Книга: Ангел в камуфляже
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

Шадов, по пути от парка до моего дома, подробно рассказал, как проще добраться до дачи Бориса и Натальи Синицыных. Особое внимание я попросила его уделить ее окрестностям, потому что не хотела, чтобы моя машина мелькала не только перед их глазами. Лучше, чтобы и соседи не видели бы ее вообще. Если хочешь, чтобы похищение человека прошло успешно, нужно быть особо внимательной к деталям.
Признаться, меня привел в недоумение выбор места, в котором Борис решил спрятать жену от опасности. Дача, на мой взгляд, гораздо хуже квартиры защищена от проникновения посторонних. В квартире люди сидят, как в сейфе, и при желании могут не выходить наружу долгое время. О даче же этого не скажешь. Дача располагает к известной доле беспечности в отношении мер безопасности, и человек там более доступен постороннему, а особенно неназойливому и очень внимательному недоброжелателю, имеющему склонность появляться внезапно и только в последний перед действиями момент.
В реальности еще одной попытки убийства Наташи я не сомневалась.
Ехать было неблизко. Местечко, называвшееся старорежимно — Красный Текстильщик, мне неплохо известно. Расположенное на берегу Волги и окруженное холмами, поросшими очаровательным лесом со множеством кустов дикой смородины, местечко устойчиво привлекало моторизованных горожан своей живописностью. Довелось побывать здесь несколько раз и мне вместе со своим другом-приятелем, сенсеем одной из школ рукопашного боя. Там пекли прекрасный хлеб и продавали свежую, только что выловленную из реки рыбу. Как-то даже на ночь остались.
На выезде из города я заправила бак под горловину, так, на всякий случай, хоть нужды в этом не было, и ехала не спеша, опасаясь внезапной поломки. Нужна была гарантия, хоть сердца наши — мое и «девятки» — протестовали против скорости, достойной старого мотоцикла.
Все к лучшему, что богом ни делается — истина надежная, и время, около часа, появившееся у меня таким образом, я потратила на анализ обстоятельств, необходимый крайне, потому что подходящей версии происходящего у меня не было до сих пор.
«Вернитесь! Тапочки забыли, ноги посшибаете!» — крикнул нам Борис от костра, когда мы с Наташей углубились в темный лес. Она вернулась, а я пошла дальше. Убийца мог, карауля момент, наблюдать за нами всеми из леса. Мог видеть возвращение охромевшей Натальи и только после этого пойти за мной. Такой вариант развития событий мне казался правдоподобным. Он исключал путаницу. Наблюдая за нами достаточное время, даже с расстояния, не допускавшего четкого восприятия слов, можно с легкостью разобраться в существующих между людьми отношениях. И не узнать в вернувшейся ту, которая лежала на коленях одного из мужчин, — это невероятно!
Произвели замену одной жертвы на другую. Киллер, по каким-то своим причинам пожалев Наталью или убоявшись затруднений, связанных с уничтожением ее, решил для отчета перед начальством замочить в озере меня.
Господи, бред-то какой! Так недалеко и до комплекса неполноценности — можно засомневаться в своих умственных способностях.
Желтый полупустой «Икарус» обошел меня, как неподвижную, презрительно взревев сигналом и дыхнув в открытое окно зловонием выхлопа. Будем считать, отомстил мне за многих своих собратьев, которым я беззастенчиво загораживала, подрезала и переезжала дорогу в любое время года.
Люди, достаточно жестокие, чтобы отомстить Шадову за свое поражение, убив его единственную дочь, не могут в одночасье проникнуться к ней необъяснимой жалостью и, заменив полновесную месть демонстрацией мускулов, уничтожить вместо нее случайно затесавшуюся в компанию простушку.
Остается одно: предположить, что киллер — набитый дурак. Или я дура. Или мы с ним вместе — уроды с вялыми тыквами вместо голов. А если серьезно, то для правильного понимания ситуации мне не хватает фактов.
Вот такой безрезультатный, но утешительный итог напросился мне в голову уже на въезде в живописное местечко Красный Текстильщик, и я, за неимением лучшего, встретила его с сочувствием. И два факта, мне пока непонятных, записала я на своих извилинах: на острове ждали приезда компании, но вдруг, неожиданно, изменили объект покушения. Оставалось только надеяться, что последующие события прояснят эти неясности.
Проехав деревеньку насквозь по одной из центральных улиц, я свернула с автострады и углубилась в лес, внимательно следуя указаниям Владимира Степановича. Место было возвышенное, жара просушила землю, и ехать было легко под нависающими над проселком ветвями старых вязов. Колея посередине поросла приветливой травкой с голубыми пятнышками каких-то цветов. Солнце, пробиваясь сквозь подвижные листья, переменчиво освещало густой подлесок. В открытое окно терпко пахло зеленью и землей. Захотелось остановиться, заглушить машину и послушать жужжание насекомых.
