ГЛАВА 5

«Ночь после трудного дня». У «Битлз» альбом такой есть с очень симпатичной музыкой. А название — прямо про мой сегодняшний денек. Хотя он не столько трудным, сколько суетливым выдался. Но и прошел не зря. Много нового добавил, пусть не до конца понятного. Всему свое время.

Я разулась и разделась, пустила в ванну воду и поставила полупустой, чтобы быстрее вскипел, чайник на газ, сотворила пару мощных бутербродов и развернула кресло лицом к телевизору, на экране которого уже строила глазки и сотрясалась в песенных потугах очередная сезонная кумирша.

Скарабей Жуков обещал мне спокойный вечер. Хоть уже четверть одиннадцатого и от вечера остался ничтожный кусочек, я намеревалась использовать его без остатка, ублажая себя отдыхом.

Запустив телевизор на неназойливую громкость и забравшись с ногами в кресло, я жевала бутерброды, слушала и смотрела, а рядом, на столике, под юбками куклы-насадки, дозревал прекрасный кофе, способный дать мне еще два часа здоровой бодрости.

Покончив с едой, перекурив и придя в состояние, когда подняться с места становится проблемой, я, преодолевая истому, потянулась, прогнувшись, как Вера в машине, и, расправив начинающее ныть от усталости тело, пошлепала в ванную.

Вода приняла меня, обволокла ласковой теплотой.

«Учитесь находить радость в простых вещах, вас окружающих. Живите сейчас!» — Это не мое. Это я где-то вычитала.

Наконец веки стали падать под собственной тяжестью. Опустив подбородок в воду, я пила кофе маленькими глотками и с удовольствием следила за рождением в груди горячего комочка, из которого вскоре должна излиться в тело бодрость, а в голову ясность.

Бодрости прибавилось, теплая вода потеряла свое расслабляющее очарование, и я возвратилась с небес на землю — выдернула пальцами ноги за кольцо пробку из скважины и, чувствуя, как по мере убывания воды тело обретает вес, в очередной раз пожалела о том, что невозможно включить музыку, скажем, щелчком пальцев.

Воображение разыгралось, и я действительно прищелкнула пальцами. Жест, если это так можно назвать, оказался волшебным.

Из комнаты донесся звонок телефона. Чертыхаясь и гадая, кто бы это мог быть, кое-как обтеревшись, выскочила из ванной.

— День прошел, Ведьма, осталось шесть! — прозвучал в трубке низкий голос. Странно, я это уже будто слышала.

— Знаю без тебя! — крикнула в запищавшую короткими гудками трубку.

От этого звонка настроение мое даже повысилось. Если позвонили, значит, не придут.

Едва я отошла от телефона, мурлыкнул звонок у входной двери. Ругнув себя, потому что нельзя быть ни в чем до конца уверенной, я обернула тело махровым халатом и, связав концы пояса узлом на животе, поспешила в прихожую. В поле зрения дверного глазка, обезображенная оптикой, маячила в коридорной полутьме физиономия Дмитрия.

Давно мы с ним не виделись! А я-то думала, что все сегодняшние хлопоты позади.

Кофе я ему не предложила. Готового не было, а так напрягаться — бежать, варить, он мне что, гость дорогой, что ли? Но тем не менее пройти и сесть позволила. Знакомый все-таки. На телевизионном экране, по случаю позднего часа, мелькали голые зады и другие интимные части женских тел, и я его выключила. Так к тому же и разговор короче получится.

Дмитрий, породистый и уверенный в себе мужчина, явно пребывал не в своей тарелке — глядел мимо, руки сжимал и никак не мог заговорить. Слегка озадаченная его поведением, я решила начать сама:

— Дмитрий, кто снабжал Аркадия золотом?

— Почему вы об этом меня спрашиваете? — насторожился он.

— Потому что вы здесь сидите, а Аркадий, согласитесь, находится далековато и обратиться к нему затруднительно.

— У меня ларьки, — начал он неохотно, — люди в них скупают у населения золото на лом.

Врал он неубедительно. Проверить его слова было элементарно, посетив ларьки, но это лишнее, потому что он врал. Аркадий имел хороший сбыт своей продукции, и обеспечить его металлом путем скупки золота ларечниками было невозможно. Я покачала головой, и он меня понял.

— Почему вы скрытничаете? — спросила сонным голосом. — Предосудительного в такой деятельности ничего нет. Тем более вся она в прошлом.

— Вы меня спрашиваете? Мне стало смешно.

— Нет, веду светскую беседу!

Ох как мне захотелось поиздеваться над ним!

— Вы пришли ко мне едва ли не за полночь, причем, заметьте, в близких отношениях мы, слава богу, не состоим, значит, нужда привела, но сидите молча. Мнетесь. Что же мне остается? А общая тема у нас всего одна.

— Татьяна, как найти гангстеров, которые терроризировали Аркадия, а теперь занялись Верой?

Вот оно что! Родственнички, посовещавшись, решили объявить вендетту! Прытко!

