ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
Воскресенье, или Как были расставлены все точки над «i»

Наконец-то я получила возможность хотя бы еще немного выспаться и понежиться в постели, как кошка, пусть и недолго. Меня грела мысль о том, что с завтрашнего дня я смогу спать сколько душе угодно. Оставалось сделать последний рывок, и я, вздохнув, принялась собираться на свой «последний и решительный бой». Когда я представила себе, как буду морально мордовать Андреева, мое и так прекрасное настроение превратилось просто в лучезарное, и я разве что не мурлыкала от удовольствия.

Подъехав к дому Андреева, я увидела, что у ворот уже припаркована «Волга» Ершова, а сам Ершов вместе с Маркиным стоят рядом, что-то обсуждая. Мы поздоровались, и Ершов еще раз предупредил меня:

– Татьяна Александровна! Я вас прошу…

– У меня склероза пока нет, – весело отмахнулась я.

Юрий Михайлович, конечно же, не собирался портить мне настроение, но даже если бы он и захотел, у него не вышло бы: радость и гордость оттого, что я завершила такое мутное и мерзкое дело, перевесили бы все его подколы.

– Татьяна Александровна, я очень надеюсь, что вы меня правильно поняли и не сердитесь, – сказал Маркин.

– Да ладно вам, Игорь Олегович, – смилостивилась я. – Я об этом уже забыла. Только зачем вы сюда приехали? Побыли бы с детьми – я думаю, вам не так уж часто доводится проводить с ними выходные дни.

– Пропустить зрелище публичной порки этого мерзавца? Никогда! Ну как я могу лишить себя такого удовольствия? – вскинул брови он, вновь превращаясь в азартного мальчишку.

– Да уж, оторвемся мы все по полной, – многозначительным тоном пообещала я им обоим и предложила: – Вперед?

Мы пошли к дому, причем я по дороге отметила, что мусора во дворе стало значительно больше. И как им самим не противно в таком бардаке жить? Картина в доме меня тоже не разочаровала – он планомерно превращался в хлев, запах, во всяком случае, вполне соответствовал. В большой комнате нас уже ждали, причем не только Сазонов, Семен Иванович и его братья, но и все его уцелевшие племянники, и все без исключения были, к нашему удивлению, трезвыми. Ершов и Маркин выбрали места поудобнее, чтобы все и всех видеть, а я осталась стоять.

– Ну что, начнем? – спросила я, не поздоровавшись – что уж тут душой кривить, если ничего хорошего я всей этой компании вовсе не желала.

– Да говори уж! – с самым угрюмым видом бросил мне Андреев, которого, как я теперь знала, бесило его вынужденное трезвое состояние.

– Кажется, мы с вами, господин Андреев, договорились, что обращаться ко мне следует только на «вы», – нехорошим тоном напомнила я ему.

– Обойдешься! – буркнул он.

«Ну, ты сам напросился! – угрожающе подумала я. – Сейчас нахлебаешься горячего до слез!»

– В таком случае я тоже буду обращаться к тебе на «ты»! – заявила я.

Андреев побагровел. Остальные никак не отреагировали на нашу перепалку, смотрели на меня выжидательно и молчали.

– Итак, я приступаю, – начала я. – Хочу заявить сразу, что фабрика и проект «Немецкий дом» оказались совсем ни при чем. Эта песня совершенно отдельная и к нашему делу отношения не имеет. Для начала позвольте мне совершить краткий экскурс в прошлое. В июле этого года я по просьбе Семена разбиралась в одном деле, касавшемся его сына Ивана. Не буду углубляться в подробности, но после моего отчета Семен под самым ерундовым предлогом, отобрав у Клавдии Петровны ее ювелирные украшения, решил сослать жену в деревню, к своему старшему брату Федору, – тут я повернулась и встретила обалделый взгляд Феди.

– Ко мне?! – переспросил он.

– Вот именно! Чтобы она помогала вам по хозяйству, доила коров и все такое прочее, – пояснила я.

– Ты, Семка, с глузду съехал?! – удивленно спросил Федор у брата, но ответа не дождался.

– Как я узнала в понедельник, – продолжала я, – Клавдия Петровна сбежала, чтобы не ехать в деревню, а вот драгоценности остались у Семена. Могу вам сразу сказать: за границу, чтобы сделать себе пластическую операцию, она тоже не выезжала, – я решила пока не говорить им о том, что она жива.

– Семка! Ты чего же нам голову морочил? – вскинулся Федор. – Или мы тебе чужие?

Ответа опять-таки не последовало, и я очень настоятельным тоном попросила Федю и всех прочих:

– Будьте добры не перебивать меня! Я сама все расскажу, и никаких неясностей у вас не останется. Так вот, тогда я не обратила внимания на это самодурство, потому что в каждой избушке – свои игрушки, зато теперь я прекрасно понимаю, почему Семен поступил именно таким образом.

– Он – муж, она – жена, – заявил кто-то из братьев Семена. – Что он сказал, то ей и делать положено!

– Попридержал бы ты язык! – отмахнулась я от него. – Слушай дальше, а потом уже выступать будешь! Тоже мне, адвокат нашелся!

– Помолчи! – цыкнул на брата Федор, являвшийся, судя по его поведению, главой семьи, и сказал мне: – Ты говори, дочка! Больше тебе никто не помешает.

Я проигнорировала это фамильярное обращение, хотя вполне могла бы достойно на него ответить, и продолжила:

– Так почему же Семен решил жену в деревню отправить? Вопрос риторический, то есть ответа не требует, поэтому не напрягайтесь! – успокоила я Андреевых. – А дело в том, что Семен имеет на рынке прозвище – обидное, но справедливое. И зовут его там за глаза «козел похотливый», – выразительно произнесла я.

– Заткнись! – вдруг заорал Семен.

– Да нет уж! Пусть она все скажет! – веско заявил Федор, и Семен заткнулся. – Особенно мне про Клаву послушать интересно…

– И до этого дойду! – пообещала я и продолжила: – Должна заметить, что прозвище это ваш брат носит вполне заслуженно, хотя истинно мужских качеств характера, как я точно выяснила, он начисто лишен, потому-то и действовал методом принуждения. Женщины соглашались встречаться с ним от великой нужды, чтобы свое место на рынке не потерять, и старались всячески избегать его посягательств. Так продолжалось довольно долго, пока его постоянной любовницей не стала некая Лариса. Причины, побудившие ее к этому, к делу отношения не имеют, и говорить о них я не буду. И вот во власти Семена оказалась женщина, над которой он мог совершенно безнаказанно издеваться, не рискуя получить отпор. Сначала они встречались на съемной квартире, а потом Семен возжелал постоянно иметь ее рядом с собой. Законная супруга отсутствовала, и ее место в этом доме заняла Лариса. Здесь она и жила вплоть до вашего приезда, а на работе носила драгоценности Клавдии Петровны.

– При чем здесь Клавка и ее цацки?! – завопил Семен.

– Очень даже при чем, но об этом я скажу немного попозже, – пообещала я.

Орать-то Семен орал, но на старшего брата посматривал с опаской, и не зря: Федор, кряхтя, поднялся со своего места, подошел к нему и так врезал, что Семен только крякнул и, откинувшись на спинку дивана, пришипился.

– Мы все не святые, – негромко сказал Федор, – но жен на шлюх никогда не меняли и семейным добром не разбрасывались!

– Мысленно вам аплодирую, но вот ваша сестра, Мария, отнеслась к связи своего брата с Ларисой очень даже благосклонно, – сообщила я Федору и продолжила: – Как я уже сказала, Семен привел Ларису в этот дом, и тридцатого июля девушка столкнулась здесь с его сыном Иваном. Тот был уверен, что его мать в деревне, потому что у него на глазах Семен Клавдию Петровну в ссылку и отправил. Узнав, что ее место в доме заняла любовница отца, Иван высказался в адрес отца по полной программе и улетел к своей девушке в Германию. Это произошло утром тридцать первого июля, а уже вечером Семен пошел к нотариусу и, лишив сына наследства, изменил завещание. Семен! – Я повернулась к нему: – Так в чью же пользу ты новое завещание написал? Учти, я все знаю!

– Как – изменил?! – оторопел Федор. – Семка! Ты что, сына собственного предал?! Шлюху в дом привел, а Ваньку выгнал?! Это ты своей любовнице все завещал?!

– Да на Машку я завещание составил! – не выдержав, крикнул Семен. – Чтобы все в семье осталось!

– Почему же не на Клавдию Петровну? – быстро спросила я. – Так бы тоже все в семье осталось! Она ведь Ивану – мать!

Семен, отвернувшись, молчал. Я не стала раскрывать карты раньше времени, сказав:

– Но и к этому вопросу я еще вернусь! И вот прошел август, затем – сентябрь… И вдруг Мария погибает от взрыва мины, а потом начинается череда покушений на самого Семена, и он обращается ко мне. Много было разных версий, до тех пор, пока одна-единственная фраза не открыла мне глаза и я не поняла, как на самом деле обстоят дела.

– И что это за фраза? – спросил Маркин. – Узнаю я наконец, в чем тут дело?

– Фраза о случайных жертвах! – повернувшись к нему, ответила я. – Впервые я ее услышала еще в понедельник, от Сазонова, причем не один раз, и восприняла как должное – все ведь именно так и выглядело. Потом информация начала накапливаться, накапливаться… И когда я снова услышала эту фразу, то с учетом всех ранее собранных мною фактов поняла ее истинное значение. Почему мы все решили, что Мария была случайной жертвой? А если нет?! А если мина предназначалась именно ей?! Чужих в офисе ни в то утро, ни накануне не было. Семен с любовницей приехали на рынок из этого дома – уже после того, как все произошло. Значит, бандероль подложил кто-то из своих! Но кто? Это должен был быть человек, хорошо знавший Марию! Человек, уверенный, что она не утерпит и обязательно решит посмотреть, что в посылке, и в результате погибнет! А поскольку планировалось убить Семена, все и воспримут ее смерть как случайную – мол, целили в Семена, а попали в нее!

– И кто же убийца? – не выдержал Федор.

– Тот, кому ее смерть была выгодна! Подумайте сами: кто наследует после Марии с учетом того, что она – наследница Семена, и все поймете! – ответила я.

Все Андреевы, как один, повернулись к Сазонову.

– Миха?.. Ты?.. – дрожащим голосом спросил его Семен. – Зачем?!

– Насколько мне известно, у Сазонова на протяжении довольно-таки долгого периода времени имелась любовница. Они самым тщательным образом скрывали свою связь, потому что Мария держала мужа в ежовых рукавицах и он был подкаблучником. А разводиться, как он мне сам сказал, у Андреевых не принято, – объяснила я. – Но есть и другой вариант, который кажется мне единственно верным: чтобы прибрать рынок к рукам!

– Я эту чушь даже слушать не буду! – вскочив, заявил Михаил Петрович и двинулся к двери.

– Сядь, Сазонов! – приказал ему Ершов, продемонстрировав пистолет. Кстати, и у Маркина оружие тоже было наготове.

Михаил Петрович побледнел и опустился на стул. Тут вдруг за моей спиной раздался топот, и я, резко обернувшись, увидела бойцов из частного охранного предприятия «Русичи». В камуфляже, в масках, с автоматами, они производили весьма внушительное впечатление. Один из них защелкнул наручники на руках Сазонова.

– Продолжайте, Татьяна Александровна, – как ни в чем не бывало попросил меня Юрий Михайлович, и я поняла, что он имел в виду под обещанными сюрпризами.

– Не скажу, что сделаю это с удовольствием, но продолжу, – ответила я. – Итак, Сазонов организовал убийство собственной жены, которая, я повторяю, являлась наследницей Семена. Затем наступила очередь самого Семена. Давайте вспомним, как все было, – предложила я. – Вы все приехали сюда после гибели Марии. Семен начал ездить вместе с племянниками в машине охраны, а его личная машина шла сзади, пустая. На мосту обстреляли именно первую машину, погибли два человека. Кто мог знать, что Семен будет в другой машине?

– Так мне же Миха это и посоветовал! – воскликнул Семен.

– Нимало в этом не сомневалась, – удовлетворенно сказала я. – Расчет был простой: если бы преступник пропустил первую машину с вооруженными людьми и начал стрелять по второй, он попал бы под огонь охраны из первой машины. Поэтому и требовалось, чтобы ты, Семен, сидел в первой тачке.

– Так кто же племянников моих убил? Кто все это придумал?! – охрипшим голосом спросил Федор.

– Да уж никак не сам Сазонов, который даже в армии не служил! Здесь сработала голова человека, который в таких вещах очень хорошо разбирается, и не только голова. А если вспомнить, что Сергей, средний сын Сазонова, служил в спецназе, а сейчас он – в ОМОНе, все становится на свои места, – объяснила я. – Вот вам и тренированность преступника, и подготовленный план отхода, и все остальное!

