Глава 3 Парад делегатов
Первым делом я решила по списку, составленному мне Ириной Петровной Погорельцевой, познакомиться с участниками международной конференции по проблемам Востока, с которой не вернулся ее муж.
Ну и разношерстная там подобралась компания!
Помимо президента недавно созданного в Тарасове отделения общества российско-турецкой дружбы, которое представлял непосредственно Игорь Николаевич Погорельцев, объясниться в страстной любви к Востоку зачем-то отправился также Михаил Михайлович Прошкин, возглавляющий в городе крупную хлебную корпорацию, местный «винный босс» Иван Васильевич Чернов и некая дамочка из областной пожарной службы — Анна Владимировна Пташечкина.
Какое отношение пожарники, и вообще все эти люди, имели к проблемам восточной жизни, с ходу понять было невозможно, но вскоре я поняла, что все они в той или иной мере являлись знакомыми местного министра каких-то там отношений с зарубежными странами, Семена Марковича Шишеневича, который и занимался формированием группы делегатов.
Судя по фамилии, можно было предположить, что лишь господин Шишеневич мог хоть как-то интересоваться израильско-арабским конфликтом, да и то в пределах любопытства человека, спокойненько живущего в провинциальном российском городке, вдалеке от жарких баталий и пустынь.
Но как раз он сам в последний момент на конференцию в Стамбул поехать не смог, так как должен был срочно, по заданию губернатора, сопровождать в Югославию самолет с гуманитарной помощью.
Однако в моих глазах странных делегатов объединяло то, что все они из поездки благополучно вернулись и уже успели о ней подзабыть, а вот Игорь Николаевич Погорельцев почему-то затерялся в дороге.
Понятное дело, что Погорельцев пропал не в Стамбуле, а где-то на пути из Душанбе в Тарасов, но все же мне важно было встретиться с участниками конференции, чтобы попробовать отыскать хоть какую-то зацепку и попытаться узнать о происхождении многопудового чемодана.
Удобнее всего в этом направлении было действовать, выдавая себя за журналистку любой из местных тарасовских газет.
Еще бы! Какое-никакое, но событие! Наши люди побывали на международном мероприятии и, значит, просто обязаны теперь «отработать поездку» и поделиться впечатлениями о конференции с читателями тарасовских газет, подбросить на страницы хоть какой-то свеженькой информации. Поэтому, вооружившись диктофоном, я решила, не теряя ни минуты, приступить к опросу делегатов.
Увы, государственного деятеля Семена Марковича Шишеневича в Тарасове снова не было — едва вернувшись из Югославии, он тут же, как птица небесная, полетел в Швецию для участия в европейском форуме «Дети против наркотиков».
А мне, на всякий случай, хотелось повидаться с этим типом! Но, как говорится, не судьба.
«Вот это работенка у человека!» — невольно восхитилась я, думая о господине Шишеневиче.
Возит дядечка по всему миру свое тело, упакованное в приличный костюм, ни за что особенно не отвечает, так как является лишь «полноправным представителем» губернатора и всего тарасовского люда, и получает за это еще приличные деньги! Да плюс — своих знакомых и родственников пристраивает для участия в заграничных форумах и съездах.
Но предаваться черной, белой и любой другой зависти мне было некогда, так как, пока в моей голове крутились мысли о жизни местных чиновников, ноги уже незаметно дотопали до офиса предприятия «Тарасовские вина», где я жаждала встретиться с Иваном Васильевичем Черновым и пыталась настроиться подобающим образом на эту встречу.
Предварительно я имела разговор с хамкой-секретаршей, которая сообщила мне, что Иван Васильевич по поводу конференции никаких интервью не дает, и почти что открытым текстом сказала, чтобы я со своими вопросами катилась подальше.
Само собой разумеется, это было возмутительно. Какая наглость! А если бы я и вправду была журналисткой, которая получила редакционное задание? И вообще — съездив за границу за государственный счет, на денежки налогоплательщиков, какое он имеет право теперь отказываться поведать жителям города Тарасова, чем живет братский восточный народ? А лично мне, частному детективу Тане Ивановой, хотя бы намекнуть, куда мог исчезнуть ненароком непутевый клиент?
Тоже мне, липовый винный магнат, презирающий прессу! Да кто он вообще такой, чтобы так себя вести?
Признаться, название фирмы «Тарасовские вина» всякий раз поражало меня своей безыскусной простотой и наглостью.
Ну из чего, спрашивается, в нашем Тарасове можно делать вино? Виноградники в наших краях определенно не растут, яблок и то в последнее время стало в обрез.
Говорят, до революции один тарасовский купец делал отличное анисовое вино из специальных сортов яблок, которое поставлялось царскому двору, но это было так давно, что уже кажется неправдой.