Я свернула еще раза два до того, как впереди, между поредевших деревьев, показались крыши дачных коттеджей. А когда дорога вынырнула из леса и побежала вдоль загороженных рабицей участков, развернула машину, с трудом вписываясь в узость проселка, и, вогнав ее обратно под лиственные своды, поставила сбоку. Со слов Шадова, дачка должна быть где-то рядом.
Дачка оказалась рядом. Два корпуса уступом с фронтальной отделкой черно-белым кафелем, соединенные небольшой галерейкой на уровне второго этажа. Шпили, флюгерки и башенки, сооруженные из разноцветного кирпича. Возможности пользоваться трудами мастеров-строителей у этой семейки были.
Ничего себе дачка, черт вас возьми, господа Синицыны.
От калитки под кирпичной арочкой дорожка, мощенная дубовыми потрескавшимися кругляками, шла между клумбами ярких цветов к дверям дома, не более чем в полуметре от стены которого необхватный ствол векового вяза уходил ввысь, пошевеливая там ветвями над всем строением.
Или радушные, или равнодушные люди здесь хозяйствуют — меня не окликнули, даже когда я открыла дверь. Открыла и вошла вовнутрь. Пришлось крикнуть самой:
— Наташа, Борис, где вы?
Господи, уж не случилось ли что?
— Кто там? — недовольный голос человека, которому помешали заниматься делом.
— Наташка, встречай, а то я вспомню свою бесцеремонность, тогда узнаешь!
— Танька!
Наталья выскочила из-под лестницы, ведущей на второй этаж, сжимая в руке блестящий разделочный топорик, и бросилась ко мне, шлепая босыми ногами.
— Танечка приехала!
— А где Борис?
— В городе!
Наташа поправила передник, повязанный поверх скудного купальника, бросила топор в карман на животе.
— Ты знаешь, какую подлость они решили мне устроить? Заточить здесь на несколько дней! Пойдем!
Она схватила меня за руку и потащила на кухню, болтая на ходу без перерыва.
— И, главное, ничего не объясняют, а я чувствую, что дело нечисто! Неприятности у них, Татьяна, поверь моему слову. Вспомни, как мы с острова упорхнули, будто сбежали от кого! А потом сюда! Я ехать было отказалась, но Борька, предатель, набрал номер отца и молча отдал мне трубку. А папашка на мои вопросы выдал такое, что я на бычка моего после целый час дулась, ничего не могла с собой поделать, кошмар!
На кухне она усадила меня под открытое окно, в которое сквозь сетку приятно тянуло ветерком, достала из холодильника две коробочки мангового сока, распечатала и одну протянула мне.
— Помирились уже здесь, а вскоре и Андрей заявился. И когда они успели договориться?!
— Подожди, Наталья, — перебила я ее, и, надо сказать, это мне удалось с трудом. — А Андрей где?
— Рыбки пошел купить, да вот что-то задерживается!
— А Борис?
— В городе, я же говорила, за вещами поехал, которые не взяли впопыхах. Говорит, несколько дней нам здесь жить придется. Издевательство!
Издевательство! Будь у меня на голове волчьи уши, поставила бы их сейчас торчком и стала бы нюхать ветер. Хотя можно и без этого. Я и так учуяла запах опасности. Ею смердело здесь из каждого угла и из окна — тоже. Ладно, возмущаться будем потом. Хорошо я успела, вовремя!
— Наташенька! — обратилась я к ней как можно ласковей. — У тебя где одежда находится?
— Наверху! — пожала она недоуменно плечами. — Я тебя сейчас таким кофе угощу!
— Подруженька моя милая, подожди с кофе!
Что-то было в моем голосе, отчего она в лице изменилась, глянула испуганно.
— Сходи и быстренько оденься, мы сейчас поедем с тобой. А я выйду тем временем, вокруг гляну, нет ли чего неправильного.
— Да что случилось-то? Таньк, хоть ты не мурыжь!
Это прозвучало уже отчаянно.
— Все объясню, все расскажу, но по дороге. Сейчас на это времени нет!
И видя, как она, не двигаясь с места, опять раскрывает рот для очередного вопроса, гаркнула в полный голос, неожиданно для самой себя:
— Марш одеваться, кукла любопытная, хватит болтать!
Видно, чем-то родным на нее повеяло от такого обращения, шадовским, и побежала она наверх без промедления.