– Значит, Серега… – потухшим голосом произнес Федор. – А ведь я его, сучонка, на руках носил.

– Да, это он, – подтвердила я. – Затем последовало второе преступление, когда машину на рынке подорвали, но оно, в силу ряда обстоятельств, не завершилось так, как хотелось Сазонову. Семен не погиб, он только сильно пострадал и, перепугавшись, засел дома под охраной своих родственников. Как же до него добраться? Только когда его на рентген повезут. Сергей, зная от отца, когда это произойдет, установил поперек дороги растяжку, но и это не сработало – ловушку заметили.

– Я заметил! – кто-то из племянников, как школьник, поднял руку. – Я в Чечне служил, да и по контракту там же был, так что сразу понял, что к чему.

– Молодец! – похвалила я его. – И вот тогда мы решили ловить преступника на живца. Я позвонила Семену и сказала, что он может ехать на рентген. Мы устроили засаду, чтобы взять преступника с поличным. – Я повернулась к Маркину и предложила: – Игорь Олегович! Может быть, вы сами продолжите, чтобы нам в испорченный телефончик не играть?

– Почему нет? – согласился Маркин. – Да, мы взяли преступника, причем с оружием в руках! Это был Сергей Сазонов! А если учесть, что при задержании он ранил двух милиционеров, он четко представлял себе, чем все это для него обернется, поэтому и начал, выражаясь официально, сотрудничать со следствием. Иначе говоря, сдал он всех подчистую, включая своих родителей! И еще очень много интересного рассказал, но об этом, я думаю, сейчас еще не время говорить.

– А Машка-то тут при чем? – удивился кто-то из Андреевых.

– Потом объясню, – пообещала я.

– Ну, Миха, тебе не жить! – угрюмо пообещал Сазонову Федор.

– Не хочу быть плохим пророком, но, в силу вашего преклонного возраста, встречи с Сазоновым вы вряд ли дождетесь, – заметила я.

– Ничего-о-о! – угрожающе протянул он. – У нас семья большая!

– Значит, мне больше ничто не грозит? – осторожно поинтересовался Семен.

– Это как сказать, – пожала плечами я. – От Сазонова, естественно, уже ничего не последует, но ты ведь и сам не без греха: рыло твое в пуху, да так, что даже представить страшно! Рассказать, как дело было?

Семен, опустив глаза, весь съежился, сжался в комочек, и если бы не загипсованная нога, ей-богу, он наверняка попытался бы сбежать.

– А этот-то недоумок что натворил? – спросил Федор.

– Сейчас расскажу, – пообещала я. – Думаю, для всех вас не секрет, что Семен – дурак? Полный, окончательный и бесповоротный! Я ознакомилась с личными делами нескольких заинтересовавших меня людей, и что я узнала? А то, что у Семена восемь классов образования, причем, судя по датам, в одном из классов он просидел два года! Потом – армия, затем – работа рубщиком мяса на Центральном рынке в Тарасове. Об аттестате вечерней школы и о дипломе вечернего экономического института я уже не говорю – они явно купленные. Мог он с такой головой рынок к рукам прибрать? Да никогда! А с другой стороны – Клавдия Петровна, умница и красавица! Школа с золотой медалью, красный диплом, пусть и вечернего отделения экономического института, заочный Плехановский и, как венец всего этого, – кандидатская диссертация на тему развития кооперативного движения, которую ей зачли как докторскую. Вот она-то могла всего добиться! Я не знаю, почему она в июне, сразу же после окончания школы, уехала в Тарасов, где уже в июле начала работать продавщицей в овощном ларьке; я не ведаю, почему она, с ее-то золотой медалью, поступила именно на вечерний факультет, я не знаю…

– Зато я знаю! – раздался уверенный мужской голос.

Я посмотрела в сторону, откуда он прозвучал, и увидела, что один из бойцов сорвал с головы маску. Бойцом оказался высокий русоволосый мужчина лет пятидесяти, хотя по его фигуре я бы этих лет ему не дала.

– Причем не только знаю, но и расскажу! – заявил он и, очень нехорошо улыбаясь, спросил, обращаясь к Семену и Сазонову: – Ну что, Миха? Что, Семка? Не ожидали меня увидеть?

– Да кто это такой? – с недоумением спросил у них Федор.

– Димка Полянский, – спрятав глаза, буркнул Сазонов.

– Был когда-то Димка, а теперь – Дмитрий Дмитриевич! Полковник в отставке, между прочим! – злым голосом представился мужчина.

«Полянский… Отставник… – мгновенно вспомнила я. – Так вот у кого теперь акции Семена! Но как он все это устроил?! Да и зачем они ему?»

– Тот самый? – спросил у Сазонова Семен, и Михаил Петрович кивнул. – А-а-а! За Клавкой пришел? – разом обнаглев, воскликнул Семен. – Решил за мной объедки подобрать? Ну, ищи ее! И если найдешь – она твоя!

– Дурак ты, Семка! – презрительно усмехнулся Полянский. – Это я у нее первым был!

– Врешь! – выкрикнул Семен. – Я ее честной девицей взял!

– Да чтобы умная женщина дураку-мужику голову не сумела заморочить? – рассмеялась Дмитрий. – Не бывало еще такого! – и повернулся к Сазонову: – А может, ты, Миха, расскажешь, почему мы с Клавой тогда расстались? Говори, хуже, чем есть, тебе уже не будет!

– Что, я все помнить должен, что ли? – промямлил Сазонов.

– Как же я вас обоих убить хочу! – прорычал Полянский. – Ну просто руки чешутся! В порошок растереть и по ветру пустить, чтобы и следа от вас не осталось! Ладно Семка! Он – сволочь, каких мало, но ты-то, Миха, как ты мог? Клава же тебе – сестра!

– Мы Семке и без тебя цену знаем, ты лучше объясни, что случилось! – потребовал Федор.

– Расскажу! – очень недобрым тоном пообещал Полянский. – Только не о том, как мы с Клавой еще в школе любили друг друга, как мечтали, что учиться вместе поедем и поженимся, когда образование получим. Нет, я о том расскажу, как Миха – чтоб он сдох, сволочь! – мне на выпускном вечере фотографию показал, где Клава с братцем вашим Семкой в постели лежит! Как убежал я оттуда, чтобы только с ней не встретиться, как у бабы Фроси бутылку самогона купил и выпил до дна на берегу речки, как утопиться хотел от предательства такого, да бог меня уберег; как я наутро, фотографии ее спалив и вещи собрав, пешком в Первомайск ушел, чтобы никогда больше в Расловку не возвращаться! Как ни одной девчонке после такого поверить не мог, даже самой распрекрасной, всех их шлюхами считал! И неизвестно еще, как бы моя жизнь сложилась, если бы нужда не заставила меня снова в Расловку на похороны бабушки приехать. И встретил я тогда Мартынку. Помните такого?

– Это Федосьи сын, что ли? – спросил кто-то из Андреевых. – Помним. Только он тут при чем?

– Сейчас объясню, – угрюмо пообещал Полянский. – Мартынке уж очень выпить хотелось, да денег у него не было, вот он за бутылку мне и рассказал, откуда та фотография взялась. Как ты, Миха, сестре своей Клавдии снотворное в чай подсыпал, а когда она уснула, Семке с Мартынкой дверь открыл! Как вы ее, спящую, раздели и на кровать положили, как Семка рядом с ней лег и Мартынка их фотографировал, а ты, Миха, на стреме стоял и караулил – вдруг мать ваша, Зинаида Тимофеевна, раньше времени придет или соседка какая-нибудь заявится? Как потом вы ее обратно одели и тишком ушли…

Полянский подошел к сидевшим рядом Семену и Сазонову, встал над ними, как палач над жертвами, и видно было, что он из последних сил сдерживается, чтобы не пришибить их на месте.

– Ну, может, объяснит мне хоть сейчас кто-нибудь из вас, зачем вы это сделали?! – спросил он. Желваки у него на щеках ходуном ходили, а голос больше напоминал львиный рык.

Не дождавшись ответа, он одной рукой поднял за грудки Сазонова и, хорошенько встряхнув его, спросил:

– Ну, Миха! И зачем же ты сестру свою опозорил?

– Да из-за Семки все! – почти заверещал тот – перспектива следствия и суда пугала его гораздо меньше, чем бешеный взгляд Полянского. – Он решил, что все равно рано или поздно на Клавке женится, только она его и не замечала совсем, хотя он к ней и так подъезжал, и эдак… А тут ему в армию идти! Вот он и попросил меня помочь! А я тогда уже на Машке женился, вот и пособил родственнику. Мы решили, что, если кто-то вокруг Клавки крутиться будет, я ему фотографию под нос суну, он и отвалит. И слух пойдет, что Клавка – порченая, тогда она Семке и достанется! И досталась ведь! Хоть из Расловки следом за тобой уехала…

Ох, зря он это сказал! Полянский поднял его и, как манекен, так сильно запустил в угол, что Сазонов только пискнул по дороге и, впечатавшись в стену, сполз на пол, где и затих.

– Не хочешь другу компанию составить? – спросил Полянский, наклонившись к Семену.

– Да я здесь вообще ни при чем! – перепугавшись насмерть, отбивался тот. – Это все Миха придумал! Уж очень он хотел в нашу семью втереться, понравиться нам пытался!

– Ничего! Тебе тоже несладко придется! – зловеще пообещал Полянский и повернулся к его братьям, слушавшим все это с самым угрюмым видом. – Кинулся я к Зинаиде Тимофеевне, а она уже в Тарасов переехала. До сих пор понять не могу, как я ее все-таки найти сумел! В дверь позвонил, открывает она, а рядом с ней мальчишка стоит… Сын наш с Клавой! Я же не знал тогда, что Клава тогда уже от меня забеременела.

– Какой еще сын?! – воскликнул Семен.

– Я, Дмитрий Дмитриевич Полянский-младший, – сказал боец помоложе и стянул с головы маску. Этот мужчина лет тридцати с небольшим был так похож на своего отца, что никаких сомнений, чей он сын, не возникало.

– Так я ее с нагулянным взял?! – взревел Семен. – Ах она, паскуда!

– Эй, ты! – угрожающе сказал Полянский-младший. – Я ведь не мой отец. Я не посмотрю, что ты убогий! Я тебе за маму свою так врежу, что уже обе твои ноги сломанными окажутся. И не только они.

Семен собрался было что-то ответить, но Федор на него так цыкнул, что он, присмирев, спросил:

– Ты чего?

– Дурень, да ты на парня-то посмотри! – крикнул ему Федор.

– А чего на него смотреть? – удивился Семен.

– Глаза разуй! Ванька же – его точная копия! – злясь на непонимание брата, объяснил Федор.

– А на кого же он еще должен быть похож, как не на родного отца? – с деланым удивлением спросил Дмитрий Дмитриевич.

– Так Ванька – твой?! – обалдел Семен. – Тоже твой сын?! Это я на чужого ублюдка всю жизнь ишачил?!

– Знаю я, как ты ишачил! – усмехнулся Полянский. – В одной руке – стакан, а в другой – проститутка! И как ты только не надорвался? – издевательски спросил он. – Ты бы лучше вспомнил о том, как своего ребенка собственными руками убил, когда Клаву, беременную, в стенку швырнул! А ведь она-то всего и попросила тебя – с дружками потише песни свои горланить, потому что она к экзаменам готовилась. А ты, сволота, решил перед дружками выпендриться и показать, кто в доме хозяин!

– Значит, обманул ты нас, Семка? Никакого нападения рэкетиров не было? – спросил Федор. – Так вот куда тот ребенок делся, – понятливо покивал он и с угрозой в голосе крикнул: – Ты же, гад, Андреева убил!

– Да кто же знал, что она такой хлипкой окажется? – испуганно отбивался от него Семен. – Или ты свою не дубасил?

– За дело, и не тогда, когда она с пузом ходила, – пояснил Федор.

– То-то она у тебя что ни год рожала, – необдуманно ляпнул Семен.

Тут Федор не пожелал и дальше сдерживаться. Быстро поднявшись, он подошел к брату и от души врезал ему по морде, сказав с горечью:

– Эх, силы у меня уже не те! Ты бы у меня, сволота, год кровью харкал! Ничего! Вот люди уйдут, и мы с тобой по-свойски разберемся!

– Не надейтесь, – охладила я его пыл. – Семен составит компанию Сазонову, и без наручников он пока что, как я понимаю, только потому, что с такой ногой удрать не сможет.

– А его-то за что? – недоуменно спросил Федор.

