Глава 7
Сквозь серую туманную дымку медленно проступали какие-то незнакомые, плавающие очертания. Постепенно их контуры становились четче и ярче, но прыгать так и не перестали. Я начинала приходить в себя, чувствуя ужасное неудобство и жуткую головную боль.
Только когда мой мозг начал действовать в полную силу, я поняла, что лежу на заднем сиденье в машине, со сцепленными наручниками руками, связанными ногами и с какой-то грязной тряпкой во рту. Пахла она, прямо сказать, отвратительно, а уж о вкусе и говорить не приходилось.
Машина прибавила скорость и несколько раз сильно подскочила на неровностях дороги. Меня подбросило, и я едва не ударилась головой о дверцу. Затем последовал и крутой поворот и еще несколько долгих минут отвратительного пути по прямой.
Наконец цель поездки, кажется, была достигнута, и машина остановилась. Мой похититель повернулся ко мне и, толкнув в бок, спросил:
— Ну что, пришла в себя, раскрасавица? Живая?
Я застонала от боли, так как его тумак пришелся прямо в то место, куда недавно ударил один из нанятых им же сопляков.
— Ясно, жива.
Он вылез из машины, открыл дверцу со стороны моей головы и, небрежно схватив за плечи, стал меня вытаскивать. Мне показалось, что сейчас его силы закончатся и я полечу прямо головой на землю, все еще оставаясь наполовину в машине. Но Тимошин оказался довольно крепким и хоть не без труда, но выволок меня наружу, не уронив.
«Раз он такой сильный, то почему не напал на меня сам, а подсылал какую-то шпану? — подумала я, стараясь позабыть про те неудобства, что испытывала от стягивающих руки наручников и трещавшей от удара об асфальт голове. — Скорее всего не хотел светиться. Тогда зачем было похищать меня потом? Пленка. Наверняка все дело в ней».
Оказавшись на ногах, я несколько раз закрыла и открыла глаза, чтобы привыкнуть к темноте. Дождь закончился, но теплее не стало. Все тело нестерпимо ныло, но держащему меня в охапке человеку до этого явно не было никакого дела. Он взвалил меня себе на плечо и поволок куда — то в сторону. Единственным, что я могла хорошо видеть в таком положении, была аккуратно выложенная на земле серая плитка и рваный ремешок из кожзаменителя, опоясывавший широкий стан моего похитителя.
Я слегка приподняла голову, чтобы определить, куда он меня тащит, и тут же едва не потеряла сознание в очередной раз: мы преспокойно направлялись в здание… морга, расположенное на окраине города, вдали от жилого сектора. Пять лет назад морг перенесли сюда из центра, чтобы не портить настроение и вид из окон жителям Тарасова.
«Что он собирается со мной сделать? Неужели убить? — я испуганно сжалась, и по телу пробежала предательская волна мелких мурашек. — Нет, вряд ли, иначе зачем вез меня сюда. Мог бы прикончить и на месте, сразу: переехать машиной, и все. Значит, я ему зачем-то нужна».
Эта мысль немного обрадовала, и я слегка успокоилась. Мы как раз дошли до входной двери, и Тимошин постучал в нее кулаком.
Меня это ужасно удивило: притащить связанного живого человека в морг, явно не для мирной беседы с ним, да еще и будить персонал, приобретая свидетелей похищения… Странно.
Заскрипел засов, дверь приоткрылась, и донесся голос:
— Павлуха, ты, что ли?
Тимошин сначала что-то буркнул себе под нос, но потом более внятно добавил:
— Да я, Михан, здорово.
Мужчины пожали друг другу руки, и мой похититель продолжил:
— Мне тут дельце одно уладить надо. Не одолжишь свою каморку? Не задаром, не боись.
Открывший задумался и наконец спросил:
— А дельце не противозаконное? Я те хоть и друг, но в темных делах не подсобник. Сам знаешь, не так давно прибыл.
На минуту между мужчинами повисла пауза, а затем мой похититель кашлянул и пояснил:
— Я ненадолго, максимум на эту ночь. Думаю, успею со всем разобраться, а потом заберу ее. Никто и не узнает, ты же меня знаешь.
— Ладно, входи, — согласился работник морга — маленький толстый человечек с большими ушами и лысой головой.
Мы прошли в холодное помещение, внутри которого стоял тяжелый запах.
Мы долго двигались по узким длинным коридорам, стены которых были обложены бледно-серой плиткой, и наконец оказались в узкой каморке.
Тимошин небрежно прислонил меня к стене. Перед моими глазами все поплыло, ноги подкосились. Я чуть не рухнула на пол.
