Утром, устроившись на кухне с кофе и сигаретой, я бросила кости, чтобы узнать, что мне на этот раз уготовила судьба. Выпавшие числа 2+20+27 пообещали мне сильных и смелых партнеров в работе.

– Надо же! – удивилась я. – Откуда же они возьмутся? Ну да поживем – увидим!

Быстро собравшись, я поехала за новостями к Венчику, который встретил меня с притворной скромностью.

– Ну, Венчик! Повествуй! – усевшись, попросила я.

– Новости, Татьяна Александровна, неутешительные, – сказал он.

Эта его манера начинать издалека когда-то выводила меня из себя, но со временем я с ней смирилась, как с неизбежными издержками производства. Главное, чтобы Венчик притчи не принялся рассказывать, а остальное я как-нибудь выдержу.

– Давай, Аякс! – потребовала я. – Я ко всему готова!

– Да, понимаете, Татьяна Александровна, – сказал он. – Новости не то чтобы неприятные, но маловато их. И контингент отличается крайним недружелюбием и подозрительностью.

– Но что-то ты все-таки узнал! – уверенно сказала я.

– Узнал! – кивнул он. – Как говорят очевидцы, господин Дроздов там когда-то с одной женщиной жил. Потом она исчезла, а он стал туда периодически днем наведываться. Машина в это время его во дворе ждала.

– Но он не ночевал? – спросила я.

– Не ночевал! – подтвердил Венчик. – Но при этом он так же периодически выбрасывал пустые бутылки из-под шампанского, коробки от конфет, всякой прочей ерунды, что в таких случаях на стол ставят, и... – Аякс смущенно отвел глаза, – использованные презервативы.

– Ясно! Баба отдельно приходила, чтобы водителю на глаза не попадаться, или... Или она тогда уже жила в этом доме! – сказала я и тут же поправилась: – Нет! Тогда бы они у нее встречались! А эту женщину кто-нибудь видел?

– Мои коллеги точно не видели, – ответил Венчик. – Так они же не целыми днями около баков пасутся. У них и другие дела есть.

– Тоже верно! – согласилась я. – А сейчас он что выбрасывает?

– А ничего не выбрасывает, хоть и ночует там частенько, – ответил Венчик.

– Все правильно! – кивнула я. – Потому что не в своей квартире он ночует. Потому-то и говорит, что телефоны отключает, чтобы выспаться. Теперь дело за малым – выяснить, в какой именно квартире он обретается. Точно только одно – эта женщина должна жить одна!

– Не одна! – неожиданно сказал Венчик и интригующе замолчал, а я прямо-таки взвыла:

– Аякс! Я тебя сейчас убью, и суд меня оправдает! Так что не мотай мне нервы, а говори толком.

– А я и говорю, что где-то три-четыре месяца назад из одной трехкомнатной хозяева за границу уехали сына лечить, а квартиру сдали. А сняла ее одинокая женщина. Сколько ей лет, не ведаю, но красива-а-а! – Венчик даже зажмурился, чтобы мне попонятнее было. – И выглядит она, как говорят, молодо. А уж холе-е-ена! Ну словно кошка любимая в хорошем доме. А приехала она, значитца, из Москвы. А вскоре завела себе девчонку-домработницу – та, видать, из деревни на заработки поехала. На панель идти, наверное, воспитание не позволило, вот она и начала ходить по богатым домам – вдруг кто-то ее в прислуги возьмет. Охранник ее в ту квартиру и послал – в других-то уже есть. Так что живут в квартире номер 8 две особы женского пола: хозяйка и прислуга. Хозяйка – Марианна Кленова...

– Кленова? – переспросила я, потому что уже где-то встречала эту фамилию.

– Ну да! – подтвердил Аякс и собрался было продолжить, но я жестом остановила его.