Даже секрет яблочной бормотухи под названием «Шафран», от которой ломились прилавки магазинов в доперестроечные времена, и то, похоже, навсегда утрачен. Где он, этот мутный, кисленький шафранчик, сотворенный из натурального яблочного сока на радость беднякам и патриотам?
Нет его среди стройных рядов бутылок, которыми заставлены тарасовские прилавки.
На мой взгляд, фирму Ивана Васильевича Чернова справедливее было бы все же назвать «Тарасовские бутылки», потому что именно здесь находился знаменитый на весь город пункт приема стеклотары.
По этой части Чернов был настоящим новатором: после того как в Тарасове начали работать круглосуточно магазины и киоски, он первым додумался открыть при своей фирме круглосуточный пункт приема посуды, где всегда безотказно принимались бутылки в любых количествах и самых разнообразных конфигураций.
Теперь всякий алкаш и бомж, желающий срочно опохмелиться, мог больше не изнывать до утра, ожидая, когда сможет обменять свой «хрусталь» на денежные знаки или новую бутылку, а имел возможность с любого конца города, пешком или на колесах, смело мчаться к Чернову за «черненькой» и знать, что не будет разочарован в своих ожиданиях. Причем дело Иваном Васильевичем было поставлено так, что если страждущий тут же покупал в обмен на стеклотару что-нибудь из «тарасовских вин», то ему давались определенные льготы в виде дополнительного стакана напитка в круглосуточной распивочной, которая находилась в этом же здании и всегда была полна посетителями.
Кстати, «черненькими» знаменитые напитки «от Чернова» в народе окрестили еще и потому, что в его точке неоспоримое преимущество отдавалось темной стеклотаре. Поэтому знаменитые «тарасовские вина», все эти «Клюковки», «Бруснички», «Чернички» практически было невозможно разглядеть на свет, и не сразу было видно, что вино имеет подозрительно радостные цвета — ядовито-розовый, красный и желтый.
О великом предпринимателе Чернове, народном благодетеле и любимце, я знала понаслышке примерно столько же, сколько и любой другой житель Тарасова — он был своего рода «человеком-легендой». Причем любой забулдыга знал, что Иван Васильевич так долго не меняет свою профессию потому, что находится в родственных отношениях с мэром города, и потому ему не страшен ни сам черт, ни налоговая полиция, ни санэпиднадзор. Предприятие Чернова процветало, и ходили слухи, что сам Чернов собирается в скором времени баллотироваться в Государственную думу. На мой взгляд, у него были большие шансы на победу, особенно если бы винный босс в предвыборные дни развернул в своем шинке дни бесплатных угощений для избирателей.
— Погодите, вас вызывали? — дернулась в своем кресле испуганного вида секретарша, когда я без лишних разговоров подошла к представительной двери «винного начальника».
Ее внешность была примечательной: сморщенное личико, длинный нос, а на спине — небольшой, но все же заметный горб. Ну и вкусы, однако, у Ивана Васильевича Чернова! Прямо скажем — экзотические.
— Разумеется, — улыбнулась я спокойно.
— Погодите, вы Анжелика?
— А что, разве не похоже? — спросила я на всякий случай уклончиво, чтобы открыто не говорить ни «да» ни «нет».
И потом: какая разница, как тебя называют? Лишь бы попасть в конце концов за заветную дверь.
— Конечно-конечно, иди, он ждет, — заулыбалась горбунья, улыбка которой невольно поднимала в душе волну ужаса. — Он один, иди-иди, красавица…
Без лишних слов я зашла в кабинет.
— Иван Васильевич, Анжелика! Иван Васильевич, Анжелика! — забежала за мной следом кривая секретарша, показывая на меня с таким довольным видом, как будто я являюсь ее личной собственностью или дорогостоящим приобретением. — Вам кофеечку принести? Все как обычно?
Иван Васильевич еле заметно кивнул и молча уставился на меня, почему-то не предлагая сесть и подробно оглядывая с ног до головы.
— Пресса! Пожалуй, я сяду, — сказала я коротко и уселась на стул с таким решительным видом, который должен был сказать собеседнику, что без желанного интервью по доброй воле точно не уйду — хоть выгоняй палками!
— Смотри-ка, какая боевая, — улыбнулся Чернов, и я прочитала в его глазах живейший интерес к моей особе. — Вот такие мне нравятся. Именно такие! А то, бывает, придет какая-нибудь мямля, а потом такое чувство, словно мыла нажевался. А одна вообще — начала недавно рассказывать, как ей денег на колготки не хватает. Я ей говорю: а ты давай крутись живее, работай! А она мне свои дырки показывает. Вот дура! У тебя как — хватает?
