Глава 11
Лестница стремительно уходила у меня из-под ног. Я пыталась крепко держаться за перила, но это не спасло меня, поэтому несколько раз я чуть не падала, но в последний момент умудрялась-таки сохранить вертикальное положение. Тихонько ругаясь на весь свет в целом и на Виталия в частности, я наконец сумела относительно благополучно преодолеть все лестничные марши и оказалась в кромешной темноте. Тут же меня совсем закружило, и для сохранения равновесия пришлось снова крепко схватиться за перила.
Не только Виталия, но и вообще никого не наблюдалось там, где я сейчас находилась. Однако в тот момент меня это нисколько не огорчило, и я решила двинуться навстречу судьбе в надежде отыскать хоть кого-нибудь. Говоря откровенно, в то время мне просто не по силам было взобраться по лестнице обратно наверх, поэтому я со всей рассудительностью, на которую была способна, решила немного побыть там, где оказалась.
А через весьма непродолжительное время выяснилось, что оказалась я не на первом этаже дома, как предполагала вначале, а в подвальном помещении. Очевидно, я несколько перестаралась со спуском, благодаря чему добросовестно прошла всю лестницу. Так или иначе, но искать Виталия в подвале было глупо, и эта справедливая мысль уже совсем оформилась в моем расплывчатом сознании. Вдруг я услышала — или мне это показалось? — как где-то вдалеке тихонько проскрипела дверь.
Я чуть не закричала победное: «Ура!», сообразив, что героический подъем по лестнице в сложном нетранспортабельном состоянии временно отменяется, и засеменила туда, откуда доносились звуки. Судя по всему, я шагала по длинному коридору, подобному тому, который находился на втором этаже. Пахло сыростью, было холодно и довольно противно, однако пьяная настойчивость не позволяла мне свернуть с выбранного пути. Вернее, плюнуть на этот самый путь и вернуться обратно.
Я шла довольно быстро, насколько позволяло мое состояние, и поскольку коридор был не очень широким, а траектория моего движения сильно смахивала на синусоиду, то я попеременно натыкалась то на одну, то на другую стенку. В один из таких моментов стенка вдруг куда-то делась, и я ввалилась в какое-то помещение, не сразу сообразив, что нечаянно толкнула дверь.
Когда первоначальное недоумение понемногу рассеялось, я смогла оглядеться. Оказалась я в комнатке непонятного назначения. Наверное, первоначальный замысел состоял в том, чтобы сделать ее хранилищем запасов — винных или еще каких-либо. Однако впоследствии о комнатке забыли, а погреб решили устроить в другой части подвала, благо площадь позволяла развернуться. В комнатке же сейчас стояла явно ненужная мебель, для которой Сандалов не нашел, очевидно, лучшего применения.
Но, судя по всему, Виктор Георгиевич питал и к этой комнатке, и к этой мебели особые чувства. Помнится, именно такая мысль поначалу возникла в моей бедной голове, потому что через несколько секунд, после того как я ввалилась в этот сумрачный склеп, я увидела своего клиента.
Сандалов лежал на старенькой продавленной кушетке, застеленной драненьким покрывалом, и отчаянно храпел. Его храп сам по себе удивления не вызвал, потому что в сознании моем еще держались воспоминания о том состоянии, в котором Виктор Георгиевич отправлялся отдыхать, поддерживаемый верным Михал Палычем. Вопрос заключался в том, какого черта Сандалов решил уснуть именно здесь. Ответить я, наверное, не смогла бы, даже будучи абсолютно трезвой.
Итак, Виктор Георгиевич спал сном праведника, и я, немного посмотрев на его умиротворенную физиономию светло-красного цвета, освещенную единственной лампочкой под потолком, решила покинуть неуютное место, пробормотав перед этим:
— Хрен поймешь этих «новых русских»! Лучшего места, что ли, найти нельзя было?
Сандалов ответил мне звучным всхрапом, и я, махнув рукой, окончательно собралась уходить. Но сначала по меньшей мере нужно было повернуться, а в условиях минимальной площади, да еще в сильно уставшем виде, подобном моему, совершить поворот на сто восемьдесят градусов было непросто. Я попыталась, но успеха не достигла, а вместо этого потеряла равновесие и свалилась прямо на Сандалова, успев пробормотать вымученное: «Пардон».
Виктор Георгиевич находился сейчас не в том состоянии, чтобы требовать бережного к себе отношения. Он не только не проснулся от моего падения, но даже и не поморщился, лишь перестал храпеть и потянулся с закрытыми глазами, зазвенев железяками.
Надо сказать, я не сразу поняла причину происхождения раздавшихся звуков. Вначале я в немом изумлении уставилась на правую руку Сандалова. Железными наручниками она была пристегнута к сквозной железной трубе, которая пронизывала комнату в вертикальном направлении от пола до потолка и, очевидно, продолжалась на первом этаже. Кушетка находилась рядом с этой трубой, поэтому-то я не сразу заметила, что одна рука Виктора Георгиевича неестественно заведена над головой.
Собственно говоря, я еще не успела подумать о чем-то конкретном, зато, словно по велению волшебной палочки, опьянение мое практически испарилось. Я перепрыгнула через кушетку, подошла к ее изголовью, присела и очень внимательно посмотрела на наручники. Модель самая обыкновенная, милицейская, открывается только индивидуальным ключом.
Интересненько…
И тут я начала кое-что понимать. Сначала мелькнула какая-то абсолютно неясная мысль. Потом она с каждой прошедшей секундой стала обозначаться все более четко, и вот я окончательно осознала, как глупо поступила, явившись в дом Сандалова, прямо в лапы преступника. Да еще и Виталия с собой привела! Сейчас придуманный ранее план казался бредовым, и нужно было срочно предпринимать радикальные меры, чтобы не допустить ужасных последствий.
Хоть и не совсем четко, но в глубине сознания я уже понимала, что мне следует как можно скорее покинуть эту тоскливую комнату и непременно отыскать Виталия. Но и оставлять Сандалова здесь тоже было опасно. Я на мгновение растерялась, а потом с досадой прошептала: «Ладно! Не оторву же я его от трубы» и собралась уносить ноги. Но как раз по ним-то и пришелся неожиданный сильнейший удар, от которого я потеряла равновесие и вторично свалилась на спящего Сандалова. Что, впрочем, как и в первый раз, не особенно его побеспокоило.
