Глава 3
А почему, собственно, надо откладывать дело в долгий ящик? — подумала я, выходя из здания судмедэкспертизы. Прямо сейчас и надо ехать в эти чертовы Лесные Горы. Благо туда всего километров двести, и если ехать со средней скоростью семьдесят — а это вполне возможно по Воронежскому шоссе, — то через три часа я буду там. К вечеру спокойно вернусь…
Заехав в кафе, съев пару сытных бигмаков и запив их кофе, я почувствовала прилив сил.
Уже через полчаса я миновала городскую черту и погнала свою «девятку» по шоссе. Вокруг царила дневная изнуряющая духота, которую, кажется, ощущали все вокруг, даже деревья по обочинам дороги.
Я угрюмо глядела вперед. За что я не люблю трассу — так это за монотонность и нудность. Возможно, в других людях это воспитывает некие методические качества и приносит тем самым определенную пользу. Но на меня, по натуре энергичную и одновременно в некоторых вещах безалаберную женщину, подобное времяпрепровождение нагоняет невообразимую скуку и желание заснуть.
Как-то раз я даже умудрилась задремать за рулем. Это произошло ночью на трассе Москва — Тарасов, моя машина чуть было не съехала в кювет. Благо сидевший рядом со мной и тоже дремавший молодой человек вовремя спохватился — надо же, как раз в этот момент ему захотелось сделать привал и слегка взбодриться общением со мной. Я ему очень благодарна за это: во-первых, потому что это его желание, возможно, спасло нам обоим жизнь; а во-вторых, потому что после перенесенного шока близость была особенно волнующа и приятна. В любом случае это было намного лучше, чем валяться в грязном кювете.
Да, кстати, прервала я свои воспоминания, а что у нас творится в зеркале заднего обзора?
Итак, красная «БМВ», далее серенькая не то «восьмерка», не то «девятка», потом грязно-зеленый «уазик»… Я попыталась извлечь из своей годами наработанной профессиональной памяти марки машин, попавшиеся мне в заднем обзоре еще в городе. Ни «БМВ», ни «уазика», кажется, не было, а вот «восьмерочка» подозрительна. Хотя, с другой стороны, конечно, таких машин на городских улицах пруд пруди…
Я проехала еще километров десять. Тем временем на повороте с дороги свернула «бээмвуха», и «восьмерка» осталась для меня самым ближайшим «хвостом». Она упорно сокращала расстояние между нашими машинами. И теперь уже можно было рассмотреть, что за рулем сидел парень в майке и темных очках. Больше в салоне никого не было.
Решив устроить этой «восьмерке» простейшую проверку, я сбросила скорость и съехала на обочину. Остановилась. «Восьмерка» с номером 264 прошелестела мимо меня и проследовала дальше. Я более детально рассмотрела парня, сидевшего за рулем.
Он был чернявым, плотным, с круглым, почти лунообразным лицом. Эту особенность его физиономии не скрывали даже темные очки. Нет, вроде бы не похож на тех, кто напал на меня там, в подъезде. Да и вообще, может быть, я слишком загоняюсь…
Я посмотрела в даль дороги. «Восьмерка» проехала метров четыреста и замигала габаритными огнями. Ага, значит, останавливается. Значит, я не загоняюсь. А загоняются, наоборот, они, неизвестные мне личности, которым очень интересно, куда это я направляюсь.
Ладно, попробуем по-другому. Я вытащила из «бардачка» карту автомобильных дорог области и посмотрела на нее. Спустя минуту я уже знала, как нужно сделать, чтобы отвертеться от этого нежелательного «хвоста»: быстро развернула на дороге машину — благо движение было не слишком оживленным — и поехала назад.
В зеркало мне было видно, что «хвост» также развернулся и направился вслед за мной. Однако я сразу же набрала почти предельную скорость и начала уходить от него. Тем более что у меня была фора в несколько сот метров.