«По-моему, это у тебя в голове чего-то не хватает, если ты с незнакомой девушкой из газеты начинаешь всякую чушь нести», — подумала я, но не стала Ивану Васильевичу с ходу выдавать свой диагноз. Все же для начала мне надо было хоть что-нибудь узнать, и потому я сделала вид, что не расслышала его странного вопроса, потому что была в этот момент поглощена поисками в сумочке диктофона.
Вторжение в кабинет «винного босса» удалось слишком легко, и это было подозрительно. Впрочем, не показывая своих сомнений, я демонстративно положила ногу на ногу, зная, что на мужчин это производит завораживающее впечатление, и щелкнула кнопкой диктофона.
— Ты чего? — удивился Иван Васильевич. — Зачем это? Ну-ка, сейчас же убери, а то у нас с тобой точно ничего не получится. Терпеть не могу все эти погремушки. Как помешались все, ей-богу!
И он с категорическим видом отключил диктофон, пояснив:
— Я человек слова. За мной записывать ничего не надо. Все будет так, как я сказал. — И Иван Васильевич снова с нескрываемым чувством обласкал меня взглядом, особенно долго задерживаясь на том месте, где на ногах лежала узкая полоска платья.
Клянусь чем угодно, но возникло ощущение, что в этот момент он мысленно, без зазрения совести, залез мне под юбку, и при этом на благообразном лице «винного босса» даже появилась удовлетворенная улыбочка.
Если бы люди выбирали себе профессию или дело жизни в соответствии с типом своей внешности, то, несомненно, Иван Васильевич Чернов лучше всего смотрелся бы в церкви в роли попа.
У него была окладистая седая бородка, рыжеватые с проседью волосы, расчесанные на пробор, отчего круглое, румяное лицо Ивана Васильевича в небольших оспинах было похоже на свежеиспеченный блин, и, казалось, испускало само радушие. Если бы только не его быстрый взгляд, скользящий по ногам и бесстыдно раздевающий! Никакой проборчик не спасал — это был взгляд настоящего прохиндея, каковым изобретатель «черненького бизнеса» на самом деле и являлся.
— Я должна задать вам несколько вопросов относительно конференции в Стамбуле, — взялась я за дело.
Признаться, я редко встречалась, тем более в рабочем кабинете, со столь откровенными проявлениями у собеседника сексуальных желаний и от неожиданности даже немного растерялась. Уж не маньяк ли он, этот винный авантюрист, буквально пожирающий меня глазами? Все же объективная ситуация такова, что Иван Васильевич видит сейчас перед собой совершенно незнакомую девушку, которая пришла к нему по делу и задает конкретный вопрос.
Но я решила прикинуться вовсе не чувствительной к его призывным взглядам и потому спросила еще раз:
— Что лично вам дало участие в конференции? И вообще — чем близок вам Восток?
— Здесь и сейчас, — ответил Иван Васильевич и загадочно улыбнулся.
— В каком смысле?
— Это завет Будды, и каждый может понимать его так, как ему нравится, — сказал Чернов и положил мне руку на коленку.
— А при чем здесь Будда? — удивилась я. — Ведь вы были не в Индии?
— А при чем здесь конференция? — в свою очередь спросил меня Чернов, страстно сжимая мою коленку. — Что, стесняешься?
— Да нет вообще-то, — пожала я плечами.
— А на вид бойкая, — сказал Чернов. — Бойкая, но стеснительная. Потому что молоденькая. Это хорошо. Это очень, очень хорошо.
В кабинет зашла горбунья с подносом, на котором стояли дымящиеся кофейные чашки, плоская бутылка с коньяком, нарезанный лимон, пакетики с сахаром, которые обычно дают в поездах, и рядом еще какие-то пакетики. Приглядевшись, я с удивлением обнаружила, что это были упаковки презервативов. Вот это, однако, солидный сервис!
— Людмила, никого не пускай, отключи телефон: у меня на полчаса… интервью, — сказал Чернов секретарше. — Может, лучше все же самому запереть дверь, чтобы не помешали, — рассуждал хозяин кабинета, но к двери так и не подошел…
Ничего себе, интервью!
Мягкими кошачьими шагами Иван Васильевич подошел к столу, перенес поднос с «угощеньем» на низкую тумбочку и спросил, потирая руки:
— Может, перейдем на диван? Здесь нам будет удобнее разговаривать. Я готов отвечать на любые твои вопросы.
Немного подумав, я спокойно пересела на мягкий кожаный диван, который заметно скрипнул — должно быть, износился от частого использования.