Человек, который чуть меня не изувечил железной цепью с тяжеленный замком на конце, стоял на пороге и смотрел с недоумением. Уже потом, когда в свете единственной лампочки он разглядел мое лицо, с его стороны раздалась негромкая, но отборная матерная брань. Насколько я могла судить, исконно русскими выражениями неожиданный пришелец изъявлял свое негодование по поводу моего присутствия в этой комнате.
Кстати, пришельцем, который так гнусно матерился, был не кто иной, как Михал Палыч. В настоящий момент лицо его ничего хорошего не выражало.
— Дорвалась-таки, сука… Я так и думал, что ты неспроста появилась рядом с Сандаловым. Ну, довольна увиденным?
Я перевела взгляд с его лица на мирно почивавшего Сандалова, потом опять посмотрела на него и ничего не ответила. Колени, по которым ударили замком, ужасно болели. Так, что я даже не могла подняться, поэтому по-прежнему пребывала в том положении, в каком оказалась после падения, — возлежала на спящем Сандалове.
Тем временем Михал Палыч сокрушенно покачал головой, поднял стул и вставил его ножкой в ручку двери. Потом вытащил из нагрудного кармана куртки пистолет, направил его на меня и сказал:
— Все-таки пересеклись наши с тобой дороги, хоть и не хотел я этого. Надо было тебя заранее предупредить, чтоб ты не ерепенилась и не лезла никуда, да я как-то не сориентировался.
Михал Палыч снова покачал головой, глядя на меня сердито и осуждающе, а потом резко бросил:
— Вставай! Присоединяйся к другу своему, а то он уж заскучал!
Я совершенно не понимала, о чем он говорит, пока не заметила в комнате другую дверь, которая вела в смежное помещение. Предательская дрожь прошла по ногам сверху вниз, добавив мне значительную порцию мучений, и я не смогла подавить ее. С каждой минутой история представлялась мне все более неприятной. Я уже осознала — за этой дверью меня ждет нечто особенное, поэтому когда оказалась на пороге, то даже не удивилась тому, что увидела, поскольку внутренне уже ожидала подобного.
Итак, открывшаяся картина была хоть и безрадостной, но легко предполагаемой. На стуле сидел Виталий, связанный по рукам и ногам добротной крепкой веревкой. Именно ему мне столь убедительно предлагали составить компанию. Михал Палыч подтвердил мою догадку, чувствительно пнув сзади.
— Ты, сука, мне все планы испортила. Без тебя все было бы замечательно, а теперь придется опять что-нибудь придумывать.
Я смотрела на Михал Палыча во все глаза и подмечала происходящие с ним перемены, насколько это позволяло сделать ужасное освещение. Уже через миг лицо его как-то странно потеплело, а еще через несколько секунд он уже широко улыбался, что в данных обстоятельствах показалось мне совершенно отвратительным.
— Эх, Танюха, задала ты мне работенку! Теперь придется и тебя убивать, — пожаловался Михал Палыч, причем лицо его в этот момент было таким же простодушным, каким я привыкла его видеть. — Вот я всегда говорю, что не надо лезть, куда не следует, добром это никогда не обернется.
Михал Палыч перешел на привычный назидательный тон, который он часто применял в общении с людьми. В других обстоятельствах этим он бы вызвал у меня лишь легкое раздражение — я терпеть не могу, когда мне дают советы. Однако сейчас ситуация была несколько иной — мне угрожала реальная опасность, и исходила она не от кого иного, как от Михал Палыча.
В течение целой минуты он внимательно смотрел на меня немигающим взором, словно хотел пронзить невидимой стрелой. Вскоре игра в гляделки ему надоела, и он решил продолжать нашу своеобразную беседу:
— Слушай, я вот не совсем понял… Ты что же, все заранее придумала? И щенка сюда не случайно привела?
Слава богу, технические подробности моей частной деятельности продолжали оставаться для Михал Палыча загадкой. А любопытству нет предела, и в отношении его этот постулат был особенно актуальным.
— Не случайно, — подтвердила я его догадку.
— Да… — протянул он. — Ну ты даешь! А вообще-то теперь уже все равно. Я вот не люблю бесполезную работу делать, а ведь придется. И все из-за тебя. А так хорошо могло бы получиться! Я как его сегодня увидел, — кивнул он на Виталия, — так и воспрял сразу. «О! — думаю. — Вот он, удобный момент». А тут ты появилась и все мне испортила…
На сей возмущенной ноте Михал Палыч на несколько минут замолчал, а потом обратился к Виталию:
— Ты вот думаешь, почему твоей мамаше не удавалось тебя вытащить, а потом вдруг — раз — и получилось? Небось думаешь, случайность? Нет, мальчик, не случайность. Это я тебя держал там. Столько держал, сколько мне было нужно, чтобы все обдумать. А потом пришла мне в голову идея: твоими руками я и убью Сандалова. И подозрений у ментов не будет. Возьмут тебя под белы рученьки и посадят. Мне больше ничего и не нужно было, — повысил он голос. — И это я тебя выпустил. Я, слышишь? Я делал так, что твоя мать со всеми деньгами своими билась как рыба о лед. А потом я тебя держать перестал, и тебя выпустили. А потом дождался бы я любого подходящего момента и убил Сандалова. Очень просто убил бы — твоими руками.
Михал Палыч перевел дух и снова продолжил свой монолог откровений:
— Или ты, может, думаешь, мать твоя тебя бы вытащила? Она у тебя хваткая баба, да. Но уж если Сандалов ее однажды перехитрить сумел, то уж я-то тем более. Но ты не думай, будто я все затеял из-за тебя, ты мне совсем без надобности. Что с тобой будет, мне плевать, я хочу только одного — убить Витьку. И я это сделаю. Только теперь, — он выразительно глянул на меня, — придется и ее тоже… Деваться мне, Танюха, некуда. Ты все видела, все знаешь. Не лезла бы куда не следует, так жила бы долго и счастливо. А ты ведь сразу мне подозрительной показалась. Непонятно откуда появилась, тоже мне, предприниматель хренов. Я к Сандалову сунулся, мол, что за баба тут шастает, зачем она здесь. А он или молчит, как судак, или байку мне рассказывает. Ну я и без него сообразил, что ты как-то связана с покушением тем самым. Я долго не понимал, чего ты около наших дел кружишься, а как узнал, кто ты есть, так чуть со смеху не помер. Это ж надо придумать — частный детектив! Баба! Я и мильтонов в юбках никогда не воспринимал, а уж девка-детектив — это вообще чушь. Одним словом: дура ты дурой, и бояться тебя нечего. Это я сразу понял. А ведь поначалу я за тобой даже следил. Глядел, как ты металась, и только диву давался: ну надо же, сколько энергии у девки! За Мишку прицепилась, наверное, думала через него что-нибудь узнать?