«Кленова... Кленова... – усиленно размышляла я и тут вспомнила: – Точно! Она в тот вечер была в театре и сидела в губернаторской ложе! Если заказчица нападения она, то это совершенно естественно, – она же должна была собственными глазами увидеть, как сработал Кривоножкин-Друидский! Но как она в губернаторскую ложу попала? Ладно! Потом разберусь!» – решила я и спросила:

– Так что там насчет Кленовой?

– А она из дому практически не выходит, но иногда выезжает в город на своей машине – черном «Вольво», – сказал Венчик и протянул мне листок с написанным на нем номером.

– Московский, – сказала я. – Как ты умудрился?

– А я дождался, когда она из подземного гаража выедет, и записал, – похвалился он.

– А как ты понял, что это именно то, что надо? – допытывалась я.

– Так она же из Москвы приехала! Значит, и номер у нее должен быть соответствующий! – обиделся Венчик. – Что уж я такой тупой, что в номерах не разбираюсь?

– А ее саму ты видел?

– Нет! – покачал он головой. – Стекла тонированные, – объяснил Венчик и продолжил: – А домработницу зовут Надя, и крутится она, бедная, как белка в колесе, но, видимо, не всегда успешно, потому что периодически появляется с красной щекой, – видать, эта самая Марианна любительница руки распускать. Девчонка красивая! – восхищенно сказал Венчик. – Яркая такая! Глазищи черные в пол-лица! Только зря она в блондинку перекрасилась – брюнеткой ей лучше было!

– Венчик! – торжественно сказала я. – Ты гений! В тебе пропал незаурядный детектив. Я снимаю перед тобой шляпу. Я сама не смогла бы за такой короткий срок столько выяснить. Нет тебе цены! – И полезла в сумку за деньгами.

– Да ладно уж вам, Татьяна Александровна! – Аякс сделал вид, что смутился, хотя я точно знала, что мои слова были ему, как коту валерьянка.

Простившись с Венчиком, я немного посидела в машине, переваривая новости, а потом медленно сказала:

– Значит, Кленова приехала сюда из Москвы. А Дроздов именно там, узнав, что у Тамары не может быть детей, отказался от услуг посторонней женщины на роль суррогатной матери. Наверняка рассчитывал, что под эту сурдинку с женой развестись сможет. Но тут встрял Базаров со своей Натальей, и дело закончилось для Пейрака пиковым интересом. А вот дама, видать, с этим не смирилась! Что же теперь делать? Ехать в Москву? Ждут меня там! Все глаза проглядели! Да и пакостила она в Тарасове! Значит, концы здесь надо искать, – решила я. – А для начала поговорить с Савинковой. Уж теперь-то она мне все расскажет!

В клинике секретарша Савинковой попыталась меня задержать, но я, не обращая внимания на ее слова, прошла прямо в кабинет и увидела, что там идет совещание.

– Извините за вторжение, но нам с вами, Дина Николаевна, надо немедленно поговорить, и для вашей же пользы! – сказала я и ободряюще улыбнулась ей.

Ее взгляд из испуганного, каким она меня встретила, мгновенно превратился в совершенно другой, горевший яростной надеждой, и она, не отрывая от меня глаз, замахала руками своим подчиненным:

– Потом! Все потом!

Они недоуменно переглянулись и вышли. Когда же мы с ней остались одни, я подошла к ее столу и положила на него бумагу, кассету и коробочку с диском от видеокамеры.

– Что это? – не решаясь дотронуться, спросила она.

– А вы прочитайте! – сказала я и присела возле ее стола. – А остальное потом послушаете и посмотрите.

С некоторой опаской Савинкова взяла бумагу, и по мере того, как она читала, ее руки сначала начали дрожать, а потом просто заходили ходуном, бумага выпала у нее из рук, она посмотрела на меня полубезумным взглядом и зарыдала, уронив голову на руки.

– Успокойтесь! Ну успокойтесь же, Дина Николаевна! – уговаривала я ее. – Все страшное уже позади! Теперь вы с Михаилом Антоновичем будете жить совершенно свободно и без страха!

Постепенно Савинкова успокоилась, выпила воды и глубоко вздохнула.