И подумала: что я, от одного пожилого мужика, что ли, не отобьюсь, если возникнет такая необходимость? В конце концов, пока он будет искать ко мне подходы, я смогу узнать все, что меня интересует, а потом сориентироваться по обстановке.
— Итак, приступим к интервью… — начала я, но Иван Васильевич только весело замахал руками.
— Ну нет! Такая игра на сухую не пойдет! Вот хулиганка! Сначала нужно поднять тонус, а то ничего в голову не полезет.
— Вы со всеми журналистками так любезны? — спросила я «человека-легенду», пробуя на вкус коньяк, действительно неплохого качества.
— Только с молодыми, красивыми девушками, сладкая моя! — засмеялся он. — А ты, как я погляжу, настоящая артистка.
— А чего у вас секретарша такая страшная? — поинтересовалась я попутно у ценителя красоты.
— Людка-то? Знакомая жены, — вздохнул Иван Васильевич и сразу несколько помрачнел, вспомнив о чем-то своем. — Пристроила ко мне эту стерву, после того как Маруся в декрет ушла. Боится, что я не удержусь и любую другую трахну. Она меня хорошо знает. А эта приставлена, чтобы следить. Представляешь, как я тут живу?
— А чего же вы тогда дверь закрыли? Настучит.
— Не настучит. Я ей за это премию хорошую плачу. За каждый раз по отдельному тарифу, — засмеялся предприимчивый дяденька.
Наш разговор упорно не хотел выруливать в нужное русло и носил несколько странный характер. Но все же это было лучше, чем ничего. Непонятная откровенность Чернова могла постепенно сослужить мне хорошую службу, это я чувствовала определенно.
— Что? Жена житья не дает? Или как? — спросила я, понимая, конечно, что интервью у нас вырисовывается несколько своеобразным — больше подходящим для газеты «Спид-инфо». — Ну так пошлите ее подальше! Вы же человек богатый, известный, можете себе позволить…
— Сказанула! Ты что, дурочка совсем или только притворяешься? — отчего-то сразу осерчал Чернов. — Как будто не знаешь, что она у меня мэрская сестрица… Так что дело мое, в этом смысле, совсем мерзкое, просто швах.
Иван Васильевич нарочно сказал про жену так, что получилось тоже — «мерзкая», и с видом несчастной жертвы заглянул мне в глаза. Он явно всеми рычагами давил на жалость, как любят делать многие мужчины: уж такие они разнесчастные, бедные! Кто бы их пожалел, погладил — и желательно по самым интимным местам.
— Так, все же вернемся к конференции, — попыталась придать я голосу официальный тон, хотя при виде круглой, фальшиво-печальной физиономии Ивана Васильевича меня начинал поневоле душить смех. Вот нарвалась на чудика! Как там говорит про таких моя тетя Роза: седина в бороду — бес в ребро.
— Слушай, мне это уже надоело! — поморщился недовольно Чернов. — Не был я ни на какой конференции, даже не представляю, что там было. У меня в Турции свои дела имелись. Там на заседания только один придурок из всех зачем-то ходил, по фамилии Погорельцев. Какому нормальному человеку надо слушать всю эту белиберду?
— Говорят, Погорельцев пропал по дороге. Сейчас милиция ищет, — сказала я как бы между делом.
— Да? И черт с ним! — нисколько не огорчился Иван Васильевич. — Коммунист несчастный! Больной. Лучше бы он совсем пропал!
— Почему коммунист?
— Откуда я знаю? Я таких людей за версту вижу, у которых в голове не все дома! Чем больше они хотят, тем меньше имеют, а от этого всех остальных осуждают, у кого мозги работают. Не понимаю таких людей! На девчонок в гостинице и то денег пожалел! Настоящий псих! Хотел было я с ним по одному дельцу сработать — отказался! Говорит, я в такие игры не играю. Чистоплюй!
— Может, его более крупные дела интересуют? Например, наркобизнес.
— Ну уж конечно! — усмехнулся Чернов, опрокидывая в себя рюмку коньяка и даже не замечая, что я уже начала его допрашивать. — Нарко!
И он посмотрел на меня таким недобрым цепким взглядом, что сразу сделалось не по себе. Уж не промышлял ли сам Иван Васильевич чем-нибудь подобным?
— Эх-эх, — тут же перевел он разговор в другое русло. — Там в гостинице таких можно было турчаночек-полоняночек заказать, а этот отказался, все чего-то суетился как заводной. Какие у них попки! Просто шелковые. Ты, солнышко мое, не представляешь еще, какой я темпераментный мужчина! Все, кто со мной дело имел, с ума потом сходят… Я тебя на обманываю. Вот, посмотри сама.
И Иван Васильевич взял мою руку и прижал к своей ширинке, которая действительно вот-вот готова была лопнуть.
