Глава 1 ГЛУБОКИЙ ПОЛЕТ
Звонок у меня в дверях отвратительный. Зудит, как соседский Витюня, клянчущий у мамки шоколадку. Но эта моя дверная дребезжалка имеет одно полезное свойство: выведет из каких угодно далей.
Я как раз и пребывала в состоянии, максимально приближенном к оргазму: пятая «а» ступень медитации по Губенко-Рамачараке — это вам не аутогенная тренировка и даже не Жарр после двух-трех бокалов… м-м-м… чаю. Так вот, мой трепетный полет только-только начал приближаться к высшей точке, когда чья-то рука (крапивой бы ее!) нажала темно-коричневую кнопку.
Медитирую я нерегулярно и где придется. Но больше всего устраивает меня мой давний четвероногий друг — диван. Вот с него-то я и сползла, чтобы подойти к двери.
Замечательная у меня дверь — в отличие от звонка. То есть дверь-то обыкновенная, но моя и соседская квартиры отделены от общего коридорчика металлической переборкой. Поэтому если приоткрыть внутреннюю дверь, то без всякого домофона (и почти без риска внезапно получить в свое биологическое тело что-нибудь острое и металлическое) можно поинтересоваться, кого черт принес — ну или кто пожаловал, если угодно.
— Кто?
— Игорь Исаев.
— А, Игорь! Сейчас.
Он всегда так: с фамилией. Мало ли, говорит, на свете Игорей.
Ну, этого крапивой сечь не буду. Питаю слабость к добру молодцу.
Я привычно крутанула сразу оба замка, и добрый молодец с улыбкой шагнул мне навстречу.
— Заползай.
— Спасибо.
Мы прошли в прихожую, Игорь принялся разуваться. Не слишком интеллигентно, но хозяйка я ленивая, и лишний раз протереть пол — не очень-то мне по душе.
— Чаю выпьем или ты с собой принес?
— Чай, чай.
Пока он менял свои здоровенные — сорок шестой! — сапоги на дежурные тапки, я успела заметить, что Игорь пребывает во второй стадии бородатости. Ему, понимаете, лень ухаживать за своей растительностью регулярно, поэтому после стрижки (стадия номер один) он ждет, когда естественные процессы его могучего мужского организма доведут бороду до второй, кудрявой (и нравящейся мне гораздо больше), стадии. Пробовала уломать его держаться все время в стадии номер два, но он заявил, что половине его женщин короткая бородка нравится больше. Вот змееныш!
Между прочим, общие знакомые почему-то на сто процентов уверены, что мы с ним живем уже долго и счастливо. А мы целовались-то всего один раз, и то два… нет, полтора года назад в той самой компании, где познакомились.
На кухне мы уселись за стол друг напротив друга и под шорох чайника на плите стали общаться.
— Я тебя не отвлек?
— Не спрашивай, а то укушу! — противным голосом заметила я. А еще я заметила, что доброго молодца явно снедает какая-то грусть-тоска. — Ты чего невесел, чего голову повесил?
— Танюша, у тебя как со временем? В двух словах не изложу… — Игорь, горестно прищурившись, взглянул на меня, отбросил со лба пятерней русую челку и вздохнул.
— Валяй, чего уж там, — соизволила я.
И он выдал. Эх, он и выдал!
Я, как известно, не чужда эзотерики, фантастику почитываю иногда, гороскопами в юности подрабатывала. Но такого… Короче, вот что он мне рассказал.
Сидит это он вчера в их Всероссийском научно-исследовательском, гоняет свой «Омниграф». Они там вообще-то жутко секретные, но весь город знает, что в Игорешкиной конторе очень интересуются всякими электромагнитными волнами. Один крендель оттуда лет пять назад даже собирался организовать лабораторию биоэлектричества, но тут грянули финансовые морозы, бюджетные реки сковало насмерть, и крендель благополучно свалил в ветеринарию и теперь лечит кошечек и собак…
Так вот, «Омниграф» они сотворили с Женькой Тимофеевым. Судя по Игоревым рассказам, один паял, другой думал. Нет, они оба умели и то и другое, просто у Игоря думать — особенно о возвышенном — получалось куда лучше, чем схемы отлаживать. А у Евгения, да будет ему пухом земля, руки были просто бриллиантовые.
Этот их ВНИИ зорко глядит своими тарелками в небо, внимательно следя, не крадутся ли на чуждых тарелках коварные гуманоиды. Ну и заодно — не замышляют ли чего супротив разлюбезного Отечества бывшие вероятные противники.
