Глава 4

Через час окончательно стемнело, тонкий серп луны и высокие летние звезды едва позволяли различать предметы. В условиях этой щадящей иллюминации не составляло особого труда незамеченной проскользнуть к стене сауны. Теперь она мне служила укрытием. Яркий свет с террасы широкой желтой полосой ложился вдоль бассейна. До меня доносились приглушенные расстоянием голоса и громкий смех со стороны фуршетного стола. К мужским басам и баритонам присоединились визгливые женские фальцеты, вакхические крики свидетельствовали об «умопомрачительном» счастье. Ночная пирушка в разгаре.

Я осторожно заглянула в открытое окно сауны, затянутое сеткой от комаров. Внутри никого не было. Деревянный предбанник был выдержан в лучших традициях русской старины: длинный стол на двух резных опорах, по обеим сторонам узкие лавки.

Звон разбившейся бутылки ударил по моим натянутым нервам, словно смычок по струнам, расколов ночной воздух и на миг заставив смолкнуть радостные голоса пирующих сатрапов. И вдруг совсем близко я услышала знакомый, властный голос, прозвучавший сдержанно и веско:

— Пузырь! — Скорее всего он обращался к толстяку.

Потом я снова услышала голос Горюнова, прозвучавший менее громко, и поэтому слов я разобрать не смогла, но его реплика заставила веселящихся умерить свой пыл.

Дверь в сауну распахнулась. Затаив дыхание и вжав голову в плечи, я присела под окном в позе зародыша, плотно прижимаясь к стене. Время от времени я приподнималась на цыпочках и заглядывала в окно. Выпив по рюмке (мне был слышен звон бокалов), компания направилась в парную, но я не смела пошевелиться, опасаясь, что кто-то еще остался за столом. Я терпеливо ждала, и, как оказалось, не напрасно.

— Если я правильно понял, — я узнала голос Горюнова, — наш приятель хочет уменьшить размер нашего гонорара?

— Да, в связи с кризисом. Он говорит, что платит в долларах, а наш рублевый доход из-за обвала увеличился в несколько раз.

— Это не его дело. Пусть исправно поставляет капусту. Вы не договаривались о расчетах в банках.

— В том-то и заключается разница между немцами, которые держат слово в любых обстоятельствах, и восточными хитрожопыми дельцами. Те норовят выкружить копейку при любом удобном случае.

— Этого допускать нельзя. Ни в коем случае. А если будет артачиться, найдем другого.

— Леонид Максимович, предоставьте уж мне с ним общаться, мы ведем дела почти четыре года, здесь нужна гибкость. Уж не глупее мы этих турок. Давайте-ка лучше пивка глотнем да ополоснемся в бассейне. Гость-то наш не спекся там? А вот и он.

Пыхтя и отдуваясь, из парной вывалился Камаль. Мешая русский с английским, он радостно восклицал:

— О-о-о, russian банья, very good.

Венедиктов предложил с шутливой фамильярностью:

— Ну-ка, very good, пивка отведай, и пойдем в бассейн.

Камаль рассмеялся:

— Hot water, cool beer. It’s all, that you need.

Не давая гостю опомниться, Горюнов и Венедиктов потеснили его к выходу.

Горюнов нырнул первым, поднимая снопы брызг. Отфыркиваясь, он выплыл к кромке бассейна и, издав радостный вопль, крикнул:

— Ну, вы что, долго телиться будете?

Венедиктов поскользнулся и тяжело плюхнулся в воду. Камаль же, попробовав воду ногой и спустившись по лесенке, без излишней аффектации погрузился в прохладную воду. Невозмутимый переводчик наблюдал это омовение, стоя на бортике в ожидании первой же реплики, которую он должен быстро и точно перевести.

— Нет, Камаль, здесь ты не прав, — крикнул Горюнов. — Нужно прыгать, чтобы что-то почувствовать. — И повернулся к Венедиктову. — Осторожничает, султан гребаный, что в бизнесе, что в жизни. — Упреждая профессиональный пыл переводчика, добавил: — Это не переводи.