Черт возьми, во мне и самой от такой мощи на долю секунды даже шевельнулось желание. Но глядя в блестящие глазки Ивана Васильевича, я тут же опомнилась: еще чего! Турчаночки-полоняночки имели с ним дело за определенное количество долларов, а с какой это стати я должна его бесплатно ублажать? Мало ли, чего кому хочется!
— Ах, детка, не смотри на меня с осуждением. В тебе просто еще говорит юношеский максимализм и скромность, раз ты всякими играми в журналистку прикрываешься. Но этого не надо, расслабься. Ты и представить себе не можешь, как нам сейчас будет хорошо, киска моя, — страстно прошептал Иван Васильевич, притискиваясь ко мне еще ближе и чуть ли не усаживаясь ко мне на колени. — Я вот честно говорю, что мне женщину надо два-три раза в день, иначе у меня головка начинает бо-бо. Расслабься, сядь поудобнее, смотри, какие у тебя ножки красивые. Здесь и сейчас. Ты понимаешь, как это мудро?
Конечно, восточную мудрость я прекрасно понимала. Но, с другой стороны, если бы я занималась сексом только по принципу «здесь и сейчас» с каждым, кто этого «здесь и сейчас» захочет, я должна была бы беспрерывно находиться в лежачем положении, едва выкраивая несколько свободных минуток на остальные дела.
В данном конкретном случае совет Будды нуждался в некоторой корректировке, это уж точно.
Но не успела я подумать, как лучше всего себя сейчас повести, как Иван Васильевич без всяких церемоний запустил мне под платье свою липкую, горячую пятерню и начал стаскивать с меня трусы, а другой рукой стал шустро расстегивать на себе ремень.
— Ну уж нет, — сказала я резко. — Так мы не договаривались.
— А как мы договаривались? — просвистел он мне в ухо. — Ты любишь другую позу? Ну тогда повернись…
Черт побери, он еще не успел раздеться, а уже стонал от наслаждения, как будто бы я изъявила полное согласие вступить с ним в интимные отношения.
Я поняла, что ничего другого не остается, как применить короткий отрезвляющий удар в пах. Стоны любителя «служебных романов» тут же сменились криком.
Иван Васильевич завизжал так громко, словно его пырнули ножом, так что я даже перепугалась: не умирает ли?
— Что случилось? — тут же с непомерной прытью вбежала в кабинет горбунья. Увидев, что шеф зажался и катается по дивану, она подскочила ко мне с кулаками и громко закричала:
— В чем дело? Тебе заплатили. Ты что, совсем спятила?
— Нет, по-моему, это вы здесь все спятили, — сказала я, вставая и одергивая платье. — Вас тут всех надо в психолечебницу сдавать, а то скоро на улице начнете прохожих насиловать.
— А ты что, не из «Анжелики»? — уставила на меня свою мышиную мордочку секретарша.
— Из какой еще «Анжелики»?
— Ну как же, центр досуга, я звонила, — пробормотала горбунья, видя, что шеф смотрит на нее страшными глазами. — Они сказали, сейчас пришлем лучшую девушку, они никогда не подводили…
— Во-первых, я не из «Анжелики», а журналистка городской газеты «Вестник Тарасова», — сказала я спокойно, видя, какое отрезвляющее действие производят мои слова на «винного босса». — Во-вторых, все, что сейчас мне говорил этот тип, я все же записала на диктофон. Думаю, эта информация может пригодиться, если он вдруг захочет стать Биллом Клинтоном…
— Ведьма! Старая сука! — закричал Иван Васильевич на секретаршу. — Это ты все подстроила, говори?
Продолжения я слушать не стала, а поспешила выскочить за дверь. В любом случае результатами визита к Ивану Васильевичу Чернову я осталась очень довольна. Если по какому-нибудь делу мне понадобится от него информация, то от «винного босса» я в любое время получу без труда любые сведения.
Впрочем, из разговора с Черновым я поняла, что с Погорельцевым у них были весьма натянутые отношения. Но почему? И на какой такой особый бизнес намекал «винный босс»? Неужто все же наркотики?
Решив на всякий случай больше не действовать как «девушка без комплексов», на прием к президенту хлебной корпорации Михаилу Михайловичу Прошкину я официально записалась заранее.
Назвалась журналисткой газеты «Комсомольская правда в Тарасове» и получила радушное приглашение сейчас же, немедленно приезжать.
— Нашего Михаила Михайловича хлебом не корми — дай пообщаться с журналистами, — пояснила, принимая меня в офисе корпорации, миловидная девушка. — Только одни от него уже через минуту выходят, а другие по целому часу сидят. У вас-то как, долгий разговор?