Если вы спросите, чем «Омниграф» отличается, к примеру, от электрокардиографа, то я смело отвечу: кардиограф гораздо меньше. Я к Игорю в лабораторию захаживала раньше… Да, больше года уже прошло. Секретность, как и все нынче, пошла на спад. Видеокамеры на стенах вестибюля у них в институте смотрят стотысячные сны под слоем пыли и паутины. Вахтершу Игорь при случае спрашивал о внуках, вахтеру я улыбалась и встряхивала тогда еще косой. Так что «Омниграф» я видела не единожды. Несколько ящиков (даже местами, кажется, деревянных), множество проводов, осциллографы и гордость тайваньского филиала корпорации IBM — «Pentium Pro-200» с семнадцатидюймовым монитором и жутким количеством «мозгов». Все это вместе и есть «Омниграф».
Уникальность прибора в том, что он принимает всякие волны одновременно в очень широком диапазоне (если я правильно поняла Игоря), а потом «мета-индуцированный мультиплексор выдает интегрированный по динамической доминанте сигнал, который обрабатывается в реальном времени программно-аппаратным комплексом „Голос Неба“» (это фразочка из Игоревой статьи — подарил с автографом. Гордится он такими вещами, дурачочек. Дитя малое, а еще с бородой…).
Теперь о Жене. Этот сутуловатый и уже здорово полысевший брюнет с осиной талией и глубокими карими глазами учился с Игорем в одной школе, а потом они кружили каждый сам по себе, но однажды встретились в этом самом НИИ. И работали несколько лет в одной лаборатории…
А месяц назад Евгений умер от лейкоза. Впрочем, в диагнозе доктора так и сомневались до самой его смерти. Сгорел мужик, как свечечка в церкви. Игорь от него не вылезал — эти два холостяка-разведеныша были неразлучны. Я тоже заходила. Смуглый Женька стал белым, как бумага для ксерокса. Не терял сознания до конца и все говорил, говорил о своей науке…
А перед самым уходом сказал Игорю: «Слушай, они ведь меня убили…» — «Кто?» — «Да зверье это узкоглазое… Седой все по плечу хлопал и твердил, что сверху мне будет многое видней…» — «Женя, отдохни…» — «ТАМ отдохну… Ты сам-то осторожней, Игореха. И не забудь… Это они…»
Умирал Женька быстро и странно. Простые врачи и матерые доценты одинаково таращились на его анализы, ничего не понимая. Больной таял ровными-ровными ступеньками. И температура, и гемоглобин, и давление — все снижалось, словно по графику.
Через несколько дней Женин график прервался.
А вчера Игорь засиделся на работе часов до семи — поздно запустил подпрограмму «обратной фильтрации ФШВ» — Фонового Шума Вселенной. В институте оставались, кроме него и вахтера, одни тараканы, а Игорь все пытался забыться в работе и одновременно довести до ума их с Женей общее дело.
Мой несчастный знакомый набирал, коротая время, какой-то отчет, увлекся и даже вздрогнул от щелчка таймера. Тут бы Игорю и выключить свой агрегат да свалить в спортзал на тренировку — «залить печаль соленым потом», как он выражается. Но почему-то ему захотелось быстренько просмотреть, чего там ему насчитал компьютер.
Компьютер выдал самый банальный экран. Однако нашего исследователя и это не удовлетворило, и он решил просмотреть график «огибающей Тимофеева». Красный курсор шустро бежал по зеленой линии, но в самом конце графика пискнул и остановился.
Исаев, как его герой-однофамилец из анекдота, насторожился. Дело в том, что программой ни остановка, ни мышиный писк курсора не предусмотрены. Сбоят «винды»? Вчера только поставил, пашут как зверь — на таком-то «железе»!
Игорь перезапустил экспресс-отчет, и все повторилось. Просмотрю-ка сам кривую, решил пытливый исследователь. Увеличил масштаб — ничего выдающегося: обычные пики и спады. А если поиграть разверткой? Так… так… Чепуха, все нормально. Может, уменьшить шаг шкалы времени? Сейчас…
И вот тут Игоря будто накрыло жаркой волной.
Во весь семнадцатидюймовый экран ленивой рекой изогнулась строчка изломанных высокочастотной составляющей букв:
«ИГОРЬ, ЭТО ОНИ».
