Глава 2
Олеговна все еще сидела с подругами у подъезда. На меня, спотыкающуюся, с мокрыми после водопоя волосами, они воззрились с удивлением, даже спросили что-то, но не до них мне было. Изо всех сил стараясь не производить впечатления пьяной, я прошествовала к машине, оставленной, слава богу, прямо посреди двора. Попадая ключом в прорезь замка дверцы, всерьез подумала о хорошем глотке горячительного и пожалела, что не додумалась до этого раньше. Ничего, что приходится садиться за руль. После ста граммов коньяка сейчас я чувствовала бы себя только уверенней.
На улицу я выехала осторожно. Обогнула дом и притормозила неподалеку от поворота. Дорога из нашего многоэтажного лабиринта здесь одна, и этого места не миновать ни конному, ни пешему, если, конечно, пеший не предпочтет тропинок по задворкам. Но их знать надо. Покушение с балконными перилами, подпиленными перед самым моим приходом, было подготовлено со вкусом, но наспех, и запасные пути отступления вряд ли намечены. Да и кто подумает, что молодая бабенка, только что висевшая над пропастью на одной руке, уже через десяток минут будет сидеть в засаде, карауля обидчиков.
Вот только укараулить бы!
Вспомнила я о косынке, с месяц, не меньше, валявшейся скрученной в узел в бардачке. Вовремя вспомнила и поблагодарила себя за забывчивость, за то, что не удосужилась прибрать ее на место или выбросить, на худой конец. Достала, раскрутила — мятая. Повязала ее на голову по-пиратски — узлом сбоку. Не ахти какое изменение внешности, но это сейчас все, что в моих силах. Глянула назад, на то место, откуда должен появиться фотограф — пешком или на машине. Стоит помолиться о том, чтобы он уже, пока я копалась, не миновал этого места и не стал ветром в поле.
Нет, но какая наглость все-таки! Вломиться в квартиру через запертую дверь и подпилить балконное ограждение. Это покушение, без всяких сомнений. Причем довольно изощренное покушение. Тот, кто это проделал, сейчас может быть за тридевять земель и чувствовать себя вполне спокойно, потому что, кроме Олеговны, запомнившей из характерного лишь то, что усишки у взломщика пробиваются, опознать его никто не может. Словом, ищи ветра в поле! Если он успел завеяться.
Но кто?.. Один из старых, в прошедшие времена пострадавших от меня недругов, всплывший в нашей проруби, вернувшись из других городов и весей или мест не столь отдаленных? Вопросы без ответа. Пока. А вот фотограф, черт! Еще один архивариус? Или у меня крыша поехала от происшедшего? А что, вполне может быть. После такого не в машине сидеть, трясясь от не прошедшего еще мандража, а в постель — одуревать от лошадиной дозы успокоительного!
Не-ет! Не по мне! Мне бы сейчас кого за кадык взять покрепче да подержать подольше — подействовало бы лучше любых таблеток.
Где гарантия, что фотограф — не участник состоявшегося спектакля? Нет такой гарантии.
Я сжала пальцы кончиками вместе.
За кадык его! У-у-ух, лихорадка!
А я-то думала, что сейчас у меня нет активных врагов. Есть? Конечно! Но я их не знаю, и это страшно. Есть два выхода: бежать, скрываться и выжидать, пока ситуация не разрядится сама собой, или лезть на рожон, действовать активно, нагло и неожиданно для противника, пока он не раскроется. Я выбираю второе. Недаром тарасовские бандиты называют меня Ведьмой.
Вот они!
По улице, с той стороны, с какой я и ожидала, выползла, покачиваясь на асфальтовых рытвинах, машина. Приметная машинка. Старенький «жигуль», облезлый, весь в пятнах незакрашенной грунтовки. Внутри двое. Пассажир тетешкает на руках большой фотоаппарат с телеобъективом. Сволочь! Вам, ребята, на такой машине от моей «девятки» не спастись.