— А Мишкина смерть, случайно, не на вашей ли сумрачной душе очередным грехом повисла? — решила на всякий случай прояснить я ситуацию.
— Да на хрена мне это? Я же знал, что никто тебе на меня не укажет, а уж Мишка-балбес и тем более. Этот дурак с дядькой своим все какие-то дела замысливал и, наверное, кому-то помешал дела делать, вот его и убрали. Но дуракам туда и дорога.
При последнем замечании он хитрым взглядом многозначительно окинул нас с Виталием. У последнего вид был еще более несчастный, чем всегда, что, впрочем, не удивляло в свете последних событий. Однако обычного меланхоличного спокойствия Виталий не утратил даже сейчас.
Мне же вдруг жутко захотелось позлить Михал Палыча. Не знаю почему, но страх вдруг куда-то испарился, и я стала равнодушной и циничной. О дальнейшем даже не думала. В сложившихся обстоятельствах мне казалось, что хуже я уже не сделаю.
— Да вы настоящий волк в овечьей шкуре, Михал Палыч, — насмешливо произнесла я. — Как же вам удавалось так долго скрывать от всех свое истинное лицо?
— А я ничего и не скрывал, — возразил Михал Палыч с самым искренним выражением на физиономии. Как ни удивительно, но даже сейчас он совсем не был похож на злодея, хотя и держал в руках пистолет. — Я такой, каким кажусь. А единственное, что я скрывал в течение долгих лет, так это то, что ненавижу Витьку Сандалова. Между прочим, не просто так ненавижу, а вследствие вполне веских причин. Всю жизнь ему в отличие от меня все давалось просто, хотя и был он полным дубарем. Как, скажи на милость, так выходило, что у него и на работе, и в личной жизни все складывалось по типу «лучше не бывает»? А у меня, за что ни возьмусь, ничего не выходило, хоть ты тресни! Вот, например, в молодости Витька у меня невесту увел. И для чего, спрашивается? Чтобы, женившись на ней, через полтора года ее бросить и пойти по бабам? Чтобы она умом тронулась и от этого вены себе вскрыла? Ее-то спасли, только вот голову с мозгами прежней сделать не смогли. Ну как, хорош гусь твой Сандалов?
Ответа он от меня не дождался, да и вряд ли он был ему нужен. Михал Палыч продолжал посвящать меня в подробности своей нелегкой доли:
— А может, ты думаешь, на закате лет мне к нему так хотелось прибиться, чтобы с голоду не подохнуть? Как же, конечно! Уж на жизнь я бы себе заработал и без его хренового бизнеса. Но за свое несчастное существование было обидно. Захотелось ему доказать что-то. Так захотелось, что даже на все остальное плевать стало. Тут и Виталька как нельзя кстати подвернулся.
Михал Палыч тяжело дышал, словно сейчас пробежал стометровку. Он загораживал собою дверной проем, поэтому мысль выбить у него оружие и спастись мне, с ушибленными ногами, можно было со спокойным сердцем оставить.
Только я успела об этом подумать, как раздался глухой стук. Стучали в ту дверь, которую Михал Палыч закрыл с помощью стула.
Мы с Виталькой разом переглянулись и замерли, а наш мучитель нахмурился. Потом он вышел из комнаты, закрыв ее на замок. Дальше мы услышали, как он осторожно прошел через смежную комнату и спросил:
— Ты?
— Да, — гулко раздалось в ответ. Дверь открылась, и кто-то задал очередной вопрос, прозвучавший уже более отчетливо:
— Как дела, дядь Миш?
— Хреново! — прозвучал ответ.
Оценив таким образом дела, Михал Палыч вкратце аргументировал данный показатель, рассказав, как увидел меня здесь, а также изложил все последующие за этим события. Невидимый собеседник отреагировал цветистой фразой, а затем произнес:
— То-то мне сразу не понравилось, что она здесь вместе с Виталием появилась.
— Да уж. Я-то сразу не понял, что это означает. Наоборот, подумал — хороший момент представился. В любом случае теперь мне уже все равно, ты же знаешь. Лучшего времени не будет, ждать невозможно — большие деньги на кону. Сандалова убирать пора.
Я обреченно вздохнула.
Сначала мне было подумалось, что основная причина, по которой Михал Палыч хочет убить своего шефа, заключается в питаемой к нему ненависти. Это, как ни странно, меня несколько успокаивало: как ни крути, а ненависть — чувство вполне человеческое, значит, можно попробовать на нем и сыграть. Поначалу мне казалось, я смогу предложить Михал Палычу сделку, психологически надавить, вызвать жалость. Хлипко, конечно, однако хоть какая-то надежда.
Теперь же выяснялось: достучаться до его совести не получится по причине полного отсутствия таковой. Если в деле замешаны деньги, значит, плохи наши дела: Михал Палыч от своего не отступится. Наверное, он надеялся каким-то образом занять место Сандалова, а о ненависти твердил для собственного успокоения. А может быть, речь как раз о тех самых деньгах, которые свистнули из сандаловского сейфа? Не исключено, что не кто иной, как Михал Палыч, их и похитил.
Заскрежетал замок, и дверь нашей темницы отворилась. На пороге показался Михал Палыч, правда, уже без пистолета, зато не один, а в сопровождении помощника, в качестве которого выступал… охранник Дима. То-то он остолбенел, увидев меня с Виталием на пороге!
Я не удержалась и заговорила:
— О, да у вас тут целая организация! Надо понимать, Михал Палыч, это ваш непосредственный помощник? Что ж, одному в таком серьезном деле непросто, надо и людей к убийствам и воровству привлекать. Так ведь, Дим?
— Заткнись, — ответили тюремщики мне в унисон, а потом Михал Палыч обратился к охраннику:
— Дим, давай ее свяжем, что ли?
