Глава 12

— Тимофеев?!. — еще раз повторила я, не веря своим глазам.

— Все на выход — быстррро! — приказал он, взмахнув рукой.

— И мы?.. — спросил Казаков, выходя из бункера и невинными глазами глядя на неожиданного спасителя.

«Ненормальные люди, — мелькнуло в голове, — их спасли от смерти, а они не чувствуют благодарности или даже элементарного облегчения».

— Быстрее! — повторил Тимофеев. — И попрошу без фокусов. Если что, стреляю без предупреждения.

— Ты убил Анкутдинова и Лейсмана? — поравнявшись с Тимофеевым, неожиданно для самой себя спросила я.

— В машину! — вместо ответа приказал он. — Петров, отведи их в мой «Лексус». Быстрее, Анатолий Антоныч! — произнес он, хмуро глядя на медленно взбиравшегося вверх по лестнице из подвала сотрудника лаборатории.

— Сколько там осталось, Тимофеев? — спросил тот.

— Минуты две. Быстрее, быстрее!

Я ждала Тимофеева на выходе. Мимо меня здоровенный охранник пронес тело Кирсанова с разбитым лицом и глубокой раной на голове. Другой детина в камуфляже выволок на руках носилки и в одиночку загрузил в багажник черного «Лексуса». Я не успела рассмотреть, кто лежал на этих носилках, да едва ли смогла бы, потому что человек этот с ног до головы был укрыт белой простыней.

— Выведите из гаража анкутдиновский «мерс», мы все не поместимся в моем «Лексусе», — велел Тимофеев, властно глядя на охранников.

Те в ужасе попятились.

— Минута, Александр Иваныч, — пробормотал Калина, — осталась минута…

— Ладно, отгоните мою тачку к воротам, чтобы не зацепило осколками, — махнул рукой Тимофеев и начал открывать ворота автомастерской. Ведь, как ни смешно, на первом этаже действительно была автомастерская.

— Сорок секунд… тридцать… двадцать… пятнадцать… десять… — считал Калина, в испуге глядя на часы.

Белый шестисотый «Мерседес» легко сорвался с места и выехал из лаборатории.

— Пять, четыре, три, два, один… Ну… — протянул амбал.

Взрыва не последовало. Тимофеев хлопнул дверцей «мерса», выйдя наружу, и недобро нахмурился. Но в тот же миг стены здания дрогнули, ослепительный блеск прорезал тяжелый стылый воздух, и страшный грохот рушащихся стен потряс до основания окрестности. Огромное облако дыма и пыли взметнулось в небо, расползлось в стороны, накрыв и нас, и, когда оно рассеялось и осело, на месте недавней лаборатории была только груда дымящихся развалин.

— Отвезите их в больницу, — сказал Тимофеев амбалам, ткнув пальцем на «Лексус», куда те поспешно запихали перед этим безжизненные тела Кирсанова и человека, накрытого простыней. И по всему выходило, что этим человеком был Светлов.

— В какую? — спросил Вертел.

— В нашу, при заводе, идиот. Все-таки лучшая в городе! — с досадой буркнул Тимофеев.

— Понятно, господин президент! — хитро осклабившись, ляпнул Калина.

Тимофеев постучал ему пальцем по лбу, но ничего не сказал и подошел к нам.

— Ну, вот и все, Таня, — чуть улыбнувшись, сказал он. — Лейсман хотел сменить руководство «Атланта». Что ж — для меня воля покойного — закон. Садитесь в машину Анкутдинова, поедем.

— Куда? — спросила я.

— А ты собралась здесь жить, что ли? — переспросил Тимофеев. — Садись.

Мы выехали с территории завода в гробовом молчании. Мы — это Тимофеев, Кузнецов, Казаков, Анатолий Антонович и я.

— Только не подумай, Иванова, что я занимаюсь благотворительным спасением заблудших душ, — вдруг сказал Тимофеев. — Я оказал всем вам услугу, за которую потребую ответных дружественных действий.

— Тимофеев, ведь ты негодяй, — сказала я, — ведь ты знал, что сегодня все будет именно так!

— Но что все-таки произошло? — стуча пальцами по колену, спросил Анатолий Антонович.

— Лейсман убил Анкутдинова, — ответил Тимофеев, — он давно имел зуб на шефа, но не подворачивался удобный случай. А тут вдруг все само плывет в руки.