В этом месте рассказа моего гостя мне пришлось срочно вспоминать, что мой первый Наставник говорил о пси-зеркалах и как учил их использовать в экстренных случаях. После недавней глубокой — или высокой, как хотите, — медитации я так и не удосужилась войти в свое обычное походно-боевое состояние и выбросить хотя бы парочку «ближних дозоров». Потому и прозевала такой выплеск Игоревого ужаса, что на мгновение возник спонтанный эмпатопсихосинтез и я глазами Игоря ясно увидела, как на черном экране запульсировала желтая кривая. И даже вроде бы в такт ее пульсу зазвенел ма-а-ленький колокольчик: динь-дон-н… динь-дон-н…
Но вслушиваться было нельзя: может затащить в подкорку к тому, с кем ты вот так неожиданно «сливаешься», а оттуда уже выбраться трудов стоит… если вообще выберешься. Ну, Танюха, раз-два!
«Зеркало»… Отсекаем Игореву волну, заодно отраженной энергией гасим и его бурю…
«Вихрь»… Продуваем свое сознание и «подвалы», если что просочилось…
«Свет»… На «выше среднего» врубаем соображалку…
…и «Пирамида». Состояние сверхустойчивости и почти полной неуязвимости… в астральном смысле, конечно.
— Спокойствие, только спокойствие. Ты чего взъерошился, собственно?
— Таня, честно? Страшно. Помоги! — Игорь вцепился себе в бороду и сжал в кулак свободную руку.
— В каком смысле помоги?
— Я его видел пару раз с одним то ли корейцем, то ли вьетнамцем. Женя тогда меня вежливо послал — мол, извини, сугубо личный деловой разговор. И потом ничего не говорил… до самой смерти… А теперь ОТТУДА предупреждает…
— Откуда «оттуда»? Ты что, действительно думаешь, это от него? И что это вообще не привиделось тебе? — Я говорила вздор. Я видела все так же, как он. Я во многое верю, многое знаю. И самое главное — я знаю, что мир всегда сложнее самых сложных представлений о нем.
— Таня, не надо, я тебя прошу. Скажи: ты возьмешься найти и наказать убийц Евгения и заодно подстраховать меня? На сугубо деловой основе, ты не думай… Я тут на машину копил… В общем, возьми в клиенты. Если серьезно, то я боюсь… и хочу расквитаться за Женьку… Сволочь я, ставлю себя на первое место…
Ну, в таком случае я тоже сволочь. Все мы немножко сволочи. Моя «пирамида» дала явную трещину от единственного волшебного слова: «клиент». Может, поэтому никто до сих пор и замуж не зовет, несмотря на мои девяносто-шестьдесят-девяносто, собственную квартиру с евроремонтом, недурную физиономию, модные тряпки и таинственную кликуху Ведьма?.. Вот сидит мой весьма неплохой знакомый, даже, можно сказать, приятель, а краешком ума я уже прикидываю: китайцы… наркота… валюта… экспорт девочек… круто будет… давно к айкидошникам не заглядывала, рефлексы уже подугасли… И безостановочно работал внутренний калькулятор: сколько? Сколько он даст? Сколько надо реально просить?
Всякий раз я мучаюсь с ценой. Но в итоге кушаю клиента большими кусками. Такой вот я слезливый крокодильчик…
Но сначала предстоит решить принципиальный вопрос: соглашаться ли вообще?
Посоветуемся? Вот они, косточки, на столе полеживают.
Я протянула руку, взяла три черных двенадцатисторонних кости, отполированных временем и моими руками, и принялась встряхивать их в сомкнутых ладонях. Игорь привык к подобным манипуляциям и потому молчал.
Привычное движение — и вот оно, решение, на столе раскидано. Итак, читаем:
36, 9, 21.
«Жизнь — это чудесный факел, который необходимо заставить пылать как можно ярче, прежде чем передать грядущим поколениям».
Это я вспоминаю каждый раз без труда, не глядя в талмуд, — магия, братцы, она и не такое может. Ясно: судьба бросает вызов, но принять его необходимо. Только вот что там насчет продолжения рода, а? Впрочем, с этим успеется. В главном определились. Но скидок на знакомство не будет.
Я подняла голову, посмотрела Игорю прямо в его зелено-серые глаза и сказала:
— Четыре.
— Ты прости, я не очень в твоих расценках силен. Четыре чего?
А вот тут он уже хитрит. Ну и правильно, я цену слегка поддула. В кругу друзей кой-чем не щелкай. Все он знает: и о некоторых моих последних делах, и о вытягивавшихся лицах всех этих «подкрученных», когда я называла суммы. Слава Богу, на рекламу тратиться не приходится. Нет у нас в городишке второго такого частного детектива со знанием астрологии, некоторых методик императивного внушения, а также эмпатии и прочего сверхчувственного восприятия и прочая… Добавьте сюда еще немножко восточных единоборств и сексапильности — не будем скромничать… Все это чего-то стоит, верно ведь?!
— Четыре штуки.
— Баксов?
