Глава 5

– Не смеши меня! – махнул рукой Владимир Кирьянов, выслушав меня. – Какая-то темная не то «пятерка», не то «семерка»! Таня, ты сама понимаешь, что говоришь?

– Я понимаю, – терпеливо кивнула я. – Но ведь у нас есть приметы того водителя. Алексей сказал, что мог бы попытаться составить фоторобот.

– И что с того? – хмыкнул Киря. – Молодой парень лет двадцати пяти... Тебе сказать, сколько таких в нашем городе? Даже и не смогу сказать, потому что очень много. Это тебе социологи скажут, только данная информация ничего не даст в плане расследования. К тому же кто тебе вообще сказал, что этот водитель вез убийцу Милентьева?

– Но нужно же что-то делать! – воскликнула я.

– А мы и делаем! – повысил голос Кирьянов. – Делаем! Проверяем, анализируем, выясняем... И выяснили, что у всех заинтересованных людей из окружения Милентьева – алиби. И у этой Вероники Балашовой, кстати, тоже, хотя она как раз заинтересованным лицом и не является.

– А Галину Михайловну Нежданову вы не проверяли? – как бы между прочим спросила я.

– Не-ет, – немного озадаченно протянул Кирьянов. – Это сестра, что ли?

– Да, сестра его жены.

– А она-то при чем? Ты что, думаешь, что она могла его грохнуть? Чтобы свою долю получить? Да ей же там пятьдесят тысяч всего полагается. Рублей, естественно.

– Не знаю. Но бывало, что люди убивали и из-за гораздо меньших сумм.

– Не знаю, не знаю, – сомневался Киря, просматривая «дело» Виталия Алексеевича Милентьева. – Так, так... – листая тонкую папку, бормотал он. – Вот. Она говорит, что в тот вечер была дома одна и никуда не выходила. Никаких свидетелей, которые могут подтвердить ее слова, нет, но – заметь! – нет и ни единого человека, кто бы их опроверг. А значит, цепляться к ней не за что! Во всяком случае, поместить ее в камеру задержанных я не могу, если ты будешь просить об этом.

– Я вовсе не об этом прошу, – с досадой возразила я. – Но есть любопытный факт. Галина Михайловна сегодня попросила у сестры денег якобы на срочную операцию. Выглядит это несколько подозрительно, согласись.

– И что? – прищурился Кирьянов.

– Володя, но можно было бы попытаться что-то сделать!

– Что? Что конкретно ты предлагаешь? – почти перешел на крик Кирьянов.

– Ну, я не знаю! Поставить «жучок» у нее в квартире, проследить за ней!

– Поставить «жучок» – это несанкционированные действия, а следовательно, незаконные. И пойти на это я, как ты понимаешь, не могу. – Киря категорично рубанул рукой воздух.

– Можно подумать, ты никогда раньше не пользовался подобными методами, – сказала я.

– Ладно, ладно! – отмахнулся Кирьянов. – К тому же мы все равно не сможем воспользоваться услышанной записью в суде, если ты окажешься права и это Галина Михайловна убила своего родственника. В чем я совсем не уверен. И что вообще даст эта запись? Она что, будет у себя дома повторять как заклинание: «Это я седьмого марта убила Милентьева Виталия Алексеевича, в чем готова чистосердечно признаться»? А что касается слежки за ней, то у меня и так людей не хватает, для других дел, а тут еще следить за какой-то бабой! Время только терять, а оно, знаешь ли, дорого...

– Ладно. – Я, поняв, что в данной ситуации с Кирьяновым каши не сваришь, поднялась и направилась к выходу.

– Я тебе буду позванивать, сообщать, что новенького, – обнадежил меня напоследок занятый по горло Киря.

Сев в свою «девятку», я задумалась над тем, что я могу сделать сама. Поехать прямо к Галине Михайловне домой и при личной встрече с глазу на глаз попытаться выяснить, зачем она просила у сестры деньги? Такую глупость я даже рассматривать не хотела, потому что Нежданова наверняка скажет мне то же самое, что и своей сестре. И вполне может оказаться так, что это правда.

Ведь после перенесенного стресса Галина Михайловна и впрямь могла почувствовать себя хуже. Может быть, ей снова приснился «нехороший сон» или еще какая-то мистика привиделась. Она человек суеверный, это следует из рассказов ее сестры Валентины. Вот и кинулась к сестре за деньгами на лекарства, перепугавшись до смерти. Ведь пока мы чувствуем себя сносно, то очень часто успокаиваем себя мысленно: «Ладно, ерунда, ничего страшного не случится». И ничего не предпринимаем. А вот когда прижмет по-настоящему, тут же кидаемся действовать, порой неразумно.

На всякий случай я все-таки решила обратиться за советом к гадальным костям. Двенадцатигранники послушно высыпались из замшевого мешочка на сиденье.

13+3+25 – «Вы понапрасну растрачиваете свое время и средства».

Это окончательно убедило меня в том, что ехать к Галине Михайловне и тратить время на беседу с ней не стоит. По крайней мере, сейчас. И я решительно направилась домой.

Только-только я привела себя в порядок и немного отдохнула, как раздался телефонный звонок. На проводе была Милентьева.

– Таня, Таня! – буквально заверещала она в трубку. – У нас тут снова ЧП!

– Что такое? – отозвалась я.

– Дело в том, что я кое-что вспомнила.

– Что вспомнили?

– Ой... – растерялась Валентина Михайловна. – Но это, может быть, не самое главное. А главное то, что вам пришло послание.

– Какое послание? – нахмурилась я.

– Послание неизвестно от кого. Конверт с надписью «Частному детективу».

– И что в нем?

– Ой... – снова растерялась Милентьева. – А я и не раскрывала его. Я думала, что вас нужно дождаться.

– Хорошо, я сейчас приеду, – раздосадованно проговорила я и положила трубку.

«Черт бы побрал это дело!» – выругалась про себя я и начала собираться.

Валентину Михайловну я застала в растрепанных чувствах. Она сидела в кресле и с видом мученицы смотрела куда-то вверх, в потолок.

