Глава 10

Я приезжала в Комсомольский поселок в течение нескольких дней. Чтобы невзначай не засекли, меняла внешность и места многочасовых стоянок. Моя фонотека любовной музыки пополнилась еще дюжиной весьма любопытных записей: «отец семейства» был поистине неутомим, обслуживая попеременно маму и дочку. Но той единственной записи, которая могла бы пролить свет на дельце, за которое мне платил Андрей Рубиньш, так и не сделала.

Этот богатый дом, насквозь пропитанный ложью, был словно повязан заговором молчания. Здесь либо занимались сексом, либо говорили ни о чем. И в то же время какое-то чувство подсказывало мне, что эта семейка — не «пустышка», не ложный след! Вот почему я с таким упорством, достойным, быть может, лучшего применения, продолжала ездить «на прослушивание» как на службу. Помня, во сколько в тот первый раз «дочурка» нагрянула домой из школы, я появлялась в окрестностях ее дома в два часа пополудни и колесила по поселку иной раз до двух ночи — когда обитатели дома номер тринадцать по улице Полевой уже засыпали. Я забросила даже своего клиента, которого давно выпустили из каталажки под подписку о невыезде. Андрей жаждал моего общества, но я ничем не могла ему помочь: вечеров у меня не было. Личное полностью капитулировало перед профессиональным.

Да и, признаюсь откровенно, высокий блондин с голубыми глазами уже не волновал меня так, как при первой нашей встрече. Он выглядел все таким же героем любовного романа, но… не моего. Правду сказал какой-то мудрый человек: верное средство от любви с первого взгляда — внимательно посмотреть второй раз!

Мое упорство было вознаграждено на четвертые сутки, когда восточный герой-любовник опять выходил на работу в ночную смену. Мне показалось, что в этот день он с нетерпением ожидал свою «сладкую детку». Однако она появилась лишь в седьмом часу вечера — и вдребезги пьяная. Между милыми состоялось бурное объяснение. Джафаров в бешенстве отхлестал девчонку по щекам и угостил такими словечками, которые трудно было назвать сладкими. Ирка в ответ кричала, что ей плевать, что больше она так не может, и пусть лучше он убьет ее сам, иначе она пойдет в ментовку и заявит на него.

«Ну, отчего же на меня, детка! — почти ласково пропел Тимурчик. — Заодно заяви и на себя тоже: чистосердечное признание, сама понимаешь… Возможно, пару годков за это скостят. Ты думаешь, сильно поможет, что ты несовершеннолетняя? Нет, моя радость: не в этом случае! У нас с тобой не просто шуры-муры, дуреха! Нет, лапушка, — мы с тобой подельники. По-дель-ни-ки!»

Потом девку начало тошнить, добрый «папочка», матерно ругаясь, принялся оказывать ей первую помощь и закончил тем, что впихнул в нее какие-то таблетки и сволок в кровать.

Тут подоспела и мама Римма, жилец объяснил ей, что дочке нездоровится, и после ужина, перед уходом на работу, потащил в постель и ее тоже — правда, с другой целью. Мне показалось, что Римма слегка взволнована, но я не поняла — чем конкретно. Должно быть, недомоганием дочери, это было вполне логичное объяснение. В этот вечер я вернулась домой пораньше: было ясно, что в ближайшие двенадцать часов мать не сможет потребовать у Ирины никаких объяснений, даже если бы очень хотела.

Итак, сомнений больше не оставалось: Джафарова и Ирину Гаджиеву связывали не просто «шуры-муры» — тайна криминального свойства! Значит, не зря я к ним прицепилась. Но хотя бы кто-нибудь хоть полслова сказал бы в этом доме о старухе Прониной… Нет, нет и нет! Я почти готова была поверить, что в пятьдесят первой квартире тогда не обошлось без этого «святого семейства». Но, черт меня побери, зачем было им — любому из них — убивать бабушку?! Какой мотив — кто мне скажет? Ну, хотя бы вы, мои добрые старые гадальные кости?..