— Не знаю, — сказала я совершенно искренно. — Как получится.
И при этом слегка поежилась, как будто мне снова кто-то бесцеремонно полез под юбку.
Но Михаил Михайлович встретил меня по-товарищески — поднялся навстречу, пожал руку.
Я даже не успела начать задавать вопросы, как он уже заговорил сам:
— Я так понял, вы интересуетесь итогами конференции в Стамбуле? У вас есть диктофон? Так вот, тогда лучше записывайте, записывайте каждое мое слово. Откровенно говоря, на самой конференции я практически не присутствовал, но могу сказать несколько слов. Сейчас мы, патриоты страны, должны, как никогда, объединяться с восточными братьями. В наше время нужно иметь как можно больше союзников. У нас с Востоком все должно быть общим — идеи, оружие, лозунги — и тогда мы сможем кому угодно дать отпор. Лично я остался доволен результатами конференции и особенно теми неформальными встречами, которые состоялись в ее рамках, и потому…
— Вы сказали — оружие? — переспросила я.
— Что я сказал? — удивился Прошкин и быстро-быстро заморгал.
Неужто я случайно ткнула пальцем в небо, а попала в точку?
Михаил Михайлович уставился на меня в упор долгим, тяжелым взглядом.
«Черт, опять начинается какая-то чепуха!» — подумала я невольно.
И что это по весне во мне появилось такое особенное, что мужики начали буквально сходить с ума?
— Извините, вы не еврейка? — вдруг спросил Михаил Михайлович. — Как ваша фамилия?
— Иванова, — сказала я, спокойно выдерживая его взгляд. — Самая распространенная в Израиле фамилия.
— Понятно, значит, показалось. Просто такое, как у вас, сочетание темных волос и светлых зеленых глаз типично именно для еврейских женщин. И еще вот эта короткая стрижка.
Наивный. Он и не догадывается, что любая женщина при желании может стать похожей не только на еврейку, но и на папуаску. И в том, что у меня, натуральной блондинки, сейчас темные волосы, нет ничего удивительного.
— Вам не нравится?
— Нет, вопрос так не стоит, — пояснил Михаил Михайлович. — Просто, в противном случае, я не стал бы с вами разговаривать и тем более давать интервью, в какой бы газете вы ни работали. Но Иванова — это звучит… Это звучит…
— Гордо, — подсказала я.
— Вот именно, — подхватил «русофил». — Раз вы ко мне пришли, то это уже значит, что вы разделяете мои взгляды — журналисты меня обычно стороной обходят, за каждую строчку публикации приходится платить. Пусть вам покажутся мои слова несколько не по теме, но вы тем не менее их запишите. Мы должны постепенно очистить правительство и вообще страну от нерусской нечисти, наркоманов, педерастов и прочих моральных уродов. Причем делать это надо любыми путями, потому что такой цели легко не добьешься…
— Зачем же вы тогда ездили к нерусским, в Стамбул? Сидели бы уж лучше дома.
— Партия послала меня туда специально. Кстати, за эту поездку я смог собрать очень приличный компромат на разных людей, которые, боюсь, после этого не удержатся в своих креслах.
— На Чернова, наверное, тоже собрали компромат? — спросила я с любопытством.
— Он-то тут при чем? — удивился Прошкин.
— Как же, говорят, сильно не равнодушен к женщинам и вообще — аморальный тип…
— Здоровый русский организм, нормальная ориентация, — сказал как отрезал Прошкин. — Нет, вы меня, по всей видимости, не поняли. При чем здесь такие люди, как Иван Васильевич?
— А Погорельцев? Игорь Николаевич? Он тоже… из вашей партии? Его называют коммунистом…
— Этот? Этот еврей и наркоман? — возмущенно воскликнул Прошкин. — Ну уж нет! Когда придут времена настоящей чистки, он будет первым, кого надо будет сбросить под откос.
— А разве еще не сбросили?
— Вы о чем это? — удивился Михаил Михайлович. — И вообще, вы задаете какие-то странные вопросы. Может, вас кто-то подослал? Из идейных противников?
И Михаил Михайлович снова принялся разглядывать меня с таким пристрастием, что я содрогнулась. Блудливый осмотр Чернова был мне все же как-то ближе.
Я тоже, раз Прошкин так себя вел, беззастенчиво пялилась на собеседника.
Этот низенький чернявый мужчина с острым носиком, несмотря на свой ярый антисемитизм, сам был тем не менее подозрительно похож на еврея или на человека с восточными корнями. А туда же!
— Вы замужем? — вдруг спросил меня Прошкин.
— Нет, — удивилась я. — А зачем вам? Хотите предложить мне руку и сердце?