– Господи, Татьяна Александровна! Да вы даже не представляете, что вы для нас сделали! Вы же нас на свободу выпустили! Если бы вы только знали, как мы настрадались за эти годы! Врагу лютому такой судьбы не пожелаю!

Я видела, что ей нужно выговориться, да и время у меня было, так что я решила подождать и не перебивала ее.

– Мы с Мишей познакомились в Пензе, когда он там служил, а я уже медучилище заканчивала, – начала она. – Полюбили друг друга и пожениться решили. Родителям моим он понравился, а я – его, он им обо мне писал и фотографию посылал. Он тогда в мае меня беременную оставил, а сам в деревню к себе поехал, чтобы потом с родителями вернуться и официально посвататься. Уехал и... пропал! Как в воду канул! А потом письмо от него пришло, что попал он в такой переплет, что ему или в тюрьму идти за то, чего не совершал, или на постылой жениться! Вот он и выбрал второе, – вздохнула Савинкова. – А еще написал, что любит меня и до конца жизни любить будет, и прощения за все попросил. Я, как прочитала, так в обморок и грохнулась. Очнулась, мама вокруг меня хлопочет, а папа письмо это вслух читает, и лицо у него!.. – Савинкова помотала головой. – Ну, начали они меня утешать, что, мол, какие мои годы, что другого найду, порядочного и все такое... Вот тут-то я им и призналась, что ребенка жду и срок такой, что аборт делать поздно. Скандал был страшный! Вы-то не знаете, что это было за время! Тогда без мужа родить было позором великим!

– Приблизительно представляю, – сказала я.

– Вот то-то же, что вы представляете, а я все это на себе испытала! И взгляды косые. И перешептывания за спиной. Ну, родился у меня в сентябре сынок. Папа хотел его в честь своего отца назвать, а я настояла, чтобы Антоном, как мы с Мишей и собирались. И тут под Новый год – звонок в дверь! Миша! Как папа его не убил, не знаю. А Миша все одно твердит: «Вы меня только выслушайте!» – и деньги достает. А папа эти деньги выхватил и ему в лицо швырнул, а Миша все просит, чтобы мы его выслушали. Ну, успокоились все в конце концов, сели вокруг стола, я с Антошкой на руках. Так Миша, как уставился на него, так и смотрел весь вечер, и улыбался как глупенький, – с теплотой сказала Дина Николаевна.

– Так сын же! – вздохнула я.

– Вот тогда-то он нам все и рассказал! Да вы, раз в деревне были, и сами все знаете. А папа только спросил его: «Ты правда не убивал?», а Миша в ответ: «Жизнью сына клянусь!» Ну и стали мы думать, как нам дальше жить. А Миша меня все в Тарасов звал! Сказал он, что живет у родителей своего отца, и хоть квартирка и маленькая, места всем хватит, что в торговлю работать пошел, что с директором ему очень повезло! – Тут она остановилась и спросила: – Вы в судьбу верите? Верите в то, что однажды, совершенно случайно можно свою судьбу встретить?

– Верю! – твердо ответила я.

– Ну тогда вы меня поймете, – удовлетворенно сказала она. – Понимаете, когда Миша из деревни сбежал, чтобы якобы в институт поступать, он туда даже документы не подавал – не до того ему было. Целыми днями на кровати лежал, в потолок уставившись, или по городу шатался. Дед с бабушкой уговаривали его, чтобы он хоть работать пошел, если уж учиться не получилось, вот он случайно и увидел в витрине хозтоварного магазина объявление, что туда грузчики требуются, – он и пошел! И судьбу свою встретил!

– Оказался в нужный момент в нужном месте! – сказала я.

