Глава 8

Алла испытала восторг и ужас от нашего вида и состояния и засыпала вопросами, которые мы в основном проигнорировали.

— Ты добра молодца накорми, напои, в баньке попарь, а потом и спрашивай! — Этой фразой Константину удалось обуздать ее… если не любопытство, то возбужденную несдержанность — это уж точно. Она даже хохотнула, уловив намек на бабу-ягу, которой в сказке и адресовалось это предложение.

— С бабой-ягой — ладно, — продолжал острить Константин, — с ней сладим, но вот с бабой Ритой!

Машину Алла вела аккуратно, соблюдая все правила, и под плавное покачивание колыбели я вздремнула на Костином плече и в полусне слушала, как он обещает Анохиной рассказать в подробностях все, что мы имеем против бабы Риты и про остальных из ее окружения, и про все, что приключилось с нами, но все же после обеда и ванны.

Еще два потрясения пережила Алла — когда мы прямо в прихожей извлекли из карманов пистолеты и объяснили ей, что этот арсенал является насквозь трофейным, и при виде Костиной раны, обмотанной черт знает чем. А когда я взялась за ее обработку и перевязку по всем медицинским правилам, Алла, передернув плечами, сбежала на кухню и в рекордно короткое время приготовила из того, что было, удивительно хороший обед на троих.

Костя уснул в ванне, положив больную руку на ее край, а мы с Аллой, устроившись со всеми возможными удобствами, занялись обработкой переполнявшей меня информации. Я выдала ее всю без утайки, со всеми предпосылками и выводами, а Анохина, по роду своей деятельности дока в вопросах систематизации, руководила мной, как могла, манипулируя блокнотами и диктофоном. Схватилась даже было за видеокамеру, но тут уж я запротестовала, не выдержав такого прессинга, и она сдалась, взяв с меня слово о видеозаписи в будущем.

Впервые Алла, не избалованная сочувствием криминалистов, получала столь исчерпывающий материал, да еще по незавершенному делу. Это волновало ее впечатлением причастности к расследованию, которое она, на правах хорошей знакомой, осмелилась назвать аферой, замешанной на великолепных интригах.

С аферой я согласилась, с интригами — тоже, а вот насчет великолепных… Уж очень побаливали мои синяки и шишки. И Константин, хлебнувший этого великолепия, спал в теплой ванне с огнестрельной раной руки.

Расписку, подписку то есть, я с Анохиной брать не стала, удовлетворилась ее клятвенным заверением хранить все полученное в строжайшей тайне от всех на свете до моего особого распоряжения на этот счет. А когда оно последует, я ей растолковывать не стала, пообещала только, что скоро. В качестве платы за послушание пришлось пообещать ей свое участие в передаче по материалам этого дела, план которой она уже начинала обдумывать.

— Не было ни гроша и вдруг — алтын! — сообщила, одеваясь, и, окрыленная удачей, упорхнула, забыв попрощаться.

Едва она удалилась, как, шлепая босыми ногами, из ванной появился Константин в халате на голое тело.

— Обед, ванна, отдых, — проговорил хрипло, тараща слипающиеся глаза, — по полной программе!

— Мог бы и еще поспать, времени немного есть, — пожалела я, подставляя для поцелуя щеку.

— Может, следует перебраться в спальню? — предложил, обнимая и пытаясь поднять меня на руки, но отступил, сморщившись от боли.

Дорогой мой покалеченный сэнсэй! Я погладила его по обеим щекам сразу и отказалась со вздохом сожаления:

— Времени нет, Костенька! Вечером я тебя и уложу, и ублажу!

— И я тебя, Татьянка, если эта ночка спокойной выдастся!

— Гляди не забудь!

Видели бы сейчас ученички-рукопашнички своего учителя — сонного, со всклокоченными, мокрыми волосами, с трудом двигающего одной рукой, но готового и к любви, и к войне. А к тюрьме?..

Вот до чего доводит дружба с Ведьмой!

— Иди кофейку попей, пока я себя в порядок привожу, — предложила, — там чайник горячий!

— Я и тебе налью! — пообещал и побрел по коридорчику на кухню, слегка приволакивая ногу.

Горчакова пришлось искать, набирая разные телефонные номера, сообщаемые мне различными людьми — сотрудниками его ведомства, и прошло немало времени до момента, когда я услышала наконец в трубке его голос.

— Вы готовы? — осведомился он сразу же, едва поздоровался.

Интересно, к чему?