Я не стану телом преграждать вам дорогу, доставать по одному и бить лбами об асфальт. Не рехнулась еще. Поедем, куда вам хочется, подождем удобного момента для выяснения отношений. Все-таки нет уверенности, что вы имеете отношение к моей гимнастике на балконе. Как нет и гарантии, что непричастны к ней. Но боюсь, не удержаться мне от грубости, когда буду вас расспрашивать.
Пропустив их вперед на полсотни метров, двинулась следом. Теперь, даже если они скроются, я знаю их машину вместе с номерами. А она их собственная. Угнанную и вообще чужую так бережно вести не будут.
Постаравшись успокоиться окончательно, унять дрожь в руках и не обращать внимания на побаливающее плечо, я ехала за «жигулем», временами приближаясь к нему настолько близко, что можно было ясно различить каждый жест сидящих в нем и оживленно беседующих людей. Ах как хотелось принять участие в их беседе! Или потолковать хотя бы с одним, по душам. Я надеялась, что такая возможность представится и, как оказалось, надеялась не зря.
Они кружили по центру, на первый взгляд совершенно бесцельно, проезжая по одним и тем же улицам дважды. Не ехали, а разговаривали на ходу. Оживленно обсуждали нечто чрезвычайно интересное для обоих. Но не до бесконечности же можно болтать?!
Они вскоре остановились неподалеку от главпочтамта. Прекрасно. Улица тихая, малоезжая, вполне подходящая для знакомства.
Для того чтоб остаться в машине, не поспешить к ним, ставшим теперь вполне досягаемыми, потребовалось усилие. Через короткое время водитель покинул облезлый экипаж и, оставив фотографа в одиночестве, направился к перекрестку, ко входу в здание почты.
«Звонить пошел, — так я определила для себя его цель, — отчитаться перед работодателями о результатах?»
Времени до его возвращения не могло быть много, и следовало воспользоваться им с наибольшей эффективностью.
Без резких, привлекающих внимание движений, лениво даже, я выбралась наружу, заперла машину и, укладывая ключи в сумку на поясе, неторопливо двинулась к «Жигулям». Но все эти уловки оказались тщетными, потому что фотограф смотрел на меня, не отрываясь, с того момента, как остался в одиночестве. Узнал, наверное, свою фотомодель. Поэтому подошла я к их машине с его стороны.
Приоткрыв рот, он смотрел на меня широко распахнутыми от удивления глазами. Обычное лицо, бледноватое, правда. Темные волосы, короткая стрижка. Галстук на белой рубашке. Вместо спортивных штанов — серые брюки. Гладко выбритое лицо и никаких усишек. А у второго? У того, что на почту пошел?
Фотографа затрясло, как только он меня узнал.
— Мужики, а фотографируя, вы меня ни с кем не перепутали? — спросила я как ни в чем не бывало, наклоняясь к открытому окну.
Он толкнул дверцу и полез из салона головой вперед. Как кстати!
Резким движением колена я ударила по дверце, и она стойкой врезалась в его темя. Аж звон раздался!.. То ли дверца звякнула, то ли голова отозвалась пустым звоном. Он только охнул, но не смутился и намерения своего не изменил — толкнул дверцу еще раз и полез вперед, на сей раз не теменем, а коленями. Отступив на шаг и не обращая внимания на редких прохожих, я лягнула его в грудь. Фотограф приложился головушкой к шишковатому навершию рычага переключения передач и поднялся не сразу, схватившись за виски. А когда попытался это сделать, я, успев обежать машину, скользнула на водительское место и крепко взяла его за галстук. Мужчины, знаю, иногда называют их удавками. Метко!
— Так, может, вы меня все же спутали с кем-то? — повторила я вопрос, затянув шелковую петлю на его шее, но не настолько, чтобы перекрыть ему дыхание. — Отвечай!
— Пусти! — попросил он, благоразумно перестав трепыхаться.
— Вставай, — разрешила я. — Но веди себя хорошо, или я тебя ударю еще раз.
