Глава 6

Проснувшись, позавтракав и на всякий случай изменив прическу и цвет волос — надела баклажановый парик-каре, — я спустилась вниз, к машине, оставленной не на стоянке, а у подъезда. В надежности новой сигнализации я была уверена, поэтому не очень-то опасалась найти свою «девяточку» без недавно купленных шипованных «сапожек».

Для начала я решила поехать к дому Сомова и заняться очень кропотливым делом, которое из-за своей кропотливости мне и не нравится, — нужно было опросить как можно больше соседей, которые могли видеть, как в подъезд, где живет Сомов, вносили что-то странное. А в том, что Инну Гольстер именно вносили, я почти не сомневалась. Собственными ногами она вряд ли бы пошла к Сомову в сопровождении убийцы. Хотя вероятность такой версии я не исключала окончательно. Просто взяла ее на вооружение, но проверять пока решила первую.

Опрос начала с бабулек, сидящих около дома всегда, за исключением темного времени суток и часов, которые они проводят за внимательным просмотром телесериалов.

Среди аборигенок особо выделялась старушка в смешном плюшевом берете, который она носила, наверное, еще в сталинские времена. Она лихо заломила его на затылок, обмоталась огромной шалью, облачилась в высокие валенки с блестяще-черными калошами и, несмотря на осень, нарядилась в искусственную шубу. Я не ожидала, что около такого дорогого дома увижу столь бомжеватую на вид особу. Но, несмотря на природную брезгливость и стойкое отвращение к любым признакам нищеты, я все-таки отважилась подойти к хмурым бабкам.

Первая их реакция на мой вопрос о том, вносил ли кто в дом кули, ковры, мешки или еще что-то крупное, была почему-то странной:

— Нет-нет, ничего не видели, ничего не слышали.

Разговор явно не клеился. Бабульки, боящиеся, казалось, даже собственной тени, напрочь отказывались напрягать мозги для того, чтобы припомнить тот вечер, о котором я их спрашивала. Тогда я изменила вопрос:

— А вы не видели красивую девушку с длинными черными волосами? Не знаю, какая на ней была верхняя одежда, но эта девушка должна была вести себя странно. Например, она могла качаться из стороны в сторону. Наверное, ее кто-то поддерживал, с трудом заводил в подъезд… Ничего не припоминаете?

— Да не видели мы ничего! Чего ты к нам привязалась?

Не вытерпев, я решила применить «принцип кнута», то есть сунуть под нос вредным или бестолковым бабуськам свое ярко-красное удостоверение. Я знала, что эта уловка наверняка подействует. Красные «корочки» действуют на наших граждан так же, как властные руки гипнотизера, способного из любого человека сделать покорного барашка.

— Я не из простого любопытства вас спрашиваю. Я из милиции, расследую дело об убийстве. Противодействие следствию карается законом.

Конечно, сказав это, я рисковала тем, что бабульки свалятся с ярко покрашенной скамейки, держась за грудь в районе сердца. Но старушки оказались намного крепче, чем я ожидала.

— А! Ну так бы сразу и сказала, что ты представитель власти… А то рассказывай тут всем подряд. А потом девчонок убивают… — пробасила бабка в плюшевом берете.

— Так вы, значит, знаете про это преступление?

— Конечно. Все видели. Как милиция приехала, как труп выносили.

— А как Инна оказалась в квартире Сомова, вы случайно не видели? — продолжала допытываться я.

— А вот этого не видели, — отчеканила старушка в берете и натянула его на глаза.

— Жаль… Если бы вы что-нибудь вспомнили, то могли бы помочь узнать, кто же убил несчастную девушку, — сказала я, напирая на жалость и чувство долга, которое у представителей старшего поколения развито намного больше, чем у молодежи. В этом я много раз лично убеждалась.

— Федор может знать, — еле слышно пробубнила самая неразговорчивая, от которой до сей поры я не слышала ни единого слова.

Бабки удивленно посмотрели на «тихоню». Они, похоже, понимали не больше моего.

— А какой такой Федор? — спросила старушка в берете.

Бабуськи, как видно, только недавно начали сидеть на одной лавочке, поэтому рассказывали друг другу далеко не все новости, которые им удавалось раздобыть за день.