— Ну ты, неженка, — буркнул похититель, заметив мое состояние, — погоди умирать-то, сначала разобраться кое с чем надо.
Захлопнув дверь, он вышел, в замке щелкнул ключ, и по коридору протопали удаляющиеся тяжелые шаги. Я осталась одна.
Постепенно привыкнув к кромешной темноте, я потихоньку начала различать очертания окружающих предметов. Это были ведра, метлы, швабры, коробочки, бутылки, лопаты и еще какая-то мелочь.
«Вероятнее всего, подсобка», — определила я для себя и попыталась сесть.
Ноги меня совершенно не слушались. Сказывались и удар по голове, и то, что со вчерашнего вечера я ничего не ела.
Сев поудобнее, что в связанном положении сделать было весьма сложно, я попыталась немного привести свои мысли в порядок.
Привезли меня сюда не случайно. Причина скорее всего фотопленка. Наверняка похитители планируют выбить из меня всю информацию по данному делу. А лично мне не ясно одно: кто из членов этого чертова семейства Мироновых умудрился грохнуть фотографа? По всей видимости, не Тимошин, раз он работает на мадам. Тогда кто?
Временно оставив размышления, я решила поискать способ выбраться из новой заварушки. Проблема эта была для меня сейчас самой главной, и я перешла к действиям. Повертев руками, проверила, насколько крепко защелкнуты наручники и можно ли из них вылезти. Оказалось, что стянули их конкретно, и если я пока не чувствовала сильного нажима, то только потому, что этому препятствовали попавшие под них рукава куртки.
«Раз нельзя вылезти, значит, можно открыть», — решила я и поползла к видневшимся в стороне лопатам и иному инвентарю, надеясь найти проволочку. Передвижение давалось мне с трудом, так как ноги были связаны в лодыжках гораздо сильнее рук. Поэтому я перемещалась в основном за счет небольшого наклона тела то в одну, то в другую сторону по холодному каменному полу.
Спустя долгих пять минут я обнаружила, что весь инвентарь располагается… за стеклом, в специально сделанном для его хранения шкафу.
«Черт, ну для чего было делать такой шкаф в морге? — разозлилась я. — И почему всегда так бывает: как только начинаешь понимать, кто твой враг, он сразу же обнаруживается и путает тебе все карты?»
Я тяжело вздохнула. Уже не раз мне доводилось оказываться в подобных ситуациях, и каждый раз казалось, что именно эта — самая безнадежная и сложная.
Коридор ожил — до меня донеслись тяжелые шаги. Сейчас начнется…
И тут…
Я сжалась в комок и стала ждать. Заскрипел в замке ключ, в освещенном проеме показалась большая мужская фигура. Я уже знала, кому она принадлежит, несмотря на то что от яркого света на секунду ослепла. Мужчина вошел внутрь, щелкнул расположенным где-то у двери выключателем, и тесная коморка озарилась тусклым, слегка синеватым светом.
— Ну, киска, доброе утро, — встав напротив меня, произнес Тимошин. — Не соскучилась еще?
Не знаю уж, для чего он это спрашивал, учитывая, что с кляпом во рту дать ему ответ я все равно не могла. Спустя минуту он сам это сообразил, так как присел и, заглянув мне прямо в глаза, протянул:
— Ах да, наш ротик пока еще заткнут…
Вытягивать кляп Тимошин не слишком спешил, явно готовясь к тому, что на него обрушится водопад душераздирающего визга, вой и крик — чего же еще ожидать от бабы? Потом все же решился — с закрытым ртом я вряд ли была способна дать ему хоть какую-то информацию — и рывком вытянул кляп.
Но я не издала не единого звука, чем сильно удивила своего похитителя. Он пару минут пялился на меня, о чем-то усердно думал, то соединяя, то раздвигая брови, а потом выдал:
— Молодец. Уважаю таких. Теперь давай и дальше наши проблемы также спокойно и тихо решим, и всем будет хорошо.
Я кивнула, как бы давая согласие на то, чтобы он продолжал свою речь.
— Так вот, — громко кашлянув и отведя от моих, сверлящих его глаз взгляд в сторону, начал он. — Тут одна дамочка интересуется, куда ты дела пленку, мешающую ее сыну жить спокойно. Причем очень сильно интересуется, сечешь?
Так, значит, все-таки дама… Я обрадовалась тому, что Тимошин сразу указал мне на свою заказчицу и отсек всех лишних подозреваемых. Впрочем, так он мог и провоцировать меня на определенные действия, но в это я слабо верила. Павел вряд ли был настолько хитер и расчетлив, обычный полудеревенский увалень.
