Глава 4
Подойдя к своей двери, я обнаружила пришпиленный к ней конверт, на котором были выведены от руки лишь мои фамилия, имя и отчество. Обратный адрес, как, впрочем, и мой собственный, отсутствовал. Я повертела конверт в руке, осмотрела его со всех сторон. Вроде ничего подозрительного нет. Тут в моей памяти всплыли предупреждения по поводу спор сибирской язвы или еще каких-то смертоносных бацилл, которыми могут быть начинены конверты, даже если их отправили по почте. Что уж говорить о моем случае! Но я не побежала на почту или в милицию, дабы в присутствии должностных лиц убедиться в безопасности (или наоборот) сего послания. Я открыла дверь, прошла в кухню, надела хозяйственные перчатки и вскрыла конверт. На листке, вырванном из тетради в клетку, корявыми печатными буквами было написано: «У меня есть сведения по расследуемому вами делу о гибели Ольги Ермаковой. Жду сегодня в десять часов вечера по адресу: улица Талалихина, дом 25».
Я вытащила из пачки сигарету, закурила и стала размышлять прежде всего над самим фактом такого способа передачи мне информации. Почему в конверте, да еще и прикрепленном к двери канцелярской кнопкой? То, что письмо не бросили в почтовый ящик, можно было объяснить тем, что я могла бы вовремя и не вынуть его оттуда (хотя я всегда отличаюсь аккуратностью в отношении поступающей ко мне корреспонденции). Однако можно ведь было договориться по телефону, допустим, оставив сообщение на автоответчике. Или таинственный незнакомец (незнакомка) не захотел, чтобы я идентифицировала его голос? Но это означает, что я знаю его (ее), а он или она – меня. Кто же это все-таки может быть? Я начала мысленно перечислять всех лиц, кому было известно о моем расследовании. Ну, прежде всего Ася, она же – клиент. Ее можно сразу отбросить: ей явно не присущи подобные шпионские замашки. Далее – сестра погибшей Ольги Ермаковой, Кира. С ней я вообще никак не общалась, только мельком видела ее на панихиде. Но зачем ей тайком от Аси связываться со мной таким вот образом? А если существовал некий факт, неизвестный Асе, и младшая сестра Ольги не сочла нужным доверить эти сведения лучшей подруге погибшей?
Я потушила сигарету, бросила окурок в пепельницу, подошла к плите и занялась приготовлением кофе. Ладно, Киру Ермакову я пока не буду сбрасывать со счетов. Для наглядности я взяла лист бумаги, вывела имя – «Кира» и поставила рядом с ним вопросительный знак. Теперь дальше: официантка Света, Илья Александрович – управляющий кафе. Но Света уехала из города; управляющий вряд ли станет назначать мне встречу ближе к полуночи на улице… А кстати, где находится эта улица Талалихина? Явно не в центре, я вообще в первый раз слышу это название. А может быть, это очередная переименованная улица? Хотя бум на переиначивание имен городов, названий улиц, площадей и переулков, кажется, уже почти сошел на нет. Впрочем, что зря гадать? Я взяла карту города и развернула ее. Мама миа! Это же практически конец города! Кира Ермакова вряд ли решится отправиться чуть ли не на край света. Мне она, во всяком случае, показалась этакой кисейной барышней, хотя, возможно, я и ошибаюсь: ведь я не перебросилась с ней и парой фраз… Нет, женщины, скорее всего, не назначат встречу в столь отдаленном месте. Поэтому из списка лиц, которым было известно, какое преступление я сейчас расследую, следует исключить секретаря Машу из «Мадонны», Зинаиду Олеговну и Оксану. Все? Вроде бы, да.
