Глава шестая

Происшествие в подъезде хоть и оставило неприятный след в моей душе, но более серьезного вреда не причинило. И самое главное, что мне не пришлось из-за него отменять поездку в Германию. Так что в десять часов утра я уже была в тарасовском аэропорту, одетая по-дорожному и со спортивной сумкой на плече. Самолет взмыл в воздух, постепенно оставляя наш заснеженный город далеко позади. Я смотрела в иллюминатор и наблюдала, как он превращается в крошечную точку там внизу.

Я размышляла об этом вчерашнем нападении. Не нравилось оно мне! И в ситуацию как-то не вписывалось… Пока что в процессе расследования, ознакомившись с окружением Ирмы, я не выделила никого, кому было выгодно, чтобы я прекратила это дело.

И тут же я подумала: а этого ли хотел от меня нападавший? А чего же еще? Грабить он меня точно не собирался, на сумку даже не посмотрел. Насильники тоже ведут себя по-другому. И вот еще что: он поджидал меня в подъезде моего дома, значит, либо был не курсе, что я уже в течение двух дней проживаю в парк-отеле «Богемия», либо он следил за мной, пока я ездила к Марине Казначеевой домой. Дождавшись окончания нашей беседы, он увидел, что я еду по своему родному адресу, обогнал меня и затаился в подъезде. Вполне правдоподобно и легко осуществимо… Но кто же он? И он ли убеждал меня в неверности супруга Ирмы по отношению к ней?

Сколько ни ломала я голову, ответ никак не приходил. И я решила пока что отбросить эти мысли и сосредоточиться на персонажах, проживающих в Карлсруэ. А уж потом – все остальное.

Два перелета в день – весьма утомительно даже для привычного к нагрузкам человека. Но позволить себе отдохнуть с дороги я никак не могла. В Карлсруэ мне нужно было попасть как минимум в два места: домой к Адель Граубе и к Генриху Линдгардту. Терять время на отдых было бы крайне неразумно, и я первым делом поспешила на Брауэрштрассе, где, по словам матери Ирмы, счастливо проживала ее подруга детства.

В Германии я бывала неоднократно, но вот Карлсруэ мне доводилось посещать впервые, и я еще в самолете почитала специально приобретенный мною путеводитель, знакомясь с историей и географией этого города. А теперь я могла воочию увидеть, соответствует ли теория практике.

Город Карлсруэ возник в свое время на равнине, между Рейном и северными отрогами Шварцвальда. Улицы, бывшие первоначально лесными просеками, веером расходились от центрального дворца. Поэтому ориентироваться в городе было чрезвычайно легко, а ездить – удобно благодаря отсутствию там кривых узких улочек, мощенных булыжником, весьма популярных в Средние века.

Центр Карлсруэ мало чем отличается от центра любого другого современного мегаполиса, а вот более удаленные от него места города все-таки хранят колорит средневековой Европы, несмотря на то что Карлсруэ считается городом очень молодым – он всего лишь на двенадцать лет «моложе» нашего Санкт-Петербурга. Здесь все гораздо более самобытное: белые дома с красными крышами, в три-четыре этажа, необычной формы – круглые замки, башенки с малюсенькими окошечками, обилие растительности, очень тщательно ухоженной, как и все в Германии. Правда, зеленью окрестных пейзажей мне довелось полюбоваться лишь на представленных в путеводителе фотографиях, поскольку сейчас был не летний сезон, и деревья стояли облетевшие.

Адель и ее семья занимали одну из квартир в четырехэтажном особнячке, очень симпатичном на вид и наверняка столь же удобном и практичном внутри. На мой звонок открыла женщина средних лет. Она о чем-то спросила у меня по-немецки. Я не очень хорошо владею этим языком, поэтому просто сказала, что мне нужно видеть фрау Граубе. Женщина ничего не ответила и вернулась в дом, а вскоре в дверях показалась симпатичная молодая особа со жгуче-черными пышными волосами, рассыпанными по ее плечам и спине, и с неожиданно яркими синими глазами.

– Я ищу Адель Граубе! – обратилась я к ней по-русски. – Я из России, от Ирмы Линдгардт! – мне пришлось слегка покривить душой, чтобы женщина прониклась ко мне доверием: в Германии с незнакомым человеком могут просто отказаться разговаривать.

Женщина удивленно вскинула брови, но тут же закивала и крикнула ине:

– Заходите, быстрее!

Я прошла в подъезд, и женщина торопливо закрыла за мной дверь. Несмотря на то что зимы в Германии далеко не столь морозные, как в России – и сейчас здесь было, примерно как у нас в середине осени, но все-таки держать дверь нараспашку было неразумно.

– Я и есть Адель. Что мне хотела передать Ирма? – с улыбкой спросила хозяйка, когда мы обе очутились в доме.

Я вздохнула и начала:

– У меня не очень приятные новости. Дело в том, что Ирма исчезла несколько дней тому назад, и Екатерина Михайловна наняла меня расследовать это дело. Расследование и привело меня в Германию.

По лицу Адель было видно, что она впервые слышит обо всем этом и крайне удивлена.

– Майн готт! – только и пробормотала она растерянно. – Давайте хотя бы присядем… Ведь разговор наш вряд ли будет коротким? Но я, собственно, не знаю, чем я могу вам помочь. Она ведь пропала в России!

Мы с Адель поднялись по закругленной белой лесенке на второй этаж, где она провела меня в гостиную и усадила на широкий диван, решительным жестом сдвинув в сторону огромные мягкие игрушки.

– Как же это случилось? Как она вообще могла куда-то пропасть? – недоуменно вопросила Адель.

Я вкратце обрисовала ей ситуацию и спросила:

– Скажите, Ирма не звонила вам в последние дни?

– Нет, – покачала головой Адель. – Я предлагала ей общаться по скайпу, но Ирма, хотя и установила его, еще ни разу не пользовалась. Она говорила, что по вечерам после работы у нее совершенно нет сил. К тому же и разница в часовых поясах сказывается.

– Адель, когда вы последний раз общались со своей подругой?

– Полтора месяца тому назад, шестнадцатого октября, – сказала Адель. – Как раз на следующий день после того, как ко мне приходил герр Линдгардт. В смысле, отец Ирмы.

– Он приходил к вам? – удивилась я.

– Да, он просил меня дать ему телефон Ирмы, – поведала мне Адель. – Сказал, что у него есть только адрес ее матери и что Ирма там теперь не живет, а ему очень важно поговорить с ней лично.

– И вы дали ему номер?

– Конечно, а почему я должна была бы его скрывать? – недоуменно посмотрела на меня Адель. – Я всегда симпатизировала герру Линдгардту! И сразу же его нашла, когда мы переехали в Карлсруэ. Я всегда была убеждена, что им с Ирмой следует наладить взаимные контакты, невзирая на все разногласия между ним и ее матерью. Ведь герр Линдгардт вовсе не такой уж плохой человек, каким его описывала Екатерина Михайловна, к которой я тоже отношусь очень хорошо. Просто он слабохарактерный. Но добрый.

Если Ирма Линдгардт, по рассказам ее знакомых, и напоминала по характеру типичную молодую немку, то Адель Граубе походила скорее на уроженку стран Средиземноморья. Она была живой, яркой и очень уверенной в себе. Да и черты ее лица больше были похожи на итальянский или латиноамериканский тип внешности.