— Вы собираетесь наделать глупостей?

— Я хочу клин выбить клином! Мужское решение, ничего не скажешь!

— Да вы что? Нашелся герой-одиночка. На целую банду с голыми руками… Никаких координат я не дам.

— Найду сам!

— Попробуйте. А не думаете ли вы, что я дам ваши координаты этим милым ребяткам и сообщу им о вашем выходе на тропу войны?

— Это еще почему?

— Да потому хотя бы, что мне многое нужно от вас узнать. Я буду молчать после того, как получу удовлетворяющие меня ответы на несколько вопросов. Первый уже задан. Прошу!

— Да, золотом Аркадия снабжал я.

Надо же, признался! А куда же теперь деваться, господин поставщик! Испугался, голубчик, заговорил.

— И в ларьках скупали, и слитки банковские покупал. Сам и через знакомых. Здесь и в Чебоксарах. Вы удовлетворены?

— Почти,

Он был у меня в руках. Весь, с головы До ног, — как Буратино в руках папы Карло. Пропавшую из квартиры сумму Аркадий собрал для расчета с ним, и он о ней знал. Обмен ценностями не произошел. Где золото? Где деньги?

Я испытывала чувство, наверное, сходное с ощущениями гончей, идущей по горячему следу. Человеку азартнее меня на моем месте сейчас хотелось бы визжать. Так, продолжим в том же духе:

— Последняя новость, Дмитрий, касающаяся вас, Веры и Аркадия.

— Аркадия? — Он смотрел на меня настороженно, а я улыбалась, рисуясь изо всех сил.

— Из конфиденциальных источников мне стало известно, что следователь, ведущий дело о его убийстве, готовит документы на эксгумацию тела.

Пуля была отлита, и Дмитрий принял ее, раскрыв рот. Мне редко удавалась настолько беспардонная ложь.

А произведенный ею эффект удовлетворил бы самого тонкого ценителя. Потрясающе! Для начала Дмитрий, забыв о разинутом рте, по-детски хлопал глазами, потом с размаху, со шлепком уронил лицо в ладони, растер щеки и уши до красноты и только тогда сообразил, что глупит у меня на виду. Вскочил, шагнул к окну, замер, сунувшись носом в шторы и заложив руки за спину. Я ждала. Постояв так некоторое время, он обернулся. Пришел в себя — снова стал на человека похож. На молодого, крупного, симпатичного мужика.

— Как-то противодействовать можно? — спросил, слегка запинаясь. — Воспрепятствовать?

— В наше время все можно.

Я, в противовес ему, спокойна была до показушности.

— Если у вас есть человек, вхожий в городскую прокуратуру.

Еще один нажим, и я его раздавлю. Интересно, а какой от него запашок пойдет?

— У вас есть такой человек? Может быть, вы?

— Пожалуй, — соглашаюсь. — Но придется платить.

— Сколько?

— Сумму, которую компаньоны Аркадия собрали для оплаты последней партии металла.

Еще один шок. У него даже плечи поднялись.

Неожиданно, совсем неожиданно он сделал длинный шаг, падая всем корпусом вперед, и оказался вплотную ко мне. Одной рукой сгреб халат на груди, другой, всей пятерней, больно сдавил снизу подбородок и сильным тычком швырнул меня, оторопевшую, назад. В момент удара спиной и затылком о стену я зажмурилась, а когда открыла глаза, он был уже в пределах досягаемости. Одним движением откинув в стороны полы халата и коротко двинувшись навстречу, я тыльной стороной стопы, боковым ударом влепила ему полновесную оплеуху и тут же, не опуская ноги, обратным движением, мягкой частью подошвы поставила его мотнувшуюся голову на место. Второй удар был не сильнее обычной пощечины. Он осел на колени, опустился задом на пятки. Помычал, покачался, открыл глаза. Жить будет! Успокаиваясь, только сейчас заметила, что до сих пор оттягиваю в стороны полы халата, выставив на его обозрение голый живот и ноги. Черт возьми, я же из ванны! Хотя чего там, времени на рассматривание подробностей я ему не предоставила.

Шепотом выругавшись, он поднялся, с трудом ковыльнул и сел на свое прежнее место.

— Извините! — прохрипел. — Нашло на меня что-то.

— Пустяки какие! — Я была невозмутима. — Мелочь!

— И что это я так разволновался? Он тронул висок, поморщился:

— От неожиданности. Я пойду, пожалуй.

— Вы предоставляете мне возможность самой найти ответы на мои вопросы? Вы понимаете, что это невыгодно для вас?

— Почему?

Он не клиент, но очевидные вещи растолковывать приходится и ему. И это не следствие полученного удара, мозги у человека не всегда расторможены.

— Потому что в поисках ответов всегда выходишь на новые вопросы, еще более любопытные. Хотите пример?

Он не отреагировал, но было видно, что насторожился.