Первое, что он сделал, приняв вертикальное положение — избавился от галстука, вытянул его из-под воротничка и бросил за спину.
— Ты чего на людей налетаешь? — очень запоздало возмутился фотограф. — Я ведь могу и милицию…
— А ну заткнись! — прикрикнула я. — Нет у меня настроения словесную жвачку жевать. Отдай фотоаппарат и отвечай на вопросы кратко и правдиво.
— Какие вопросы? — Он нагнулся за упавшим на пол фотоаппаратом, подставив спину, и я не удержалась от соблазна — ткнула его локтем между позвоночником и правой лопаткой.
— Что ж ты делаешь! — проскулил он сдавленным голосом, повернув ко мне сморщенное от боли лицо.
— Убеждаю тебя разговаривать нормально.
Ключ торчал в замке зажигания, и двигатель запустился сразу, без проблем.
— И отвечать, не задавая вопросов.
Пока он разгибался, прогибался и шевелил плечами, я успела развернуть машину.
— Фотоаппарат! — напомнила ему свое требование, но он взялся за ручку дверцы, явно намереваясь выскочить на ходу.
Ах ты, свинья неугомонная!
Тыльной стороной ладони, согнув и напружинив пальцы, я сильно шлепнула его по лицу, придавила педаль газа и почти сразу резко свернула вправо, в арку, ведущую во двор. Инерцией его бросило на меня, и я его оттолкнула, выруливая одной рукой. Подвела машину к сараям и остановила между двумя старыми раскидистыми тополями.
— Зараза! — прошипел фотограф, отнимая ладони от окровавленного лица.
— Кто послал тебя фотографировать мое падение с балкона? — заорала я на него. — Ты ответишь, или мне еще на тебе потренироваться?
— Хватит.
Он бросил тяжелый фотоаппарат мне на колени и полез в карман за носовым платком — вытирать кровь, сочащуюся из разбитых губ.
— Илона послала. Да на хер мне это все! — взорвался он в отчаянном возмущении. — За гроши морду под кулак подставлять, да еще бабе!
— Кто такая Илона? — спросила я совершенно спокойно, открывая фотоаппарат и вытаскивая из него кассету с пленкой.
— Ведьма. Старуха. Гадалка. Сволочь!
— Попонятней, пожалуйста, подробнее.
— Ты что, Илону не знаешь? К ней жены и дочери всех богатеев тарасовских в очереди стоят судьбу попытать, — он сплюнул в окно. — Что было, что будет, чем сердце успокоится!
Он отчаянно выматерился, шлепая раздувающимися губами.
— Ты вытирай губы-то, — напомнила я ему, заталкивая кассету в сумку на поясе. — Смотри, рубашку слюнями пачкаешь. Где задание получил?
— На презентации «Гейзера».
— Когда?
— Да сегодня же! Ты что? Ты же там была.
Как здорово! Я даже угостила его сигаретой, закурила сама и задумалась на минуту. Вот, оказывается, откуда ветер дует. Но — малопонятно. Нуждается в осмыслении. Ладно, на будущее.
— Слушай, когда за неудавшееся дело с вами начнут разбираться, скажи там, что ерунда, мол, произошла и что я никаких дел ни с какой Илоной, ни против нее не имела и дорожку ей не перебегала никогда. И еще передай, что я, Татьяна Иванова, запомни, очень хочу теперь с этой Илоной встретиться, потолковать, чтоб сердце успокоилось.
— Не так это просто. Она баба с большим норовом.
— А мне плевать на ее амбиции! — возмутилась я. — И не с такими приходилось дела иметь! Тем более что за эту фотоработу я ей счет открываю, пусть платит. Нет чтобы предупредить человека об опасности! Так что пусть платит, а ты как думал! И пусть поторопится с извинениями. Если, как ты говоришь, человек она известный, мне не составит труда самой отыскать ее через пару дней. Пусть поймет правильно, я не просто угрожаю.