— А на фига? — вполне резонно возразил тот. — Все равно никуда не денется. Окон здесь нет, а дверь она в жизни не выбьет, — произнес он, одновременно окидывая мое телосложение тяжелым скептическим взором. — Виталька еще понятно — мужик, потому и сопротивляться стал, а ей, бабе, куда с нами тягаться. Ты лучше, дядь Миш, скажи, когда мы с тобой дело-то делать будем?
— Подожди. Не могу же я его пьяного застрелить… А он еще часа два не очнется.
— Что, Михал Палыч, неужто кодекс чести соблюдаете? — не выдержала я снова и вмешалась.
— Да нет. Хочется мне, чтобы он в сознании был, а не как пьяная скотина умирал. Дим, я тебе говорю, он часа два еще продрыхнет, это однозначно. Давай-ка с тобой наверх поднимемся, посмотрим, что там. А эти пусть здесь посидят. Подумают, например, о жизни. Для кого-то она долго не продлится.
— Дядь Миш, отдай мне ее на время, перед тем как хлопнуть? Уж больно баба красивая…
— Кобель ты, Димка, — вполне добродушно рассмеялся Михал Палыч. — Не знаю, стоит ли… Давай лучше без дополнительных проблем обойдемся. Она ж шлюха, однозначно. Еще наградит тебя чем-нибудь, будешь потом лечиться да мучиться.
Я облегченно перевела дух. Пусть я сейчас не в лучшей форме, но если бы этот гад ко мне подошел, то я бы непременно постаралась, чтобы определение «мужчина» к нему больше не относилось.
* * *
Остались мы с Виталием одни, запертые в подвальной комнате. Мне не слишком нравилось, что он выглядел каким-то странно спокойным и апатичным, несмотря на сгустившиеся над ним тучи. Я же отчаянно пыталась бороться с зарождающейся паникой, которая так сильно мешала думать.
А подумать было над чем. Я кое-как подошла к двери и констатировала печальную истину: открыть ее практически невозможно. Для этого Виталию нужно было быть по меньшей мере борцом сумо, тогда мы могли бы попробовать вышибить дверь. Но в смежной комнате наверняка наткнулись бы на Михал Палыча или Диму, или еще кого-нибудь. И даже если они действительно поднялись наверх, входная дверь в подвал в любом случае будет закрыта. Цепь с замком, которой Михал Палыч угодил мне по ногам, как раз и предназначалась для того, чтобы закрывать подвальный коридор. Очевидно, в тот момент, когда я пыталась спуститься на первый этаж, чтобы найти Виталия, Михал Палыч оставил подвальный этаж открытым, поэтому-то я и влетела в эту малоприятную историю.
В нашей темнице отсутствовали какие-либо окна, даже самые маленькие, так что надежда покинуть подвал нетрадиционным способом исключалась.
Звать на помощь тоже совершенно бессмысленно. Дом полон пьяных мужиков, большинство из которых сейчас наверняка находились в объятиях Морфея. Все они отдыхали на втором этаже, то есть нашу комнату и гостей разделял целый этаж. В таких обстоятельствах можно надеяться только на чудо, но по отношению к нему особого оптимизма во мне как-то не наблюдалось.
— Ну, Виталий, и что ты обо всем этом думаешь? — медленно произнесла я. Мне было необходимо очнуться, услышать звук человеческого голоса, почувствовать себя живой. «Пока живой по крайней мере», — подколол меня мой собственный внутренний голос, который всегда отличался некоторой вредностью и ехидством.
— Я думаю, тебе не нужно было впутываться в это дело, — после почти полуминутной паузы соизволил ответить мне сын моей клиентки, причем сделал это с явной досадой. — Я не хотел, чтобы мамка нанимала тебя, все равно ведь никакой пользы. Вместо этой глупости лучше нашла бы мне классного адвоката, тогда бы мы сейчас здесь не сидели.
«Ну и хамло!» — подумала я. Возмущение рвалось наружу, стимулируя выработку адреналина в организме, поэтому я в момент подскочила к Виталию, забыв о боли в ногах, и, глядя ему в глаза, закричала:
— А ну быстро выкладывай все, что знаешь об этом деле!
К тому моменту я была готова поклясться — Виталию есть что скрывать. Вот если бы этот идиот не вел себя соответственно своему определению, то тогда бы нас точно здесь не было. Кстати, как он-то умудрился тут оказаться?
Но Виталий не спешил удовлетворять мое естественное любопытство.
— А может, вначале ты меня развяжешь? Этот придурок Дима побоялся, что я звездану по его красивой роже, когда он потащит меня сюда, поэтому и решил связать для безопасности.
Я стала быстро развязывать веревки, но приказала ему говорить.
— Короче, получилось все глупо очень, — начал рассказ Виталий. — Я вышел в туалет, спустился на первый этаж. Гляжу, а Михал Палыч тащит пьяного Сандалова. Меня увидел и говорит, мол, помоги, давай его оттащим вниз, в подвальную комнатку, там тихо, спокойно, пусть отлеживается. Мне это странным в тот момент не показалось. В подвал, думаю, так в подвал, на первом этаже спален-то все равно нет. А Михал Палыч мне и говорит: ты иди куда собирался, а потом подойди к лестнице, поможешь мне с ним спуститься. Виктор Георгиевич толстый, в одиночку его тащить трудно, ну, я и согласился. Подхожу к дверям, которые подвальный этаж закрывают, а они вроде как распахнуты, и ничего не видно, темнота одна. Михал Палыч стоит около лестницы, меня ждет и Сандалова держит.
Я сначала взял Сандалова под руку, а Михал Палыч говорит: «Ты его лучше на себя взвали, а я буду сзади придерживать. А то там света нет, еще уроним по дороге». Так и сделали. Только в подвальный коридор вошли, свет фонарика вспыхнул, и кто-то меня по башке огрел изо всей силы. Я упал. Лежу, чувствую, меня поднимают. Дернулся, тут мне руки и связали. По-моему, там, кроме Михал Палыча, еще двое было.
Час от часу не легче! Хотя суть дела существенно не менялась от того, был у Михал Палыча один сообщник, два или целый отряд. Однако новое лицо в лагере противника меня явно не радовало.
— Что значит, «по-моему двое»?
— Так там темно было, да меня по башке звезданули. В общем, не помню я. Но показалось, там еще кто-то стоял.
— Не предполагаешь, кто это мог быть?
— Нет. Не знаю.
Зато у меня кое-какие предположения были. Я прикинула, кто из тех, кто находился в доме, мог быть сообщником Михал Палыча, и пришла к неутешительному выводу: только Игорь. И если на самом деле это действительно так, то имевшие место события в прошлом образовывали вполне логичную цепочку.