Теперь возьмемся за сильную половину рода человеческого. Управляющему кафе «Красный конь» я оставила свою визитку, и опять же он не производит впечатления человека, склонного к столь экстравагантным штучкам. Игорь? Ну, он вообще был целиком и полностью поглощен Асей, казалось, остальной мир для него существовал постольку поскольку. С хирургом Авериным я напрямую не общалась, поэтому он и знать не знает, что именно я взялась за поиски убийцы Ольги. Если только Оксана не рассказала ему о нашем с ней разговоре… Но это вряд ли. Она ведь с пеной у рта защищала своего бывшего любовника. Похоже, что по-настоящему она его и не подозревала, действительно тогда, при беседе с ним на лестничной клетке, в ней говорила обыкновенная женская уязвленная гордость, или, как она сама же сказала, чувства покинутой женщины. Про Валерия и говорить нечего. Представить его в роли автора письма можно было бы лишь в пьесе театра абсурда. Да… «Пушкин»? Ну, нет, при всем его безалаберном отношении к работе вряд ли он решится на такой розыгрыш. Именно розыгрыш, потому что, имейся у него на самом деле заслуживающие внимания факты, он бы сообщил их мне без подобного выпендрежа. Да я просто уверена на все сто, что до сих пор в его плане оперативно-разыскных мероприятий по делу Ольги Ермаковой сиротливо стоит лишь одна-единственная арабская цифра «один» с точкой справа, причем, не подкрепленная никаким реальным тезисом.
И что же тогда получается? Получается, что ни один из фигурантов этого дела – я имею в виду и подозреваемых, и просто тех, кто конкретно знает, что именно я расследую, – не подходит в качестве автора послания. Но тогда это мог быть человек, который каким-то образом узнал о моей работе в данный момент. Услышал или каким-либо еще образом узнал… В этом случае я его не знаю, а он осведомлен даже о моем местожительстве! С какой же целью он не раскрывает свое инкогнито и с чего это вдруг этот неизвестный решил мне помочь? А если это настоящий преступник, который следит за всеми шагами, предпринимаемыми мною в этом расследовании? Тогда получается, что если я отправлюсь на край города в неизвестное мне место, то попаду в элементарную ловушку. Можно было бы, конечно, и проигнорировать столь подозрительное приглашение. Но, поразмыслив, я пришла к выводу, что просто не имею права вот так просто взять и отмахнуться от неизвестного адресата. Потому что у меня уже закончились все подозреваемые, а новых взять пока было неоткуда. Имелись два варианта дальнейшего развития расследования: вновь взяться покруче за уже известных мне лиц, так или иначе причастных к делу, или… все же отправиться на встречу на улицу Талалихина. Кстати, про Талалихина. Ведь это фамилия летчика, который в Великую Отечественную войну первым применил таран фашистских самолетов. Может, не зря мне назначили встречу именно на этой улице? Что, если все это неспроста, а имеет некое символическое значение? Но я тут же себя одернула: нечего искать в названии улицы какую-то подоплеку. Этак бог знает до чего можно додуматься! И вообще, я ведь не Ниро Вулф, который раскрывает преступления, не выходя из дома. К тому же у него есть незаменимый Арчи, а у меня – нет, как нет и орхидей, за которыми надо ухаживать.
А потому придется мне отправиться по указанному адресу. Напоследок я решила немного побыть непревзойденным Шерлоком и попыталась применить дедуктивный метод великого сыщика. Еще раз прочитала письмо. Пишущий явно «косил» под простачка. Об этом говорили и тетрадный листок, и корявый почерк (у меня сложилось такое впечатление, что писали левой рукой), в то время как непременным атрибутом современного эпистолярного жанра является принтерная распечатка в формате А4. С другой стороны, автор письма далеко не так прост, как хочет показаться. Об этом говорили грамотно построенные предложения – без орфографических ошибок. К сожалению, больше я ничего не могла сказать о посланце и решила прекратить тягаться с Холмсом и заняться приготовлением ужина, благо время до назначенного срока свидания еще оставалось.