Гадание — тонкая штука. Иногда бывает трудно сформулировать конкретный вопрос, а из ответа тебе самой неожиданно становится ясно, что именно ты хотела узнать. Гораздо чаще случается наоборот. И очень редко — когда на четкий вопрос получаешь такой же недвусмысленный, без «двойного дна» ответ. Но с каким из этих случаев я столкнулась сегодня?..

21 + 33 + 4 — символы, которые яснее ясного указывают на воровство.

— …Танцуй, старушка! — сквозь еще не отступивший утренний сон донесся голос Гарика из телефонной трубки. — Есть новость — на «лимон» деноминированных.

— Шутишь, капитан? Какое «танцуй» — я еще и соображаю-то с трудом…

— Ладно уж, тогда придется ее тебе подарить безвозмездно.

— Кого?

— Тьфу ты, да новость! Ты и в самом деле ничего не сечешь. Напряги извилины, слушай. Вчера поступила оперативная информация, которая должна тебе понравиться. Одному нашему кадру, матерому скупщику краденого — он специализируется, между прочим, на элитных побрякушках, в основном тех, которые меряются в каратах и прожили не один десяток лет, — предложили свежий товар. «На шесть тыщ четыреста долларов», как сказал тот стукачок, который сообщил об этом. Это все, что известно моему информатору, он не знает, состоялась ли сделка или только планируется, не знает имя продавца. Да и вообще в том, что дороже червонца, разбирается как свинья в апельсинах. Но парень совершенно случайно слышал название этой брильянтовой штуковины…

Остатки сна разлетелись под учащенными ударами моего сердца. Я мгновенно вспомнила фото из альбома покойной старушки, сияние благородных камней на фоне черного бархата… «Этой брошки больше нет, Танечка… Сгорела при пожаре на старой квартире бабушки…» Неужели?..

— Знаешь, как ее зовут, дорогая? «Поцелуй розы»!

— Гарик! Ты даже не представляешь, до чего это славная новость, капитан! Да тут не то что танцевать надо, а…

— Ловлю на слове, — гоготнул Папазян.

— Дорогой ты мой! — Я пропустила мимо ушей его намек. — А нельзя потрясти этого скупщика, чтобы из него вывалилось имя продавца?

— Обижаешь, старушка. Уже потрясли, только ничего из него не вывалилось, кроме дерьма… Этот тип, продавец, принял меры предосторожности. Словом, никто его не видел и не знает и ничего о нем сказать не может.

— Черт! Неужели так уж и нельзя найти оборванный конец этой ниточки?

— Вай-вай-вай, коллега… — вздохнул капитан. — Ты думаешь, у Гарика только и забот, что ассистировать одной самонадеянной и неблагодарной частной сыщице?! К тому же без санкции подполковника, ты ж его знаешь…

— Но я знаю и тебя, лучший сыщик нашего времени! — авансом отвесила я ему.

— Грубая лесть, дорогая. Так вот: продавцом порадовать тебя пока не могу, а вот про сам «Поцелуйчик» я кое-что разузнал на досуге. Эта штуковина, Таня-джан, и вправду стоит целое состояние. Последний владелец брошки, один из графов Галицких, богатый петербургский магнат и коллекционер, приобрел ее в подарок дочери. Сорок семь великолепных брильянтов в платиновой оправе, самый большой — четырнадцать карат… Ты там не уснула, старушка?

— Нет. Просто пытаюсь представить себе сорок семь брильянтов в платиновой оправе.

— А, ну-ну. После революции следы сокровища потерялись. Известно, что среди драгоценностей, конфискованных у Галицких, «Поцелуя розы» не было. Во всех каталогах брошка значится бесследно утраченной. Но сдается мне, Таня-джан, что у тебя есть шанс увидеть бесценную пару влюбленных розочек не умозрительно, а воочию. Что, если все эти десятилетия она тихонько лежала себе в шкатулке Варвары Петровны Прониной, которая имеет какое-то отношение к тем Галицким? Твоему Рубиньшу ведь известна фамилия бабусиных предков…

— …И что, если именно этот «Поцелуйчик» стал причиной «сердечного приступа» старушки, хочешь ты сказать? Во голова: прямо мои мысли читает!