— Ну не фикусов же.
— А меньше — никак?
— Сейчас подумаю… Чаю еще налить?
— Если нетрудно.
И тут я немного погрешила против «чистого искусства»: забирая у Игоря чашку, второй рукой почти коснулась его левой ладони. Нет, я не увидела при этом содержимого его карманов — подобные вещи удаются не всегда и не со всяким, в любом случае требуют времени и специальной подготовки, да к тому же еще и не слишком приятно порой копаться в обрывках чужих мыслей. Но когда подносишь свою ладонь к ладони другого, то — при определенном навыке, который, к счастью, у меня имеется, — сразу чувствуешь «тепло» и «холод» его биополя, плотность поля, а заодно еще некоторые свойства, которым трудно дать название. Все эти ощущения довольно хорошо запоминаются, и чуть позже их можно не спеша проанализировать, что я и сделала, налив нам еще по чашке.
Я почувствовала у него как бы два уровня тревоги. Первый, конечно, — боязнь за себя, а вот второй — боязнь «материальной недостачи», как я это мысленно именую: человек именно так беспокоится, когда ему может не хватить времени, сил… или денег. Что мы, видимо, и имеем в данном случае.
Не врет Игорь. Можно сбавлять с чистой совестью.
— А сколько потянешь?
— Три.
— Ладно, годится.
У него сразу же опустились до того сведенные к шее плечи — я давно эту судорогу заметила. Что ж, еще один довод в пользу моей правоты.
— Теперь так. Штуку завтра, две — когда мы повергнем твоих врагов. Возражения есть, дружище?
Он медленно и скорбно помотал симпатичной головой.
— Не грусти, все еще впереди!
— Да-а… разденься и жди…
Я усмехнулась:
— Давай-ка подробнее. Ты знаешь, как найти того желтенького?
— Если бы. Я бы сразу сказал.
— Ладно. А где ты его видел? У Женьки дома?
— Нет, на улице встретил. Они вроде бы прогуливались, тот все говорил и улыбался так слегка, а Женя спокойно и внимательно слушал — я им навстречу шел, рассмотреть успел. А вот Женька меня увидел, только когда я с ними поравнялся.
— Где и когда это было?
— На набережной, где-то в конце декабря. Я купаться шел.
Меня невольно пробрала дрожь. Игорь — «морж». А еще штанги тягает три раза в неделю… лучше б на руках носил кого посимпатичней! Есть в нем некоторая оригинальность, чего уж там.
Видимо, поэтому его, такого вот оригинального, и предупреждают из космоса о кознях каких-то азиатов.
— Ну, если рассмотрел — опиши.
— Да черт его знает, как тут опишешь. Я же не учился в вашем художественном. Лет сорок — сорок пять. Ростом пониже меня и вроде бы пошире, хотя он в объемной куртке был. Смугловатый. Глаза, естественно, не по шесть копеек, а в щелку. Виски седые — из-под шапки видно было. Улыбался все время, но едва заметно. И улыбка у него интересная была: не ехидная, а словно он уже все в этой жизни постиг. Встречу — узнаю.
Он замолчал. Эхма… Давай, Танюха, выводи кавалерию.
— А что, может, и стоило тебе пойти в художественное. Описал неплохо. Но надо, чтобы его смогла узнать и я. Пойдем-ка в гостиную.
Мы поднялись и перекочевали в смежную комнату.
Диван мой для того, что я задумала, очень удобен: без подлокотников. И стоит удачно — можно пристроиться с торца.
— Приляг, бедолага, на спину. Я тебя немножко поглажу.
— В мозги полезешь?
— Не бойся, я знаю, что и где искать. И профессиональную тайну чту, и этику. Твой интим может спать спокойно.
— Мой интим кончился прошлым летом…
— Тем лучше. А теперь закрой глаза и не болтай.
Игорь повиновался, а я уселась на пятки у него за головой и стала «разогревать» руки.
Контактная телепатия позволяет глубже и точнее проникать в память, но для ярких воспоминаний — по моим субъективным ощущениям — приятней пользоваться «близкодействием» (на расстоянии метра в два я, честно говоря, могу только чувствовать общий настрой человека). Не касаясь головы, можно, ведя рукой, как с высоты птичьего полета, разглядеть внутренние «горы», «долины» и «ущелья». И сразу видишь то, о чем человек помнит постоянно. Только вот мне надо подробностей побольше, да еще вытянуть происходившее много дней назад. Хорошо еще, Игорь не каждый день встречал монголоидов с седыми висками и буддийской улыбкой, и воспоминания будут «неархивированными», а то бы тяжко мне пришлось… и ему тоже. А клиента надо беречь. Да еще такого взъерошенного…
Я на самом деле пригладила Игоревы завитушки на висках и положила ладони ему на щеки. Большие пальцы — на лоб. Виски — под серединой ладоней. Так, дышим синхронно с ним… Ну, поехали…
Ладони онемели, потом словно исчезли вообще. Под сомкнутыми веками заклубился серый туман. Нам дальше, это бурлит его сознание — не может расслабиться, бедняга. А тут еще у него такое чувство, как при нырянии — на уши давит, я знаю. Ничего, не смертельно. Вперед!