Предположим, Игорь по приказу Михал Палыча нашел парнишку, который должен был явиться подставным лицом в убийстве Сандалова. Попытка номер один успехом не увенчалась, но сообщники не потеряли надежды. До определенного момента Михал Палыч пользовался своей властью для того, чтобы Виталия не выпускали под залог, и, судя по тому, что это у него получалось, его власть была значительной. Когда же его новый план был полностью обдуман и утвержден, он отпустил сдерживающую пружину, и Виталий оказался на свободе.
Но тут вмешалась я, и преступникам пришлось срочно придумывать новый план. Михал Палыч решил избавиться от меня, а труп скорее всего где-нибудь закопать, чтобы его нашли не скоро. Но самое главное, он желал осуществить то, о чем мечтал уже много лет, — убить Сандалова. Для того чтобы представить убийцей Виталия, ему даже не нужно особенно стараться — все и так уже было сделано. Виталий уже находится под следствием, и, естественно, в милиции с радостью закроют дело, надолго засадив его в тюрьму. Михал Палычу для этого нужно лишь выстрелить в Сандалова, а потом приложить руку Виталия к пистолету. И все — дело сделано, можно вызывать ментов. Как потом быть с Виталием, не столь важно. Его можно просто развязать. Деваться ему в любом случае некуда: убежать от милиции не удастся, да и попыткой к бегству он только усугубит свое положение.
Ухватившись с самого начала за Тищенко, я не учла главного — что в деле, помимо него, мог быть замешан и еще кто-то из непосредственного окружения Сандалова. А может, Тищенко вовсе ни при чем… Или же они в одной лодке с Михал Палычем?
В нашей темнице стояла исключительная тишина, но меня она уже не тяготила. Наоборот, не хотелось ее нарушать бессмысленными разговорами. Нельзя сказать, что в тот момент я смирилась со своим положением. Наверное, постоянное попадание в различные передряги выработало у меня своеобразную незыблемую веру в положительный исход. И, надо сказать, не будь этой веры, я бы вряд ли смогла заниматься своей профессиональной деятельностью.
Однако, когда раздался скрежет открываемой двери, душа моя на несколько секунд куда-то опустилась, а потом подпрыгнула, слово упругий мячик. На пороге возник Игорь, что меня не особенно удивило. Наоборот, вполне подтвердило мою нерадостную догадку.
Однако то, что последовало в дальнейшем, я смогла понять далеко не сразу.
Игорь, едва взглянув на меня, подошел к Виталию, очень дружески хлопнул его по плечу и спросил с неподдельной заботой в голосе:
— Ну, как ты?
— Да нормально. Теперь нормально, раз ты пришел, — поправился Виталий.
А Игорь на это сказал следующее:
— Куда б я делся! Держись, скоро все кончится.
Я решила напомнить этим двоим о своем присутствии и сказала:
— Слушайте, я, конечно, извиняюсь, что вмешиваюсь, но не трудно ли вам будет объяснить мне кое-что…
Игорек посмотрел на меня как-то очень печально, а потом с невероятным сожалением и фальшью в голосе подленько так сказал:
— А что тут объяснять? Виталик — мой друг, и я его спасу, после того как Михал Палыч разделается с тобой.
«Ну и дурацкий у тебя юмор», — подумала я и тут же высказала эту мысль вслух, сопроводив для доходчивости некоторыми цветистыми фразами.
— Фу ты, такая красивая девочка, и так гнусно матерится, — Игорь старался казаться очень возмущенным. Он присел возле меня на корточки и заглядывал снизу вверх в мои глаза. — А почему ты мне не веришь? Вдруг я и вправду позволю Михал Палычу тебя убить? Ведь ты же считаешь меня злодеем, верно? Так я оправдаю твои ожидания!
— Ладо, Игорь, что ты на нее взъелся? Потом будете отношения выяснять. Что делать-то будем?
Игорь задумался, а я, в свою очередь, смогла осмыслить открывшуюся информацию. Да уж, по справедливости приходилось признать, что изначально я шла по ложному пути, подозревая Тищенко и Игоря. Вначале я представляла их лишь наиболее вероятными подозреваемыми, но предполагала, что разработка этой версии является лишь первым этапом в расследовании. Когда же открылось родство Игоря и Юрия Родионовича Тищенко, у меня не осталось сомнений в том, что они и есть истинные недоброжелатели моего клиента. А нужно было добросовестно разрабатывать и проверять и другие версии.
Ясно, Игорь не подставлял Виталия. Скорее всего он вообще не был связан с покушением на Сандалова. А Виталий? Его роль мне пока непонятна, но определенно он имеет непосредственное отношение к расследуемому мною делу. Ладно, с этим будем разбираться потом, а пока следовало признать: Виталий был прав — необходимо как-то обезопасить себя и спасти Сандалова от его друга-врага.
Я внимательно посмотрела на Игоря и была вынуждена констатировать, что он безоружен. У меня самой тоже не было с собой пистолета, хотя вообще-то в трудных ситуациях я не забываю брать его. Однако кто же мог предположить, чем закончится эта безопасная на первый взгляд гулянка? Совершенно не думала, что на ней будет присутствовать истинный преступник.
— Значит, так, — Игорь, видимо, тоже мысленно прокручивал возможные варианты выхода из создавшейся ситуации и, вычленяя наиболее логичные и разумные детали из каждого, создавал собирательный способ нашего потенциального спасения. — Действуем без паники и по возможности слаженно. Я сейчас же иду звонить в милицию, а потом всеми силами стараюсь задержать Михал Палыча наверху. Вы пытаетесь разбудить Сандалова и прояснить ему ситуацию…
Как только он произнес эти слова, я поняла, что с его логикой мы далеко не уедем. Однако в настоящей ситуации у меня право на свободное волеизъявление отсутствовало, поэтому действовать нужно было осторожно, дабы убедить остальных в своей правоте и не настраивать их против себя.
— Игорь, как ты себе это представляешь? Сандалову сейчас все до лампочки. Хоть земля разверзнется, он даже не пошевелится. Нам нужно сделать так, чтобы менты уличили Михал Палыча, взяли с поличным. Тогда и обвинение с Виталия будет снято, и настоящий злоумышленник отправится на нары.