Добравшись до ближайшего поворота на деревню, обозначенную на карте как Верхняя Расловка, повернула туда. Дорога была, прямо скажем, не самая подходящая для того, чтобы уходить от преследования на «девятке». Она более годилась для четвероногого транспорта. Однако машину я жалеть не привыкла — работа такая, что поделаешь… Мне пришлось немного погодя выехать на другую проселочную дорогу и направляться в объезд.
Вконец запутав преследователя, который, видимо, плохо знал эти места, я через полчаса снова выехала на шоссе и теперь совершенно спокойно направилась в Лесные Горы, чувствуя себя победительницей в этом маленьком автодорожном споре.
Раздумывать по поводу того, кто именно устроил за мной слежку, я не стала. Собственно говоря, и так было понятно, что делом, связанным со смертью моей подруги, кто-то интересуется. Но кто именно — гадать все равно без толку.
Поэтому, оторвавшись от слежки, я целиком сосредоточилась на поиске дома родственников Ирины. Это удалось мне без особого труда.
Главная улица Лесных Гор тянулась через весь поселок на несколько километров. Здесь присутствовали как мажорного вида коттеджи, так и типичные деревенские домики. В одном из них и проживали тетя и дядя моей подруги вместе с ее сыном восьми лет.
Я остановилась перед металлической калиткой, вышла из машины и осторожно зашла во двор. Пройдя по узкой асфальтовой дорожке метров десять, я наконец очутилась на пороге дома. И не успела войти внутрь. Меня опередила маленькая черноволосая, с проблесками седины женщина, которая выглянула из-за занавески и подозрительно на меня уставилась.
— Здрасьте, — несколько обескураженно произнесла она и, нахмурившись, стала рассматривать мой наряд, который был, видимо, слишком вызывающ для Лесных Гор.
Хотя я была одета в обыкновенную длинную шелковую юбку, запахивающуюся впереди, такую же блузку и босоножки-сабо. Словом, ничего выдающегося. При каждом шаге полы юбки разлетались, обнажая ноги. Так ведь жара же на улице — июнь как-никак.
— Здравствуйте, — вежливо ответила я. — Я из Тарасова, меня зовут Таня, я подруга Ирины Лейкиной. А вы, надо понимать, Нина Александровна?
Женщина, еще больше нахмурившись, некоторое время подумала и с вызовом сказала:
— Ну, Нина Александровна… И что?
Ни гостеприимства, ни дружелюбия тетя активно не проявляла. Скорее наоборот.
— Кто это там? — вдруг послышался из глубины дома скрипучий мужской голос. — Кто?
Немного погодя показался и сам его обладатель. Это был высокий седовласый мужчина, одетый только в семейные трусы и замызганную синюю бейсболку. Последний атрибут одежды придавал ему неожиданный колорит, особенно в свете деревенского антуража. Старик был скорее похож на какого-то американского золотоискателя дремучих ирландских кровей, нежели на простого русского деревенского мужика.
Он одарил меня взглядом, также полным недоброжелательности.
— Ты кто? — спросил он меня в лоб.
— Таня, — так же просто ответила я.
— Таня, Маня… — проворчал он себе под нос. — Ну коли Таня, так заходи, что ли… — неожиданно смягчился он.
— Это подруга нашей Ирины, — объяснила ему Нина Александровна.
— Тем лучше, — ворчливо отозвался дед.
— А я знаю, как вас зовут, — с улыбкой сказала я. — Виктор Владимирович…
— Дед Витя меня зовут, и больше никак! — внезапно по-молодецки гаркнул старик. — Заходи, чаво стоишь! В ногах правды нет!
Я решила не спорить и прошла через сени внутрь дома. Нине Александровне старик дал указание вскипятить чай и выставить на стол угощение. Из дальней комнаты выглянул мальчик в такой же бейсболке, что и у деда, и желтеньких шортиках. Он испуганно посмотрел на меня. Старик глянул на мальчика, и в его взгляде появились теплота и сочувствие.