– Так что же вы вспомнили? – сразу же спросила я.

– Дело в том, что Виталию угрожали, – после некоторой паузы начала Валентина Михайловна. – Правда, я не знаю кто, но угрожали. Я не сказала вам сразу, вы уж извините... Это только потому, что Виталик сам просил, чтобы я никому не говорила об этом. Он сам хотел разобраться.

– Так-так, – заинтересованно сказала я. – И что же это были за угрозы? Откуда вы о них знаете? С вами муж делился?

– Нет, я сама слышала, – ответила Валентина Михайловна. – Несколько раз кто-то звонил, спрашивал Виталия. Я интересовалась, кто звонит, и всегда отвечали – знакомый. А Виталий после этих разговоров мрачнел. Я спрашивала, что это значит, но он отмахивался, говорил, что ничего страшного. А один раз я решила послушать. Я не стала класть трубку – у нас же несколько аппаратов – и слышала, как тот человек угрожал ему...

– Каким образом? – тут же спросила я.

– Ну, говорил, что Виталий пожалеет, если будет вести себя по-прежнему... опрометчиво. Что он должен помнить, с кем имеет дело, а то худо будет... – И она посмотрела на меня, ожидая понимания.

– Я поняла, – кивнула я. – А конкретных угроз, с обещаниями убить или, скажем, искалечить, не было?

– Нет, – подумав, покачала головой Милентьева. – Так он не говорил. Только про то, что хуже будет.

– Понятно. А что хотели от вашего мужа?

– Как я поняла, требовали денег... Чего же еще могут хотеть! – повысила голос Валентина Михайловна.

– Вот как? И за что?

– Тот человек по телефону этого не говорил, но я потом Виталию, сказала, что слышала их разговор. Он раскричался на меня поначалу, до слез довел... Потом опомнился, объяснил, что есть один... нехороший человек и у него, у Виталия, какие-то там с ним проблемы. Но он меня заверил, что вскоре проблемы эти решит, и все будет в порядке. Что он убедит того человека больше так не делать. – Наивность Валентины Михайловны была просто поразительной. – И главное, Виталик просил, чтобы я не беспокоилась и ни в коем случае об этом не рассказывала. Но теперь его... его убили... – Милентьева сжала руки. – И я подумала, что рассказать нужно.

– Рассказать, безусловно, было нужно, – кивнула я. – Итак, вы успокоились и больше об этом не вспоминали?

– Да. Тем более что звонков с тех пор больше не было. А потом все так навалилось, что я забыла про тот случай, – развела руками Валентина Михайловна.

– А когда начались звонки? – уточнила я.

– Подождите, я вспомню... – Милентьева наморщила лоб. – Первый раз это было примерно полтора месяца назад, точно я не помню, я поначалу не придала значения... А последний – две недели назад. Это я запомнила, потому что после него крупно поговорила с Виталием. Больше звонков я не слышала...

– Вы говорите, мужчина звонил?

– Да, мужчина, – твердо ответила Милентьева.

– А вы никогда раньше не слышали этот голос? Не узнали его?

– Нет. Он говорил словно... Словно искусственным голосом. Ну, в смысле, как будто через платок или менял голос, вы понимаете? – заторопилась она с объяснениями.

– Да, я понимаю. То есть голос был явно изменен?

– Да-да, это точно.

– Хорошо. А сколько их было всего, этих звонков?

– Всего... – Валентина Михайловна задумалась. – Ну, на моей памяти три раза. Да, три раза я слышала голос и в последний раз не стала вешать трубку. Но может быть, он звонил еще и без меня, Виталий об этом мне не рассказывал.

– И у вас нет никаких предположений, кто бы это мог быть?

– Нет, – растерянно пожала она плечами. – Но я думаю, это могло быть связано с его новым проектом...

– Каким проектом? – живо заинтересовалась я.

– Виталик мне подробностей не рассказывал, – словно извиняясь, пояснила Валентина Михайловна. – Он только несколько раз говорил, что собирается расширяться, налаживать новое производство, что ли...

– Вот как? – отметила я. – А что же, Коршунов и Ройзман не в курсе этого? Они мне ничего об этих планах не говорили.

– Боже мой, ну зачем бы он стал посвящать в свои планы заместителя и бухгалтершу! – воскликнула Милентьева. – Это касалось его самого, и больше никого! Это вообще могло быть не связано с его предприятием.

– А с чем же это могло быть связано?

Валентина Михайловна снова замялась.

– Понимаете, я не очень влезала в дела мужа, поэтому ничего вам определенного сказать не могу, – тихо сказала она, выдержав паузу. – Но... Я подозреваю, что именно из-за этих его новых дел с ним и случилось все это...

Глаза женщины увлажнились, она тяжело вздохнула и закрыла лицо руками.

– Так, а где конверт, про который вы говорили? – спросила я. – Вы так и не раскрыли его?

– Нет, – замотала головой Милентьева. – Мне почему-то стало страшно, и я его не открывала.

– Давайте его сюда! – скомандовала я.

Милентьева протянула руку к столу, взяла конверт и передала его мне. Я тут же вскрыла конверт и прочла: «Пока вы тратите свое время, истинный преступник разгуливает на свободе. А имя его хорошо известно – это ИГОРЬ РУБАШКИН!» Пафосный стиль послания напомнил мне анонимки советских времен. И с самого начала мне показалось, что это еще один элемент «напрасной траты времени». Однако версию эту стоило все же отработать.

– Валентина Михайловна, вы не знаете человека по имени Игорь Рубашкин? – спросила я, прочитав записку.

Валентина Михайловна тут же встрепенулась.

– Рубашкин? – переспросила она. – Да, Рубашкин Игорь Евгеньевич, есть такой, – закивала Милентьева. – Конечно, конечно. Это давний знакомый Виталия.

– Вот как? – обрадовалась я. – Так вам, наверное, и адрес его известен?

– Адрес у меня есть. Рубашкин был знаком еще с моим первым мужем, Анатолием. А когда наш брак распался, то Игорь познакомил меня с Виталием.