— С поличным его не стоит брать, слишком это рискованно. Он от своего не отступится. Если поймет, что его игра проиграна, может выстрелить в последний момент. Чего мы этим добьемся? Нужно делать как Игорь говорит.
Да, Виталий был обеспокоен проблемой своего дальнейшего существования, но, надо отдать ему должное, не желал никого приносить в жертву своей безопасности.
— Значит, делаем как я сказал: звоним в милицию. Когда они приедут, найдут прикованного Сандалова, и им ничего не останется, кроме как поверить в виновность Михал Палыча. Он единственный трезвый человек в этой компании, остальные уже в отрубе. К тому же на наручниках отпечатки только его пальцев, так как стереть их он еще не успел.
— Все так, но это еще не доказывает, что он хотел убить Сандалова и Татьяну, а меня использовать как подставу. Может, Михал Палыч просто пошутил, приковав Сандалова наручниками? В тот момент, когда менты ворвутся в этот дом, он притворится пьяным, и что они смогут с ним сделать? — Без сомнения, в словах Виталия присутствовала логика. Но хотя относительно сказанного я могла успокоить своих товарищей по несчастью, однако не торопилась делать этого до тех пор, пока их отношение ко мне окончательно не определится.
Виталий между тем продолжал убеждать:
— Игорек, я вправду дело говорю. Если сейчас менты приедут, то Михал Палыч сможет вывернуться, ему это ничего не стоит. А на мне обвинение висит, ты не забывай.
— Слушай, Вит, ты ж этого и хотел…
— Да подожди ты! Уже все, все сделано, а сейчас мне надо думать, как из этого выпутаться! Я ведь не знал, как сложится. Кстати, давай быстрее думать, а то он вернется.
— Не вернется пока. Ему же нужно себе алиби обеспечить, а для этого надо нескольких мужиков в чувство привести, чтобы они потом подтвердили: мол, с ними он был во время убийства. К тому же не знает он, как с ней поступить, — кивнул Игорь в мою сторону, а потом поправился: — То есть знает, конечно, но детали еще продумать надо.
— Но и медлить нельзя. Татьян, что ты предлагаешь? — В данных обстоятельствах Виталий естественно перешел на «ты».
— Предлагаю сейчас же позвонить моему другу Володе Кирьянову, он работает в милиции. Игорь осторожно откроет ворота, незаметно проведет его в дом и спрячется вместе с ним в подвале, поблизости. Михал Палыч не будет осуществлять свой план до тех пор, пока Сандалов не придет в себя, сам так сказал. Когда же он направится по коридору к этой комнате, вы должны будете его обезвредить.
— Ага, — скептически сказал Игорь. — А может, он просто так шел и вовсе не собирался никого убивать. Доказательств-то его причастности к преступлению у нас нет, а они бы нам очень пригодились, чтобы Витальку признали невиновным.
Настало время сюрприза, который я откладывала до последнего, памятуя о том, как поначалу повел себя Игорь по отношению ко мне. Теперь я точно знала, что он не настроен против меня. Когда я успокоилась на этот счет, то решила: уже можно обнародовать перед ребятами доказательства вины Михал Палыча.
Дело было вот в чем. Отправляясь на вечеринку, я, конечно, не предполагала, что на ней меня поджидает опасность. Однако при ведении любого дела я всегда нахожусь в постоянной готовности схватить информацию, которая может помочь в расследовании. Наверное, поэтому возникла привычка — всегда брать с собой диктофон. После того как несколько раз я с помощью этого способа здорово выигрывала в различных расследованиях, привычка стала частью меня. Поэтому сейчас диктофон находился в моей сумочке, которую я, к счастью, захватила с собой, отправляясь искать Виталия.
Михал Палыч напрасно поддался порыву откровенности, поскольку в момент его появления на пороге я незаметно включила диктофон и записала все сказанное им. До единого слова.
Жестом фокусника я достала из сумочки свой крохотный диктофончик со словами:
— Доказательства есть, вот они. Здесь записано признание Михал Палыча в том, что он планирует совершить убийство и подставить Виталия. Вкупе с отпечатками пальцев на наручниках это и явится уликой, доказательством его вины.
Ребята слегка обалдели от такого поворота и почти хором спросили меня:
— А че ты раньше молчала?
Я немного подумала и решила ответить максимально честно:
— Обыкновенная осторожность, ребята. Она никогда не помешает.
Теперь оставалось только надеяться, что мой верный Киря окажется дома. Набирая его номер по сотовому, вслед за диктофоном извлеченному из сумочки, я подумала: Михал Палыч представляет собой сплошное недоразумение. Он закрыл нас с Виталием в подвале, не потрудившись отобрать у меня сумку, в которой находился и диктофон, и мобильник. Только пистолета для полного набора не хватало. Причина такого халатного отношения Михал Палыча ко мне как к пленнице проста: он меня банально недооценивал. Ах, как он издевался по поводу моей профессии! Но ничего, этому консерватору, преступнику с замашками третейского судьи придется пожалеть о своей ошибке.
К моему счастью, Кирю удалось застать. Вкратце обрисовывая ему ситуацию, я внутренне боролась с естественным страхом — ведь в любой момент мог появиться Михал Палыч со своими сообщниками. Успеет ли Киря приехать в срок? Я — человек объективный и потому прекрасно понимала, что вряд ли смогу спастись от пули, если вовремя не придет подмога.
Но, по-видимому, Михал Палыч не торопился осуществлять свой коварный план. Очевидно, этот злодей обдумывал, как ему лучше поступить со мной, и пытался впихнуть меня в спланированный им ход событий, не нарушив их логичности и слаженности. Мы с Виталием пребывали в немом ожидании довольно долго, а тишина обнимала нас своими плотными объятиями, что действовало парализующе.
Поскольку от коридора нас отделяла комната, в которой сейчас пребывал храпящий в пьяном сне господин Сандалов, то надеяться услышать чьи-то шаги было совершенно бесполезно. Нам оставалось лишь гадать о том, успел ли Киря приехать или вовсе не смог сориентироваться на местности, и ждать его бесполезно, сумел ли Игорь задержать Михал Палыча или тот уже направляется к нам для осуществления своего замысла. Не сговариваясь, я и мой товарищ по несчастью время от времени обреченно вздыхали чуть ли не в унисон, вкладывая во вздохи все чувства, которые обуревали нас.
