Книга: Горячее дельце
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

По дороге домой я обдумывала сложившуюся ситуацию.
Результаты этого анализа большого оптимизма не вызывали.
Единственное, в чем я была твердо уверена, это то, что Кабана «кинули» местные. Москва явно была притянута только в качестве ширмы, и, следовательно, искать нужно было здесь, в Тарасове.
Если я найду людей, обманувших Кабана, то стану соучастницей преступления. Его обещание нарезать из них ремней я не была склонна расценивать как гиперболу. Так же, как обещание оторвать мне голову в противном случае. Куда ни кинь, везде клин.
Я приняла решение продолжить розыски, исходя из аксиомы, что своя голова дороже чужой шкуры. К тому же расследование — это приумножение знания, а знание, как известно, — сила. Что же я имею по ходу расследования? А почти ничего. Кроме пуговиц, пуговиц на мундире. Холсту этому лет пятьдесят, по мнению Троицкого. А ему можно верить, по крайней мере в том, что касается холстов. Размер пуговиц говорит о том, что портрет человека в мундире был очень велик. Кто же это мог быть? Сталин, Буденный, Ворошилов. Словом, любой, кто был у руля в то время и носил военный мундир.
Но сейчас даже не это главное. Где мог храниться этот громадный старый портрет, пока кому-то не пришла в голову мысль отрезать от него кусочек? В музее? Едва ли. При всей ангажированности тогдашнего изобразительного, как, впрочем, и всякого другого, искусства портреты такого размера были скорее элементом пропаганды и агитации. Такие портреты, насколько я могу судить в меру моего юного возраста по кинофильмам и рассказам ветеранов, вывешивались в людных местах, дабы народ не забывал, кому он всем обязан. Рисовать такие портреты — дело достаточно дорогостоящее, одной краски сколько надо. Поэтому вся наглядная агитация, а это я уже по своему пионерско-комсомольскому прошлому помню, возлагалась на предприятия.
Те держали в штате или приглашали аккордно художников, затейников, хореографов и т. п. Вся эта братия числилась при клубах или Домах культуры, кому как повезет. Там же могли храниться и плоды их трудов, в том числе и такие крупные и перезрелые, как портрет неизвестного мне военачальника.
В этом направлении и попробуем поискать.
Вернувшись домой, я вооружилась листом бумаги и телефонной книгой.
В мой список должны были войти телефоны клубов, Домов и Дворцов культуры тех предприятий города, которые, первое — таковые имели, и второе — существовали примерно пятьдесят лет назад.
Через пару часов интенсивного труда, к моему приятному удивлению, выяснилось, что список этот не слишком велик: он включал двадцать три пункта. Я понимала, что он, возможно, неполон, но важно было начать.
Первый мой звонок был сделан директору Дома культуры завода «Серп и молот».
— Алло, — ответил мне приятный женский голос.
— Здравствуйте, мне хотелось бы поговорить с директором Дома культуры.
— Здравствуйте, я вас слушаю.
— Моя фамилия Иванова, я представляю норвежскую культурологическую организацию, — беззастенчиво соврала я.
— Очень приятно, меня зовут Маргарита Дмитриевна Рудакова.
— Очень приятно. Маргарита Дмитриевна, организация, которую я в данный момент представляю, осуществляет программу, финансируемую Нобелевским комитетом и королем Норвегии, направленную на сохранение памятников культуры эпохи деспотизма и тоталитаризма. В частности, меня интересуют живописные портреты руководящих деятелей той эпохи. Не могли у вас сохраниться подобные полотна? Я имею право оплатить интересующие нас экземпляры наличными, в том числе твердой валютой. Предпочтение будет отдано крупногабаритным экземплярам.
Закончив свою тираду, я замолчала. Молчала почему-то и моя собеседница.
— Алло, Маргарита Дмитриевна, вы меня слышите?
— Да, слышу, — взволнованно подтвердила Маргарита Дмитриевна, — но ваше предложение так неожиданно… я пытаюсь вспомнить, что у нас осталось. Есть большое количество членов Политбюро, я имею в виду их портреты, разумеется, — смущенно поправилась она.
— За какой период?
— Я думаю, года с пятьдесят пятого до самого последнего состава.
— Какого формата?
— Небольшого, — опять смутилась Маргарита Дмитриевна, как будто по ее личному недосмотру портреты были сделаны недостаточной величины, — их, видимо, носили на праздничные демонстрации.
— Это не то, — поморщилась я, — упаднический стиль. Нужно что-нибудь пораньше и побольше.