— Приходится, приходится… Ладно, старушка, это была тебе информация к размышлению. Будет конкретика — звякну. А у тебя что там с этими Гаджиевыми-Джафаровыми?

Я рассказала Гарику о разборке «подельников» в Комсомольском поселке.

— У Риммы Гаджиевой, как ты знаешь, алиби: она в ту субботу была на базе отдыха со своим коллективом, вернулась только за полночь. Джафаров хоть по бабам и спец, но старушку на тот свет отправил не он: с восьми вечера находился на работе, ты сам мне это сказал. А вот как насчет Ирины? Честно сказать, я не стала бы давать руку на отсечение, что это невозможно.

— Почему — возможно, конечно… Такой подонок, как Джафаров, сможет уговорить кого угодно. Но маловероятно, коллега! Думаю, тебе следует иметь в запасе более солидную версию. Впрочем, Гаджиеву-младшую оставляю тебе. Не хочу вводить себя во искушение! Чао.

Я отбросила трубку. Сна больше не было, конечно. Но не было и охотничьего азарта, когда я иду по следу как ищейка, в любую минуту готовая к отчаянному броску. Еще не прошло легкое ошеломление, вызванное потрясающей новостью Папазяна, и отчего-то примешалась к нему досада. «Более солидную версию»… Ишь, какой умник нашелся! Ему и невдомек, что я имею эту версию не потому, что она мне так уж нравится, а потому, что другой у меня просто нет…

Часа через два я бежала с пакетом из хлебного магазина: дела, как и любовь, приходят и уходят, а кушать хочется всегда. Перспективы на остаток дня рисовались смутно.

У оживленного перекрестка прибавила шагу, чтобы успеть на мигание желтого круглого глаза на другой стороне перехода. Я была примерно на середине проезжей части, когда машины резво взяли с места: наша улица с односторонним движением. Боковым зрением поймав особо опасную серо-голубую иномарку, я совершила прыжок до спасительного тротуара и… чуть не сбила с ног высокую девчонку в сером козьем полушубке, которая совершенно неожиданно вырвалась из группы пешеходов, ожидавших у бордюра.

— Куда, дуреха ненормальная?!

Но она, казалось, не слышала ни шелеста шин, ни визга тормозов, не видела смерти в серо-голубом саване, неумолимо летевшей на нее…

И на меня тоже!!! Я резко развернулась ей навстречу. Да, Таня дорогая, похоже, тебе кранты… Скорее инстинктивно, чем осознанно схватив левой рукой пушистый воротник, мелькнувший мимо, я что есть силы дернула его назад… Резкий звук автомобильных клаксонов слился с пронзительным визгом моей «подзащитной» и криками людей на тротуаре…

Опомнилась я только там, за бордюром, среди моих двуногих братьев-пешеходов. Вокруг бурно радовались нашему чудесному избавлению и проклинали «чертовых водил», которым переехать человека — раз плюнуть. При этом тот неоспоримый факт, что обе мы оказались на проезжей части после появления красного сигнала, никто не брал в расчет, и это меня особенно растрогало. Один только пожилой дяденька в сдвинутой на затылок шапке из нутрии, который, собственно говоря, и принял на себя главный удар двух женских тел, укоризненно покачал головой:

— Ай-ай-ай, девчата! Никак, вам жить надоело?.. А ты, дочка, если б не эта девушка — уже на том свете была бы! Эх, молодежь, молодежь…

Когда негустая толпа сочувствующих наконец рассосалась, я все еще правой рукой прижимала к груди пакет с хлебом, а левой — стискивала воротник чужой шубки. Девчонка судорожно всхлипывала и утирала нос серым рукавом. Непокрытые волосы в мелких спиральках «химии» упали ей на лицо, сквозь искусственную рыжину проглядывала на макушке естественная чернота. Я выпустила ее воротник и приперла к дереву, намереваясь сделать то, что не удалось водителю «Ауди».