Вволю поплескавшись, Камаль и хозяева вернулись за стол. Я опять вся превратилась в слух. С первой же фразы я поняла, что разговор пойдет серьезный и в конце концов оправдаются затраченные усилия и время. Наплевав на осторожность, я откровенно заглянула в окно.

Венедиктов взял инициативу в свои руки, пользуясь положением делового партнера Камаля, пытаясь хоть как-то упредить и снивелировать возможное вмешательство Горюнова. Вся группа, за исключением переводчика, была навеселе, но в той кондиции, когда определенная толика алкоголя не затемняет мысли, а провоцирует на более смелые решения и поступки. Здесь собственная раскованность и непринужденность собеседников на руку оратору.

— Камаль, я уважаю твои интересы и со своей стороны делаю все возможное, чтобы сохранить и расширить наше сотрудничество. Марк Земович, включайтесь, — кинул он в сторону переводчика, и, продолжая промывать мозги Камалю, пошел дальше: — Была у нас недавно одна неувязочка, но, я думаю, на твоих доходах это не отразится, а если и затронет твои интересы, то я готов компенсировать убытки.

Настороженный вначале Камаль слегка расслабился. Тень подозрительности в его черных глазах медленно таяла, уступая место слабому огоньку благожелательности. Толмач лихо переводил, практически не задумываясь, а Камаль кивал ему в такт.

— Но твое предложение, — осторожно, точно ступая по минному полю, продолжал Игорь Сергеевич, — скорее всего для нас будет неприемлемым… Учитывая, что бизнес у нас с тобой специфический и держится исключительно на слове, я не вижу причин для одностороннего изменения условий, а конкретно — условий оплаты за товар, даже в связи с падением курса рубля и финансовым кризисом.

Камаль с притворным удивлением округлил густые брови. По всей видимости, он не собирался сдавать позиции без боя.

— Но ведь ваши доходы увеличились более чем в два раза!

— Может, ты что-то не так посчитал? Скорее мы на этом обвале потеряли. Билеты на самолет — в валюте, взятки — в валюте, да и вообще все подорожало. Хотим мы или нет, вся наша экономика привязана к доллару, и я думаю, что как платил ты по десять штук за единицу отличного товара, так и в дальнейшем мы будем иметь в виду именно эту сумму.

Турок неопределенно пожимал плечами, уже согласившись с доводами Игоря Сергеевича, но желая продемонстрировать, что его вялая уступчивость является лишь результатом его снисходительности и дружеской благосклонности.

— Хорошо, будем считать, что этот вопрос мы урегулировали, но есть еще одна проблема. У нас появились конкуренты.

— Ну, со своими конкурентами вы должны разбираться сами. — Глухой голос Венедиктова зазвучал более уверенно. Он явно осмелел, ободренный благополучным улаживанием вопроса с оплатой.

— Дело в том, — начал разъяснять Камаль, — что наши конкуренты получают товар из вашего города. Мне кажется, вы должны быть в курсе. Или я ошибаюсь?

— Нет, Камаль, не ошибаешься, ситуация, как говорится, под контролем, но это компетенция Леонида Максимовича, и я думаю, что он разрешит задачу к нашему обоюдному удовольствию.

Подобное ручательство за способности Леонида Максимовича скрывало в себе язвительное желание принизить Горюнова, отвести ему вполне определенную нишу. Сознавая свое внутреннее превосходство, Венедиктов, разогретый алкоголем и сауной, решился на такое рискованное высказывание, давая понять, что хотя он и вынужден платить Горюнову дань, но имеет свое собственное представление о ценностях.

Леонид Максимович либо не понял затаенного смысла этой фразы, либо, что скорее всего, дипломатически промолчал, давая пищу своему холодному злопамятству. Вслух же он промолвил:

— Игорь Сергеевич у нас оптимист, но в данном случае я с ним согласен и могу заверить тебя, Камаль, что я обо всем позабочусь. — И, показав этим, что официальная часть закончена, сам разлил пиво, с удовольствием осушил свой бокал. Бросив в рот кусочек омара, добавил: — Ну, пошли погреемся.

