ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Я чувствовала себя предельно уставшей. Причем, не столько физически, сколько эмоционально. Все-таки, господин Гайворонский со своим психозом – явление очень сильное! Я наслаждалась тишиной, сидя на кухне с чашкой кофе и стараясь ни о чем не думать. И, тем не менее, мысли сами приходили ко мне. Видимо, дальнейшие мои действия будут выглядеть так: Гайворонского надо сдать в милицию, а они, в свою очередь, переадресуют его в известное медицинское учреждение. И на этом – закрыть дело. Неясны, правда, его мотивы... И более того, такое преклонение убийцы перед жертвой... Впрочем, этих сумасшедших фиг поймешь! И все же, меня не покидало смутное ощущение, что я не до конца проработала это дело.

В этот момент зазвонил телефон, и резкий звук заставил меня вздрогнуть. Это был Максим Заботкин. Он сообщил, что ему позвонил Горячий и назначил встречу на завтра. Естественно, с деньгами. Максим согласился на встречу, как мы и договорились. Теперь оставалось только подключить милицию. Со своей стороны, Тугов тоже был готов поучаствовать в операции – у него руки чесались показать всем свою отвагу в какой-нибудь силовой акции. Хотя, в данное время бравый капитан, по словам Максима, валялся в их квартире на диване – Заботкины купили ему бутылку водки в качестве искупления своей вины, заключавшейся в том, что с шести часов честный капитан мерз у их подъезда, дожидаясь возвращения супругов от свихнувшегося Гайворонского.

Я не заметила, как задремала прямо в кухне, на диване. Мне снился Сева Гайворонский. И даже не в единственном числе.

Директор краеведческого музея раздваивался, троился... Постепенно количество «Сев» достигло двадцати человек. Он и его клоны были в пышных средневековых париках, в коронах и ярко-пурпурных мантиях. В одной руке у этих коронованных особ были учебники по психиатрии, а в другой – портреты Левы Маркова. Боже, что это за бред?!

«Сева, оставьте мысли о короне! Оставьте! – истошно закричали с портретов Марковы. – Давайте лучше вместе заработаем деньги! Неужели вы не хотите денег? Почему вы не хотите зарабатывать деньги?!»

Неожиданно головы двадцати «Сев» зазвонили, как пасхальные колокола.

«Звонят, Сева? – ехидно поинтересовались Марковы. – А ведь вы не заплатили за телефон!..»

Звон усиливался, «Севы» растаяли в тумане, и тут я поняла, что это звонит мой мобильник, оставленный на столе. Я приподнялась с дивана и кое-как дотянулась до трубки.

– Татьяна, прошу прощения за поздний звонок, просто мне нужно прояснить один момент, – проговорил психолог Каменков.

– Какой момент? – сонным голосом спросила я.

– Понимаешь, я не мог этого сказать при Маргарите. Я так понял с твоих слов, что Гайворонский подозревается в убийстве?

– Можно сказать и так, – зевнула я.

– Так вот, я думаю, что, может быть, можно как-то все объяснить... В смысле причин, по которым Сева отсутствовал как дома, так и у родителей.

– Ну и? – моментально проснулась я.

– Помнишь, я тебе говорил, что у Всеволода уже давно образовалась «пауза» в личной жизни, его отношения с женой рухнули... И он... решил эту проблему...

– Неужели все-таки с Мариной Заботкиной? – неприятно поразилась я.

– Ну что ты! – укоризненно произнес Каменков. – Ты не знаешь эту женщину. Гайворонский много раз жаловался на свою неустроенность, на холодность супруги, на отсутствие всякой взаимности со стороны Марины... И вот как-то он оговорился, что вроде бы нашлась женщина, готовая оценить все величие и неординарность его души и ума... Причем, Сева подчеркнул, что настроен он только на серьезные отношения и она сама – тоже.

– Как ее зовут?! – перебила я психолога. – Ты думаешь, что Сева тогда был у нее?

– Ну, я просто предполагаю. У нее комнатка в центре, в одном квартале от краеведческого музея. Кстати, она там и работает, Сева ее туда потом пристроил. Ее никто никуда не брал – у нее, по словам Севы, тоже вроде бы шизофрения... Правда, в латентной форме. Современными препаратами ее болезнь купировали. В общем, рыбак рыбака видит издалека, – усмехнулся в трубку Каменков. – А зовут ее Аэлита Яковлевна. По словам Севы, это миниатюрная брюнетка, просто Дюймовочка.

– Что ж, Роман, спасибо за откровенность! Я непременно все это проверю, – сказала я и попрощалась с Каменковым.