— Ну, я тебе сейчас… Да перестань ты реветь!

Я силой оторвала ее руку от лица, приподняла его за подбородок — и едва не выронила свой пакет:

— Ты?..

Ирка Гаджиева перестала хлюпать носом и всмотрелась в меня зареванными темно-карими, как у матери, глазами.

— А, это вы… «При пожаре звоните ноль-один». Только я с удовольствием сама подпалила бы этот проклятый дом, вот было бы классно! — Она усмехнулась затравленно, но в расширенных зрачках полыхнула настоящая ненависть. — Пустите, я пойду.

— И куда же ты такая пойдешь?

— Все равно… Вам-то что?

— А вот что, Ирина Гаджиева: пойдем-ка со мной! — Я схватила ее за руку и решительно потянула за собой.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? Куда вы меня тащите? Отпустите!

— И не подумаю, а будешь брыкаться — пристукну. Какая тебе разница — куда, если ты только что сказала «все равно»? Не бойся: хуже, чем есть, тебе уже не будет.

Должно быть, этот довод подействовал: Ирка смирилась и покорно тащилась за мной. Минут через пять я втолкнула ее в свою квартиру и заперла дверь.

— Раздевайся.

Она все так же молча и равнодушно повесила шубку на вешалку и расшнуровала ботинки.

— Теперь иди умойся. — Я направила ее в ванную. — А потом поговорим.

Ирина исполнила и это и вскоре появилась у меня на кухне, покорная судьбе. Глаза и нос у нее по-прежнему были красные, но чувствовалось, что истерика миновала.

— Садись, сейчас будем обедать. Хотя вообще-то я еще не завтракала… Есть хочешь?

— Н-нет. Не знаю…

— Как это — не знаешь? Ты сегодня ела?

— Нет, — прошелестело после паузы.

— Ясно, эту тему закрываем. Через десять минут будет яичница.

Я стала метать на стол все, что нашлось в холодильнике: сыр, ветчину, масло, маринованные грибочки, зеленый лук, пакет апельсинового сока… При появлении последнего потухший взгляд гостьи, которая равнодушно следила за моими манипуляциями, немного оживился. Я молча налила оранжевый напиток в стакан и поставила перед ней.

— Спасибо… — Девчонка схватила стакан обеими руками и залпом осушила его.

— Что, дорогая моя, головка-то — «бо-бо»? Перебрала ты вчера малость, да?

Она поперхнулась и вытаращила глаза.

— Откуда вы знаете?!

— Я, брат, все про тебя знаю. — Я невозмутимо разбивала яйца в миску. — Возьми-ка вот, нарежь пока ветчину.

Ирина не пошевелилась. Она смотрела на меня все такими же вытаращенными глазами.

— Что вы знаете?

— Ну, например, чем ты занимаешься со своим «папочкой», когда вы остаетесь одни… Ладно, вижу, мне придется самой резать ветчину. Знаю, что вчера между вами вышел небольшой скандальчик. И еще знаю, — я взглянула на девушку в упор, — что вы с Джафаровым делали в субботу двадцать третьего января. Напомнить? Или, может быть, сама расскажешь?

Девчонка хотела вскочить с табурета, но вместо этого без сил привалилась к стенке.

— Вы… кто?

— Да уж не «при пожаре звоните ноль-один», это точно! — я усмехнулась. — Частный детектив, Ирочка. Слыхала про таких?

Несколько секунд она беспомощно хватала ртом воздух, прежде чем из него вырвалось короткое и хриплое «нет!». Закрыв лицо ладонями, моя гостья трясла головой.