— С первого этажа, из седьмой квартиры. Он все время в окне торчит. Может, он что и видел. — И, как бы в подтверждение своих слов, тихоня кивнула в сторону окон, рядом с которыми мы сейчас и находились.

Молчаливая старушка была права. На нас были устремлены два внимательных глаза, наполовину прикрытых густыми и уже изрядно поседевшими бровями. Не мешкая ни секунды, я вошла в подъезд и позвонила в квартиру под номером семь.

Федор Степанович оказался очень интеллигентным старичком. Он, вероятно, не только наблюдал за нами, но еще и слышал весь разговор. Ломаться Федор Степанович не стал, потому что сразу заговорил о деле:

— Видел я эту девочку. И эти старые кошелки видели, только не помнят уже ничего.

— А с чего вы это взяли? — удивилась я.

— Они сами же сидели и осуждали ее: видите ли, пьяная напилась, идет — качается из стороны в сторону. А я-то сразу понял, что не сама она идет, а ведут ее. Какой-то хмырь с ней был. Под руку все держал. Боялся, наверное, что убежит. Хотя бежать-то она, скорее всего, не могла. У нее глаза почти закрыты были. Шла, как будто спала на ходу.

— Спала?

— Ну да, я смотрел на нее и вспоминал своего внука. Он уже взрослый, а в детстве, бывало, встанет, а проснуться-то забудет. Так и ходит, как лунатик.

Слова Федора Степановича подтвердили мое предположение о том, что Инну Гольстер подвезли к дому Сомова уже в ненормальном состоянии. Она не могла контролировать свои действия, поэтому Федору Степановичу и запомнилось, как Инну вводили в подъезд.

— Федор Степанович, а вы не путаете? Вдруг мы говорим о разных девушках?

— Фотография у вас ее есть?

— К сожалению, нет, но, наверное, мне удастся ее раздобыть.

— Не надо, я и так знаю, что это та самая — убитая. Инна ее зовут, точно. Инженера, к которому она приходила, я тоже знаю.

— Но ведь он совсем недавно в этом доме живет. У них в квартире даже мебель не распечатана, — удивилась я и уже начала сомневаться в правдивости показаний старика. Склероз, наверное, берет свое и в случае с Федором Степановичем.

— Вы меня за выжившего из ума не принимайте, — как бы прочитав мои мысли, строго одернул меня Федор Степанович. — Я прекрасно знаю, что здесь Сомовы недавно живут. Но дело в том, что мы и раньше были с ними соседями. Я с Иннокентием разговаривал, ведь когда-то тоже на заводе работал, технологом. Так вот, когда он переехал, я встретил его, помог даже какой-то чемодан занести. А тут эта Инна повадилась чуть ли не каждый вечер приходить. Все время в разных нарядах. Но у меня память-то ого-го! А Кеша-то от нее, похоже, прятался. Например, я знаю, что он точно сейчас дома, а дверь не открывает. Вот так-то. Не только бабы от мужиков прячутся, но и наоборот.

— Может быть, жена Иннокентия не открывала?

— Нет! Она вообще домой не раньше десяти вечера возвращалась. Очень деловая такая, загруженная работой. А Кешка-то хороший парень. Не убивал он ее.

— А кто же?

Дед ухмыльнулся, услышав мой дурацкий вопрос.

— А это не мое дело. Вот вы и ищите, кто этот зверюга. Такую красавицу порешил…

— Федор Степанович, а как вы думаете, тот самый, как вы выразились, хмырь не мог убить Инну?

— Не знаю, я на кофейной гуще не гадал. С виду вроде бы он ничего, приятный во всех отношениях. А кто на самом деле, бог его знает.

Когда я убедилась, что выжала из этого серьезного дедушки, похожего на тайного агента ЦРУ, всю известную ему информацию об Инне, я решила проверить, есть ли у Федора Степановича хотя бы малейший намек на дар художника-портретиста.

— Нет, рисовать я, конечно, не могу, — отшутился старик, — но вот описать постараюсь. Этот тип высокий, стройный, прямо как на картинке, одет в длинный кожаный плащ, в золотых очках.

— А какие у него волосы?

— Насколько я помню, темные, но не черные. Скорее, темно-русые. Но больше всего мне запомнились его щеки.

— Щеки? Вы же сказали, что он стройный!

— Да, очень подтянутый молодой человек. Но щеки его мне запомнились потому, что были очень румяными.

