

— Претензии есть? — обратился лейтинант к охраннику, который, вынь он руки из карманов, оказался бы стоящим по стойке «смирно».

— Нет! — с готовностью ответил он. — Этот вот ломился к нам в магазинчик, я вывел его, а тут и она подоспела.

— Вывел-то как, без мордобоя?

— За шиворот.

— Что-то не шевелится он! — забеспокоился рассматривавший Гену сержант.

— Глянь.

Сержант открыл дверцу и приподнял съехавшего с сиденья на пол Гену. Тот, пребывая в мешкообразном состоянии, издал звук, напоминающий громкую отрыжку.

— Осторожней! — посоветовал ему напарник, но было поздно — изо рта Геннадия Слипко на милицейские штаны хлынула зловонная струя алкогольно-желудочных помоев. Сержант с возгласом, недостойным упоминания, отскочил в сторону. Гена, грудью упав на порожек салона изверг содержимое желудка под колесо машины. А Аякс, разведя руками, пояснил во избежание недоразумений:

— Он пьяный!

— Ты, скотина, трезвый! — заорал пострадавший сержант, брезгливо оттягивая от тела промокшие штаны.

— Я лучше! — похвастал на глазах трезвеющий Аякс. — А насчет скотины мы с сестренкой уже толковали.

Сержант с рычанием захлопнул перед его носом дверь.

— Иди переоденься! — посоветовал лейтенант и, повернувшись ко мне, обратился не совсем любезно:

— Давайте, чтобы духу их здесь не было!

И сразу всем стало легче. Охранник шмыгнул за белую дверь. Я, оказавшись рядом со вздыхающим Аяксом, двинула машину к выезду, и только Гена, спавший праведным сном на полу у заднего сиденья, остался безучастным к благополучному исходу дела.

Почему никогда не получается все гладко, просто и спокойно? Чего, казалось бы, лучше, привезти к Гене требуемого им Аякса, получить подтверждение о рокировке смерти Аркадия Филиппова на неизвестного мне Володю-бомжа и тряхнуть деда на предмет странной пропажи Дмитрия из дома. Ан, нет! Не тут-то было, господа хорошие! Вот он, неважный источник важной информации, бревно бревном, инертный груз на полу машины, и что делать с ним теперь, самому Аяксу неведомо.

— Хе! Хе-хе! — проговорил Вениамин, будто услышал мои мысли. — Как он с ментом обошелся! Вр-р ему на штаны — и все дела! Не трожь!

— Скотина ты, Венчик, еще раз тебя обзову, не обижайся. Зачем было так напарываться? Знал же, что мне с ним разговаривать надо.

— Татьяна! — К нему на глазах возвращался весь его нарочитый апломб. — Для нормального разговора нужны самое меньшее два человека. Я не в счет. Вот ты, а вот — он. О чем переживать, не пойму я!

— А ты ему сейчас это объяснить сможешь? Попробуй, а я посмотрю.

— Вечно ты, Татьяна, спешишь, суетишься. Нет чтобы пожилому человеку отдохнуть дать!

Сознает Аякс вину свою передо мной, и по нему это видно. Иначе он и задумываться бы не стал, а вот, сидит, молча отставшую кожу на обветренных губах скусывает.

— А! А! Господи Боже мой! — донеслось сзади невнятно. Жив еще Геннадий.

— Знал бы ты, Аякс, как мне некогда!

— Надо лечить! — заявил Аякс, оглянувшись назад. — Еще десятки не пожалеешь? Едем тогда, тут недалеко.

Вскоре мы оказались во дворе облезлого одноэтажного домика казенного вида за разновысоким дощатым забором. С трудом удалось втиснуть машину между залежами всякого хлама, от старых автопокрышек до панцирных кроватных сеток, наваленных по какой-то особой, сложной системе.

— Как тебе заведеньице? — гордо и довольно осведомился Аякс. — Моя сауна!

Домишко оказался бывшим санпропускником, в былые времена принадлежащим военкомату. Позабытый и полуразвалившийся, он тем не менее продолжал приносить пользу — давал возможность заработать насущный ломаный грош сторожу — не старому еще, но помятому жизнью мужичку, с виду немногим отличающемуся от настоящего бомжа.