Я не стала гадать и отвечать на вопрос, а огорошила его просьбой о встрече на нейтральной почве, скажем, в моей машине, на улице. Он мялся с минуту, издавая невразумительные междометия, и решил согласиться, но время назначил — рекордное! Чтобы успеть, нам нужно было скакать, пришпоривая машину. Мы поскакали.

Хорошо, что Константин не из разговорчивых. Трясется сзади, не пытаясь обсудить этот мой ход. Хотя для него он не является неожиданным. Упоминала я как-то, что хорошо бы, набрав достаточно событий, делающих мою версию достоверной, взять да и сбагрить все следователю — с плеч, как говорится, долой. Он еще тогда отнесся к этой идее с недоверием, а теперь высказался напрямую: в тюрьму, Татьянка, загремим. Сказал, что за три неполных дня на нас с ним столько всего навешалось, вплоть до убийств.

Костя — человек из народа, и я — тоже. Интересно, отчего это в нашем народе такое недоверие к органам следствия?

Мы остановились в назначенном месте, у площади имени Фрунзе, с прекрасным обзором по сторонам. Плевать, что нас видят все, с милицией у нас рандеву, не с кем-нибудь, зато и нам всех видно.

Всех видно — это оказалось хорошо! Потому что Горчаков появляться не торопился до тех пор, пока на нашей обочине, сначала сзади, потом впереди, не вплотную, а так, метрах в тридцати там и здесь, не остановились две белые машины с голубыми полосами и устаревшей надписью «ГАИ» по бортам. Из одной и вылез наш долгожданный и, осмотревшись, направился к нам.

Мы тоже осмотрелись — места для маневра здесь было достаточно, при условии, что движущийся по дороге транспортный поток не будет чересчур плотным.

Я открыла ему дверцу, и он уселся рядом со мной, шурша форменным плащом и придерживая фуражку.

Чесался язык, но я не стала спрашивать его о причинах такого парада. В конце концов, следователям не возбраняется надевать форму. И не мое это дело.

— Так готовы вы? — повторился, обращаясь ко мне, а по Константину едва скользнув глазами.

— Я всегда ко многому готова, — ответила ему вполне дружелюбно, — но хотелось бы разговаривать, не разгадывая ребусов. К чему?

— К явке с повинной! — ответил он, торжествуя от того, что добился-таки от меня нужного вопроса.

Больше не добьется!

Я весело рассмеялась ему в лицо.

— А вы готовы оформить мою явку с повинной?

— Всегда готов! — выпалил он с серьезным видом.

Некоторое время я испытующе смотрела на него, и он не отвел глаз. Наконец я ему ответила:

— Готовность к этому — очень яркая для вас характеристика. Но я все же попробую с вами поговорить на нормальном языке. Возможно, вы его поймете.

По-моему, он немного смутился. Хоть и попытался скрыть, но было заметно. Совсем чуть-чуть. И вторичный признак — раздражение, тронувшее гримасой его лицо, говорил за то же. Значит, жив в нем человек, хоть и задавлен.

— Черт с ним, я готова предоставить вам убийц Жени Реутовой и тех, кто за ними стоит, на блюдечке с голубой каемочкой! И если ваше руководство даст на то свое соизволение, вам будет достаточно шевельнуть пальцами, чтобы всю компанию укатать за решетку.

Я резала напрямую.

— Будет суд или обойдетесь без него, определенные лавры вам обеспечены.

Еще в середине своей короткой речи я почуяла неладное. И молчание, наступившее после нее, говорило о том же.

Переборщила с блюдечком? Подчеркнув тем самым полную беспомощность следователя-профессионала. Ущемила кастовое самолюбие, усомнившись в соизволении его руководства дать ход правде? Или обидела, намекнув на способность правоохранительной системы решать такие проблемы внесудебным образом? Едва ли, ох едва ли! Не мальчишка, не настолько он щепетилен. А вот если предложенный мной исход дела идет поперек мнения и желаний его начальства? Если от начальства исходят его потуги попробовать меня крайней сделать?

Я взрезала напрямую:

— Ваше начальство устроит моя явка с повинной?

— Разумеется! — Он захлопал глазами — как, мол, можно в таком сомневаться!

— Даже если оно будет уверено в виновности других?

Дело представилось в новом свете, и на прямой ответ он не решился, а плести кружево я ему не позволила, перебила в самом начале:

— Не сомневайся, капитан, явки этой курвьей ты от меня не дождешься, пока я сама не расправлюсь с убийцами девчушки, потому что вы, менты, похоже, на это не способны по причинам, пусть даже от вас не зависящим!