Я двинулась в сторону и медленно распрямила затекшее тело. Во рту пересохло, и я сделала глотательное движение, чтобы вызвать слюноотделение и хоть как-то смочить шершавый язык. Бутылочка охлажденного пива сейчас бы не повредила. Стараясь не производить ни малейшего шума, я пошевелила пальцами ног, разгоняя застоявшуюся кровь, и, почувствовав уколы тысяч иголочек в стопах, перекатилась несколько раз с пяток на носки. Жизнь — это движение в прямом и фигуральном смысле.

Голоса Горюнова, Венедиктова и Камаля, шумно вывалившихся из парной, заставили меня занять исходную позицию.

— А Георгий Яковлевич что же отлынивает? Боится равновесие потерять или развлечения такого рода не по нему?! — Горюнов откровенно смеялся, избрав мишенью чопорного, затянутого в корсет безразличия «итальянца».

Я скорее почувствовала, чем увидела, как что-то изменилось вокруг. Повернув голову, я едва не вскрикнула от неожиданности и досады. Какой-то дьявольски отлаженный механизм в мозгу, сродни древнему инстинкту самосохранения, удержал меня от громкого возгласа. В двух шагах от себя, на мягкой траве газона, я увидела пару мужских туфель. Рассеянный свет из окна сауны желтой пылью ложился на их кожаный верх, захватывая нижнюю часть темных брюк. Я медленно поднимала взгляд вверх, нанизывая на его невидимую ось ползущие вниз куски силуэта.

В застоявшемся знойном воздухе жаркой летней ночи, над самым моим ухом грянул динамит угрозы:

— Иванова, падла, сама пришла… Щас я те сикель вырву!

Моя голова, словно торпеда, вошла в мерзко нависающее над пахом брюхо Пузыря. Продолжая движение вперед, я повалила его навзничь, слыша, как он судорожно хватает ртом воздух.

Я оценила ситуацию — до веревки метров десять — и кинулась в сторону забора. Сердце ломилось из груди, то поднимаясь к самому горлу и пульсирующим комком перекрывая дыхание, то тяжело падая в брюшную полость свинцовой бляхой.

Со стороны бани летели крики, топот бегущих ног вспахивал жирные борозды в темной мякине душного воздуха.

— Не стрелять, эта сука мне нужна живой. — Горюнов пытался направить разрозненные усилия преследователей в нужное русло. — Мутный, хватай за ноги!

Костлявые пальцы Мутного яростно вцепились в мои лодыжки, когда я уже почти ухватилась за решетку. Изо всех сил отталкивая его, я пыталась подтянуться и, сбросив с ног живой балласт, прервать этот смертельный акробатический номер. Мне удалось освободить правую ногу, и, пару раз промахнувшись, я все-таки сумела попасть ему в голову. Заорав, Мутный шлепнулся на землю. Ухватившись за прохладные стержни решетки, я почти уже закинула свое тело наверх, когда еще несколько рук ухватили меня за ноги и рывками потянули к земле. Я почувствовала, как пальцы мои разжимаются, и начала проваливаться в бездну. В самый последний момент я сгруппировалась, как спортсмен на старте, и что было сил оттолкнулась от забора параллельно земле, увлекая за собой удивленных преследователей.

— Во, блин, дает! Ну, теперь не уйдешь!

Пришлось делать по-настоящему низкий старт из положения лежа, что мне и удалось. А куда бежать? Одна на участке, окруженном почти трехметровым забором, с четырьмя гарными хлопцами, готовыми выщелкнуться перед своими хозяевами. Со мной «макаров», но, открой я сейчас огонь, меня все равно в конце концов пристрелят, как загнанную лошадь. Очень уж не равны силы. Ладно, пока будем отбиваться, а по ходу дела что-нибудь придумаем. Пробежав немного в сторону неосвещенного угла участка, я достала из кармана кастет и быстро надела его на левую руку. Первый из нападавших, а это был напарник Мутного по похищению, метров на десять опередил своих приятелей и был уже рядом со мной, замахиваясь для удара. Чуть пригнувшись, пропуская его кулак над головой, я распрямилась, как пружина, направив согнутую в локте левую руку с кастетом снизу в челюсть нападавшего. Раздался хруст костей, и неудавшийся боксер, потеряв сознание от жуткой боли, описал в воздухе небольшую дугу и приземлился на спину, высоко вскинув ноги.