Я встала, сварила себе кофе и задумалась. Неужели моя версия все-таки рушится и Гайворонский здесь ни при чем? Но тогда все придется начинать сначала, буквально с нуля, ведь я отмела подозрения практически ото всех участников этой компании. Впрочем, нужно еще послушать, что скажет Аэлита Яковлевна. Хотя, она может постараться и выгородить Гайворонского, да и больна она, как и он, ей доверять полностью тоже нельзя. Словом...

Что – «словом», я уже не могла додумать, поскольку у меня опять слипались глаза, даже кофе не помог. Не допив чашку до конца, я отодвинула ее, добрела до спальни и рухнула в постель, провалившись в глубокий сон и отбросив прочь абсолютно все мысли...

Хмурый туманный полдень не принес мне ничего нового. Я, преисполненная радужных надежд, вместе с опергруппой во главе с Мельниковым дежурила возле входа в один из корпусов университета, где должна была состояться встреча Горячего с Максимом Заботкиным. Однако ни в час, ни даже в половине второго бандит не появился. Оперативники Мельникова, бродившие в окрестностях и внимательно присматривавшиеся к каждому прохожему, не привлекая к себе внимания, не обнаружили никого, хотя бы отдаленно напоминавшего Маркова-младшего. В четырнадцать ноль-ноль, когда Максим уже изнывал от долгого бестолкового топтания на месте, Мельников вынужденно констатировал провал операции. Он дал отбой, после чего оперативная бригада поехала по своим делам, а я подошла к Заботкину.

– Увы, – развела я руками. – Вы можете отправляться домой под охраной Тугова. На всякий случай, я бы посоветовала вам быть осторожнее, поскольку такое необъяснимое поведение Маркова меня настораживает.

– Меня настораживает больше всего тот факт, что Марина попала в больницу, – нервно сказал Максим. – Ее положили на сохранение.

Таким я его видела впервые. Он поминутно курил, жесты его стали какими-то дерганными, от флегматичности Максима не осталось и следа, и было очевидно, что он сильно переживает. Мне стало его жалко.

– Это еще не означает, что все плохо, – как можно мягче сказала я. – Так бывает со многими женщинами, а потом они рожают нормальных, здоровых детей.

– Но она так много нервничала в последнее время, – снова закурив, сказал Максим. – К тому же, мы столько сил и нервов на это положили... Черт побери! Все эти Гайворонские помешанные, Марковы... даже из могилы достает! Дадут они нам пожить спокойно?!

– Не волнуйтесь так, – посоветовала я. – А лучше всего, не оставайтесь сейчас один, посидите вместе с Туговым. В крайнем случае, выпейте с ним по рюмочке. Извините, но мне уже пора. У меня на сегодня намечено еще одно важное мероприятие. Надеюсь, что оно не сорвется.

На этом я оставила понурого Заботкина, к которому, впрочем, уже поспешил Тугов.

Мне удалось упросить Мельникова поехать вместе со мной в краеведческий музей и устроить Аэлите Яковлевне официальный допрос. Я вспомнила маленькую женщину: она плавно махала руками, словно лебедушка, и поняла, что это, скорее всего, и есть любовница Гайворонского.

– Я найду Чашу Грааля! Я найду и подарю ее тебе! – раздался из-за дверей кабинета директора музея жуткий загробный голос. – А пока – иди ко мне! Я хочу доказать тебе свою любовь... на прощание!

Мы с Мельниковым просто оторопели и изумленно переглянулись.

– Это Гайворонский! – шепнула я подполковнику. – Только я не понимаю, почему он здесь? Он должен быть дома, под домашним арестом, потому что вчера у него случился приступ! И его жена даже взяла отпуск за свой счет, чтобы за ним присматривать.

Мельников, нахмурившись, решительно толкнул дверь директорского кабинета. Нашим глазам открылась живописная картина, от которой мы, мягко говоря, обалдели.

