Эпилог

Все оказалось в порядке. Две статуэтки снова объединились. Клементова отвезли в отделение милиции Волжского района, а я пообещала предоставить доказательства совершенных им преступлений на следующий день.

Элеонора Наумовна, вызванная в качестве свидетеля, долго не могла успокоиться. Причин тому было несколько. Во-первых, у нее в голове просто не укладывалось, что такой замечательный паренек, помогавший ее мужу, хладнокровно отравил его из-за денег. Во-вторых, она направила следствие по ложному следу, когда ошиблась и сказала, что перчатка принадлежит Игорю, а не Даниле. Третьим, что окончательно сразило ее, было известие о преступной, в прямом смысле этого слова, деятельности ее покойного мужа.

На допросах Клементова я не присутствовала. Он вызывал во мне чувство омерзения — внешне обаятельный парень, не глупый, а пошел на убийство ради денег. Неужели человеческая жизнь стоит меньше нескольких тысяч долларов? Разумеется, быть с деньгами лучше, чем без них, но ведь цель не всегда оправдывает средства.

Несмотря на все усилия, адвокат так и не сумел убедить судей, что убийство было совершено непредумышленно уже хотя бы потому, что у Клементова в тот день была с собой ампула с лекарством. К тому же мотив — жажда большой суммы денег — делал защиту практически невозможной.

Судебный процесс был больше похож на балаган. Мне хотелось поскорее уйти, чтобы налить полную ванну и как следует отмыться от обвинений, истерик, воплей, которых было больше, чем может перенести человеческая психика.

Начать хотя бы с того, что Данила, патологический наглец, заявил, что Гробовский во всем виноват сам.

— Если бы Витольд Модестович с самого начала честно делил прибыль, — утверждал Клементов, — этого бы не случилось. Он принимал заказы, а всю работу делал я. Да еще и получал за нее копейки. Такое никому не понравится.

После этого заявления Элеонору Наумовну под руки вывели из зала, а собравшаяся аудитория так долго шумела, что судья несколько раз призывал восстановить тишину.

Подружка Данилы вместе с Ниной Сергеевной, квартирной хозяйкой, рыдали в два голоса, но по разным причинам: первую волновала судьба несостоявшегося жениха, а вторую — возмещение ущерба от пожара, который он устроил.

— Я не хотел убивать Витольда Модестовича, — оправдывался обвиняемый, — сначала объяснял ему все по-хорошему, а потом… Оно как-то само все получилось… Как будто кто-то говорил мне, что и как надо делать… Да, я носил с собой лекарство, но как-то не думал, что решусь им воспользоваться. А тут обстоятельства…

Да, уж у него бы все получилось. Досадной помехой стал Артемий, определивший, что коллекция его друга, приобретенная через Гробовского, — это собрание подделок. Если бы Архипов не затеял расследование, Элеонора Наумовна никогда бы не узнала, что ее муж был отравлен, а Данила с подругой обосновались бы в Берлине.

Ожерельеву не повезло, как и Даниле. Это можно назвать так: он оказался в ненужное время в ненужном месте. Отказавшись давать официальные показания в суде и заявив, что Клементова он не знает и, соответственно, не имеет к нему никаких претензий, Леопольд Вольдемарович элементарно «прокололся». Если бы сей представительного вида господин не задумал после съемок для каталога изготовить подделку, а подлинную Мару продать, его не привлекли бы к уголовной ответственности.

Что же касается попавшей к Ожерельеву поддельной Мары, то подмена произошла тогда, когда Гробовский выходил из своего кабинета за деньгами. Самохин и его сопровождающий сидели за столиком спинами к Клементову, который аккуратно извлек из рюкзака одну статуэтку и в считанные секунды поставил ее на место подлинника.

Курьер, помогавший Ожерельеву, сделал все так, как было рассчитано, с блеском выполнив указания Леопольда Вольдемаровича. Однако никто из них не мог и предположить, что Мару уже подменили.

Из зала суда я отправилась в антикварную лавку заказывать второе черное кресло. А Кирьянов долго ругался по поводу того, что я только напрасно привлекаю его к содействию, когда на самом деле и сама великолепно со всем справляюсь. Это не комплимент, это — констатация факта.