Еще пару часов назад я сомневалась, Оксана все это устроила или же ее сын, а может, и все семейство в целом нечисто. Но теперь была уверена, что заварушку учинила именно Миронова. Ей было надо, чтобы сын мог спокойно отбыть в столицу и поступить в коллегию адвокатов. С мужем ее отношения не слишком ладились, и все ее надежды были связаны именно с сыном. Процветающий адвокат, наследник отцовского состояния, он — ее спокойное будущее. Все встало на свои места. За исключением убийства фотографа.
Из размышлений меня вырвал более настойчивый голос Тимошина:
— Ну чего молчишь, язык, что ли, отнялся? Где пленка?
Я зло сверкнула глазами в его сторону и усмехнулась. Говорить о том, где находится пленка, я пока не собиралась, так как она была единственной вещью, способствующей сохранению моей жизни. Скажи я все прямо сейчас, и заказчица Оксана прикажет убрать меня: зачем ей свидетели, да еще такие, как я.
Нет, признаваться, где пленка, не стоило. Хорошо еще, что я вчера выложила ее из сумки в машинную пепельницу, куда всегда прятала различные очень важные мелочи. Даже если в машину кто-то залезал, проверять эту ее часть никто ни разу не догадывался.
Затянувшееся молчание начинало нервировать Тимошина. Он побагровел, глаза загорелись нехорошим огоньком.
Тимошин резко присел, двумя пальцами схватил меня за челюсть и крепко сжал ее, так что я была вынуждена открыть рот.
— Как я посмотрю, язычок у тебя еще цел. Что, не нашлось пока желающих его укоротить? Так я тебе быстро лишнее отрежу, если не ответишь. Говори, сука, где пленка?
— Понятия не имею, — бросила я. — И ты ее не нашел. Ни на даче, ни у бухгалтера, ни у меня.
Сказав это, я почувствовала, что чересчур разгорячилась, дав Тимошину понять, что прекрасно знаю о его делишках. Он и так был настроен весьма злобно, а я еще добавила маслица в огонь. И все же показывать ему свой страх я не собиралась, иначе будет еще хуже. Трусливых никто не любит.
— Чего ты там про поиски-то сказала? — схватив меня за волосы, прорычал он. — Откуда ты знаешь? Ну?
— Все оттуда же… — стараясь не закричать от боли, ответила я. — Работа у меня такая, быстро догадываюсь. Если бы не ты там был, то не ты б и сейчас тут находился.
Мой ответ немного успокоил разъяренного рецидивиста, так как скорее всего показался ему вполне логичным и не вызывающим сомнения. Он отпустил мои волосы и уже более сдержанно продолжил допрос:
— И что тебе еще известно, детективщица чертова?
На его лице отразилось невероятное отвращение ко всем представителям клана сыскарей, не дающим ему выполнять его тяжелую «работу». Я поняла, что лучше не вызывать пока его гнева, а потому просто сказала:
— Только то, что ты сам сказал: заказала меня сюда припереть дама, а если точнее, то некая Оксана.
— И что с того? Раз заказала и ты здесь, значит, я свое дело знаю. И тебе лучше не хорохориться, а сразу сказать мне, куда ты дела пленку.
— Еще раз повторяю: у меня ее нет, — ответила я.
— Врешь, сука, — пнув меня ногой, выкрикнул Тимошин. — Думаешь меня вокруг пальца обвести? Не выйдет. Я не лох какой-нибудь, наизнанку тебя выверну, а что надо выпытаю. Небось видела, в какой домик тебя привез, — усмехнулся он. — Не одумаешься, одним из его клиентов станешь.
— Как Чиликова? — не выдержав, спросила я и уставилась на него. — Или как тот бедный фотограф?
На минуту Тимошин застыл, а затем зло хмыкнул и произнес:
— А, так и про нее известно? Тогда уж тем более тебе, милочка, задираться не резон, раз знаешь, что я человека хлопну и глазом не моргну. — Про фотографа он, кажется, напрочь забыл, а может, и не расслышал. — Иль думаешь, пожалею? А вот нет у меня к тебе, ментовская морда, жалости, и все.
Тимошин снова резко схватил меня за волосы и, поставив на ноги, пнул в живот.
— Никакой нет, поняла, стерва?
Я застонала от боли, накатившей на меня. Даже если бы я сейчас и захотела что-то сказать, то вряд ли бы смогла, так как, кроме стона, мой рот не мог выдать более ничего.
— Что, больно? А мне, думаешь, не больно было, когда ваши меня пинали? Теперь терпи, с-сука. Где пленка, последний раз спрашиваю?
— Черта с два я тебе скажу, — совладав с собственным языком, выдала я. — Ты ж меня сразу на тот свет отправишь. Как того фотографа, — сделала я еще одну попытку выяснить темный для меня вопрос.