Всеволод Олегович Гайворонский, облаченный в какую-то сермягу пятнадцатого века, в старинный шлем и сапоги со шпорами, сидел верхом на стуле и прижимал к себе Аэлиту Яковлевну, которая, закатив глаза, так и млела от его слов и прикосновений. При этом Гайворонский размахивал каким-то бутафорским мечом, не замечая, что он задевает им Аэлиту Яковлевну по спине. Сама женщина тоже выглядела впечатляюще: на ней было пышное платье не первой свежести, извлеченное, видимо, из каких-то пыльных подвалов краеведческого музея (и невесть как туда попавшее). Голову ее венчала корона. Но больше всего меня впечатлило то, что это платье с корсетом не было застегнуто, и полуобнаженная грудь женщины четко виднелась в разрезах ткани. Кроме того, на ногах ее красовались колготки-сеточки, что уж никак не вписывалось в наряд средневековой дамы. Непонятно было, кого она изображает: то ли королеву Гвиневеру, то ли дамочку легкого поведения из дешевых парижских кварталов?.. Сам же Гайворонский, похоже, чувствовал себя рыцарем Ланселотом, на прощание перед походом дарующим любовь своей прекрасной даме сердца. А может быть, он замахнулся и на самого короля Артура, учитывая его претенциозность…

Гайворонский впился в губы женщины долгим поцелуем. Он, кажется, уже хотел перейти к более активным действиям, но, словно вдруг вспомнив о чем-то, оттолкнул Аэлиту Яковлевну и устремил горящий взгляд в окно.

– А теперь – вперед! – вскричал он. – Нам предстоит долгий путь до Грааля! Пусть враги Тысячелетней империи трепещут! – И он взмахнул кнутом с изящной ручкой, запрыгивая на стул и воображая, видимо, что он вскакивает на коня и пришпоривает его.

Видимо, все эти средневековые аксессуары были позаимствованы им из запасников или экспонатов музея.

Аэлита Яковлевна зарыдала – не то притворно, не то искренне.

Я не могла вымолвить ни слова, понимая теперь, однако, что реально представляет собой эта болезнь – шизофрения. А Мельников, привыкший на своем веку, видимо, абсолютно ко всему, решительно вторгся в театральное действие этаким матросом Железняком и громко провозгласил:

– Так, конница! Стой! Раз-два!

Аэлита Яковлевна, в ужасе вытаращив глаза, шарахнулась в сторону, Гайворонский от неожиданности не удержался в «седле» и рухнул со стола на пол. Аэлита Яковлевна истошно завизжала. Всеволод Олегович – с весьма недовольным видом – пытался подняться. Женщина кинулась к нему на помощь, одной рукой хватаясь за платье и пытаясь прикрыть свою полуобнаженную грудь.

– Это как называется? – уже встав и приняв свой обычный помпезный вид, проговорил Гайворонский. – У нас проходит производственное совещание, мы репетируем сцену к двухсотлетию музея!

– Вы именно в таком виде в ней и предстанете? – обратилась я к Аэлите Яковлевне, окинув красноречивым взглядом ее скудное облачение.

– Ой, извините, мне нужно в туалет! – метнулась она к двери, но по дороге ее перехватил Мельников.

– Какой еще туалет в наши времена?! Вон, туда идите, в лесок, – заявил грубоватый подполковник, плохо знакомый с особенностями современных авангардных театральных постановок.

Женщина забилась в его руках, закричав:

– Вы не имеете права! Я вызову милицию!

– Отлично, она уже здесь, – не выпуская ее, ответил Мельников, свободной рукой доставая удостоверение. – У нас к вам есть несколько вопросов. Немедленно оденьтесь, и едем в управление!

Аэлита Яковлевна бросила испуганно-вопросительный взгляд на Гайворонского. Мельников, перехватив этот взгляд, заявил:

– А за вами сейчас приедет бригада «Скорой помощи». И если судебная медкомиссия признает вас недееспособным, то вы избежите грустной участи заключенного, проведя остаток дней в психушке!

– Что?! Какая тюрьма?! – растерянно перевела взгляд с Мельникова на меня Аэлита Яковлевна.

– Скажите, где и с кем вы были восьмого февраля этого года? – крепче сжимая руку, державшую женщину, угрожающе спросил Мельников.

– Но... Я не помню.

– Придется вспомнить, – отрезал подполковник.

Аэлита Яковлевна наморщила узкий лобик, но тут – благородным средневековым рыцарем печального образа – вперед выступил господин Гайворонский.

– Оставьте эту женщину! – властно произнес он, но это получилось у него так комично, что я еле сдержалась, чтобы не фыркнуть на весь кабинет. – Я все скажу, – обреченно добавил он.

– Нет уж, мы вначале послушаем вас, – ткнул пальцем прямо в лицо женщине Мельников. – Фамилия, имя, отчество?

– Аэлита Яковлевна К-калачова, – заикаясь, ответила она.

– Ну что, вспомнили?

Она посмотрела на Гайворонского, поняв, видимо, что скрывать дальше что-либо не имеет смысла, и сказала:

– Я была дома.

– Одна? – надавил на нее Мельников.

– Нет, – покраснела она. – С Всеволодом Олеговичем.