– Директором там был Моисей Соломонович Бах, – увлекшись воспоминаниями, рассказывала Савинкова. – Он раньше директором промторга был, а когда его сын в Израиль уехал, его тут же из партии исключили и в директора магазина перевели, а сына его в Израиле в армию призвали, и он в перестрелке погиб. А он у них один был! Это Миша сейчас как лунь седой, а в молодости у него волосы черные были, а сам он темноглазый и смуглый. Он рассказывал, что, когда в кабинет к Баху вошел, тот за сердце схватился и крикнул «Мойша!» Миша растерялся, говорит: «Да нет! Я Миша!» Тут и Бах понял, что ошибся, но... Как-то вот с того момента у них все и началось: симпатия какая-то взаимная, которая потом почти в родство перешла. Миша говорил, что они тогда долго разговаривали, и рассказал он Баху все правду, и тот взял его не грузчиком, а учеником продавца для начала и начал опекать по-отечески, работе учить, жизни... Потом уговорил его ко мне съездить, пообещал, что если я в Тарасов перееду, то поможет мне в мединститут поступить, с жильем поможет... Так оно все вышло – связи-то у него были колоссальные! Вот мы и решили, что, как Антошка подрастет немного, я к Мише и уеду. А что мне было в Пензе делать? С незаконным ребенком на руках будущего у меня там не было и быть не могло, а Антошке Миша отец родной. Вот я в июне сюда и приехала, а Антошка у родителей остался. Мишины бабушка с дедушкой меня как родную приняли. Мы так дружно жили! – улыбнулась Савинкова.

– А Жадовы? Они ничего не знали? – спросила я.

– Так Мишины родители к тому времени из Вязовки уже уехали, а сам он туда почти и не ездил. Он говорил, что когда там узнали, что он в институт не поступил, то Жадов хотел его обратно залучить, а как узнал, что Миша в торговле работает, тут же отстал, но клянчить начал то одно, то другое. Вот Миша этим от них и отделывался, да еще на дочку деньги посылал – Зина-то к тому времени уже родила, и знали мы, что она... Ну, словом, с ума сошла и обвиняет Мишу, что это все из-за него случилось! Она же лежачая была, за ней постоянный уход требовался, так что о том, чтобы ее в город перевезти, и разговору не было.

– Когда же они о вас узнали? – спросила я.

– Мы довольно долго скрывались, нигде вместе не показывались, а потом, я уже мединститут закончила, а Миша – заочный торговый, это Бах его заставил, чтобы он карьеру сделать смог, мы с Мишей и Антошкой, гуляя на набережной, кого-то из его земляков встретили. Они-то, видимо, Жадовым и рассказали, но те, наверное, подумали, что Антон только мой ребенок.

– Ничего сделать не пытались? – спросила я.

– Не знаю, – покачала Савинкова головой. – Мы к тому времени кооператив себе трехкомнатный выстроили, на мое имя. Это Бах так посоветовал, чтобы, случись что с Мишей, он Жадовым не достался и я с сыном на улице не оказалась. Потом мы так же и машину с гаражом оформили, и дачу. А Миша все в той квартирке прописан был, а когда дом снесли, ему однокомнатную дали – бабушки с дедушкой тогда в живых уже не было. А потом... – Дина Николаевна внезапно погрустнела, и я все поняла.

– Вы рассчитывали, что после смерти Зины пожениться сможете? – прямо спросила я.

– Да! – не стала лукавить она. – Хоть и грех это, но я обрадовалась, когда она умерла. Думала, что наконец-то мы с Мишей зарегистрируемся и он Антона усыновит, а второй уже вообще в законном браке родится.

– У вас есть еще один ребенок? – воскликнула я.

– Есть, – кивнула она. – Только все наши мечты рухнули в один момент, когда Миша с похорон вернулся.

– Я знаю, что там было, – сказала я.

– Ну и как мы могли после этого рисковать? – спросила она. – Вот я и уехала к родителям рожать. Там ребенка и оставила. Там он и вырос! А мы с Мишей и Антошкой туда каждую свободную минуту ездили!

– Как же трудно вам было! – посочувствовала я ей.