Валентина Михайловна вышла из комнаты и вскоре вернулась с маленьким изящным блокнотом. Она на ходу листала его, сосредоточенно нахмурив тонкие светлые брови.

– Вот, – наконец проговорила она. – Первомайская, 79, квартира 2. Это такой большой дом, элитный...

– Да, хорошо. А этот Рубашкин – он, надо понимать, тоже человек богатый?

– Он бизнесмен, – досадливо поморщилась она. – И вроде как политикой занялся в последнее время, депутатом хотел стать. Но доподлинно мне неизвестно. А почему вы им интересуетесь? Вам что-то известно?

– Пока я только отрабатываю разные варианты, – не стала распространяться я. – Кстати, этот новый проект мог быть связан с господином Рубашкиным?

Вдова пожала плечами и нахмурила брови. Она о чем-то сосредоточенно думала, потом дернулась и отрицательно замотала головой:

– Н-нет. Наверное, нет... Впрочем, не знаю. Это у Игоря нужно спрашивать. Я не знаю.

После разговора с Валентиной Михайловной я позвонила Кире и сказала, что мне есть что ему сообщить.

– Так, сегодня уже поздно, – категорически отреагировал Киря. – У меня вообще-то рабочий день уже закончен. Давай займемся этим Рубашкиным завтра с утра, хорошо? Я сейчас дам команду, ребята пробьют его данные, и завтра он будет у меня в кабинете.

С одной стороны, мне хотелось поскорее заняться этим Рубашкиным, но с другой – Володя был прав. Лучше всего отложить до завтра, чтобы не действовать с бухты-барахты.

– Короче, как все будет готово, я тебе позвоню, – пообещал подполковник, и мне ничего не оставалось делать, как согласиться.

Я поехала домой, чувствуя себя уставшей. Дома, напившись кофе, я залезла на диван с ногами и задумалась...

Рубашкин оказался ужасно крупным. А точнее, просто толстым. Толстым было все: голубоглазое лицо, обрамленное темной бородкой, руки, ноги, крепкий, обтянутый джинсами зад... Но особенно выдающимся был живот. И даже не живот, а пузо. Этакий огромный арбуз.

Когда Рубашкин опустился на стул, синяя джинсовая рубашка его натянулась, и пуговицы вот-вот готовы были отлететь. Я увидела обнажившийся жирный живот, покрытый густой растительностью. Рубашкин же, казалось, либо не замечал этого обстоятельства, либо давно привык к дефектам своей фигуры и не обращал внимания.

Во всем его облике сквозила нервозность, но в то же время и уверенность в том, что это просто недоразумение. Говорил он несколько манерно, высоким тенором, с придыханиями и закатыванием глаз.

– Итак, Игорь Евгеньевич, вам объяснили, почему вас задержали? – начал разговор Кирьянов.

– Да, объяснили, – со вздохом ответил он. – Но... эти объяснения меня совершенно не удовлетворили, поэтому я как бы, так сказать, намерен жаловаться. И, будучи уверенным в том, что это, так сказать, полное недоразумение, надеюсь на вашу беспристрастность. Если, конечно, это все не... – Рубашкин сделал едва уловимую паузу. – ...социальный заказ моих конкурентов.

Рубашкин положил толстую волосатую руку на стол и начал нервно постукивать пальцами.

– Могу вас заверить, что конкуренты здесь ни при чем. Просто существуют некоторые факты...

Собственно, никаких фактов, кроме анонимного письма, не было, но Кирьянов больше ничего не стал пояснять. И тут Рубашкин сказал:

– Но я и не отрицаю, что посещал, так сказать, Милентьева в тот вечер. Мы обсудили с ним некоторые проблемы, и все. – И Рубашкин покивал своей большой головой.

Это заявление явилось для меня и для Кири сюрпризом, но мы ничем не выдали своих эмоций. «Неужели анонимщик не врет? – мелькнуло у меня в голове. – Неужели и впрямь он что-то знает или видел?» А Рубашкин тем временем продолжал:

– Но я-то тут при чем! Мы вышли с Милентьевым вместе из ворот, потом я сел в свою машину и уехал. А Виталий остался на даче один. Что случилось с ним после, я не знаю. В конце концов, мы с ним не так близки, чтобы подозревать меня в таких, я бы сказал, изощренных преступных действиях!

«Близки? – удивилась я выражению Рубашкина. – Ага, лощеный такой типчик, бородка аккуратненькая. И вместе с тем такой здоровый лоб! Батюшки, а не представитель ли он сексуальных меньшинств?»

Но я тут же заставила себя откинуть игривые мысли, ибо если Рубашкина еще можно было теоретически заподозрить в нетрадиционной сексуальной ориентации, то про Виталия Милентьева такого точно нельзя было сказать.

Кирьянов тем временем продолжил:

– А куда вы поехали после встречи с Милентьевым? Домой?

– Не домой, – с каким-то сожалением, четко разделив эти два слова, возразил Рубашкин.

– А куда?

– По личным, так сказать, делам, – немного смутился Игорь Евгеньевич, воздев глаза к потолку.

– Кто может подтвердить эти ваши личные дела?

– Эти мои личные дела может подтвердить... – Рубашкин замялся. – Понимаете, очень деликатный момент. Мне не хотелось бы привлекать этого человека, потому что, так сказать... это совсем ему не нужно... ей... не нужно, – поправился он, пробуравив взглядом сначала Кирьянова, а потом меня.

– Боюсь, что огласки вам не избежать, – сухо сказала я.

– Ну хорошо... Это Светлана Клименко, она преподает психологию в нашем университете, – со вздохом и выражением полного недовольства жеманно сказал Рубашкин. – Мы с ней обсуждали некоторые аспекты, так сказать... современного менеджмента и социальной психологии трудового коллектива, – наконец закруглился он.

– Ночью? – с иронией спросила я.

Рубашкин всплеснул руками и изобразил что-то похожее на улыбку.

– Дело в том, что это наиболее продуктивное время, я уже не раз убеждался на своем опыте... Когда никто не мешает, не отвлекают разные ненужные звуки, телефонные звонки...

