Книга: Дуракам всегда везет!
Назад: ГЛАВА 3
Дальше: ГЛАВА 5

ГЛАВА 4

Пусть попьют кофе без меня. Терпеть не могу растворимый кофе. Даже самый лучший. Так же, как сухое молоко или бульон в кубиках. Но если сухое молоко – это просто абсурд, бессмыслица, издевательство над здравым смыслом, вроде «сухой воды», то растворимый кофе – это кощунство. Издевательство над моим вкусом. Настоящий кофе должен быть в зернах, которые я сама буду молоть так, как только я считаю нужным, и варить его тоже буду я сама, только так, как мне нравится. И вкус у него получится очень и очень индивидуальный. Мой вкус. Такой же специфический, как и мой характер. Такой кофе я люблю.
А растворимый кофе… Пить его – все равно что есть мясо, которое кто-то для тебя предварительно разжевал… Из особого расположения к человеку я, конечно, могу себя заставить выпить чашечку. Одну. Но под любым предлогом стараюсь от этого увильнуть. Поэтому шаги на чердаке раздались очень кстати.
Рассуждая таким образом, я выбралась из квартиры снова в холл одиннадцатого этажа и после недолгих поисков отыскала дверь, ведущую на чердак. Она была сделана вровень со стеной, выкрашена той же краской, что и стена, и поэтому малозаметна для беглого взгляда.
Замок в двери был безнадежно испорчен. Видно, открывали его не деликатной и умелой шпилькой, какая служит в таких случаях отмычкой, например, мне, а чем-то упрямым и прямолинейным вроде стамески или напильника. Короче, замок был грубо изнасилован без всякой заботы о том, чтобы им можно было пользоваться в дальнейшем, а только с тупым упорным стремлением к результату. Одно это уже как-то характеризовало человека, который открывал его, а я почему-то была уверена, что взломал дверь именно тот, кто сейчас бродил наверху.
За взломанной дверью оказался небольшой узкий коридорчик с двумя крутыми лестничными пролетами. Преодолев ступени железной лестницы, я оказалась перед еще одной дверью. Она была не только не заперта, в ней даже сам замок отсутствовал, вырванный с корнем. Свежие края взлома говорили о том, что сделано это совсем недавно.
Когда я открывала эту изуродованную дверь, она предательски заскрипела. Если на чердаке кто-то был, он наверняка слышал этот громкий скрип, потому что на чердаке было достаточно тихо и каждый звук раздавался отчетливо и как-то подчеркнуто вызывающе. Еще не сделав и шага по чердаку, я себя демаскировала.
Впрочем, сделав этот шаг, я убедилась, что ходить по чердаку бесшумно просто невозможно. Пол его был засыпан не щебнем, а шлаком довольно крупного размера, круглые шарики которого расползались под ногами с характерным и далеко разносящимся шуршанием.
За что я люблю внешние обстоятельства – так это за их демократизм. Они одинаковы для всех участников события. Наступает полное ситуационное равноправие. Я не могу двигаться бесшумно? Я лишена этого преимущества перед противником? Но ведь и противник может бесшумно только стоять на одном месте. Двигаться бесшумно он не может точно так же, как и я. В этом мы с ним равноправны. А это меня устраивает. Я могу уже хоть как-то следить за его действиями. Вернее, за их несовершением. Контролировать сохранение противником пассивного состояния.
Я размышляла сама с собой, а тем временем потихоньку продвигалась вперед и осматривалась в этом очень странном и непривычном для меня помещении. Сколько раз приходилось мне бывать на чердаках, сколько раз они спасали мне жизнь, помогали обмануть преследователей или, наоборот, объект моего профессионального внимания… Я облазила, наверное, чердаки половины зданий центра города, и уж, во всяком случае, на чердаке любого из серийных домов я чувствовала себя с уверенностью рыбы в воде. Потому что чердаки серийных домов до такой степени серийны, что их просто не отличишь иной раз друг от друга.
Но то, что я видела сейчас, я видела действительно впервые. Причина, наверное, была в планировке одиннадцатого этажа и надстроек к нему в виде соляриев и вторых уровней. Я уже говорила, что еще в холле поняла, что чердак представляет собой широкое кольцо вдоль периметра дома. Если бы я судила о его планировке только изнутри, я бы ни за что об этом не догадалась. Внутри это был лабиринт Минотавра, а не чердак. В расположении его коридоров, проходов и переходов, тупичков и небольших «лужаек» не было никакой логики. Стены коридоров стояли под любыми углами друг к другу, иногда и просто изгибались неровной плавной линией, доходили то до самой крыши, то только едва возвышались над самой моей головой.
