Глава 4
Когда через три дня — часов в двенадцать — раздался тот самый телефонный звонок, я уже почти совсем забыла и Варвару Петровну Пронину, и свои виноватые сомнения. Однако голос с едва заметным армянским акцентом сразу вернул меня к исходной точке давешних самокопаний.
— Привет, дорогая! Конечно, ты еще не вылезла из постели, старая бездельница? Черт, как бы я хотел сейчас послать к дьяволу служебные обязанности и оказаться на месте твоего одеяла…
— Не мурлыкай, Кобелянчик: еще не март месяц! Ты только затем и позвонил мне в такую рань, старый развратник, чтобы смущать бедную девушку бесовскими речами?
— Увы, увы! Ты прямо как наш подполковник Колесниченко: здорово умеешь сломать кайф… Конечно, «в такую рань» я могу тебе звонить только по делу.
Призывное мартовское мяуканье сразу превратилось в деловой, почти что официальный тон: еще одно поразительное свойство капитана Гарика Папазяна.
— Помнишь, ты говорила про старушку, свою соседку? Ну, у которой какие-то там проблемы? Давай-ка мне ее координаты: надо все-таки проверить. Открылись, понимаешь, кое-какие новые факты по тому делу.
Сердце сразу упало куда-то в желудок — хотя в лежачем положении тела такое представить трудновато…
— Поздно, Гарик. Ее позавчера похоронили.
— Что?!! Как… Да ты сечешь, что это значит, сыщица хренова?!
Далее последовала такая крутая подборка ненормативной лексики из двух языков, что мне пришлось отодвинуть трубку от уха. Еще один несомненный талант моего друга, который сейчас, правда, отнюдь не показался мне забавным.
— Потише, кэп. Сбавь обороты и побереги свое красноречие для более подходящего случая! Смерть Прониной не имеет никакого отношения к «делу десяти стариков». И вообще ни к какому делу, понимаешь? Дурацкое совпадение, Гарик, не больше! Да, соседи-алкаши доставали старушку — это одно. А тут у нее случился сердечный приступ — это другое!
Не отдавая себе отчета, я начала шпарить словами Альбины Михайловны.
— Поблизости никого не оказалось, телефона нету. Даром что ветеран войны: четыре года простояла в очереди, а проклятого телефона так и не дождалась… Вот и все: гроб и поминальная кутья. Может, кто-то и ответит перед богом на страшном суде за ее сердечную недостаточность, но нашему земному Уголовному кодексу тут зацепиться не за что, Папазянчик!
— Ишь ты, как заговорила! Больно умная стала! Давай адрес старухи, быстро!
Я покорно назвала ему номер дома и квартиры, в которой больше никто не жил. Прибавила сюда же и имя внука Варвары Петровны — «славного мальчика», о котором я, как выяснилось, не знала ничего, кроме имени. Гарик злобно сопел на другом конце провода.
— Дурацкое совпадение, говоришь? — ехидно выдавил он, когда я кончила свои краткие показания. — Ну, Татьяна, молись, чтобы это было так!
И капитан швырнул трубку — как мне показалось, прямо на мою барабанную перепонку. Я уронила руку с мобильником и с отвращением отпихнула от себя телефон.
Да что же это такое, господи?! Почему меня никак не оставят в покое? Единственное, чего я хочу — чтобы мне хотя б недельку не портили настроение с утра! Но, похоже, я хочу слишком многого.
Ни контрастный душ, ни питательная маска из грецких орехов с медом, ни кофе с гамбургерами, доведенными до кондиции в микроволновке, не вернули мне утраченного душевного равновесия. Я попробовала бороться с моральным дискомфортом теми же средствами, что и с ленью физической, но тоже не имела успеха. Только зря выбросила на кровать все вещи из платяного шкафа. Отчаявшись навести в нем порядок и убедившись, что лень в этот раз торжествует победу, я просто завалилась на кровать поверх своих вечерних туалетов от Версаче и деловых костюмов от нашего отечественного Тома Клайма. На сердце у меня скребли все мартовские коты, вместе взятые.
Неужели этот грубиян прав и я в самом деле так лажанулась с Варварой Петровной? Да нет, не может быть… А почему, собственно, не может? Потому что тебе, Таня дорогая, не хочется признавать, что ты попросту поленилась, матушка! Но ведь это для преступников не аргумент, ты должна понимать. Преступления имеют неприятное свойство совершаться даже тогда, когда некоторым частным сыщикам очень не хочется с ними возиться!
«Ты, конечно, можешь возразить, — продолжало меня отчитывать мое „альтер эго“, — что частные сыщики тем и отличаются от своих коллег с погонами, что могут выбирать, какое преступление им расследовать, а какое — нет. Да, это так. Ну, а где же „наше чувство долга“? Где совесть? Где чувство благодарности по отношению к старшему поколению, где, наконец, социальная ответственность богатых и здоровых перед бедными и больными?.. И то, что на твоем банковском счете лежит кругленькая сумма — разве это недостойная причина, чтобы оторвать, извини, свою задницу от койки ради бедной одинокой старушки?..»