— Да мне плевать, когда тебя туда отправлять, — опять со всей дури пнув меня коленом в живот, продолжал орать Тимошин, — тебе все равно не жить! — Но тут до него дошли мои последние слова, и он добавил: — Что ты несешь, какого фотографа? Еще и фотографа грохнули? Думала, что я? Не-ет, с мелкой сошкой не вожусь, — он вновь ударил меня, приговаривая: — Но, думаю, ему тоже несладко было.
Не сумев перебороть такой порции «нежностей», я рухнула на пол, больно ударившись головой о чертово стекло, выполнявшее функцию дверец у шкафа. Оно оказалось небьющимся.
Прийти немного в себя Тимошин мне не дал, вновь подняв за волосы вверх и проорал прямо в лицо, брызгая слюнями:
— Пленку давай! Иначе мама родная по костям собрать не сможет. Или мало пообщались? Так я добавлю.
Удар, за ним еще один, еще. Я перестала чувствовать боль, а лишь слабо постанывала в грубых руках, одна из которых прижимала меня к шкафу, а другая наносила неимоверно сильные удары. Не знаю, сколько бы еще это мучение продолжалось, если бы Тимошин внезапно не успокоился и не отошел в сторону.
Я моментально рухнула на пол и, даже не почуяв удара о него, свернулась калачиком. Мой палач пару минут постоял рядом, затем открыл дверь и, уходя, бросил:
— Даю пять минут на то, чтобы подумать. Вернусь — не поумнеешь, считай, что жить осталось последние секунды.
После этих слов он вышел, громко хлопнув дверью. Я осталась одна, не чувствуя ничего, кроме всеохватывающей боли, не отпускающей ни на миг. Думать о чем-либо было практически невозможно, так как голова раскалывалась не меньше, чем все остальное, но думать все же было надо — в настоящий момент это было единственное, что могло спасти меня от повторного избиения или даже от смерти.
Я стала прикидывать, что сказать рецидивисту, чтобы хоть ненадолго остаться в одиночестве и попытаться выбраться отсюда. Сознаться, где пленка, я, конечно же, не могла — иначе сама себе вынесла бы смертный приговор. Не сказать тоже не могла, так как это не только не давало возможности избавиться от Тимошина, а, наоборот, означало, что он предпочтет мое общество и мои мучения продолжатся.
Ситуация казалась совершенно безвыходной, и я застонала не столько от боли, сколько от сознания того, что мое единственное оружие — мой ум на сей раз не мог меня спасти от лап гнусного рецидивиста.
Послышались шаги, и я, собравшись с последними силами, стала перебирать все возможные варианты. Решение пришло совершенно неожиданно, и я надеялась, что оно станет поворотным, передаст козыри в мои руки.
Когда Тимошин вошел в каморку и встал напротив меня, я уже знала, что следует делать дальше, и, как могла, готовилась к этому: нужно было как можно правильнее построить разговор с самого начала, иначе все может провалиться.
— Итак, — прервал молчание Тимошин, — до чего докумекала?
Я облизала высохшие губы и тихо произнесла:
— Я не могу говорить в таком положении.
В следующую минуту я уже сидела.
— Теперь валяй, говори, — не дав мне хоть чуть-чуть оклематься, напирал Тимошин.
— Пленка у моего друга, — не поднимая на него глаз, ответила я. — У лучшего друга.
Повисла пауза. Тимошин явно думал, что предпринять дальше и вообще следует ли мне верить. Наконец он остановился на чем-то и хрипло произнес:
— Никак опять решила превратить меня в осла? Думаешь, я поверю в эти сказки, а?
Он ухватил меня за грудки и сильно тряхнул, отчего мою несчастную голову пронизала резкая боль.
— Ты лапшу мне на уши не вешай! Говори, куда спрятала.
Еле сдерживая себя, чтобы не плюнуть ему в рожу, я, скрипя зубами, ответила:
— Ты же сам видел, дома ее нет, в сумочке тоже. Я что, по-твоему, в лесу ее закопала? У друга она, он с нее еще фотки сделать должен был.
— Это у того, которого убили, что ли, у фотографа твоего? — спросил он.
Я в очередной раз убедилась, что убийство Федора дело рук не Тимошина, и добавила:
— Нет, у другого.
Мой мучитель отдернул свою лапу, встал и начал расхаживать по каморке туда — сюда. Я застыла, боясь даже издать стон, чтобы не помешать тому, чего с таким трудом удалось добиться: мужик думал, каким образом забрать пленку у появившегося в нашей истории нового действующего лица. Я же надеялась только на то, что у него хватит ума догадаться оставить меня пока в живых, чтобы иметь возможность затем вернуться и выпытать правду, если я все же соврала.