Оглядев свои губы в зеркале заднего вида, он выбросил перепачканный кровью платочек все в то же окошко и повернулся ко мне.
— Знаешь, я не молюсь на нее, как некоторые, поэтому скажу тебе прямо, здесь не было никакой ошибки. Да и не ошибается она, не такой человек, поверь. На презентации ты рядом с Тимом крутилась, а он ей враг.
Нет, весь мир сегодня с ума сошел, причем помешательство с ним случилось буйное! Вокруг меня крутились, это — было. Но чтоб я… Неужто с памятью что-то после всего?..
— Что за Тим? — спросила я тихо, но чувствуя, что хватит меня ненадолго, что еще чуть, и отдамся припадку бешенства, и уже не ведьмой, а волчицей натворю таких дел!..
— Кторов! — изумился он. — Тимофей!.. — но, взглянув на меня, поежился и залепетал скороговоркой. — Он тоже с ней был до последнего времени, а теперь отошел что-то, врагом стал. Много знает, наверное. А я что? Я ни при чем почти. Так, иногда, ради сотенки лишней выполняю просьбы, фотографирую клиентов, что за судьбой к ней приходят.
— А Крапов здесь ни при чем?
— Какой Крапов? Не знаю такого. Правду говорю, никогда не слыхал о Крапове.
Правду он говорит, не лжет — по глазам видно. Ублюдок! Просьбу выполнял! Сфотографировать, как человек с шестого этажа падать будет!
— Зачем ей это?
— А ты у нее спроси. Вот пойди и спроси. Сама.
Все, устала я с ним, извините!
Сгребла его за воротник, а когда он попытался замахать руками, скрутила ворот так сильно, что получилось не хуже удавки. Подержала, посмотрела в глаза на буреющем от приливающей крови лице и отпустила не раньше, чем появился в них прежний страх.
— И много у тебя таких фотографий?
Он судорожно глотал, и кадык его шевелился, а у меня зачесались кончики пальцев.
— Много, пес, таких, что для Илоны за лишнюю сотенку делал?
— Откуда? — прохрипел он. — Отдаю все.
Я оскалилась и потянулась к его шее.
— Найду! — пообещал поспешно.
— Смотри, обещал. — Я ткнула пальцем в его разбитые губы, он дернулся, и я ограничилась этим. — На моем балконе ты работал?
Не он. Верю. Так не врут.
— Кто? Приятель твой?
Ах, ни при чем он, не у дел вообще, согласился помочь тебе с машиной — и только? А куда пошел? Жене звонить? Доложить, что скоро приедет? И ты думаешь, я тебе…
— Он меня в машине ждал, внизу, у соседнего дома, ни при чем он, клянусь! Не допрашивай его, не позорь меня окончательно!
Последняя вспышка ярости совсем лишила меня сил. Закружилась голова, замутило. Чтобы не понял он, что со мной происходит, я закрыла глаза и, будто в раздумье, опустила голову. Надо уходить. Второй, после звонка кому бы то ни было, мечется сейчас, разыскивает машину. Найдет. А меня обессилеть угораздило. Не до него мне!
— Документы! — прорычала я, через силу пытаясь сохранить прежний тон.
Подождала и открыла глаза. Полегчало немного. Фотограф дрожащей рукой протягивал мне паспорт. Мельком глянув на фотографию, я затолкала паспорт в сумку к кассете и тщательно ее застегнула.
— Зачем тебе паспорт? — заныл он. — Я и так все сделаю, обещал же.
— Отдам, когда погляжу фотографии клиентов Илоны, мать вашу! Ночь не спи, а сделай. Завтра я за ними приеду. Жди.
— Пленку отдай, с меня голову снимут!
— Завтра! — настаивала я, чувствуя приближение тошноты.
Все, скандал закончен. Продолжать его сил нет. Хорошо, если хватит меня на то, чтобы удалиться достойно.
— Живи! — одарила его ценнейшим пожеланием, вылезла из машины и что есть силы хлопнула дверкой. Даже жалко стало — машина-то здесь при чем?