– За Клавдию Петровну, – объяснила я. – Он ведь на рынке служил просто ширмой, а руководила всем она. Почему она предпочла действовать именно таким образом, я не знаю, но она изображала из себя недалекую молодящуюся бабенку, и он на ее фоне не выглядел законченным кретином – ведь давно известно, что короля играет свита. Семен же как был всегда неотесанным мясником, так им и остался, но со временем нахватался разных слов, пообтесался и научился умные рожи корчить. Осознавая глубину своего ничтожества, он сочинил новую, героическую, с его точки зрения, биографию, приписав себе все достижения Клавдии Петровны. Ну, это дело обычное! Человек – дерьмо, а хочет выглядеть конфеткой. Страшно не это! Страшно другое! То, что Семен сам поверил в эту сказку! – заметила я. – В свою новую биографию! Вот он и решил, что хватит ему просто изображать из себя руководителя, пора брать власть над рынком в свои руки.

– Нет, Семка, ты не дурак, ты идиот! – горестно сказал Федор, поворачиваясь к нему. – А может, ты сумасшедший? Разные люди у нас в роду были, но такого, как ты, – никогда! Где ж тебя мать с отцом делали, что ты такой урод получился?

Братья солидарно поддакнули Феде и с бо-о-льшим неодобрением поглядели на Семена.

– В семье не без урода, как говорится! – бросила я и стала рассказывать дальше: – А вот ваша сестра Мария, тоже стремившаяся прибрать рынок к рукам, Семена в этом начинании всемерно поддержала, преследуя при этом свои собственные цели. Она была уверена, что всегда сможет обыграть такого идиота, как Семен, а вот Клавдию Петровну – никогда! Значит, Клавдию следовало убрать. Совсем! И навсегда!

– Да не может такого быть, чтобы Машка?..

– Ерунда все это!

– Не пошла бы Машка на такое…

Андреевы еще немного повозмущались, но я значительно откашлялась, и они смолкли.

– Вот что, дочка! – решительно сказал Федор, выражая общее мнение. – Миха, конечно, сволочь редкая, но сестру нашу ты не трожь!

– А это вы лучше не мне скажите, а ее родному сыну, Сергею, – ответила я.

– Раз матери в живых уже нет, он все на нее и сваливает, чтобы отца выгородить! – возразил мне Федор.

– Не думаю. Сергей ведь знает – на его отце столько всего висит, что ему от этого легче не станет, – объяснила я. – Так что не Сазонов, а именно Мария пообещала Семену всячески поспособствовать устранению его жены. Женщина она была, надо отдать ей должное, умная и хитрая и прекрасно понимала, что дело это нужно обтяпать келейно, то есть своими силами. Все было разыграно как по нотам! Семен разыгрывал гнев и выражал решимость сослать жену в деревню, куда ее должен был отвезти Сазонов. Клавдия же, как всегда, подыгрывала ему и была при этом полностью уверена, что никуда не поедет. Тем большим ударом стали для нее слова Сазонова, что он действительно ее туда отвезет. Они поссорились, Сазонов якобы – а может, и на самом деле – пошел к Семену, а Клавдия, воспользовавшись его отсутствием, решила уехать, на что и был весь их расчет. Она вышла на улицу, чтобы поймать машину, и к ней тут же подъехал автомобиль, до этого мирно стоявший себе неподалеку. Она наклонилась к окну, собираясь договориться с водителем. Он оказался ей знаком, и она без опаски села в машину. А вот что было дальше – об этом вам расскажет подполковник Маркин, который допрашивал Сергея Сазонова.

– Конечно, Клавдия без опаски села в машину: ведь за рулем был ее племянник, Григорий, сын ее брата, – сказал Игорь Олегович. – Но вот когда к ним подсел Сергей Сазонов, она заподозрила недоброе и попыталась выйти из машины, угнанной, между прочим, тем же утром. Но ее удержали силой.

– Да что они, с ума сошли, что ли?! – не выдержал Федор.

– Да нет, оба преступника были в здравом уме и твердой памяти, – ответил Маркин. – Убить Клавдию Петровну в городе они не решились, там очень трудно спрятать труп так, чтобы его потом никогда не нашли, а вот за городом это провернуть намного легче. Но одно дело – везти под дулом пистолета в машине живого человека, и совсем другое дело – его труп. И хотя из Тарасова они планировали выехать окольными путями, чтобы избежать стационарных постов ГИБДД, но патрульную машину ведь и на проселочной дороге можно встретить. Предположим, остановили бы их: удостоверение бойца ОМОНа могло в этом случае и не помочь, а у них и документов на машину нет, и труп в багажнике… Тут им и хана! Вот так-то, под дулом пистолета, они Клавдию Петровну и вывезли, и направились по проселочной дороге в сторону Волгограда. За деревней Милюковка есть заброшенный песчаный карьер, где они собирались убить ее и спрятать труп, который никто и никогда не найдет, особенно если на него пласт песка сверху навалить… Но через эту проселочную дорогу перегоняли стадо, и они вынуждены были остановиться и переждать. Клавдия Петровна воспользовалась случаем и, выскочив из машины, бросилась бежать прямо через скопище животных.

– С ума сошла! Со стадом шутки плохи, – заметил кто-то из Андреевых, не понаслышке знавших сельское хозяйство.

– Когда смерть тебе в спину дышит, еще и не такое можно сделать, – сказал Маркин. – И тогда Сергей и Григорий начали стрелять ей вслед. Она упала…

– Скотина ее затоптала?! – не удержавшись, спросил кто-то из Андреевых.

– Да, – подтвердил Игорь Олегович. – На звук выстрелов прибежали собаки, потом люди появились, один из них был с ружьем. Перестрелять их всех преступники не решились и предпочли сбежать, причем на своих двоих, потому что машина у них заглохла. Они добрались до трассы, поймали машину, идущую в Тарасов, на которой и добрались до города. Но они захватили с собой сумку Клавдии Петровны, которую и предъявили Марии Ивановне Сазоновой и Семену Ивановичу Андрееву – как доказательство того, что свою работу они выполнили.

– Показания Сергея Сазонова вчера вечером полностью подтвердил на допросе его младший брат, Григорий, – добавил Ершов. – В настоящее время они оба находятся в СИЗО.

После этих слов тишина в комнате установилась гробовая, поэтому все мы услышали, как Сазонов прошептал:

– Так вот почему у них телефоны не отвечают!

– Спасибо, Игорь Олегович! Спасибо, Юрий Михайлович! – поблагодарила их я. – Дальше уж я сама. Узнав о смерти Клавдии Петровны, Мария и Семен обрадовались, но по разным причинам. Семен – потому что он теперь мог наконец развернуться вовсю и проявить свои недюжинные хозяйственные способности, – язвительно сказала я.

Когда Андреевы это услышали, по их рядам пронесся шепоток – видно, они очень хорошо знали, что ничего путного из этого выйти просто не могло, и Федор настороженно спросил:

– Дочка, а с рынком-то все в порядке?

– И об этом со временем расскажу, – пообещала я и невольно улыбнулась, предвидя их реакцию. – А вот Мария обрадовалась потому, что уже частично расчистила себе путь к рынку. Теперь требовалось вывести из игры Ивана, то есть убить его. Но как это сделать, если он все время находится под охраной? Напомню вам, что Мария одобряла связь брата и его любовницы, поэтому она убедила Семена, что теперь можно привести Ларису в этот дом. Но Семен понимал, что Иван этого не потерпит. И тогда Мария предложила убрать Ивана из этого дома, поселив его отдельно, чтобы Семен без помех привел домой любовницу! Живя отдельно, в городе, Иван стал бы легкой мишенью, а его смерть всегда можно было бы обставить как простое уличное нападение или что-то в этом духе. Семен согласился с ней и попытался купить квартиру, но у него ничего не вышло! Тогда Мария решила спровоцировать скандал между Семеном и Иваном и уговорила брата все-таки привести любовницу в дом, несмотря ни на что. Семен согласился и привез Ларису в этот дом тридцатого июля. Иван же был уверен в том, что его мать в деревне – ведь у него же на глазах Семен ее туда и отправил. Но как ни был Иван зол на мать за то, что она не одобряла его желания жениться на любимой девушке, но присутствие в их доме на месте матери любовницы отца… Точнее, того человека, которого он тогда считал отцом…

– А теперь не считает? – неожиданно спросил Дмитрий Дмитриевич.

– Во всяком случае, в разговоре со мной он упорно называл Семена не отцом, а Андреевым, – ответила я, подумав, что Иван, наверное, уже знает правду. – В общем, все в очередной раз рассчитали очень точно. С вашего позволения, я повторюсь: я уже говорила вам, что Иван и Лариса столкнулись в этом доме тридцатого числа, а тридцать первого Иван вылетел в Германию. На это Мария никак не рассчитывала, она не знала, что у парня есть свои деньги. Она надеялась, что Иван останется в Тарасове, где до него легко добраться. Но она не растерялась и быстро настроила Семена против непокорного сына. Результат всем известен – Мария стала наследницей Семена, а это двадцать процентов акций! Счастье для Ивана, что он до сих пор в Германии, иначе он давно уже погиб бы.

– А он-то тут при чем? – не удержался от вопроса кто-то из Андреевых.

– Как же вы не понимаете? – удивилась я, а потом подумала, что для них это действительно китайская грамота, и стала им растолковывать, как первоклассникам: – Ну, смотрите! Клавдия Петровна написала завещание в пользу сына – что это значит? Что у него уже сорок процентов акций: двадцать – собственных и двадцать – ее. Иван не женат, и в случае его смерти эти акции кому отойдут? Его официальному отцу, то есть Семену, а его наследница – кто? Мария! Итого, у нее в этом случае было бы уже шестьдесят процентов акций.

– Но у Тимофевны тоже есть двадцать процентов, – напомнил мне Федор.

– В этом ничего сложного нет. Я уверена, что Иван по молодости лет не написал завещание и на половину его акций могла претендовать его бабушка. Таким образом, десять процентов отошли бы Семену, а десять – ей, что с уже имеющимися у нее акциями составило бы тридцать процентов. Но! Наследник-то у нее остался только один – сын Михаил, он же – муж Марии. А годков бабушке уже много! Вот и получается, что со временем Мария планировала собрать в своих руках восемьдесят процентов акций рынка, а с учетом того, что остальные двадцать уже были в руках у ее братьев, которые не стали бы вмешиваться в ее дела, она становилась полновластной хозяйкой рынка. И все бы у нее получилось, потому что она просчитала ситуацию на много ходов вперед, но не учла только того, что от нее может захотеть избавиться ее собственный муж! Я уверена, что Сазонов – как и их сыновья, которые и дали эти показания, – был полностью в курсе ее затеи. Но этот болван, так же как и Семен, решил, что сможет сам довести эту игру до конца, и бездарнейшим образом провалил начатое Марией дело. Вот и все, что я хотела вам сказать, а остальным теперь пусть следователи занимаются. Вопросы будут?

– Так что там с рынком все-таки? – спросил Федор. – Хоть там-то все в порядке?

– Если бы! – выразительно сказала я.

– Ну, добивай уж! – хмуро сказал он. – Хотя я думал, что хуже быть уже не может.

– Может! Может! – радостно заверила я его. – Рынок – практически банкрот.

– Как это понимать?! – опешил он. – Ты по-простому нам объясни!

– Да разорил его ваш братец подчистую, – ответила я. – Работникам уже два месяца зарплату не платят. Этот мудрец, – иронически хмыкнула я, – за три месяца рынок до ручки довел! По непонятно каким контрактам все деньги растранжирил, и теперь счета арестованы, а против Семена уголовное дело заведено, он находится под подпиской о невыезде.

– О господи! Да что же это такое творится?! – возмутился Федор и уточнил: – Значит, мы и этих, как их… Денвиндентов получать не будем?

– Я не специалист, но думаю – нет, – пожала плечами я.

Повисла мертвая тишина. Братья и их сыновья все, как один, уставились на Семена. Ох и нехорошие были у них взгляды!

– Что ж нам с тобой, Семка, делать? – тоскливо спросил Федор. – Убить, что ли? Это сколько же мы кулаками махали, пока вы с Клавкой на ноги встали! Скольких зубов недосчитались! Сколько ребер поломали нам! Ничего, мы выдюжили все это! Вышли вы в люди, и мы забытыми не остались, деньги с рынка получали и жили нормально. А ты все это коту под хвост пустил! – постепенно накаляясь, говорил он. – Жена ему помешала! Да ты, недоумок, ее дерьма не стоишь! Ты, гад, на нее молиться должен был с утра до вечера! Ноги мыть и воду пить – за то, что она когда-то тебя выбрала! Что же ты, сволота, натворил?! Ради чего двое твоих же племянников погибли, а двое покалечились? Когда с Машкой беда приключилась, мы же все, как один, вас защищать кинулись! В чем она там виновата, а в чем нет, не нам судить, для нас она всегда и во всем правая будет, потому что – семья мы! Андреевы! А что мы получили сейчас? Ты же, паскуда, по миру семью пустил! На что же нам всем теперь жить? А?! Чего молчишь?! Ответь семье!