Минус один.

Остальные, видя, какой оборот приняло дело, сбавили темп и перешли на шаг, обступая меня полукольцом. Нельзя дать им обойти меня сзади. Я лихорадочно перебирала все пути отхода, ни на миг не выпуская из поля зрения своих противников, вооруженных ножами, палками и даже обрезками арматуры. И тут мне показалось, что у меня появился шанс на спасение, нужно только подобраться к воротам.

— Зубило, мать твою, двигай вправо, перекрой ей отход! Шницель, блин, а ты влево. — Командирский голос Леонида Максимовича раздавался откуда-то сверху.

Мельком я посмотрела в сторону дома и увидела силуэт Горюнова на балконе второго этажа, где он облюбовал себе наблюдательный пункт, прямо как патриций в Колизее. А я, как гладиатор на арене, окруженный хищниками, искала путь к спасению и свободе. Я решила пробиваться по правой стороне, которую преграждал Зубило. Он полностью соответствовал своей кличке. Глубоко спрятанные под густыми бровями глаза, голова, словно вытесанная из камня неумелым скульптором, впервые взявшим в руки резец, скошенный лоб, выдвинутое каре подбородка, бычья шея, мощный торс гиперстеника заставляли сомневаться в быстроте его реакции, ловкости и сообразительности. Но он оказался шустрее, чем мне показалось, и даже успел ухватить меня за рукав пиджака. Нечего было и думать вырваться из этих «нежных» объятий. Я ударила с разворота кастетом в голову, кровь брызнула из рассеченного виска. Он издал звериный вопль и рухнул, словно набитое соломой чучело.

Минус два.

Теперь их оставалось двое, и, несмотря на потери в своих рядах, они были полны решимости разделаться со мной. Я метнулась к сауне, делая вид, что моя цель — добраться до веревки. Там путь мне преграждал Шницель, поджарый, широкоплечий парень с ножом в руке. Этимология его прозвища была для меня загадкой. Нож он держал профессионально, у бедра, лезвие зловеще сверкало отраженным светом, готовое в любую секунду начать свое хищное движение. Шницель стоял на чуть согнутых ногах, корпус его был расслаблен, что давало ему возможность мгновенно реагировать на любое мое движение. Он все рассчитал и теперь только ждал, когда я подбегу к нему. Времени на раздумья не было. Сейчас меня повалят, скрутят в бараний рог, и останется тебе, Таня Иванова, считать часы, а может, и минуты до своей бесславной кончины. Но я еще не оставила надежды на спасение. Поворот на сто восемьдесят градусов, и я оказалась почти лицом к лицу с бандитом, держащим занесенный над головой кол. От неожиданности он затормозил на скользком газоне, широко расставив ноги, поэтому точного удара не получилось — кол опустился рядом со мной, лишь слегка зацепив ткань моего пиджака. Подъемом ноги я ударила его по гениталиям, вкладывая в этот удар все свое отчаяние. Может быть, ты, гад, никогда уже не произведешь на свет такого же ублюдка, как сам. Он завыл и запрыгал на газоне, как лещ на сковороде, оглашая всю округу страшными воплями.

Минус три.

— Какого хрена, сволочи! Не можете справиться с одной потаскухой?! — Разъяренный Леонид Максимович метался по балкону.

— Сейчас, Леонид Максимович, сейчас уроем эту сучку! — крикнул Шницель.

Я вся покрылась потом. Силы еще оставались, но, увы, не столько, чтобы справиться со Шницелем. А тот стоял, прищурив глаза, готовый к броску и уверенный в себе. Даже слишком уверенный…

— Шницель, ты же не ударишь даму?