Чистый тенистый дворик, двухэтажные старые домишки с трех сторон, тополя и запах гниющих досок. Сумерки здесь наступят раньше, чем на улице. Идеальное место для того, чтобы брать себя в руки. Я полной грудью вдохнула влажноватый воздух вместе со здешним покоем и, строго контролируя качество походки, двинулась к выходу на улицу.
Из-под арки оглянулась — фотограф, откинувшись на подголовник, отдыхал от волнений или готовился к новым. Пусть живет.
На улице становилось свежо, и мне, как говорят, захорошело. Не нужно здесь ни на кого орать, никого хватать за шиворот. Закурив еще одну сигарету — обстоятельства меня оправдывали, — вышла из арки и потихоньку направилась в сторону своей машины, не обращая внимания на прохожих, с интересом поглядывавших на нетвердо ступающую да еще курящую на ходу девицу. Сейчас я не отбилась бы даже от белобрысого без компании.
Может, и попался мне навстречу дружок фотографа, да я его не узнала. Видела только издали, и то в профиль. Теперь все равно. Фотограф у меня в кармане. Вернее — в сумке. Рядом со своим паспортом. А что я его вожделенной сотенки лишила, так с голоду не помрет, перетерпит.
В машине сидела долго. Все не решалась завести ее и отогнать к дому. Боялась. Да и самочувствие не позволяло. А когда совсем стемнело, я поняла, что зверски проголодалась, и обрадовалась — хороший признак. Тело просит еды, значит, прихожу постепенно в норму. С вожделением вспомнила помосты с вином и едой в отделанном разноцветным мрамором холле и поняла, что если не приму срочных мер, то взвою с голодухи, как бездомная собака в зимние холода. Добралась до ларька на углу главпочтамта, купила печенья в хрустящей упаковке и пластмассовую бутыль какой-то дряни, пахнущей парикмахерской. Хорошо хоть из холодильника.
Ехала к дому медленно и долго, хоть и было до него недалеко. Хрустела печеньем, роняла куски на колени и радовалась наступившему бесчувствию. Почти отдыхала. А когда добралась, бросила машину посреди двора и лифт понес меня наверх, подумала, как показалось мне впервые за долгое-долгое время, вполне здраво: «А ведь опасно сегодня дома-то ночевать! Доложит фотограф, если уже не сделал этого, хозяевам, что повезло мне остаться в живых, и те могут послать специалиста, чтобы пристукнуть. Бронированную дверь один раз уже преодолели, значит, теперь дорога в мой дом проторена. А про гадалку он рассказал мне вздор какой-то. Или все это вздор, или она связана с организаторами покушения..».
На большее здравого смысла не хватило, потому что следующей была мысль короткая, но энергичная: «Плевать!»
Такой голод, как сейчас у меня, не удовлетворишь каким-то там печеньем. Загрузив стол в комнате горой холодной еды, я включила телевизор и взялась за дело неторопливо и основательно, под забугорный фильм о том, как дубоватый с виду инспектор ущучивал в совершении убийства известную престарелую киноактрису. А когда он ее арестовал, я почувствовала, что наелась и не могу проглотить больше ни куска. Сварганив кружку кофе, развалилась в кресле, закурила и неожиданно для себя рассмеялась.
Чудно, ей-богу! Мой, хорошо, что не состоявшийся, полет с балкона в конечном итоге привел к тому, что нажралась я на ночь глядя, как дурак на поминках. Вот и докатилась до черного юмора.
Это очень неплохо — юмор. Это значит, что я в норме, окончательно и, надеюсь, бесповоротно.
Встает вопрос, что делать дальше. Спать? Уснуть мне едва ли удастся. Для этого уж совсем деревянной надо быть. И про опасность подумать неплохо бы. Не плевать, а помнить о ней. Есть у меня в городе вторая квартира, нелегальная, записанная на чужое имя. Но ехать туда — не значит ли бежать и скрываться? Как ответил старый еврей на вопрос о его самочувствии? Не дождетесь? Не дождетесь вы этого, непонятные, но смертельные мои враги.