– Да я сам не понимаю, как это получилось, – оправдывался Семен. – Вроде все как раньше было, а потом… – и он виновато развел руками.

– Погоди, Федор, дай мне сказать, – выступил кто-то из братьев и предложил: – Пусть Семка все свое добро распродаст и с нами расплатится. Мы в рынок тоже немало вложили! Пусть не деньгами, так здоровьем, своим и своих родных. Ради чего мой сын пострадал, пусть и несильно? Ладно бы ради семьи, ее защищая, пострадал, так ведь из-за дури твоей! А у меня почки отбиты и штырь стальной в ноге сидит. А как я все это «заработал»? А за тебя с Клавкой мы горой стояли, когда вы кооператив свой организовали!

– А я как свою грыжу получил? В подарок, что ли? Нет – когда туши неподъемные на своем горбу таскал! – поддержал его другой брат. – Так что ты мне деньги мои отдашь! Даже не мне, а внукам моим, которые из-за тебя, подлюки, сиротами остались! А не то!.. Ну, ты меня знаешь! И не посмотрю я, что ты – мой брат!

– Все мы на вас ломили, как лошади, – сказал третий. – Месяцами в Тарасове жили и по области с тобой мотались! А уж как мы бились насмерть – про то я молчу, другие уже сказали! А сын мой из-за тебя, сволота, погиб! И на что теперь его семья жить будет? Я не двужильный и не молоденький, чтобы всю эту ораву на себе тянуть!

– Да, Семка! Худо дело, – вздохнул Федор. – Я уж не говорю о том, что мой сын тоже в больнице отметился, и слава богу, что живым остался. Слышал, что братья предлагают? Вот и я их поддерживаю. Так что продавай ты все, что нажить успел, да деньги нам отдавай. Тебе в тюрьме сидеть, а нам еще как-то жить надо, семьи свои содержать, а на селе, сам знаешь, сейчас много не заработаешь. Не знаю уж, как тут у вас в городе все делается, но ты с этим не тяни – у нас терпение тоже край имеет.

– Извините, что прерываю, – мягко сказала я, собираясь нанести по Семену еще один сокрушительный, но далеко не последний удар. – Но денег вы с него не получите.

– Это еще почему?! – вскинулись братья.

– А у него ничего нет, – тем же тоном продолжила я. – Я это точно выяснила.

– Как – ничего нет? – ошалели родственники. – А дом этот?! А машины?!

– Все записано на его тещу, – объяснила я. – Только никто не знает, где она.

– На Тимофевну?! – воскликнул Федор, и я кивнула. – Ну, это Клавкина голова сработала, чтобы все на свою мать записать! Она тебе, кобелю, цену знала, вот и подстраховалась!

– Думаю, это было сделано, чтобы налоги не платить, – исключительно ради справедливости предположила я. – У Зинаиды Тимофеевны ведь льготы есть.

– Ну, раз нам здесь ничего не обломится, дели-ка ты, Семка, свои акции на нас четвертых, а уж мы с ними как-нибудь сами разберемся, – вздохнув, сказал Федор.

– А толку с них, если рынок разорился? – возразил ему кто-то из братьев. – На гвоздик в сортир повесить?

– Все равно, хоть сколько-то за них, а выручим, – сказал Федор. – Не может такого быть, чтобы они совсем ничего не стоили! С паршивой овцы хоть шерсти клок.

– Извините, что я опять вмешиваюсь, – нежно пропела я и нанесла им последний удар: – И акций у Семена уже тоже нет!

– Да что же это творится?! – заорал, сорвавшись, Федор – прежде он, сознавая свою ответственность и старшинство в семье, старался выглядеть солидно. – Он и их потерял?!

– Увы, да, – подтвердила я. – Он не смог оплатить квартиру для Ивана деньгами со счетов рынка, потому что главный бухгалтер отказалась эту платежку подписывать, и тогда Семен не придумал ничего лучше, чем взять ссуду в банке. Только вернуть ее он вовремя не сумел, вот без акций и остался.

– Так у него квартира есть? – воскликнул кто-то из Андреевых. – Вот вам и деньги!

– Да нет у него квартиры, – объяснила я. – Не срослось там что-то, а деньги он уже потратил.

В обрушившейся на комнату мертвой тишине все медленно повернулись к Семену, который сидел, обреченно повесив голову, и молчал – да и что он мог сказать?

– А скажи-ка ты мне, Семка, – подал наконец голос Федор. – Как это ты умудрился все, что Клава десятилетиями наживала, за три месяца спустить?! Может, это талант у тебя такой? Может, мы чего-то в тебе не разглядели? Ты не стесняйся, говори, а мы, дураки, тебя, умного, послушаем! Ты посоветуй нам, что теперь с этими бумажками делать? Может, действительно в нужнике им самое место? Кто их теперь у нас купит?

– Я! – раздался спокойный женский голос.

Мы все вздрогнули от неожиданности и быстро повернулись – в дверях стояла Клавдия Петровна! С момента ее ранения прошло всего три месяца, но в ее внешности ничто уже не напоминало о перенесенных ею страданиях – видно, у очень хороших врачей она лечилась. Ухоженная и холеная до невозможности, элегантная до изысканности, в сиянии своих бриллиантов – теперь уже точно своих! – она сейчас выглядела даже лучше, чем в июле, по крайней мере, вид у нее был совсем другой: уверенный в себе и полный достоинства. Она уже ничем не напоминала ту недалекую бабенку с претензиями на гламурность, какой я ее запомнила, а уж о ее взгляде и говорить не приходилось – он был холодным, спокойным и презрительным. Но она была не одна: на ее руку опиралась очень пожилая женщина, с хорошей стрижкой, с красиво окрашенными волосами, накрашенными же губами и свежим маникюром, чей вид тоже дышал властностью.

– Ты жива?! – потрясенно воскликнул Семен.

– Что, родственнички, братец Мишенька и муженек Семочка? Не ожидали, что я такой живучей окажусь? – усмехнулась Клавдия и повернулась к остальным Андреевым. – Расслабьтесь! Я куплю у вас акции, – повторила она.

– Мама! Бабушка! Проходите сюда! – позвал их Полянский-младший. – Я тут для вас место почище нашел.

«Так это и есть Зинаида Тимофеевна, которую в колхозе за глаза называли царицей, – поняла я. – А что? Соответствует!»

Женщины прошли в комнату и сели. Дмитрий Дмитриевич встал рядом с ними. Если учесть, что его сын стоял с другой стороны, – мужчины наглядно демонстрировали, что готовы защищать своих родных от всех напастей мира. Клавдия Петровна оглядела комнату, легко вздохнула и сказала без тени упрека, а просто констатируя факт:

– Ох, Андреевы, Андреевы! Да что ж вы за люди такие? За что ни возьметесь, все загадите! – Она повернулась к Ершову и, слегка улыбнувшись, сказала ему: – Спасибо тебе, Юрий Михайлович, мы в машине все очень хорошо слышали.

– Рад стараться, Клавдия Петровна, – он широко и радостно улыбнулся ей в ответ.

«На нем был «жучок»! – поняла я. – Да и сам он, как оказалось, тот еще жучара! Значит, он с самого начала все знал о том, что с ней случилось, что она жива, да еще, наверное, и докладывал ей о каждом нашем шаге. И именно на ее деньги сняли палату в частной клинике для Галкина и Ларисы! И какие-то его мифические «старые связи» тут совсем ни при чем! Вот и сегодня он все организовал так, чтобы она все услышала». Я совсем не злилась на Ершова по этому поводу – у каждого из нас своя работа. Но каков хитрец! Я задумалась и не сразу услышала, что Клавдия Петровна обращается ко мне.

– Таня! – наконец дошло до меня, и я встрепенулась. – Мне еще в прошлый раз очень понравилось, как ты работала, а сегодня я вновь убедилась, что не ошиблась в тебе. Ты была на высоте! Поздравляю тебя!

Я терпеть не могу, когда ко мне так бесцеремонно обращаются – на «ты», но от этой необыкновенной женщины я готова была выслушать все, что угодно. Да я даже не обиделась бы, если бы она назвала меня «Танькой»!

– А я, Клавдия Петровна, искренне восхищаюсь вашими артистическими талантами. Вы могли бы стать великой актрисой! – нимало не лукавя, сказала я. – Но я еще очень многого не понимаю.

– Ничего, у нас еще будет время познакомиться получше друг с другом, – пообещала она. – Да хотя бы сегодня, попозже. Приезжай ко мне часов в пять, и мы поговорим.

– Сюда? – удивилась я.

– О нет! В этот хлев еще очень долго приличных людей пригласить будет невозможно! – поморщилась она и спросила: – Ты знаешь поселок «Волжанка»?

– Конечно! Кто же его не знает? Он на порядок круче, чем «Графские развалины»! – удивилась я.

– Дом восемнадцать. Я предупрежу на въезде, чтобы тебя пропустили, – пообещала она и повернулась к Андреевым: – Ну, что? Будете акции продавать?

– Погоди, Клава, – сказал Федор. – Ты нам всем сначала объясни, что происходит.

– Так вы же все слышали, – спокойно ответила она.

– Почему же ты нас не позвала, когда Семка задурил? Неужто забыла, как мы все тебя уважаем? Да мы бы ему быстро мозги вправили! А брыкаться бы начал, так и вломили бы по-свойски! Силушкой нас бог не обидел! Ты же нас знаешь! – возмутился он.

– Можно подумать, он заранее предупредил, что убить меня собирается! – хмыкнула она. – Так что по поводу акций?

– Клава, ты с плеча-то не руби, не дрова, чай, колешь, – предупредил ее Федор. – Мы же все-таки родня!

– Были, только я уже давным-давно с Семеном развелась. Так что не Андреева я теперь, а Полянская! – уточнила она.

– Как – развелась?! – взвился Семен. – Без моего ведома?!

– Тебя, – усмехнулась она, – удивляет, что я сумела это сделать?

– Ну ты и стерва! – взорвался Семен.

– Мама, извини, я на минутку, – сказал Полянский-младший и направился к Семену. Тот, страшно перепугавшись, попытался, ерзая задом по дивану, отползти подальше.

– Митенька, не пачкал бы ты об него руки, – брезгливо сморщившись, сказала Клавдия Петровна.

– Ничего, я их потом вымою, – успокоил он мать и, приблизившись к Семену, принялся звонко хлестать его по щекам, приговаривая: – Это тебе за маму! Это тебе за папу! Это тебе за Ивана!.. – И остановился только тогда, когда лицо Семена приобрело свекольный цвет.

И хотя в комнате были и Андреевы, и я, и милиционеры, и чоповцы – никто даже звука не издал, чтобы остановить Дмитрия: все, как один, считали, что Семен получил по заслугам и ему этого даже мало. Решив, что он достаточно постарался, Митя вернулся к родным, и только после этого Федор отважился сказать:

– Тимофевна, ну хоть ты дочку окороти! Несправедливо ж это! Мы же все на Клаву и Семку горбатились, пока они дело свое создавали.

– Ой, не смеши меня, Федька! – отмахнулась от него она. – Это когда же Андреевы трудолюбием отличались? Пить да махать кулаками вы горазды, что да, то да! А во всем остальном – люди вы совсем бесполезные!

– Не любишь ты нас, Тимофевна! – укоризненно сказал Федор.

– А за что мне вас любить? – удивилась она. – Это же не мы с отцом на вас доносы писали – это ваш отец на моего строчил не переставая! Сколько же папа горя из-за вас вынес! Сколько его на допросы таскали, на парткомах мордовали! Он из-за вас, сволочей, два инфаркта перенес! И я после этого вас уважать и любить должна?!

– Так то же отец, а не мы, – оправдывался Федор. – Мы-то дочку твою еще как уважаем! И помогали ей всегда и во всем!

– Клава и дала вам возможность жить безбедно – за ваши былые заслуги, а ваш же братец не только убить ее задумал, но и все ею нажитое, как последний дурак, на ветер пустил. Его и благодарите, а мы вам ничего не должны. Так что не дурите, продавайте акции! Они Митеньке пойдут, а те, что Семка потерял, уже у Димочки.

– Мы подумаем, – хмуро пообещал Федор.

– И думать тут нечего! – прикрикнула на него Зинаида Тимофеевна. – Приедет к вам нотариус, и чтобы вы без фокусов все оформили! Он и деньги вам привезет! Будет на что пить! А теперь – на выход! Нагостевались уже!