– Вы в курсе, о чем он разговаривал с дочерью?

– Конечно, в курсе! – воскликнула Адель. – Ирма потом сразу же перезвонила мне и все рассказала. Я давно не помнила ее такой возбужденной и счастливой.

– Она так обрадовалась звонку отца?

– И этому тоже, но не только. Ведь герр Линдгардт обещал ей подарок, да еще какой!

– Какой? – с неподдельным интересом спросила я.

– Шкатулку с их фамильными драгоценностями, изготовленными в позапрошлом веке или даже раньше! Они принадлежали еще его прабабушке, а она была чистокровной немкой. Я даже ее имя запомнила – Вильгельмина Адельгейм. Красивое имя, правда? Она вышла замуж за некоего барона Линдгардта. Ну, драгоценностей в этой шкатулке, может, не так и много осталось – все-таки семейству Линдгардт доводилось переживать весьма тяжелые времена, включая войны и репрессии. Особенно после того, как их угораздило перебраться в Россию. Так что драгоценности потихоньку распродавались, и шкатулка постепенно опустела, но кое-что от прежней роскоши все-таки осталось. Кажется, это единственное, что герру Линдгардту удалось сберечь от проворных ручек своей супруги! – Адель усмехнулась.

– Вы имеете в виду его нынешнюю супругу? – уточнила я.

– Ну да, фрау Кэт, – хмыкнула Адель. – Хотя как она была Катькой Прохоровой, так ею, на мой взгляд, и осталась. Я же приходила к ним в гости, сразу после нашего приезда сюда. Хотела с ней познакомиться, наладить отношения. Все-таки здесь не так уж много русских, а ведь нужно поддерживать связи с земляками, правда?

Я никогда не была эмигранткой, но все же понимающе кивнула.

– Так вот, эта Кэт очень негативно отреагировала на мой визит. Я видела, как неудобно герру Линдгардту, хотя он очень мне обрадовался и все расспрашивал о том, как там Ирма, а потом незаметно сунул мне пятьсот марок для нее. Я думаю, что, если бы не его супруга, все могло быть по-другому.

– Адель, дорогая, давайте вернемся к этой шкатулке, – торопливо заговорила я, чувствуя, что, кажется, поймала за хвост настоящую удачу. – Что там были за драгоценности? Какова их цена? И успел ли герр Линдгардт передать их дочери?

– Да, успел, Ирма их благополучно получила – в посылке, по почте, – начала Адель с ответа на мой последний вопрос.

– Вы точно знаете, что получила? Лично в руки? Может быть, он просто отправил посылку, а дошла ли она до Ирмы, вы не в курсе?

– Да ну что вы! Ирма мне позвонила и подробно рассказала, что в ней было! Изумрудные серьги, перстень, обручальное кольцо и кулон на цепочке. Кулон ей особенно понравился, она не скрывала своего восторга. Цену я точно не знаю, да и Ирма не собиралась их продавать. Ей было приятно, что отец подарил эти вещи ей. Но я думаю, что сумма получилась бы немалая. Если не на роскошную, то на вполне сносную жизнь ей бы вполне хватило.

– А сама Ирма не приезжала в Германию?

– Нет, она ни разу здесь не была, хотя я неоднократно ее приглашала.

– И не планировала?

– Планировала, но только теоретически. Говорила, что, может быть, летом…

– Она никогда не упоминала также имя – Альберт?

– Нет, – Адель посмотрела на меня с удивлением и интересом. – А кто это?

«Еще бы я сама знала!» – подумала я, но спросила о другом:

– Она рассказывала вам о муже, о своей семейной жизни?

– Да, но немного. У них довольно-таки ровная жизнь, спокойная, без эксцессов.

– Вы знаете Виктора Шмелева лично?

– Да, я была у них на свадьбе. Правда, вскоре после этого мы уехали в Германию. Ирма всегда говорила, что у них с Виктором все хорошо.

– Как вы думаете, Ирма поделилась бы с мужем тем, что отец подарил ей столь ценный подарок?

– Думаю, да, – Адель смотрела на меня удивленно, словно хотела сказать – «а разве может быть иначе?».

«А вот Виктор Шмелев ничего такого мне не рассказал! – отметила я про себя. – И Екатерина Михайловна – тоже! Ирма скрыла этот факт от них обоих? Или они скрыли его от меня? Или кто-то один из них?»

Дальнейший разговор с Адель не принес мне никаких новых сведений, но мне хватило уже и того, что я узнала. Это был полигон для новых версий. Теперь мне нужно побеседовать с самим герром Линдгардтом и получить ответы на важные вопросы, по-прежнему еще висевшие в воздухе. И я, попросив у Адель на всякий случай номер ее телефона и уточнив, верный ли адрес дала мне Екатерина Михайловна, отправилась туда.

Особняк Линдгардтов в бордово-коричневых тонах, куда я добралась на быстроходном желто-красном трамвае, выглядел солиднее, чем дом, в котором жила Адель. Несмотря на то что он был меньше по размерам, зато рассчитан, кажется, на одну семью. И хотя располагался он дальше от центра, но выглядел престижнее.

Мне пришлось долго трезвонить в колокольчик, пока на крыльце не показалась высокая, довольно-таки габаритная женщина с забранными в хвост локонами, выкрашенными в белый цвет. Несмотря на то, что одета женщина была по-европейски, по ее манерам, повадкам и взгляду я с ходу определила, что передо мною – моя соотечественница, потому я и решила заговорить с ней по-русски. Женщина стояла на крыльце, положив руки на бедра и глядя на меня весьма самоуверенно и даже вызывающе. В ее глазах так и читалось – «чего надо?».

– Добрый день, – начала я.

Женщина ничего не ответила, только чуть нахмурилась и кивнула.

– Могу я поговорить с герром Линдгардтом? – продолжала я.

– Его нет, он в больнице, – ответила женщина и собралась было захлопнуть дверь, но я не отступила.

– А где он?

Женщина секунду подумала и спросила:

– А вы кто?

– Я из России, разыскиваю его дочь, – практически не соврала я.

– А почему вы ее ищете здесь? – неприязненно оттопырила женщина нижнюю губу. – Она здесь никогда не бывала!

– Она пропала. Проводится расследование. Вы можете быть важным свидетелем! Пока что с вами уполномочили поговорить именно меня, но дело должны вскоре передать в руки германской полиции, и тогда вам придется проехать в участок, чтобы подробно побеседовать там. Если вы отказываетесь от разговора со мной, подпишите, пожалуйста, расписку, чтобы вас могли вызвать официально, – я врала ей на голубом глазу, при этом соблюдая максимальную любезность, не повышая тона и не меняя вежливых интонаций. Я знала, как беседовать с людьми, подобными Екатерине Прохоровой, чтобы у них не возникло претензий, а вот угрозу грядущих неприятностей или хотя бы неудобств они как следует прочувствовали.

И Екатерина меня поняла правильно. Отступив на шаг назад, она проронила:

– Ну… Проходите. Но предупреждаю: у меня мало времени, и я ничего не знаю!

– Я вас надолго не задержу, – пообещала я. – Во-первых, вы лично знакомы с Ирмой?

– Нет, я же говорю, она никогда здесь не бывала.

Я спокойно водила ручкой в блокноте, записывая слова Кэт-Катерины.