Однако через несколько секунд в коридоре случилось нечто, заставившее нас вскочить со своих мест и начать напряженно вслушиваться, поскольку увидеть что-то мы все равно не могли. Неясные, странные и какие-то смазанные, еле слышные звуки донеслись до наших ушей. Борьбу они напоминали весьма отдаленно, и нам оставалось только гадать, что же происходит в коридоре. Мы так и делали, прильнув к двери и пытаясь услышать хоть что-нибудь и, исходя из этого, определить, на чьей стороне победа.
Но болельщиков из нас не получилось по той простой причине, что через весьма непродолжительное время мы поняли причину происхождения странных звуков. Похоже, главный герой всей этой истории, господин Сандалов, бессовестно проспавший предыдущие действия, решил-таки проснуться к развязке. Положение, в котором он пребывал, вряд ли можно было назвать удобным, к тому же моему клиенту сейчас наверняка ужасно хотелось пить. Должно быть, он попытался покинуть свое ложе, но, учитывая тот факт, что наручники крепко приковывали его к трубе, затея эта явно не удалась. Оставалось лишь пожалеть бедолагу, который по глупости и неразумению, очевидно, сполз с кровати на пол и не смог продвинуться дальше.
Однако Виктор Георгиевич Сандалов отличался завидным упрямством, которое в данном случае было подогрето значительным количеством алкоголя. Поэтому, оценив то положение, в котором оказался, он начал предпринимать некоторые действия, очевидно, надеясь, что они поспособствуют его спасению.
Сначала Сандалов стал кричать. Правильнее сказать — орать во весь голос и богатырскую удаль, которую в отличие от трезвости не потерял. Нельзя сказать, что в своем крике он пытался выразить какой-то протест или же передать информацию. Нет, это был совершенно бессмысленный по содержанию ор, который в скором времени стих, к нашему удовольствию.
Но Сандалов не остановился. Неизвестно, где он нашел ту железяку, которой стал колотить по трубе, но звуки, огласившие нашу темницу, поражали своей громкостью и немного смахивали на колокольный звон.
Сам того не понимая, Сандалов совершал действия, угрожающие собственной жизни. А заодно и моей, и Виталия. Хорошо, если Михал Палыч находился на втором этаже и не мог ничего услышать. А вдруг он поблизости? В этом случае наш мучитель поспешит к Сандалову и постарается его утихомирить, пока чье-то еще внимание не будет привлечено таким способом.
Но то ли Виктор Георгиевич выдохся, то ли наконец осознал бесполезность своих действий — через минуту-другую снова воцарилась тишина. Мы с Виталием опять погрузились в тягостное ожидание, приготовившись терпеть эту страшную пытку неведением сколько потребуется, как вдруг раздался какой-то слабый хлопок непонятного происхождения, который заставил меня подскочить на месте. За ним послышался еще один, очень похожий на первый.
— Черт! — прошептала я.
Да уж, было от чего заволноваться. Безошибочным чутьем, подкрепленным профессиональными навыками, я определила природу раздавшихся звуков. Безусловно, это были выстрелы, а они свидетельствовали о печальном факте, что «наши» проигрывают. Игорь был безоружен, Киря (при условии, что он все-таки приехал) выстрелил бы только в случае самой крайней необходимости. А вот Михал Палыч мог запросто сделать это, если вдруг почуял какую-то опасность.
Последующие полчаса мы с Виталием напоминали диких зверей, которых выловили на вольном просторе природы и посадили в тесную клетку. Я начала ходить из угла в угол, совсем как та медведица, которую я видела в зоопарке в совсем юном возрасте. Помню, мне тогда стало ее очень жалко и ужасно захотелось выпустить, но, когда я попыталась приблизиться к клетке, ко мне тотчас подлетела служащая зоопарка и оперативно оттащила к кроликам, от греха подальше.
Сандалов в смежной комнате больше не предпринимал попыток нарушить тишину, и я искренне надеялась, что он просто утомился. Если же выстрелы — а я нисколько не сомневалась, что услышанные хлопки были именно выстрелами, — предназначались ему, то… Боюсь, в этом случае мне придется признать — затея с обезвреживанием Михал Палыча была глупой и бессмысленной, и вместо нее нужно было предпринимать другие действия по спасению своих жизней.
В подвале было холодно, и если поначалу я как-то не замечала этого, то сейчас меня потихоньку стала пробирать противная мелкая дрожь. Такими темпами Михал Палычу вовсе не понадобится предпринимать каких-либо действий для моей ликвидации, я и так отдам богу душу от холода. А ведь мысль, и я подумала, такой вариант наверняка пришелся бы моему мучителю по душе.
Только я успела подумать об этом, как послышался звук открываемой двери. Той, которая относилась к смежной комнате. Волна нервного возбуждения достигла пика, а затем плавно пошла на спад, и вследствие этого меня понемногу стало охватывать странное спокойствие, похожее на равнодушие к тому, как будут разворачиваться события дальше. Нет, конечно, я не приняла поражения, а продолжала упорно думать, ища возможный выход из тупика, и даже приготовилась совершить некоторые действия. Однако все это было каким-то машинальным, словно я выполняла хорошо знакомую отлаженную работу.
Прежде всего я оглядела комнату в надежде найти тайник, где мои сокровища — мобильник и диктофон — будут в относительной безопасности. Тайник нашелся в виде углубления в стене, в которое я и засунула сумку аккурат в тот момент, когда раздался скрежет открываемого замка. На сей раз скрипела дверь в нашу комнату, и мы с Виталием ожидали ее открытия, как грешники Страшного суда.
* * *
— Ох, ну и влезла ты, мать, в историю! — с не притворным, а вполне искренним возмущением наехал на меня мой товарищ с самого порога.
«Киря!» — отчаянно запела душа, а моментально успокоившееся сознание вторило ей: «Киря, родной! Ура!»
В дверном проеме возник мой верный приятель, а за ним виднелся еще один мужик, который, судя по всему, приехал с ним вместе. Однако Игоря что-то не наблюдалось, и мне это не нравилось. Поэтому первый вопрос, который я задала нашим спасителям, был в данной ситуации вполне естественным:
— Все нормально?