— Пожалуйста. — Я была сама доброжелательность. — Я только что задала вам вопрос о сумме, собранной для оплаты последней партии металла, и вы его поняли, хотя задан он был в неявной форме. Что породило новый вопрос: а почему, собственно говоря, вы так разволновались? Мне продолжить?

— И много у вас в запасе таких, — он с шумом выдохнул, — вопросцев?

— Вот так, навскидку?

Я владела собой полностью, даже весело было от осознания моего явного преимущества по всем пунктам.

— Предлагаю, ну, хотя бы еще пару. А могу больше, не сомневайтесь. Первый: меня интересует жилец на даче Аркадия, сменивший вдруг пропавшего Володю, бомжа, буквально накануне похорон хозяина.

Тошно Дмитрию до румянца, до стеклянного блеска в глазах.

— Второй: почему покойный оказался для еще одного бомжа, Гены Слипко, «братом по жизни»? Ведь именно за эти слова вы набросились на Слипко во время похорон? Странная, согласитесь, реакция, особенно для глубоко скорбящего родственника.

Навскидку хватит.

Дмитрий нагнулся, опустил голову с набрякшим, торчащим, как ручка литровой кружки, ухом, захрустел пальцами.

— А если завтра я сама отвечу на все вопросы, какие дальше последуют?

Я била его словами и попадала точно. Корежило его неподдельно. Еще б мне ответы знать, а не догадываться!

— Чего тебе нужно, Татьяна Иванова? Ого, вот мы и на «ты»? Ладно, буду считать свой удар брудершафтом.

— Кассу Аркадия, Дима.

— Не слишком ли большой кусок? — Он посмотрел на меня. — Уедем мы с сестрой. В Чебоксары уедем.

— А квартира, дачи, ларьки твои? Они здесь. Придется вернуться. Вернуться для встречи с мафией.

— Да, мафия! — Он улыбнулся, вспомнив причину, сюда приведшую.

— Расскажи мне все, Дмитрий! — по-хорошему попросила его.

— Нет, я лучше пойду.

Не понимает он пока по-хорошему. Иного мужика, не всякого, согласна, заставить двигаться в нужном ему самому направлении можно, только кнут применяя.

— Иди! — вздыхаю. — Надумаешь покаяться, выслушаю всегда. Помни об эксгумации!

На этом мы и расстались.

В ванной с пола я подняла мельхиоровую чашечку с костяными ободками по краям. Из нее еще пахло кофе.

Сейчас я была взбудоражена без всякого допинга. Сна ни в одном глазу, тело полно энергии, будто не ночь после трудного дня, а едва начавшееся утро… переживаю. Очень хотелось как следует пораскинуть мозгами, переосмыслить ситуацию, логикой проверить догадки и предположения и укрепить их уверенностью. А в конце этого процесса — попрыгать от радости, выстроив полную и, по-моему, весьма достоверную версию, и поздравить себя с хорошим темпом — один день всего лишь, а я уже близка к цели. Разумеется, мне везло сегодня, но что такое везение, как не следствие действий, основанных на четко работающей интуиции?

Но возбуждение от удачи преходяще, а завтрашний недосып, пробаламуться я еще часа два, на весь день скует тело вялостью и наградит за теперешнюю эйфорию нудной и непобедимой головной болью. Поэтому, постаравшись переключиться с рок-н-ролльного настроения на колыбельное, я уложила себя в постель. А наутро пришли сомнения. На чем, собственно говоря, я намеревалась основывать новую версию, которую вчера едва не называла открытием? На двусмысленностях старого бомжа и панике Веры и Дмитрия! И при этом едва не плясала от радости.

Занимаясь утренними делами, не требующими умственной деятельности, я обдумывала способы — по возможности простейшие — проверки моих предположений. И когда очередь дошла до макияжа, уяснила совершенно четко, что нужны мне сейчас, и нужны как воздух, два человека — Аякс и Кирьянов. С Кирьяновым было проще, и я решила начать с него. Слава богу, сегодня не выходной, не праздник, и по времени Володя должен быть еще дома. Не хочется мне сотрудника органов впутывать в это дело, представляющееся достаточно грязным для его слегка отсталых взглядов на жизнь. Но задавать вопросы Филипповым — глупо. Вчера я хитрила с ними, создавала впечатление своей сверхосведомленности, и это, судя по их реакции, мне удалось вполне.

Времени было достаточно, и, присев у телефона, я вытряхнула из замшевого мешочка гадальные кости.

2+20+31 — «Вы вступаете в полосу неожиданностей, способных привести к неприятностям, которых можно избежать лишь путем правильных и активных действий. Нерешительность заведет в тупик неудач».

Я задумалась. Иными словами, чтобы привлечь на свою сторону удачу, надо быть деятельной и рассудительной, несмотря ни на что. Активность и самообладание, значит. Заметано!

А безобразный инцидент с Дмитрием действительно как-то сблизил нас, сроднил, что ли, и переход в общении на «ты» произошел очень естественно.

Я едва не подскочила от звонка телефона. Кто там в такую рань такой бесцеремонный? После Аллы Анохиной никто не беспокоил меня еше затемно.