— Таких, к сожалению, нет. Многое было уничтожено в пятидесятые годы, когда стали бороться с культом личности, — виноватым голосом объяснила Маргарита Дмитриевна.
— Очень жаль. Не бережем мы, деятели культуры, народное достояние, — менторским тоном посетовала я.
Кажется, я слишком глубоко вошла по системе Станиславского в роль представителя культурологической международной организации.
— Вы правы, к сожалению, — совсем упавшим голосом согласилась она. — Посмотрите еще. Может быть, что и сохранилось. Я перезвоню вам через пару дней. До свидания.
— До свидания, звоните, — прошептала огорченная Маргарита Дмитриевна.
Результат разговора с Маргаритой Дмитриевной вселил в меня новые надежды.
Если везде также, как на заводе «Серп и молот», портреты сталинской эпохи были уничтожены, а это похоже на правду, то круг моих поисков здорово сужался, а сам процесс упрощался. Действительно, гораздо быстрее и приятнее выяснить по телефону, что интересующих меня полотен не существует, чем копаться в пыльных хранилищах.
Вдохновленная этими соображениями, я с удвоенной энергией взялась за телефон.
Семнадцатым номером в моем списке значился Дом культуры железнодорожников. Добралась я до него примерно часа через полтора, после пятнадцати звонков, в той или иной степени похожих на первый.
Официальным представителем железнодорожной культуры в нашем городе оказался мужчина.
Выслушав мою стандартную норвежско-нобелевскую тираду, он радостно сообщил, что такие картины у них есть, и он готов принять, за соответствующую, разумеется, мзду, посильное участие в их спасении для мирового сообщества.
Я, в свою очередь, заявила, что за мной дело не станет и что я немедленно выезжаю.
* * *
Оплот культуры тружеников стальных магистралей размещался в трехэтажном здании довоенной постройки.
Вход охраняла старушка, вооруженная вязальными спицами, которыми она орудовала с быстротой, далеко превосходящей скорость работы Брюса Ли с нунчаками даже в его лучшие годы.
Видимо, это должно было произвести на предполагаемых грабителей необходимое устрашающее впечатление.
Кроме старушки и директора, которого я нашла в кабинете на втором этаже, в здании никого не было видно. Директор, Сергей Иванович, полный седоволосый мужчина пенсионного возраста, встретил меня весьма любезно. Не откладывая дела в долгий ящик, он проводил меня на третий этаж, в обширный высокий зал, на двери которого висела табличка с загадочной надписью «Студия».
«Студия» была заставлена мольбертами, станками и прочими атрибутами изобразительного искусства.
Мы прошли через зал к маленькой двери. За дверью скрывалась тоже довольно вместительная кладовка.
В отличие от зала, щедро освещенного полуденным летним солнцем через высокие стрельчатые окна, в кладовке, лишенной окон, царил полумрак.
Скудный свет единственной запыленной лампочки через некоторое время, необходимое для привыкания глаз, позволил установить, что, помимо предметов сугубо хозяйственного назначения: ведер, швабр и стремянок, на широких стеллажах, расположенных вдоль стен до самого потолка, лежали предметы, имеющие отношение к искусству. А именно: бюсты классиков марксизма-ленинизма, флаги, транспаранты, банки с красками, малярные валики и т. п.
Протиснувшись боком вдоль стеллажей, Сергей Иванович подвел, а точнее подтащил меня к самому дальнему и самому длинному стеллажу у задней стены кладовки.
— Вот, — удовлетворенно проронил он, — то, что вам надо. На всех полках стеллажа можно было видеть свернутые в рулоны холсты разной длины и толщины.
Я думаю, это действительно было то, что нужно мифическому культурологическому фонду. А вот то, что нужно мне, необходимо еще поискать.
Толстый слой пыли на холстах указывал на то, что поиски будут не из приятных.
Внезапно мне в голову пришла счастливая мысль о том, что источник неприятностей может стать источником информации.
Я как можно любезнее улыбнулась Сергею Ивановичу и попросила:
— Сергей Иванович, вы не будете так любезны, поставить сюда стремяночку повыше?
Он был, разумеется, именно так любезен, и через пару минут стремянка стояла в указанном мной месте.
Пожалев, что на мне не брюки, а короткая летняя юбка-разлетайка, я полезла вверх, вынужденно не считаясь с возможностью нанести урон целомудренности Сергея Ивановича.
Первый просмотр снизу доверху не принес результата. Во всяком случае, мне. Сергей Иванович, насколько я заметила боковым зрением, был чрезвычайно поглощен увиденным. Я искренне надеялась, что он не будет этим разочарован.