– Ваш супруг часто с ней общается?

– При мне он не общался с ней ни разу, – коротко сказала Кэт. – Я пресекла его общение с детьми сразу же, чтобы отвадить всех этих нахлебников. Они и сами его не видели много лет! С какой стати он должен им что-то платить?

– А Ирма требовала, чтобы отец платил ей?

Екатерина хотела что-то ответить, но осеклась и просто пробормотала:

– Нет, Ирма не требовала.

– Кто-нибудь еще?

– Нет.

– В какой больнице находится ваш муж?

Екатерина заколебалась, затем все-таки произнесла:

– В городской больнице Карлсруэ, это бывшая клиника, на Лиделплатц. Отделение кардиологии.

Это название попадалось мне в путеводителе, и я не стала ее подробно выспрашивать об адресе клиники, положившись на собственные способности. Собственно, говорить с Кэт мне больше было и не о чем: я уже поняла, что герр Линдгардт тщательно скрывал от супруги свои отношения, в том числе и деловые, со своими детьми. И лучше мне не терять времени и направиться прямо в больницу.

Я попрощалась с Екатериной, вышла на улицу и хотела было поймать такси, чтобы без проблем добраться до больницы, как вдруг увидела, что перед крыльцом дома затормозила какая-то машина. Из нее вышел молодой человек лет тридцати, в легкой куртке, его светлые волосы кудрявились на висках, выбиваясь из-под кепки. Он огляделся по сторонам, медленно двинулся к крыльцу и позвонил. Судя по его неуверенным движениям, мужчина был здесь впервые. Машина, на которой он приехал, уехала в сторону центра.

Крайне заинтересованная, я потихоньку отошла в сторону, прокралась к дому с левой стороны, где росли деревья, и притаилась за углом. Конечно, я подосадовала из-за того, что молодой человек сейчас пройдет в дом и я не услышу его разговора с хозяйкой. А разобрать слова через закрытое окно – на это нечего даже надеяться.

Но мне повезло! Екатерина, открыв дверь, не впустила молодого человека в дом, и разговор их происходил на крыльце – весьма короткий, нужно сказать, но очень содержательный. И, несмотря на то что начало их беседы было негромким и я не смогла его разобрать, продолжение оказалось весьма характерным.

– Мне нужно видеть отца! – выкрикнул мужчина. – Ты не имеешь права скрывать от меня, где он находится!

– Я, в отличие от тебя, свои права хорошо знаю! – прошипела Екатерина. – Убирайся отсюда! Ходят-бродят тут все подряд, вынюхивают! Ничего вы не получите!

И она с треском захлопнула массивную деревянную дверь. Я осторожно выглянула из-за угла. Молодой человек постоял на ступеньках, подумал немного и снова позвонил. На этот раз Екатерина не соизволила ему открыть. Тогда он решительно направился к окну. Я едва успела отскочить за торец дома. Парень забарабанил кулаком в стекло и закричал:

– Скажи мне, где отец, и я уйду!

Никто не отреагировал на его призыв. Молодой человек продолжал стучать, пока наконец терпение хозяйки не лопнуло и она, приоткрыв стеклянную створку, не крикнула:

– Не прекратишь тарабанить – вызову полицию! Тебя упекут, и надолго! Все нервы вы мне вымотали!

Молодой человек крепко сжал кулаки. На лице его злобно заходили желваки, и он, смачно плюнув на стерильную асфальтовую дорожку, резко повернулся и зашагал к остановке. Я уже поняла, что это скорее всего Михаил Линдгардт – старший сын Генриха Линдгардта от первого брака.

Но почему он оказался здесь? И с какой целью он разыскивает отца? Не с ним ли Ирма?

Мысли эти вихрем промчались в моей голове, пока я соображала, как лучше поступить. Единственное я знала точно: упускать Михаила из виду нельзя ни в коем случае! Поэтому лучше мне отложить поездку в больницу и проследить за парнем.

Михаил передумал идти к остановке и направился в сторону парка. Присел на лавочку и, подперев рукой подбородок, мрачно задумался. Он никому не звонил, никого не ждал, и создавалось такое впечатление, что парню просто некуда идти.

Я понятия не имела, как долго он так собирается морозить задницу на скамейке, просто прогуливалась по дорожкам, стараясь не терять Михаила из виду, пока в голове моей не созрел удачный, как мне показалось, план.

Я подошла к молодому человеку и, глядя на него сверху вниз, спокойно произнесла:

– Добрый день, Михаил!

Парень удивленно вздернул голову и поправил козырек кепки. Кончик его носа на довольно-таки смазливом лице покраснел, поскольку его спортивная курточка была все же слишком легкой даже для мягкой немецкой зимы.

– Здрась-те, – процедил он, не отрывая взгляда от моего лица и, видимо, прикидывая, что ему сулит мое появление – добро или худо?

– Ты ищешь отца? – спросила я, чтобы сразу дать ему почувствовать свое психологическое превосходство.

Михаил уставился на меня еще с большим вниманием и кивнул.

– А вы что, знаете, где он? – спросил он с недоверием.

– Слушай, Миша, – я присела рядом с ним на скамейку. – Думаю, что мы могли бы оказаться полезными друг для друга. Да, я знаю, где твой отец. И даже могу поделиться с тобой этой информацией. Но только если ты мне честно расскажешь – зачем ты его ищешь, что вообще здесь делаешь и где твоя сводная сестра Ирма?

– Ирма? – Михаил посмотрел на меня уже явным изумлением. – А разве…

– Что – разве? – уточнила я, поскольку Михаил запнулся.

– Вы кто? – помолчав, спросил он вместо ответа.

– Неважно, кто я. Мне просто нужно узнать, что произошло с твоей сестрой. И, если честно, Миша, твое поведение начинает вызывать у меня смутные подозрения, что ты причастен к ее исчезновению.

В глазах Михаила появилась тревога.

– Я ничего вам не скажу, пока не узнаю, кто вы, – произнес он, попытавшись встать со скамейки, но я решительным жестом усадила его обратно.

– Послушай, – твердо произнесла я. – Я детектив, которого наняла мать Ирмы вскоре после исчезновения ее дочери! В России заведено уголовное дело по этому факту. А я приехала сюда, чтобы выяснить кое-какие детали, поскольку милиция наша ограничена в средствах и не может послать в Германию своего сотрудника. Но работу свою милиция знает хорошо, а уж выбивать показания умеет просто прекрасно. Российская камера – это тебе не Германия, так что даже и не надейся попасть в местную тюрьму с отдельным номером, душем и телевизором. Ты отправишься вместе со мною на родину, и там с тобой поговорят по-русски.

– За что это меня – и в тюрьму?! – возмутился Михаил. – Я, вообще-то, ничего не сделал! Приехать в Германию – это уже преступление?

– Нет, не преступление. Но ты отказываешься от сотрудничества со мной, а я представляю одни интересы с милицией. Так почему же ты не идешь на контакт?

– У меня свои интересы, – в сторону пробормотал Михаил.

– Понимаю, – кивнула я. – Тем более, если ты не причастен к исчезновению сестры, тебе лучше рассказать мне об этих твоих интересах. К тому же тебе нужно найти отца, так? Без моей помощи ты все равно не сможешь это сделать. Может быть, заключим временное сотрудничество? Ты поможешь мне – я тебе.