— Нет, не может быть…

— И все-таки именно так. Постарайся успокоиться, Ирина. Пойми, что для тебя единственный выход — честно и откровенно рассказать мне все. Даже если это ты убила. Но мне очень хочется, чтобы это оказалась не ты, слышишь?

Очень медленно она отняла руки, но ее глаза были закрыты.

— Вы расскажете милиции?

— А ты как думаешь? В конце концов придется! — Я старалась, учитывая ее состояние, говорить помягче. — Но сначала я должна сама выяснить все детали. А потом погляжу, как действовать. Итак: это ты или не ты?

— Нет, я не убивала! Это правда! — Она через силу подняла на меня глаза, но все же ей это удалось. — Никто его не убивал. Он сам…

«Он»?! «Его»?.. Догадка возникла внезапно и поползла вниз по спине холодными мурашками.

— Подожди, подожди. Ты мне зубы не заговаривай! Кто это — «он»? Кто «сам»?!

— Как — кто? — Теперь оторопела моя юная гостья. — Карен, конечно! Манукян. Вы же все знаете, зачем спрашивать?

Силы оставили меня, и я шлепнулась на табурет по другую сторону стола. От плиты потянуло горелым, но судьба яичницы с ветчиной сейчас волновала меньше всего. Боже мой, какая я дуреха! Какая упрямая, самонадеянная дура… Впрочем, этой сопливой девчонке знать о твоем позоре вовсе ни к чему.

— Разумеется, знаю. — Я заставила себя встать и спасти остатки главного блюда. — Это я тебя проверяла, извини. Расскажи-ка мне все по порядку, со всеми подробностями.

И Ирка, уписывая яичницу с отменным аппетитом, рассказала мне свою криминальную историю — только совсем не ту, какую я жаждала узнать! Я слушала ее, и оба моих «я» не переставали горько усмехаться злой шутке, которую сыграла со мной судьба. Имя этой шутки было — совпадение.

В субботу двадцать третьего января Ирина и ее любовник Теймури Джафаров действительно совершили преступление. Но не вечером, а средь бела дня. И не в пятиэтажке номер пятьдесят два на моей улице, где живут одни пенсионеры, а в элитном доме на Староказачьей, с двухъярусными квартирами и домофоном, где в неприличной роскоши обитают четыре семьи «новых русских». Вернее, семьи — в полном смысле этого слова — живут в трех квартирах. А четвертую занимал до того самого январского дня пятидесятитрехлетний вдовец Карен Манукян по прозвищу «Туз» — владелец видеосалонов, ночных клубов и казино, жуир и большой любитель молоденьких девочек. Его-то и наметили себе в жертву наши «Бони и Клайд».

Идея ограбления принадлежала, разумеется, Джафарову. Манукян вел какие-то дела с хозяином «Гюльчатай», и охраннику без труда удалось разузнать кое-что о привычках и вкусах этого «денежного мешка». Так, было известно, что армянин не боится хранить у себя дома довольно приличные суммы в твердой валюте, так как, будучи человеком старой закваски, привык расплачиваться наличными. Многие знали и о так называемых «субботних обедах» в квартире номер четыре дома на Староказачьей. Каждую субботу — если Манукян проводил ее в Тарасове и она не была посвящена бизнесу — он обедал у себя дома исключительно в женском обществе. Иногда он приглашал целую компанию девочек, чаще приходила одна гостья, но всегда эти обеды были весьма пикантного свойства. И всегда перед такой оргией Манукян отсылал охрану — часа на три-четыре, а то и до самого ужина.

Друзья и телохранители не раз предупреждали Карена об опасности, которую таят в себе эти субботние обеды без «прикрытия». И подобные предупреждения звучали тем более актуально, что в городе Тарасове очень многие желали бы, чтоб Манукяну никогда не исполнилось пятьдесят четыре… Среди его «доброжелателей» особенно выделялся криминальный авторитет Сема Ухарь. Между ними стояла старая незавершенная «партия», в которой Сема рассчитывал отыграться — «побить Туза», одним словом. Однако хозяин игорного бизнеса не собирался из-за подобной мелочи отказываться от своих маленьких прихотей. Во-первых, он верил, что «кому суждено быть повешенным — тот не утонет», во-вторых, вообще был, как я уже сказала, человеком традиций.