Тут каждый экстрасенс идет по своим ориентирам — кто видит волнующуюся воду, кто песок, летящий под ветром… Сознание, подсознание и все остальное эзотерики воспринимают всяк по-своему, так же, как саму жизнь… Я вот обычно «вхожу» сквозь туман.
Выбралась. Туман кончился. Зеркальная лента уходит далеко-далеко… в бесконечность… а вокруг — вроде бы и ничего. Нет, просто я так настроилась перед «входом». Лента на самом деле глубокая — это воспоминания, это вся человеческая жизнь… Зеркальная поверхность неподвижна, мне нужно глубже… Расступись, зеркальце…
Уф-ф. Я уже «в зазеркалье». Опять приходится ориентироваться заново. От меня туда, откуда я иду, тянется сверкающая золотая нить. Я по ней буду возвращаться… А пока… Так, вот его «линия времени». Ну, теперь будет легче. Где тут недельные «вешки»? Вот они. Когда он купаться ходит? По выходным. Ищем… три первых смело пропускаем — нужная нам встреча происходила еще при жизни Евгения… Дальше… Дальше…
Вот!
Подрагивающая, немного светящаяся частичка «линии времени» — выходные. Ближе к «сегодня» — значит, в воскресенье — пульсирует тревожно-красный столбик. Не башня, есть и спать Игорю не мешает — это хорошо. Входим!
И сразу попадаем куда надо. Мгновенно становится холодно — ветер в лицо, слезу вышибает — как это Игорь так все хорошо описал? Передо мной — Женька и этот… улыбчивый. А что, если… Не будем рисковать и оставлять «следы» у Игоря в голове. Все, меня нет здесь, в этом зимнем ветреном дне. Останавливаю «второе время»… Есть!
Теперь если кто-нибудь будет шарить у него в мозгу, то следов моей «экспедиции» не заметит — я сжала «второе время» своего пребывания тут почти до абстракции. По квантам времени даже эту минуту перебирать — задача невыполнимая. Никто и пытаться не станет.
Зато я теперь могу перевести дух и рассмотреть застывшие фигуры как следует.
Так вот ты какой, бодхисаттва эдакая!
Кожа землисто-желтоватая — покуривает? Нос чуть с горбинкой. Бровей почти нет, словно выщипаны. Лицо овальное, губы тонковаты. Лба не видно — шапка. Волосы наполовину седые — опять же могу судить только по вискам, дальше — серебристая норковая ушанка. Собственные уши у него, кстати, красивые, правильной формы. Вот и все, пожалуй. Ну, теперь, если что, портрет смогу написать: «Незнакомец в серой норке».
Назад!
Золотая нить чуть подрагивает, пружинит, мягко и почти нежно тянет обратно. Лечу над «линией времени», пронизываю «зеркало» — красиво блестит, как замерзшая речная ширь под ярким зимним солнцем, — и окунаюсь в туманную стену. Тормозим, тормозим… Нить словно расплескивается на бесконечной плоскости, я окунаюсь в теплый желтый свет…
…и оказываюсь в темноте закрытых век. С возвращением, наше величество!
Беззвучно пою: «А-А-А — О-О-О — У-М-М-М…»
Как там мое дорогое тело? Ноги слегка затекли — неужели так долго? Ну, открываем глаза… Мужик лежит смирно, успокоился. Только не отнимай резко руки! Разотрем виски, погладим ему лоб…
— Живой, что ль?
— А… ага…
— Если хочешь, полежи еще немного. Видела я твоего субчика…
Игорь не стал отлеживаться:
— Знаешь, пойду я… Спасибо тебе, ты меня так успокоила…
— Спасибо в карман не положишь… Завтра к вечеру зайди, я постараюсь чего-нибудь откопать. Заодно аванс притащишь.
— Конечно, Танечка.
Ишь, Танечка! Ой, что-то мне не нравится собственный явно чувственный отклик на его слова и вот эту улыбку… Пускай-ка идет себе…
— Ну, до завтра.
— Договорились.
На том мы и расстались.
И поступили опрометчиво.