Я вышла из дома, покрутила носом, держа уши топориком. На дороге, совсем рядом с калиточкой, — и откуда взялась, пять минут назад ее здесь не было — стояла непонятная иномарочка. На покатом капоте неудобно сидел немолодой парень в адидасовских штанах и сланцах на босу ногу. «Да!» — гласила черная надпись на желтой футболке, а глаза, смотревшие на меня неотрывно, были тусклые и скучные.
— Наталья Владимировна! — окликнул он меня, когда я подошла поближе. — Я от Бориса!
Нахмурившись и придав взору бдительную зоркость, я открыла калитку.
— А в чем, собственно, дело?
— Борис сам не смог приехать, прислал меня. Я за вами. Вот записка.
Он лениво и мягко, как молодой кот, спрыгнул с капота и шагнул ко мне. У меня нога дрогнула — остановить его встречным ударом в живот. Сдержалась. Медленно развернула поданный мне бумажный квадратик.
«Натулька, солнышко, планы изменились, и дела загрызли. Приезжай с Серегой, он парень надежный. А Андрею скажи, встретимся завтра, он знает где. Твой Боб».
— Начинается! — скривилась я недовольно. — Семь пятниц на неделе!
Серега смотрел на меня бесстрастными, бледными глазами.
— Подожди, приятель, я скоро!
Он повернулся и, еле поднимая ноги, направился к машине, вихляясь на ходу, как резиновый, от жары и скуки.
Я, стиснув в кулаке записку Бориса, — а Бориса ли? — поспешила в дом, более всего сейчас опасаясь появления Натальи. Что это: новое покушение или действительно ее муж прислал за ней машину — гадать некогда. Действовать следовало быстро и решительно. Времени для анализа больше не было.
Я успела — перехватила Наташу почти в дверях, развернула ее, ничего не понимающую, и, подталкивая в спину, погнала в кухню, на ходу смеясь и уговаривая не возмущаться. Бросила ломать комедию, лишь когда плотно притворила за собой кухонную дверь.
— Натулька, солнышко, — повторила слова из записки и обрадовалась, увидев, что попала в точку — брови у нее полезли вверх, — ты как мужа наедине называешь?
— Ну, по-разному… — замялась она. — Неудобно как-то…
— Про неудобно мы с тобой позже потолкуем, а сейчас давай как на духу, какой из эпитетов ему больше всего нравится?
— Боб! — ответила она уверенно.
Ох как мне хотелось показать ей записку ее Боба, чтобы она смогла подтвердить почерк, но после этого я могла бы с ней и не справиться.
Подняла сумочку оттуда, где ее бросила, достала из нее сотовик, протянула ей.
— Мне нужна связь с Владимиром Степановичем Шадовым. Срочно!
— Мне в этом дурдоме кто-нибудь объяснит, что происходит? — завопила она со слезами в голосе.
— Ну кто же тебе сможет объяснить лучше родного отца! Набирай!
Ее нос покраснел и припух, но пока не хлюпал. Я грела ее горящими глазами, побуждала к действию, и она делала то, что от нее требовалось. Больше всего не хотелось появления сейчас Андрея со свежей рыбкой в руках. С двумя крепкими мужиками, настроенными сурово, справиться было бы непросто.
— Алло, папа? Папа!
Я отобрала у нее трубку решительно, почти грубо.
— Владимир Степанович, здесь Татьяна Иванова! Я на даче Синицыных, вместе с Наташей. Она сейчас к вам приедет. Да, сама, на моей машине. Положите этот «золотой подряд» не под сукно, нет, а в самый надежный сейф и держите его там до поры, но под рукой и так, чтобы никому, даже людям из самого близкого окружения, доступа к нему не было с гарантией! Да, это очередные «райские» заморочки!
Я передала ей телефон, и она, слушая жужжание голоса в нем, послушно кивала головой и вытирала ладошкой мокнущие от глаз щеки.
— Ой, Танюха! — только и смогла сказать, возвращая мне трубку.
Я забрала у нее ключи от их квартиры, отдала ей свои — от машины — и быстро, но очень доступно растолковала, как ее найти и когда ей следует выходить наружу. Наташка всегда была смышленой девчонкой. Понятливей многих.
Серега ждал меня за рулем, зевая от скуки, и даже не пошевелился, чтобы открыть даме дверь, хотя бы изнутри. Я постаралась двинуть ею покрепче, но — хороша машина — все равно получилось лишь негромкое чавканье. Набросил на себя ремень безопасности и дожидался, пока я не догадалась сделать то же самое. Только после этого мы плавно двинулись вперед, ныряя на колдобинах разбитой дороги. Что-то познабливало меня в прохладной, кондиционированной атмосфере шикарного салона. Обернувшись назад, насколько позволила шлейка, идущая наискосок по груди, я увидела-таки, как Наташа появилась из калиточки и бегом ударилась в противоположную нам сторону. Если это нечто, то, господа, вы ошибаетесь во второй раз!