— Ладно, — прекратив хождение, обратился он ко мне, — кто этот друг и где живет?
— Может, у жены, а может, у товарищей. Все зависит от того, насколько хорошо он сейчас ладит с супругой, — стараясь говорить как можно правдоподобнее, выдала я.
— Ты мне мозги не парь, — начал нервничать Тимошин, — говори, как его найти можно?
— По телефону, — тут же ответила я, радуясь, что пока все идет именно так, как задумала.
— Диктуй, — тут же ответил мой палач.
Я испугалась, что Тимошин сейчас исчезнет и начнет шантажировать того, чье имя я назову, тем, что грохнет меня, если ему не доставят пленку. Это совсем не входило в мои планы, и я, изобразив на лице испуг, искренне спросила:
— Что вы хотите с ним сделать?
— Да ничего, передаст мне пленку там, где укажу, и будет свободен.
— Он не отдаст, — сразу же среагировала я. — Тем более если вы скажете, что я у вас и мне что-то грозит.
— Это почему еще? — удивился Тимошин. — Так тебя ненавидит, что ли?
— Он работает в милиции, — тихо сказала я, чувствуя, что сейчас вынуждена буду испытать на себе всю силу гнева жестокого преступника.
И гнев не заставил себя долго ждать: Тимошин рывком поднял меня на ноги и со всего маху врезал мне в челюсть, а затем еще и пнул в живот.
— Стерва, сволочь! — орал он. — Не могла кому другому отдать? Менту пленку доверила, дура. Ну и что теперь прикажешь с тобой делать: убить и не мучиться?
— Я могу все уладить, если… если вы пообещаете меня отпустить, — из последних сил произнесла я.
Тимошин моментально успокоился и, склонившись надо мной, спросил:
— И как же?
Я попыталась открыть рот, но низ подбородка окаменел, губы пересохли, и вместо слов у меня вырвался тихий стон.
Тимошин выругался и тут же вышел. Вернулся он через пять минут и принес кружку воды. Часть ее он плеснул мне в лицо, а вторую — залил в рот. Я потихоньку начала приходить в себя. Отставив пустую кружку в сторону, Тимошин уставился на меня и спросил:
— А теперь говори, как ее получить. Может, и отпущу.
Я внимательно посмотрела на его покрытое от злости потом лицо и заговорила:
— Я могу позвонить другу сама и попросить отдать пленку тому человеку, который за ней придет и привезет от меня записку. Он отдаст, точно. Вы просто возьмете пленку, и все, вас он не знает.
— Если мент, то, может, и знает, — не доверяя мне, вставил рецидивист. — Хочешь меня таким образом сдать, да? Лады, я тебе дам телефон, но только за пленкой сам не поеду, поедет мой друг.
На пару минут Тимошин задумался, потом вышел в коридор и позвал того лысого мужичка, что открывал нам дверь. Несколько минут они о чем-то бурно совещались за дверью.
Из долетавших до меня обрывков фраз я смогла понять, что приятели решали, кто поедет к менту. Причем работник морга явно упорствовал, отказываясь впутываться. Мол, помог, чем мог, а дальше не его заботы. Тимошин упирал на то, что боится оставить меня одну. Мол, баба умная, кто знает, на что способна.
Не знаю уж, до чего они в конце концов договорились, но Тимошин вернулся явно расстроенный и сказал:
— Пиши свою писульку, а там уж я на месте разберусь, кого с ней к твоему другану посылать, — и сунул мне прямо под нос лист и шариковую ручку. Я хмыкнула и сказала:
— Меня ногами писать не учили.
Тимошин громко ругнулся, наклонился ко мне и расстегнул один из наручников у меня за спиной. Но второй не отпустил, а мертвой хваткой вцепился в него.
«Вот так номер, он меня боится даже в таком состоянии!» — отметила удивленно я.
Это открытие меня немного порадовало, и я, собравшись с мыслями, накорябала Кире записку, зашифровав в ней сообщение о том, что непременно нужно задержать Тимошина. Я была уверена, что Кирьянов все поймет правильно.
Закончив с посланием, я передала его Тимошину. Тот взял, пробежал текст глазами и, не обнаружив ничего подозрительного, принялся вновь сцеплять мне руки. Затем поставил меня на ноги и поволок из каморки.
Сначала мы оказались в коридоре, затем в какой-то комнате, полной белых халатов и марлевых повязок. Я практически не шла — повисла на руках Тимошина, предоставив ему нести меня, куда ему нужно. Наконец мы попали в угловую маленькую комнатку с диваном и телефоном на столе — скорее всего уголок отдыха, так как ничего касающегося работы тут не было.