Вера. Покою не стало от этих Филипповых. Второй день начинается с ее звонка. Если сегодняшний окажется удачным не менее вчерашнего, что ж, я ничего против не имею.

— Татьяна, неужели эксгумация? Ага, заворошились, комбинаторы!

— А как вы узнали?

— Дима ночью приезжал, рассказал. Мне после этого кошмары снились.

— Что за нетерпение, не мог до утра подождать! — жалею я ее. — Решение в принципе пока не окончательное.

Вера помолчала, будто набираясь отваги для следующего вопроса.

— Скажите, в каких случаях производится эксгумация? Я полный профан в этой области.

Я тоже не великий специалист, но ответ требовалось дать авторитетно, даже если он лишь приблизительно будет соответствовать действительности.

— Малоприятная процедура, — подзуживаю ее для начала, — особенно для родственников.

Она промолчала.

— Эксгумация назначается, когда у следственных органов возникают обоснованные сомнения в причинах смерти или в личности покойного. Бывали также случаи, что сам покойный отсутствовал или таковым не являлся. Но к нам это не относится, не правда ли?

Вот оно! Братцу твоему вчера была отлита пуля, а тебе, подруга, — пилюля. Глотай и не жмурься!

— Скажите, воспрепятствовать как-нибудь можно? Протестовать, скажем?

— Верочка, на это мероприятие оформляется разрешение прокурора, и когда оно получено, протесты, как правило, результатов не дают. Вообще требуется согласие родственников, но в особых случаях их всего лишь ставят в известность. Ваш случай скорее всего особый.

Я импровизировала от души, потому что понятия не имела о правильном ответе, а цель имелась ясная — накалить обстановку как можно сильнее.

— Да, я все поняла, — прозвучало, будто у алтаря от невесты, венчающейся со старцем.

— Что «да, поняла»? — Я играла легкое раздражение. — Решение прокурора может отменить только суд, но это слишком долго. Все будет уже десять раз сделано. Мой вам совет — связывайтесь с братом и срочно, вы слышите, срочно принимайте решение! Он знает какое.

— Да! — повторила она со слезами в голосе и отключилась.

Мне сразу полегчало. Трудно с утра с неразмятыми от недавнего сна мозгами импровизировать на слабо знакомую тему. Вранье, то есть блеф, продолжается, и хотела бы я знать, как скоро он принесет плоды. Расколю я эту парочку или как?

У Кирьяновых долго не брали трубку. Уйти не могли — рано. Спят до сих пор? Это в будний-то день?

Подошла Нина. В самом деле спят. Пришлось извиняться. Оказывается, Володя после «Волжского берега» прихворнул и «сел на больничный». Голос его оказался низким и хриплым, как у пропойцы.

— ОРЗ, черт его дери!

— Совсем ты, старик, кабинетным стал. Скоро от сквозняков сопеть будешь.

Позубоскалив в таком духе несколько минут, мы перешли к делу.

— Хотела просить у тебя аудиенции — выписать мне пропуск в УВД, в твой кабинет.

— В чем признаваться будешь?

— В неспособности обойтись без совета и помощи подполковника Кирьянова.

— Ой! — Он рассмеялся и закашлялся. — Раз так, приезжай сюда, потолкуем. Если тебе официоз нужен, могу китель надеть. Прямо на майку.

— А фуражку не забудешь?

— Шапку, по зимнему-то времени!

Я представила, как мы с ним обсуждаем тему Аркадия под шарканье шлепанцев Нины, вопли сорванцов и завывание неисправного кухонного крана.

— Нет, Володя, только в четыре глаза. Тема острая, подумать придется, извини, но болельщики и индейцы нам не нужны. Поэтому, если в состоянии, то не отъедешь ли со мной на часок, не более? Я на машине, так что из тепла в тепло, хвори себе не добавишь.

— Давай! — согласился он без колебаний. — Жду наготове.

Совсем настроившись на выход, я обошла квартиру, комнату за комнатой, определяя хозяйским глазом, все ли в порядке. Не люблю, возвратившись уставшая от дневных хлопот и далеко не всегда в хорошем настроении, обнаруживать лишние следы своей вчерашней жизнедеятельности в неподходящих местах. Невольно и недовольно начинаешь саму себя поругивать, а это не дело. С собой надо дружить. И со вчерашней, и с завтрашней.

Володя дожидался в прихожей, уже полностью одетый. Едва открылась передо мной дверь, как он шагнул наружу, гримасничая и приговаривая вместо приветствия:

— Едем, Танюха, едем!

Из-за его спины раздавалось раздраженное ворчанье Нины и детский рев.

— Говорю ж тебе, ненадолго! — возмущенно бросил через плечо и, шмыгнув носом, закрыл дверь.

— Идем скорей!

Мы галопом спустились вниз, на едином вдохе, а выдохнули только в машине.

— И ты такая будешь! — проговорил, хмурясь. — То в пятки впору целовать, ангел без крылышков, а то — кобра хищная!