– Она подтвердит, что вы были у нее и обсуждали, так сказать, некоторые аспекты? – передразнил его Киря.

– Надеюсь, что да, – выдохнул Рубашкин. – Но только в том случае, если мне официально предъявят обвинение. Пока что, как я понял, вы не в состоянии этого сделать – у вас отсутствуют факты и улики. Да и с мотивами будет нестыковка...

– С мотивами для убийства?

– Да-да, именно. С чего бы это мне убивать своего старого институтского приятеля?

– Это нам и предстоит выяснить, – спокойно парировал Киря. – И вот вам первый вопрос: зачем вы приезжали к нему на дачу ночью? Для чего?

– Я же сказал, что мы обсуждали некоторые проблемы...

– Потому что не отвлекают посторонние звуки и телефонные звонки? – усмехнулась я.

– Конечно, конечно, – разведя толстыми руками, быстро проговорил Рубашкин.

– Вы, значит, все свои дела решаете но ночам?

– Ну, не все, конечно, не все... Это просто не от меня зависит – работа и прочие, так сказать, проблемы... Но что могу, стараюсь ночью...

Рубашкин уже откровенно врал, совершенно не стесняясь.

– И все же, зачем вы встречались с Милентьевым? – строго спросил Киря. – Кстати, вы любите шутить, Игорь Евгеньевич?

Бизнесмен явно замешкался и недоумевал.

– Ну... наверное. Только не в вашем учреждении, – слабо улыбнулся он. – Моя встреча с Милентьевым была связана с моей намечавшейся предвыборной кампанией, и согласно закону это может быть разглашено только в случае возбуждения уголовного дела против меня лично... А пока, так сказать, вы меня только задержали, причем безосновательно, я и так иду, можно сказать, вам навстречу, все как бы откровенно рассказываю... Но в данном случае не вижу оснований продолжать это делать.

– Вот именно, что «как бы» откровенно! – не выдержав, бросил Киря.

– Ну знаете... Это, так сказать, просто к слову... – вытер пот с жирного, блестящего лба Рубашкин. – Главное, что я искренен с вами.

– Хорошо. Давайте обопремся на вашу искренность. Какие конкретно вопросы вы обсуждали с Милентьевым? Он что, инвестировал средства в вашу предвыборную кампанию?

– Ну, в общем, как бы нет, – смутился Рубашкин. – Он, правда, обещал, так сказать, поучаствовать, но... Тут вот такое происшествие... Хотя, откровенно говоря, я рассчитывал на это.

– Так, значит, на самом деле вы были достаточно близки, чтобы Милентьев согласился участвовать с вами в вашем проекте.

– Но это совсем другое дело, это просто деловое партнерство, потом бы деньги его вернулись...

– Но он, значит, отказался?

Рубашкин завозился на стуле, и я невольно испугалась за состояние казенной мебели. Стул жалобно заскрипел под его крупным телом.

– Нет, он как бы обещал, что поучаствует, но... не сразу, потому что у него, так сказать, у самого новый бизнес-проект, и, как я понял, довольно прибыльный.

Я тут же вспомнила, что о некоем «новом проекте» говорила Валентина Михайловна и, кстати, упоминала, что он может быть связан с Рубашкиным.

– И что же это за проект?

– Ну, подробности я не знаю, поскольку о таких вещах не принято говорить, – на едином выдохе произнес Рубашкин.

– Как же так, вы же деловые партнеры! Вы ведь обсуждали с ним свои планы и даже добились его согласия финансировать их.

Рубашкин снова подверг испытанию на прочность стул, на котором сидел, наморщил лоб и тут же завертел руками:

– Ну это как бы... Это совсем другое дело, понимаете? Ведь о моих планах знают как бы все, а что у Милентьева за проект – это коммерческая тайна. И потом, знаете, люди, занимающиеся бизнесом, как бы это ни показалось вам странным, как правило, суеверны...

Проговорив это, Рубашкин выдавил на своем лице располагающую улыбку.

– И вам он не предлагал поучаствовать в его проекте?

– Ой, у меня своих дел хватает. – На лице Игоря Евгеньевича появилось выражение неимоверной усталости.

– Ну ладно, Игорь Евгеньевич, с этим мы вроде разобрались, – тоже устало выдохнул Кирьянов.

По правде сказать, и я уже начала уставать от разговора с бизнесменом-депутатом.

– Хорошо, если уж вы настолько искренне рассказали все о встрече с Милентьевым, может быть, вы столь же правдиво и откровенно осветите и некоторые другие моменты? – вступила в разговор я.

– То есть... То есть, конечно, я, так сказать, всегда готов... А что, собственно, за моменты? – тут же засуетился Рубашкин, поворачиваясь ко мне, отчего стул снова жалобно заскрипел.

– Отлично! Тогда у меня к вам вопрос: кто мог желать Милентьеву смерти? – спросила я.

Ответом мне послужил протяжный вздох.

– Ох, ну это вопрос, конечно... Этот вопрос, так сказать, глобальный... – покачал головой Рубашкин. – Я не могу брать на себя ответственность за подобного рода предположения. К тому же вы, видимо, бизнесом не занимаетесь, и поэтому вам трудно представить себе, что понятие «друг» в этой среде как бы условно...

– Объясните, пожалуйста, – попросила я.

– Ну, так сказать... – снова закатил глаза к потолку Игорь Евгеньевич. – Я не в курсе дел своего друга, которые меня не касаются. А расспрашивать об этом просто как бы... не принято. Если на кухне во время разговора двух приятелей один из них интересуется у другого, сколько тот зарабатывает, и тот в ответ скажет все, что сочтет нужным, то это как бы в порядке вещей, но вот интересоваться подобным вопросом на другом уровне – это уже просто, так сказать, неприлично... Я знал, что Виталий не бедствует, но чтобы выяснять подробности – это, извините, просто как бы... не мой вопрос. И он никогда не распространялся об этом.

– То есть у вас нет никаких предположений, – устав от обилия слов-паразитов, оборвала я Рубашкина.

– Ну, в общем, нет, – выдохнул Рубашкин.