— Где же тогда Лейсман?

— Продолжает выяснять разногласия с Анкутдиновым, — цинично усмехнулся Тимофеев, — но уже на том свете.

— Ты убил Лейсмана, Саша? — упавшим голосом произнес Анатолий Антоныч.

— Он сам выбрал смерть, — проговорил Тимофеев почти торжественно и обернулся к Кузнецову и Казакову: — Я полагаю, у вас есть немало неотложных дел, молодые люди, не так ли?

— Понимаю, — отозвался Кузнецов, — разговор не для наших ушей. Александр Иваныч, добросьте нас до универа, если вас не затруднит, и мы с готовностью исчезнем.

— В универ? — воскликнул Казаков, глядя на Кузнецова, как на отпетого и катастрофического олигофрена. — На хрена?

— Ты хочешь вылететь, что ли, кретин? — отпарировал тот.

— А что у нас сегодня?

— Зачет, — Кузнецов извлек из кармана записную книжку. — Вот, записано.

— А по какому?

— А по… — Кузнецов дал ответ, едва ли способный внести ясность касательно предмета сдачи, но свидетельствующий о полном равнодушии бравого студента относительно этого предмета.

— Ладно, не надо материться, — заметил Тимофеев, — выходите, вот ваш университет. Но только… — он повернулся к двум друзьям и покачал пальцем у них перед носом. — Ни слова, ясно? Сболтнете лишнего, не сносить вам головы, братцы.

— Ясно, — ответили оба с враз посерьезневшими, строгими лицами, — мы понимаем, Александр Иваныч.

— Ну ты глянь на этих двух, — сказал бритый молодой человек по фамилии Сергеев, тот самый, что рассказывал Светлову о перцептине, — вылезают из шестисотого «мерса»!

— Я знаю этот «мерс», — ответил ему аналогично стриженный приятель, — на нем анкутдиновские номера.

Сергеев захлопал глазами, провожая взглядом нарочито разминувшуюся с ним парочку…

— Куда мы едем? — спросила я.

— За пленочкой. Той самой, которая была записана со столь любезно установленного тобою «жучка», — произнес Тимофеев.

— Почему ты думаешь, что я отдам ее тебе?

— Потому что тебе невыгодно не отдавать ее мне.

— Я так понимаю, ты мне угрожаешь? — насупившись, спросила я.

— Ты плохо понимаешь, — отрезал он, — хотя твой IQ все еще больше двухсот.

— Что ты мне хочешь предложить?

— Ты уверена, что я хочу?

— Иначе ты оставил бы нас в подвале, — докончила я.

— Вот это верно, — он припарковал машину недалеко от корпуса, где помещался ОБНОН. В пяти шагах от нас я увидела свой собственный автомобиль, оставленный здесь еще утром, когда я приехала на работу к Кирсанову.

— Прокурор уже знает о существовании этой пленки, — произнесла я, — и собровцы уже ждут сигнала.

— Я верну эту пленку через полчаса, — ответил он, — и ты пойдешь с нею к прокурору и объяснишь, что вмешательства органов не потребуется, благо преступники разобрались между собой, и так основательно, что даже гробовщик не нужен. Вот моя просьба, которую ты исполнишь за то, что я спас тебя и твоих друзей. Это послужит к тому же гарантией того, что вы проживете долгую и счастливую жизнь, а не закончите ее в канаве сегодня вечером.

Серые глаза его раскрылись и холодно блеснули.

— Иди, — произнес он неожиданно мягким и вкрадчивым голосом, — и принеси ее из машины.

Я медленно вылезла из «Мерседеса» и пошла к своей машине. Я понимала, что дело со «светлячками» закрыто, что убийцы понесли наказание и Владимир Андреевич Вишневский может считать отомщенной смерть своего сына. Замысел Тимофеева был также ясен: он хотел свалить всю вину за кровавые излишества проекта «Светлячки» на покойных Анкутдинова и Лейсмана, а смерть их представить как результат ссоры между ними. Легко мотивировать и взрыв в авторемонтной мастерской, по совместительству являющейся лабораторией, а уж причину объяснить и того проще: под зданием находились резервуары с бензином. Так можно обосновать все происшедшее.