— Еще как ударю, — ухмыльнулся он, поигрывая ножом. Было видно, что он отлично подготовлен, и при других обстоятельствах мне было бы даже интересно помериться с ним силой. Но не здесь и не сейчас.

Сделав скользящий шаг назад, я одновременно сунула руку под пиджак и вытащила свою механическую игрушку, направив дуло между бровей Шницеля. Щелкнула рычажком, снимая с предохранителя.

— Разожми пальцы и брось нож рядом с собой, — приказала я. — Я не шучу, не сомневайся!

Если он в чем и сомневался до этого, то теперь перестал. Вся его спесь куда-то улетучилась, и он сделался послушным, как хорошо выдрессированная служебная собака. Нож упал к его ногам.

— А теперь сделай пять шагов назад, повернись кругом и ляг на живот. Быстро, у меня нет времени!

— Ну мы с тобой еще встретимся! — процедил он сквозь зубы, но сделал все, как я велела.

— А вот это вряд ли, — буркнула я скорее себе, чем Шницелю, набирая скорость в направлении ворот.

Мне нужно было преодолеть метров сорок до стоянки, где расположились машины. Я выбрала путь между бассейном и баней, стараясь держаться подальше от дачи. План у меня был такой. Джип «Мицубиси-Паджеро» — довольно высокая машина, и стояла она прямо у забора, поэтому с крыши «Мицубиси» до вершины забора было не более полутора метров, преодолев которые я бы оказалась в относительной безопасности. Ночью на открытом неосвещенном пространстве гораздо легче скрываться от преследования.

До «Мерседеса», стоявшего рядом с джипом, который я собиралась использовать как стартовую площадку, оставалось несколько метров. Мысленно я уже сидела за рулем «девятки» и, с удовольствием работая педалями и рычагом переключения передач, мчалась в город, когда дикая боль, начиная с плеча, пронзила все мое тело. Правая рука, отказываясь слушаться, повисла плетью. В следующее мгновение я уже смогла увидеть Пузыря с куском арматуры в руке, который проявил завидную прыть, сумев прийти в себя после удара головой в живот, и достал-таки меня. Видно, он все это время, пока я отбивалась от его приятелей, пролежал за баней, а очухавшись, выбежал из-за нее сразу после того, как я промелькнула мимо, и сумел догнать меня. Теперь он замахивался для нового удара, но я, стоя к нему спиной, вонзила пятку в его мерзкий живот, достав почти до самого позвоночника. Пузырь, не ждавший от меня сопротивления, охнул и, согнувшись пополам, повалился на бок. Оставив его отдыхать, я прижала горевшую огнем раненую руку к себе здоровой рукой и, пользуясь капотами и крышами дорогих иномарок как ступенями лестницы, взобралась на забор.

С другой стороны было темно хоть глаз выколи, но времени на раздумья не оставалось, и, положившись на удачу, я шагнула в пустоту. Уже оторвавшись от забора, я услышала, что кто-то следует за мной, гремя подошвами по тем же капотам и крышам.

Мягко приземлившись на соседнем участке среди помидоров, я легла на теплую землю, стараясь не кричать от боли и громко не дышать. Каким-то седьмым чувством я поняла, что преследовал меня Шницель. Еще через секунду раздался какой-то странный хруст недалеко от меня, удар тела о землю, тихий вскрик, и все стихло. Глаза понемногу привыкали к темноте, и через минуту я увидела жуткую картину. Это действительно был Шницель. Он сидел на корточках, наклонившись немного вперед, опираясь руками о землю, в таком положении была и я сразу же после прыжка, но он почему-то и остался в этой довольно-таки неудобной позе, с неестественно низко опущенной головой. Как кусок мяса на шампур, его тело было насажено на металлический штырь, к которому подвязывают помидоры. От судьбы не уйдешь.

С трудом я взобралась на соседский забор, который был не таким высоким, как забор Венедиктова, и, свалившись с другой стороны, поспешила к машине. Отыскав ее, села за руль, аккуратно поддерживая правую руку. Попробовала пошевелить пальцами — получилось. Запустив двигатель, я тронулась, не зажигая фар, все еще опасаясь погони.