– Теперь вы довольны, бессовестные люди? – с гневом обратился к нам с Мельниковым директор музея, скидывая на пол свою сермягу и обнажая безволосую грудь. – Я не убивал Леву, – уже другим, упавшим голосом продолжил он. – Я любил Леву, Лева – замечательный...

– Всеволод Олегович, – осторожно спросила я. – А почему вы здесь? Вы же должны быть дома, со своей женой?

– Я не хочу находиться рядом с этой женщиной, – забубнил Гайворонский, снимая с головы шлем. – Я ухожу от нее к Аэлите Яковлевне! Она сказала мне, что ее прадед ведет свой род от канцлера Бестужева.

– Ну, конечно же, от кого же еще! – скептически фыркнул Мельников. – Калачовы – это ж типичная дворянская фамилия! Ладно, это ваше дело. Кто еще может подтвердить ваше алиби?

Гайворонский вздохнул и сказал:

– Соседи по коммунальной квартире. Они меня видели там каждый день, после того как я поругался с женой. Вы же понимаете, я не мог сказать Рите, куда я иду...

В этот момент у меня в сумочке запищал мобильник. Нажав на кнопку, я услышала встревоженный голос Маргариты Аркадьевны:

– Татьяна Александровна, Сева пропал! Представляете, я утром заглянула к нему, он еще спал, и я не стала его тревожить. А сейчас, открыв дверь, я увидела, что его нет! И окошко открыто! Он вполне мог в него выпрыгнуть, у нас же первый этаж! Господи, я даже не знаю, где его теперь искать! А если он поехал в свою Германию… зайцем?! У него же хватит на это ума! А Альберт еще заявил, что папа попросил его ему помочь и отвлечь маму, потому что мама хочет лишить папу престола! И что скоро они будут жить в замке, и у Альберта будет свой, отдельный замок, и куча игрушек, а маму они с собой не возьмут! Ведь он же так и ребенка с ума сведет! И где он, вообще?

– Успокойтесь, Маргарита Аркадьевна, – прервала я ее. – Он нашелся. Он на работе. И ведет себя смирно. Сейчас мы отправим его к вам.

Всеволод Олегович отошел в угол кабинета и принялся облачаться в свой цивильный костюм, предпочитая не смотреть ни в нашу с Мельниковым сторону, ни на Аэлиту Яковлевну. Он весь как-то поник и двигался вяло, замедленно. Аэлита Яковлевна, дав Мельникову свои показания, мышкой выскользнула из кабинета и растворилась где-то в глубине музейных помещений.

Но, собственно, судьба этих людей больше не интересовала меня. Главное было в том, что, потратив на директора музея и его, мягко скажем, экстравагантные выходки кучу времени и нервов, я так ничего и не добилась. Версия о том, что Маркова убил его сумасшедший друг – из ревности ли, из боязни ли огласки ли или еще по какой-то причине – окончательно рухнула. И теперь необходимо либо отказаться от дальнейшего расследования, либо искать какие-то другие пути.

Мельников заверил, что его люди проверят алиби Гайворонского, но я уже чувствовала, что его подтвердят соседи Аэлиты Яковлевны. Да и, откровенно говоря, не тянул директор музея на убийцу! Пора честно признать, что я попала под воздействие неких гипнотических флюидов, явно исходивших от этого человека. Только в этом случае он меня загипнотизировал некой своей мнимой причастностью к делу. Да и обстоятельства так складывались, что вполне можно было его заподозрить.

Я размышляла над тем, что делать дальше, уже у себя дома. И под вечер я все-таки решила для очистки совести съездить и поговорить с Ларисой Лиманской, бывшей женой Маркова. Она и ее жених Александр были, пожалуй, последним звеном этой компании, с которым я так и не соприкоснулась. Если не считать семейной пары Звонаревых. Но те казались настолько благообразными и законопослушными, что я решила временно оставить их в покое.

Наклон головы, выжидающий взгляд, чуть насмешливый; тонкие черты лица привыкшей соблазнять женщины – вот чем встретили меня в прихожей. Но, быстро придав своему лицу выражение, более подходившее для послушной и старательной девочки-первоклассницы, Лариса Лиманская проговорила:

– Я так понимаю, что вы ко мне? Вы были на поминках Левы, я вас помню. Про-хо-ди-те... – И она сделала жест в сторону тумбочки с обувью. – Обуйте тапочки, а то у меня не очень чисто, – попросила хозяйка. – Вот. – И она вытащила из тумбочки невообразимо мягкие тапочки с помпончиками ярко-красного цвета.

Я переобулась.