— Буду! — пообещала, посмеиваясь.

— Что за дело у тебя, выкладывай! — торопил, в твердом намерении выполнить обещание, данное жене.

— Подожди!

Не люблю, если есть возможность иного, вести в машине деловые разговоры. Вчерашний день не показателен" там вариантов не было.

Ханыги в зимнее время распить бутылочку забираются в подъезды или подвалы и делают это на ходу — чем скорее, тем лучше. Нормальные люди идут в бар или на кухню и не торопятся.

Мы с Кирьяновым — люди нормальные, время нас сейчас не давит и разговаривать на ходу не будем. А от семейных впечатлений он через пять минут избавится.

В бар я его и привезла. Симпатичный, темно-зеленый подвальчик с несколькими столиками, блестящей стойкой, пестрой батареей бутылок и сияющими кранами пивного источника.

Володя взял мне кофе, себе подогретого пива, и мы забрались в ближний угол, потому что дальних углов в этом помещении не было.

— Долго ты меня интриговать будешь? — спросил, когда мы устроились. — Выкладывай. С Жуковым что-нибудь не так, как хотелось?

— С Жуковым я надеюсь самостоятельно разобраться. Кстати, твою фамилию я ему не называла.

— Напрасно, был бы покладистей. «Не напрасно, — думаю, наблюдая, как он в пену дует. — С Жуковым, если что не так пойдет, ты у меня, дружище, будешь козырем из рукава».

— Разборка с Филипповыми дошла до предела.

Он нахмурился, припоминая.

— Это с дочкой ювелира, что ли?

— И с ее двоюродным братом. И, пожалуй, с самим покойным.

Володя погрузил губы в пену, добрался до живого и с удовольствием глотнул. Вытерся ладонью и проговорил:

— Не понял.

— Извини, излагать подробности — займет слишком много времени. Обрисую всю картину в целом, в общих чертах. Ладно?

Кирьянов обнял пальцами бокал и приготовился слушать.

Я допила кофе, отодвинула чашку и принялась за версию, выстроившуюся у меня прошлым вечером:

— Продолжением того, что ты знаешь, Володенька, является погребение на нашем городском кладбище не Аркадия, нет, а бомжа, работавшего и жившего на даче Филипповых в последние месяцы. Он, по всей видимости, был одной комплекции с ювелиром, а лицо покойного, как ты помнишь, было сильно изуродовано побоями. К тому же во время похорон его голова и лицо во избежание шокирующего впечатления были прикрыты. В этом причина того, что у окружающих, а среди них могли быть люди хорошо с ним знакомые, сомнений в его личности не возникло. Толчком к развертыванию всей истории послужил «наезд» рэкетиров, после которого Аркадий, забрав у компаньонов деньги якобы для оплаты очередной партии золота, скрывается с глаз долой, а его родственники запускают спектакль со смертью бомжа и ограблением квартиры. Касса ювелира, естественно, уплывает вместе с ним. Соучастники в убийстве бомжа, вернее, в избиении его до полусмерти — Аркадий и Дмитрий или кто-то из них единолично.

Воссоединение Филипповых на новом месте после продажи здешней их недвижимости — это, должно быть, планируемый ими финал. При таком исходе семейство становится даже богаче, а компаньоны и мафия выглядят круглыми идиотами.

Кирьянов допил пиво и взял еще. От кофе я отказалась. Бармен за стойкой, с интересом нас поначалу разглядывавший, нацепил наушники и, протирая бокалы, ритмично подергивал белобрысой головой. То ли такт проявлял, то ли действительно потерял к нам интерес.

— Чего ты добиваешься, Татьяна? — спросил Владимир после короткого раздумья.

Резонно!

— Две задачи передо мной, товарищ подполковник, обе первые, без вторых. Бандиты перенесли свои рэкетирские потуги на Веру — я хочу найти способ оставить их в дураках. И надо суметь скачать с Филипповых деньги, вынутые ими из карманов компаньонов. По мафии план действий пока не сформировался. А Филипповых я думаю придавить телом похороненного вместо ювелира бомжа. Ошибаться здесь нельзя, и мне очень хочется найти по-настоящему надежные факты, подтверждающие мою версию.

— Та-ак! — Владимир шевелил мозгами, позабыв о пиве. Мозги в этой голове были, и я смотрела на него с надеждой.

— А ты не хочешь помочь официальному следствию? — В его глазах мерцали лукавые искорки.

— Нет, — ответила я, слегка удивленная таким поворотом.

— А если бы это тебе было выгодно?

— Каким образом?

— Эксгумация! — произнес он почти по слогам.

Я рассмеялась:

— Промах, мистер Холмс, мимо!

— Почему? Что может быть надежней запротоколированных результатов идентификационной экспертизы?

Зная, как трудно заставить его изменить мнение, мне от бессилия захотелось скрести ногтями стол.

— Мне-то от этого какая польза?

— Не понял! — мотнул он умной головушкой.

— Володенька, ты действительно болен, и пиво тебе надо пить горячим, чтобы не навредить себе.