«Хватит, заткнись! — рявкнуло, не выдержав, первое и главное „я“. — Раскудахталась, понимаешь… Слышал бы тебя Гарик Папазян — помер бы со смеху: „благодарность“, „социальная ответственность“… Просто скулы набок воротит!»
«А вот и нет: Гарик как раз со мной согласился бы! Уж он-то знает, что такое долг и социальная ответственность, и не станет смеяться над этими святыми понятиями…»
«Ладно, сама знаю, что согласился бы. У этого утконоса служебный долг — такой же „пунктик“, как и сексуальный долг перед всеми бабами на свете. К черту Гарика! Не поднимай бурю в стакане воды. Я все равно не смогла бы ничего сделать для этой бабульки, тем более теперь, когда она сыграла в ящик… Кстати, никакая она не одинокая: у нее внучек есть — тоже, между прочим, молодой и небедный. Постой, постой… А как ты смотришь на то, что именно он и мог спровадить бабулю на тот свет?!»
Неожиданная версия ошарашила не только «альтер», но и основное «эго». Признаться, мысль о возможной причастности Андрея посетила меня впервые. Впрочем, это, конечно, случилось бы раньше, если б я вообще дала себе труд задуматься об этом дельце всерьез. Но, говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится… К сожалению, к представительницам прекрасного пола это также относится — даже к имеющим лицензию частного детектива!
А в самом деле: он чертовски подозрителен, этот «примерный мальчик»! Начать с того, что восторженная Альбина Михайловна — кстати, собственных внуков не имеющая, впрочем, как и детей, — восхваляла его буквально через слово. Одно это настораживает: может, он только хотел казаться примерным? Правда, видимых причин устраивать бабушке искусственный «карачун» у парня не было — квартирка-то и без того была завещана ему… Но ведь могли быть причины невидимые, о которых я и предполагать не могу. К примеру, ему могли срочно понадобиться деньжата, а тут бабкино благоустроенное жилище в самом центре города: приличные «бабки», я вам скажу… Ха, вот и каламбурчик получился!
Однако невысокого же вы мнения о роде человеческом, Татьяна Санна… Чтобы внучек единственную бабушку… за какую-то поганую квартиру… Брр! Впрочем, бывали случаи, что не токмо за квартиру, а за какой-нибудь последний стариковский червонец от пенсии. Вот так-то, господа человеколюбы и душеведы!
А ну его, в самом деле! Какая мне забота? Уж теперь-то я могу не волноваться за этого парнишку: доблестный Гарик Папазян навалится на него всей мощью милицейской машины. Уж он-то вытрясет из этого компьютерного щенка правду — если там есть что вытряхивать! И даже если нечего — тоже: капитан по этой части большой спец…
Я сладко потянулась на своих тряпках. Что-то опять в сон клонит… Батюшки, да и немудрено: уже седьмой час! На улице тьма-тьмущая… Вот и денек пролетел! Все в делах да в заботах, а о себе подумать некогда… Но ведь еще не вечер: соображай, Таня!
В раздумье я смотрела на телефон. Провести остаток и этого дня наедине с собою да с видиком или придумать что-то поинтереснее? Честно говоря, мое женское начало уже порядком соскучилось в затворничестве. В конце концов, в Тарасове есть мужики не менее темпераментные, чем Папазян-Кобелян, но при этом гораздо более вежливые. И у меня нет никаких причин разыгрывать с ними недотрогу…
Будто в ответ на мои мысли «в стиле ню» в квартире резко прозвучал звонок. Но не по телефону, а в дверь. Вот те раз, кого еще несет?.. Мои друзья-приятели обычно не заваливаются ко мне без предварительного звонка: я всех отучила.
Пока я мало-мальски привела в порядок свою подрастрепавшуюся одежду, пока пыталась в дверной глазок разглядеть на темной лестничной площадке еще более темный силуэт (явно мужской, но этим мои наблюдательные возможности и ограничились) — звонок раздался снова, уже требовательно. Я почти никогда не задаю через дверь дурацкий вопрос «кто там?», потому что терпеть не могу, когда его задают мне. В самом деле: какой смысл?! Если за порогом стоит киллер или, к примеру, грабитель, так разве он признается? А если порядочный человек — то это, согласитесь, довольно сложно объяснить через запертую дверь, а уж доказать тем более… В конце концов, кое-какие навыки общения с непрошеными визитерами у меня имеются. А если дело выглядит уж очень подозрительно — лучше вообще не открывать, дождаться, пока гость либо отвалит, либо начнет вопить и лупить в дверь кулаками. Тогда все разрешится само собой.