– Нам бы вещи собрать, – заикнулся было кто-то из Андреевых.

– За воротами подождете, вам их вынесут, – непреклонно заявила она. – Надя! Где ты там?

– Тут я, Тимофевна! – раздался женский голос, и в комнате появилась уже знакомая мне Надежда.

– Девочки приехали? – поинтересовалась Зинаида Тимофеевна.

– А как же! Все тут! – подтвердила Надя.

– Тогда соберите быстренько бывшей нашей родне все их пожитки и вынесите к воротам – нечего людей зря задерживать. Их небось уже дома заждались! – распорядилась она. – Димочка! Дай людям деньги на дорогу!

– Как скажешь, мама! – согласился тот и, подойдя к Федору, протянул ему несколько купюр, сказав: – Этого вам за глаза хватит!

Хмуро переглянувшись, Андреевы потянулись на выход.

– Записала Клава на тебя этот дом, а ты и раскомандовалась! – не удержавшись, буркнул Федор.

– Ошибаешься, Федька, – усмехнулась Зинаида Тимофеевна. – Я ведь и дом, и все остальное сразу же официально Клаве подарила, а что она сама ничего тогда оформлять не стала – так ей виднее, может, время еще не подошло. Она все это своей головой заработала, ей и владеть! А когда дом в порядок приведут, тут Митенька со своей семьей жить будет! Правнуки уже у меня есть, и, бог даст, не последние! – не удержавшись, похвалилась она.

– Ну, я полагаю, что и нам здесь делать больше нечего, – сказал, поднимаясь, Ершов. – Тут уборки непочатый край, мы только помешаем. Ребятишки, – обратился он к чоповцам. – Отведите Сазонова и Семена в машину, их уже в СИЗО заждались!

Бойцы подхватили под руки Сазонова, который так и просидел все это время на полу у стены, после того как сполз по ней от молодецкого удара Дмитрия Дмитриевича. Но когда его вели мимо матери, она сказала:

– Подождите минутку! – И, встав, подошла к нему: – Ты думаешь, я сегодня впервые услышала, что ты сестру свою ради Семки предал? Нет! Мне Димочка обо всем еще тогда сказал! Когда ты, зная, что Андреевы с твоим дедом сотворили, на Машке против моей воли женился, я тебя больше видеть не захотела. А уж потом, когда Димочка мне рассказал, что ты с Клавдией сделал, – прокляла я тебя! Лучше бы ты тогда вместе со своими братьями и отцом утонул! – И ее голос зазвенел от ненависти. – И сейчас я, твоя мать, которая тебя на свет родила, еще раз повторю!.. Будь ты проклят! – выкрикнула она. – И дети твои! И внуки! И правнуки! Нет у тебя больше матери! И уберите с глаз моих эту гниду, чтобы я никогда в жизни его больше не видела!

Бойцы увели Сазонова, а следом за ним, опираясь на костыли, под конвоем поковылял и Семен. Остановившись возле женщин, он повернулся к ним и спросил:

– Ты, Клава, как я понял, давно на меня зло затаила за то, что ребенка тогда потеряла. Так ответь мне хоть сейчас: это ты на меня бандитов натравила, которые меня не только до полусмерти избили, но и уродом на всю оставшуюся жизнь сделали, так что я мужиком нормальным быть перестал?

– Какие бандиты? – усмехнулась она. – Это были наши же грузчики! Только ты с ними пил, а уважали они меня. А насчет того ребенка я тебе так скажу: больно мне было! Да и какой матери не было бы? Но потом подумала я хорошенько, представила себе, что такое же, как ты, животное могла на свет произвести, и успокоилась. А чтобы уж гарантировать себя от повторения твоих художеств, я, когда из больницы вернулась, грузчикам и мигнула, а уж они постарались!

Семен открыл было рот, желая высказаться, но Митя тут же поинтересовался:

– Тебе понравилось? Повторить? – И тот мгновенно заткнулся.

Семен поковылял дальше. Я окликнула его и спросила:

– Сема! А где мой двойной гонорар?

Судя по его красноречивому взгляду, он очень хотел мне ответить без соблюдения общепринятых норм вежливости и приличия, но, взглянув на Митю, быстро передумал и промолчал.

Но вот комната опустела, потянулись на выход чоповцы, послышался шум – это горничные начали приводить дом в порядок и собирать вещи Андреевых. Пора было уходить и нам.

– Кстати, о твоем гонораре, Таня! – сказала Клавдия Петровна и, достав из сумочки, протянула мне конверт. – Здесь как раз двойной гонорар! И не забудь! Я жду тебя в пять, – напомнила мне она.

– Я обязательно буду, – твердо пообещала я, опуская конверт в свою сумку – уж я-то сразу поняла, что там не сотенные рублевые купюры, а нечто более существенное.

Мы, то есть я, Ершов и Маркин, вышли к машинам, и тут я не удержалась и сказала:

– Ну, Юрий Михайлович! Я от вас такого не ожидала!

– Вы просто многого не знаете, – усмехнулся он.

– Чего? – насторожилась я.

– Вот если Клавдия Петровна захочет вам об этом рассказать, тогда и узнаете, – туманно ответил он.

– Ну, Татьяна Александровна! Это был высший пилотаж! – довольным голосом сказал Маркин. – Какое же представление вы устроили! Размазали всю эту семейку, как кашу по тарелке! Одно удовольствие было слушать и смотреть!

– Рада, что вам понравилось, – постным голосом отозвалась я. – Только прошу вас учесть на будущее, что больше не стоит пытаться от меня что-нибудь скрыть! Я же все равно все узнаю!

– Да, я уже понял, что от вас никому и никакого спасения нет, – усмехнулся он. – И в этом ощущении я не одинок.

Я посмотрела на Ершова, но он только отрицательно помотал головой – я, дескать, тут ни при чем, – а потом быстро сел в свою машину и уехал.

– Вы на кого же намекать изволите? – предельно вежливо поинтересовалась я у Маркина.

– Так вы же всегда все знаете! Значит, и это для вас не секрет! – рассмеялся он и тоже убыл.

Я осталась стоять возле своего «Ситроена», и в голове моей билась страшная мысль: «Неужели это Кирьянов? Неужели это ему я так въелась в печенки, что он даже другим на меня пожаловался?! Ну и как же мне теперь с этим быть?»

Прежде чем ехать в поселок «Волжанка», я наведалась в лучший в городе салон цветов, где мои глаза мгновенно разбежались от обилия и разнообразия товара. Решив, что это не тот случай, когда можно позволить себе экспериментировать, я попросила составить мне самый дорогой и изысканный букет, какой только возможно. Девочки-продавщицы постарались от души, букет был великолепен, но стоил при этом безумно дорого. Это меня не остановило: я уже успела заглянуть в конверт и, обнаружив там очень приличную сумму (с которой я, зная о неплатежеспособности Андреева, уже успела попрощаться), решила, что эта необыкновенная женщина достойна такого подарка.

Я сидела в машине и с нетерпением поглядывала на часы в ожидании встречи. Никогда ни один мужчина не интересовал меня настолько, чтобы я, выехав задолго до назначенного времени, сидела, ждала и считала минуты до того момента, когда можно будет подъехать к видневшимся невдалеке воротам в ограде, отделявшей поселок «Волжанка» от всего остального мира. И вот это момент настал. Я остановилась у ворот и объяснила охранникам, что прибыла к Клавдии Петровне Полянской. Проверка здесь была не в пример серьезнее, чем в «Графских развалинах»: меня попросили выйти из машины и открыть багажник, а потом еще и все двери автомобиля проверили – не прячется ли кто-нибудь на полу. И только после этого мне позволили проехать, причем еще и объяснили, что сворачивать надо налево, а восемнадцатый дом стоит по правой стороне.

Подъехав, я удивилась – при такой-то охране поселка необходимости в собственном солидном заборе вроде бы не было, но он здесь наличествовал. Я вышла из машины, достала с заднего сиденья букет и позвонила. Дверь (назвать ее калиткой язык не поворачивался) приоткрылась, и я, толкнув ее, вошла во двор. Земля была полностью покрыта листьями и напоминала ковер, что меня обнадежило – значит, у меня с Клавдией Петровной одинаковые вкусы, потому что я тоже люблю бродить по опавшей листве. Честное слово, мне еще никогда и никому не хотелось так понравиться, как этой женщине, – я ею искренне восхищалась! Я направилась к дому, в дверях которого уже стояла горничная, когда мне под ноги выкатились два бело-серых шара и с любопытством уставились на меня. Это были собаки, причем наивно-радостное выражение их морд свидетельствовало о том, что это еще щенки, но вот их размеры! Они были ростом с некрупную овчарку, да и весом ей не уступали. Наверное, они уже всласть набегались и наигрались, потому что часто дышали и языки их свесились набок. В их открытых пастях виднелись таки-и-ие клыки, что мне стало не по себе – мало ли что эти псинки по глупости и малолетству могут выкинуть? Ну и что делать? Дверь-то входная за моей спиной уже закрылась! Бежать? Глупо! У меня всего две ноги, к тому же я на каблуках, а у этих псин по четыре лапищи!

– Проходите, пожалуйста! – пригласила меня горничная. – Они вас не тронут!

В этом я сомневалась, потому что любопытство песиков перешло из пассивной стадии в активную и они направились ко мне, явно желая познакомиться поближе. Оставив дверь открытой, горничная вышла из дома, чтобы проводить меня, но тут собаки, увидев вожделенную, наверное, лазейку, со всех своих лап рванули к двери. Горничная пискнула и, забыв о политесе, бросилась за ними, а я, заинтересовавшись, поспешила следом. Войдя в дом, я сориентировалась на шум и, попав в большую комнату, по виду гостиную, искренне восхитилась, увидев творившееся там безобразие.

На диване сидела Зинаида Тимофеевна, рядом лежало вязанье, а она с мухобойкой в руках воевала со щенками, защищая большого пушистого кота, который, выгнув спину и вздыбив шерсть, яростно шипел на собак, прячась у нее за спиной на спинке дивана. Щенки же, поставив передние лапы на сиденье, изо всех сил тянулись к коту, не обращая внимания на удары, которые щедрой рукой раздавала им Зинаида Тимофеевна, – видимо, они считали это частью игры.

– А ну кыш, бесстыжие! – приговаривала она. – Он вам что, игрушка, что ли!

Не одну меня привлек шум, потому что в дверях появилась Надежда, а за ней вбежали два мальчика лет семи и пяти.

– Ты, Тимофеевна, не напрягайся, а то у тебя опять аритмия разыграется, – сказала Надя Зинаиде Тимофеевне и грозно обратилась к собакам: – Опять? Ну, я вам сейчас задам!

Видимо, щенки знали, чем это кончится, потому что, оставив кота в покое, мигом, чуть не сбив каждый по стулу, нырнули под большой обеденный стол, покрытый спускавшейся до пола скатертью. Мальчики в полном восторге полезли за ними. Надежда отодвинула пару стульев, закинула скатерть наверх и потребовала:

– А ну, вылезайте немедленно! Все четверо!

Ответом ей был радостный смех детей и сопение щенков.

– Господи! В мои-то годы! – горестно сказала она, кряхтя, опустилась на четвереньки и полезла под стол.

В полном восторге наблюдая эту картину, я совсем не заметила, что в комнате появилась Клавдия Петровна. С ходу оценив происходящее, она громко позвала:

– Дима-а-а!

Почти тут же раздался его голос:

– Лада, что случилось?

– Забери отсюда этих бандитов, пока они весь дом не разнесли! – попросила она, но никакого недовольства в ее голосе даже близко не было – она сама веселилась, глядя на эту возню.

Горничная, все это время тихой мышкой простоявшая у стены, наконец отважилась и извиняющимся голосом сказала:

– Клавдия Петровна! Я не виновата! Они сами!

– Да ладно тебе! – отмахнулась та. – А то я сама не знаю, на что эти черти способны!

Тут и Дмитрий Дмитриевич появился, в спортивном костюме, из-под ворота которого виднелась десантная тельняшка, и в тапочках. Он, посмеиваясь, посмотрел на торчавший из-под стола зад Надежды, послушал, как безобразничают под столом дети и щенки, и, развернувшись, ушел. Вернулся он почти мгновенно, но был уже в кроссовках и ветровке.

– Всем немедленно вылезти из-под стола! – приказал он.

Под столом тут же все стихло. Первой вылезла Надежда. Тяжело дыша, она пожаловалась – почему-то мне:

– Как хорошо мне жилось в «Развалинах»! Тихо и спокойно!

– Устала? – спросила ее Клавдия Петровна. – Может, на пенсию пойдешь?

– Не дождетесь! – выразительно сказала Надя. – Я еще до Митькиных правнуков доскриплю!