Ремни безопасности были для Сереги не простой демонстрацией добросовестного отношения к правилам, а, при его манере езды, насущной необходимостью. Едва вывернув с объездной, идущей вокруг дачного массива, на асфальтированную, но не менее разбитую дорогу, извивавшуюся по краю крутого волжского берега, машина под дикий взвизг колес взяла такой старт, что мне стало не до пейзажных красот. Ухватившись за что-то прочное, я не знала, что мне делать — то ли скоростью наслаждаться, то ли Богу молиться, прося у Него милости и раскаиваясь в грехах. Оно и к лучшему — отвлек меня Серега от тяжелых предчувствий.
— Ты всегда так по-сумасшедшему ездишь? — спросила его, когда мы выскочили на автостраду и высокая скорость стала не столь опасной.
— Я еще сдерживался ради тебя! — Он скосил на меня глаза и снисходительно ухмыльнулся. — Торопиться надо! — И наддал еще, хотя мне казалось, что уже больше некуда.
— Что-то я тебя не припомню среди наших знакомых.
Вглядываясь в его пожеванный профиль, я запоминала незнакомые мне черты накрепко и надолго, так, чтобы узнать их теперь сразу и при любых обстоятельствах. Он, не ответив, посвистал сквозь зубы и, нагнувшись, ткнул пальцем в клавишу радиоприемника. Салон заполнился, начиная сзади, густыми, низкими звуками неторопливого и привольного блюза. По-негритянски хриплый голос до бесконечности повторял одну и ту же английскую фразу и заканчивал речитатив кратким, отчаянным возгласом. Мрачноватой она мне показалась сейчас, эта музыка.
До города мы долетели на едином вздохе и только по улицам поехали нормально. Серега выключил музыку и удостоил меня ответом на вопрос, который я уже забыла:
— А я и не из ваших знакомых. Я телохранитель. Меня Борис нанял тебя охранять.
— Чего меня охранять-то? — попыталась я поломать комедию.
Он во второй раз, так же искоса, глянул на меня, слегка раздвинул в улыбке губы и пресек мои попытки одной фразой:
— Есть что охранять!
И больше не проронил ни слова. Так я ему и поверила! Одно из драгоценных правил поведения частного детектива Татьяны Ивановой в моменты опасности гласит: «Будь готова к худшему, тогда лучшее окажется приятнее себя самого!» Вида, конечно, подавать не следует.
Черт возьми, он знал, где живут Синицыны, лучше меня. По дворам провез не спеша, но раза в два быстрее, чем обычным путем, и остановил у подъезда.
— Я сейчас машину отгоню в сторону и поднимусь тоже, — пообещал, глядя мимо.
— Зачем? — продемонстрировала свою настороженность.
— Желание хозяина — быть с тобой, пока он не вернется, — пояснил устало и равнодушно.
— Ну, будь!
Я возмущенно пожала плечами и, выпорхнув из машины легкой бабочкой, засеменила ко входным дверям.
Квартира Синицыных воображение не поражала. Да, четырехкомнатный простор, да, европейский антураж в отделке, да, функциональная, удобная мебель. Ну и что? Именно потому, что можно было задать себе такой вопрос, мне здесь и нравилось. Ничего лишнего и чрезмерного, а все что есть — очень качественно. В одном только месте хозяевам изменило чувство меры. В гостиной — так я определила большую комнату с огромным, плоским телевизором, приподнятым над полом специальной подставкой — между креслами от их уровня и до потолка выделялся выступом портрет Наташи, выполненный мелкими штрихами по белому фону. Это уже шаг к кумирне!
Хлопнула входная дверь. Борис? Или у телохранителя этого свой ключ есть? Зачем он ему? И как же он так лопухнулся, перепутав объект охраны? Ключ, совсем ненужное ему, взял, а фотографией — что первостепенно — не поинтересовался? Какой же он телохранитель с такими ошибками? Если Борис пришел, придется ему ответить на эти вопросы, прежде чем я отвечу на его.
— Боря? — Я пошлепала к прихожей и услышала на полдороге:
— Я это!
— Господи, а ключ-то у тебя откуда?
— От хозяина!
Он появился в дверях и, держа руки в карманах, двинулся в комнату.
— А у нас разуваться принято! — пролепетала, отступая перед ним тылом вперед.
— Это здорово!
Он, не сводя с меня скучного взгляда, высокомерно задрав подбородок, надвигался медленно и очень уверенно. Он такой же телохранитель, как я — массажистка из салона миссис Бланк! Его уверенность мне на руку, а провокацию мы ему сейчас устроим, чтобы в квартире Синицыных запахло жареным не по его сценарию.