— Илюша, иди играй, — мягко сказал он. — Эта тетя в гости пришла.
Мальчик, внимательно посмотрев сначала на старика, потом на меня, подумал, развернулся и спрятался в комнате.
— Ему пока ничего не сказали, — тихо шепнул мне Виктор Владимирович. — Не знаю даже, как и говорить-то…
Старик махнул рукой и отвернулся к окну. Так он сидел молча до того момента, как с кухни пришла его жена и расставила на столе угощение. Вместе с яствами на стол была выставлена бутылка водки и четыре маленьких стаканчика. Судя по этикетке, она была очень древней, как та, что еще во времена приснопамятной перестройки выдавалась по талонам.
Когда мы уселись втроем, я осторожно начала:
— Вы извините, пожалуйста, что я к вам вот так навязалась в гости. Просто я давняя подруга Ирины, мы с ней много лет не виделись, и так получилось, что…
— Ладно-ладно, все понятно, — прервал меня Виктор Владимирович. — Лучше давай выпьем за упокой души, по обычаю…
И он стал откупоривать бутылку.
— Извините, не могу… Я за рулем, — сказала я.
Виктор Владимирович сурово на меня посмотрел, словно пребывание женщины за рулем является уголовно наказуемым деянием, потом перевел взгляд на жену, махнул рукой и открыл-таки бутылку. Налив четыре рюмки, он одну накрыл кусочком хлеба, посыпанным солью. Поставив четвертую рюмку в центр стола, он взял свою, опрокинул ее одним махом и тут же потянулся ложкой за салатом из свежих овощей.
Нина Александровна тоже молча выпила, и взгляд ее немного подобрел.
— Вот ведь как бывает, — подала она голос. — Уехала, значит, в город и убилась там… Говорила же — не езжай, нечего там делать. Здесь бы нашла себе мужика хорошего да зажила бы… Да и разводиться не надо было! Ну что поделаешь, если сейчас жизнь такая, что мужчины не могут много зарабатывать. Нет, хотелось ей красивой жизни. Вот и дохотелось…
— Вы извините, — повторила я, — вы не знаете, почему она так поступила?
— Почему-почему? — передразнил меня старик. — Потому что е. рь бросил… Вот почему!..
— Витя! Что ты! — укоризненно посмотрела на него жена и показала глазами на комнату, где еле слышно копошился мальчишка.
— Чего уж там? Чего неправильно-то я сказал? — взъерепенился дед.
— А почему она развелась? — перевела я разговор на другую тему.
— Почему-почему!.. — снова передразнил меня Виктор Владимирович. — Потому что денег не хватало. Сейчас ведь как у вас? — Он укоризненно посмотрел на меня. — У баб? Мысли-то все о миллионах!.. Вот в наше-то время такого не было…
— То есть она себе другого нашла? С миллионами? — спросила я.
— Работала в городе в кафе, там и любовь крутила, — ответила Нина Александровна, пристально посмотрев на меня. — Вот и докрутилась, прости господи.
— Несчастную любовь! — с напором уточнил муж. — У этого ее, — он посмотрел на жену и отчаянно махнул рукой, — короче, у дружка-то денег было много, да что-то у них не заладилось. А что — мы точно и не знаем.
— Кто же виноват в том, что все так случилось? — продолжала я расспросы. — Имя ее друга не знаете?
Старики многозначительно переглянулись.
— Зачем это тебе? — спросил наконец Виктор Владимирович.
— Хочу встретиться с теми людьми, которые знали Ирину, с кем в последнее время она в основном общалась…
— Ну мы вот с ней и общались. С нами теперь и разговаривайте, — с вызовом посмотрела на меня Нина Александровна. — Мы самая ее ближайшая родня. Роднее нас нету.
— А родители давно у Ирины умерли? Когда в институте учились, вроде бы оба живы были.
— Отец спился давно, лет пять назад, а сестра моя, Галя, в прошлом году, царство ей небесное, померла, — сказал Виктор Владимирович, наливая себе новую порцию водки. — От циррозу, — добавил он.