Следом за ней из-под стола выбрались виновато потупившиеся дети, а потом и собаки высунулись, с несколько смущенным видом.

– Безобразничаете, значит? – строго спросил Дмитрий Дмитриевич.

Головы детей поникли еще ниже, а щенки окончательно сконфузились. И тут он произнес магическое для каждой собаки слово:

– Гулять!

Разом воспрянув, щенки в полном восторге бросились к нему и заюлили, запрыгали, ставя передние лапы ему на ноги и заглядывая хозяину в глаза.

– И мы тоже! И мы тоже! – обрадовались мальчишки.

– Куда же без вас? – усмехнулся он и позвал: – Галя! Одень детей и отведи их на берег!

– Хорошо, папа! – донесся до нас женский голос – наверное, Митиной жены, и дети убежали к ней.

Дмитрий Дмитриевич увел собак, и в комнате сразу стало тихо. Надежда, потирая поясницу, укоризненно сказала горничной:

– Прими плащ у Татьяны Александровны!

Та приблизилась ко мне с виноватым видом, и я отдала ей плащ, после чего спохватилась и наконец-то поздоровалась со всеми, вручив букет Клавдии Петровне.

– Какая прелесть! – улыбнулась она, приблизив цветы к лицу.

– Давай я их в воду поставлю, – сказала Надежда, забирая у нее букет.

– Весело тут у вас, – сказала я.

– Скучать не приходится, – подтвердила Надежда и пообещала: – Сейчас насчет чая распоряжусь.

– Мне, если можно, кофе, – попросила я.

– Значит, кофе, – согласилась она.

Мы с Клавдией Петровной прошли к стоявшим рядом с диваном креслам с журнальным столиком перед ними и сели. Оставшись наедине с ней и с Зинаидой Тимофеевной – успокоившийся кот не в счет, – я немного растерялась, потому что не знала, как начать разговор, Клавдия Петровна меня поняла и сказала:

– Таня, ты хотела меня о чем-то спросить?

– У меня так много вопросов, что я даже не знаю, с чего начать, – призналась я, а потом решилась: – Клавдия Петровна…

– Зови меня как все – Лада, – предложила она.

– Спасибо, Лада! – согласилась я. – Так вот, я не могу понять, зачем вы вообще вышли замуж за Семена! Ну, не укладывается это у меня в голове!

– Я попробую тебе объяснить, но не уверена, что ты поймешь, – сказала она. – И не потому, что ты глупая, а просто поколение другое, воспитание, менталитет… Только долгая это история.

– И все-таки, очень прошу вас, расскажите! – попросила я.

– Ну, хорошо! Дима тогда прямо с выпускного вечера ушел, и я страшно на него обиделась, а уж когда узнала, что он, не попрощавшись со мной, из Расловки уехал, мне уже не до обид стало! Поняла я, что бросил он меня! И это после всего того, что между нами было! Вот и я решила уехать из деревни побыстрее, чтобы ничего мне о нем не напоминало. Мама, конечно, ничего понять не могла, сердилась на меня… До вступительных экзаменов еще целый месяц, а я уже лыжи куда-то навострила. А мне в деревне невмоготу было оставаться, на меня же все пальцем показывали – брошенная, мол! Любовь-то наша с Димой у всех на виду протекала. А если узнал бы кто-нибудь, что я не девица уже?! Тут уж не только мне, но и маме моей позор несмываемый! Словом, поругались мы с ней страшно, но я на своем настояла!

– В отца пошла! У него характер был крутой, да и я тоже не сахар! – подала голос Зинаида Тимофеевна. – Словом, собрала она вещички, а я тем временем отцу ее в Тарасов позвонила и попросила дочке с жильем помочь.

– Так у нее другой отец? – удивилась я.

– В том-то и дело. Мы с Георгием… – начала Зинаида Тимофеевна.

– Феоктистовым?! – не удержавшись, воскликнула я.

– А ты о нем откуда знаешь? – удивилась она.

– Из распечатки телефонных разговоров Лады, – объяснила я. – Я же вас искала – Зинаиду Тимофеевну Сазонову…

– Феоктистова я, давным-давно, а телефоном его пользовалась, потому что свой разбила нечаянно, – объяснила она. – Я в институте с Георгием познакомилась, фронтовик он был, как и я. Серьезный, немногословный, спокойный. А ведь нам, дурам девкам, по молодости что в парнях нравится? Чтобы он, как павлин, весь разноцветный был и с хвостом пушистым! Ну, ты поняла, о чем я?

– Чтобы выделялся чем-то, – покивала я.

– Вот-вот! Ухаживал за мной Георгий, а у меня на сердце Петька Сазонов лежал! Первый парень на деревне! В общем, ничего тогда у Георгия не вышло. Вернулась я после института, и сыграли мы вскорости свадьбу. Как отец ни уговаривал меня кого-нибудь другого в мужья себе присмотреть, а я уперлась и вышла-таки за Петьку! И года не прошло, как поняла я, что прав был отец – вляпалась я в это дерьмо всеми четырьмя лапами. Петьке ведь то лестно было, что я – председателева дочка и образование у меня высшее. А на деле оказалось, что никаких выгод его семье от всего этого нет – отец мой никакой потачки им не давал, а время-то нелегкое было… А тут еще дети у нас пошли. Я – агроном, целыми днями в поле, дети на свекрови, которая мне житья не давала, потому что я надежд их семейки не оправдала и не стала своего отца просить, чтобы им послабление вышло. Да и попроси я, ничего не получилось бы – не того был склада человек мой отец… В общем, крутилась я как белка в колесе, а Петька оказался не работник и не муж. Ему бы гармошку в руки, папироску в зубы, чуб из-под фуражки выпустить – и с девками на гулянке частушки петь! Придет под утро, свалится полупьяный, а утром его на работу не добудишься. Не раз отец заставлял его казачка плясать!

– Это как же? – заинтересовалась я.

– А так: отец мой в дрожках ехал, а муженек мой перед лошадью бежал, а чтобы он пошустрее двигался, отец кнутом его по ногам охаживал, – объяснила она. – Так что не было у меня никакой жизни в его семье! А куда деваться, если я в институте в партию вступила и развод для меня означал бы конец карьеры. И тут я на одном совещании в Тарасове Георгия встретила – он тогда уже на хорошем счету был. Женат он был, конечно. И как-то так у нас все с ним закрутилось… А когда поняла я, что беременна, аборт делать не стала, вот Клава у меня и родилась!

– А он об этом знал, раз вы ему позвонили! – поняла я.

– Конечно, знал – я же с ней несколько раз в Тарасов приезжала, так что видел он ее. Клава ничего не подозревала, он был для нее просто моим сокурсником, дядей Жорой. А потом рыбалку как-то раз затеяли…

– Когда ваш муж с двумя старшими сыновьями утонул? – спросила я.

– Да, Мишка тоже с ними просился, да я его не отпустила. А сейчас жалею об этом, потому что, не будь его, Клавина жизнь совсем по-другому сложилась бы, – вздохнула она.

– История сослагательного наклонения не знает, – тихонько заметила я.

– Вот так я осталась вдовой и в дом к отцу вернулась. На руках двое детей, отец уже немощный, и еще колхоз! Ох и лихо мне пришлось! Ничего, сдюжила! Пиджак с наградами надену, и грудью вперед, что в райком, что еще куда-то! Фронтовая закалка меня выручила! Мишка все время к Петькиным родителям бегал, они его привечали – он же в отца не только лицом пошел, но и пел хорошо. А подлостью Мишка, видать, в свекровь мою бывшую удался, она редкостной гадина была, не тем будь помянута. Когда в Расловку нужно было перебираться, Мишка у родичей мужа и остался, сам захотел, ну а мы с Клавой уехали, – объяснила она и вернулась к прерванному рассказу: – Так что денег я Клаве с собой на первое время дала и велела ей к Георгию пойти, а уж он ее в общежитие устроит. А уж потом, раз она такая умная и самостоятельная, пусть как хочет, так и живет.

Посмотрела я на нее – и ох как много захотела ей высказать… только зачем постороннему человеку между матерью и дочерью влезать? Пусть сами разбираются. Промолчать-то я промолчала, но мой взгляд, видимо, был настолько выразительным, что Зинаида Тимофеевна и без слов все поняла.

– Ты, Таня, меня глазами не прожигай, – попросила она. – Все, что можно, я в свой адрес уже сама высказала! И такими словами, которых ты в жизни не слышала! А уж сколько я подушек слезами промочила и изгрызла! Сколько ночей не спала, о Клаве думая! Только куда мне от своего характера деваться? Уж какой есть! Да если б она тогда мне все рассказала, неужели бы я ее не поняла? А она все тишком да молчком! Вот и получилось то, что получилось!

– Ох, помню я наше рабочее общежитие – дом родной, – сказала появившаяся со столиком на колесиках Надя.

– Вы еще с тех пор знакомы? – спросила я у нее.

– Знакомы – не то слово, – ответила она, поставив вазу с цветами на большой стол, и начала расставлять чашки на столике перед нами. – Помню я, как Клава у нас в комнате появилась. Вид такой: не тронь – укушу! – а глаза грустные. Вещичек – одна сумка да стопка книжек, веревочкой перевязанная. Стали мы все знакомиться, тут и выяснилось, что она нигде еще не работает. Обрадовалась я, потому что незадолго до того сменщица моя по овощному ларьку добровольно-принудительно уволилась – с накладными химичила, вот я одна и надрывалась. А тут смотрю – девка из деревни, значит, в овощах разбирается, сразу видно, что честная, ну, и предложила ей моей сменщицей стать. Она и согласилась.

Накрыв на стол, Надежда присела рядом с Зинаидой Тимофеевной на диван и стала вспоминать дальше:

– Натаскала я ее, научила, что к чему, и стали мы вдвоем работать: неделю – она, неделю – я. Подружились мы, как сестры стали, хоть у меня образования никакого, а она в институт поступила. Мы-то все, как свободная минута выпадет, на свиданки с парнями бегали, а она за книжками сидела. И вдруг однажды приходит она в ларек, в мою смену, и лица на ней нет совсем, а глаза зареванные! В общем, как оказалось, беременна она. Девки-то у нас в общаге уже не по одному разу чищенные были, ходы эти мы знали, вот Клава и принялась меня уговаривать помочь ей. Только я-то на аборте тоже разок «отметилась», с последствиями, знала, что детей у меня больше не будет, а такого я ей совсем не желала. Стала уговаривать ее ребеночка оставить, а она мне на это – мать ее убьет! Уговорила-таки я ее рожать, и начали мы с ней думать, как дальше жить будем. Ну, родит она, а что потом? В общежитии-то с ребеночком ей жить не позволят. Комнату с ребенком на руках тоже не снимешь. Чуть головы мы себе не сломали.

– Но придумали же что-то? – спросила я.

– А то! – выразительно сказала Надя. – Надо сказать, те, кто в торговле работает, свою копейку всегда имеют! Да и связи кое-какие – тоже. Поднатужилась я, по знакомым пробежалась и нашла выход! Дом малютки! То есть Клава от ребенка не отказывается, и Митька там только временно находится. Так и сделали! Приплачивали мы, конечно, и нянечкам, и медсестрам с санитарками, чтобы они смотрели за ним получше. Ох и красивый мальчишка был! Просто ангел!

– Он и сейчас красивый, – сказала чистую правду я.

– Да, Митька у нас хорош! – удовлетворенно кивнула Надежда, а Клавдия Петровна, все это время просидевшая молча, ни во что не вмешиваясь, тоже согласно покивала. – Мы его с рук не спускали! Кто из нас свободен, тот и сидит у него. А потом… Помнишь, Клава?

– Еще бы! Такое не забудешь! – усмехнулась Клавдия Петровна.

– Да, а что случилось? – недоуменно спросила я.

– А то и случилось! Клава работала, а у меня выходные были. Пришла к Митьке, взяла его на руки, а он прижался ко мне и сказал: «Мама». Как я тогда в обморок не грохнулась, до сих пор не пойму! Сердце в горле стучит, дышать нечем! Я ж и не чаяла, что меня когда-нибудь ребенок «мамой» назовет, – в голосе этой бой-бабы послышались слезы. – Да хорошо еще, что меня! Мог ведь и нянечку какую-нибудь! Ох я тогда и взбеленилась! Да что же это, думаю, такое?! Клавина мать как сыр в масле катается, а ее дочь врозь с сыном своим жить должна?! А он же скоро все понимать начнет?! Подхватилась я и в Расловку отправилась, ничего Клаве не сказав!

– И как она мне тогда только дом по кирпичику не разнесла, – тихонько рассмеялась Зинаида Тимофеевна. – А уж бушевала!

– Посуду не побили? – поинтересовалась я, слушавшая эти воспоминания чуть ли не с раскрытым ртом.