— Вовсе нет, — ответил Прошкин без улыбки. — Я подумал: может быть, у вас фамилия по мужу — Иванова? А на самом деле вы какая-нибудь Гуревич? Но теперь я более спокоен — мы можем продолжить начатый разговор.
Несмотря на дикое отвращение, которое с первой минуты вызывал во мне этот тип, я все же взяла себя в руки, стиснула зубы и начала задавать ему вопросы.
Постепенно, косвенным путем, мне удалось узнать у него кое-что об Игоре Николаевиче Погорельцеве, к которому он тоже почему-то испытывал сильнейшую неприязнь. Разумеется, меня особенно заинтересовало, почему Прошкин упрямо называет разыскиваемого «наркоманом» и «евреем».
Разве он открыто курил или кололся в гостинице? Вроде бы нет. Был замечен в делишках с восточными наркодельцами? Тоже не сказать. И все же, по словам этого «патриота», Погорельцев был каким-то подозрительным и «задвинутым», потому что отказался от вступления в национально-патриотическую партию, а это был верный признак скрытого «неруся».
— Я слышала, что Погорельцев пропал, — сказала я, решив, что нет смысла особенно темнить перед этим мужиком, который все равно, кроме национальной идеи, ничего больше не видел и не слышал. — Исчез с поезда. Сейчас его вовсю милиция ищет. Вы не слышали?
— Да по мне хоть бы все такие, как он, пропали, — ответил на вопрос Прошкин. — Дышать было бы легче.
Кстати, про саму конференцию я и со слов Прошкина тоже узнала очень мало. И даже не могла толком понять: а была ли она на самом деле? Или такие тусовки просто специально организуются для того, чтобы особый люд мог за казенный счет выехать за границу и позаниматься там своими делами? И все же — какие дела были на уме у непонятного человека Игоря Николаевича Погорельцева? Вот что сейчас меня интересовало больше всего остального.
К «пожарной даме» по фамилии Пташечкина я решила подъехать домой.
Опыт подсказывает, что женщины на работе почему-то редко бывают до конца откровенными и способны врать, даже не задумываясь. Их стихия — дом, родные стены.
Если хочешь узнать у дамы интересующую тебя информацию, лучше всего сразу же, под любым предлогом, побывать у нее дома, и это принесет гораздо больше пользы, чем допрос в стенах офиса.
Но вваливаться к человеку домой и требовать у него интервью — нет, для провинциального Тарасова такой вариант был бы слишком неправдоподобным. Может быть, где-нибудь в Америке журналисты и привыкли караулить знаменитостей по ночам под дверьми или прятаться на деревьях напротив их окон, чтобы пронюхать что-нибудь интересненькое, но у нас до этого еще дело не дошло. Да и какая из Анны Пташечкиной, работающей в областном отделе пожарной охраны, суперзвезда? Где тут сенсация?
Приехала баба с никому не нужной конференции, о которой уже успела забыть, а тут вдруг к ней запрыгивают на подоконник и спрашивают: «А что вы, Анна Пташечкина, мыслите о перспективах сотрудничества с восточными странами? И как там у них вообще обстоят дела с пожарной безопасностью?»
Да тут ее от такого интервью сразу кондрашка хватит!
Поэтому на сей раз я решила действовать открыто и прийти к Пташечкиной как частный детектив Татьяна Иванова, расследующая дело об исчезновении Игоря Николаевича Погорельцева и опрашивающая всех свидетелей.
— Я ничего не знаю и знать не желаю. Некогда мне сейчас, — заявила прямо с порога толстая женщина примерно сорока пяти лет с красным лицом. — А чужих в дом не пускаю, когда одна. Вон сколько ворья всякого развелось!
— Но все же вам придется ответить на пару вопросов, — сказала я, придерживая ногой дверь и начиная злиться.
— Да иди ты в жопу! Сказала же — некогда! — выкрикнула мне в лицо «пожарница» и вдруг с силой толкнула в грудь и захлопнула дверь прямо перед моим носом.
Вот это обращение! Честное слово, если бы у меня сейчас с собой было оружие, я бы запросто выпустила в дверную обшивку целую обойму — в такой я была ярости!
Нет, уйти после такого оскорбления я точно не могла, но пока не придумала, что делать дальше. Просто стояла возле злополучной двери делегатки, слушая, как сначала там загремели тазы, а потом громко зажужжал фен. Этот звук подсказал мне дальнейшие действия.
Недолго думая, пока жужжание еще не прекратилось, я потихоньку достала из своей сумочки отмычку, которой без труда открыла входную дверь, и незаметно спряталась в углу за занавеской.