Я почистила картошку, нарезала ее «соломкой» и поджарила, залив сверху яйцом. Потом решила добавить домашнее сало – соседке привезли его родственники из деревни, и она поделилась со мной. Пока на сковородке что-то скворчало, распространяя по кухне аппетитные запахи, я начала сборы. Прежде всего я положила в сумочку пистолет, потом – газовый баллончик. Что еще? Ну, да, еще фонарик, как же я без него буду искать в темноте нужный мне номер дома! Та-ак, интересно, а почему в письме отсутствует номер квартиры? Стало быть, это частный дом? Вообще-то, честно говоря, все это начинало мне сильно не нравиться. Сам способ приглашения на встречу, место встречи – где-то у черта на рогах… Во всем этом скользил чей-то явно недобрый умысел. Но, может быть, только так я и смогу выйти на убийцу? Я поужинала и пошла в комнату, одеваться. Надела черные джинсы, темно-серый свитер, сверху – джинсовую куртку. Теперь можно ехать…
Когда я добралась до нужной улицы, мои предположения относительно скверности этого места полностью оправдались. Во-первых, сами дома. Честное слово, если бы не тусклый свет, изредка мелькавший в грязных, а кое-где и треснувших окнах, я бы подумала, что это не дома, а сараи. От когда-то заасфальтированной дороги остались лишь отдельные фрагменты. Здесь было безлюдно, как после атомной бомбардировки. Но улица была точно имени Талалихина. Я справилась о ней у случайного прохожего, бомжеватого вида мужичонки, встретившегося мне, когда я еще только подъезжала к этому богом забытому месту. Мужичок махнул рукой направо, и вскоре я увидела каким-то чудом сохранившуюся табличку с названием улицы на одном из приземистых строений. Табличка держалась на честном слове, и, чтобы прочитать полустертые буквы, нужно было наклонить голову набок.
Теперь мне предстояло отыскать дом номер двадцать пять. Как я и предполагала, номера на строениях отсутствовали в принципе. Скорее всего, за ненадобностью. Тем, кто обитал в этих трущобах, они, естественно, не требовались, а посторонние, судя по всему, если сюда и забредали, то крайне редко. И то – в виде исключения. Вот одним из таких исключений и была, наверное, я.
Так, но как же мне все-таки отыскать этот злосчастный двадцать пятый номер дома? Если следовать общепринятым правилам нумерации, то нечетные номера домов должны располагаться по левой стороне улицы, то есть, по ней мне и надо идти. Я так и сделала. На всякий случай я включила фонарик, надеясь, что где-нибудь мелькнет хотя бы мелом написанный номер, для ориентира. Уличных фонарей здесь, конечно же, не было. Погода тоже была против меня: небо заволокло тучами, и они практически полностью закрывали пытавшуюся пробиться сквозь них луну.
Сколько же мне еще идти? Я медленно шла, отсчитывая строения, стараясь не пропустить ни одного и не сбиться со счета, чтобы не пришлось все начинать заново. Наконец остались два последних дома. Если я все правильно сосчитала, то предпоследний – как раз «мой». Я посветила фонариком и вдруг увидела число «25», выведенное масляной белой краской на стене, и, судя по всему, нарисовали его совсем недавно. Этот факт мне окончательно не понравился. Что же получается? Кто-то любезно начертал номер дома – специально для меня? Так сказать, эксклюзивный вариант?
Я, не останавливаясь, прошла дальше, вынув из сумочки пистолет и крепко сжав его в руке. За последним домом улица заканчивалась. То есть строения-то еще продолжались, но они были явно не жилые, с выбитыми стеклами и выставленными дверями. Я вспомнила, как однажды, примерно вот в такой же «веселой» местности – хотя все это происходило не в Тарасове, – мне пришлось выслеживать одного маньяка.
Он окопался в промышленной зоне, опять же, на окраине города, примерно километрах в пятнадцати от него. Собственно, это был соседний городок, поскольку размещались там различные производственные мощности, типа мукомольного и фармацевтического комбинатов, мясокомбината, если не ошибаюсь; был там еще и сталелитейный. Кроме того, имелись пивзавод и элеватор. Все эти гиганты, успешно функционировавшие в славную эпоху социалистического строительства, с приходом прежней системы в упадок были позаброшены-позабыты. Теперь в них гнездились бомжи, всякого рода отморозки и неимоверное количество крыс, которые, проживая в непосредственной близости от мусорной свалки, до того разжирели, что не просто ходили пешком, а еще и переваливались при этом с боку на бок, как гуси.