Тимошин бросил меня на диван, подошел к телефону и, подняв трубку, спросил:
— Какой номер?
Я продиктовала номер Кири, моля бога только о том, чтобы он сейчас был дома. Тимошин не дурак, понимал, что шутит с огнем, но другого выхода ему не оставалось — пленка была ему жутко как нужна. Поэтому он завертел диском, затем послушал гудки и приложил трубку к моей голове, успев при этом шепнуть:
— Скажешь что-нибудь лишнее — ты труп.
Это я знала и без того, а потому, услышав в трубке полусонное «алле», сразу перешла к делу:
— Киря, привет, это Татьяна. Прости, что разбудила в такое время.
Из трубки донеслось:
— Да я еще не спал, телик с семьей гоняем. А почему у тебя голос какой-то странный?
Я поняла: Киря заволновался, что сейчас было даже кстати. Значит, сможет догадаться, что что-то неладно, и сумеет расшифровать мое послание.
— Да это не голос, — продолжила я, — а телефон такой.
Тимошин весь превратился в слух и не пропускал ни единого сказанного мной слова.
— Кирь, я тебе по поводу фотопленки звоню. Ну, той, что у тебя оставила, помнишь? Ты еще мне с нее должен был фотки сделать… — Чтобы Киря вдруг не разразился ненужными вопросами, без паузы продолжила: — Знаешь, она мне просто позарез сейчас нужна, а сама приехать не могу. Ты передай тому, кого я пришлю, ладно? Я ему еще записку написала, чтоб ты не сомневался, что человек от меня. Я…
В этот самый момент Тимошин нажал на «сброс», решив, наверное, что сказанного вполне достаточно. Я вздохнула: теперь оставалось надеяться, что все получится именно так, как я задумала. Иначе…
А что будет иначе, не хотелось себе даже представлять.
После звонка вновь последовало перетаскивание моего ослабленного тела через коридоры и комнаты. Затем я снова оказалась на полу каморки с инвентарем и напоследок услышала вполне доброжелательное замечание:
— А теперь сиди тихо и не рыпайся. Вернусь, посмотрим, что с тобой делать.
Как только дверь за спиной Тимошина закрылась, я едва не разрыдалась. Одновременно на меня накатило все: жуткая боль, злость, чувство бессилия перед обстоятельствами. Я несколько раз всхлипнула, но тут же собралась: расклеиваться было некогда, так как дорога до города и назад занимала всего час. Именно за это время мне и предстояло выбраться из морга на свет божий.
Сцепив зубы, чтобы не застонать, я села и еще раз осмотрелась по сторонам в поисках того, чем можно открыть наручники. Но, кроме как на стеклянные дверцы из прочного стекла, упасть моему взгляду было больше некуда.
Поняв, что открыть шкаф не удастся, как и снять наручники, я повалилась на пол и предприняла попытку перетянуть руки из-за спины вперед. Я свернулась калачиком и стала опускать сцепленные руки вниз, чтобы перелезть через них ногами.
На всю эту процедуру мне потребовалось, наверное, минут пять, хотя от боли, которую я испытывала при каждом движении тела, казалось, что прошла целая вечность. Но зато мои руки находились прямо передо мной, и это многое меняло.
Я прислонилась к стене и подарила своему телу несколько минут отдыха. Затем подползла к просачивающейся из-под двери полоске света и внимательно всмотрелась в узел на ногах. Он оказался обычным, солдатским. За две минуты справившись с ним, я отбросила в сторону мерзкие путы и с облегчением пошевелила стопами.
Теперь я могла встать. В первую минуту у меня все поплыло перед глазами. Чтобы не рухнуть на пол, мне пришлось облокотиться на стену и пару минут постоять не двигаясь.
Наконец все вроде бы пришло в норму. Я медленно подошла к двери и потрогала ее за ручку.
Нет, выломать не удастся. Что же делать? Я задумалась, отчего у меня вновь заболела голова. А что, если заставить открыть дверь сторожа? Но справлюсь ли я с ним? Ведь сильно ослабла, а руки мои в наручниках?
Я попыталась представить себе, что он за человек, учитывая, что он друг Тимошина. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты».
И все же мне предстояло вывести его из строя. Я стала думать о том, как вынудить сторожа открыть дверь в мою темницу. Сначала хотела просто постучать и попроситься в туалет, но на такую старую уловку он, стреляный воробей, вряд ли попадется. Значит, нужно сделать все естественно, не вызывая подозрения. То есть чтобы он решил открыть дверь сам, без моих просьб.