Лучше бы я ему по щекам надавала, так скрутило его стыдом и злостью!

— Посмотри сюда, Татьяна Иванова, — тон в тон проговорил, вытаскивая из кармана руку с зажатым в ней микрофоном переносной рации, шнур от которого уходил в его рукав. — Я нажимаю тонарм, вот, нажал, теперь сотрудники в машинах слышат непрерывный тональный сигнал. Если ты сейчас отказываешься следовать за мной, или вы, — он слегка повернул голову в сторону придвинувшегося Константина, — попытаетесь причинить мне вред, я отпущу кнопку и через секунду группа захвата вытащит вас из машины.

Мы с Константином давно знаем друг друга, и, для того чтобы действовать слаженно и аккуратно, нам достаточно полувзгляда.

Быстрым движением я повернула ключ в замке зажигания, а Костя дернул за собачку замка двери, у которой сидел Горчаков. Машина развернулась почти на месте, и сила инерции очень помогла Косте выбросить следователя прочь, и он в своем форменном плаще покатился кубарем по проезжей части, на которой в этот момент, к счастью, не было машин. Гаишники, должно быть, еще заводили двигатели, когда мы под визг тормозов взяли ближний поворот и с хорошим форсажем двинули вдоль по улице, обходя попутный и пугая скоростью встречный транспорт. Дверца на вираже захлопнулась сама собой. А милицейскую фуражку, оказавшуюся вдруг там, где только что находились хромовые сапоги следователя, выбросить было некому.

От погони, если она была, мы оторвались сразу, и я увлеклась запутыванием следов — довольно нудным петлянием по третьесортным улицам, стараясь выдерживать направление, противоположное нашему первоначальному старту.

— Надо избавляться от машины! — потребовал Константин. — Она нас выдаст!

Логика в его словах была железной, я об этом думала тоже.

Сейчас мы имели одного только единомышленника с умом достаточно изощренным для правдоподобного вранья в случае прокола с правоохранительными органами.

— Звони Анохиной! — Я протянула Константину сотовик и продиктовала номер. — Попроси ее подготовить свою машину и приготовиться принять нашу. — И, посмотрев на него с грустью, добавила: — Нашу машину жалко!

— Танька! Ведьмочка ты ярая! Чтоб мне лопнуть, если я понимаю, куда нас теперь несет!

Константин смеется, я улыбаюсь, и в глаза нам светит солнце с ярко-голубого неба, и люди, мимо которых мы проезжаем, идут в пальто и куртках нараспашку, и асфальт под колесами чистый и уже почти сухой.

— Мне к бабе Рите надо, — говорю жалостно, — сеанс сегодняшний у меня пропадает, может, успею?

Константин переговорил с Анохиной и, умница, попросил извинения за нашу назойливость, а когда отнял трубку от уха, сообщил, что мы, доехав, имеем возможность попасть на лекцию об отличиях назойливости от взаимовыручки, и озадачил меня вопросом:

— А правильно ли мы поступаем, впутывая ее в наши дела?

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась я.

Константин немедленно пришел в состояние строгой задумчивости и ответил, тщательно подбирая слова:

— Мы с тобой нарушили с десяток, не меньше, законов и являемся сейчас крутыми преступниками, а она рвется нам помогать, и мы ее к этому поощряем. Я представляю, что на это ответил бы Горчаков.

— Горчаков предложил бы ей явку с повинной!

Мы посмеялись немного, а когда закончили, я ответила ему всерьез:

— Крутые преступники, Костя, совершают преступления в основном против мирного населения и хозяйственной системы государства, а мы их совершаем против крутых преступников. Такой уж у меня способ защищать это самое мирное население от этих самых крутых преступников. И более действенного способа для себя я не знаю. Так что с моральной точки зрения — все в порядке. А что касается Анохиной, конечно, с точки зрения Горчакова — кошмар! А с моей — низкий поклон ей, честь и хвала! Как и тебе тоже.

Хорошо, что мне пришло в голову на него стрелки перевести, подействовало необыкновенно. Несколько минут он пребывал в задумчивости, а потом, видно что-то решив для себя, повеселел и больше к этой теме не возвращался.

Да мы и приехали вскоре.

Алла ждала нас у фасада редакции.

— Берите! — без вопросов протянула нам ключи от своей машины. — Будете ездить с ветерком.