В этом местечке даже днем небезопасно было находиться, так как в любой момент можно было схлопотать пулю из-за угла – обкурившиеся, но тем не менее вооруженные малолетки разгуливали здесь, как у себя дома, в поисках приключений. Бомжи также могли шандарахнуть по голове чем-нибудь тяжелым. Странно, но и те, и другие как-то умудрялись уживаться вместе.
Мне пришлось вкусить все «прелести» этой опасной экзотики, поскольку «мой» маньяк по каким-то только ему одному известным причинам предпочел залечь на дно именно за чертой большого города. Конечно, я экипировалась тогда соответствующим образом: у меня было оружие, имелись бинокль, термос с кофе и бутерброды, а также пара теплых одеял. Свой наблюдательный пункт я устроила на третьем этаже практически развалившегося здания какого-то производственного корпуса. Днем все еще было ничего, но вот ночью становилось жутко из-за постоянно возникающих в округе диких звуков, говоривших о том, что жизнь разнообразных существ, населявших «зону», била, что называется, ключом. Постоянно что-то ухало, визжало, орало и дралось… Изредка раздавались уж совсем душераздирающие рулады, потом все ненадолго стихало до еле слышного шуршания и тихого хлопанья листов проржавевшего железа.
В один из тех незабываемых дней, когда я караулила маньяка, мне пришлось познакомиться и с двуногими обитателями города-призрака: видно, чем-то я себя обнаружила. Когда я рискнула высунуть нос наружу и немного прогуляться, разминая затекшие конечности, то столкнулась с одной особой женского пола, облаченной в непонятно какие тряпки и с перемазанным копотью лицом. Тетка конкретно спросила меня: «Какого хера ты тут околачиваешься?» Я было хотела прикинуться бомжихой, но потом подумала, что, выдай я подобную «легенду», и еще неизвестно, что меня ждет: тетка не выглядела полной идиоткой и, взглянув на мои руки с ровно обрезанными ногтями (не пожелтевшими и не обкусанными), а также на мой вполне приличный, явно не бомжовский «прикид», сразу бы разоблачила меня. Поэтому я сказала, что работаю актрисой в местном драмтеатре, что сейчас режиссер как раз ставит пьесу о жизни «низов» общества, а я в ней играю роль главной героини, проживающей на городской свалке, вот я и приехала, так сказать, влезть в ее шкуру, иными словами, вжиться в образ.
Тетка вроде бы мне поверила и взахлеб принялась рассказывать о «тутошней» жизни. Оказалось, что, как это бывает и в обычном, нормальном обществе, так и в здешнем, существовала определенная многоукладность, иерархичность, что ли. Вся промышленная зона, включая и городскую свалку, была поделена на сферы влияния между группировками ее обитателей. Каждую группировку возглавлял «бригадир», и конкуренция между соседями была такой жесткой, если не сказать – жестокой, что заявиться на чужую территорию было равносильно смерти. Самые «верхи» контролировали «середку» – место, куда доставлялся свежий городской мусор, ну, а «низам», к коим принадлежала моя собеседница, доставались отдаленные кучи мусора, откуда, ковыряйся там не ковыряйся, все равно ничего ценного не выудишь.