Михаил посмотрел на меня недоверчиво, потом сказал:

– Документы покажите!

– Это пожалуйста, – улыбнулась я, доставая свое удостоверение частного детектива.

Михаил внимательно посмотрел его и вернул мне.

– Я просто хотел поговорить с отцом насчет наследства, – сказал он.

– Отлично, вот у нас и началось взаимное содействие, – обрадовалась я. – Только предлагаю все же не мерзнуть на улице, а отправиться в какое-нибудь кафе.

– Не пойду, – помотал головой Линдгардт-младший.

– Почему? – удивилась я.

– У меня денег мало, – стыдливо признался он.

– А домой как ты собираешься возвращаться?

– В смысле? У меня есть билет на самолет!

– На сегодня?

– Ну да… Я и так на эту поездку занял, чтобы номер в гостинице снять.

Я усмехнулась:

– Ладно, я тебя угощаю. Пойдем, а то ты себе уши отморозишь! – я дернула его за козырек кепки.

Михаил поднялся со скамейки, и мы направились в ближайшую кондитерскую, где наш разговор и продолжился.

– Отец никогда не думал обо мне, – прихлебывая свежесваренный кофе с булочкой, с обидой говорил Михаил. – Теперь еще и драгоценности отдал Ирме! А я что, рыжий, что ли?

– Вообще-то, почти, – заметила я, бросая взгляд на его золотистые кудри. – Ладно, извини. Продолжай. Откуда тебе известно, что он отдал ей эти драгоценности?

– Так он сам мне сказал!

– Значит, ты виделся с ним?

– Нет, он мне позвонил. Жаловался на здоровье, сказал, что плохо себя чувствует, часто вспоминает о своих детях и хочет оставить мне наследство. Я спросил про Ирму, а он ответил, что уже подарил ей шкатулку с прабабкиными драгоценностями. Потом он сказал, что перезвонит мне – и тишина! Меня такое зло взяло! Ей, значит, драгоценности, а мне фигу с маслом?

Михаил с досады сделал слишком большой глоток и чуть не поперхнулся.

– И что же дальше?

– Пошел я к сестрице: так, мол, и так, говорю, бог делиться велел. А она – в отказ. Тебе, мол, отец денег даст, он обещал. Я отцу звоню, звоню, а он не отвечает! Я и подумал, что они с сестрицей договорились меня кинуть!

– Что за бред? – удивилась я. – Зачем им это нужно? Если бы отец не хотел оставлять тебе наследство, он не стал бы звонить и что-то обещать.

– А куда же тогда подевалась Ирма? – задал мне Михаил вопрос, ответ на который я и сама искала уже несколько дней.

– Сам-то как думаешь? – тихо спросила я.

– У меня две версии, – признался Линдгардт. – Первая – она кинула вообще всех! Свалила с этими драгоценностями подальше от своей постылой работы и такого же постылого муженька!

– Почему постылого? – насторожилась я. – Ирма рассказывала, что ей надоел ее муж?

– Нет, она вообще мало что рассказывала, – признал старший брат.

– Ты общался с ней в Тарасове?

– Заходил к ним иногда.

– Зачем?

– У меня… сложный период в жизни образовался, – неохотно проговорил Михаил. – На работе платить стали меньше в связи с кризисом, потом и вовсе сократили. А у нее – стабильный заработок, к тому же муж… В общем, сестра не бедствовала, у нее всегда можно было денег перехватить.

– Прекрасно! – усмехнулась я. – Перехватывать деньги у сестры, да еще и младшей!

– Так я же ей долги возвращал! – вскинулся Линдгардт. – И потом, она добровольно мне деньги давала, никто ее не заставлял. Правда, муженек ее недовольство проявлял из-за того, что я к ним прихожу, но я его быстро на место поставил!

– Это каким же образом? – полюбопытствовала я.

Михаил допил кофе, вытер губы салфеткой и заговорил с насмешливыми интонациями в голосе:

– Пришел я как-то в выходной, Ирмы дома не оказалось, а он там с бабой!

– Это ты с чего такое взял?! – с расширившимися глазами спросила я. – Видел?!

Михаил посмотрел на меня снисходительно:

– Тут семи пядей во лбу не нужно, чтобы все правильно понять. Дверь он открывать не хотел слишком долго – это раз. А я видел, что машина его у подъезда стоит, значит, он дома. Крикнул ему из-за двери, мол, открой, я знаю, что ты дома, я, мол, на минутку. Виктор, наверное, побоялся, что я Ирме настучу, что он мне не открыл, и решил реабилитировать себя. Едва штаны, наверное, натянуть успел! Улыбается мне, хотя всегда терпеть меня не мог, заискивать даже передо мной пытался. А дверь в комнату Ирмы была закрыта. Да и видно было по нему, что он не один. Ирмы, говорит, нет, ее внезапно на работу вызвали, а я, мол, задремал. Ну, думаю, свисти, свисти!..

Вышел я, короче, на улицу и решил покараулить немного. Весной дело было, почему бы мне не постоять на свежем воздухе? Вскоре она и появилась. Видная, конечно, бабенка, хотя и не фонтан, честно говоря! – скривил он губы. – Меня даже обида взяла за сестрицу!

– С чего ты взял, что именно та женщина была у Виктора в гостях?

– Так она голову подняла, когда из подъезда выходила, и на их балкон посмотрела. Он, правда, не вышел – все-таки не совсем уж он дурак, наверное. А потом я его к стенке прижал!

– И что? Он признался в интимной связи?

– Нет, он ничего признавать не стал, сказал, что мне все это померещилось, но с тех пор больше не вякал на тему, чтобы я не приходил, потому что я ему прямо намекнул – Ирма вполне может узнать о его проделках. Больше он в наши дела с сестрой не встревал.

– Так-так… – я постучала кофейной ложечкой по крышке столика. – Как выглядела та женщина?

– Примерно его возраста, волосы темные, в джинсах, голубых, и в майке с вырезом, грудь ее оттуда аж чуть не вываливалась. Видно, этим она его и прельстила, – с презрением сказал Михаил.

– Узнать ее сможешь? – сосредоточенно размышляя, спросила я, жалея, что у меня нет с собой фотографии Марины Казначеевой.

– Не знаю. На ней, вообще-то, очки темные были.

– А духи? Запах опознаешь? – я буквально тыкалась в разных направлениях.

– Да вы что?! – вытаращил на меня глаза Михаил. – Я в них не разбираюсь! Да и нюхал я их пару минут, не больше.

– Тьфу ты! – в сердцах выругалась я. – А может, это вообще девочка по вызову была?

– Не похоже, – покачал головой Михаил. – Да и показалось мне, что отношения вполне определенные между ними имеются.

– Почему?

Он задумался.

– Не могу объяснить, – ответил он наконец. – Интуиция.

– Когда это точно произошло, помнишь?

– В конце мая, жарко уже было. Хотя точное число я, конечно, вам не назову.

– Ты говорил, что у тебя есть две версии относительно того, что случилось с Ирмой, – напомнила я ему. – Какова вторая?

– Что убили ее, понятное дело, – пожал плечами Линдгардт.

– Кто? И из-за чего? – спросила я.

– Из-за шкатулки, конечно! Из-за чего же еще? А вот кто… Может, и муженек ее! А может, кто-то еще, кому она наболтать об этом успела. Вы же знаете, что бабы вообще языком метут, не думая. Проболталась, может, на работе, ее и грохнули.