– Было дело! – скромно потупилась Надежда.

– Скажешь тоже! Там летало все, что ты только с места могла сдвинуть, – поправила ее Зинаида Тимофеевна. – А уж что она мне наговорила при этом… даже я, прошедшая войну, стыжусь вспомнить. Но добилась она своего. Собралась я и с Надей вместе в Тарасов отправилась, а Клава меня ни видеть, ни слышать не хочет. Надя меня к Митеньке отвела, посмотрела я на него, полюбовалась внуком – Димки Полянского копия – и вспомнила, что Дима-то наутро после вечера выпускного из деревни сбежал. Я все поняла! Насилу Надя нас с Клавой помирила. Пошла я к Георгию, все ему рассказала, а он к тому времени уже секретарем обкома партии был по сельскому хозяйству, вот он и дал Клаве квартиру двухкомнатную, и Надя тоже туда переехала. Деньги у меня были, так что обставила я им квартиру – как игрушка заиграла! И появился у Митеньки свой дом! И мама постоянно рядом!

– А когда родной мамы дома нет, есть мама Надя! – добавила Надежда. – Ох и потратилась ты тогда, Тимофеевна!

– Так не на Мишку же с выродками его, а на дочку любимую и внука ненаглядного! У нас же в колхозе как было? Отсеялись успешно? Десять окладов председателю, и далее – по нисходящей. Собрали вовремя и без потерь? Снова столько же! Да еще по результатам года! Вот эти денежки и пригодились, а уж со складов разных им все Георгий доставал. С тех пор я в Тарасов и зачастила! Тем более что Георгий к тому времени овдовел, а дети его уже все взрослыми были, жили отдельно.

– А потом вы в начале восемьдесят пятого года вышли на пенсию, окончательно переехали в Тарасов, вышли замуж за Георгия Георгиевича Феоктистова, взяли его фамилию и прописались у него! – продолжила за нее я. – То-то я вас никак найти не могла!

– Замуж за него я вышла, еще когда в Расловке последние месяцы дорабатывала, – поправила она меня.

– Михаил все-таки знал или не ведал, где вы живете? – спросила я. – Они столько мне врали, что я теперь уже и не знаю, чему верить.

– Конечно, не знал – я же ему, когда он решил на Машке жениться, ясно сказала, чтобы он даже имя мое забыл, – объяснила она.

– Это из-за доносов? – уточнила я.

– Конечно! – подтвердила она.

– Лада! И вы, зная обо всем этом, вышли за Семена замуж?! – уставилась я на Клавдию Петровну.

– Семка ей проходу не давал, что ни день – возле ларька торчал! Как она его ни гнала, а он снова тут! Уж я костерила его, как могла, а ему это словно горохом об стену, – сообщила мне Надя. – Он и домой к нам таскался, я его разве только шваброй не гоняла!

– Так он же мог там Митю увидеть? – удивилась я.

– Да ведь он считал, что это мой сын! – отмахнулась Надя. – Митька же до шести лет нас обеих мамами звал.

– Дольше, – поправила ее Клавдия Петровна. – Это потом, когда я вышла за Семена и мама с Георгием Митю к себе забрали, он приучился звать меня просто мамой, а тебя – мамой Надей.

– И все-таки я не понимаю, как вы могли выйти за Семена, если знали такие дела со стороны его семьи? – пожала плечами я.

– Я думала, что на месте умру, когда она мне это заявила, – сообщила Зинаида Тимофеевна.

– Вот и я ее предупреждала, что наплачется она с ним! – поддержала нас Надя.

– Это же был восемьдесят пятый год! Перестройка! – сказала Клавдия Петровна.

– Ну и что? – удивилась я.

– Я же говорила – не поймешь ты меня! Ты же – другое поколение! – напомнила мне Клавдия Петровна.

– Я очень постараюсь понять, – пообещала я.

– Хорошо, тогда я максимально доступно расскажу, – вздохнув, пообещала она. – Короче, возможностей – масса, я знаю, что и как нужно делать, но – не могу.

– Денег не было? – спросила я.

– Да нет! С этим у нас как раз было все в порядке, – вставила Зинаида Тимофеевна.

– Тогда в чем же проблема? – недоумевала я.

– А в том, что я – женщина! – как маленькому ребенку начала объяснять мне Клавдия Петровна. – Даже в наше время, когда с тех пор уже двадцать пять лет прошло… посмотри вокруг! Много ты найдешь женщин на руководящих должностях? Немного, но даже их мужики подпирают! Отцы, мужья, братья, любовники! А тогда? Нет, директорами швейной, ткацкой и прочих фабрик они еще могли быть, а главой металлургического комбината, например? Секретарями обкомов и так далее? Единицы какие-то пробивались!

– Такие, как Зинаида Тимофеевна?

– Таня, да не будь за моей спиной Георгия, шиш бы и я таких высот достигла! – сказала пожилая дама. – Я своих заслуг не умаляю, пахала как лошадь, в любую погоду, с мужиками-пьянчугами матерно лаялась, на райкомах-парткомах отбрехивалась, нервы мне все в клочья истрепали! Только я всегда знала, что, если до жареного петуха дело дойдет, у меня тыл прикрыт! А когда я наш колхоз в миллионеры вывела, на мое место ох и много охотников нашлось! В очереди толпились! Вот тут-то меня Георгий и отстоял! А когда ушла я на пенсию и уехала, колхоз за какой-то год развалили до основания!

– Теперь ты понимаешь, о чем я? – спросила Клавдия Петровна. – Куда ни сунься, какую-нибудь бумагу оформить, везде мужики сидят. А мужик с мужиком всегда общий язык найдут: разопьют бутылку, попарятся вместе в баньке, к «девочкам» сходят – и все вопросы решат. А мне как с ними эти вопросы решать? Только через постель, а я этого не хотела! Я же была молодая и красивая!

– Ну, вы и сейчас красивая, – возразила я.

– Да, но тогда я была еще и молодая! – поправила меня она. – Посмотрела я вокруг, а опереться-то и не на кого. Или слюнтяи растерявшиеся, или прожектеры, ни на что не способные, или такие умники, что любое хорошее дело на корню завалят. А мне нужен был мужик с пудовыми кулаками, который не своей, а моей головой жить будет!

– То есть Семен, – поняла я.

– Вот именно! А если учесть всю его родню, то таких кулаков с пустыми головами у них много набралось бы. Вот я на них ставку и сделала! И не прогадала – тогда! Они, как голодная стая, по моей указке куда было надо, туда и бежали. А голодными-то не только они были! Многие хотели от нашего бизнеса кусок оторвать, вот они его кулаками и отстаивали! Детей я от Семена не хотела, да вот не убереглась! А когда его ребенка потеряла, он больше смерти испугался, что родня узнает правду о том, как это случилось. Я как раз в больнице была, когда мама Диму ко мне привела. Услышала я впервые, что тогда, в юности, со мной Мишка и Семка сотворили, и сразу решила, что мои слезы им кровью отольются. Только Мишка далеко был, а Семка – под боком, вот он за все и ответил! Ну а когда он уже и мужиком-то быть перестал, я его вообще от своей постели отвадила, и он по проституткам шляться начал.

– Почему же вы от него не ушли? – недоумевала я.

– Бизнес, Таня! Он крепче любой любви держит! – объяснила она. – Да и время тогда еще не пришло – Дима служил, до отставки ему было далеко. Ну, развелась бы я, разрушила бизнес, и что дальше? Вышла бы за Диму, по гарнизонам кочевала бы и копейки считала? Тогда ведь армию и прочие силовые структуры буквально из шланга грязью поливали! Митю бы из школы сорвала? А он ведь в специальной, английской школе учился! Кому бы от этого лучше стало? Мы с Димой и так постоянно встречались – я уеду, якобы по делам, и иду к нему…

– Как же вы Семену появление Ивана объяснили? – спросила я.

– Искусственное оплодотворение, – усмехнулась она. – Вот так мы с ним и жили – под одной крышей, но каждый своей жизнью. Он умного изображал, а руководила всем я, из тени это намного удобнее делать. Потом я рынок к рукам прибрала, свой собственный бизнес начала, на ноги его поставила, этот дом выстроила, чтобы мама с Митькой здесь жили, и решила, что могу наконец и свою жизнь устроить. Развелась потихоньку с Семеном, вышла замуж за Диму, и он тут же Митьку усыновил. А я собой занялась – отдыхала, по миру путешествовала. Весной Дима в отставку вышел и сюда окончательно перебрался, частное охранное предприятие «Русичи» организовал. Словом, настоящая семья у нас наконец-то создалась.

– Как же вы не боялись рынок на Семена оставлять? – удивилась я.

– Таня! – Клавдия Петровна укоризненно посмотрела на меня. – Я же команду под себя подбирала, поштучно! Каждого буквально на просвет изучила! Там случайных людей нет, как не было их и в «Графских развалинах», и тут не будет! Кто бы ему самовольничать позволил, если ни один документ без моего одобрения не подписывался?

– А Михаил? – спросила я.

– Держи друга близко к себе, а врага – еще ближе, – процитировала она. – Потому-то я не стала возражать, когда Семка меня упросил Миху, дружка его закадычного, вместе с Машкой на рынок устроить.

– Но все-таки начальник службы безопасности!.. – покачала головой я.

– У меня там своя служба есть, – ответила Клавдия Петровна.

– Значит, вы знали, – я наклонилась к ее уху и тихонько спросила, – о наркотиках?

– Да не шепчи ты! – отмахнулась она. – Здесь все в курсе.

– Вот как?! – удивилась я. – А мне строго-настрого запретили даже вскользь упоминать об этом! Хотя, в общем-то, я и без этого обошлась, потому что все мотивы Марии были и без таких подробностей ясны как день. А вы, выходит, все знали?

– О том, что она к власти рвется? Знала! Только ничего у нее не вышло бы! Потому что юрист у меня – лучший в городе и наши завещания – мое, мамино, Ивана, Мити и Димы – составлены так, что ей ни одной акции не досталось бы. Можешь мне поверить! И про наркотики я знала, что они там по мелочи ими торговали! Но ведь от этого ни один рынок не застрахован. Как ни гоняй, а все равно будут приторговывать. А вот когда мне доложили, что Машка с Генкой, своим старшим сыном, который на границе с Казахстаном служит, по-крупному развернулись и поставки героина регулярно приходят и с моего рынка оптом расходятся, а Семка с Мишкой полностью в курсе, тут уже я решила положить всему этому конец!

– И совершили роковую ошибку! – констатировала я. – Вместо того чтобы пойти официальным путем, вы приказали им свернуть дела и убираться подальше, так? – спросила я и, не дожидаясь ее ответа, заключила: – Так! И сделали вы это потому, что боялись скандала, причем не из-за себя, а из-за Ивана! Чтобы за ним этот след не тянулся.

– Все ты правильно поняла, молодец! – похвалила меня она.

– Но ведь Галкин вам позвонил и сказал, что Мария хочет вас убить! Она же ему это открытым текстом предлагала, объяснив, что в этом случае Лариса сможет за Семена замуж выйти. Только Валера отказался, сославшись на то, что здоровье у него уже не такое крепкое, чтобы подобными вещами заниматься, – сказала я.

– Был мне такой звонок, – подтвердила она. – Каюсь, я не приняла его всерьез.

– Как же вы могли в больнице так, простите за выражение, вляпаться? – покачала головой я.

– Просто я поставила телефон на подзарядку и забыла его дома, – ответила она. – Будь он у меня с собой, я бы такси вызвала.

– Но ведь это можно было и из больницы сделать, по таксофону, – удивилась я.

– Я была настолько взбешена, что просто выскочила на улицу, а там ко мне сразу же Григорий подъехал.

– Как же вы сели к нему в машину?! – воскликнула я.

– Я всю жизнь считала его шалопаем, не думала, что его рискнут посвятить в серьезные дела, – ответила она. – Но когда к нему Сергей подсел, до меня дошло, что именно они задумали.

– Но было уже поздно, – закончила я. – Так кто же вас из Милюковки забрал?

– А-а-а! Это все Нина! Она напрягла мужа, он вертолет МЧС и послал, и меня прямиком к Богомазову на стол уложили! – просто ответила она.

– Это вы оплатили палату люкс для Галкина и Ларисы? – спросила я, хотя и так все было очевидно.

– Зачем оплачивать, если это – моя собственная клиника? Точнее, одно из моих предприятий, – усмехнулась она. – Мы вместе с Димой ненадолго в Германию слетали, чтобы меня там окончательно в порядок привели. Да и с Иваном нужно было серьезно поговорить.

– Как я поняла, вы ему все рассказали? – спросила я, и она кивнула. – И как он к этому отнесся? Судя по моему с ним разговору, он был просто в бешенстве!