– Допустим, вы были не в курсе дел Милентьева. Но, может, вы были осведомлены о его частной жизни? – спросила я.

Рубашкин издал такой усталый вздох, что во мне даже шевельнулась жалость к этому бизнесмену-политику.

– Этот вопрос, так сказать, совершенно не входит в мою компетенцию, – наконец выдал он, яростно растирая лоб платком. – Вы задаете такие вопросы, что мне как бы становится не по себе. Представьте, разве я стану у вас выпытывать подробности вашей частной жизни?

– Ну, вы мне и не друг, – заметила я, снисходительно глядя на Рубашкина. – А с Милентьевым вы встречались не только по деловым вопросам. Вы бывали у него дома, давно знакомы с его супругой. Вы не можете быть непосвященным в его, по крайней мере, семейную жизнь.

– Многие люди... – благостным голосом начал Игорь Евгеньевич, – понимают, что их проблемы – это только их проблемы и что у других их не меньше. И поэтому не особенно любят выносить сор из избы... Я, так сказать, не знаю, насколько много собралось этого сора в семье Виталия, так что... Увы! – развел он руками.

Тем не менее лоб его наморщился, и Рубашкин явно что-то вспоминал или обдумывал.

– Хотя... – наконец собрался он с духом. – Вы только поймите меня правильно, – тут же спохватился он, прижав кисти, похожие на пухлые калачи, к груди. – Я вовсе не хочу, так сказать, никого охаивать... Но если уж вы так настаиваете, если это нужно для следствия, то я как бы готов...

– Короче, – жестко перебил его Кирьянов, у которого уже ходили желваки на скулах.

– Короче, – Рубашкин вздохнул в сотый раз, – отношения Виталия с женой, как это ни прискорбно, так сказать, исчерпали себя. Я уж не знаю причин, я и не спрашивал никогда об этом, но все же подобные вещи сразу заметны хорошо знакомому человеку. Они жили каждый сам по себе, Валя – поверьте, я глубоко уважаю эту, так сказать, достойную женщину – полностью погрузилась в собственные интересы... Она нигде не работает, по дому тоже мало чем обременена... Часами смотрит телевизор, посещает всякие там салоны... Ей стало совсем не до Виталия. И в итоге они, так сказать, отдалились друг от друга. Первое время, я так полагаю, она не задумывалась об этом, но... Природа ведь берет свое рано или поздно, верно? – Он как-то глумливо захихикал и даже подмигнул мне.

От его нервозности и суетливости не осталось и следа. Чувствовалось, что то, о чем сейчас скажет Игорь Евгеньевич, он скажет с удовольствием.

– ...А она женщина, так сказать, еще в самом соку... Ну вы понимаете, что я хочу сказать, – колыхнул он подбородком, доверительно склонившись ко мне, и даже закинул ногу на ногу.

– И что же? – без всяких эмоций спросила я.

Рубашкин тут же подобрался, вернул ноги в исходное положение и заговорил своим прежним, страдальческим и извиняющимся тоном смертельно уставшего человека:

– Ох, ну все же понятно... Валя вспомнила о том, что она женщина, поняла, что с Виталием у нее совсем исчезла романтика отношений – это же, как ни странно, в любом возрасте толкает нас на радикальные поступки, – и...

– И что? – Нескончаемая политкорректная волынка моего собеседника откровенно раздражала.

– А то, что она решила устроить свою жизнь с другим человеком, – глядя в потолок, выдал наконец итог своим излияниям бизнесмен.

– Это она сама вам сказала? – усмехнувшись про себя, уточнила я.

– Да! – неожиданно твердо ответил Рубашкин, но тут же стушевался, переходя на суетливую, мелкоговорливую манеру. – Ну, это она говорила не мне лично, но заявляла открыто, это слышали множество человек.

– Вот как? – чуть приподняла брови я. – И как же это произошло?

Рубашкин с протяжным вздохом затеребил свою бороду. Затем изложил то, что ему было известно.

– Значит, я сейчас еду к Милентьевой, – сообщила я Кире, когда мы остались одни. – А потом нужно будет проверить алиби этого Рубашкина. Слушай, Киря, ты бы для этого выделил кого-нибудь из своих ребят мне в помощники, что ли... Или хотя бы удостоверение сделал, чтобы я могла вашим сотрудником представиться. А то еще не захочет госпожа Клименко со мной общаться.

– Сделаем, – пообещал Кирьянов и вышел из кабинета.

Порывисто пройдя в гостиную, Валентина Михайловна уселась в кресло и закурила, вопросительно и с тревогой глядя на меня. Я села напротив и начала:

– Валентина Михайловна, вы извините, но мне придется задать вам один, возможно, неприятный вопрос.

Лицо Милентьевой вытянулось.

– То, что у вашего мужа была любовница, мы выяснили. А у вас?

– То есть?! – недоуменно посмотрела на меня Милентьева.

– У вас был любовник? – спросила напрямую я.

– Татьяна... – Милентьева явно была ошарашена. – Да о чем вы говорите? С чего вы вообще такое взяли? Я могу вам тысячу раз сказать, что любовника у меня не было!

– А вот у меня есть сведения, что жили вы с мужем, по меркам многих, не очень хорошо, – заметила я. – Может быть, внешне все и выглядело подобающим образом, но вы с мужем давно стали чужими людьми. И вы даже не хотели продолжать с ним совместную жизнь. Более того, нашли себе замещающую его кандидатуру. В лице некоего Панкратова Владимира Дмитриевича...

– Что? – выдохнула Милентьева.

Она эмоционально вскочила и, подойдя ко мне, спросила, четко чеканя каждое слово:

– И от кого же вы набрались таких, как вы изволили выразиться, сведений?

– От хорошо вам известного Игоря Евгеньевича Рубашкина, – спокойно ответила я.

– Ах, вот оно что! – воскликнула Валентина Михайловна и с усмешкой покачала головой: – Да уж, на что только не способны люди, когда их припирают к стенке!

– Валентина Михайловна, мне бы все-таки хотелось получить ваши комментарии по этому поводу, – сказала я.