План Джафарова был прост, как все гениальное: подсунуть Тузу свою Ирку, которую он приручил почти год назад, добиться приглашения на субботнюю пирушку, дождаться, пока подействует снотворное, подсыпанное хозяину юной гостьей, и очистить его квартирку от лишних денег и ценностей. При этом, разумеется, Тимурчик не посвящал свою сообщницу в детали, не объяснял ей, каким образом ему удастся «кинуть» и милицию, и манукяновскую «секьюрити», сбыть с рук добытые драгоценности и пустить в дело доллары, номера которых — чем черт не шутит? — могут быть у кого-то зафиксированы. Да девчонка и не стремилась ни к каким деталям и объяснениям. Долгое время она вообще слышать не хотела об ограблении. Но куда бы она делась, если успела влюбиться в черноглазого восточного негодяя как кошка? Он навешал на уши своей «сладкой девочке» такой лапши, что в конце концов Ирка поверила во все: что он ее любит, что делает это ради нее и что денежки «козла Манукяна» — их ключ к счастью и независимости…

Мне пришлось выслушать еще немало подробностей этой отвратительной операции. Как ни странно, поначалу все у этих двоих шло как по маслу: с дилетантами это, по иронии судьбы, случается. Подвело их снотворное, а может быть, крепкий организм Манукяна. Но факт тот, что, когда Ирина впустила в квартиру Джафарова, прятавшегося во дворе за гаражом, хозяин неожиданно очнулся от дремы и с воплями кинулся в кабинет!

— Никогда не забуду, как он кричал и ругался по-армянски… — Ирина, обессиленная собственным рассказом, откинулась к стене и затянулась моим «Бондом». — Это был такой мрак! Я подумала, что теперь-то уж точно сбегутся все соседи, и нам с Тимурчиком кранты.

— Зря боялась: у крутых это не принято — кидаться на помощь, когда кричат. Да и стенки в той хате наверняка звуконепроницаемые, не то что в наших гадюшниках… Но неужели тебе совсем не было его жалко, Ирина?

— Карена? Жалко, конечно… Хоть я его знала только несколько дней, но он был со мной добрым. Не жмот: шубу обещал купить… Хотя еще и переспать со мной не успел, только лапал… Но Тимурчик говорил, что у таких богатых козлов взять лишнее — не грех и что ничего ему от снотворного не сделается. Кто ж знал, что все так выйдет…

Итак, Манукян с криками бросился в кабинет, Ирка вторила ему своим визгом, а грабителю в маске не осталось ничего другого, как преследовать свою жертву. Он не дал Тузу запереть за собой дверь, но тот все-таки успел добежать до письменного стола и выхватить из ящика пистолет. Завязалась короткая и яростная схватка, потом девчонка услышала глухой хлопок выстрела, стон — и все стихло. Не зная, за кем осталась победа, она сидела ни жива ни мертва, когда на пороге кабинета показался Джафаров и сказал, что надо побыстрее сматываться. Оказывается, в борьбе за оружие Манукян случайно нажал на курок, когда дуло было направлено прямо ему в сердце…

— То есть сама ты в кабинет не заглядывала и схватку не видела? — уточнила я. — А о том, что там произошло, знаешь только со слов Джафарова?

— Ну да, конечно. Ой!.. Вы думаете, что это Тимурчик его?..

— А разве ты сама об этом не думала? Ты же не дурочка, Ирина. Должна понимать, что у твоего Джафарова был единственный выход — убить Туза! Иначе как бы вы выкрутились?