– Пожалуйста, проходите, я сейчас принесу кофе, – сделала она очередной, приглашающий, жест в сторону комнаты.

Я прошла в комнату и попутно отметила, что живет Лиманская достаточно обеспеченно. Мебель была куплена наверняка не очень давно, поскольку выглядела она новой, современной. Особенно выделялась массивная белая кровать, отделанная резьбой с разными завитушками. Масса украшений на обеих спинках кровати и зеркало на потолке, прямо над этим ложем. Видео – и аудиоаппаратура, подвесные потолки, дорогие занавески. Картину этого материального благополучия завершали бутылки французских вин в баре, пачка «Парламента» и иллюстрированные журналы на столике.

– А вот и я, – пропела своим сладким голоском Лариса и грациозно вкатила в комнату столик на колесиках. – Фу, опять он разложил тут свои футбольные проспэкты! – недовольно сморщилась она, глядя на письменный стол. – Саша у меня болельщик, а я это просто терпеть не могу. Фи, какая грубая, тупая игра!

Выплеснув свое раздражение, Лариса снова улыбнулась и пригласила меня отведать кофе. Напиток мне не понравился – на мой вкус, он был слишком слабым и переслащенным. Но я не стала, естественно, говорить об этом хозяйке.

– Что привело вас ко мне? – спросила Лариса, сложив губки бантиком, и манерно переплела пальцы.

– Дело в том, что я – частный детектив, – я решила сразу же прояснить ситуацию. – Расследую смерть вашего бывшего мужа.

– Ах, сэ тражик! – по-французски выразилась Лариса, очень удивленная моим сообщением. – Все это так трагично, я хотела сказать. Но... Чем же я могу помочь? Я, конечно, была бы очень рада, если бы выяснилось, кто этот ужасный человек, лишивший Маркова жизни. Но если бы я знала хоть что-то!

– А вас многие в компании подозревают...

– По-до-зре-вают?! – по слогам воскликнула Лиманская. – Ха-ха-ха-ха! Они совсем сошли с ума! Кто же это?

– Многие, – не стала уточнять я.

– Наверняка, это Саврасова! – скривилась Лариса. – Это моя бывшая подружка, она всегда мне завидовала. Это неудивительно и нисколько меня не трогает. Она просто злится, что Марков не обращал на нее внимания. Она влюблена в него по уши! С самой моей свадьбы, на которой она была моей свидетельницей. Это старая история, и все об этом прекрасно знают. Но я бы искренне посмеялась, если бы Марков стал с ней жить!

– Какие у вас были отношения с Марковым после развода?

– Ну, какие... Никакие! Друзьями мы не остались, хотя и врагами – тоже. Так, при встречах здоровались... конечно, он мне не мог простить того, что я от него ушла. Но как я могла не уйти, если меня поливала ядом его мамочка, да и он хотел официально со мной развестись по каким-то их там еврейским понятиям. А продолжать встречаться? Он же девочку по вызову себе хотел устроить из меня! Представляете?! Ха-ха-ха-а-а! – закатилась она пронзительным смехом.

– Когда он уехал в Германию, вы не поддерживали отношения?

– Мы не переписывались, разве что звонками обменивались на дни рождения. Но я сразу вам могу сказать, что я его не убивала! Вообще, глупость какая-то! Зачем мне это нужно? Только Саврасова могла такое придумать! Ой, да я после развода с ним только лучше зажила! Вон, и мебель купила новую, и ремонт сделала. И на работу хорошую устроилась, там жениха себе нашла, скоро замуж выйду. Он на меня не орет, как Марков, не обзывается, а мама у него вообще в другом городе живет и нас никак не касается. Так что я просто счаст-ли-ва! И вообще, мне эта компания уже не нужна. У нас теперь свои друзья!

– Но когда-то вы общались довольно-таки тесно? Что вы можете сказать об этих людях, со своей точки зрения?

– Ой, ну вы же их всех видели! У них на лицах написано, что они из себя представляют. Единственный достойный человек – это Сева, – с какой-то мечтательной улыбкой закатила глаза Лиманская. – Он такой необычный, экстравагантный... Думаю, что нам с ним было бы… чем заняться!

И она, сделав вид, что застеснялась, со смешком закрыла лицо ладошкой.

– И все же, что вы можете сказать о других?

– А что? – как-то поскучнела Лиманская и двумя пальчиками выхватила из пачки сигарету. – Ну, о Саврасовой вы уже все слышали, о ней и говорить больше нечего. Звонаревы, покрывшиеся плесенью? Абсолютно замшелая семейка, постоянно дома сидят. Им судьбой уготовано – умереть в один день. От скуки! Могу вам точно сказать, что они не стали бы убивать Маркова. Он им абсолютно ничем не мешал. Они, по-моему, вообще не в состоянии с кем-либо вступить в конфликт.