Аякс с ним осторожно достали из машины постанывающего Гену и под руки повели его, пытающегося как-то двигать ногами, в здание, чуть теплую раздевалку, в которой сохранились несколько широких скамей, отполированных до масляного блеска задами санобрабатываемых призывников. Сторож прошел в душевую и пустил горячую воду из нескольких леек, отчего она стала быстро наполняться паром. Предстоящая процедура меня не интересовала, и я сочла уместным удалиться, попросив Аякса позвать, когда Гена войдет в сознание.

Я еще толклась в прихожей, а из недр уже доносились вскрики, уханье и шлепки по голому телу. В дверях меня бесцеремонно отодвинул в сторону сторож, глянувший отсутствующе и молча заспешивший за пределы заведения. Не с моей ли десяткой?

Переживая еще один тайм-аут за сегодняшний день, я решила использовать время для осмотра своего трофея. Он находился в полном порядке. Дмитрий, оказывается, умел обращаться с оружием. Обойма полна, ствол зеркально чист, смазки по норме. Оружие было новым — будто недавно с завода, без потертостей и царапин.

То, что не подобрали его визитеры Дмитрия, не присвоили, могло прямо указывать на их истинно бомжовую природу. Эти неприкаянные, с точки зрения нормального обывателя, люди имеют свое специфическое мировоззрение, помогающее им существовать в почти невозможных условиях. И оружие им ни к чему. За пазухой у бомжа, независимо от его возраста, даже заточку найти невозможно. А при выяснении отношений, неизбежных в любой человеческой среде, предпочитают пускать в ход подручные средства. Отвратительные вопли в душевой сменились двухголосым бормотанием. Процесс там шел своим чередом и хорошими темпами, так что вскоре голоса переместились в раздевалку, зазвучали более глухо и наконец в открывшейся двери возникла необычно свежая физиономия Аякса со вздыбленными над нею волосами.

— Пойдем, Танюх, пора! — проговорила голова помолодевшим голосом.

— Наконец-то!

— Девонька!

Гена ворочал языком с трудом, но в глазах его светилась мысль, и это было главное.

— Девонька! — Голос его был жалослив. — Дала бы ты покою старому человеку, ну что ты издеваешься надо мной, а?

Гена, по голому завернутый в лоснящееся Аяксово пальто, торчал из него тонкой, поросшей седым волосом шеей и лысой головой. Аякс в подштанниках стоял рядом и с материнской заботой приглаживал жиденькие вихорки зa его ушами.

— Вот мы какие! — гордо продемонстрировал он мне страдающего Гену. — Разобиженные, — поправил пальто на его груди, — но чистые!

— И ты тоже! — вперил Гена в Аякса воинственно блестящие глаза.

— И почти трезвые! — закончил тот, не обращая внимания на укор.

— И нам сейчас похмелиться принесут. Попробуй скажи после этого, что я о тебе не забочусь!

Вениамин накинул на плечи дедову телогрейку и уселся с ним рядом — плечо к плечу. Я даже умилилась от вида этой парочки. Вот только выражения лиц были у них чересчур контрастны — страдальчески перекошенное у Гены и блаженное у Аякса.

— Причешись, Венчик.

Я протянула ему расческу.

— Ну зачем я тебе, девонька?

— Хватит дурить, дед! — остановила я его решительно, но довольно мягко.

— Да, дружище, да. — Аякс безжалостно драл гребнем спутанную шевелюру. — Ты ее не знаешь, с ней такие спектакли не прокатывают!

— И ты тоже! — Дед повторно бросил в лицо Аяксу свой невразумительный укор.

— Тоже, тоже! — примиряюще согласился тот и протянул Гене расческу.

— Одни врачи кругом! — прошептал дед, отворачиваясь.

— Тыкву клинит! — сделал вывод Аякс, сожалеюще причмокнув, осторожно поскреб расческой дедовы уши, спрятал ее в карман телогрейки.

— Действуй, Татьяна, чего время тянуть?

Гена опять вдохновился возмущением, развернулся и возопил с энергией еще большей:

— Как можешь ты с ней такие разговоры вести?

— Какие? — попробовал перебить его Аякс, но не тут-то было, Гена закусил удила всерьез.

— Она же мент!

— Кто? — Вениамин задохнулся от возмущения. — Она? Она в жизни им не была! — орал теперь он, выпучив глаза. — Она всю жизнь сама по себе, как мы с тобой на базаре!