Самым обидным было то, что я не знала наверняка, известно ли кому-то еще о шкатулке, полученной Ирмой от ее отца. Никто, ни единая душа не упоминала об этом! Ни Виктор, ни коллеги Ирмы по работе, ни Виктория Суханова, ни даже Екатерина Михайловна!

– У Ирмы был любовник? – спросила я наконец.

– Не знаю, она мне не докладывала.

– Ты не знаешь среди ее знакомых некоего Альберта?

– Нет, не слышал никогда это имя.

– Когда ты видел сестру в последний раз? – перешла я к конкретным вопросам.

– Давно, с месяц тому назад, наверное. Когда отец мне позвонил и сказал про шкатулку.

– Ты был позже у нее дома?

– Ну да. А она сказала – с отцом, мол, разговаривай, я вам уже рассказывал об этом. А как с ним разговаривать, если он трубку не берет! – вновь разозлился Михаил. – Если он не хотел мне денег дать, зачем же обещать? Вот я и думаю, что никто ее не убивал, а она просто сбежала с этими денежками и решила зажить припеваючи!

– Зачем же ей сбегать? Разве она их получила незаконно?

– А отец тогда где? Почему он от меня скрывается? – громко так, что даже пожилой булочник обратил на нас внимание, вопросил Михаил.

– Ваш отец в больнице, – тихо проговорила я. – И уже давно. У него очень плохо со здоровьем.

Михаил осекся и даже отпрянул от меня. Некоторое время он сидел тихо, как мышь, потом решился поднять глаза.

– Да? – переспросил он. – А почему же эта… ничего мне не сказала?

– Если вы имеете в виду его нынешнюю супругу, то, видимо, она категорически против того, чтобы герр Линдгардт общался со своими детьми. Она этого, кажется, и не скрывает.

– Вот дрянь, а! – злобно произнес Михаил. – Ведь я же звонил ей, много раз звонил! А она молчала! Пришлось мне ехать сюда, деньги занимать!

– На что ты рассчитывал, собираясь в Германию? – спросила я.

– Я хотел найти отца и поговорить с ним по-человечески. Объяснить, что так нечестно, пусть Ирма поделится со мной половиной этих драгоценностей! А потом, когда она пропала, у меня что только в голове ни крутилось! И что ее убили, и я уже ничего не получу. И что она в Германию уехала и теперь живет у отца…

– Словом, четкого плана у тебя не было, – заключила я.

– Не было, – согласился Михаил. – Но я чувствовал, что с отцом мне поговорить нужно, очень.

– С мужем Ирмы ты больше не беседовал, после того, как твоя сестра пропала?

– Я приходил к нему на днях, но его дома не было. И я решил, что все равно, сперва нужно с отцом поговорить. Может, Ирма мужу и не рассказывала про шкатулку, решила все себе оставить?.. В какой больнице лежит мой отец? Я вам все рассказал, вы обещали мне помочь!

– Мы поедем туда вместе, – сказала я. – Только я поговорю с ним первой. Это – мое условие.

– Ладно, как хотите, – немного подумав, кивнул Михаил, и мы вышли из кондитерской.

Присутствие Михаила очень выручило меня по прибытии в городскую больницу, куда мы добрались на такси. В отличие от меня, Линдгардт-младший неплохо владел немецким языком, поскольку отец с ним разговаривал на нем в детстве. Во всяком случае, с персоналом клиники Михаил общался довольно-таки бойко, и вскоре я получила возможность пройти в палату кардиологического отделения, которую занимал герр Генрих Линдгардт.

Если бы я не знала, что ему лишь около шестидесяти лет, то вполне могла бы решить, что ему уже под восемьдесят. На кровати лежал, как мне показалось, глубокий старик: седой, со впалыми щеками. Честно говоря, я всю дорогу ломала голову над тем, как мне выстроить свою беседу с ним, чтобы не взволновать отца из-за исчезновения дочери. Собственно, мне уже и узнавать у него было нечего, требовалось всего лишь задать ему несколько вопросов.

Когда я вошла, он приоткрыл веки и посмотрел на меня довольно-таки равнодушно.

– Здравствуйте, герр Линдгардт, – поприветствовала я его, присаживаясь на краешек стула. – Я приехала к вам из России, мне нужно задать вам несколько вопросов, связанных с…

Линдгард спокойно смотрел на меня. Я мысленно вздохнула. Нет, ничего не получается! Если не сказать правду, у меня мало шансов на нормальную беседу. Линдгардт же – не дурак, он моментально насторожится… Неизвестная дамочка расспрашивает о его дочери, особо интересуясь ценным подарком, присланным ей отцом из Германии! Он моментально решит, что я мошенница – это раз, и все мои личные вопросы об Ирме вообще окажутся неуместными – это два. Вранье о том, что я пришла якобы с целью уладить какие-то юридические моменты, связанные с оформлением подарка, тоже не прокатит. Линдгардт работал в адвокатской конторе, следовательно, он расколет меня в три секунды. Он-то наверняка позаботился о том, чтобы все оформить без сучка без задоринки! И опять же, с какой стати в этом случае я стану задавать ему вопросы на личные темы?

Видимо, придется сказать ему правду…

– Мне нужно поговорить с вами о вашей дочери – об Ирме, – решилась я. – Только не волнуйтесь… но несколько дней тому назад Ирма куда-то пропала. Ее мама наняла меня, чтобы я выяснила, куда она могла подеваться. Я – частный детектив, и вот я вышла на вас. Оказывается, вы общались с Ирмой в последнее время?

Лицо Генриха Линдгардта приобрело какой-то сероватый оттенок.

– Это все из-за меня, – вдруг тихо произнес он.

– Что – из-за вас? Вы знаете, что случилось?

– Все из-за этой шкатулки… – не слушая меня, продолжал Линдгардт. – Если бы мне не взбрело в голову подарить эти цацки Ирме, ничего бы не произошло! Нужно было просто открыть денежный счет в банке на ее имя, вот и все! А тут… Моментально налетели, как стервятники!

– Простите, кого вы имеете в виду? – взволнованно спросила я.

– Кого угодно, – хрипло проговорил Линдгардт, глубоко дыша. – Такие вещи всегда кружат голову, не дают людям жить спокойно… Драгоценности, сокровища – извечный мотив для преступлений. Мне нужно было тысячу раз подумать, прежде чем подвергать девчонку такому риску, вешать на нее этот груз!

– Вы считаете, что у Ирмы похитили эти драгоценности?

– Плевать мне на драгоценности! – с горечью произнес Линдгардт. – Хотел сделать добро на старости лет… Совесть меня замучила… Я же почти не помогал им – Ирме и Мише.

– Простите, а с вашим сыном Михаилом вы не общались в последнее время?

– Нет, я… – Линдгардту было тяжело говорить, и я была очень благодарна ему за то, что он все же согласился побеседовать со мной. – Я и здесь оплошал. Я обещал ему деньги и ничего не дал. Но я… не смог… Заболел, попал сюда. Кэт… Она ничего мне не говорит. А я хотел попросить у него прощения.

– Герр Линдгардт, ваш сын здесь, он ждет в коридоре, – сообщила я. – Он хочет с вами поговорить. Только я просила бы вас ответить буквально еще на два-три моих вопроса, и я перестану вас беспокоить.