Расстались мы с теткой по-хорошему, я сказала, что скоро возвращусь к себе в театр, потому что «напиталась» уже нужной мне атмосферой, окунулась, так сказать. Короче, в образ вошла – по самую макушку! А ночью как раз и мой подопечный объявился. В общем, я благополучно отловила маньяка и завершила дело, а заодно и распрощалась с той жуткой помойкой…
Почему мне сейчас вспомнился этот случай – не знаю. Наверное, повлияла идентичность обстановки: и тогда, и сейчас меня окружал мрачный и даже зловещий пейзаж. Хотя в данный момент никакой свалки с ее сложной социальной структурой поблизости не было, просто после последнего, двадцать шестого по счету, дома начиналась лесополоса. Меня стали одолевать далеко не оптимистичные мысли. Например: убийца или его подручный следил за мной и, решив, что я вот-вот выйду на него, пожелал меня устранить, выбрав для этого самое подходящее место. Но ведь я могла и проигнорировать приглашение анонима. Никто же меня на аркане сюда не тянул! Можно прямо сейчас, не заходя в двадцать пятый дом, отправиться отсюда восвояси. Но… Я, конечно же, этого не сделаю. А все из-за своего упрямого характера, черт бы его побрал!
Я решительно подошла к пресловутому дому. Открытая настежь дверь напоминала черную космическую дыру. Вокруг стояла тишина: ни одного звука, ни даже шороха.. Такое впечатление, словно оказалась в другом измерении. Я сняла пистолет с предохранителя и включила фонарик: иначе передвигаться просто невозможно, в противном случае я запросто переломаю себе ноги, а то и провалюсь куда-нибудь. Свет фонарика выхватил из тьмы часть стены, с которой клочьями свисали старые обои. Под моими ногами зашуршали осыпавшаяся штукатурка и обломки кирпичей. Я посветила фонариком на соседнюю стену: на большом белом плакате, прикрепленном к ней, черным фломастером жирным шрифтом было выведено: «Ровно в полночь, железнодорожный вокзал, камера хранения № 13». Дальше шли цифры кода.
Так, кажется, какой-то юморист изволит со мной забавляться? При чем тут железнодорожный вокзал и камера хранения?! Кто вообще так глупо шутит со мной?! Ладно, кто бы он ни был, я обязательно найду его! Хотя бы для того, чтобы взглянуть на этого экземпляра! С другой стороны, во всем должен присутствовать определенный смысл. И я была уверена, что он имеется и здесь, в этой нелепой на первый взгляд ситуации. И я обязательно докопаюсь до него!
Я дошла до того места, где оставила свою «девятку», села в машину и на полной скорости помчалась к шоссе.
Я приехала на вокзал без четверти двенадцать ночи, припарковалась и вошла в здание. На первом этаже было шумно и многолюдно: это цыганский табор, во всей своей пестрой красе, обосновался прямо на полу. Маленькие цыганята живыми мячиками прыгали то там, то здесь, иногда выбегая в проход, и клянчили у пассажиров деньги. Цыганки сидели с грудными детьми, а те, которые не были ими обременены, ко всем приставали, предлагая погадать. Одна из них направилась ко мне:
– Девушка, а девушка, дай руку, погадаю, всю правду расскажу!
– Некогда, – отрезала я и, не оборачиваясь, пошла дальше.
До обозначенного на плакате срока – «ровно в полночь» – оставалось еще десять минут. Я сначала хотела открыть ячейку, не дожидаясь двенадцати часов. Но потом передумала и решила понаблюдать, благо камеры находились совсем рядом. Я уже заметила нужный мне бокс и начала прохаживаться неподалеку.
В это время в проход ринулась толпа пассажиров, видимо, с прибывшего поезда. Меня немного оттеснили в сторону. Я услышала знакомый голос и обернулась: это цыганка, та самая, которая предлагала мне погадать, уже вовсю обрабатывала новую жертву, причем проделывала она это достаточно нестандартным образом – я, во всяком случае, с подобным еще не сталкивалась. Жертвой оказалась молоденькая девушка с длинными белокурыми волосами. Волосы были распущены по плечам, и цыганка, воспользовавшись этим, ловко схватила небольшую их прядку и ловко вырвала ее. Намотав ее себе на палец, дочь табора дожимала жертву, приговаривая:
– Давай скорее бумажные деньги, не то беда у тебя случится, ой большая беда! А дашь денежку, я твои волосы в нее заверну и верну тебе их вместе с деньгами! Давай быстрее!