— Фу, какая гадость! — Он поморщился, благополучно сбросив с себя подполковничью личину.

— Официальное следствие, — я придвинулась к нему ближе, — пока не докопается до этой могильной рокировки, устойчиво будет придерживаться версии, что Филипповы — пострадавшая сторона, и станет искать несуществующих налетчиков, как черную кошку в темной комнате. Со временем и с отъездом Филипповых в иные города и веси дело утратит остроту и скорее всего перейдет в заурядный «висяк». Права я, как ты думаешь?

— Возможно. — Владимир согласился через силу. — Давай другой вариант, чего время тянуть?

— Рано! — умеряю его ретивость. — Этот вариант Филипповыми спланирован и устроил бы их как нельзя лучше. Но есть я, Татьяна Иванова!

— Очаровательная женщина, прозванная в определенных кругах тарасовского населения Ведьмой за незаурядные личные качества.

Он посмеивается надо мной. Что ж, поделом. Не выпячивайся, Татьяна Иванова, даже когда имеешь для этого основания.

Сделав вид, что пропустила его подначку мимо ушей, продолжаю дальше:

— Теперь предположим, что я имею достоверные доказательства того, что в могиле Аркадия нет. И официальное следствие не путается под ногами. В этом случае я спокойно, не блефуя нисколько и не рискуя, шантажирую Филипповых, вытрясаю из них деньги и теряю к семейству интерес. Передаю деньги компаньонам и праздную победу. Ваше же ведомство, работай оно по этой версии, выкопает тело, разыщет Аркадия, это не сложно, арестует его вместе с Дмитрием, в первую очередь за действия, повлекшие смерть человека, так это будет называться, и посадит компаньонов за попытку незаконного обогащения.

— Я с вымытой шеей остаюсь один на один с мафией, на которую, в лучшем случае, замахнутся, и только.

— Спасибо тебе за готовность помочь, но придумай что-нибудь еще.

— Надо найти Аркадия.

Это мне нравится больше, но не может же частный сыщик организовать всероссийский розыск!

— Скорее всего он в Чебоксарах, — сообщаю я, — но, сам понимаешь, не могу я ехать туда, разыскивать, тратить время в глупой надежде взять у него записочку к родственникам с распоряжением выдать подателю сего энную сумму наличными.

— Да, явись ты, он оттуда уедет и станет ветром в поле.

И тут Володю осеняет. Я люблю в такие моменты находиться рядом с ним. Его лицо прояснилось, разгладились морщины на лбу, засияли глаза, он будто выше стал.

— Что ты все — касса, касса! С толку ты себя сбиваешь этой кассой!

Вот выдержка у человека!

— Выкладывай, — требую, сверля его глазами.

Он пьет пиво и посмеивается надо мной, как над девчонкой.

— Не кассой единой жив человек! Кроме этой кассы, пованивающей криминалом, у каждого из Филипповых должен быть нормальный, здоровый счет в банке. У Аркадия, заметь, тоже. Дело в том, — он наклоняется ко мне, теперь мы сидим, почти касаясь лбами, — что хозяева банковских счетов не склонны забывать об их существовании. И меняя место жительства…

— Отлично! — восторгаюсь я. — Просто до гениальности!

Он, довольный, откидывается на спинку стула и возвращается к пиву.

— Да, но существует тайна вклада, — остываю я почти мгновенно.

— Нет ничего тайного, что не стало бы явным! — Володя торжественно поднимает палец. — На все есть своя техника.

Я смотрю на него с надеждой.

— Ты сможешь узнать, куда переведен счет Аркадия?

— И Веры, и Дмитрия тоже, — добавляет он уверенно. — Ты говоришь о Чебоксарах?

— Скорее всего туда, потому что…

— Почему — это вопрос второй. Думаю, что смогу узнать, не приходили ли их счета в Чебоксары. Пойдем!

Задача была определена, и у Владимира зачесались руки. Я отвезла его домой к жене, детям и телефону, пообещав оплатить счета за предстоящие междугородные переговоры. Он попробовал обидеться, но, хорошо поцелованный на прощание, оттаял и заверил, что найдет меня сразу, как только дело начнет проясняться.

Попрощавшись с Володей, я достала свой сотовик:

— Алло, Вера, это Татьяна Иванова, Что вы с Дмитрием решили?

— Решили… Пропал Дмитрий, Таня. Я рехнусь от всех этих происшествий!

— Вчера вечером он заехал, взял деньги и отправился пить куда-то. Сегодня, после моего к вам звонка, я кинулась его разыскивать, домой к нему ездила, по ларькам — не нашла! Никто его не видел, ни к кому не заходил, не звонил. Я скоро сойду с ума!

Выспросив у нее адрес брата — по городским меркам далековато оказалось, — я велела ей, все бросив, ехать туда, пообещав вскоре быть сама.

Я ехала по адресу, названному мне Верой, полная решимости действовать и заставлять вертеться других.