– Спрашивайте, – кивнул Линдгардт, откидываясь на подушке.

– О личной жизни вашей дочери вам что-нибудь известно?

– Какая личная жизнь? Она же замужем…

– Она не собиралась приехать сюда к вам?

– Говорила, что очень хочет приехать… летом.

– С мужем?

– Не знаю… Это мы не обсуждали. Она все равно хотела остановиться у Адель.

– У нее не было знакомого по имени Альберт?

– Может быть, и был, не знаю.

– Она не заговаривала о том, чтобы перебраться в Германию насовсем?

– Нет… Она очень держалась за свою работу и свой город.

– Когда вы последний раз общались с ней по телефону?

Линдгардт поднял глаза к потолку:

– Полтора месяца тому назад. Она поблагодарила меня за посылку. Потом я попал в больницу. Может быть, она и звонила еще, не знаю.

– Спасибо, я не стану вас больше тревожить, – я поднялась со стула. – Сейчас я позову вашего сына. Выздоравливайте, герр Линдгардт!

Михаил расхаживал взад-вперед по коридору. Я вкратце пересказала ему мою беседу с его отцом, добавив:

– Если ты сейчас вздумаешь предъявлять отцу какие-то материальные претензии, я лично добьюсь, чтобы охрана выкинула тебя отсюда и больше не пускала!

– Ладно, не надо, а? – Михаил поморщился. – Сам не дурак!

В палате он пробыл минут тридцать. Все это время я терпеливо ждала у двери. Наконец Михаил появился. Вид у парня был какой-то сумрачный, он стал тихим и грустным. Опустился в кожаное кресло и сидел так несколько минут, подперев голову рукой. Наконец я тронула его за рукав:

– Нужно ехать. Скоро твой самолет.

Михаил рассеянно кивнул.

– Ты можешь навестить отца позже, – мягко сказала я. – Будем надеяться, что его выпишут, и все будет хорошо.

Михаил вдруг поднялся и решительно направился по коридору к кабинету врача. Отсутствовал он еще минут двадцать, после чего подошел ко мне и заявил:

– Я остаюсь!

– Что такое? Что случилось? – обеспокоилась я.

Михаил тяжело вздохнул:

– Отцу нужна операция!

– И в чем же дело? Нет денег?

– Да есть деньги! Просто, оказывается, эта стерва, его супруга, не хочет платить! А отец не в состоянии самостоятельно передвигаться по городу. А делать операцию нужно срочно, он может умереть! Ей-то наплевать, ей это даже на руку – остаться вдовой и прибрать к рукам все его имущество!

– Подожди, подожди… – остановила его я. – Не нужно пороть горячку. Как это – ты останешься здесь? У тебя нет денег, тебе даже жить негде!

– Но ведь нужно что-то делать! – повысил голос Линдгардт-младший. – Я не могу спокойно уехать, зная, что он может умереть! Я тоже вел себя, как свинья! Мы наконец-то впервые поговорили по-человечески – за все эти годы…

Я ненадолго задумалась и наконец решительно произнесла:

– Вот что! Если у него есть деньги – проблема вполне решаема. Здесь, в Карлсруэ, живет Адель Граубе, подруга Ирмы. Она хорошо относится к вашему отцу, и вообще, кажется, человек порядочный. Нужно всего лишь связаться с ней и обговорить ситуацию. Думаю, она не останется в стороне. Следует пригласить нотариуса или адвоката – я точно не знаю здешних порядков. Словом, задействовать какое-то доверенное лицо со стороны твоего отца. Если деньги хранятся в банке, то, думаю, не будет проблем с их получением. Если они лежат в доме, все равно, все можно устроить. А в одиночку ты ничего не добьешься.

Михаил немного поразмышлял и сказал:

– Хорошо, звоните этой Адели.

Адель Граубе приехала в больницу очень быстро. Выслушав меня, она сразу же все поняла и заверила нас, что сделает все, от нее зависящее. После этого мы с Михаилом, немного успокоившись и распрощавшись с Аделью, отправились в аэропорт. Рейс у нас был один и тот же. Адель обещала держать нас в курсе.

– Когда вернемся, поедешь со мной вместе в РУВД, – обратилась я к Михаилу. – Попробуем составить фоторобот той женщины.

Линдгардт не стал возражать, он просто кивнул. В самолете оказалось достаточно свободных мест, так что мы сели рядом.

Всю дорогу я пыталась размышлять. Я прекрасно понимала, что главные, определяющие сведения я получила именно в Германии. И главная причина исчезновения Ирмы Линдгардт наверняка кроется в этой шкатулке, полученной ею от отца. Поэтому она и была такой счастливой в последнее время. Причина ясна, а вот ситуация – нет! Кто из тарасовского окружения Ирмы знал о шкатулке?

Я перебрала в голове всех, с кем мне довелось пообщаться. Особенно выделила Виктора Шмелева – история с женщиной, вышедшей из его квартиры в отсутствие Ирмы, заставила меня по-другому взглянуть и на этого человека, и на всю ситуацию.

Кроме того, я думала и о письме, подписанном именем Альберт. Два варианта – два варианта, никак не оформлявшиеся до конца, – вертелись в моих мыслях, почти готовые сложиться в единую картину. Оставалось чуть-чуть, лишь несколько мастерских мазков – и все «склеится».

Мягкий шум мотора самолета мерно гудел в моих ушах. Тело мое словно бы растворилось в вихрях турбулентности, и в этом состоянии я вдруг явственно услышала голос Мельникова, словно бы издалека: «Никто, абсолютно никто не знает никакого Альберта!..»

Я очнулась, потянулась к сумке, в которой лежал мешочек с гадальными костями – с ними я не расстаюсь никогда. Михаил с легким удивлением наблюдал за моими манипуляциями, но я не обратила на это внимания. Я была в каком-то шаге от разгадки и ощутила это как-то вдруг, предельно явственно.

Кости мягко упали мне на колени.

«21+33+8» – «Если при разговоре с Вами, оправдываясь, она скажет, что это всего лишь вымысел, – не верьте! Это самый настоящий замысел».

Вспышкой молнии сверкнула в моей голове догадка. Я снова полезла в сумочку и достала из нее фотографию.

– Миша, взгляни-ка! Только повнимательнее…

Михаил склонился над снимком, посмотрел на снимок, поднял голову и уверенно кивнул.

– Танюша, как здорово, что ты вернулась! – обрадовался подполковник Мельников, когда я переступила порог его кабинета.

– Отчего это ты так мне обрадовался?

– Да радоваться-то мне особенно нечему, понимаешь ли… Дело все-таки пришлось открыть, – со вздохом пояснил Мельников.

– Какое дело? – не поняла я.

– Ну, по этой, как ее… Линдгардт. Фамилия-то еще – язык сломаешь! – проворчал он. – Раз три дня уже прошли, а человека все нет, мы не имеем права отказывать в принятии заявления об исчезновении человека.

– И что, мать его подала?

– Да, сегодня с утра, – подтвердил подполковник.

То ли Екатерина Михайловна уже не надеялась на мою помощь, то ли она просто пыталась действовать с разных концов. Но это было неважно. Я уже знала, что именно произошло с ее дочерью, за исключением каких-то мелких деталей.