– Комментарии! – с раздражением махнула рукой вдова. – Хорошо, я прокомментирую. То, что сказал Рубашкин, – это ложь! Чистой воды ложь! Заявляю вам, что с Владимиром Дмитриевичем Панкратовым меня связывают только дружеские отношения! И всегда связывали. Мы дружим с ним давно, еще до знакомства с Виталием. Да, одно время он даже за мной ухаживал, но все ограничивалось поцелуями на скамейке по вечерам. В мое время нравы были куда скромнее... С давних пор мы хорошие друзья. И все. И Виталию, кстати, было об этом известно. Но чтобы я планировала уйти от него к Владимиру – это, простите меня, полный абсурд! Я, кажется, понимаю, к чему прицепился Рубашкин! Я вам расскажу... Как-то мы были на вечеринке у одних общих знакомых. Я была с Виталием, а Рубашкин со своей половиной. После нескольких тостов все, естественно, расслабились. И жена Рубашкина начала прилюдно жаловаться на него, что он не уделяет ей должного внимания как женщине. Что она даже подозревает, что у него есть любовница. Сказано все это было вроде бы в шутку. И я также в шутку ее поддержала. Сказала – да на что нам сдались наши мужья? Есть и другие мужики, полно! По мне вон, например, Володя Панкратов до сих пор сохнет. Захочу – завтра же на развод подам, имущество поделю и заживу с ним в нашем доме. Еще и Виталия окликнула с улыбкой – мол, слышишь? Он тоже улыбнулся в ответ и говорит: «Давай-давай, только у Панкратова-то живот угрожающе растет, как у беременной, а ты же стройных любишь. Как уживешься с ним, Валя?» Ну, тут все рассмеялись, и я тоже. Вот и все. То есть это была просто шутка, понимаете?

Я машинально кивнула. Надо было признать, что версия Валентины Михайловны насчет этого эпизода полностью совпадала с той, которую изложил Рубашкин. Правда, Милентьева говорила об этом как о шутке, а Рубашкин – как о словах проговорившейся подвыпившей женщины. Неужели теперь придется тратить время еще и на Панкратова, чтобы проверить, кто же сказал в данном случае правду – Милентьева или Рубашкин. А может быть, ничего за этим не кроется? И до сих пор непонятно, кто же «навел» меня на Рубашкина.

Валентина Михайловна же, выплеснув эмоции, перевела дух, закурила еще одну сигарету и заговорила уже спокойнее:

– Этот разговор слышали многие, и никто не воспринял его всерьез. Но если вам недостаточно моих слов, можете поговорить с самим Владимиром. Он, кстати, будет весьма удивлен, когда узнает, что, оказывается, я собираюсь начать с ним совместную жизнь. Что ж, поговорите с ним, я нисколько не стану этому препятствовать. Мне только жаль, что вы теряете время на всякую ерунду.

После разговора с Валентиной Михайловной я вернулась в управление. Киря сазал, что удостоверение для меня готово, так что к Клименко я могу отправляться одна. И еще раз посетовал на то, что с людьми у него напряженка.

– Мы ведь тебе помогаем? – заявил он. – Вот и ты помоги, возьми проверку алиби этого толстопуза на себя. Тем более что ты и сама собиралась так поступить. Кстати, что говорит вдова насчет своего адюльтера?

– Сказала, что это клевета, – ответила я. – И я склонна ей верить.

– Врет Рубашкин, значит? – обрадованно потер руки Кирьянов. – Ну, сейчас я вызову этого типа, и мы продолжим разговор!

Вскоре в кабинет привели Рубашкина.

– Простите, я намерен узнать, как долго это будет продолжаться? – возмущенно обратился тот к подполковнику. – У меня уже, так сказать, никаких сил нет, чтобы оставаться здесь дольше.

– Подождите, подождите, – спокойным тоном остановил его Киря. – Мы с вами еще не все прояснили. Вот, например, что касается жены Милентьева, то ваши слова насчет ее намерения устроить жизнь с любовником оказались ложными. Значит, вы намеренно ввели следствие в заблуждение? – буравил его взглядом подполковник.

Рубашкин стал мокрым как мышь и завертелся на стуле, как на раскаленной сковородке.

– Но я не собирался никого вводить в заблуждение, – закудахтал он, – вы просили меня рассказать все, что я знаю, и я рассказал! Эти Валины слова слышали многие, но если это шутка, то я об этом не знал! Я просто констатировал факты. У меня и в мыслях не было вам лгать...

Мне не хотелось выслушивать дальнейший разговор между Кирьяновым и Рубашкиным. Ничего конструктивного в нем я не видела. Сейчас главным было проверить алиби Рубашкина. Если оно не липовое, значит, на этого бизнесмена и время тратить больше нечего. А лучше бы поискать того, кто прислал злосчастный конверт вдове Милентьева.

...У Светланы Клименко было миловидное круглое лицо. Она встретила меня какой-то застенчивой улыбкой.

– Вы из милиции? Ой, а что случилось? – с заметным украинским акцентом спросила она, увидев документы, которыми снабдил меня Киря.

– Да ничего особенного, просто поговорить надо, – включила я дежурную улыбку. – Пройти можно?

– Проходите, – пригласила меня Клименко.

Я мельком оглядела жилище, как делала это всегда, приходя в незнакомое место. В общем-то, ничего выдающегося я здесь не обнаружила. Это была типичная двухкомнатная квартира одинокой, интеллигентной женщины за тридцать.

В гостиной стоял обычный набор мебели: шифоньер, диван, два кресла и книжный шкаф. Вот этот шкаф, пожалуй, выбивался из привычных вещей своими размерами – он был очень большим. Кроме того, на нем, упираясь в потолок, возвышались еще и полки, заставленные книгами.

Дверь в другую комнату была слегка приоткрыта, и я заметила лишь то, что она поменьше гостиной и что обстановка в ней тоже стандартная. Из кухни доносился шум льющейся воды и звяканье посуды. Потом они затихли, и на пороге комнаты появилась девочка-подросток лет четырнадцати.

– Присаживайтесь, – пригласила Клименко своим украинским говорком.