– Это-то трудно не было! – вздохнула она. – А вот когда Антошка свое свидетельство о рождении нашел, где в графе отец прочерк стоит, вот это было трудно. Ему тогда тринадцать было – самый такой возраст. Но Миша с ним наедине по-мужски поговорил, объяснил ему все, и Антошка понял. А потом, – Савинкова улыбнулась, – серьезно так сказал: «Я тебя, папа, очень люблю и, когда вырасту, обязательно освобожу, чтобы тобой никто больше командовать не смел! И женюсь только тогда, когда Морозовым стану!»

– Слава богу, что все обошлось! – искренне сказала я. – А ведь могло! – Я горестно покачала головой. – Они же в этом возрасте как ерши! – И уже из чистого бабского любопытства спросила: – Скажите, Дина Николаевна, а о Даше вы что-нибудь знаете?

– Я ее даже никогда в жизни не видела, – ответила она. – Я безоговорочно доверяю Мише, а он сказал, что она не Морозова, а настоящая Жадова и лучше мне с ней не встречаться.

– Но ведь она один год в нашем университете проучилась. И даже тут вы не захотели на нее хотя бы посмотреть? – удивилась я.

– Нет! Раз Миша сказал, что мне это не надо, значит, не надо! Понимаете, он же всей своей жизнью доказал, что лучше меня знает, что и как надо делать, вот я и не спорю с ним никогда, – просто ответила она. – Знаю только, что он ее поселил в своей однокомнатной квартире и почти не общался, а деньги, продукты и обновки ей его водитель отвозил. А после первого курса она в Москву перевелась.

– Но странно то, что Михаил Антонович, ни капли ее не любя, так потратился – это ведь удовольствие не из дешевых! – покачала головой я.

– Он тогда сказал, что и больше бы отдал, чтобы только она подальше от нас всех оказалась! – сказала Савинкова. – Потом он, кажется, в Москве с ней все-таки встречался, когда в командировки ездил, потому что как-то сказал мне, что она дочку родила и они с мужем за границу уехали. Вот и все, что я о ней знаю.

– Ну и бог с ней! – сказала я и предложила: – А теперь давайте перейдем к делу. Кто же заставил вас написать «липовое» заключение о состоянии здоровья Тамары Дроздовой?

– Не знаю! – сказала Дина Николаевна и даже головой покачала. – Мне позвонил какой-то мужчина и спросил: могут ли у нее быть дети. Я ответила ему, что это врачебная тайна, а он мне в ответ, что у моего мужа тоже в прошлом есть тайны, но не врачебные, а уголовные, и если я не хочу, чтобы кое-какие бумаги попали к Круглову, то мне лучше ответить. Что мне было делать, Татьяна Александровна? – Она виновато посмотрела на меня. – Я и ответила правду, что детей у нее не будет никогда! Тогда он велел мне, несмотря на это, написать, что она совершенно здорова. Я спросила его, вернет ли он нам в этом случае бумаги, а он нахально так заявил, что мы их не получим никогда, но он гарантирует, что сейчас они к Круглову не попадут, – сказала Савинкова и с надеждой спросила: – А вы не знаете, где они? Нам бы все-таки было поспокойнее, если бы мы хоть точно знали, у кого они!

– Понимаете, Дина Николаевна! Жадовы клялись и божились местному священнику, что бумаг у них уже давно нет, что их, наверное, кто-то украл, – объяснила я. – Верить им, как говорят давно знающие их люди, нельзя, но, с другой стороны, до Игоря Николаевича с Тамарой им нет никакого дела. И получается, что неведомым мне пока путем – может, кто-то их просто купил у Жадовых. Но вам теперь больше волноваться нечего – вам есть чем отбить любое нападение! Хочу еще вот что спросить: такое имя, как Марианна Кленова, вам что-нибудь говорит?

– Абсолютно ничего, – покачала головой Савинкова. – А кто это?

– Так! – неопределенно ответила я. – Одна женщина.

– Спасибо вам огромное! – со слезами на глазах опять начала благодарить меня Савинкова, но я отмахнулась и спросила:

– А Михаил Антонович знает о том, что вас шантажировали?