Убийства Вишневского, Романовского, Дементьева и его подруги из компьютерной фирмы при «Атланте», таким образом, благополучно подшиваются к безразмерному списку прегрешений Лейсмана, Анкутдинова и иже с ними. Мертвые не кусаются, как любил говаривать добрейшей души человек, приснопамятный Билли Бонс.

С другой стороны, Тимофеев не запачкал рук в этом грязном деле с операцией «Светлячки исчезают с рассветом». Он не тронул Кузнецова и Казакова тогда, в первый наш визит в лабораторию, хотя Лейсман уже дал санкцию на их уничтожение. Он выполнил до конца свой долг перед Анкутдиновым, выследив и схватив его преследователей, то бишь нас, когда мы висели на хвосте у «Лексуса» и «Опеля». Правда, самого Анкутдинова в кортеже не было, но это не суть важно — главной целью все равно был он. Единственное преступление Тимофеева — это то, что он допустил смерть Анкутдинова. Но таковы правила той «русской рулетки», что именуется бизнесом в России. Каждый играет сам за себя, если не хочет проиграть.

Убийство Лейсмана было преступлением только с чисто юридической точки зрения. Морально этот поступок Тимофеева был совершенно оправдан, даже с точки зрения стороннего наблюдателя: убийца «светлячков», убийца Анкутдинова, низкий, подлый человек и бесчестный делец должен понести заслуженную кару.

Наконец, Тимофеев спас всех нас, хотя наживал этим много дополнительных проблем. Пленку он мог бы забрать и без меня, если знал, что она все еще в моей машине.

Перед глазами встало красивое улыбающееся лицо Вишневского, ради которого я и начала это дело со «светлячками». Мелькнули усталые черты Светлова с ввалившимися глазами под высоким лбом… И, наконец, огромная фигура Тимура Анкутдинова возникла во весь рост, и прощальная белозубая улыбка сверкнула на смуглом благородном лице. Все было кончено, они были мертвы и навсегда, навсегда уходили от меня…

Мертвы?.. А Светлов? Полумертвый Светлов с закрытыми от нестерпимого одиночества глазами?.. Ведь он все еще жив.

Я решительно открыла дверь машины и вынула из магнитофона кассету. Пусть все будет так, как хочет Тимофеев. Я проиграла ему, но этот проигрыш стоит многих побед.

Я быстро направилась к огромному белому «Мерседесу».

— Кузнецов, Казаков, вас вызывают в деканат, — сказала староста группы, низенькая полная девушка бесформенных очертаний по прозвищу «Болото буль-буль».

— Чего это вдруг? — спросил Казаков, недоуменно пожимая плечами.

— Может, из «мусарни» какая «ксива» подогналась? — задумчиво вопросил Кузнецов, почесывая затылок.

— Вряд ли. Наверно… это самое…

— Да нет. А вот…

— А вот это попробуйте, — закончил Казаков цитатой из «Бриллиантовой руки».

Оба рассмеялись и направились в кабинет декана.

— Добрый день, молодые люди, — приветствовал их глава факультета, однако по его глазам было видно, что день-то день, но вовсе не добрый, а они, Кузнецов и Казаков, конечно, молодые, но едва ли люди.

— На вас поступила целая пачка докладных от преподавателей, — произнес декан, буравя их взглядом не хуже бормашины, — на вас, Кузнецов, четыре, а на вас, Казаков, вообще шесть. Я не буду их цитировать, но то, что я успел прочитать из этих документов, свидетельствует о том, что вы совершенно неверно определились с местом учебы. И я в самом скором времени намерен это исправить.

— Но… — начал было Кузнецов, однако декан тут же прервал его:

— И не думайте оправдываться! Кстати, у вас сегодня практическая в лаборатории, почему вы не там?

Друзья повеселели, и Казаков бодро ответил серьезным и полным искреннего сожаления голосом:

— Мы не там, потому что мы тут, Иван Павлыч. Но мы немедленно исправимся, сию же минуту!

— В общем, считайте, что вы уже отчислены, — почти добродушно сказал декан. — Представление к отчислению будет подписано не сегодня-завтра.

Он с преувеличенной суровостью глянул на друзей и прикрикнул:

— Вы еще здесь? А ну марш выполнять практическую работу!

— Ерунда! — пробормотал на ходу Кузнецов, когда они как пробки вылетели из деканата. — Опять все халявно у нас прокатит, без гемора и косореза.