— Ты что? — распахнула я глаза до бездонности. — Ты что? — И взвизгнула как могла более ядовито: — Пошел вон, подонок!
Кинулась, будто зная зачем, к секретеру, выдвинула средний ящичек, выкинула из него ворох каких-то бумаг и с удовлетворением почувствовала, как он обхватил меня сзади, сцепил руки. На сей раз я не в воде барахтаюсь, отлично!
— Пус-сти, с-скотина! — Я напряглась, пытаясь разорвать кольцо его рук — ход такой естественный для женщины и самый бесполезный из всех возможных.
Он отшвырнул меня назад, подставив ногу, и я упала — так нужно было, — но, может, чересчур мягко для естественного падения. Будь он менее самоуверен, обязательно обратил бы внимание на эту деталь.
Нет. Его нос опустился в открытый ящик, а потом туда же полезла и лапа.
— Ты что позволяешь себе! — залепетала я Наташиной скороговоркой. — Теперь я знаю, никакой ты не телохранитель, а просто грязный бандит с большой дороги!
Я поднялась на ноги, а он достал из ящика газовый пистолет, не обращая на меня внимания, выщелкнул обойму, удовлетворенно хмыкнул и затолкал его в карман адидасовских штанов.
Я тем временем отыскала, чем обратить на себя его внимание, — схватила с журнального столика увесистый том с медвежьей мордой на блестящей обложке и швырнула им в его голову. Опять он не обратил внимания на точность броска и не насторожился, хотя едва успел отбить книгу рукой.
— Извини, — сказал, — отвлекся. Сейчас займусь тобой.
Ну, наконец-то! Если б у меня была цель заняться тобой, то ты уже давно лежал бы и считал индийских слонов, легкой стайкой кружащихся перед глазами.
Он быстро — куда делась ленивая апатия? — вышел из комнаты, а я, крикнув ему вслед:
— Сланцы сними, тебе без них удобней будет! — встала почти посередине, заложив руки за спину и слегка расставив ноги. Приготовилась.
Он появился вновь с небольшой сумкой в руках и наткнулся на мой презрительно-улыбчивый взгляд. Наконец-то удалось пробить его тупую невозмутимость, но и то — не до конца. Недоумение, тенью скользнувшее по его лицу, быстро сменилось прежним равнодушием.
— Не бойся, крошка, ничего неприятного ты не испытаешь.
Он явно чересчур увлекается дешевыми западными боевиками. Кого-то крутого оттуда на себя и рисует.
— Не могу того же сказать о тебе! — ответила, стараясь соответствовать. — И давай поосторожней! Сценарий прежний? Несчастный случай? Не забудь, после смерти на моем теле не должно остаться посторонних следов!
— Не останется!
Я наконец услышала, как звучит его смех. Ничего зловещего.
Из кармана сумки он вытянул широкую синтетическую ленту и двинул ко мне. С шутками кончено! Я низко присела, оказавшись боком к нему, и сделала из этого положения быстрый скользящий шаг, двинула вторую ногу вперекрест первой и, поднимаясь, закрутилась вокруг своей оси, выбросив в конце вращения руку вперед.
Связка из школы «цай» — всегда эффективна и неожиданна для противника.
Кулак у меня слабоват, и бить я предпочитаю пяткой ладони. Удар, пришедшийся в центр грудины, его потряс и отбросил назад. Пока он приходил в себя я, пританцовывая, разминала тело, готовилась к продолжению балета. Не знаю, может быть, в конце я его и уничтожу, но пока надо деморализовать и получить ответы на несколько вопросов.
Он наконец отнял ладонь от ушибленного места, выпрямился и осторожно двинулся вдоль стен, легко ступая полусогнутыми ногами. Я включилась в танец.
— Помни о следах на теле! — только посоветовала ему, как он бросился на меня — быстро, но неуклюже.
Отпрянув в сторону, услышала звук рвущейся материи — зацепил-таки платье на моем плече, хам! Развернулась, влепила ему простую женскую оплеуху и тут же, метнувшись в стойку, другой рукой нанесла сильный удар в область мочевого пузыря.
Он согнулся в три погибели и, когда я приготовилась локтем отбить ему почку, неожиданно и легко выпрямился, сцепленными руками метя мне снизу вверх в челюсть. Отреагировать я с трудом, но успела, и голой пяткой пробила его солнечное сплетение. Это был удар, предназначенный ему еще на даче господ Синицыных.
Пока он кривил посиневшие губы на лиловом, с зажмуренными глазами лице, я составила икебану из его запястий и щиколоток и надежно скрепила этот букет синтетической лентой. А когда вынырнула взглядом из сумки на кресле, он уже открыл глаза. Хорошее у него здоровье! Но скоро оно значительно ухудшится, судя по содержанию сумки.