Спустившись вниз и передвинув с помощью Сергея Ивановича стремянку в другой конец стеллажа, я повторила восхождение.
На третьей полке лежал рулон, на котором пыли было заметно меньше, чем на соседних. Так и должно быть, если его недавно снимали с полки. Я тоже попробовала его снять, и это неожиданно у меня получилось, рулон был не слишком тяжел. Мне удалось опустить один его конец, который подхватил Сергей Иванович и этим завершил дело.
Вынеся рулон в зал, мы развернули его на полу.
— Ах, черт, — огорченно воскликнул директор, — что за ерунда!
Источником досады Сергея Ивановича и моей плохо скрываемой радости был большой прямоугольный вырез прямо на животе изображенного на картине незнакомого мне генерала со странной интеллигентской бородкой.
— Кто это? — спросила я раздосадованного директора.
— Булганин, — укоризненно пояснил он, — молодежь его уже не знает, а ведь большим был человеком, министром обороны. И это при живых-то Жукове, Рокоссовском, Василевском.
Размер выреза, насколько я заметила, значительно превышал габариты «Цыганки». Это легко было объяснить, если предположить, что холст для подделки заготавливался до того, как стало известно, какую именно картину необходимо фальсифицировать.
— Интересно, — продолжал директор, — кто же это такую дыру ему проделал?
— Моль, наверное, — пошутила я. Шутка удалась, Сергей Иванович рассмеялся и покачал головой:
— Ничего страшного. Как вы, наверное, заметили, у нас таких навалом, может, и еще один Булганин есть.
— Это не тот, который попал потом в антипартийную группу? — припомнила я что-то из истории.
— Он самый, — подтвердил директор.
— Булганин, Молотов, Каганович и… и… — замялась я. Память у меня, конечно, хорошая, но не до такой же степени.
— И примкнувший к ним Шепилов, — удовлетворенно закончил мой собеседник, — так во всех газетах и писали. Даже анекдот такой был. Вопрос: какая самая длинная в СССР фамилия? Ответ: и примкнувший к ним Шепилов.
— Вот Шепилова я и забыла.
— Удивительно, что остальных помните, — одобрительно покачал он головой, — я вижу, что ваша организация умеет подбирать кадры. Приятно поговорить с образованным человеком.
Не скрою, его похвала была мне приятна. Знал бы он только, какую организацию я действительно представляю.
— Знаете, Сергей Иванович, вы не первый в этом городе, к кому я обратилась с подобным предложением. И везде мне отвечали, что в период борьбы с культом личности, при Хрущеве, такие полотна были уничтожены. Как же вас миновала чаша сия?
— Очень просто. В те годы директором Дома культуры был один ортодоксальный сталинист. Он на свой страх и риск не стал их уничтожать, а потом это уже никого не интересовало.
— Понятно. Действительно, все просто.
Нужно было как-то мотивировать свой отказ осматривать другие картины. У меня, естественно, не было ни малейшего желания поднимать пыль в кладовке с риском заработать силикоз.
— Сергей Иванович, — задумчиво наморщив лоб, сказала я, — неважное, скажем прямо, состояние этого полотна навело меня вот на какую мысль: не следует ли нам с вами проводить дальнейший отбор картин в присутствии и при участии специалиста-художника. Я уверена, что некоторые полотна нуждаются в реставрации перед транспортировкой. Я опасаюсь также, что своими неквалифицированными действиями мы можем нанести им непоправимый урон. Он пожал плечами:
— Возможно, я в этом слабо разбираюсь.
Я так и думала, скорее всего он был партийным функционером. То есть человеком, который слабо разбирался во всем, кроме антипартийных группировок и собственной выгоды.
— У вас в Доме культуры, наверное, есть такой художник?
— Сейчас нет, — печально ответил директор, — штаты сильно сократили. Но, когда возникает необходимость, — оживился он, — мы приглашаем художника по договору. Очень квалифицированная женщина.
— И когда же возникает такая необходимость?
— Праздники, выборы и тому подобное. Как раз месяца полтора назад были какие-то выборы.
При их нынешнем изобилии упомнить, какие именно, никакая память не в состоянии.
— У вас есть ее координаты? — вкрадчиво поинтересовалась я.
— Есть, конечно. Но давайте я сам с ней поговорю.
— Нет, нет. Я должна предварительно проконсультироваться со своим руководством. Неудобно получится, если они пришлют своего специалиста.
— Да, пожалуй. Тогда пройдем ко мне в кабинет.
Выходя из Дома железнодорожной культуры, я держала в руках клочок бумаги, на котором под телефонным номером значилось: Назарова Зинаида Викторовна. 
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9