Так я стояла в передней, а звонок тренькнул еще разок — по-моему, уже безнадежно. Тут я быстро распахнула дверь, запертую всего на один замок. Так быстро, что стоявший за нею светловолосый парень в хорошей дубленке от неожиданности отпрянул. Отбой, Таня: тут твои боевые искусства не потребуются.
— Здравствуйте. — У него был приятный баритон. — Простите, частный детектив Иванова — это вы?
— Допустим. А кто вы?
Посетитель чуть заметно выдохнул, точно окончательно собираясь с духом.
— Я Андрей Рубиньш. Внук Варвары Петровны Прониной.
— Какая у вас фамилия экзотическая! Ваш батюшка был латыш?
— Вот именно — был… — Рубиньш-младший кивнул. — Он умер лет семь назад. Впрочем, не видел я его все семнадцать. Так я могу войти?
— Если у вас честные намерения, валяйте.
Я чуть улыбнулась, поощряя «Андреса» не быть слишком уж серьезным, и отступила от порога.
Он вошел, осмотрелся — в меру любопытно, но и с достоинством. Однако раздеваться не спешил, ожидая либо дополнительного приглашения, либо — от ворот поворота. Свой теплый замшевый картуз на меху он мял в руке. Щеки и уши парня — не то от мороза, не то от волнения, не то от того и другого сразу — покрылись яркими пятнами румянца.
А я не спешила приглашать его пройти в комнату. Во-первых, пусть скажет сначала, что ему надо. Нет, это — уже во-вторых! А во-первых, я просто засмотрелась на нежданного гостя. Право, он того стоил!
Это был высоченный детинушка — этакий натуральный «платиновый» блондин с буйной волнистой шевелюрой, в которую, должно быть, так приятно запускать пальцы… Другой несомненной достопримечательностью его физиономии были огромные глазищи цвета осеннего неба в ясный денек. Волнуясь, он смущенно потупился, отчего густые темные ресницы — любая девчонка за такие что хочешь отдала бы! — смотрелись еще более выигрышно. Мне понравились его пухлые губы, в которых было что-то детское и мужественное одновременно; парень то и дело покусывал их, словно никак не мог подыскать слова для начала объяснения. А вообще-то, если честно, то и все остальное на этом крупном лице было ничего себе — вполне подходяще. И, кажется, не только на лице…
«Подходяще для чего?» — поймала я «с поличным» свое женское начало и усмехнулась.
Было в этом Андрюше что-то фольклорное — но не наигранное, театральное, а настоящее, былинно-эпическое. Что-то от героев «Калевалы», от доброго пушкинского волшебника Финна и русского богатыря Алеши Поповича. Его можно было представить себе в каком угодно качестве, но меньше всего, пожалуй, — этакой компьютерной крысой, у которой вместо мозгов процессор, а вместо сердца — контролирующие устройства.
Я поняла, что начинать придется мне.
— Итак, что же вы молчите? Что вам угодно?
— Поговорить с вами, если не возражаете. Пожалуйста! — добавил он более просительно. — Это очень важно для меня…
— Раздевайтесь и проходите.
— Спасибо… Татьяна.
Он не заставил просить себя дважды и быстро освободился от дубленки. Под ней оказались черные брюки и жемчужно-серая водолазка: и то и другое сидело на парне, как на манекене в фирменном салоне. До меня долетел еле уловимый аромат мужской туалетной воды, который приятно дополнил впечатление. Первоначальная скованность гостя проходила на глазах. Уже совсем естественным движением, лишенным всякого кокетства, Андрей повернулся к зеркалу, извлек из кармашка расческу, быстро пригладил непослушные вихры и снова оборотился к ожидавшей его хозяйке: мол, я готов, куда прикажете?
Внезапно я почувствовала в себе способность к экспромту.
— Знаете что, Андрей? Я как раз собиралась что-нибудь приготовить на ужин. Кухарка из меня не ахти какая, но пиццу я, пожалуй, осилю. Что скажете?
Прежде чем сказать, парень широко улыбнулся. Улыбка у него тоже была очень славная.
— Здорово! Если честно, чертовски хочется есть: я ведь к вам прямо из милиции, меня там три часа продержали. И так напугали, что решил не тратить время на еду.
— Вот как? Значит, вы к тому же еще и пострадавший от наших органов — не к ночи будь они помянуты? Тогда тем более надо вас накормить! А откуда вы вообще про меня знаете — не от ментов же?
— Так от Альбины Михалны, соседки вашей! Вспомнил, как она хвасталась при мне бабуле, что живет в одном доме с тарасовской знаменитостью Татьяной Ивановой. Ну вот, и когда сегодня меня неожиданно записали в преступники, сразу подумал про вас. Позвонил Альбине, она мне назвала вашу квартиру — вот и все… Кстати: из меня может получиться неплохой поваренок. Советую провести испытания.
— Обязательно испытаю, не беспокойтесь. Мойте руки — это прямо по коридору — и топайте на кухню — сюда, направо. Там висит несколько фартуков, можете выбирать любой.