– Светлана Дмитриевна, вот ведь какая интересная вещь получается... – начала я подходить к сути дела, присаживаясь в кресло.

– Слушаю вас.

Я выдержала паузу, показывая глазами на дочь, которой совсем необязательно быть в курсе интимной жизни матери. Я же не знала, какие у них отношения с дочерью. Клименко оказалась женщиной понятливой и сказала:

– Алена, ты, кажется, купаться собиралась?

– Да, мама, уже иду, – откликнулась девочка и пошла в ванную.

Когда она скрылась там, я спросила:

– Вы знакомы с Игорем Евгеньевичем Рубашкиным?

Клименко несколько недоуменно застыла, потом нервно дернулась и, пожав плечами, ответила:

– Да.

– Вы поймите меня правильно, меня не интересуют подробности ваших отношений, мне просто нужно знать, когда вы его видели в последний раз?

– А что такое, что-то случилось? – подалась вперед Светлана Дмитриевна.

– Нет, ничего особенного. Так все же, когда?

– Ну... – Клименко потерла рукой лоб, потом сказала: – Ну, где-то на днях...

– А не могли бы вы вспомнить точную дату и желательно точное время?

Клименко совсем уже растерялась:

– Ой, вы меня поставили в трудное положение... Я затрудняюсь вам ответить, потому что боюсь ввести в заблуждение, – принялась объяснять она.

– Вы не торопитесь, – успокоила я ее. – Вспомните хорошенько.

Она задумалась.

– По-моему, это было шестого марта. Вернее седьмого.

– А поточнее? – настойчиво сказала я.

Клименко отвела глаза в сторону:

– Он провел у меня ночь. С шестого на седьмое. Приехал, правда, поздно... А что все-таки случилось, его что, в чем-то обвиняют?

Вместо ответа я спросила:

– А вы знаете Милентьева Виталия Алексеевича?

– Нет. – Клименко недоуменно посмотрела на меня. – Никогда даже не слышала о таком человеке.

– Понятно, спасибо, – улыбнулась я. – И вот еще что. Игорь Евгеньевич вам не звонил после той ночи?

– Нет, – покачала она головой.

– Ну что ж, спасибо вам и до свидания.

Вернувшись в управление, я сообщила Кире о разговоре с Клименко.

– А ты уверена, что она его не выгораживает? – нахмурился тот.

– Да, уверена, – кивнула я. – Во всяком случае, она была очень убедительна.

– Что ж, значит, придется Рубашкина отпускать, – вздохнул Кирьянов.

– А ты, я смотрю, с удовольствием повесил бы на этого Рубашкина всех «глухарей», – улыбнулась я. – Что это с тобой?

– Не нравится он мне, – отрезал Киря.

– Ну, мало ли кто нам не нравится, – теперь вздохнула я. – Меня сейчас волнует, что он не нравится кому-то еще. Причем настолько, что тот человек его подставил. А вот кто этот человек, никак не могу понять. А ведь вполне возможно, что он и есть убийца. Мне нужно подумать.

– Думай, – милостиво разрешил Кирьянов.

– Только думается мне лучше в одиночестве, – сказала я и покинула кабинет Кири.

Думать мне пришлось в своей машине. Я старалась рассуждать спокойно и неспешно. Прежде всего человек, приславший анонимку, был знаком как с Рубашкиным, так и с Милентьевыми. И адрес Милентьевых ему известен. А вот мой адрес он не знает, иначе чем объяснить, что он прислал адресованное мне письмо Милентьевым? Тем не менее этот человек в курсе моего расследования. Он грамотен, поскольку в тексте нет ошибок. Но при этом текст был написан от руки, причем очень ровными, четкими и красивыми буквами... Как на плакате.

На ум при анализе всех этих деталей приходил только один человек. И я набрала домашний номер Валентины Милентьевой.

– Валентина Михайловна, вы не подскажете мне, где сейчас можно найти вашего бывшего мужа? Я помню, что вы давали мне его адрес, но он действительно живет там?

– Ой... – Валентина Михайловна от неожиданности растерялась. – Я не знаю точно, живет ли он сейчас там. А... собственно, что его искать-то? Вон он, у нас сидит. Опять пришел сегодня. – Последнюю фразу она буквально пролепетала виноватым голосом.

Зато я чуть не подпрыгнула от радости:

– Я вас очень прошу – не говорите ему, что я звонила, и постарайтесь задержать его у себя до моего приезда, хорошо? Я буду очень скоро.

Валентина Михайловна, конечно же, не поняла, чем это вызвано, но пообещала сделать так, как я прошу. Я завела мотор и отправилась к Милентьевым.

Анатолий Михайлович восседал в гостиной за столом. Перед ним стояла початая бутылка коньяка, а также тарелочки с закусками.

«Неплохо устроился!» – мысленно усмехнулась я.

– Здравствуйте, Анатолий Михайлович, – с улыбкой поприветствовала я его. – Обедаете?

– Вот, Виталия поминаю, – со вздохом повел рукой Закруткин. – Пусть земля ему будет пухом. Поддержите меня?

– Нет, спасибо, – отказалась я.

– Ну что вы! Человека помянуть – святое дело. – И Закруткин поднял вверх указательный палец, после чего повернулся к бывшей жене, стоявшей у двери: – Валюша, может быть, ты составишь мне компанию? Все-таки не чужой тебе человек умер...

Валентина Михайловна смотрела на Закруткина с плохо скрываемой неприязнью.

– Вообще-то поминки уже прошли, я свой долг перед Виталием выполнила, – проговорила она. – И тебе бы надо заканчивать, сколько можно поминать? Ты скоро на ногах стоять не будешь!

– Ну о чем ты говоришь, Валюша, я же символически! Исключительно из уважения к памяти покойного, – снова вздохнул Закруткин.

– Анатолий Михайлович, можно вас на минутку? – спросила я и, повернувшись к Валентине Михайловне, добавила: – Мне нужно поговорить с господином Закруткиным наедине.

Милентьева растерянно пожала плечами и вышла из комнаты. Закруткин с интересом смотрел на меня, не понимая, чем вызвана такая конфиденциальность.