— С прибытием! — от радушия в моем голосе ему деваться было некуда, а отвечать ужасно не хотелось, это я видела по глазам, моргавшим на меня снизу.
— Ты кто? — прохрипел он наконец вопрос, так долго до него шедший.
— Татьяна Иванова! — ответила, устраиваясь рядом, скрестив ноги. — Частный детектив.
Он оскалился от огорчения.
— Разговаривать будем?
— Нет!
— Ладно!
Я потянула к себе сумку и выложила перед ним два шприца в аптечной упаковке, жгут и две ампулы в деревянном пенальчике, проложенные ватой. Спирта для протирки кожи не было. Варвары! Газовый пистолет, так удачно присвоенный Серегой, взвесив на руке, опустила обратно. Не по сценарию!
— Начнем?
— Ты серьезно?
— Нет, в шутку!
Он громко и отвратительно скрипнул зубами. Это хорошо!
— Не Наташа, а ты умрешь сегодня от передозировки наркотиков, и я тебя не пожалею! Я даже уже гарантию придумала. Не знаю, хватит ли на тебя, бычка, этой гадости, не опытная я в этом, не знаю даже, что это такое, поэтому я вкачу тебе в вену вместе с отравой хорошую порцию воздуха! Должно подействовать, а?
Он оторвал голову от пола, посмотрел на меня ненавидяще, неподвижно, стеклянно. В его глазах можно было прочесть все что угодно, кроме страха. Видно было, что смерти он не боится. Почему?
— Так будем разговаривать?
— Нет!
— Ладно!
Я взялась за жгут, прикинула его к нему на руку. Сумею!
— Хотя, Серега, есть альтернатива! Введу-ка я тебе одну ампулу и посмотрю, хватит ли до полного кайфа. Нет — добавлю немного из второй, мне не жалко! Главное — чтобы ты выехал надолго, но не загнулся, а потом приму позор от соседей, вывезу тебя отсюда и выкину где-нибудь в сквере, ментам на радость. Ну, с ними-то ты объяснишься, а вот как будешь объясняться с хозяином, как втолкуешь ему, почему ты наркоту, предназначенную Наташе, в себя употребил? Не выдержал? А не задумаются ли после люди, что тебе, наркоману, серьезных дел поручать нельзя? Или поверят твоей сказке о Татьяне Ивановой?
От моих слов он задышал чаще, задергал конечностями и наконец безжалостно заколотил головой по полу, стараясь попасть виском по деревянному пенальчику.
— Ну, глупо!
Когда опомнился и увидел, что я спокойно держу контейнер в руках, по-звериному зарычал от бессилия.
— Может, убьешь? — попросил, часто дыша.
— Ты где воевал?
Он глядел на меня с минуту, не меньше, и успокоился.
— В Афгане.
Так я и думала. По возрасту и «сдвигу фазы» — как раз. Не в первый раз доводится мне встречаться с «афганцами» в жестко-криминальных делах. Из них, с их искалеченной войной и нищетою психикой, получаются самые безжалостные, самые упертые бандюги. Не из всех, конечно, но — бывает, бывает!
— Вчера, на острове, женщину не ты топил?
— Нет, не я.
— А лодка была чья?
— Лодка — моя.
Колется Серега? Смерть себе заслуживает?
— От кого узнали о месте на Волге, куда компания Синицыных приедет? Кто с вами договаривался? Отвечай, Серега, и я тебя пожалею.
— Слово даешь?
Опять стекляшки глаз на меня уставил. Таким людям пить нельзя — за ножи хватаются, и удержу тогда для них, кроме доброго кулака, нет.
— Клянусь!
— От телефона из фирмы «Рай». Тебе и номер нужен?
— Не нужен. Обойдусь без номера. Не вчера родилась.
Мне захотелось взять и отгрызть ноготь на пальце. А может, и не на одном.
— А кто сегодня послал? Кто наркотики, машину дал? Борис?
— Какой Борис? Не знаю я никакого Бориса! И вообще имен не знаю, ты что, ненормальная?
Вот что значит слишком волноваться! Стоит потерять над собой контроль, и начинаешь морозить глупости, а из глупостей зачастую приходится выкручиваться, и это уже непросто.
Положение спасла фотография Бориса, стоявшая на книжной полке, над журнальном столиком.
— Он там тоже был, только молчал и потел. И лапы у него тряслись, как у алкаша с похмелья. Коли, стерва, душа горит!
— Сейчас, Серега, сейчас! — Лапы у меня тоже тряслись. Не как у алкаша, но подрагивали ощутительно.
Как могла, наложила жгут. Он и руку согнул, сколько мог, и кистью поработал, чтобы вены надуть. Снесла голову ампуле, набрала в шприц отравы. В синюю веревку на сгибе руки попала сразу, впервые в жизни. Не думала, что это так просто.