– А кому мешал Марков?

– Да никому он уже не мешал! – досадливо махнула рукой Лиманская. – Это Сева раздул его персону до космических размеров, а так всем на этого Маркова уже плевать было. А Сева – он и ко мне-то боялся подойти, хотя я по глазам видела, что хотел, – кокетливо добавила она. – Леву, видите ли, обидеть боялся.

– Заботкиным Марков тоже не мешал?

– Ой, это, опять же, Севины фантазии! Кто может убить из-за такой ничтожной суммы? Да я о них, в общем-то, и говорить-то не хочу, потому что они и не из нашей компании вовсе, и вообще, они с нами не дружат. Меня они не любят, считают глупой! – она сморщила носик. – Ха-ха-ха-ха-а-а! А себя – самыми умными. Были бы они такие умные, не жили бы, как нищие! Давно бы уже в Аргентину уехали или в Штаты, там испанский тоже в ходу. А то все только интеллектом своим блещут, только никто им за это денег не платит! – в голосе Лиманской появился оттенок презрения. – Я вообще не уважаю таких мужиков, которые деньги не умеют зарабатывать. Вон, мой Саша – из ничего деньги делает! И меня обеспечивает. Я даже посуду не мою, у меня машина специальная есть! А Марина вечно то возле плиты, то возле раковины торчит. Ой, вот опять опаздывает, опять опаздывает! – вдруг перевела она взгляд на массивные часы на серванте с каким-то, как показалось мне, преувеличенным беспокойством. – Опять придется подогревать!

– Лариса, спасибо, я все поняла. То есть, вы уверены, что никто из ваших общих знакомых не убивал Маркова?

– Конечно, – пожала плечами Лиманская. – Кому он нужен? Скорее всего, повздорил с каким-нибудь попутчиком, сам же, небось, и в драку полез. Или как-то деньги свои засветил, те, что привез сюда.

– Вы знали, что он вез деньги? – насторожилась я.

– Ну, нет, я просто предполагаю...

– По нашим сведениям, у него с собой не было денег. И в связи с этим я хотела задать вам еще один вопрос. Где он их хранил?

– У своей мамочки, – не задумываясь, ответила Лариса. – Только ей он мог доверить свои деньги. А вообще, он был помешан на деньгах! Нет, скорее, не на них самих, а на разговорах о них. Я, честно говоря, даже и не понимала, для чего ему деньги. Он же практически ни на что их не тратил. Ни на меня, ни даже на себя. Просто копил и копил. Зато попробуй, попроси – это же скандал! Заботкиным, вон, тогда отказал, а когда уезжал – у него с собой полный чемодан денег был. Он же и квартиру, и мебель, и машину продал. И дачу.

– То есть, вам он денег не посылал?

Лиманская высоко подняла брови, выдержала паузу и звонко расхохоталась.

– Марков?! Мне?! Вы, наверное, шутите! Да он скорее удавился бы! Я же сказала вам, что для него потратить деньги – это катастрофа!

– Я имела в виду, не пересылал ли он на ваше имя деньги – с тем, чтобы по приезде в Россию ими воспользоваться?

– Он никогда не доверял мне до такой степени, – ответила Лиманская, – тем более, что мы развелись. Мы были уже чужими людьми, поймите! Да он вообще, по-моему, никому их не посылал... Кому их ему здесь посылать? Я же говорю, они все у его мамочки!

– Ну что ж, – я поняла, что разговор наш, видимо, пора заканчивать, – еще раз спасибо вам за информацию. Но... Я должна задать вам один вопрос, который я задавала всем, имеющим отношение к Маркову людям. Где вы сами находились в тот период, когда его убили?

– О-о-о! С алиби у меня все в порядке, – беспечно ответила Лиманская. – Мой директор с удовольствием вам его подтвердит! – И она улыбнулась ослепительной улыбкой.

Я уже поднялась, собираясь на этом оставить Лиманскую в покое, но тут послышался шум открываемой входной двери. Лариса резво вскочила и, словно девочка, побежала в прихожую.

– А вот и мой ненаглядный, – удовлетворенно проговорила она на ходу. – Здравствуй, птичка! Почему ты сегодня опоздал? Гадкий, неотесанный мужлан! Ха-ха-ха-а-а! Ну, иди, мой руки и садись за стол. Кстати, у нас в гостях – кто бы ты думал?..