— Мальчик, значит, сиротой остался?
— Почему сиротой? — запротестовала вдруг Нина Александровна. — У нас с Витей сынок далеко, внуки тоже… А Илюшка для нас в радость.
— Вырастет, никуда не денется, — с напускным оптимизмом произнес старик, полностью поддерживая свою половину.
— Отец ребенка приезжал на похороны?
— Вчера уехал, — хмуро ответил Виктор Владимирович, крякая после рюмки водки. — Надоел тут нам своими расспросами. Хотел мальчишку взять, да мы не дали. Что он там в своей Белоруссии? Нет там ни хрена, да и баба вроде у него появилась. А ей это зачем?
— Вы извините, что, может быть, затрагиваю такой деликатный вопрос… Мне сказали, что Ирину похоронили не совсем обычно…
Произнеся эти слова, я почувствовала, что у стариков снова возникла напряженность. У Нины Александровны кусок пирога застыл на полпути ко рту, а Виктор Владимирович нахмурил брови.
— Я к тому, что у нас как-то не принято кремировать. Это в Москве так делают, а для наших мест это так необычно…
— Это дело наше, семейное, — недружелюбно отрезал Виктор Владимирович. — Как хотим — так и воротим…
— А где похоронили-то ее?
— В городе, — так же коротко и таким же недобрым тоном ответил старик.
Нина Александровна время от времени бросала тревожные взгляды то в мою сторону, то в сторону мужа. Было видно, что внутри у нее все кипит, но она сдерживается. А Виктор Владимирович тоже почему-то начал нервничать: смахивать крошки со стола, двигать туда-сюда вилки с ложками.
— Да Гошка на этом настоял! — наконец не выдержала Нина Александровна. — Приезжал тут, говорил, что, мол, сейчас так принято. Ну, мы с дедом поговорили, подумали, а потом махнули рукой…
— Он же и деньги-то дал, — поднял на меня глаза старик и заговорил более мягким тоном: — Он! — поднял он палец вверх. — Мы только бумажки подписывали…
— А какой он вообще из себя, этот Гошка? — поинтересовалась я.
— Ничего из себя мужчина, важный такой, что ты! — скорчила физиономию Нина Александровна. — На машине приехал иностранной…
— На какой?
— Думаешь, мы знаем? Для нас они все одинаковые. Блестящая такая машина…
— Гошка — это ее любовник, да?
— Да! Да! — почти закричал Виктор Владимирович. — Е. рь, б…!
— Витя, ну зачем ты так? — с укоризной заметила Нина Александровна. — Он директор того кафе, где она работала. По крайней мере, она говорила мне так. Может, для блезиру, я не знаю… Они несколько раз сюда приезжали вместе. Он даже, самый первый раз когда приезжал, помог нам по хозяйству. Вообще он так ничего себе… Кучерявый, плечистый…
— Ни-ча-во! — передразнил жену старик. — Ничего хорошего… Бросил ее, а она и повесилась…
Старик опрокинул еще одну рюмку, крякнул, взял со стула свою бейсболку, крепко натянул ее на голову и снова превратился из деревенского мужика в американского старателя.
— Пойду покурю, — гаркнул он и достал из тумбочки под телевизором пачку «Мальборо», вынув ее из почти что полного блока.
«Ни фига себе, вот это нравы в российской деревне!» — подумала я. Не какая-нибудь тебе «Прима» или даже «Петр». Наверняка это подарок того самого Гоши.
Нина Александровна тем временем начала всхлипывать. Видимо, суровые и излишне прямолинейные высказывания Виктора Владимировича о племяннице задели ее душу.
— А вы не скажете, в каком кафе она работала? — спросила я ее.