В который раз я подумала о том, насколько неуютно должен чувствовать себя современный вор в шикарных квартирах с евродизайном, где все сверкает пластиком и зеркалами. Совершенно ведь негде спрятаться! Причем есть риск в любом месте наткнуться на свое же собственное перепуганное отражение в зеркале или напороться на сигнализацию.
То ли дело такие старомодные дома, как этот, где возле каждой двери зачем-то болтаются «гамлетовы портьеры», которые не грех иногда протыкать шпагой, и повсюду имеются темные захламленные ненужными вещами углы — просто мечта для вора-домушника!
Потихоньку я пробралась к комнате, откуда из-за открытой двери слышался звук фена, а из-за занавески было видно мою обидчицу, которая сидела перед большим трюмо и держала в руках… собственную голову!
Точнее, она держала белокурый парик, который, напевая себе что-то под нос, укладывала феном.
Наверное, она куда-то собиралась и теперь изо всех сил «наводила красоту».
Вместо того чтобы выскочить к «пожарнице», я зачем-то затаилась за занавеской. Не скрою: мне чисто по-женски было интересно, как же будет происходить преображение тетки с куцым хвостиком волос на голове и толстыми багровыми щеками в красавицу. Получится или нет?
Вот Анна наконец пристроила на своей голове сооружение из искусственных волос и начала приклеивать ресницы. Затем щедро припудрила лицо и принялась ярко красить губы, которые еще больше стали полнить ее физиономию.
Закончив первый этап работы, Анна сложила перед зеркалом губы сердечком и с манерным видом спросила вслух сама себя:
— Ну как?
— Отвратительно, — сказала я, выходя из-за занавески, — дальше смотреть мне уже было не интересно. — Пудра не подходит. Губная помада слишком яркая.
— Ой, грабят! — испуганно прошептала Анна, обеими руками вцепляясь в стул, как будто именно в нем были спрятаны сокровища, которые когда-то искал бессмертный Киса Воробьянинов. — Мама моя, воры!
— Вы думаете, что можно вот так, запросто, оттолкнуть детектива и избежать скамьи подсудимых?
— Как? Какой скамьи подсудимых? За что? Я ничего не делала, — повернула она ко мне свое нещадно напудренное лицо.
— Вы оказали сопротивление блюстителю порядка. Это называется — ничего? Вы арестованы, — и с этими словами я защелкнула на ее руках наручники, которые на всякий случай всегда имелись у меня в сумке.
Пожалуй, это был перебор, потому что Анна тут же залилась слезами, размывая только что наведенный макияж.
— Сделаем так, — сказала я тогда наказанной грубиянке. — Если вы сейчас быстро и четко ответите на мои вопросы, эта история не будет иметь дальнейших последствий…
— Конечно, все, что угодно, — угодливо закивала Анна. — Я же просто ослышалась — не поняла, что вы из милиции, а думала, что эту самую… пиццу принесли…
Но информации, которой обладала Анна, тоже оказалось, как говорится, «кот наплакал».
На конференцию она попала совершенно случайно — через своего хорошего знакомого Ивана Васильевича Чернова, которого заставила выхлопотать местечко для себя. Я уж не стала выспрашивать, какие отношения связывали этих двух людей, но после знакомства с любвеобильным Черновым могла предположить, что не только деловые, хотя какую-то пользу по работе они друг другу тоже приносили. Но меня интересовал сейчас только Погорельцев!
В Стамбуле Анна ходила исключительно по магазинам и лавкам кожаных изделий, где купила себе кожаный плащ, сапоги, ботинки и много разного другого барахла. Хорошо, что она была в наручниках, а то «пожарница» запросто могла бы броситься свое богатство мне показывать — настолько во время рассказа вошла в азарт!
Как оказалось, с конференции она тащила с собой самый тяжелый чемодан, но эти «сволочи-мужики» ей не помогали и делали вид, что не замечают, как она надрывается.
— А разве у Игоря Николаевича Погорельцева не было с собой тяжелого чемодана?
— У кого? У этого педика? — сделала презрительную гримасу Анна. — Как же, он надо мной больше всех смеялся. У него была самая легкая сумочка, и он по дороге слушал музыку в наушниках.
Поинтересовавшись, почему Анна назвала Погорельцева «педиком», я в кратком, но ярком изложении услышала историю про то, как странный мужчина отверг в гостинице притязания женщины, хотя и находился в тот момент в состоянии алкогольного опьянения, и они были в номере совершенно одни.
— Я точно тебе говорю — педик! Вот среди таких его и ищите, не ошибетесь, — подвела итог Анна. — Но лучше бы такие мужики совсем пропадали. Нет мебели — и это не обстановка.
Что и говорить — после подобных отзывов делегатов о моем клиенте, было о чем подумать.