Серега спокойно наблюдал за мной. Все его отчаяние куда-то делось, и расслабилось тело.
— Развяжи, — попросил еле слышно.
Опустевший шприц я иглой воткнула в фотографию Бориса. Вывела ее наружу швейным стежком, закрепила и поставила произведение на прежнее место. Красиво, хоть и дешево немного.
— Серега! — окликнула, развязывая ленту, и, дождавшись, пока его заблуждавшие глаза остановились на мне, спросила:
— На острове договариваться к вам подходил этот?
— Другой! — промямлил он удивленно.
— А где сегодня разговаривали?
— В «Раю-у»! — блаженно выдохнул он. — Хва-атит!
Для того чтобы открылись у него глаза, я отвесила ему легкую пощечину. Как быстро они у него стали мутными!
— Пошли в машину, нам надо ехать!
— Торчу, стерва! — сообщил он мне радостно и сделал неуклюжую попытку подняться.
Я помогла ему. Побросала шприц, пенал и жгут в его сумку, прихватила свою и, позволив убийце обнять меня, вышла с ним на лестничную клетку.
Вниз мы спускались трудно. А когда спустились, трудно шли через двор к машине. К непонятной иномарочке. Под жгущими спину и плечо, с разорванным на нем платьем, взглядами дворовых старушек-сударушек.
Вот и мне довелось сесть за руль хорошей машины. А не довелось бы никогда — не огорчилась бы, ей-богу!
Управление было игрушечным, с ним и ребенок бы справился, и это оказалось ценно, особенно в теперешнем моем состоянии, когда нервы на хорошем взводе и чувства восстают против разума, доказывающего, что человек, расслабленно трясущийся на соседнем сиденье, человек лишь наполовину и на сто процентов — хладнокровный убийца, выбравший источником своих доходов лишение жизни людей, лично ему ничего плохого не сделавших. Скольких он уже угробил? И Наташу угробил бы. Вот к этому часу уже и управился бы, не вмешайся я, наполовину по воле случая.
Ломать голову в выборе места не пришлось. Оно высветилось в голове само, как фотографию кто показал, — сквер на Астраханской, неподалеку от детского парка. Район деловой, в это время дня гуляющих там немного, одни прохожие, а значит, равнодушно спешащие люди.
— Куда мы едем? — Серега легко поднял веки, но очень трудно — голову и попытался оглядеться.
— Почти на месте! — ответила совсем нелюбезно.
Он кивнул, ударив подбородком о грудь так, что лязгнули зубы.
— Убивать будешь? — спросил неповоротливым языком. — Смотри, ты обещала.
Нет, не встречала я еще в людях такого равнодушия к собственной участи.
— Живи, Серега, на тот свет успеешь.
— Что!
Какая-то злая, безумная магия зажгла сейчас в этих глазах такую нечеловеческую ярость, что, казалось, прикурить можно от этого взгляда. Он сделал непонятное, лишенное всякой координации движение. Может, хотел поправить тело, боком полулежащее на сиденье, может, кинуться на меня хотел, но сил у него не было.
— Тогда я убью тебя, когда поправлюсь.
Речь его понять было трудно, но можно, потому что он очень старался говорить яснее.
— И всех, кто живет в этой сволочной квартирке, где ты меня урыла. Гад буду!
Я поверила ему — сделает. Есть не будет, мыться, как по обету, пока не совершит все обещанное. Между позором предательства, совершенного им в квартире Синицыных, и смертью он выбирает последнее.
— Ладно, — ответила, — будь по-твоему.
И он сразу обмяк, успокоился.
Господи, пусть это убийство зачтется мне как акт самообороны и обороны моих клиентов!
Сквер — вот он, но уж больно место неприглядное. Все, что я могу сейчас для Сереги сделать, — выбрать местечко позеленее и почище. Пересекла сквер по проезду, развернулась в другую сторону, не спеша покатила по направлению к городскому парку, туда, где сегодняшним утром на дубовой аллее слушала лекцию господина Шадова.
— Ну, скоро? Ты обещала!
Томиться начал Серега. Неужели действие препарата проходит? Быстро! Да и чего тянуть?
Вот мы и на месте.
Прижав машину к бордюру, я остановилась на обочине. Покурить бы! Чего-нибудь с ментолом.
Пока накладывала жгут и набирала в шприц наркотик, представляла синий, ароматный дымок, слоящийся в атмосфере салона, отвлекалась. Не стала скачивать через иглу воздух, ввела вместе с ним, подарила бывшему «афганцу» и настоящему убийце легкую смерть. Он и внимания не обратил, не оторвал затылка от подголовника, не открыл глаз.