Пройдя всего два-три поворота, я поняла, что уже не знаю, как вернуться назад. Дополняли картину часто встречающиеся переплетения каких-то труб с вентилями, кранами и даже манометрами. Короче – это была для меня просто-таки масса новых впечатлений.
И я так увлеклась знакомством с новым для меня миром «чердаков элитарных домов», что совсем забыла, зачем я, собственно, сюда забралась.
Две длинных руки, вскинувшиеся из-за поворота к моему горлу, вернули меня к действительности. Я успела заметить грязные ногти на длинных тонких пальцах, которые в следующий момент сомкнулись на моем горле.
Однако больше всего меня поразила не неожиданность нападения, а то, что нападающий не знал, что делать дальше.
Он держал меня за горло, стоя ко мне немного боком, и рассматривал меня с очень серьезным, но каким-то отрешенным выражением лица.
Глаза смотрели как-то мимо меня. Он словно рассматривал нас обоих со стороны, представляя, как все это выглядит. Вернее, представляя, как выглядит он сам. Прикидывал, крутой он или нет.
Его пальцы больно сдавили мне шею, но легли очень неумело, я сразу же поняла, что даже если он будет давить изо всех сил, серьезного вреда причинить мне не сможет. Я напрягла мышцы шеи, и, хоть покраснела, как рак в кипятке, чувствовала себя в относительной безопасности. Слишком уж неуверенными были его действия.
У меня был большой выбор – куда его двинуть. Он был фактически весь открыт для удара и заботился не о результате своей атаки, а о впечатлении, которое на меня произвел. О своем имидже. От этого веяло такой неуверенностью, что я сразу успокоилась и не стала бить его по яйцам. Хотя было очень соблазнительно.
Я легонько воткнула свой острый локоть ему в солнечное сплетение, он охнул, задохнулся и, по-моему, немного пришел в себя. По крайней мере, в глазах его появилась осмысленность. Он, кажется, переключился с созерцания самого себя на то, что он держит в руках. То есть на меня. Или, по крайней мере, на мою шею.
«Ну наконец-то, – подумала я. – Какой ты, однако, заторможенный».
Я толкнула его в грудь. И без того слабо державшие мою шею пальцы скользнули по ней, оставляя на ней царапины. Я ужаснулась, вспомнив его грязные ногти. Парень зашатался и сделал шаг назад.
Вероятно, он был болезненно самолюбив, иначе я никак не могу себе объяснить, почему он так упрямо стремился продолжить свою атаку. Идиотом я его не назвала бы, взгляд красивых серых глаз не был расплывчатым и бегающим, наоборот – чересчур сосредоточенным. Скорее всего, он все еще продолжал видеть себя со стороны и любоваться собой. Наверное, решил все же, что крутой.
«Ну ты, дружок, нашел, чем любоваться, – усмехнулась я про себя. – Ты ж сейчас ведешь себя, как самый последний дурак».
Но он решил еще раз попробовать со мной справиться. Он попробовал перегруппироваться на разъезжающемся под ногами шлаке, и я сразу же поняла по его движению, что сейчас он попробует ударить меня своей длинной ногой по лицу. Вероятно, ему очень нравилось, как он это делает. Вернее, как он в этот момент выглядит.
По-моему, я даже успела вздохнуть. От ощущения банальности того, что мне предстоит сейчас сделать. Это было просто скучно.
Так и есть. Он чуть развернулся боком. Правая нога оторвалась от пола и начала движение снизу справа вверх налево. То есть к моему лицу. Его корпус в это время начал красиво прогибаться, вовсе не для того, чтобы сохранить равновесие, в этом-то не было особой необходимости, а для того, чтобы продемонстрировать гибкость своего тела. Я, правда, не поняла, кому продемонстрировать, – мне или опять-таки самому себе.
Короче, его неуверенность меня утомила. Если уж он не может адекватно оценить противника, пусть не обижается, несмотря на всю свою ранимость.