– Да вы что! – Она даже руками всплеснула. – Как же я могла ему об этом сказать? Он же и так уже много лет спит только со снотворным! У него же нервы ни к черту! Язва желудка! А тут еще бы и я добавила!

– Но, может быть, он знает, откуда этот удар пришел? – спросила я.

Дина Николаевна в ответ пожала плечами и предложила:

– А давайте я ему прямо сейчас позвоню, и он сюда приедет?

– Это было бы замечательно! – сказала я.

Она схватила трубку и набрала номер, по-видимому, прямого телефона, потому что сразу сказала:

– Миша! Немедленно приезжай ко мне на работу! У меня такие новости! – Она радостно рассмеялась, а потом, положив трубку, сказала мне: – Сейчас будет! – и снова принялась благодарить: – Господи! Татьяна Александровна! Вы для нас такое сделали, что мы ваши должники по гроб жизни! Если вам потребуется любая помощь, мы все для вас сделаем!

– Тогда отпустите меня покурить! – улыбнулась я.

– Да курите прямо здесь! – предложила Савинкова.

– Но я не вижу здесь пепельницу и по запаху чувствую, что здесь не курят, а раз так, то не стоит и начинать, – отказалась я.

Я вышла на лестничную площадку, где в углу на полу стояла большая керамическая ваза с песком, а рядом с ней два кресла – эдакое своеобразное место для курения, и, закурив, разочарованно подумала, что мои ожидания не оправдались. Вполне допустимо, что Савинковой звонил Кривоножкин-Друидский, который мог узнать о бумагах только от того, кто его нанял, но кто это? Приехавшая из Москвы Кленова? Но как к ней попали эти бумаги? Опять вопросы, вопросы, вопросы без ответов! Я позвонила Кирьянову и попросила его:

– Киря! Скажи мне что-нибудь хорошее!

– Порадоваться хочешь? – рассмеялся он и ответил: – Права ты была – в томатный сок подмешали лошадиную дозу ацетилсалициловой кислоты. Заметь, отечественного производства, а не какой-нибудь импортный аспирин.

– Наверное, решили, что она поядреней будет! – хмыкнула я.

– Пальчики с коробки сняли, и их там!.. – судя по тону, Володька аж помотал головой. – Только примерять их пока не к кому.

– Так это пока не к кому, а там видно будет! – поправила я его.

– Ну и когда ты мне отмашку дашь? – спросил он.

– Не знаю! – честно ответила я. – Выложилась, как могла, а по основному делу пока на выходе ноль без палочки!

– Не грусти, подруга! – подбодрил меня Володя. – Это только сейчас пусто, а потом вдруг станет густо!

– Твоими бы устами... – буркнула я и отключила телефон.

Докурив, я не спеша пошла обратно в кабинет Савинковой, и по дороге меня обогнал какой-то мужчина, который, влетев к ней, встревоженно спросил:

– Дина! Что у тебя случилось?

– Читай, Мишенька! – сказала Дина Николаевна, протягивая Морозову бумаги.

Я тихо присела на стул около двери, а Михаил Антонович – возле стола для заседаний. Он начал читать, а потом выпустил листы и, уронив голову на руки, беззвучно зарыдал, только плечи тряслись.

– Мишенька! Мишенька! – стала уговаривать его подскочившая к столу Дина Николаевна. – Успокойся, родной!

Она бросилась к шкафу, достала оттуда флакончик с лекарством, накапала в стакан с водой и опять подскочила к Морозову.

– Выпей, Мишенька! Выпей!

Он послушно выпил, глубоко вздохнул и спросил:

– Откуда это у тебя?

– Это я привезла, – ответила я со своего места.

– Кто вы? – повернувшись на звук, спросил он.

– Это Татьяна Александровна Иванова, частный детектив, – ответила вместо меня Савинкова.

– Я не знаю, почему вы это сделали, но мы ваши вечные должники, – просто сказал Морозов.

– Ой не надо, Михаил Антонович! – воскликнула я. – Вы уже знаете, что такое быть в вечном долгу, и я искренне желаю, чтобы это с вами больше никогда не повторилось!