Девушка посмотрела на нее, как кролик на удава, и пролепетала:
– Нету у меня денег, совсем нету!
– Ну, тогда совсем скоро в твоей семье будет покойник. Уже к утру.
Трясущимися руками девушка открыла сумочку и вытащила из кошелька пятидесятирублевую бумажку, торопливо проговорив:
– Деньги не мои! Чужие.
Цыганку это обстоятельство нисколько не смутило. Она завернула волосы в купюру и потребовала еще денег. Девушка подала ей сторублевку. Цыганка что-то пошептала, покрутила руками перед самым носом девушки и сказала:
– А теперь иди.
– А как же мои волосы? – растерянно спросила та, уже и не вспоминая про деньги.
– Они к тебе вернутся, обязательно вернутся! Через несколько дней у тебя появятся красные жесткие волосы на месте вырванных и отпадут. Ступай.
Вот так! Ловкость рук и никакого мошенничества. Наблюдая эту колоритную сцену, я как-то незаметно упустила из виду объект № 13, то бишь камеру. Как раз в это время возле нее появился невысокий худощавый темноволосый парень, одетый в синюю куртку с капюшоном. Сзади на куртке имелась надпись белыми буквами: «Campus nafnaf league».
На вокзальных часах было ровно двенадцать. Парень быстро набрал код, открыл дверцу камеры, вытащил что-то похожее на конверт (Опять! Или у меня уже начались глюки?) и пошел к выходу. Я последовала за ним. В это время с криком: «Стащила, воровка проклятая, ой, спасите, ой, помогите, люди добрые!» – в меня вцепилась какая-то торговка с объемными полосатыми дорожными сумками китайского производства. Она продолжала орать, и на ее вопли к нам уже бежали плечистые парни в форме охраны. Но объясняться со стражами порядка у меня не было ни желания, ни времени, тем более что ничего противозаконного лично я не совершила. А что торговка оговорила ни в чем не повинного человека, то есть меня, – это уже ее проблемы. Пусть остаются на ее совести! Мне срочно требовалось поймать парня, иначе я так и не узнаю, кто и за каким чертом вызвал меня на край города! Я укусила торговку за руку, которой она удерживала мою. Торговка заорала еще громче: «Она еще и кусается, курва!» – но мою руку отпустила. Воспользовавшись этим, я оттолкнула ее и бросилась к выходу. Обернувшись на ходу, я заметила, что меня и охранников разделяет приличное расстояние, можно не волноваться, что меня поймают. Однако скорость я все же прибавила – боялась прозевать Наф-Нафа (так я окрестила парня из-за этой дурацкой надписи на куртке).
Я выбежала на улицу и огляделась. Площадь перед вокзалом, обычно многолюдная в дневное время из-за постоянно подъезжающих к остановкам троллейбусов, автобусов и маршруток, а также из-за толп ожидающих транспорта людей, ночью выглядела почти безлюдной. В основном здесь сейчас стояли легковушки. Я оглядела их ряд и заметила знакомую куртку: Наф-Наф садился в «восьмерку». Пока он выруливал со стоянки, я успела добежать до своей машины и сразу же бросилась за ним. Мы выехали на Московскую, и, поскольку эта улица оказалась довольно пустынной, я сбавила скорость и немного отстала. Так мы проехали всю Московскую. Я то нагоняла «восьмерку», то снова отставала, чтобы не обнаружить себя. Теперь мы ехали по мосту через овраг. Затем Наф-Наф повернул направо, и вскоре мы оказались в частном секторе. Показались крыши домов и окружавшие их заборы. «Восьмерка» остановилась у железной калитки двухэтажного каменного дома. Я бросила взгляд на соседние дома: они все были деревянные, окруженные деревянными же заборами. Я оставила свою машину за поворотом и последовала в нужный дом: туда, где за железным забором скрылся парень. Чтобы он не заметил меня, я шла очень осторожно, почти бесшумно; ветви кустов и деревьев скрывали мой силуэт. Воспользовавшись тем, что парень не успел запереть калитку – он загонял машину в гараж, – я ступила на чужую территорию. Мысленно поблагодарив его за открытый вход (железные прутья забора вверху были заострены, и перебраться через него было бы весьма затруднительно), я вышла на заасфальтированную дорожку, ведущую к дому с высоким крыльцом. Сначала я хотела дождаться, когда парень выйдет из гаража, и отобрать вещь, которую он забрал из камеры хранения: ведь, судя по надписи на стене заброшенного дома на улице Талалихина, она предназначалась мне. Но потом я решила отступить от первоначального плана: еще неизвестно, кто и в каком количестве находится в доме. А лишние противники мне совсем ни к чему! Поэтому я потихоньку закрыла ворота гаража, благо замок он не снял. Надеюсь, слишком большого шума Наф-Наф не устроит, обнаружив, что кто-то его запер, а я тем временем успею выяснить, кто же организовал мне всю эту ночную развлекаловку.