– Я вот как раз хотел с тобой поговорить, – все любезничал Мельников. – У тебя же есть какие-то наработки, мысли? Может, поделишься ими со мной? Просто, чтобы нам не делать двойную работу…

– Расслабься, – опускаясь на стул, проговорила я. – И слушай меня внимательно…

Мельников и впрямь слушал, не перебивая, только иногда цокал языком и покачивал головой. Когда я закончила свой рассказ, он задал вопрос, который я меньше всего ожидала услышать:

– Так… И что ты предлагаешь?

– Я предлагаю?! – изумилась я. – Я в первую очередь предлагаю наконец-то подумать – именно тебе! – обо всем этом! Я и так сделала за вас всю работу! Я просто могла бы пойти к своей клиентке и рассказать ей, как дело было, заявив, что сбор доказательств для суда – не моя забота, пусть идет в милицию! И вообще, я могла ничего тебе не говорить! Заметь, не успел ты получить в производство это дело – и я уже выдаю тебе законченную версию, и ты можешь его закрыть! Осталась лишь техническая работа! Нужно лишь провести экспертизу машины, текста письма, сделать обыск в обеих квартирах, опросить соседей, в конце концов! Причем материал для анализа из машины взять незаметно для ее владельца. Это, конечно, непросто, но ведь на то она и милицейская служба, а?! Надеюсь, для этого у тебя люди найдутся? – с ехидцей спросила я. – В конце концов, Андрей, можешь ты пошевелиться хоть немного, когда за тебя и так уже практически все сделали!

Мельников давно не слышал такого потока праведного гнева из моих уст. Сказывалось еще и то, что я здорово устала после поездки в Германию. В кабинете Мельникова я оказалась уже вечером, в самом конце рабочего дня. Надо признать, что Мельников «проникся» и заговорил со мной успокаивающим тоном и даже ласково:

– Таня, Таня, разумеется, я все организую в лучшем виде! И тебе – огромная от меня благодарность! Просто я с тобой советуюсь, как с хорошим другом и грамотным человеком. Ты же наверняка хочешь сохранить наш тандем? Я же просто поинтересовался твоим мнением! А если ты устала – конечно, поезжай домой, отдохни, поговорим завтра. А людей я найду, я их всех на уши поставлю, бездельников, даже не беспокойся!

Мельников юлил и заискивал передо мной, а у меня даже не было сил почувствовать злорадство по этому поводу, припомнив подполковнику, как он порою воротил нос, когда я просила его мне помочь.

– Я же и раньше не отказывался тебе помогать, помнишь? – Мельников вспоминал только те моменты, которые выставляли его с наилучшей стороны. – Я находил адреса, списки пассажиров, допрашивал этого немецкого еврея…

– Загибай пальчики, загибай!.. – устало произнесла я, но уже без обиды.

Мне хотелось поскорее покончить с этим делом. Мельников посерьезнел, пожевал губами и поднял телефонную трубку.

Естественно, я присутствовала при допросе. Более того, именно я и начала беседу, когда Виктора Шмелева препроводили в кабинет Мельникова.

– Виктор, я предлагаю вам рассказать нам все, чтобы не тратить зря время.

Шмелев смерил меня презрительным взглядом и отвернулся.

– Ладно, – вздохнула я. – Придется мне напрячь свои голосовые связки. Я, конечно, в чем-то могу и ошибиться, но суть будет верной. А если что-то было не так, вы всегда можете меня поправить. Идет?

Шмелев криво усмехнулся.

– Итак, какое-то время тому назад у вас начался роман с Викторией Сухановой. Уж не знаю, родилось ли ваше чувство из ненависти – и такое бывает, – или ее никогда и не было, этой ненависти, а вы оба притворялись с самого начала. И взаимное чувство ваше оказалось настолько горячим, что вы решили быть вместе. Но вот беда – у вас была жена, и, как назло, Ирма – близкая подруга вашей любовницы! Никому не хотелось скандала. Может быть, ваша связь с Викторией так и тянулась бы годами, возможно, вы все-таки решились бы на развод – этого не знает никто. Если бы не одно обстоятельство…

Я посмотрела на Виктора долгим взглядом. Он старался держаться высокомерно, но все же глаза его забегали, и он их отвел в сторону.

– Ваша жена Ирма неожиданно получила в подарок от отца фамильные драгоценности своих предков. Об этом мало кто знал – Ирма была девушкой скрытной. Она даже матери не сообщила, опасаясь, что та, как типичный манипулятор, объявит ее предательницей. Но с вами-то она поделилась как с любящим мужем. Возможно, и с Викторией. А может быть, это уже вы рассказали Сухановой о шкатулке. Но только с того момента вы потеряли покой. Сокровища лишили вас сна и… человеческих чувств. Вы прекрасно понимали, что в случае развода вам не достанется ни бусинки из этих драгоценностей, ведь по закону подарок является собственностью вашей супруги и не подлежит дележу. Не знаю, кто первым разработал этот злодейский план, полагаю, что многое в него внесла Виктория – недаром она гордится своей «креативностью» и выдает «гениальные» идеи!

Шмелев отвернулся к стене. Мельников меня не перебивал. Я продолжила:

– Готовиться вы начали давно. Собственно, играть во взаимную неприязнь для вас с Викторией стало уже делом привычным – сначала для того, чтобы никто не заподозрил в вас любовников, а затем – и сообщников. Вы решили убить Ирму и представить все дело так, что она якобы куда-то исчезла. Вам было известно, что об этих драгоценностях в России не знает никто, включая Михаила, брата Ирмы, – она ничего не сказала ему. Но вы не подумали, что Михаилу мог открыть правду их общий отец. Неизвестно, что бы вы сотворили с Михаилом, если бы ваша теща не обратилась ко мне. А план ваш был таким: Виктория приглашает Ирму в кафе, где честно ее ждет, прекрасно зная, что она туда не придет – уже никогда…

У Шмелева задергалась щека.

– Таким образом, госпожа Суханова обеспечивает себе стопроцентное алиби. А у вас – при отсутствии алиби – полностью отсутствует мотив: никто ведь не знает ни о вашей связи с Сухановой, ни о шкатулке, даже ее мать. Заподозрить же, что у вас существует некий замысел, никому не приходит в голову: всем известно, что вы с Викторией терпеть друг друга не можете!.. Идем дальше. Через семь минут после того, как ваша жена покидает свое рабочее место, вы звоните ей – с чужого телефона. Тут, надо заметить, вам повезло: вы случайно нашли телефон Леонида Корецкого и решили воспользоваться его сим-картой. Если бы этого не произошло, вы позвонили бы из автомата. Вы просите Ирму срочно отправиться в какое-то место, никому ничего не сообщив. Может быть, вы врете, что у вас для нее сюрприз или какой-то срочный важный разговор, или же придумываете, что вам грозит опасность – вариантов тут множество, и, какой именно вы избрали для одурачивания вашей супруги, уже неважно. Может быть, вы за ней следили и перехватили Ирму по дороге. Важно другое: Ирма вам поверила, и вы встретились с женой.

Она села в вашу машину, где вы ее и убили, после чего увезли труп в надежное место. Вероятнее всего, куда-то за город. А что? Отличный вариант! Спрятали тело в сугроб – и все дела! Труп обнаружат очень нескоро, а когда тело найдут, его и опознать-то будет невозможно! Потом вы спокойно возвращаетесь домой – думаю, за час вполне можно было управиться. И спокойно делаете вид, что ждете жену: она вот-вот вернется из кафе… Когда вам звонит ваша теща, вы искренне недоумеваете – что же случилось с Ирмой? И даже не спите всю ночь и не идете утром на работу. Все-таки, наверное, убить человека – это стресс, правда?