Они оба сухо и скептически усмехнулись. Киря махнул рукой: мол, сейчас не время, потом. И мы с Виталием наконец, смогли покинуть ненавистную темницу. В смежной комнате Сандалов все еще был прикован к трубе, причем в том положении, в котором я его и представляла: полулежа на полу и держа пристегнутую руку параллельно уровню земли. В глазах сквозил испуг — Киря и его товарищ не были знакомы Виктору Георгиевичу, и поначалу он не знал, как ему относиться к их появлению. Они же не спешили его успокаивать, поэтому до того момента, как мы с Виталием оказались на свободе, Сандалову пришлось оставаться в мучительном неведении относительно своей грядущей судьбы.
Я и Виталий, живые и относительно невредимые, если не считать моих ушибленных коленок и его красочного фингала под глазом, символизировали для Виктора Георгиевича свободу и победу. Именно так он воспринял наше появление и, связав его воедино с появлением двух незнакомых мужиков, остался чрезвычайно доволен — почувствовал близость спасения. Хоть и смутно, но он понимал — его скоро освободят, и это согревало его в промозглой сырости подвала. Однако неведение относительно того, что же все-таки случилось за стенами нашего узилища, не позволяло Виктору Георгиевичу Сандалову успокоиться окончательно. Меня оно, кстати, тоже тревожило.
— Генка, звони нашим, пусть приезжают, забирают героя. А пока надо бы у него ключи поискать да наручники открыть.
При этих словах, произнесенных Кирей, Сандалов утвердительно закивал, подтверждая справедливость внесенного предложения. Его рука уже приобрела насыщенный синеватый цвет от неудобного положения, поэтому открыть наручники в данной ситуации было делом первой необходимости.
Генка отправился наверх, и я, раздираемая естественным любопытством, решила последовать его примеру. Но, выглянув в коридор, сразу же забыла о своем намерении, так как и здесь было много интересного. Например, на полу я, к своей вящей радости, увидела смирно сидящего Михал Палыча со связанными руками и ногами. Он злобно посмотрел на меня и отвернулся в чрезвычайной досаде. Тоже мне, герой…
Через совсем короткое время приехала милиция, а вместе с ней и «Скорая». В тот момент я еще не знала, зачем она нужна, но потихоньку начинала догадываться, что ее появление является следствием выстрелов. Когда Михал Палычу надели наручники и Генка повел приехавших врачей в комнату на первом этаже, Киря наконец поведал о том, что произошло.
— Мы с Генкой приехали через двадцать минут после того, как ты позвонила. Машину оставили неподалеку, а сами пешком осторожно подошли к воротам. Они были приоткрыты, но мы входить не стали, решили ждать у калитки, как и договаривались. Через пару минут Игорь вышел и провел нас в подвал через черный вход. Мы в самом отдаленном углу к стенке прижались и стали ждать. Долго стояли, минут сорок, наверное, пока наконец не услышали шаги. Идет мужик этот по коридору, а в руках пистолет держит. Что тут делать? Надо было, конечно, подождать, пока он дверь начнет открывать, тогда бы мы на него и напали, но Игорь рванул к нему в тот момент, когда он еще и к двери-то не подошел. Ну и пальнул он в него, может, с перепугу, а может, специально. Он же не знал, что Игорь не один здесь. В плечо угодил.
Вот так так! Мой несчастный герой с душой средневекового рыцаря, которого я представляла и лицемером, и преступником, пострадал на поле боя, пытаясь помочь нам, в том числе и мне тоже. Хорошо, что я могу укрощать угрызения совести, не то бы они меня заели!
Однако на этом рассказ не закончился. Я слышала два выстрела. Одна пуля угодила в плечо Игоря. Возникал естественный вопрос: кто стрелял второй раз?
Киря принялся рассказывать дальше:
— В коридоре темно, этот гад стрельнул один раз в Игоря, тот отскочил и упал навзничь. Сразу же какие-то шаги послышались, как будто кто-то убегает вверх по лестнице. Михал Палыч бросился за ним и снова выстрелил, наверно, подумал, что Игорь вдвоем с кем-то пришел, и не хотел свидетеля отпускать. Оказалось, он своего сообщника нечаянно подстрелил, его, кажется, Димой зовут. Он мертв, выстрел ему в спину пришелся.
Первое, о чем я с мрачным удовлетворением подумала, услышав рассказ Кири, было циничное убеждение, что теперь Михал Палыч не сможет выкрутиться. На нем висит реальное убийство, а это гораздо круче, чем эфемерное покушение на Сандалова, которое еще нужно должным образом представить, чтобы вина преступника была исчерпывающей. Тут же все просто: убийство Димы целиком лежит на совести Михал Палыча.
Самого Диму я заметила лишь через несколько минут. Он лежал прямо под лестницей, поэтому я и смогла увидеть его только сейчас. Голова парня была откинута назад, острый подбородок смотрел вверх, а глаза были неестественно широко открыты, что сразу же исключало любые сомнения в его смерти. Неясно, какого черта он отправился вслед за своим хозяином. Наверное, хотел помочь ему в совершении преступления.
Тут у меня возникла довольно интересная мысль: я совершенно не переживала по поводу его смерти. Конечно, Дима не был мне дорог, однако он погиб в совсем юном возрасте, а это само по себе должно внушать к нему жалость. Но, прислушавшись к себе, я не заметила присутствия этого чувства в собственной душе и мысленно обозвала себя толстокожей.
Потом я подумала об Игоре, который оказался одним из самых непричастных к этой истории людей. Помню, когда я впервые его увидела, мне сразу же бросилась в глаза его скрытность, которую я посчитала свидетельством наличия у него какого-то секрета. Секрет, как оказалось, действительно был, я правильно рассчитала. Вот только касался он отнюдь не того дела, которое я веду, а был он — из личной жизни Игорька.
Что ж, все имеют право на ошибки. К счастью, повреждение плеча у Игоря было не слишком серьезное, ключицу пуля не задела, да и крови он потерял немного, учитывая весьма скорое появление врачей. Поэтому большего внимания требовала его душевная рана, которую залечивать предстояло мне как главной виновнице ее появления. Но эта миссия была отложена мною на потом.
Пока же передо мной стояла последняя нерешенная задача, относящаяся к данному делу. Первые две были исполнены при помощи других людей. С Виталия, побывавшего вместе со мной в передряге, теперь будет снято обвинение, а истинный преступник, злоумышлявший против Сандалова, отправится туда, где ему и следует находиться. Оставалось найти пропавшие деньги. Или уже отказаться от поисков? Но относительно последней задачи у меня имелись кое-какие соображения, поэтому после недолгих раздумий я дала себе разрешение на продолжение розыскной деятельности.