Первым делом я подошла к окну и некоторое время постояла неподвижно, прислушиваясь. Окно было закрыто ставнями, сквозь них пробивался свет. Из дома доносились мужские голоса. Я вытащила из сумки отмычки, поработала ими немного и, открыв дверь, вошла в дом. Пистолет я держала наготове. Из небольшого коридора, который в самом его начале освещался двумя бра, виднелась просторная комната. Сиял экран домашнего кинотеатра, перед ним стояли два кресла, в которых располагались… пока неизвестно – кто. На экране мелькали кадры какого-то боевика. Один из смотревших щелкнул пультом и, потянувшись, встал. Я отпрянула в глубь коридора. Из моего укрытия мне был виден профиль молодого блондина. Кого-то он мне напоминал…
– Ох, и надоела мне вся эта фигня на постном масле, Костян! – сказал он кому-то.
– Да, – отозвался его собеседник, – эти боевики с каждым разом становятся все дебильнее и дебильнее. Вообще, Леха, я так тебе скажу: жизнь гораздо интереснее всех этих киношных заморочек! Вот взять, к примеру, дело, что сегодня слушалось в суде. Ты, кстати, зря прогулял практику, Гайдамак тебя за это по головке не погладит.
– Да ладно, подумаешь, ты по делу говори, – зевнул Леха.
– Ну, а че – по делу? Мы с Серым так ухохатывались по этому самому делу, что до сих пор живот болит. Прикинь: два студента из «политеха» не поделили телку. Некто Третьяков – новый бойфренд герлы – требует от Новикова, ее бывшенького, сто баксов: тот, видите ли, надоел ему тем, что постоянно преследует Наташку… Новикова такой расклад не устроил. Он предложил Третьякову драться: кто победит, тот и получит даму. И побеждает более сильный Третьяков и снова требует сто «зеленых». Новиков говорит, что у него нет такой суммы, тогда Третьяков забирает у него в залог бумажник, в котором находятся паспорт и приписное свидетельство. А ему через несколько дней надо ехать в Самару на практику! И как ты думаешь, что делает Новиков?
– Идет в ментуру и пишет заяву, – еще более смачно зевая, ответил Леха.
– Как ты догадался?
– Дедуктивный метод. Ну, это элементарно… Ватсон, – и оба расхохотались.
Я увидела вешалку, а на ней – две куртки. Нашарив в кармане одной «корочки», я вытащила их и при свете прочитала… То, что я прочитала, сначала меня ошарашило, потом озадачило… Какого черта, в конце-то концов?!
– …да, – продолжал Костян. – У Третьякова производят обыск, находят упомянутый бумажник с документами и препровождают его в СИЗО. А на суде ему вообще начинает светить статейка за грабеж, поскольку нашлись свидетели, видевшие, как он отнимал бумажник. Но самым прикольным было то, что теперь уже Новиков потребовал у Третьякова сто долларов за моральный ущерб! И суд удовлетворил его иск.