Первое, что попалось мне на глаза, едва я въехала во двор дома Дмитрия, — его машина, стоявшая у вала убранного с детской площадки снега. Голова включилась не сразу, и я было почувствовала радость, представив, что он наконец вернулся с затянувшейся гулянки.

Остановилась неподалеку.

Капот «десятки» холоден, стекла тоненько заиндевели, вокруг по снегу отпечатки детских и собачьих следов.

Осторожно постучала ногами по колесам, заглянула в салон — на приборном щитке мигал красный огонек сигнализации. Машина поставлена здесь по крайней мере ночью. Глупо, конечно, находясь за рулем, отправляться пить водку.

Огляделась — Веры нигде не видно. Должно быть, подгоняемая жаждой деятельности, я здорово опередила ее, вынужденную добираться сюда общественным транспортом. Неожиданный тайм-аут.

Что-то насторожило меня, какая-то не дошедшая пока до сознания мысль, связанная с машиной во дворе и пропавшим ее хозяином. Прогуливаясь вдоль дома, я перетряхивала это сочетание всевозможным образом, пока в голове не пошел процесс прояснения.

А начался он с недоумения. Дмитрий прибыл ко мне за оплеухой и адресом мастерской не безлошадным, это доказательств не требует. Вера или дожидалась его в машине, или от меня он направился к ней, это тоже очевидно — и с ее слов, и по ее информированности о содержании нашего разговора.

Сомневаюсь, чтобы Дмитрий ушел в подполье и бросил сестру на произвол судьбы, зная, что судьба будет к ней не ласкова. Но тем не менее он отсутствует и пока бездействует. Значит, случилось что-то непредвиденное. С ним случилось. И права Вера, бьющаяся с утра в тревоге о телефонный аппарат, — пропал Дмитрий так, что нет его нигде.

Кстати, и Веры что-то не видно. За это время сюда пешком можно дойти.

Я огляделась еще раз — ничего нового.

Подожду, ладно. Приедет. Ничего с ней случиться не должно. А если терпение кончится, его уже немного осталось — время дорого, сама вскрою квартиру Дмитрия к чертовой матери! Хоть тресни, надо убедиться, что вернулся он ночью домой. Домой, коль скоро машина его здесь! А что дальше — посмотрим, подумаем!

Я ковыряла сапогом снег у подъезда, на двери которого среди прочих значился нужный мне квартирный номер. Я чертила прутиком звезды на снегу и внутри каждой рисовала человека, располагая конечности по лучам. Я считала окна в этажах и вычисляла общее их количество, а Веры все не было. Нетерпение во мне росло, увеличивалась тревога, и это не могло продолжаться до бесконечности.

Прихватив из машины набор необходимых мне сейчас инструментов, я вошла в лифт и отправила его на нужный этаж, а доехав, сообразила, что слегка ошиблась, и когда затопала вверх по лестнице, в тишине пустой лестничной клетки прозвучало неожиданно:

— Татьяна!

Она сидела на верхней ступени лестничного марша, подвернув под себя полы длинной шубы, и улыбалась мне навстречу.

Яркие губы на бледном лице. Глаза жалкие настолько, что приготовленная для нее ругань комком застряла в горле и вылетела наружу приступом кашля.

— Татьяна, а я жду, жду! Она поднялась мне навстречу.

— Жду, жду! — передразнила ее, все-таки не сдержавшись. — Я тоже!

И, осознав нашу обоюдную глупость, буркнула, чтобы не рассмеяться:

— Показывай, где?

Не хотелось смотреть на нее, обрадовавшуюся мне, как спасительнице.

Дверь квартиры оказалась обычной, с единственным и тоже обычным врезным замком. Я, признаться, боялась увидеть на ее месте изделие из стали, а с такой долгой возни не будет.

Вера с изумлением смотрела на связку отмычек в моих руках. Отобрав подходящие, я пристроила их в скважину, и не более чем через минуту дверь под легким нажимом плеча подалась вовнутрь.

— Зачем так? — обрела она голос. — У меня ключ есть.

— Что за идиотство!

Я почти ненавидяще глянула, сдерживаясь изо всех сил. Даже не крутнула пальцем у виска.

В квартире было душно и дурно пахло.

— Двери прикрой! — проговорила я, не оборачиваясь. — И ни к чему, кроме дверной ручки, не прикасайся!

А встав на пороге комнаты, добавила, но уже по инерции:

— Лучше всего засунь руки в карманы.

Увиденное стоило потраченного времени. Лежащий на боку стол, разбросанные стулья, собранный с угла в гармошку палас и рвотная грязь на нем. На оголенном линолеуме небольшая, ровная лужица почерневшей крови, возле порога — пустая бутылка из-под водки и неподалеку от нее, в стороне, пистолет Макарова.

— Стой на месте! — рявкнула, услышав шорох за спиной.

— Что там? — простонала Вера, не пытаясь, однако, заглянуть в комнату.

— Что, что!.. — передразнила ее еще раз. — Запри дверь.