Я увидела отражение насмешливого личика хозяйки дома в зеркале в прихожей.

– Частный детектив, расследующий убийство Маркова!

– Вот как? Кто же он? – спросил Александр, снимая ботинки.

– Не он, а она! – поправила Лиманская. – Это Татьяна, помнишь, она была на поминках у Гайворонского, я еще тогда удивилась, откуда она, потому что ее никто не знает.

Александр разделся и прошел в комнату. Он вежливо мне кивнул, опустился в кресло и приветливо улыбнулся.

– У вас какие-то вопросы ко мне, я так чувствую?

– К вам? Ну, возможно, – согласилась я. – В связи с тем, что ситуация очень проблемная, я начну с самого главного. Вы не можете вспомнить, где вы были восьмого февраля этого года?

Мгновением раньше перед Александром появилась тарелка супа, поданная ему Ларисой. И он уже энергичным движением отправил содержимое первой ложки в рот, попутно кивнув мне и уже собираясь ответить. Но тут же он застыл, состроил недоуменную физиономию и развел руками.

– Лара, ну это же пересолено, совершенно! – проглотив-таки ложку супа, заявил он.

– Это значит, что тебя кто-то очень сильно любит, – с глупенький улыбкой прокомментировала Лиманская.

– Это значит, что кто-то не умеет готовить, – выдвинул он свою версию.

– Это что еще за капризы такие?! – постучала ложечкой по столу Лариса, сдвинув брови. – Не нравится – иди в ресторан! Посмотришь, как тебя там накормят!

Александр не пожелал продолжать перепалку, он только покачал головой и продолжил с кислой миной есть пересоленный суп. Лариса же, изобразив на лице, с одной стороны, обиду, а с другой – некое превосходство над женихом, удалилась в другую комнату.

– Ну что ж, я прекрасно понимаю, почему вы задали мне этот вопрос, – спокойно ответил Александр. – Но, честно говоря, даже не знаю, что вам ответить. Дело в том, что я уже вряд ли вспомню в деталях этот день. У меня много дел, куча проблем, связанных с моей фирмой. Мало того, что мне приходится часто разъезжать, так ведь и дома я постоянно занимаюсь делами. Так что – извините... И рад был бы помочь, да, боюсь, не смогу. Разве что Лариса вспомнит.

– У вас есть хотя бы смутные предположения насчет того, что могло произойти со Львом? Мне интересно ваше мнение.

Александр доел суп и отставил тарелку.

– Ну, что мне вам сказать по этому поводу? – задумался он и откинулся в кресле, взяв из пачки сигарету. – Даже не знаю... У меня версия случайного убийства. И убийцу вы не найдете. Скорее всего... Вот и все. Жалко, конечно, что так получилось с Левой. Дело в том, что некоторые черты его характера способствовали возникновению... м-м... подобных конфликтных ситуаций. Лев несколько раз менял место работы, он нигде не мог ужиться. Язвительность его не нравилась многим. Но люди – разные, даже по внешним признакам это проявляется. Просто одни реагировали на это спокойно, например, как я, а другие – например, какие-нибудь смуглые горячие кавказцы, – могли совершенно по-другому его воспринимать. И схватиться за нож, – при этом Александр красноречиво взглянул на себя в зеркало.

Он представлял собой противоположный антропологический тип только что упомянутым им кавказцам: ни дать, ни взять – спокойный финн. И говорил он ровно и спокойно. Я не представляла себе, что этот человек может выйти из себя или даже повысить голос. И только его энергичные движения и время от времени проявлявшийся нервный тик говорили о том, что и Александр не совсем свободен от проявлений повышенной эмоциональности.

– Разумеется, это всего лишь мои домыслы, – продолжал он. – Чем я еще могу вам помочь? Ну, разве что высказать вам свое мнение о нем. Ну, да, он – мелкий, склочный человек, правда, с чувством юмора. Однако весьма специфическим, что также не добавляло людям любви к нему. Я с ним близко практически не общался, да мне, и вообще, некогда. К Ларисе он особых претензий не имел, детей у них не было – так ради чего мне было задумываться на его счет? Да я, если честно, вообще забыл, что на свете есть такой человек – Лев Марков. Правда, он всегда старался спровоцировать меня на конфликт, но я не обращал на это внимания. И вел себя по отношению к нему всегда ровно. Я даже проводил его вместе с Ларисой в аэропорт, когда он улетал в Германию. Кстати, если вас так интересует мое алиби, может быть, все-таки стоит уточнить это у Ларисы?

– Если это несложно, – попросила я.