– Я был уверен, что вы ответите именно так, потому что, судя по отзывам, человек вы невероятно порядочный, – с теплотой в голосе сказал Морозов.

– Вы наводили обо мне справки? – спросила я.

– Нет! Просто слышал о вас от одного своего знакомого.

– От кого же? – спросила я.

– От Феклистова! Помните такого? Вы тогда его очень сильно выручили!

– Да не сказала бы я, что то дело было таким уж сложным! – припомнив эту историю, ответила я.

– А вот для него оно было очень важным, – заметил Морозов. – И он мне потом сказал, что вы отличаетесь редчайшим для женщины качеством – умеете молчать и еще, что вы, взявшись за дело, всегда доводите его до конца.

– Эк вы деликатно выразились! – рассмеялась я. – Обычно говорят, что у меня мертвая хватка!

– Но почему вы нам помогли? – опять спросил он.

– Потому что наши интересы совпали, – ответила я. – Беспокоясь о вашем здоровье, Дина Николаевна не сказала вам, что ее шантажировали известными вам бумагами и заставили дать ложное заключение о состоянии здоровья Тамары Евгеньевны Дроздовой. Имени шантажиста она не знает, но, может быть, вам известно, кто это? – спросила я.

– Известно, – кивнул Морозов.

– Как, ты знаешь и ничего мне не сказал?! – воскликнула Савинкова.

– Я не хотел, чтобы ты волновалась, – с теплотой в голосе ответил Михаил Антонович. – Помочь мне ты все равно ничем не смогла бы, зато переживала бы, мучилась... А тебе и так со мной лиха пришлось хлебнуть немало!

– Горе, поделенное на двоих, уже полгоря, – возразила она.

– А поскольку муж и жена – одна сатана, горе все равно было бы одним, – ответил Морозов.

– И у кого же теперь эти бумаги? У Марианны Кленовой? – наудачу спросила я.

– Да! У нее! – подтвердил Морозов, с удивлением глядя на меня. – Но вы-то откуда о ней знаете?

– Работа такая, – ответила я и спросила: – Но какое она имеет к вам отношение?

– Я вам все расскажу, – пообещал Михаил Антонович. – Только давайте не будем отвлекать Дину от работы и поговорим в другом месте. Например, в кафе «Диона». Не возражаете?

– Конечно, нет! – ответила я.

– Тогда поехали! – предложил Морозов.

– Хорошо! – согласилась я. – Я за вами на своей машине поеду.

Я попрощалась с Савинковой, и мы ушли. На улице сели каждый в свою машину и отправились в кафе «Диона». Оно находилось в центре города, и дорога много времени не заняла. Приехав на место, мы с Морозовым прошли в кафе и заняли отдельный кабинет. Кивнув на стоявшего навытяжку официанта, Морозов сказал:

– Все на ваше усмотрение и за счет заведения.

– Я, вообще-то, не голодна, – ответила я.

– Если позволите, я посоветовал бы вам наши пирожные, – негромко сказал официант. – Они выпекаются прямо здесь и очень вкусные.

– Спасибо! – поблагодарила я. – От них не откажусь!

Пока сервировали стол, мы с Морозовым молчали, а когда остались одни, он вдруг спросил:

– Вы не будете против, если при нашем разговоре будет присутствовать еще кое-кто?

– Это поможет делу? – поинтересовалась я, осторожно подцепив на вилку пирожное и перенося его на свою тарелку.

– И очень существенно! – со значением сказал Морозов.

– Тогда я могу это только приветствовать! – ответила я, отделив вилкой кусочек пирожного и отправляя его в рот.

– Можно заходить! – громко сказал Морозов, обращаясь к кому-то за моей спиной.

Я обернулась и застыла с вилкой во рту. Выглядела я при этом наверняка до невозможности глупо и смешно, но такого я не ожидала! Совершенно растерянная, я повернулась к Морозову, и он тихо рассмеялся:

– Вот так иногда в жизни бывает! – и предложил: – Ну, за дело!