Я с сочувствием посмотрела на Шмелева.

– Во всяком случае, выглядели вы очень натурально, были совсем разбиты. А уж ваша подружка, Виктория, может заткнуть за пояс любую профессиональную артистку! Звонки насчет Марины Казначеевой, письмо от несуществующего Альберта – думаю, это все ее «перлы». Ну, с Альбертом понятно: вы хотели, чтобы я думала, будто он – любовник Ирмы, с которым она и сбежала. А я-то еще недоумевала, что слишком уж легко и быстро нашла это послание – на самом видном месте, в ящике стола! А вы, при вашей-то легендарной ревности, даже не перерыли ящик! Но Казначееву-то вы зачем приплели?

Виктор мне не ответил, и я предположила следующее:

– Наверное, это вы подстроили, потому что знали: мне несложно будет развенчать миф о Марине. И вы будете выглядеть в моих глазах человеком кристально честным, верным мужем, на которого наговаривают некие таинственные недоброжелатели. Не зря же вы «беседовали по душам» с Мариной – вы знали, что в случае чего она вас защитит, опишет с хорошей стороны, как любящего супруга.

Поначалу вы не очень беспокоились из-за того, что Екатерина Михайловна наняла частного детектива, вы надеялись с помощью всех этих хитросплетений сбить меня с толку и завести следствие в тупик. Надо признать, вам это почти удалось. Всерьез вы обеспокоились только тогда, когда я засобиралась в Германию. Наверное, узнали об этом от Екатерины Михайловны. И тут вы засуетились. Версию с Казначеевой вы подбросили мне тут же, чтобы я переключилась на нее. Но я быстро разобралась с ней. На всякий случай вы решили нанести мне травму – это ведь вы напали на меня в подъезде?

Шмелев вновь проигнорировал мой вопрос, и я уверенно продолжала:

– Да, это были вы! Но и тут у вас промашка вышла: я ведь человек тренированный и опытный, со мной не так-то просто сладить. Удача стремительно ускользала от вас. Вам оставалось надеяться лишь на то, что у меня не хватит мозгов связать все концы вместе. К несчастью для вас, мозгов у меня хватило. Иначе в скором времени Виктория отправилась бы якобы «покорять Москву» – поступать во ВГИК, а вы просто уехали бы из этого города, никому не сказав, куда. Затем вы смогли бы прекрасно воссоединиться со своей любовницей и безбедно жить на деньги от продажи драгоценностей Ирмы. А ее саму все так и считали бы пропавшей без вести. И даже если бы ее труп когда-нибудь нашли и опознали, доказать что-либо по прошествии столь длительного времени было бы уже невозможно. Но сейчас это вполне реально.

Впервые за все время моего монолога Шмелев быстро и заинтересованно посмотрел на меня…

А с доказательствами и впрямь все сложилось удачно. Во-первых, экспертиза установила, что тело Ирмы какое-то время лежало в багажнике машины Виктора – там обнаружили несколько ее волосков. Во-вторых, тщательный опрос соседей все-таки дал результаты: нашлись свидетели, видевшие, как Шмелев возвращался домой второго декабря – не в пять или шесть часов вечера, а уже после семи, и как поставил машину в гараж. От главной же улики – шкатулки с драгоценностями – Шмелев на всякий случай решил откреститься. Он не хранил ее в квартире. Но это помогло следствию кое в чем другом, поначалу казавшимся сложным. Дело было в том, что Виктория Суханова, в отличие от своего любовника, неожиданно оказалась куда более крепким орешком. Если Виктор «раскололся» уже после того, как были готовы результаты экспертизы по его машине и уточнились показания свидетелей-соседей, то Суханова стояла насмерть: ничего не знаю, не ведаю; я – не я и лошадь – не моя!

Но обыск, проведенный у Виктории в гараже, доказал обратное: именно там и обнаружили шкатулку с драгоценностями, подаренную Ирме Линдгардт ее отцом полтора месяца тому назад и ставшую непосредственной причиной ее гибели… Еще одной уликой послужило письмо от несуществующего Альберта: оно было распечатано на принтере фирмы «Кредо», где работала Суханова…

– Ей всегда все доставалось легче, чем мне! – размазывая сопли, кричала Суханова, вынужденная в итоге подписать признательные показания. – У нее и муж заботливый, и работа, и подарки – все на нее с неба упало! А я вынуждена все время добиваться всего сама! Почему такая несправедливость?! Я красивее ее в тысячу раз, и умнее тоже! Я устала обо всем думать сама, устала быть сильной! А Виктор – как раз такой, как мне нужно! Он надежный, заботливый, любящий… Вместе мы могли бы горы свернуть.

– …С Ирмой совершенно невозможно было жить! – твердил Шмелев. – Она сухая, холодная, не женщина, а робот! Даже не шутит никогда, не смеется, говорит все время менторским тоном! Вечно уставшая. А Вика – веселая, живая, ласковая. Я с ней столько положительных эмоций получил за эти полтора года, сколько с Ирмой за всю свою семейную жизнь ни разу не испытал! Кому это понравится, когда твоя женщина, жена, к тебе равнодушна?!

– А кто вам мешал развестись с Ирмой? – резонно заметил Мельников, спокойно выслушав сумбурные излияния обоих преступников. – Разобрались бы в ваших отношениях, разошлись и зажили бы себе спокойно. Тем более что эта квартира – ваша, машина – тоже, делить вам особо было нечего. Но – нет! Вам захотелось еще и заполучить то, что вам не принадлежит!

– Я могу понять любовь, – согласилась я. – Но когда она переходит в корысть, приводящую к убийству… Такое уже никакими горячими чувствами не оправдаешь.

Труп Ирмы Линдгардт был зарыт в сугробе, в лесополосе, за чертой города. Она была задушена. Сумки с документами при ней не было, что и неудивительно: Шмелев все уничтожил. Слава богу, что сообщать обо всем этом Екатерине Михайловне лично мне не пришлось: Мельников любезно возложил эту миссию на себя. А я лишь гораздо позже, когда она оправилась немного, пересказала женщине подробности этого дела.

Суд должен был окончательно решить судьбу обоих преступников, я наконец-то могла отдохнуть с чистой совестью, а Мельников удачно выкрутился с этим делом перед начальством в канун Нового года и даже умудрился получить повышенную премию за раскрытие убийства Ирмы Линдгардт.

Генриху Линдгардту, как сообщил мне Михаил, стараниями Адель Граубе и самого Миши сделали операцию на сердце, и теперь он пошел на поправку. Михаил поведал мне, что отец собирается подать на развод с Кэт и приглашает к себе сына на постоянное место жительства, чему он несказанно рад. Парень, кажется, переоценил заново свои отношения с отцом, так что можно было надеяться – переезд к нему сына скрасит осень жизни Генриха Линдгардта.

А у нас за окном уже стоял двадцатиградусный мороз, стекла покрылись толстым снежным налетом с удивительными узорами, на улицах зажигались яркие гирлянды, и это значило лишь одно: в свои владения полноправной хозяйкой вступила зима…