— Федор Степанович, я просто поражена. У вас феноменальная память на детали.

— Не на детали, милая моя, а на лица. Но вот зрение сейчас уже подводит. Поэтому-то глаза или нос, например, этого красавца я тебе, конечно, описать не смогу. Но щеки у него действительно румяные. Я еще подумал о том, что на улице не мороз, а он вишь как разрумянился-то.

— Ой, Федор Степанович, — любезничала я со стариком, который, по всей видимости, очень любил общаться с людьми, но не имел возможности часто выходить из дома, — вы мне так помогли! А вы случайно не знаете, эта парочка пешком пришла к вашему дому или приехала на какой-то машине?

— Это как же я не знаю? Еще как знаю, — всполошился дед. — Приехали они на красном джипе. У меня сын такой мечтает купить, да денег столько не заработал.

— Красный джип… — повторила я вслух и собралась было прощаться с интересным дедом.

Но он, как оказалось, сказал еще не все, что знал:

— Да, большая такая машина. Номер-то целиком я не разглядел, грязно больно на улице было. Но, кажется, там были цифры семь, три и еще одна тройка. Да, точно.

— Вы и это даже запомнили! Спасибо, это очень ценная информация.

Мы посмеялись, распрощались, и я вышла из квартиры Федора Степановича, воодушевленная на дальнейшие поиски настоящего преступника, пообещав деду, что обязательно доложу ему о результатах моего расследования и все сделаю для того, чтобы освободить Иннокентия Сомова.

Идя к машине, я думала о том, что и сама не страдаю провалами в памяти и так же, как Федор Степанович, могу гордиться своей феноменальной способностью запоминать вещи, на которые другие люди не обращают ни малейшего внимания. Именно эта черта часто помогала мне при раскрытии многих дел. Надеюсь, она не подведет меня и на сей раз.

Уже сейчас, выслушав показания старика, я вспомнила два очень важных факта. Во-первых, такой неописуемый румянец, о котором говорил Федор Степанович, совсем недавно я видела на щеках одного моего нового знакомого — Виктора Заревича, заместителя Гольстера. Во-вторых, только вчера я столкнулась с джипом, по описанию схожим с тем, о котором говорил наблюдательный дед. Эта машина была тоже красного цвета, но что самое интересное — в ее номере присутствовали те же цифры, что и в номере той, на которой приехал потенциальный убийца Инны Гольстер.

Сопоставив между собой два этих факта, я пришла к выводу, что вчера была полной дурой, а, впрочем, таковой являюсь и на сегодняшний день, поскольку пребываю чересчур уж в расслабленном состоянии. Нужно собраться, перестать отвлекаться на посторонние вещи и не верить первому встречному на слово, так, как я это сделала вчера, развесив уши и слушая лепет Сергея.

Да, теперь-то я точно знаю, что вчерашняя авария — никакая не случайность. Впрочем, в случайности я вообще никогда не верила, особенно в такие странные.

Я бешено неслась по дороге, рискуя нарваться на строгих мужчин в дутых куртках, вооруженных полосатыми палками и невероятно громкими свистками. Но, к счастью, мое лихачество снова сошло мне с рук. Больше всего меня взбесило то, что я оказалась такой наивной простушкой, не раскусив Сергея, который на самом деле, может быть, вовсе и не Сергей. Ведь и дураку понятно, что он кем-то послан. Ясна и его цель — следить за мной, установить личный контакт. А когда этот гад увидел меня — а внешними данными, как известно, меня бог не обделил, — ему, наверное, захотелось, чтобы общение стало не только личным, но и более тесным. Хорошо, я вовремя пресекла это безобразие.

Ворвавшийся в мои размышления звонок сотового неизвестно по какой причине напомнил мне последнее гадание на «костях». Мне стало понятно — опасность, которую они пророчили, будет исходить именно со стороны Сергея. Поэтому, услышав в трубке его голос, такой елейный, какой может быть только у самого льстивого человека, я не удивилась, сразу же внутренне собралась и решила играть выбранную мною роль до конца. Естественно — до победного.

— Здравствуй, Танюша, узнала меня?

— Конечно-конечно, Сережа. Как я могу не узнать своего спасителя?

— Ну ты загнула, милая. Я же сам виноват в аварии. Нечего было лезть напролом и портить машину такой красивой женщине.