Я легко поймала его ступню и резко вывернула ее в сторону, противоположную ее движению. Это стопроцентный вывих. Парень собирался, как видно, выкрикнуть что-то красиво-угрожающее, вроде «й-я!», но получилось некрасивое и совсем уж неугрожающее «ох!».
Он шлепнулся на спину, попытался вскочить и не смог. Нога была и в самом деле вывихнута. Это было видно даже так, визуально. Ступня торчала на девяносто градусов вбок от нормального положения. Он схватился за ногу, закрыл глаза и застонал.
«Ну надо же, артист! – подумала я. – И сейчас не забывает о том, как он выглядит со стороны». При этом я понимала, что ему безразлично, как он выглядит в моих глазах. Главное, как он сам себя видит.
– Ну что, придурок, – спросила я, – нравишься ты себе?
Он перестал стонать, открыл глаза и внимательно на меня посмотрел.
– Кто вы? – спросил он таким светским тоном, что мне с трудом поверилось, что это он только что вцеплялся мне грязными ногтями в горло и совсем не по-светски хотел заехать мне ногой по физиономии. – И чем я вас так заинтересовал? – продолжал он, не дождавшись моего ответа.
– А ты наглый парень, хотя и симпатичный, – сказала я и, присев на корточки рядом с ним, провела пальцами по его густым черным бровям, прямому длинному носу, тонким и упрямым чувственным губам.
Он томно прикрыл глаза, втянул носом воздух, как бы ловя мой запах, и попытался своими губами поймать мои пальцы.
– Иди ко мне, – прошептал он и даже протянул руку и положил ее на мое голое колено. Правда, ладонью вверх. То есть – спрашивал моего разрешения.
Я сгребла горсть шлака и высыпала в его раскрытую ладонь.

 

Он открыл глаза и поджал губы. Подкинул пару раз шлак на ладони, швырнул в сторону. Потом резко перекинулся вперед, обхватил меня за колени, задрав платье, и свалил на спину.
Я не стала сопротивляться и упала, с интересом ожидая, что же будет дальше.
Он уверенным мужским жестом развел мне колени и заскользил лицом по моей правой ноге, пока не уткнулся носом в мои трусики. А потом он опять растерялся, словно увидел нечто неожиданное для себя. Словно он не трусики мои ожидал увидеть, а раскрытую пещеру Али-Бабы с несметными сокровищами.
Я далеко не ханжа. И даже в такой ситуации я могла бы возбудиться и ответить ему по-женски, и по-женски одержать над ним победу, уж такие-то битвы я умею выигрывать. И ни один из проигравших эти сражения не мог бы пожаловаться, что ему не доставил удовольствия его проигрыш. Наоборот, каждый еще и еще упорно стремился бы к такому поражению и вообще готов был бы сдаться мне в вечное рабство.
Я, повторяю, не ханжа, и стремление мужчины обладать мною меня возбуждает. Но согласитесь, просто необходимо хотя бы немного ощущать мужчиной того, кто лезет носом тебе между ног.
Я даже чуть было не крикнула ему: «Да сорви ты с меня эту дурацкую тряпку!» Потому что он был красив, даже очень красив, и мне хотелось бы, чтобы он оказался мужчиной. Потому, что стало обидно за женщин, которым на пути попадаются такие вот симпатичные соплежуи и ломают их судьбы в угоду своим психологическим комплексам. Но он был очень неуверен, как глупый теленок, потерявший ласковое материнское вымя…
Не думайте, что мною руководило раздражение неудовлетворенной женщины. Я слишком высокомерна, чтобы опускаться до таких чувств. Это было неудовлетворение не физиологическое, а самим устройством мира, что ли? Неудовлетворение этой жизнью, в которой я существую с независимостью мужчины, занимаюсь мужской работой и свои сексуальные потребности удовлетворяю тоже чисто по-мужски, фактически «снимая» каждый раз какого-нибудь мужика с уверенностью ведущего, хотя и разыгрываю перед ним слабую, ранимую женщину… Надоели, черти сопливые!..
Я напрягла бедра и резко хлопнула его коленями по ушам. Он сильно сморщился от контузящего удара и упал вперед, прямо на меня, ткнувшись подбородком в мой лобок. Кстати, сделал мне очень больно.