Александр, не вставая с места, громко позвал Ларису. Ему пришлось повторить свой зов дважды, прежде чем Лиманская с недовольным выражением лица явилась в комнату.

– Птичка, ну что такое? – капризным голосом сказала она. – Ты мешаешь мне читать «Космополитен»!

– Лара, ты не можешь вспомнить, где я был восьмого февраля? – спокойно спросил ее Александр.

– Ах, боже мой! – закатила глаза Лиманская. – Я не могу вспомнить, где ты был три дня тому назад! Вы знаете, – обратилась она ко мне, – этот несносный человек постоянно в своих разъездах! Я уже подумываю завести любовника, потому что это ни на что не похоже! Молодая темпераментная женщина вынуждена томиться в одиночестве в четырех стенах, имея почти законного мужа!

– Ладно, все! – скривившись, махнул ей рукой Александр, но Лариса вдруг вздернула брови и воскликнула:

– Ой, постойте-ка...

Она быстро метнулась в спальню и вышла оттуда с изящным блокнотиком в руках.

– Восьмое, восьмое, – бормотала она, морща лобик, и вдруг радостно вскричала: – Вот, есть! Восьмого числа он, как ни странно, был дома. И у нас с ним была бурная любовь! Дело в том, что здесь я записываю дни, когда у нас происходят интимные контакты, а также – свои ощущения. Восьмого это было просто нечто!.. Рыбка, не волнуйся, я все фиксирую! – помахала она блокнотиком перед носом у Александра.

– Хотя бы при людях... – едва сдерживаясь, процедил тот. – Веди себя нормально!

– Ах, ну вот так всегда! – пожаловалась мне Лиманская. – Мужчины мечтают о страстной, темпераментной женщине, а когда получают ее, то начинают одергивать. Нет, мужчины просто несносны!

– Иди, почитай свой журнал, – без всяких эмоций проговорил Александр.

Когда Лиманская ушла, я поблагодарила Александра за беседу и, поднявшись, попрощалась с ним.

Сидя в своей машине, я обдумывала ситуацию. Да, похоже, я проверила всех приятелей и знакомых Маркова в России. Во всяком случае тех, с кем он регулярно общался. И, вероятно, все они тут ни при чем. У большинства есть алиби и почти у всех отсутствие мотива. Правда, я еще не разобралась с бандитом Горячим, и неясно пока, где его искать. Вся надежда – на Мельникова. А пока... Пока, видимо, придется мне все-таки поехать в Германию и поискать нужные ниточки там.

Это, конечно, большой расход. И лечь он должен на плечи господ Заботкиных, которых мне, честно говоря, было жаль. К тому же, я знала, что Марина в больнице, и им с супругом срочно необходимы деньги. Но и без поездки мне никак не обойтись! Только это поможет мне раскрыть это преступление. Если, конечно, Заботкины не откажутся от дальнейшего расследования.

Но и я уже закусила удила! Мне не хотелось бросать эту проблему на полпути, такого в моей практике еще не случалось. Но, с другой стороны, не могу же я и вести расследование за собственный счет! Интерес к делу, конечно, важен, но я ведь не на общественных началах работаю!

Одним словом, прежде чем что-то предпринимать, я решила созвониться с Максимом Заботкиным и, уже исходя из его намерений, определиться окончательно.

Изложив ему коротко ситуацию, я по тону Заботкина поняла, что перспективы потратиться на мою поездку в Германию ему не слишком-то нравятся. Но неожиданно где-то на заднем плане возник густой баритон капитана Тугова. Он что-то забубнил, а потом и вовсе выхватил у Максима трубку.

– Татьяна Александровна! – пробасил он. – Можете не волноваться, поезжайте! Я на себя эти расходы беру! У меня есть сбережения, – и уже в сторону он добавил: – Молчи! Это дело чести! Я сказал!

Услышав обещание Тугова, я повеселела. Признаюсь, я бы изрядно разочаровалась, если бы расследование пришлось прервать. Теперь же я воспряла духом и была готова к дальнейшим размышлениям.

В первую очередь меня волновал вопрос: где и у кого хранятся сбережения Левы Маркова? А ответ на него, скорее всего, сможет мне дать мама Льва. И еще неплохо бы поговорить с его коллегами. Марков, как следовало из его писем Гайворонскому, общался преимущественно лишь с ними и со своей мамой. Других его знакомых в Германии я не знала. Значит, это и есть тот круг людей, с которыми мне предстояло встретиться.

Вернувшись домой, я набрала номер аэрокасс и заказала авиабилет до Дюссельдорфа.