— Эх, вы! — вибрировал дед. — Враги вы подлые!

Неизвестно, чем бы кончился этот постепенно разгоравшийся скандал, за которым я следила с интересом ценителя, не появись в дверях сторож с цветным пакетом в руках.

— А это кто? — подозрительно прищурился Гена. — Еще один?

— Это гонец! — успокоил его Аякс.

Сторож молча выставил на лавку бутылку водки, положил рядом половину ржаной буханки, достал из кармана здоровенную головку чеснока.

— Так-то лучше! — проговорил шепеляво, косясь на меня. — А то вас с улицы слыхать.

Приятели, навострив уши, пристально следили за его движениями.

— Пойду я, — предложил он нерешительно, водя руками по одежде.

— Ты сначала свое выпей! — потребовал Аякс справедливо.

— Да ладно! — попробовал тот отказаться. — Последний раз, что ли? Потом рассчитаешься. Тут вам-то мало будет.

— Давай, давай! — настаивал Аякс. — Тебя еще уговаривать!

Сторож наполнил неизвестно откуда взявшийся стакан, влил в себя водку и, отщипнув корочку, покинул помещение.

Выпили и бомжи, по очереди и истово, пожевали хлебушка.

— У тебя, девонька, сигаретки нет? — спросил моментально посветлевший ликом Гена.

Я протянула ему сигарету, с тревогой следя за вновь потянувшимся к бутылке Аяксом.

— Допьете, когда уйду! — скомандовала, отбирая у него стакан.

— И то! — поддержал меня дед. — Подождем маленько, дадим улечься родимой.

— Какой человек! — качнул головой, любуясь им, Аякс.

Им становилось лучше с каждой минутой. Хорошо, как говорят в народе. У деда даже зарумянились заросшие седой щетиной щеки.

— Ладно, девонька! — Он хлопнул Аякса по колену. — Так и быть, расскажу я вам печаль мою, пусть мне будет хуже! Может, спать легче станет.

— Конечно, станет! — обнадежил его Вениамин. — Давай!

— Ведь я не всегда бродяжкой был. Жену имел, дом, работу, все как у людей. Вспоминаю сейчас все как в другой жизни, не в этой. Друзья приходили в гости. Мария моя принимала их. Хорошая была женщина!

Гена всхлипнул и потер глаза.

— И Володя в гости захаживал? — подтолкнула я его в нужном мне направлении.

— Володя? — удивился Гена и, посуровев, ответил:

— Нет, с Володей мы познакомились позже. Он из тюрьмы вышел, и на вокзале мы встретились. Летом. Слово за слово, о том о сем, переночевать, говорит, Геннадий, меня не пустишь? Отчего же, говорю, пожалуйста! Только удобно ли тебе будет у меня-то? Он смеется — удобно!

Привел я его в свой подвальчик, устроил как у Христа за пазухой — на раскладушечке. И зажили мы вместе. Я своим промышлял, а он по дереву резал.

Коробочки всякие, шахматы, зеркальца складные делал. Что я продам, что он сам ларечникам загонит.

Аякс приобнял деда за плечи, задумчиво слушал. Я не торопила, не лезла с вопросами, помня о его способности видеть кругом одних врагов.

— Хорошо мы с ним зажили. И жили так до холодов. И тут — вот беда, ревматизм меня ломать начал. И жилец мой, как на грех, исчез на несколько дней. Я уж думал — или в «контору» попал, или, грешным делом, бросил меня на произвол судьбы. И то, зачем ему меня, больного, кормить?

С неделю, не меньше, прошло, вернулся Володя. Я тебе, говорит, дед, дворец для престарелых нашел на всю зиму, собирай вещи. Помыл меня в баньке, одеться заставил более-менее и привез на дачи, к Ефимычу. Сторож это тамошний, — пояснил для Аякса. — Ефимыч меня расспросил, присмотрелся и сдал Филипповым с рук на руки. И впрямь попал я во дворец. И в лучшие годы, с Марией, в таких роскошествах жить не приходилось. Верите, даже толстеть щеками начал. А что? Сплю, ем да чай с Ефимычем гоняю.