– Анатолий Михайлович, – начала я с места в карьер, – я специально разговариваю с вами без свидетелей, чтобы спасти хоть какие-то остатки вашей репутации.

Закруткин нахмурился и вопросительно посмотрел на меня. Я без слов положила перед ним письмо от анонима с обвинениями в адрес Рубашкина.

– Отпираться просто глупо. Не надо упорствовать и вынуждать следственные органы проводить почерковедческую экспертизу – в этом случае вам будет предъявлено обвинение в клевете. А Игорь Рубашкин – человек влиятельный, так что в любом случае его позиция куда более выигрышна по сравнению с вашей. К тому же в этом случае все открывшееся станет достоянием гласности, следовательно, вы будете лишены возможности пользоваться благосклонностью вашей бывшей жены. Скорее всего, вход в этот дом для вас будет закрыт.

Я невольно разговаривала с Закруткиным его витиеватым стилем. Анатолий Михайлович внимательно слушал меня, чуть склонив голову.

– Все было бы так, – покачал он головой, – если бы не одно «но»!

И он выставил вперед указательный палец.

– Какое «но»? – спросила я.

– А такое, что я как раз в тот день зашел к Рубашкину в гости. Так, знаете, нахлынуло что-то, захотелось поговорить... – вальяжно и в то же время доверительно заговорил Закруткин. – А он просто выставил меня.

«Что, наверное, неудивительно», – тут же подумала я.

– Ну, то, что выставил, – это ерунда. А вот почему? А потому, что он собирался встретиться с Милентьевым. Именно с Милентьевым.

– Он сам вам об этом сказал?

– Нет. Я это понял по разговору. При мне зазвонил телефон, и Рубашкин называл своего собеседника «Виталя». И разговор еще шел про дачу. Тогда я не придал этому никакого значения, а потом, когда все произошло, понял, что Виталя – это не кто иной, как Милентьев. И тогда я прислал это письмо.

– А почему прислали? Нельзя было просто сказать?

– Боюсь, что вы мне бы не поверили, – усмехнулся Закруткин. – Не поверили бы, и все. Про меня тут наговорили черт знает что и Валентина, и Галина.

– Ну, допустим, – вздохнула я. – Но у Рубашкина есть алиби. А вот у вас алиби нет.

Закруткин тут же возразил:

– Но я не убивал Милентьева! Не убивал!

– А что, с Рубашкиным вы часто общаетесь? – не обращая внимания на причитания Анатолия Михайловича, спросила я.

– Нет, – тут же замотал головой Закруткин. – Это просто как-то нахлынуло. Дело в том, что в молодости мы дружили. А потом Рубашкин познакомил мою жену с Милентьевым.

– И этого вы простить ему не можете, – подхватила я.

– А кто его просил вмешиваться в нашу семейную жизнь? – взвился Закруткин.

– Но к тому моменту у вас с Валентиной уже не было семьи, – напомнила я.

– Неважно, у нас были общие дети, – не сдавался Анатолий Михайлович.

Я не стала спорить с ним на эту тему.

– Правда, это все уже в прошлом. Не подумайте, что все эти годы я копил злобу на Игоря. Мы даже встречались с ним иногда... по-приятельски. Хотя в последнее время он отошел от меня, да и вообще почти от всех прежних друзей. Игорь считает, что он теперь птица иного полета! Иного масштаба даже!

На лице Закруткина появилось выражение глубокого презрения.

– Но главное, – продолжал Анатолий Михайлович, – я всегда знал, что он плохой человек!

– В каком смысле? – уточнила я. – На мой взгляд, «плохой человек» – это очень расплывчатая формулировка.

– А на мой – нет! – отрезал Закруткин. – Это еще тогда, в молодости, было ясно. Правда, проявлялось в основном в мелочах. Ну, например, он уже тогда был способен на мелкие предательства. Если в его окружении появлялся какой-то человек, стоявший рангом выше старого друга, он непременно делал выбор в пользу нового знакомого. А с течением лет это его качество только усугубилось.

– Это вы намекаете на себя?

– Если бы! Не только на себя. Я вам уже говорил, что Игорь, когда пошел в гору, перестал общаться с прежним окружением. С Виталием и то они редко виделись, мне Валя рассказывала. И встретиться в этот раз с Виталием он решил лишь потому, что ему от Виталия было что-то нужно, а просто так он и не стал бы... Я думаю, что Виталий отказался выполнить его просьбу, поэтому он и убил его!

– Заранее прихватив с собой крысиный яд? – усмехнулась я. – Да и вообще Игорь Евгеньевич не показался мне человеком, который станет так глупо мстить за отказ в его просьбе.

Депутат, накануне выборов... Травит крысиным ядом человека просто потому, что он на него обиделся! Блеск, а не версия!

Закруткин открыл было рот, чтобы горячо что-то мне возразить, но я не стала его слушать:

– Самое главное, как я вам уже сказала, у Игоря Евгеньевича стопроцентное алиби. Так что оставьте его в покое. И лучше подумайте о себе.

– Но я вам уже честно во всем признался! – стоял на своем Закруткин. – Что же вы еще от меня хотите? Признания в том, что я убил Милентьева? Но я не убивал его, зачем мне признаваться в том, чего я не делал?

– Это письмо я оставлю у себя, – убирая в сумочку листок с текстом, сказала я. – На всякий случай. И благодарите бога, что я ничего не сказала вашей бывшей жене. И если у меня возникнут серьезные подозрения на ваш счет – не сомневайтесь, что эта записка моментально выплывет на свет божий.

– Разумеется, – машинально проговорил Закруткин. – Разумеется...

Выйдя из комнаты, я попрощалась с Валентиной Михайловной, которая так и не поняла, для чего мне нужен был разговор с ее бывшим мужем. Ничего выдумывать я не стала, предоставив возможность самому Закруткину проявить фантазию. Я была расстроена, у меня провалилась очередная версия и не выстраивалась новая.

Уже сидя в машине, я решила заехать к Кире, чтобы отвести душу и рассказать ему о последних событиях...