Пару минут подумав, я почувствовала, что меня сейчас начнет тошнить от маленькой комнаты, в которой я сидела взаперти и в которой создавалось ощущение, что она давит на тебя всеми своими четырьмя стенами.
Меня тошнит… Вот именно! Это как раз что надо! Я страшно обрадовалась догадке, пришедшей, как всегда, в тот момент, когда ее уже и не ждали. Именно тошноту я сейчас и изображу. Если этот кретин дорожит чистотой в своем помещении, то непременно заглянет.
Приняв окончательное решение, я встала под дверью и стала ждать, когда из коридора донесется хоть какой-нибудь звук, указывающий на близость работника морга. Ждать, как назло, пришлось долго. Наконец в коридоре что-то зашуршало.
Я глубоко вздохнула, собралась с силами и, слегка склонившись, стала выдавливать из своего горла отвратительные звуки.
Шум шагов в коридоре усилился, и через пару минут я поняла, что мой охранник остановился у двери и прислушивается.
Я стала еще громче имитировать рвотные звуки.
Наконец мои усилия увенчались успехом, и из коридора донеслось:
— Ты чего там вытворяешь?
— Чего, чего, — злобно пробурчала в ответ я, — гажу тебе на прощание. Мне все равно не жить, так хоть проблем тебе прибавлю, неделю мое дерьмо тут отчищать будешь.
Мой ответ достиг цели в считаные секунды: дверь тут же отворилась, и в тусклом свете коридорного освещения вырос силуэт низкорослого мужичка. Я среагировала мгновенно: замахнувшись, ударила его ногой по челюсти. Мужик отлетел назад, и если бы не узкий коридор, то упал бы на пол, а не уперся в стену.
Я выскочила следом и, не дав ему опомниться, нанесла второй удар. К сожалению, я пока была слаба, и мужчина не сильно страдал от моих ударов. Он быстро вскочил на ноги, тряхнул головой и, оскалив зубы, бросился на меня. Я отскочила в сторону и подставила ему подножку.
В следующую минуту дядька влетел в ту самую комнату, где еще минуту назад пребывала я, и с грохотом плюхнулся на пол. Мне не оставалось ничего, как захлопнуть за ним дверь и закрыть ее на ключ, который все еще торчал в замочной скважине. В этот самый момент дверь задрожала от сильных ударов ногами и кулаками — работнику морга его собственная рабочая каморка вроде как тоже не особенно понравилась в данный момент.
Вырвавшись на волю, я ужасно захотела сесть и просто передохнуть, но позволять себе такую роскошь нельзя было.
Я взялась за стену рукой и пошла по коридору, не представляя, с какой стороны может находиться выход, — соображала я весьма плохо. Вскоре коридор закончился несколькими дверями, каждая из которых неизвестно куда вела.
Долго думать, какую дверь выбрать, было некогда, поэтому я предпочла старый, давно опробованный способ: порядковый. Просто стала пробовать открывать их подряд. Но они оказались закрытыми, и стало ясно — выход с другой стороны.
Добежав до места моего недавнего заточения, я порадовалась, что мой бывший тюремщик все еще безуспешно пинает чертову дверь каморки, правда, теперь уже ничего не крича, а лишь посапывая.
Ни на минуту не задерживаясь рядом, я прошла мимо и вскоре поняла, что нашла долгожданную дверь наружу. Я кинулась к ней и с силой толкнула ее, надеясь поскорее вдохнуть свежего воздуха. Но, увы, дверь была заперта на ключ, который находился скорее всего в кармане работника морга.
Я выругалась и отправилась назад, вспомнив, что по пути видела столик с какими-то медицинскими инструментами. Дойдя до него, схватила несколько блестящих железок и поспешила назад, к входной двери.
Прежде всего мне было нужно освободиться от наручников. Мой выбор пал на какую-то штуку с очень тонким, но странно загнутым концом. Я взяла найденный инструмент в рот, зажала его зубами и, склонившись, принялась ковыряться им в замке.
Сначала у меня ничего не выходило: конец инструмента прокручивался в скважине и ничего не зацеплял. Но я села поудобнее, металлическая хреновина что-то там внутри замка подцепила, и я, боясь сделать неловкое движение, стала медленно вертеть сразу и руками, и головой.
Раздался щелчок, и один наручник с лязгом открылся. Ни минуты не отдохнув, я начала открывать второй замок. С ним проблем, конечно же, было меньше, и спустя пару минут обе мои руки были совершенно свободны.
Теперь предстояло открыть входную дверь или найти иной выход из морга. Я подергала за ручку, поковыряла этой же отмычкой в скважине, но безрезультатно. Оставалось одно — искать окно либо любую другую лазейку в родной для меня мир.