А работы-то всей — снег разбросать и полы вымыть, особенно когда хозяева нагрянут водочки с друзьями попить. Так зима и минула. А весной то ли черт, то ли Бог по душе босиком прошелся — такая тоска взяла, хоть вой на луну! Я раз к Володе в город съездил, второй, третий и решил бросить дачу эту к чертовой матери!

— Нет, какой человек! — восхитился очень искренне Аякс.

— Оказалось — кстати я оттуда дернул. Володя к тому времени в милиции засветился. Жил-то без документов, как приехал после зоны, так и не оформился. Был зеком, стал бомжем — кусок для ментов самый что ни на есть поперекглотошный. Погнали, да так, что впору съезжать куда-нибудь с глаз долой.

Так вот, встретились мы с ним, сошлись, порадовались и погоревали, а потом сели и стали думать, как ему из этого положения выйти. Ну, на годок хотя бы с глаз убраться. Тут и пришла мне мысль, а не пристроиться ли ему вместо меня к Филипповым в работники! Узнали через Ефимыча — можно! Участок у них большой, зарастать уже начал без работной руки. Дом тоже не маленький. Его Филипповы без присмотра уже загадить успели — хоть ремонтировать начинай. Володенька и начал. Много труда положил на хозяев за их вермишель с картошкой. А по осени, как времени свободного побольше стало, вернулся к своему ремеслу, к деревяшечкам. Приедет ко мне, бывало, отыщет и как начнет выкладывать из сумки свои поделочки — глаза разбегаются! Оставлял мне. Я продам, а он деньги брать нипочем не хочет. Я, говорил, с этого не разбогатею, а ты, Гена, себе хлеба купишь и отдохнешь от беготни по базарам да подворотням. Так и прожил бы Володя год тихо-мирно, если б не эти суки позорные — Филипповы!

Случилась у них неприятность — недоброжелатели одолели. Как, что — не знаю я, и не мое это дело.

— Конечно, дед, конечно! — поддакнул Аякс.

— И придумали они сделать хитрый финт ушами — обдурить всех на свете. Выставить, как будто их ограбили и теперь, кроме шкуры, снять с них нечего. А для правдоподобности Аркадию — это старшой Филиппов — побитому в больнице полежать нужно было. Пострадал, мол, от грабителей. Можно, конечно, и ему рожу свою под скалку подставить для такого дела, только мыслимо ли, этакому господину!

И вот приезжает ко мне Володя и обо всем рассказывает. Говорит, на побитье его уговорили. Водки, мол, дадут, чтобы легче перетерпеть, поколотят, портрет попортят, но без лишней вредности, а так, для неузнавания, и — в больницу на недельку. Койку в больнице уже купили. А через недельку дочь Аркадия его, как отца будто, из больницы заберет. А за это они ему денег дадут и будут долго благодарны.

Согласился ведь Володенька, согласился на свою голову!

Дед запричитал и, не удержавшись, всхлипнул. Аякс смотрел на него собачьими глазами. Даже мне, знавшей все начиная с этого момента, стало грустно.

Пока Гена тряс головой и давил пальцами глаза, Аякс, подмигнув, забрал у меня стакан и плеснул туда пальца на два. Я ногтями очистила дольку чеснока, отломила хлеба.

Выпил дед, успокоился, задышал ровно. И Аякс от него не отстал.

Я уже не опасалась за них. Аякс покрепче, ничего с ним не сделается. А дед… Процесс пошел, и от этой дозы он только болтливее будет.

— Так вот, — продолжил Гена, успокоившись, — пришел Володенька ко мне в последний раз, рассказал обо всем, назвал день, когда его убивать, бить то есть, будут, и попросил наведаться к нему в больницу на всякий случай, как будто к Аркадию Филиппову. Беспокоился все-таки, Предвидел неладное, и недаром! И у меня нехорошее чувство в середке было. Зачем, спрашиваю, тебе это нужно? Он только рукой махнул. Все так и вышло. Увидел я его еще раз уже в гробу, на кладбище. Убили Володеньку, сволочи! И убил его Димка, гад ползучий!

— Почему он? — перебила я Гену, не удержалась. Он с готовностью пояснил:

— Аркадий хоть и барин, конечно, но мужик правильный. Нет, не его рук дело. А Димка — стерва высокомерная!