– В общем, за что Третьяков боролся, на то и напоролся, – подытожил Леха.
– А после перерыва слушалось еще одно дело, – продолжал Костян. – Там подсудимого обвиняли в том, что он стянул кожаную куртку с потерпевшего. Но когда его задержал патруль, парень тут же придумал байку, что вроде он выиграл ее на спор, а так как потерпевший не захотел ее отдавать, то ему пришлось отнять ее силой.
«Откуда он узнал, где я живу? – подумала я. – Наверное, выследил. Определенно, выследил. Я же шла пешком по тарасовскому Бродвею, пялилась на огни витрин, размышляя о презентабельности нынешнего облика проспекта. Но, с другой стороны, если все время думать о слежке, если мне всюду начнет мерещиться «хвост», так недолго докатиться и до паранойи и загреметь в больничку соответствующего профиля».
– …че-то Нафнафыч не дает о себе знать…
«Вот интересно! Они так увлеклись просмотром боевика, что не услышали шум его машины?»
– …ему бы пора уже и объявиться, – опять широко зевая, сказал Леха.
«Что-то ты раззевался, мальчик. Баиньки тебе уже пора! Да и мне, кстати, тоже».
– Ну, и где же наш лучший сыщик всех времен и народов? Говорил же, не придет она! – подал голос Костян.
«Теперь – мой выход на сцену».
– Она уже здесь! Руки за голову! Повернулись лицом к стене!
Увидев наставленный на них пистолет, парни дружно открыли рты.
– Живее! Оглохли, что ли? – рявкнула я.
Леха и Костян на негнущихся ногах переместились к стене.
– Ну что, ребятки, – с задумчивостью в голосе произнесла я, – я, кажется, знаю, кому из вас принадлежит эта «гениальная» идейка! Я начну сагу сказывать, а вы меня поправите, если что не так… Значится, так: когда пару дней тому назад частный детектив Татьяна Александровна Иванова посетила кафе «Красный конь», чтобы опросить свидетельницу по делу о гибели Ольги Ермаковой – а свидетельницей этой была официантка Евстафьева Светлана Юрьевна, – то в это время, в том же самом месте (я имею в виду кафе) находился брат Светланы – Евстафьев Алексей Юрьевич, студент второго курса Академии права, будущий, стало быть, юрист. Услышав восторженные отзывы сестры об этом частном детективе, Алексей решил приколоться над Ивановой. Он проследил, где она живет, сочинил маляву, нацарапал ее левой рукой на тетрадном листке, прикрепил к двери квартиры Ивановой. Потом он сгонял на край города, прогуляв при этом практику, намалевал на стене краской нужный номер дома, где и оставил дурацкий плакат-ориентировку. По всем законам жанра, действо должно было произойти под покровом ночи, а камеру хранения, где лежал конвертик с адресом, по которому ей нужно отправиться, Ивановой было предписано открыть ровно в полночь. Я все правильно излагаю?
– Да, – выдавил из себя Леха, – только я писал правой рукой, я – левша…
– Ну, это уже детали, – заметила я. – Родители дома?
– Нет, они… в санатории.
– Светлана?
– Она у бабушки… в деревне.
– Понятно. А Алексей Юрьевич, предоставленный самому себе, стало быть, развлекается на полную катушку! В самом деле, Леха, ты бы лучше практику в суде посещал, пользы было бы гораздо больше, поверь мне.
– Татьяна Александровна, – подал голос Костян, – простите нас, мы…
– Вы больше так не будете, – закончила я за него. – Лови свой студенческий, – я швырнула Лехе его билет. – Да, – обернулась я уже на пороге, – Нафнафыча своего освободите, а то он в гараже затоскует. Прощайте, Шерлоки!..
Так… Пришло время отправляться в Ереван: возможно, ниточка тянется оттуда. Был ли контракт, заключенный Ольгой, таким же выгодным и для армянской стороны? Это мне вскоре предстояло выяснить. Я отправилась за билетом на самолет.