Выбросила в окно иглу и затолкала шприц, предварительно аккуратненько протертый платочком, в пенал, а пенал, с теми же мерами предосторожности, — в карман его адидасовских штанов, борясь при этом со своим, с бабским, изо всех сил давя горловой спазм и призывая к себе злое равнодушие.
Восстановить равновесие помог газовый пистолет, вернее, необходимость переложить его в свою сумку.
Ноги Серегу не держали, и дотащить его до лавочки стоило трудов и пота. Сгрузила на крашеные доски с облегчением, избавилась, как от мешка, набитого чем-то непотребным. Сланцы свои он потерял по дороге, и пришлось за ними вернуться, бросить их к нему на колени.
— Прощай! — проговорила тихо, настороженно поглядывая по сторонам — не нанес бы черт милиции!
Голова его поднялась, мотаясь из стороны в сторону, а глаза заметно косили.
Развернувшись и проезжая мимо него, увидела, как он старается умоститься поудобнее, закинуть ногу на ногу, пристроить голову на спинку.
«Да!» — крикнула мне черная надпись на его желтой майке.
— Да, — сказала я уже сама себе. — Так надо было, Танька. Или боишься, что совесть тебя замучит? А ты не бойся. Терпи и думай, что он еще натворить мог, если бы ты пожалела его по бабьей своей слабости. Терпи. Это ведь твоя совесть, кого же ей еще мучить-то, как не тебя!
Бросив машину в центре, — найдет ее Борис, если потрудится, — я пошла домой, чувствуя себя разбитой физически и морально. Бессонная ночь, напряженный день, волнения. Шадову и Наташе я позвоню еще, а до остальных мне сегодня дела нет. Пусть соображают, что у них с чем не сошлось, и ищут причины. Пусть дергаются, черт их возьми, или, еще лучше — вешаются сразу, потому что скоро я возьмусь за них, засучив рукава, и поступать буду так, как они этого заслуживают, — безжалостно!
Неподалеку от дома, на улочке, выходящей к площади и бывшему кинотеатру, меня окликнули.
— Танюха! — прозвучало игриво и очень несообразно моему настроению. — Привет!
На ступеньках, возле распахнутой настежь по случаю жары двери старого двухэтажного дома, под вздуваемым пузырем старым тюлем, вывешенным в дверях для защиты от мух, сидят четверо. В тапочках на босу ногу, синих марлевых штанах и майках, застиранных до белизны. Вечер встречают. Пятый, спиной ко мне, в рубашке навыпуск, седой, с красной морщинистой шеей. Он и поздоровался.
— Привет! — отвечаю и прохожу мимо, не узнавая. Мало ли кто со мной в центре поздороваться может!
— Я сейчас, Челентаны!
Слышу догоняющие меня быстрые шаги, поворачиваюсь.
— Танюха что-то мимо чешет! И платье рваное, не иначе, думаю, стряслось чего, значит, надо подойти, спросить, может, помочь надо, разобраться с кем?
Аякс. Старый мой знакомый, почти приятель. Почти бомж, но с собственным полуподвальным уголком. Без пенсии, работы и желания ее искать. Неунывающий бездельник, существующий чем бог пошлет на сегодняшний день.
— Разобралась я уже, Вениамин! — отвечаю ему, улыбаясь устало.
— А чего грустная? — Он взял меня за руки и, обдав запахом перегара, воскликнул радостно:
— Не жалей их, тебя не пожалеют!
— Кого «их», чудо! — укорила я его.
— А кого угодно, — ответил он с готовностью и без сомнений, — мало ли… Ну, что мне для тебя сделать?
Мы повернулись и пошли рядом, рука об руку. Везет мне сегодня на пожилых кавалеров.
— Хочешь выпить? От всей души предлагаю!
Он стукнул себя кулаком в выпяченную грудь.
— Нет! — улыбнулась я. — Спасибо!
— Ну, — развел он, слегка обидевшись, руками, — насильно в рай не тянут!
— Тянут, Аякс! — воскликнула, не удержавшись.
— Бывает, да? — проговорил тихо, озадаченный моей горячностью. — Хотя, конечно…
— Человек только что умер, Веня!
— О-оу! — пожалел он новопреставившегося. — Хороший был человек?
— Плохой!
— Сейчас это все равно! — подвел итог, скорбно поджав губы. — Будь земля ему пухом! Так — правильно, да? И помянуть надо обязательно, Танюх. Домой придешь, и помяни, ладно?
— Помяни и ты! — попросила, залезая в сумочку за деньгами. Хотя просить его об этом было лишним.
— Чава! — взмахнул он на прощанье зажатыми в кулаке бумажками. — Заходи, не забывай! 
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4