Я захихикала, как самая набитая дура. Думаю, мое поведение должно было усыпить бдительность «врага», в каковые я безоговорочно записала этого неприятно слащавого нового знакомца.

Разговор продолжался в том же дурацком духе. Естественно, от меня требовалось встретиться в ближайшее время. Он, видите ли, ужасно соскучился и хочет со мной поболтать. Как будто не может найти девочек для увеселения…

Сергей предлагал мне возможные варианты проведения сегодняшнего вечера. Мы могли пойти куда угодно, лишь бы я только согласилась на эту встречу. Но я оказалась непреклонной, ссылаясь на завал в работе и вообще плохое самочувствие. Уж что-что, а приврать я умею.

— Так, значит, ты сейчас домой, Танечка? — совсем отчаявшись получить мое согласие, спросил Сергей.

— Да, а куда же еще я могу поехать в таком состоянии? Я не выспалась, голодная. Самое время отдохнуть.

— Вот и правильно, поезжай домой, а я тебе завтра перезвоню. Но тогда ты уж не отвертишься.

Давай-давай, звони… Так прямо я тебе и доверюсь… Но больше всего в этом разговоре меня заинтересовало то, что Сергей два или даже три раза переспросил, действительно ли я направляюсь домой. В конце концов, он мне не муж и даже не любовник, поэтому не имеет никакого права интересоваться моим ближайшим маршрутом. Такое любопытство выглядит более чем странным, особенно если его проявляет человек, с которым я знакома чуть больше одних суток.

Но, сообщая, что направляюсь сейчас именно домой, я не соврала. И впоследствии очень пожалела об этой своей честности. Нужно было сказать, что еду по делам или к подруге. Мало ли куда еще может отправиться такая обаятельно-привлекательная мадам, как я?

Снова начался дождь, и когда я подъезжала к дому, «дворники» мотались по лобовому стеклу со страшной силой. И все равно едва успевали сбрасывать с него воду. Это еще больше раздражало мои и без того растревоженные нервишки.

Я достала зонт и, как антилопа с повадками кенгуру, скачкообразно добралась до порога своего подъезда. Закрывшись зонтом, я практически ничего вокруг не видела, но один человек все-таки привлек мое внимание. Мне даже вдруг показалось, будто это Сергей. Я резко опустила зонт влево, но мелькнувшей фигуры уже не было видно. Решив, что Таня Иванова дожила до того периода, когда от страха и волнения ее начинают мучить зрительные галлюцинации, я снова спряталась под зонт и вошла в подъезд.

Сложить зонт так, как это делают нормальные люди, мне не удалось. А вернее — мне просто не дали этого сделать. Как ни банально, я стала жертвой нападения, причем нападения самого подлого. На меня накинулись сзади, схватив за горло. Что было потом, помнится с трудом, поскольку я действовала быстрее, чем способна мыслить. В результате нападавший оказался лежащим на полу, а я стояла над ним, держа металлическое острие зонта над его животом.

Да, это был Сергей. Я вырубила его так, что он, вероятно, надолго потерял сознание.

— Кто же тебя послал, дорогуша? — спросила я у распластавшегося на грязном полу и едва дышавшего Сергея.

Конечно, жить он, мерзавец, будет. В этом плане совесть моя была чиста. Но вот захочет ли он этого после своего мерзопакостного поступка, я крупно сомневалась. Если Таня Иванова выйдет на тропу войны, то милый Сергей сто раз проклянет тот день, когда он вознамерился сделать этой дамочке плохо.

Почти машинально, не в первый же раз мне приходилось обезвреживать и обыскивать преступников, я пошарила по его карманам, надеясь найти в них оружие, с помощью которого этот негодяй хотел меня порешить. Но вместо этого в руки попалась потертая записная книжка. Ее серые потрепанные листы выглядели так мерзко, что мне вовсе не хотелось изучать внутренности этой «сокровищницы». Ну тут откуда-то из середины книжки выпала фотография. Причем фотография не чья-нибудь, а моя собственная. В моих фотоальбомах такой, конечно же, не имелось — снимок был неважненький, сделанный на улице и, несомненно, втайне от меня. Но в том, что на нем запечатлена именно я, сомневаться не приходилось. Я выходила из своей машины возле собственного дома. Причем фотографировали меня так, чтобы хорошо было видно мое лицо. А на обратной стороне фотографии значился мой адрес, записанный крупным и очень красивым почерком. Я сразу сравнила его с тем, которым была заполнена книжка, и пришла к выводу, что адрес начертан рукой другого человека.