В названный день я побрился, переоделся как мог, пришел в больницу, а мне и говорят: что ты, мол, старый, здесь таких и не бывало! Захолонуло во мне все, и побежал я к ним домой. А там и в квартиру подниматься нужды не было. Соседи рассказали, что ночью ограбили Филипповых, а самого убили до смерти.

Пришел на похороны. Вынесли Володю чин по чину, за Аркадия, как и договаривались с ним. Только укрыт он был с головушкой, чтоб, значит, не дай бог, не признал кто подмену. Да ветром-то платочек с лица откинуло. На кладбище уже, у могилы. Меня еле ноги удержали — как они его изуродовали! Но мне да Володеньку моего не признать! А выступают, языками молотят, будто и впрямь Аркадий перед ними лежит! Димка меня узнал, испугался, гад, кинулся как бешеный, будто и не на похоронах мы, а на улице! Еле его удержали.

Венчик слушал деда самозабвенно. Отстранившись от него и положив ногу на ногу, он опустил голову щекой на ладонь руки, упертой локтем в колено, согнувшись при этом в три погибели. Телогрейка сползла и едва держалась на нем, почти совсем обнажив костлявые плечи, но он не замечал холода.

Старый бомж, оказывается, был неплохим рассказчиком, и его выступление увлекло даже меня. Сам же он, меньше всего заботясь о производимом на нас впечатлении, просто изливал душу, очень может быть, впервые выплескивая из себя наболевшее.

— Тяжело, ребятушки, досталась мне смерть Володи. Недавно, на девять дней как раз, разнездоровилось мне что-то. С утра маялся, да и погода ветреная была, так что до кладбища добрался уже ближе к вечеру. Хоть бы для приличия дочка Аркадия с Димкой приехали туда пару цветков положить, должна же быть совесть какая-то у людей!

Постоял у могилки его, посмотрел на шкатулочку — сохранилась она у меня, — сквозь чужие венки просунул, оставил! А венки… Они ведь Аркадию куплены, живому то есть, хотел было поразбросать, да не стал. Какая теперь разница! С ними могилка нарядная, и хорошо!

Пока стоял там, на венки смотрел, понял: не будет мне покою, пока не спрошу Димку, за что они с Володей так поступили, пока в глаза его поганые не плюну. И еще Володе пообещал съездить на дачу, забрать оттуда вещи, чтобы ничего его у Филипповых не оставалось.

На даче вчера был. Приехал, а Ефимыч мне сказал: Димка, мол, тут. Вот, думаю, все одно к одному. Нагрянул к нему, стучать не стал, так вошел. Мать честная, а у него деньги по столу разбросаны, да много! Он меня увидел и спрашивает: чего, мол, старый хрен, тебе здесь надо? Ну я и выдал ему все, что хотел, одним выдохом. Выслушал он, не перебил ни разу, а после подошел да как двинет мне по маковке! Сгреб меня в охапку, здоровый бугаина, — и за дверь, носом в снег! Пока я поднимался, он напутствовал меня. Иди, говорит, пес, и помалкивай, не твоего ума это дело. Или болтай, как хочешь. За умалишенного примут. Да ты, говорит, и есть сумасшедший.

В город меня вот девонька привезла.

Аякс глянул, улыбнулся мне благодарно. Дед замолчал, повесив голову. Аякс снова обнял его. Я вернула стакан на место и, пока Венчик прикидывал, по скольку наливать, чтобы хватило еще на раз, попросила просто, глядя в сторону:

— Рассказывай, Гена, дальше.

Он, помолчав, спросил, ничуть не удивившись:

— А ты знаешь что?

Аякс, позвякивая горлышком бутылки о стакан, уверил его:

— Она знает!

— Знаю, — подтвердила я, — что вы Дмитрия из дома взяли. А вот куда отвезли и зачем — расскажи.

— Нет, не буду! — Гена ответил строго и трезво, одарив меня честным взглядом. — Дело, считай, сделано. Что до него другим. От этого они не разбогатеют.

«Как знать!» — подумала я. Они выпили и с удовольствием раскурили мои сигареты.

— Одно скажу тебе, девонька. — Дед опять стал заметно входить во хмель. — Убил Димка человека, так пусть теперь сам подохнет!

Аякс сохранял нейтральность, демонстрируя равнодушие к этой теме. Дела серьезные, а его уши — лишние по всем неписаным правилам.