— А че ему косорезить? — отвечал Казаков. — Мы сейчас так выполним эту лабораторную, все преподы отпадут! У меня мозги переклинило от формул. Щас устроим им творческую химию для юных недоумков!

— Полегче, Казаков! — буркнул Кузнецов. — Помни, что взрыв хоть редко бывает, да часто случается!

— Особенно со всякого рода лабораториями, — многозначительно добавил Казаков.

И обдолбанные перцептином товарищи, на ходу заливаясь купленным в ближайшем ларьке пивом, поспешили в университетскую химическую лабораторию.

— Так, — проговорил Тимофеев, вертя в руках кассету с записью разговора с Блэкмором, — очень хорошо. Сейчас мы поедем в офис «Атланта», и скоро ты вернешь кассету. В лучшем виде, как говорится…

— Хотя и несколько усеченном, — добавила я.

— Но ты была нужна мне не только для этого, — продолжал Тимофеев, — у меня есть к тебе занятное предложение.

— Да? Очень интригующе.

— Я хочу предложить тебе новую работу.

— Замечательно, — несколько разочарованно сказала я. — И что именно?..

— Пост заместителя директора по безопасности. Мой собственный пост до сегодняшнего дня.

— Бесподобно, — выговорила я, — а сам ты, естественно, метишь прямо в президенты?

— Кто же еще возглавит фирму? — искренне удивился Тимофеев.

— То есть ты предполагаешь, что я буду курировать твоих вышибал, махать ручками и ножками, как мельница, чтобы обезопасить тебя от всяческих посягательств на твои драгоценные жизнь, здоровье и капиталец? Я умираю от восторга, Александр Иваныч.

— Я и не жду от тебя немедленного согласия, — ничуть не смутившись подобной отповедью, произнес Тимофеев. — Под перцептином человек может согласиться минимум на пост президента «Онэксим-банка» или председателя правления РАО «Газпром» — что поделаешь, амбиции гипертрофируются.

Он улыбнулся и, положа руку на мое колено, сказал:

— Значит, так. Завтра на совете директоров меня изберут президентом «Атланта-Росс», я в этом убежден, благо у меня и моих людей в фирме контрольный пакет акций. Послезавтра у меня много дел, а вот еще на следующий день позвони мне и сообщи о своем решении. Что касается «махания ручками-ножками», то не это было главным, когда я решил предложить тебе это место. У тебя неплохая голова — особенно без перцептина, потому что излишний интеллект хорош только в «Что? Где? Когда?». И еще ты обладаешь интуицией. Ты переиграла Лейсмана и Анкутдинова, хотя, честно тебе скажу, почти ничего для этого не сделала. Тебе просто повезло. — Он сжал пальцами мое колено и добавил с особой выразительностью: — А я люблю везучих людей.

— Хорошо, — произнесла я, — я позвоню тебе в назначенный день. Но что будет с кассетой?

— Знаешь что, — улыбнулся Тимофеев, — я все еще шеф секьюрити того объекта, на территории которого произошел взрыв. Жди меня в своей машине, я приеду через двадцать минут, и мы вместе предъявим кассету прокурору.

— А если… — начала было я, несколько озадаченная таким поворотом событий.

— Ты мне не доверяешь?

— Доверяю, но…

— Но?.. — переспросил он.

— Ну ладно… езжай, я буду ждать здесь.

«Даже если он уничтожит кассету, — подумалось мне, — я ничего не теряю».

Он приехал через двадцать минут, и мы с неожиданной легкостью попали на прием к прокурору — наверно, и тут не обошлось без влияния Тимофеева.

Прокурор долго слушал нас и наконец согласился со всеми гипотезами Тимофеева. Я облегченно вздохнула и подумала, что и прокурор не оставил без внимания то, что разговаривает с фактическим главой крупнейшей коммерческой фирмы города и области.

Я не понимала, почему я веду себя именно так. Ни горечи за обидную неудачу, ни сожаления по поводу очередных смертей, ни страха за сокрытие от закона подлинных обстоятельств происшедшего на территории нефтеперерабатывающего завода.

Только позже я осознала, в чем дело. Перцептин. Это он, это его удивительное действие так повлияло на мораль, утвердило примат интеллекта над чувством. В эти шесть часов я не была человеком — лишь животным с запредельным индексом IQ. Шесть часов, на которые распространялось действие перцептина…