— Как? Ну, не знаю… Все же выглядело так, что я тут совершенно ни при чем! Никто не знал, во-первых, что в гостях у Манукяна в тот день была именно я. Чтоб не осталось отпечатков, на мне были перчатки — черные, кружевные, к платью. Карену очень нравилось… А если бы и узнали — то никому не пришло бы в голову связывать меня с грабителем. Он же был в маске… Нет, нет! — Она решительно замотала головой, отгоняя сомнения. — Тимурчик не мог… Он гад, конечно, но в другом смысле… Вы понимаете. Убить он не мог!

— Ладно, — отмахнулась я, — сейчас меня это не интересует. Честно говоря, не понимаю, как вас до сих пор не сцапала милиция или не пришили люди Манукяна. Только по недоразумению, поверь мне! В маске он был… Наивняк! Вы что-нибудь взяли у Манукяна? Где все это?

— Да, Тимурчик сказал, что прихватил первое попавшееся — деньги, они открыто лежали в ящике стола. Я их видела у него — баксы и наши рубли, но даже не знаю, сколько там было. Он сказал — «на первое время нам хватит». Где спрятал, тоже не знаю: Теймури сказал, меньше знаешь — лучше спишь.

— Это он верно сказал. Только сдается мне, что ты и без того уже знаешь достаточно, чтобы стать опасной ему! Тебе так не кажется? Неужели ты и правда веришь, что он тебя любит?!

— Да вам-то что? Что вы все в этом понимаете?! — Сверкнув глазами, она яростно вдавила окурок в пепельницу. — Что вы мне в душу лезете — любит, не любит… Думаете, из-под машины вытащили, к себе привели, накормили этой вашей яичницей — и все, имеете право?! Да плевать мне! Можете бежать в ментовку, если хотите, а Тимурчик все равно меня любит! А с матерью он, потому что…

— Те-те-те! Что это ты разошлась ни с того ни с сего? Да пусть он хоть самого черта любит! И в душу твою мне лезть незачем, и без того дел хватает. Своего ума все равно тебе не вложу, да и ни к чему это: сама должна себе шишек набить. Только гляди, как бы их слишком много не оказалось!

— Ладно… Извините меня. Это я так… Что мне теперь делать?

— Так-то лучше! А то — в душу я к ней лезу… Прежде всего оставь эти дурацкие мысли — сбегать из дому куда глаза глядят. Джафаров не должен ничего заподозрить. О нашей встрече и разговоре — никому ни слова, ясно?

Девчонка кивнула.

— Никому: ни подружкам, ни матери, а особенно — Джафарову. Это в твоих же интересах, Ирина. Надеюсь, ты понимаешь, что молчать о ваших проделках у Манукяна я долго не смогу: вы с Теймури Джафаровым влипли по уши. Рано или поздно вашу судьбу будет решать суд… Не реви, думать надо было раньше. Надеюсь, ты отделаешься легким испугом: во-первых, несовершеннолетняя, во-вторых, сама не убивала и не грабила, в-третьих, тебя принудил пойти на преступление ранее судимый взрослый дяденька…

— Ранее судимый?..

— Да-да, милочка моя: ранее судимый! Так я и думала, что вы с твоей мамочкой этого не знали. Тебе полезно будет услышать, за что он сидел: за растление малолетних, Ирина! Может быть, не таких подготовленных по этой части, как ты, но таких же глупых!

Закрыв лицо ладонями с облезшим фиолетовым лаком на ногтях, она заревела: уже без всякого вызова — горько и безнадежно… Я не стала останавливать эти слезы: пусть дурочка выплачется, может, умнее будет.

— Ну что, еще не созрела для чистосердечного признания? — спросила почти ласково, когда порыв начал стихать. — Оно тебе очень помогло бы! Послала б к черту этого козла, он же тебя просто использовал! Сам подсунул Тузу, ты подумай…

Девчонка отрицательно покачала головой. Слезы стекали сквозь ее пальцы по рукам и капали вниз — ей на джинсы.

— Н-нет. Сама… не пойду. Пусть забирают… Тогда все расскажу, а так… Не могу я…

Значит, умнее она не стала. Ну что ж: это тоже — судьба.