Из сказанного дедом следовало, что Дмитрий еще жив и участь ему назначена незавидная. Осудил его Гена просто и сурово, и приговор вот-вот приведут в исполнение. Если уже не исполнили.

В голове живой картиной промелькнула догадка: Дмитрий, связанный и раздетый на морозе, где-нибудь в укромном месте. Хотя уже день как он попал в переплет, а дедок пока о нем как о живом говорит.

Надавить на старого? Душу я из него вытрясу, а не правду. Такие раньше на дыбе палачам язык показывали. Придется метать бисер перед бомжами.

— Спасибо за рассказ, дед, хоть и запоздал ты с ним. Доверься мне вчера, в машине, многое сейчас было бы проще.

Гена слушал, приоткрыв от волнения рот, и мелко кивал головой.

— Теперь я рассказывать буду про то же самое, но вещи тебе неизвестные.

— А может, не надо? — спросил он лукаво и быстро.

— Очень надо! — ответила я, и меня поддержал Аякс:

— Надо человеку душу распахнуть иногда, да, старый? Проветрить ее, а то затхлой станет.

— А там и завоняет! — Дед улыбнулся. — Душенька-то!

— Вот именно. — согласилась я с нелегким вздохом. — Вся эта некрасивая история началась с бандитского наезда на Филипповых.

— Да знаю я! — махнул Гена рукой. — Я ж говорил об этом.

— Говорил, да, но после похорон Володи и ухода Аркадия в подполье бандиты наехали на Веру, выставив ей тот же счет, что и отцу. Я вышла на них через третьих лиц и попросила отсрочки, поручившись за обязательность расчета.

— Тяжкий груз ты на себя взяла, Танюха!

Я послала Аяксу благодарный взгляд. Помогает он мне, старается.

— Что делать будем, отцы! — спросил, исполнившись серьезности, Вениамин.

Повисло молчание, которое, судя по упрямо сжатым Гениным губам, могло длиться долго. Его нужно было как-то нарушить, и я решилась на вопрос не по теме.

— Как ты справился с Дмитрием?

Дед сразу оживился, значит, колебался внутренне, значит, не безнадежно мое дело.

— Не я один. Помогли. Знакомый есть у меня. Афган прошел и после него не в себе слегка. Посмотришь на него — бродяга как бродяга, но стоит ему подпить — дичает на глазах, хоть беги от него. Он и Володю знал. Они не то что дружили, а уважали друг друга, это точно. Перед тем как на филипповскую дачу ехать, я сходил к нему, рассказал, куда и зачем собрался. Так, на всякий случай. Как и Володя мне. Ведь не расскажи он — так потерялся бы просто, и все. «Афганец» сразу предложил: давай, мол, грохнем гада, но я, хоть и сильно злой был, не мог тогда и думать об этом. Не мог до вчерашнего вечера. На даче мы с Дмитрием случайно столкнулись, но этот случай, считай, приговор ему вынес. Увидел я, что для него все как с гуся вода, и понял, что лучше Димке не жить. Приехал, вот девонька меня довезла, пошел к «афганцу».

Где живет Димка, я знал. Случалось раньше вместе с ним с дачи и на дачу всякую разность возить. Точнее, возил он, а я таскал.

Дверь он нам открыл сразу. «Афганец» его и толкнул чуть ли не на пороге. Повозились они немного. Словом, скрутили мы его, влили бутылку водки и пьяного уволокли с собой.

Окончание рассказа мы с Аяксом слушали, раскрыв рты. Я поражалась изобретательности старого бродяги. А как вызнала детали — заторопилась, совсем не уверенная, что застану Дмитрия в живых. Молох, в чрево которого он попал стараниями Гены, был способен уничтожить его чисто автоматически, без прямого участия человеческих рук. Но как ни спешила, а я, по-моему, сегодня весь день спешу, сдержалась, договорилась со сторожем о повторном визите. Полусотенной купив его расположение, наскоро попрощалась с бомжами, уверенная, что по возвращении найду их здесь же в худшем случае мертвецки пьяными вместе со сторожем. Вышла на воздух, в легкие сумерки раннего зимнего вечера.

Впору Богу помолиться, чтобы застать Дмитрия живым, но я вместо этого достала заветный замшевый мешочек.