Но на всех окнах были установлены мощные решетки. Чтобы их разломать, мне понадобилась бы, наверное, пара недель.
«Если не окна, то что тогда?» — спрашивала я сама себя, бегая глазами из стороны в сторону.
И тут мне пришла в голову мысль, что в таком огромном здании наверняка не один вход, а несколько — парадный, служебный и для эвакуации.
Я переборола в себе нежелание вновь возвращаться внутрь здания и направилась туда, внимательно изучая стены.
В конце одного из темных коридоров мне попалась дверь, в щели которой просачивался свежий воздух. Я взялась за ручку и стала толкать от себя. Дверь не поддавалась. Тогда я попробовала ударить в нее ногой — упрямая дверь слегка отошла, но потом вновь вернулась на прежнее место. Явно что-то мешало ее открыть, и я, присев на корточки, стала искать защелки. Задвижка попалась почти сразу, но едва я притронулась к ней, как услышала у себя за спиной зловещее:
— Ты-ы-ы покойница.
Я резко обернулась и увидела надвигающуюся на меня фигуру сторожа.
«Как он сумел выбраться?» — мелькнуло у меня в голове, но задумываться об этом было некогда. Я рванула задвижку и с силой толкнула дверь.
На мое счастье, она наконец открылась, и через секунду я уже неслась по небольшому дворику. Причем неслась, совершенно не задумываясь о том, куда я бегу, просто стремилась отдалиться от настигающей меня угрозы.
— Нет, не уйдешь, стерва!
Через пару минут прямо передо мной вырос забор из обычных серых цементных плит. Чтобы перелезть его, требовалось время, а его у меня не было. Пришлось остановиться и оглянуться.
Увидев, что я остановилась, сторож воодушевился и на бегу прокричал:
— Что, не ожидала тут на заборчик наткнуться, лахудра драная? Теперь тебе деваться некуда!
Я быстро вертела головой по сторонам и отыскивала что-то тяжелое, способное хоть ненадолго вырубить ушастого придурка. Вблизи забора валялись всякие строительные принадлежности, из которых я выбрала лопату. Схватила ее и приняла оборонительную позу.
Завидев появление в моих руках грозного оружия, преследователь резко притормозил и тоже поднял с земли прут арматуры с прилипшим к металлическому стержню куском цемента.
Я невольно сжалась, понимая, что если хоть раз замешкаюсь и получу этой штуковиной по голове или иной части тела, то меня можно будет сразу же отправлять назад в морг. Кстати, тащить не так уж и далеко.
Не желая быть застигнутой врасплох, я решила напасть на своего противника первой. И правильно сделала, так как он, явно ожидая, что я стану лишь обороняться, не сумел среагировать и получил вполне приличный удар лопатой по плечу. Арматура моментально выпала у него из рук, и он отскочил в сторону.
— Ах ты, с-сука, — зашипел он, зажимая второй рукой плечо, — урою гадину.
Я не обратила на его слова никакого внимания и снова пошла в наступление, прекрасно понимая, что сил для борьбы у меня сейчас очень мало и единственное, чем я могу сама себе помочь, так это быстрой реакцией и напором.
К сожалению, на сей раз все вышло не так хорошо, как хотелось. Едва увидев, что я снова двинулась в его сторону, сторож отскочил в сторону, успев больно задеть меня ногой по колену. Я едва не потеряла равновесие и не упала. Быстро совладав с болью, я тут же выпрямилась и приготовилась к обороне: позволять нападать на себя тип явно не собирался.
Теперь уже он кинулся на меня с кулаками, скорее всего решив, что сумеет вырвать у меня из рук лопату и уж тогда-то накостыляет мне по первое число. Я замахнулась лопатой, но он успел перехватить мое оружие еще в воздухе и с силой рванул его сначала на себя, а затем на меня, толкнув меня ручкой лопаты в живот. Я начала было складываться пополам, но не успела, так как снизу в мою сторону уже летела нога в грязном ботинке.
Это было главной ошибкой моего врага, совершенно не знавшего о том, что я в совершенстве владею приемами карате и от ударов ног отбиваюсь только так. Моментально ухватив его за ногу, я, собрав все силы, рванула ее вверх. Тело сторожа по инерции последовало за ногой, он потерял точку опоры и рухнул головой прямо на твердую землю. Послышался глухой удар, за ним стон — и мой преследователь больше не пошевелился. Я осторожно подошла к нему и, убедившись, что сторож ударился затылком об асфальт и теперь пребывает без сознания, облегченно вздохнула. Теперь я могла спокойно улепетывать из этого мерзкого места.