И, услышав сзади звяканье ключа о замочную скважину, шагнула, подхватила с пола пистолет и, щелкнув предохранителем, быстро сунула его во внутренний карман.

Не нужно Вере о нем знать. Не нужно видеть. Если розысками Дмитрия вдруг придется заниматься не мне, а милиции, то пистолет на полу комнаты — предмет уж вовсе неблагоприятный.

Но — ай да Дима!

Я сдвинулась в сторону, чтобы Вера наконец смогла увидеть это безобразие. Пока она переживала состояние столбняка, я рассматривала наши отражения в стеклянных дверцах книжного шкафа. Не понравились они мне. Подумаешь, две шокированные аристократки, одна — в коже, другая — в мехах, попавшие на выставку отбросов.

Порога комнаты мы так и не переступили. То есть Вера все-таки двинулась, но я попридержала ее за рукав. Ни к чему нам следить в помещении, где, возможно, придется работать криминалистам. Да и вообще надо выматываться отсюда чем скорее, тем лучше.

Погрозив Вере пальцем и спрятав ладони в рукава, я обошла квартиру, осторожно заглядывая повсюду. Вторая комната, кухня, ванная и туалет имели вполне нормальный, полубезалаберный вид жилья одинокого мужчины. Ничего примечательного. Во всяком случае, на виду.

Вытолкав Веру из квартиры, я тщательно протерла дверные ручки, стирая с них наши отпечатки пальцев. Делать нам здесь было больше нечего.

Во дворе от перенесенных волнений с Верой приключился легкий мозговой шок. В состоянии отупения она направилась было к машине брата, и мне пришлось силой менять курс. Для приведения ее в чувство пощечин не потребовалось, пришла в себя быстро. После хорошего рывка за руку глянула уже совсем осмысленно, по крайней мере возмущенно, и самостоятельно полезла в «девятку».

— Домой? — спросила я, выруливая со двора.

— Да.

— А после?

— На вокзал, за билетом.

«Вот как! — думаю про себя. — Дело!»

— Таня, его убили? — шелестит Вера голосом. Оставляю вопрос без ответа, потому что сама пока не имею твердого мнения на этот счет. Но случайностей здесь, неожиданностей тех же может быть сколько угодно.

Первое, что сделала Вера, оказавшись у себя, — выволокла из какого-то угла огромную сумку, расправила ее и, распахнув дверцы платяного шкафа, замерла перед ним в задумчивости.

Первое, что сделала я, оказавшись у нее и дождавшись ее неподвижности, — потребовала чашку кофе покрепче. Это было ей в досаду, ясно, потому что перебивало азартно начатые сборы.

В конце концов после колебаний она, вняв хозяйскому долгу, отправилась на кухню, а я, прикрыв шкаф, уселась ее ждать.

Появившись в дверях с кофейником и чашками, она увидела совсем иную Татьяну Иванову.

— Так вот, про Дмитрия…

Голос мой звучал низко и ровно, почти без интонаций.

— Из дома его взяли живым.

Ее брови поползли вверх.

— Но в плохом состоянии.

Я налила кофе себе, ей и добавила:

— Скорее всего без сознания.

— Почему вы так думаете?

Насчет «почему» мне было ясно. Неясно пока другое: кто мог взять Дмитрия, этакого бугая, всего при помощи газового баллончика, судя по вони в его квартире, и небольшого кровопускания? А водка, бутылка пустая у порога комнаты, это номер старый — пьяного тащить по улице легче. И рожа битая у прохожих не вызывает большого интереса.

— Кто?

И тут интуиция выдала мне такое, что я неожиданно для себя рассмеялась, немало изумив насупленную Веру. Из подсознания во всей красе выплыло имя: «Слипко Гена».

А что? Старик решил-таки требовать должок за убиенного «брата по жизни». Если судить по той ловкости, с которой справились с Дмитрием, тому и пистолет не помог, то участь ему приготовили нехорошую. Приготовили — потому что дед не один был. Один на даче он получил в ухо и ушел, утершись, а здесь действовали наверняка, все предусмотрев. Не прибили на месте — это обнадеживает, но не слишком — скорее всего решили дать жертве помучиться, ведь мучился же упокоившийся за Аркадия! И тут я остро, до ледяного колотья в груди, почувствовала, как дорого теперь время. Обернулась к Вере, все еще страдающей от возмущения.

— Езжай, Вера, в Чебоксары, — сказала ей весомо и убедительно, — не путайся больше под ногами у меня и брата. У нас с ним дела разные, но заботы одни.

Я подняла ее, оторопевшую от такой вольности, под мышки и, глядя в глаза, пообещала:

— Я буду пытаться его спасти. Если не поздно…

— Вы сообщите?

А жива-таки в ней душенька, беспокоится.

— Я номер паспорта оставлю. До востребования, на главпочтамт…

— Не сообщу. Если получится — приедет скоро сам.

— Ладно! — согласилась она.

Перед уходом я достала из угла большую сумку, опустила ее на середину комнаты, открыла дверцы платяного шкафа.