— Вроде как «Рогнеда», — сквозь рыдания сказала Нина Александровна. — А друга ее Гошей зовут, фамилия вроде Пилюнин или Малюнин. Я ей много раз говорила, что большие деньги до добра не доведут. А она все отмахивалась — мол, заткнись, тетя Нина, ничего ты не понимаешь. Вот теперь на том свете, наверное, вспомнила тетю Нину…
Она совсем расквасилась, достала носовой платок и начала рыдать уже в голос.
— Хватит голосить, мать, хватит! — прогремел Виктор Владимирович, вернувшийся с улицы. — Чего сейчас-то реветь, раньше надо было думать!
— Ребенка не надо было брать, — сказала Нина Александровна. — С Илюшкой она бы не так распустилась, а то в последнее время вообще носа не казала, сын что есть, что нет…
— Вот так вот город-то портит людей! Портит! По ящику-то видала, что показывают? — И Виктор Владимирович совсем уже зло на меня посмотрел, как будто я была олицетворением этого самого города, который портит людей и который довел его племянницу до самоубийства.
— А где бы можно найти этого самого Гошу? — не унималась я.
— В гнезде, — неожиданно сострил старик. — Нету его, уехал он, по делам…
— Куда?
— Куда-куда… В Москву! — снова заворчал дед. — Они то по Москвам, то по заграницам мотаются, денег у них как у нас навоза.
— И надолго уехал?
— А я знаю? Говорил, что дела какие-то важные, может, задержится там…
— Так что же, он уехал и свое кафе бросил?
Виктор Владимирович нахмурился, и я почувствовала, что в голове у него набрал скорость мыслительный процесс. Он пытался что-то скумекать, но потом махнул рукой и своим излюбленным ворчливо-громогласным тоном заявил:
— Так и бросил… Если пропоносил… Откуда мы-то знаем? Нам и не до него совсем. Нам вон теперь! — Он показал рукой в направлении комнаты, где играл ребенок. — Думать надо вот о чем…
— Да уж, — поддержала мужа Нина Александровна. — Ребенка поднять — это вам не шуточки шутить… Нарожаете, кукушки, а потом подкидываете детей старикам, а мы только на пенсию и живем. Если бы огорода с садом не было, вообще караул…
— Это вы там в городе разболтались совсем, ети вашу мать! — гаркнул вдруг Виктор Владимирович. — Сплошной разврат, спите с каждым, кто какую-нибудь тряпку пообещает, а с нормальными людьми-то жить не хотите! Разбаловал вас Ельцин! Вот Сталин был бы — узнали бы, почем фунт лиха. Он вас всех, и рыжих, и лысых, фьють — и в Сибирь!
Виктор Владимирович уставился на меня уже красными от жары и выпитого глазами. Отвечать на приведенные им аргументы и спорить было абсолютно бесполезно. Только потеря времени.
Я подумала, что в принципе узнала все, что было можно, и сочла, что наступил очень удобный момент откланяться и проститься с гостеприимными Лесными Горами. Пока еще меня, чего доброго, не обвинили в смерти моей подруги.
Я встала, подошла к Нине Александровне, обняла ее за плечи, отчего она снова зарыдала. Выразив свое сочувствие тетке, я пожала руку Виктору Владимировичу. Он явно хотел продолжения разговора и попытался было что-то сказать, но я уже направилась к выходу.
— Ты уж того… — неуклюже сказал старик, выходя вслед за мной. — Извиняй, если чего. Мы ведь не со зла… А то подумаешь там невесть чего…
— Ничего, ничего, — успокоила я стариков. — Спасибо вам за гостеприимство.
Я постаралась максимально сократить время прощания, поскольку оно становилось тягостным. Более того, сев за руль машины, я сразу же набрала большую скорость, стараясь как можно скорее покинуть Лесные Горы и снова очутиться в городе.
Путь домой оказался более спокойным. Никаких слежек за собой я не заметила и приехала домой уже под вечер, когда предпринимать какие-либо другие действия по этому делу было бессмысленно. Разговоры со старшим поколением, ко всему прочему, почему-то эмоционально совершенно измотали меня, и я не придумала ничего лучше, как забыться сном.