У меня не было сомнений в том, что именно этот человек и есть заказчик, приказавший Сергею следить за мной, а может быть, даже и «пришить» на месте. Но эта версия могла быть и ложной, поскольку мне так и не удалось обнаружить оружия, предназначавшегося для меня. Но я все-таки не стала рисковать и приводить Сергея в чувство, а скоренько смылась из подъезда, завела машину и погнала прочь от родного дома. В конце концов, у меня есть еще одна квартира, о которой не знает ни один черт. Так что я смогу вполне нормально жить, не появляясь некоторое время, но продолжать вести начатое дело.

А дело-то, оказывается, намного серьезнее, чем я ожидала. Если уж на меня покушались, то это о многом говорит.

Конечно, отец убитой, Гольстер, запрещал мне продолжать расследование, но это совсем не значит, что он способен дойти до такой крайности — нанять человека, который должен был вправить мне мозги, пригрозить и запретить тем самым заниматься раскрытием преступления. Повторюсь — это было бы слишком. Значит, заказчик нападения на меня кто-то другой. Тот, кто непосредственно причастен к убийству Инны Гольстер.

Я посмотрела на переднее сиденье, на которое бросила свою фотографию из записной книжки Сергея, и решила съездить в офис фирмы «Стартел». Гольстер, конечно, снова начнет на меня орать, обращаться к глубинам моей совести, которая позволяет мне работать на того, кого он безоговорочно считает убийцей своей дочери. Но я постараюсь убедить его в искренности моих намерений, скажу, что я, так же как и он, хочу только одного — посадить за решетку преступника, оборвавшего жизнь Инны. И неважно, кто меня нанял, я в любом случае скажу правду и не буду никого покрывать, тем более что я не адвокат, а всего лишь частный детектив, мнение которого в суде практически не учитывают, за исключением тех случаев, когда этот самый частный детектив приводит неопровержимые доказательства вины подсудимого или какого-то другого человека.

С собой я прихватила не только фотографию, но и записную книжку Сергея. Интересно посмотреть на того, кто его нанял. Хотя бы только потому, чтобы узнать, есть у этого человека мозги или нет. Неужели он думал, будто этот хиляк сможет справиться со мной — обладательницей черного пояса по карате? Мне запросто удалось свалить его с ног и «отключить». Причем в тот момент, когда я была совершенно не готова к отражению нападения, думая уже о долгожданном отдыхе после хлопотного дня. Но сейчас мой мозг работал в «усиленном режиме».

Подъехав к самому оживленному перекрестку в районе, я увидела скопище машин. Судя по всему, произошла довольно крупная авария, значит, мне придется торчать в пробке, поскольку возможности каким-нибудь окольным путем объехать это место не было. Здесь постоянно что-нибудь случается, и я уже ничему не удивляюсь, стараясь как можно меньше нервничать. Зато у меня появилась прекрасная возможность изучить записную книжку Сергея более внимательно. «Вражеский» документ может оказаться полезным даже в том случае, если в нем записано всего лишь несколько цифр или слов.

Но Сергей, как видно, не любитель шифровок и составления хитроумных шарад, ответы на которые знает он один. В его записной не было даже сокращенных слов, что сильно облегчило мою задачу. Единственный недостаток — бисерный почерк, но и это обстоятельство не помеха. Со зрением у меня пока еще все нормально, тем более что слова написаны очень разборчиво.

А вот и то, что надо. На одном из замусоленных листов черным по белому было написано: Татьяна Иванова, частный детектив, 27 лет, долгое время работала в прокуратуре… Дальше читать было неинтересно, поскольку подробности собственной биографии я и так знаю. Информация, надо сказать, собрана достаточно точная, но уже устаревшая.

Отсюда вывод: тип, которого зовут Сергеем и который напал на меня в подъезде моего собственного дома, составил мое досье, получил от заказчика фотографию с моим домашним адресом и немедленно приступил к выполнению задания. Но я удачно сорвала их задумку. А Сергей получит сполна тогда, когда я найду убийцу Инны и заказчика, на которого он работал. Сейчас же пусть пока поваляется в подъезде и поразмышляет о своем недостойном поведении.