Оттолкнув его, я поднялась, и, пока он приходил в себя, осмотрелась по сторонам. Оказывается, рядом было место его «лежки». Я увидела две бутылки дешевого портвейна, одну пустую, одну целую пачук «Магны» и стопку книг. Сверху я успела разглядеть «Игру в бисер» Германа Гессе и еще узнала по толстому корешку с изображенными на нем слонами томик «Бхагаватгиты».
– Не трогай книги, – услышала я его грубый окрик. – Это мои книги.
Я посмотрела на него с удивлением. Зачем мне эти книги? С обретением духа у меня нет проблем. Может быть, с обретением покоя? Не знаю. Но то, о чем пишется здесь, в «его» книгах, – это чисто мужские проблемы. Вернее сказать, подростковые. Для подростковых я уже старовата, а мужские меня вообще не интересуют.
Я посмотрела на него с сожалением. Ясно было, в сущности, что этот инфантильный придурок к Людочке не имеет никакого отношения. Но все же, все же…
– Что ты тут делаешь? – спросила я.
Он посмотрел на меня с насмешкой.
– Испытываю свой дух и свою плоть, – он говорил хорошо поставленным голосом, придавая ему зачем-то развязную, циничную интонацию.
– Зачем тебе это? – приставала я. Мне важно было выяснить, насколько искренне перед самим собой он мне врет.
Нет ли у него других, скрытых целей, практически террористических?
– Великий учитель завещал мне испытать свой дух в борьбе с миром и с самим собой. Наставник приказал начать с себя, и, лишь когда я одержу победу, спуститься в мир…
Я засмеялась.
– Откуда спуститься-то, с чердака?
– Смейся, смейся, а сама-то ты сюда зачем забралась? Разве не в поисках уединения?
– Нет, – возразила я, – в поисках именно тебя.
Он поднял брови и как-то криво-многозначительно улыбнулся.
– Нашла? – спросил он игриво.
– Совсем не то, что искала, – покачала я головой. – Ту роль, которую я на тебя примеряла, ты не получишь. Ты не прошел испытания телом и духом.
Теперь он смотрел на меня опять-таки с улыбкой, но уже недоверчиво-сомневающейся. И еще какая-то ирония по отношению к самому себе сквозила в этой улыбке.
Он, конечно, ничего не понял из того, что я ему сказала. Да ну и черт с ним, с придурком. Пусть думает все, что хочет. Я-то ему сказала всего лишь, что, по моим наблюдениям, не годится он на роль убийцы.
Ложная многозначительность разговора нравилась ему все больше и больше. Но мне было уже просто скучно и жаль терять время. Он между тем оживлялся все больше и больше. Видно, почувствовал соперницу не по его зубам. И готов был вновь кинуться на штурм. Сложность задачи его только вдохновляла. Ну, это-то понятно. Чем сильнее крепость, тем больше славы получит тот, кто заставит ее сдаться. Выиграв одно сражение, можно сразу так сильно возвыситься в своих глазах… Такая вот экономия усилий.
– Может быть, попробуем еще раз? – Голос его был игрив и завлекающ, но мне на него было уже совершенно наплевать. Я потеряла к нему интерес.
– Попробуй, – ответила я. – А мне пора.
Я повернулась, чтобы уйти, хотя, честно говоря, совсем не помнила, куда идти, и не знала, в ту ли я сторону повернулась.
Он не понял, почему вдруг так резко пропал мой интерес к нему, засуетился и задергался, не зная, как ему меня остановить.
– Подожди… Послушай… А как же моя нога? – наконец сообразил он, как меня задержать.
Да, это повод, конечно, существенный. Что ж, я задержусь…
Я подошла к нему, присела на корточки, нимало не беспокоясь, что ему видны мои трусы. Он имел возможность рассмотреть их и с более близкого расстояния. Пусть и еще полюбуется.
– Ну что ж, – улыбнулась я ему. – Вернем все на свои места. Сделаем как было.
С этими словами я дернула его обеими руками за ступню, вставляя сустав на место.
Он взвыл. Я знала, что у него потемнело в глазах и он увидел небо в алмазах.
Когда взгляд у него просветлел, меня не только не было рядом, но затих и шум моих шагов по раскатывающемуся под ногами шлаку. Потому что я выбрала правильное направление в лабиринте чердака и через минуту была уже на железной лестнице, ведущей в холл.
Назад: ГЛАВА 3
Дальше: ГЛАВА 5