Я дотянулась до сумки, с которой была нынче на презентации, достала из нее визитку Крапова, сняла трубку и набрала номер, на ней обозначенный.
Ответила мне Лариса. Извинившись за беспокойство в позднее время, я спросила имя ее ворожеи, той, которая не дождалась от нее затребованных пяти тысяч.
— Илона, — ответила она удивленно и поинтересовалась, для чего та мне понадобилась.
— Хочу будущее узнать, — соврала я не мудрствуя. — Так что и адрес ее мне, пожалуйста, и телефончик. И как туда добраться — тоже.
Записав все затребованное, я спросила:
— Как зовут вашу ясновидящую по-настоящему?
— Илона, — ответила Лариса равнодушно, — просто Илона.
Оказалось, живет эта просто Илона неблизко и с клиентурой работает там же.
— Приезжайте ко мне, — еще раз попросила Лариса перед тем как проститься.
— Непременно, — пообещала я, и на этот раз вполне правдиво. — Может быть, даже завтра.
Так что же мне делать, если в собственном доме заснуть опасно, а бежать из него — унизительно?
Я выглянула на балкон, и стало холодно спине. В свете, падающем из окна, провал в ограждении был виден в подробностях. Хорошо сработано. Это не пошлый наезд на переходящего улицу и не примитивная стрельба вплотную или на расстоянии. Когда жертва попадает в такую ловушку, убийца вполне может находиться от нее за тридевять земель и в полной безопасности.
Мастер слесарных дел, который так хорошо все здесь подготовил, работал не сам по себе. Как и фотограф.
Я взяла его паспорт, взглянула на молодое, приветливое лицо.
Да, если верить господину Самопрядову Виктору Дмитриевичу, проживающему… так, неблизко он живет, но добраться можно. Холостяк. Значит, если верить ему, гадалка Илона, нагадавшая дочке Крапова уже сбывшиеся неприятности, послала его, Самопрядова, запечатлеть мое падение с балкона. Поди ты, прозорливица какая! Не верю я в ясновидение такого уровня.
Нет, к Самопрядову я поеду, как и обещала ему, завтра. Пусть подготовится, на это время требуется. А вот к гадалке… Сердце успокоить, а? Такого от меня ждать не могут. Потому что, по всем представлениям, чересчур прытко. Прытко до неправдоподобия.
Конечно, это опасно. Но полностью безопасно нигде не может быть.
Появиться там, где меня не ждут, и выйти на прямой контакт с людьми, очень может быть, знавшими о грозящей мне опасности, хотя бы для того, чтобы спросить у них, откуда все это им известно. Такое мне нравится!
А что, и голова больше не кружится!
На том конце провода трубку долго не брали, а когда ответили, то удивили сочным баритоном.
— Мне нужна Илона, — попросила я без приветствий.
— Кому она нужна, будьте любезны, — попросили меня представиться.
— Татьяне Ивановой.
— Подождите минуту.
И действительно, ждать пришлось очень долго, но я вытерпела. А когда дождалась, то получила ответ настолько неожиданный, что не успела правильно отреагировать.
— Вы впервые к ней обращаетесь?
— Да, — ответила, растерявшись.
— Звоните утром, вас запишут и назначат время. У нас очередь.
Трубку сразу же повесили, а я смотрела на свою, приоткрыв в удивлении рот.
Нет, любезные, судя по словам фотографа Самопрядова, имя мое не знать вы не можете, а посему позвольте обойтись без записи, по знакомству. А то несправедливо получается: вы меня знаете, а я вас — нет. Решено, едем!
Задержалась я только для того, чтобы бросить кости.
8 + 20 + 25.
«Даже в самых затруднительных ситуациях старайтесь сохранять внутреннее спокойствие. Это поможет сберечь силы и действовать наилучшим об — разом».
Как говорится, комментарии излишни.