– Сложный получился разговор. Я всегда старалась держать его подальше от Семена, но ведь они в одном доме жили! Ваня привык считать его своим отцом, хоть и презирал, и стыдился его страшно. А тут вдруг появляется – неизвестно откуда – его настоящий отец. Иван должен был все это как-то переварить, осмыслить, успокоиться, в конце концов, а для этого время требуется. Так что дала я ему денег и сказала, чтобы жил он в Германии сколько захочет, а когда деньги закончатся, я ему еще переведу. Кстати, я скоро опять в Германию по делам полечу, посмотрю, как Иван теперь ко всему этому относится.

– Так это вы – новый партнер фрау Шонберг? – догадалась я.

– Да, я! А что, идея неплохая, я даже начала потихоньку претворять ее в жизнь, – подтвердила она.

Тут я вспомнила о контрактах и воскликнула:

– Так это вы все деньги со счетов рынка вывели?! Стройматериалы, торговое оборудование, сборные конструкции… Как же вы сумели? Хотя, если бухгалтер Полина – ваш человек… Но… подпись самого Семена?

– Пусть это останется моей маленькой тайной, – усмехнулась она.

– А многочисленные проверки? Их тоже вы организовали? – не унималась я.

– Видишь ли, Таня, раньше мой рынок практически не проверяли… Для галочки, только потому что я сама за всем присматривала. Когда я в больнице немного пришла в себя, собрала наш женсовет…

– Женсовет? – удивилась я.

– Потом поймешь. Так вот, мы решили, что хватит Машке и компании спокойно жить и наркотой торговать. А если рынок постоянно с проверками трясут, не больно-то заработаешь. И обратилась я все-таки куда надо!

– И Семена внесли в «черный» список! Потому и генерал его отфутболил! – поняла я.

– Вот именно! Это же не его связи, а мои! А о том, что на рынке творилось, мне постоянно докладывали, и я успевала вовремя принимать соответствующие меры и контрмеры.

– Подозреваю, что вашими информаторами были Полина и Марина Сергеевна Ершова, – заметила я.

– Да, но не только они, все остальные тоже, – подтвердила Клавдия Петровна.

– А я-то на что? – спросила Надя. – Я тоже руку на пульсе держала! Зачем бы я еще на рынок вернулась, если Тимофевна тут одна надрывалась?

– Ну, не больно-то я надрывалась, – возразила та. – Тут и девочки старались, и Галя тоже сложа руки не сидела. Да и Митенька у нас с детства к хозяйству приучен.

– То есть вы, Лада, узнали о том, что Семен решил купить по безналу квартиру Ивану, и запретили Полине подписывать платежку? – уточнила я. – Дорого же ей это обошлось!

– Ты про больницу? – усмехнулась она. – Да не было у нее ничего! Просто отдохнула пару недель, и все!

– А с акциями Семена тоже вы все подстроили, для того чтобы они Дмитрию Дмитриевичу достались? – спросила я.

– Да, я же знала, что денег Семке взять неоткуда и за ссудой он может только в один-единственный банк обратиться, потому что в любом другом ему бы сразу отказали.

– Тоже женсовет? – поинтересовалась я.

– Он самый! – подтвердила она.

– И кажется мне, что это именно тот банк, о котором я уже слышала. Там работает муж вашей подруги Жени – матери Светы, бывшей девушки Ивана, так?

– К сожалению, бывшей, – вздохнула она.

– Лада, а почему вам так не нравится Ванда? – удивилась я. – Хорошая девушка, умная, порядочная, целеустремленная. Иван ее любит, она – его.

– А кто тебе сказал, что она мне не нравится? – удивилась Клавдия Петровна.

– Но вы же были против их брака? – уже ничего не понимая, спросила я. – Почему?

– Как бы тебе объяснить? – задумалась она. – Вот скажи мне, ты в Египте, Турции или еще где-нибудь в подобном месте отдыхала?

– Естественно, – подтвердила я.

– Романы с местными крутила? – спросила она.

– Ну-у-у… бывало, – созналась я.

– А замуж за кого-нибудь из них пошла бы? – продолжала интересоваться Клавдия Петровна.

– Да вы что?! – воскликнула я. – Конечно, нет!

– А почему? – Она сделала вид, что удивилась.

– Так у них же там свои традиции, обычаи… И все такое прочее, – объяснила я.

– Зачем же тогда вообще с ними связывалась? – Она смотрела на меня, и я чувствовала некий подвох в ее вопросе, но все-таки ответила:

– Просто любопытно было. – И тут до меня дошло: – Лада! Вы считаете, что именно этим и вызван интерес Ивана к Ванде?

– Да! Ему просто любопытно, потому что она не похожа на тех девушек, каких он раньше встречал. Вот его к ней и потянуло, потому что она – другая, непонятная. Только я-то своего сына знаю и вижу, как он постоянно под нее подлаживается, постоянно в напряжении… Он ведь, прежде чем слово сказать, его три раза в уме прокрутит и только потом вслух произнесет. Ну и надолго ли его хватит? Нет! Не выдержит он! – уверенно заявила Клавдия Петровна. – Характер у него не тот! Не в кого ему подкаблучником быть! Ты пойми, Таня! Они слишком разные! Я же с Мананой в Гамбурге встречалась и говорила с ней об этом, так вот, она тоже считает, что ничего у них не получится, – по этой же самой причине. Они же совсем по-разному воспитаны, в различных условиях росли. Пусть и молодые они, но основы-то уже заложены, и кому-то из них себя ломать придется. Ванда – девушка сильная, не будет она это делать, особенно сейчас, когда вокруг нее вся родня пляшет. Но и Ваня на это не способен. Вот мы с Мананой и решили: ни во что не вмешиваться, пусть все идет как идет, иначе не знаю как Ванда, а Ванька запросто, просто из мальчишеского упрямства, все наперекор мне сделает, особенно после того, когда он правду о своем настоящем отце узнал. У него в душе сейчас такие страсти кипят, что глупостей наделать – это ему ничего не стоит.

– А как же Света? – спросила я.

– Да они же с Ванькой – родные! В один детский сад ходили, в одном классе учились, одним воздухом дышали, одно воспитание получили, – объяснила Клавдия Петровна. – Вот с ней-то Ваньке напрягаться и слова подбирать совсем не было нужно – они друг друга с полмысли понимали. И дай-то бог, чтобы Света его простила, когда он вернется, но мало я на это надеюсь – она характером в свою мать пошла!

– Лада, я уже поняла, что Семену верить нельзя, но он, как я помню, сказал, что Света – девушка довольно легкомысленная, – заметила я.

– Нашла кого слушать! – укоризненно проговорила Клавдия Петровна. – Любила она Ваньку без памяти, потому и отказать ему не могла! А от кого она в школе еще аборт сделала? От духа святого? Ну, об этом я уже потом узнала, когда ей потребовалось второй аборт от него же, паразита, делать! Уж тут-то я милому другу Ванечке по маковке и настучала! Сказала: если у него что-то в штанах свербит, пусть предохраняется, а жизнь девчонке не портит! И после всего этого он вдруг в другую влюбился и ее бросил! Нет, не простит она его! Белугой реветь по ночам будет, но не простит! А Ванька вернется – уж я-то его знаю! Пообивает он ей еще порог!

– Лада, почему вы носили не настоящие драгоценности, а их имитацию? – спросила я.

– Узнала-таки, – рассмеялась она.

– Да это не я, это Галкин первым понял, – объяснила я. – Я же их тогда, в июле, только издалека видела.

– Как говорит моя мама: не вводи вора во искушение, – усмехнулась Клавдия Петровна.

– Вы подозревали кого-то в воровстве? В своем доме? – удивилась я.

– Семена! Он же сидел просто на зарплате. Хоть и большая она была, но ему на все его художества не хватало. У меня как-то раз кольцо пропало, очень красивое и дорогое. Надя быстренько провела расследование и выяснила, куда оно делось. Счастье великое, что он его еще продать не успел! Так этот мерзавец мне такую истерику закатил! Что я его в черном теле держу и все такое! Поставить-то я его на место поставила, но подумала, что подстраховаться – дело не лишнее. Вот тогда-то я копии и заказала, а все ценные вещи к маме, то есть сюда перевезла, – объяснила она.

– Клавдия Петровна! – раздался вдруг громкий голос горничной.

– А? Что?

Я так увлеклась своим разговором с Клавдией Петровной, что совсем перестала обращать внимание на что бы то ни было, и оказалось, что Зинаида Тимофеевна под нашу беседу мирно задремала, а Надя вообще вышла из комнаты.

– Ой, извините! – испугалась девушка.

– Ты чего хотела? – спросила ее Клавдия Петровна.

– Гости ваши приехали, – сказала она.

– Так пусть сюда проходят, – распорядилась она. – У меня от них тайн нет.

– Это случайно не ваш ли женсовет собрался, на очередное заседание? – улыбнулась я.

– Женсовет, да, но только не на заседание, а на день рождения моей мамы, – объяснила Клавдия Петровна.

Не успела она это сказать, как в комнату шумной веселой толпой вошли примерно десять молодых женщин и бросились с поздравлениями, поцелуями и подарками к Зинаиде Тимофеевне. Мне несколько раз доводилось бывать на областных светских мероприятиях, и некоторых из этих женщин я там встречала – это были жены первых лиц области, а двоих вообще я неплохо знала. Увидев меня, они сделали вид, что не узнали мою персону, да и я тоже, в свою очередь, посмотрела на них ничего не выражающим взглядом: это последнее дело для частного детектива – раскланиваться со своими бывшими клиентами!

– Ой, тетя Зина! – воскликнула одна из них. – Посмотрите, какие я вам туфли купила! Кожа мягкая-мягкая, вам, с вашими шишками, в них удобно будет! Давайте примерим!

Я в жизни многое повидала, но чтобы жена председателя областного суда надевала туфли пусть и заслуженной, но – деревенской бабке… это было выше моего разумения!

– Лада, как я понимаю, я здесь лишняя – и так уже засиделась, – поднимаясь, тихонько сказала я.

Она не стала меня удерживать обычными в таких случаях словами – мол, нет-нет, что вы, что вы, а просто предложила:

– Пойдем, я тебя провожу.

Когда мы вышли из комнаты, я не выдержала и сказала:

– Странно, но ведь вы все – такие разные…

– Да, но есть в нас и кое-что общее, и это – основное: мы все с нуля создали своих мужей, – усмехнулась она.

– И теперь из тени?.. – я напомнила ей ее же слова.

– В общем-то, да! – рассмеялась Клавдия и, когда горничная помогла мне надеть плащ, предложила: – Будут проблемы – обращайся, адрес ты знаешь, да и по телефону мне теперь можно звонить спокойно, номер у тебя есть.

– Лада! Я искренне восхищаюсь вами, причем даже еще больше, чем раньше, и от души желаю вам и вашим подругам, чтобы никому из вас никогда не потребовались мои услуги. Но если все-таки, не дай бог, у вас что-то случится, я сделаю все, что в моих силах.

Подойдя к двери в ограде, я обернулась и увидела, что Клавдия Петровна стоит в дверях и с улыбкой смотрит на меня. «Невероятная женщина! – подумала я. – Не во всем я с ней согласна, но она, бесспорно, достойна самого глубокого уважения! Прожить такую жизнь и не сломаться – это не всем дано!»

В этой истории было еще два счастливых эпизода. И первый из них произошел под Новый год, когда местное телевидение вовсю передавало поздравления, они же – рекламы местных предприятий. Я бездумно переключала телевизор с канала на канал и вдруг увидела на экране Клавдия Петровну. По бокам от нее стояли Митя и Иван. Она поздравляла тарасовцев с Новым годом, титры гласили, что она – новый генеральный директор Центрального рынка. Но меня больше заинтересовали бейджики на пиджаках ее сыновей. На Митином значилось: «Дмитрий Дмитриевич Полянский, начальник службы безопасности». А вот у Ивана! На его бейдже я с чувством огромного удовлетворения прочитала: «Иван Дмитриевич Полянский, заместитель генерального директора». Значит, права оказалась Клавдия Петровна! Вернулся-таки Иван! И отца своего настоящего он принял, и брата старшего – тоже! Ему бы еще со Светой помириться, и совсем замечательно будет!

А вот о втором счастливом конце я узнала через несколько лет, когда на мой электронный адрес пришла фотография счастливой семьи с подписью: «Галки и их галчата». На снимке, на фоне каких-то гор с покрытыми снегом вершинами, были сфотографированы Лариса и Валерий. Она совсем не изменилась, а вот он помолодел, посвежел, и даже его довольно-таки неприятное некогда лицо выглядело уже более благообразно. Главным же было то, что у их ног сидели двое улыбающихся детей. Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается!