Спала я в эту ночь отвратительно. Даже не спала, а дремала урывками. Бывает так иногда при нервном возбуждении. Задремлешь, потом просыпаешься, и кажется тебе, что уже утро. А посмотришь на часы – всего полчаса прошло. Но спать совершенно не хочется… Поворочаешься с боку на бок, посчитаешь баранов: белых отдельно, черных отдельно, забудешься и снова задремлешь. А через полчаса опять просыпаешься. Так всю ночь и промучилась.

А утром, когда подошло время вставать, уснула. Да так крепко, что не слышала, как будильник суетился, пытался меня поднять. Но ничего у него не вышло. Когда проснулась и посмотрела на часы, оказалось, что уже одиннадцатый час… Давно со мной такого не случалось.

Настроение у меня, естественно, было далеко не рабочее. А денек ожидался довольно напряженный. Прежде всего нужно было ехать в «Химсинтез» к Вересову и разбираться с утечкой информации. Такие дела всегда сложные, и соображалка должна работать как следует, на высшем уровне. А у меня голова черт знает чем забита и не только на высшем уровне, но и на самом низшем, примитивном, соображала плохо.

Во второй половине дня надо было отправляться в райотдел к Мельникову. Договорились, что приеду после двенадцати. Надо в качестве свидетеля написать отчет о встрече с покойником на моей лестничной площадке. И при этом голова тоже должна работать как следует: писать следует аккуратно, осторожно, чтобы никто потом ни к одному слову придраться не мог. И чтобы не связали этого типа с моей работой.

Прежде всего я нашла визитную карточку Вересова и позвонила ему. Сказала, что обстоятельства меня задерживают и я приеду несколько позже.

– Что вы, что вы, Татьяна Александровна! Я ведь понимаю, как вы заняты, – воспринял мою задержку чуть ли не как должное хорошо подготовленный клиент. – Приезжайте в любое время, когда вам будет удобно…

После этого я спокойно, не торопясь, привела себя в порядок, потом занялась завтраком.

И тут раздался телефонный звонок. Оказалось, звонит любезная Лариса Витальевна. «Конечно же, теперь она станет по телефону изводить меня своей благодарностью», – подумала я. И не ошиблась.

– Здравствуйте, Татьяна Александровна. Мне так хотелось вам позвонить, так хотелось… – жизнерадостно защебетала она. – Я так и подумала, что вы уже встали, у вас ведь так много работы, что вставать вам приходится очень рано (на часах уже было почти одиннадцать). Надеюсь, я вам не очень помешала?

– Да что вы, конечно, нет, – пришлось соврать. – Я очень рада вашему звонку.

– Я хочу вас еще раз поблагодарить за то, что вы сделали для нас. Понимаете, все оказалось настолько глупо, и без вашей помощи могла произойти трагедия. Так что мы оба очень вам благодарны, – продолжала она щебетать совершенно без зазора, слова некуда было вставить.

Но я все-таки уловила небольшую паузу:

– Спасибо. Мне приятно слышать, что у вас все хорошо. Вы едва меня застали, я ведь уже уходила. Дела, понимаете ли, с самого утра, – попыталась я закруглить разговор.

А она не поняла. Или не хотела понимать… Или просто считала, что своим звонком доставляет мне удовольствие.

– Да, я ведь что хотела спросить у вас. Вы вчера у себя на лестничной площадке ничего не нашли?

Вот тут я вроде бы и голос потеряла. Нашла я вчера на лестничной площадке, еще как нашла…

– Я еще вчера хотела позвонить, но не решилась. А сегодня, думаю, дай все-таки спрошу. Не то чтобы я очень огорчена, но все-таки…

Конечно же, она совершенно не огорчена. Чего ей огорчаться? И так весело все у нее получалось, что я никак понять не могла: или я с ума сошла, или мне наш разговор мерещится, или Вересова чокнулась.

– Понимаете, дело даже не в том, что это очень дорогая помада, – не умолкала Лариса Витальевна. – Дело в том, что она элитная, ее очень трудно достать. Я вам как-нибудь расскажу, как я ее раздобыла, это же целое приключение…

– Помада? Какая помада? – спросила я, но голос прозвучал как-то хрипло.

– Да я, понимаете ли, когда мы уходили от вас, остановилась на лестничной площадке поправить губы. А потом положила помаду в сумочку. Пришли домой, а в сумочке ее нет. Я и решила, что уронила ее на вашей лестничной площадке.

Вот дура! Ну разве можно так! Меня ведь чуть кондратий не хватил. «Не нашли ли вы чего-нибудь на лестничной площадке?» Ей бы такую находку… Но от сердца отлегло.

– Помаду, значит, потеряли?

– Неужели вы думаете, что я сожалела бы просто о губной помаде? Но это же Элизабет Арден! Без подделок, настоящая.

Кажется, что-то слышала я про такую фирму. Мне сразу стало грустно и обидно: жена руководителя какой-то дурацкой химической конторы пользуется элитной помадой, а я, краса и гордость сыска, молодая, с неплохим заработком, даже ничего толком не знаю про новую знаменитость… Нет, так дальше жить нельзя.

– Не видела я вашей помады. Если вы ее там уронили, так кто-то сразу и подобрал. На площадке ее искать сейчас бесполезно.

Еще бы – ребята обшарили весь подъезд, что не только тюбик помады, но и просяное зернышко, если бы оно там лежало, нашли бы.

– Жаль. Ну ничего, другую достану, – легко щебетнула Вересова.

Она, видите ли, не особенно расстроилась от того, что потеряла знаменитую помаду. Зато у меня досада не проходила: раз такое дело, чего тянуть, надо начать новую жизнь, с новой косметикой.

– Лариса Витальевна, будете себе помаду доставать, приобретите и на мой счет. Попробую Арден, может быть, и мне понравится.

– Да что вы, Татьяна Александровна, непременно понравится. Это же лучшее из того, что сейчас есть в мире косметики. Можете быть спокойны. Вам она очень пойдет…

– Ну спасибо!

– Для вас, Татьяна Александровна, все что угодно. Вы не стесняйтесь, спрашивайте. У меня, знаете ли, есть некоторые связи в торговом мире, старые знакомства. Так что могу достать все. А вы приходите к нам в гости, чайку попьем, поболтаем. Геннадий Валентинович тоже будет очень рад.

– Непременно приду, – пообещала я.

Но мне совершенно не хотелось идти к ней в гости пить чай и болтать. Разве только за губной помадой сходить? Или ну ее, эту Арден, не стоит она того, чтобы целый вечер болтать с Ларисой Витальевной…

Вот так содержательно пообщавшись с Вересовой, я позавтракала и отправилась к ее супругу.

Фирму «Химсинтез» я нашла довольно быстро, а к Геннадию Валентиновичу меня проводили. Кабинет у главы фирмы оказался не очень-то солидным по современным меркам. Клетушечка какая-то невзрачная, об одно окно со старыми коричневыми шторами. А в клетушечке письменный стол, большой шкаф с какими-то книгами и бумагами, сейф и шесть стульев. Возле стола – маленький потертый коврик, доставшийся «очевидно» в наследство от богатенького в прошлом НИИ. А на письменном столе стояли ваза с фруктами, бутылка минеральной воды и стакан, явно приготовленные специально для меня.

Шеф поспешно выбрался из-за стола и очень любезно меня встретил. После обоюдных расшаркиваний Вересов заговорил о моем гонораре и тут же выплатил его. И правильно сделал. Это хоть немного улучшило мое настроение.

– А теперь, Татьяна Александровна, займемся делом, – предложил он. – С чего начнем: провести вас по лабораториям или подробно изложить суть происходящего?

«Начнем с сути», – решила я. Но ничего принципиально нового не услышала.

– Материалы исследований, вероятно, хранятся в этом железном сундуке? – поинтересовалась я, внимательно выслушав Вересова.

– Да, все окончательные материалы находятся здесь, в сейфе.

Сейф тоже был старый, наверное, ровесник пыльным шторам, изделие времен расцвета застоя. Большой, солидный, но несуразный какой-то. Вскрыть такой сейф специалисту – делать нечего.

– У кого имеются ключи от него?

– Только у меня, – сообщил шеф «Химсинтеза».

– А если кому-то надо просмотреть материалы? Насколько я себе представляю вашу работу, потребность в этом должна постоянно возникать.

– У нас принято, что только я могу выдать материалы. И сотрудник просматривает их здесь, в моем присутствии.

– Но это же очень неудобно.

– Зато надежно…

– Как оказалось, не очень-то и надежно…

– К сожалению, – вынужден был согласиться Вересов.

– А сделать второй ключ можно?

– Его ведь можно сделать только по основному, а его я никому в руки не давал.

– Так ли? А когда уезжаете или болеете… Кому на это время вы передаете ключ?

– Я никуда не уезжаю и никогда не болею.

– Вы ни разу не ощущали, что кто-то без вашего ведома заглядывал в сейф? А то ведь сейфы, случается, вскрывают и без ключа.

– Никогда. Если бы такое случалось, я бы сразу заметил. У меня там, знаете ли, определенный порядок.

– То есть вы полагаете, что в сейф забраться никто не мог.

– В этом я уверен. И уверен в том, что утечка информации есть.

– Понятно. Тогда давайте знакомиться с вашей фирмой…

Вначале мы прошлись по всем кабинетам. Вересов показал мне бухгалтерию. Потом небольшую комнату, где за столами сидели четыре немолодых дамы и что-то писали. Когда мы вошли, все четверо, как по команде, оторвались от работы и с любопытством уставились на нас.

– Здесь у нас ведутся теоретические разработки, – пояснил глава «Химсинтеза», и мы тут же покинули комнату с дамами-теоретиками.

Побывали мы также на складе реактивов, в комнате, где были собраны полуфабрикаты и образцы продукции, разработанной фирмой. А потом отправились в лаборатории. Их было две. Две довольно большие комнаты с громадными вытяжными шкафами, заставленные длинными столами и полками, на которых разместились сотни различных бутылочек, колбочек, пробирок, реторт и прочих, не знаю как их назвать, стеклянных сосудов самых причудливых форм и немыслимых конфигураций. А за столами в белых халатах стояли или сидели работники лабораторий и что-то делали. Что именно, не знаю. Одни что-то подогревали, другие что-то с чем-то смешивали, третьи рассматривали что-то в микроскопы, четвертые записывали что-то в большие тетради… В общем, все были очень заняты, у всех был очень умный и серьезный вид, и на нас никто не обращал внимания. Хорошо, что я не пошла учиться на химфак. Сколько бы меня ни учили, я все равно бы не разобралась в такой умной науке, как химия.

Экскурсия на этом закончилась, и мы вернулись в кабинет Вересова.

– Что они там записывают? – поинтересовалась я. – В лабораториях, куда мы заходили, некоторые что-то записывали в большие тетради, – я теперь каждую запись считала потенциальной возможностью раскрыть секреты фирмы.

– Это результаты отдельных опытов.

– Все они связаны с вашим новым волокном?

– Нет, что вы. Мы ведь работаем не только над этим волокном. У нас целый ряд оригинальных разработок и с волокнами, и с пластмассами. Специалисты проводят опыты и заносят в специальные тетради записи о результатах.

– А по этим записям можно узнать что-нибудь о процессе создания нового волокна?

– Нет, конечно. Это ведь просто результаты отдельных опытов. Понимаете, как отдельные страницы книги. Каждую из них можно прочесть, но представления о книге они не дадут. А вот если собрать их все и разложить по порядку, тогда и получится книга. Так и здесь: если результаты всех опытов проанализировать и выстроить в определенном порядке, становится ясно, чего мы добились. Но такое происходит только на уровне нашего технического директора. Эту должность занимает очень опытный специалист Евгений Константинович Чернов. Он занимается анализом.

– А в этом Чернове вы уверены?

– Татьяна Александровна, я скорей заподозрил бы самого себя, чем его. Он не только прекрасный специалист, но и человек высочайших моральных принципов. Мы с ним основатели этой фирмы. У него светлейшая голова, именно поэтому он стал техническим директором, а я – только директор-организатор. Все исследования на его плечах, и он более всех остальных заинтересован в приоритете нашей фирмы. Кстати, идея создания нового волокна – наша совместная идея. Причем, откровенно говоря, более его, чем моя.

– А сотрудники, работающие конкретно над волокном… Кого-нибудь из них ваши конкуренты подкупить могли?

– Знаете, Татьяна Александровна, в основном это очень порядочные люди. Но теоретически рассуждая – могли. За каждого я поручиться не могу.

– Значит, среди них и надо искать утечку…

– Видите ли, каждый сотрудник работает над локальной проблемой. По тем опытам, которые он проводит, общую картину производства, всю технологию, ни один из них достаточно точно определить не сможет. Так что материал, собранный каждым в отдельности, нашим конкурентам никакой пользы не принесет. А уж такого, чтобы они все вместе занимались передачей информации, никак быть не может.

– Но если кто-то очень захочет представить себе общую картину, может он во время работы достаточно подробно ознакомиться с данными, которые получили его товарищи? Как вы считаете?

– Ну, при определенных способностях, пожалуй, сможет…Но это очень уж сложно, почти невероятно.

– Итак, подведем итоги: два человека имеют полный доступ ко всей информации, но они вне подозрения. Есть еще группа людей, каждый из которых, теоретически, мог бы продать информацию конкурентам, но они этого сделать не могут по той причине, что не обладают ею в полной мере…

– Совершенно верно, – подтвердил Вересов.

– Но вам придется также согласиться, что наибольшее подозрение вызывают именно эти две категории работников вашей фирмы: с одной стороны – вы с Черновым, с другой – группа разработчиков. Третьего, как говорится, не дано.

– Э-э, видите ли, – Вересову такая мысль была явно не по душе, но деваться ему было некуда. – Да, да, в определенной степени…

– И обе эти группы нам придется проверить. Другого пути поиска истины я не вижу. Будем пока считать, что вы и Чернов вне подозрения, и начнем с группы, непосредственно работающей над вашим негорючим волокном. Сколько человек занимаются этой проблемой?

– Непосредственно – четыре человека.

– Вот и хорошо. Расскажите мне о них. Только не торопитесь, мне кое-что записать надо.

Я приготовила записную книжку.

– Прежде всего Коноплянников Андрей Николаевич, – начал Вересов медленно. – Ведет тему Чернов, а Коноплянников его правая рука. Он наш старый работник и опытный специалист. Мы знакомы с ним многие годы, еще по институту. Он не может пойти на предательство.

– А если хорошо заплатят? – мне-то приходилось встречаться со случаями, когда не то что фирму, но все, что есть родного, предавали из-за денег.

– Нет!

В этом сотруднике Вересов был совершенно уверен.

– Хорошо, давайте дальше.

– Верочка Лаврентьева. Очень умная девушка, все на лету схватывает. И чрезвычайно работоспособная. Трудится весьма плодотворно, кандидатскую пишет. На наших же материалах.

– Молодая?

– Молодая и очень симпатичная.

Молодые и очень симпатичные как раз и занимаются промышленным шпионажем.

– Как она одевается, как смотрится?

– Ну, обыкновенно одевается. Я бы даже сказал, неплохо одевается. Смотреть на нее всегда приятно. Вы ведь ее видели, когда мы были во второй лаборатории. Брюнетка с голубыми глазами.

На брюнетку с голубыми глазами я действительно обратила внимание. Как она одевается, по халату определить нельзя, но голубой «чепчик» на голове очень симпатичный. Золотой перстенек, дорогие сережки, на шее золотая цепочка. И губная помада не из дешевых. Все это я машинально отметила, когда проходила по лаборатории, а сейчас припомнила.

– Зарплата у ваших сотрудников какая?

– Разная. От должности, опыта работы, наконец, от пользы, которую они приносят, зависит. Мы ведь не государственная организация, у нас твердых ставок нет. Откровенно говоря, зарплата невысокая, платим столько, чтобы люди держались, не уходили. Сейчас вроде бы некоторая безработица, но хороших специалистов не так легко найти. Верочка, в частности, получает около трех тысяч рублей.

– Понятно, понятно, давайте дальше.

– Дальше Крон, Альберт Крон. Тоже из молодых и тоже весьма способный юноша. Может сидеть в лаборатории сутками. Но внешне весьма странный молодой человек. Одевается очень пестро. Не знаю, может быть, сейчас мода такая. Галстучки самой неожиданной расцветки, волосы длиннющие, косички заплетать можно. В кармане всегда плейер. Сидит, работает и музыку слушает. Мне это, откровенно говоря, несколько непонятно. Хороший работник, а так вот выглядит… Но приходится мириться.

Этого я в лаборатории тоже приметила. Длинный, под два метра, на голове наушники. Уставился на какую-то пробирку и замер. Непонятно, то ли он музыкой так увлекся, что все остальное ему в тот момент до лампочки было, то ли весь в работу ушел, а от внешнего мира наушниками отгородился, чтобы он ему не мешал. Любопытная, должно быть, личность. Во всяком случае, неординарная.

– Да, машина у него есть…

– На ваши три тысячи с вычетом налогов?

– Не знаю, не знаю. Может быть, у него родители богатые.

Вересов рассказывал, а я делала пометки в записной книжке. Не помню уж, кто сказал, что плохие чернила всегда лучше хорошей головы. Я этому правилу – делать записи – следую всегда, когда только возможно.

– А кто четвертый?

– Четвертый… – Вересов усмехнулся. – Четвертый, как это положено, Сидоров. Василий Иванович Сидоров. Отец большого семейства, безотказный работяга. Еле сводит концы с концами. Он и на стороне подрабатывает. Все это знают, но никто его упрекнуть не может. Вы его тоже видели, он во второй лаборатории в самом углу сидит.

Но Сидорова я, сколько ни старалась, припомнить не смогла. Наверно, такой уж он, этот Сидоров, незаметный человек.

Да, компания подобралась интересная. Вне подозрения здесь на первый взгляд, кажется, только Коноплянников, который «правая рука». А остальными следует поинтересоваться.

– Давайте так поступим, – предложила я. – Вы мне дадите личные дела всей группы, а потом я побеседую с каждым по отдельности… Можно это сделать?

– Вполне.

Геннадий Валентинович открыл сейф, вынул оттуда и положил на стол пачку нетолстых папок, десятка полтора.

– Здесь личные дела всех химиков. Всех, кто непосредственно связан с исследованиями. Как видите, их немного, можете просмотреть все. И угощайтесь. Фрукты приготовлены специально для вас. А я, чтобы не мешать, пойду в лабораторию. У меня и там дел немало.

Я взяла из вазы громадное красное яблоко, вгрызлась в него и стала выбирать нужные мне папочки с личными делами потенциальных предателей вскормившей и вспоившей их родной фирмы «Химсинтез».

Неторопливо полистала одно дело, другое… И это называлось «личными делами»! Во время работы в прокуратуре мне приходилось читать личные дела, составленные еще в старые времена. Вот это действительно были «личные дела». По ним можно было узнать о человеке даже то, что он сам давно забыл. Где бывал и почему туда ездил, и есть ли родственники там, где их не должно быть, и насколько предан своему делу и своему социалистическому Отечеству… И устойчив ли морально или не совсем. Встречались такие характеристички, что закачаешься! Прочтешь иное личное дело, и весь человек перед тобой – с его характером, увлечениями, склонностями, взысканиями и всем остальным. А сейчас… Деградируют у нас некоторые службы, ох и деградируют… Когда родился и про семейное положение есть, но об увлечениях, о слабостях – ни слова. И про все остальное тоже ничего не сказано.

Я, конечно, вовсе не тоскую по старым временам, но работать с такими личными делами, как эти, просто невозможно. Из них только возраст и домашний адрес узнать можно.

Пролистала я четыре папочки, и никакой у меня ясности не появилось. Взять, к примеру, Альберта Крона. Чем он дышит, непонятно. И отчего у него машина есть? Родители подарили или сам купил? Если родители – одно дело. Если сам купил – совершенно другое. Потому что на заработанные в «Химсинтезе» деньги не может научный сотрудник купить машину. Значит, следует искать каналы побочных доходов…

Или тот же Василий Иванович Сидоров. Семья большая, четверо детей. Такую семейку прокормить не просто. Во всяком случае, на ту зарплату, которую он здесь получает, вряд ли это удастся. Встает вопрос: жена работает или нет? Если работает, то где и сколько получает? Вересов сказал, что Сидоров подрабатывает. Где именно и что он там делает? И об этом ничего не сказано. Может быть, он в конкурирующей фирме подрабатывает. Днем здесь, а вечером там. Вот вам и канал утечки информации.

Верочка Лаврентьева. Тоже папочка маленькая, худенькая. Листок по учету кадров, копия диплома, заявление с просьбой принять на работу и копия приказа о зачислении в штат. И еще автобиография на полстраницы. А меня интересует, как Верочка одевается, какие украшения покупает и сколько они стоят. Я, конечно, понимаю, что вообще-то это никого интересовать не должно. В обычной обстановке. Но когда намечается криминал, во всем надо разбираться.

Одним словом, ничего мне личные дела не дали, только на фотографии посмотрела. Кстати, Вересов очень точные характеристики дал: Сидоров – работяга, Крон – модник с заскоками, а Верочка – очень симпатичная девушка… Что же мне теперь делать? Говорить с этим трио о сути дела никакого смысла нет. Кто же просто так признается, что передает информацию конкурентам… Следить за каждым? Это займет столько времени, что Вересов, мой заказчик, дело не потянет. Одним еще можно было бы заняться всерьез, но не всеми же… Интересно, кто же из них работает на сторону: обремененный семейными заботами работяга, легкомысленный и не стесняющий себя в деньгах юноша или симпатичная и, кажется, не по средствам одевающаяся девица?

Следует, наверно, сначала с руководителем поговорить. Я заглянула в свои записи – с Евгением Константиновичем Черновым… Он ведь с ними непосредственно работает. Вполне может знать то, чего в личном деле нет и быть не может: у кого из его сотрудников больше возможностей получить широкую информацию о новом волокне.

Я выбрала папку, на которой очень красивыми большими буквами было написано имя технического директора «Химсинтеза». Это же надо, какой у людей бывает красивый почерк. А мне вот с почерком крупно не повезло. Пишу быстро, но такие каракули, что самой не всегда удается разобрать, что написала.

Что ж, давайте познакомимся, Евгений Константинович. Я открыла папку и посмотрела на фотографию. Очень приятное лицо. И почему-то очень знакомое. Я попыталась вспомнить, где видела его, но не смогла. Так… Закончил химический факультет, оставлен в аспирантуре. Успешно ее закончил. Кандидат наук. Заведующий лабораторией в научно-исследовательском институте. Где же я его видела… Я опять посмотрела на фотографию. Определенно очень знакомое лицо… Точно встречались с ним. Но где, вспомнить все не удавалось. Но ничего, потом обязательно вспомню.

Так, смотрим дальше… Зачислен техническим директором НПКФ «Химсинтез»… Что еще мы можем узнать о Евгении Константиновиче? Почитаем автобиографию… Понятно, отец и мать тоже химики. Наследственная профессия. Биография весьма простенькая: школа, вуз, аспирантура, НИИ, фирма. Может, в каком-нибудь бразильском сериале видела? Там такие представительные мужчины играют благородных отцов. Нет, вряд ли, я ведь сериалы давно не смотрю. Когда они только появились, поглядывала, а потом надоело.

Почему же лицо Чернова так знакомо? Точно я это лицо видела, и совсем недавно. Я опять уставилась на фотографию. Ему явно за сорок, даже ближе к пятидесяти. Густые темные волосы с проседью, зачесанные назад. Широкие брови, крупный нос, четко очерченные губы…

Ох, кажется, знаю: это он вчера лежал на моей лестничной площадке! Ручаться, конечно, не могу, мертвый человек не всегда похож на свою фотографию. Но… что ж, надо проверить.

Я вышла в коридор и первую же проходившую мимо девушку попросила найти Вересова и сказать, чтобы он срочно вернулся в свой кабинет. А сама опять уселась за стол и уставилась на фотографию Чернова.

Вересов пришел очень быстро.

– Вы меня звали, Татьяна Александровна? Определились с чем-нибудь или как?

– Да нет, так сразу определиться довольно сложно, – не стала я обнадеживать клиента. – Просто у меня появилось несколько вопросов, которые можно решить только с вами.

– К вашим услугам.

– Прежде всего мне хотелось бы встретиться с вашим техническим директором.

– Гм, – Вересов развел руками. – Боюсь, Татьяна Александровна, это сейчас невозможно.

– Его что, нет на работе?

– Да, понимаете ли… То есть вот именно, нет, – Вересов помялся и как-то неохотно произнес: – Сейчас его здесь нет.

– Но надеюсь, он будет сегодня?

– Думаю, что будет.

– Геннадий Валентинович, у меня такое впечатление, будто вы чего-то недоговариваете. Давайте откровенно: где ваш технический директор и как я могу с ним встретиться?

Вересову явно не хотелось сейчас говорить о техническом директоре. Он немного пожевал губы, поморщился и в конце концов решился.

– Понимаете, он сегодня не вышел на работу.

Когда человек не выходит на работу, тайны из этого обычно не делают. Если, конечно, за этим не скрывается что-нибудь серьезное.

– Это разве настолько необычно?

– Понимаете, Евгений Константинович человек пунктуальный. Он считает, что человек должен успевать выполнить все, что нужно по работе, в рабочее время. Поэтому Евгений Константинович всегда приходит на работу ровно в девять часов утра, а уходит домой в шесть часов вечера. Всегда. Понимаете, всегда.

– Странно… Рядовые работники, как вы недавно говорили, задерживаются, допоздна работают в лабораториях, а руководитель уходит.

– Это у него принцип такой. И потом: он всегда успевает сделать все, что должен, в рабочее время. Ни разу из-за него не было никакой задержки…

– Может быть, он заболел?

– Нет, не заболел, – Геннадий Валентинович, кажется, решил наконец-то быть откровенным до конца. – Дома его тоже нет. Жена звонила. Понимаете, вчера вечером он ушел из дома и до сих пор не вернулся. Жена очень беспокоится. И я, знаете ли, тоже беспокоюсь. Боюсь, не случилось ли чего плохого…

Так, похоже, я на правильном пути. Но как Чернов мог оказаться на моей лестничной площадке? Вот это совершенно непонятно… И тут меня осенило. Кажется, первый раз за сегодняшний день.

– Геннадий Валентинович, вы с кем-нибудь делились, кому-нибудь рассказывали о своем намерении пойти ко мне?

– Нет, ни с кем не делился.

Раз Чернов оказался под моей дверью, значит, явно шел ко мне. А идти ко мне он мог лишь в одном случае: если знал, что я займусь утечкой информации из фирмы.

– А вы вспомните… Разве Чернову вы об этом не рассказывали?

– Что значит рассказывал? Это наше общее решение. Мы с ним обсудили положение и решили, что я пойду к вам и попрошу вас помочь. А больше никто об этом не знает.

– Слышать этот ваш разговор с Черновым кто-то мог?

– Исключено.

Потом он, очевидно, вспомнил о моем миниатюрном микрофоне и поправился:

– Конечно, при современной технике всякое можно предполагать…

– Ясно. Геннадий Валентинович, мне бы хотелось, с вашего разрешения, посмотреть кабинет вашего технического директора.

– Без него это не совсем удобно, – засомневался он.

– Это необходимо для дела.

– Раз необходимо, то пойдемте.

Мы подошли к кабинету Чернова. Вересов послал какую-то девицу за ключом, и вскоре я имела возможность осмотреть рабочее место второго человека в «Химсинтезе». Кабинет как кабинет. Такая же клетушка, как у главы фирмы. Даже еще меньше. И сейф поменьше. Собственно говоря, даже не сейф, а железный ящик на полу. Коврик возле стола совсем маленький. И стульев не шесть, а всего четыре. И шторы на окне такие же старые и пыльные, но зеленого цвета.

– Вы говорили, Чернов ведет журнал разработок нового волокна. Вероятно, он держит журнал здесь, в этом железном ящике?

– Совершенно верно. Предварительные сведения, так сказать, результаты опытов. Потом мы вместе над этими материалами сидим, думаем, систематизируем, приводим в порядок, оформляем окончательно.

– Ящик открыть можно?

– Конечно, конечно…

Вересов приподнял край коврика и вынул оттуда небольшой ключ.

Уж сколько раз твердили миру: не оставляйте ключи от квартиры под ковриком! Но ведь не слушают. Оставляют, и все… Потом жалуются, что их ограбили. Да о том, что ключ лежит здесь, под ковриком, вся фирма знает, и все знакомые работающих в фирме тоже знают.

– М-да, – сказала я. – Не кажется ли вам, уважаемый Геннадий Валентинович, что ключ этот спрятан несколько ненадежно?

– Что вы, что вы, мы никому не говорили, что ключ лежит здесь, – с высшей степенью наивности ответил на мой ехидный вопрос ученый муж. – Только я и Евгений Константинович знаем. А держать его здесь очень удобно.

Я спорить не стала. В подобных случаях спорить бесполезно. Таких беспечных олухов, каким оказался мой клиент, только сама жизнь может научить.

Вересов открыл железный ящик. В нем лежала аккуратная стопка общих тетрадей. Все в красных обложках, одного размера, как близнецы похожие друг на друга. Более ничего я в этом ящике не увидела.

– Это и есть журналы, в которые Чернов записывает результаты опытов?

– Совершенно верно.

– Посмотрите, пожалуйста, все ли тетради на месте. Даже не так: на месте ли тетрадь с последними записями?

Вересов взял три верхних тетради и стал просматривать их. Полистал, как-то неопределенно хмыкнул и вытащил всю пачку, штук десять или больше. На обложке каждой тетради стояла дата, когда ее начали заполнять и когда закончили, так что он быстро разобрал их и разложил по порядку. Потом опять хмыкнул и проверил, правильно ли разобрал. Вид у него был несколько растерянный.

– Знаете ли, я ничего не понимаю, – признался он. – Нет последней тетради, результатов работы за последний месяц…

Вот так. Этого я и ожидала.

– Очень боюсь… – заговорила я, – что исчезновение вашего технического директора, пропажа тетради с записями результатов опытов и успехи конкурирующей фирмы связаны между собой.

– Вы хотите сказать… – мои слова, по-видимому, были для него настолько дикими и неприемлемыми, что он даже не решился договорить фразу.

– Вот именно, – подтвердила я. – Именно это я и хочу вам сказать.

– Такого не может быть, – не согласился он.

– Но факты, Геннадий Валентинович, факты…

– Все равно не может быть.

Он был настолько убежден в том, что его технический директор не мог передавать информацию конкурирующей фирме, что даже меня на некоторое время поколебал. Но только на короткое время, потому что фактам я привыкла верить. У меня были факты, а у него только эмоции.

– В любом случае с этим делом теперь будут разбираться, – сообщила я ему. – Потому что ваш технический директор вчера был убит.

Потом я отпаивала Вересова минеральной водой и успокаивала его. А когда он пришел в себя, то потребовал подробностей. А мне не хотелось сейчас говорить о подробностях. Я только сказала ему, что Чернов был убит выстрелом в сердце. Совершенно не мучился. Даже боли не почувствовал, сразу умер. А с подробностями он сумеет ознакомиться несколько позже. Сейчас же нам с ним необходимо ехать в милицию.

– Прямо сейчас? – Ему очень не хотелось ехать в милицию. Почему-то в милицию не хочется ехать никому. Мне, между прочим, тоже. Но надо же.

– Да, прямо сейчас. Геннадий Валентинович, это крайне необходимо. Стопроцентной уверенности, что убит именно Чернов, у меня нет. Вы должны опознать покойного. Или сказать, что это не он. Для следствия очень важно сделать это как можно быстрей.

В конечном итоге я убедила Вересова, что ехать в милицию нам необходимо. А потом позвонила Мельникову. К моему счастью, он оказался на месте.

– Слушай меня, Мельников, и не перебивай, – попросила я. – И, пожалуйста, без шуточек, мне не до них. Сейчас я приеду к тебе в отдел с одним ответственным человеком. Я полагаю, он знает убитого вчера мужчину. Надо провести опознание. Если это именно тот человек, что я думаю, то многое прояснится. Понял?

– Понял! – когда надо, Мельников становится удивительно понятливым и удивительно покладистым. – Приезжайте. Жду вас.

– Нас ждут, – повторила я Вересову. – Пойдемте.

И мы пошли. А внизу, у выхода, меня опять осенило. И я тормознула у вахтера, пожилой миловидной женщины, вроде бы охранявшей это научно-коммерческое учреждение от всех напастей. Какая уж там охрана! Если кто-то захочет войти сюда без спроса, она его все равно задержать не сумеет. Разве что крик поднимет, в лучшем случае. Но все равно, вахтера иметь положено, для порядка. Хотя определенная польза от него все-таки есть: и ключи работникам выдает, а потом обратно их собирает, и почту принимает. И, наконец, у нее всегда можно узнать, кто когда ушел и кто когда пришел. А вот это меня как раз и интересовало.

– Простите, Геннадий Валентинович, я хотела бы задать несколько вопросов вахтеру.

– Конечно, задавайте, – его мысли были где-то далеко-далеко, и я не уверена, что он понял меня. Но это не имело никакого значения.

– Скажите, пожалуйста, – спросила я у миловидного стража порядка, – вчера вы здесь были или кто-нибудь другой?

– Я дежурила. До десяти вечера сидела. Сменщица позже пришла, у нее гости были, вот и пришлось мне задержаться. Так-то мы в семь часов меняемся, – страж отвечала весьма словоохотливо, и это было хорошо.

– Не помните, когда вчера ушел с работы Чернов?

Словоохотливость словоохотливостью, а начальство вахтерша почитала, так что, прежде чем ответить на мой вопрос, посмотрела на Вересова.

– Да-да, в какое время он ушел? – механически поддержало меня начальство, и вахтерша охотно распахнула шлюзы своего красноречия.

– Евгений Константинович, как всегда, ровно в шесть ушел. Остановился около меня, ключ отдал, пожелал спокойного дежурства. Он всегда, когда домой уходит, спокойного дежурства желает. Очень вежливый человек. И когда приходит на работу, всегда спрашивает, как дежурилось. Здоровьем интересуется, внуками… Однажды мазь принес мне, от радикулита очень хорошо помогает.

Меня совершенно не интересовало, насколько Чернов вежливый человек и какими проблемами из жизни вахтерши он интересуется. Но я не прерывала ее. Пусть говорит, авось скажет что-нибудь важное, нужное мне.

– А вот когда вечером приходит, это, значит, когда после работы опять забегает, никогда не разговаривает, – продолжала вахтерша. – Рукой вот так помашет, – она показала, как Чернов машет рукой, – ключ возьмет и к себе, на второй этаж.

– И часто он по вечерам приходит?

– Нет, редко. А вчера был, вчера как раз приходил…

Тут и Вересов прислушался, сообщение его заинтересовало.

– В какое время он вчера приходил?

– А после восьми, как раз по радио известия передавать кончили. Пришел, рукой помахал (она опять показала, как махал рукой Чернов), ключ забрал и к себе наверх. Только он там долго не задержался. Он, когда по вечерам приходит, никогда долго не задерживается. Минут пять, не больше. Туда и обратно. Вроде как забыл чего-то… Пришел, взял и опять ушел…

– В руках что-нибудь нес?

– Нет, ничего не нес. Как пришел с пустыми руками, так и ушел. Ключ отдал, рукой помахал и ушел. Ни слова не сказал. А что, пропало чего-нибудь? – Эх, как у нее глаза-то загорелись… – Или случилось чего?

– Нет, ничего не случилось, Людмила Сергеевна, – попытался успокоить вахтершу Вересов. – Просто мне нужен Чернов, а его нет, вот я и интересуюсь. Он ведь сегодня на работу не приходил?

– Не приходил, – подтвердила Людмила Сергеевна. – Только вчера, когда он третий раз пришел, я так и подумала: что-то случилось. Уж очень он сердитый был. Я нашего Евгения Константиновича никогда таким не видела.

– Вы хотите сказать, что Чернов вчера третий раз приходил? – кажется, на сей раз Вересов не поверил вахтерше.

– Ну да. Молча взял ключ и побежал наверх. Даже рукой не помахал. Никогда раньше не бегал, солидный все-таки человек ив возрасте. А тут побежал.

Вересов после этого ее сообщения в ступор впал – стоит, молчит и смотрит куда-то в сторону. Так что пришлось инициативу брать на себя.

– Это в какое время было?

– Да ведь как раз полдесятого, наверно, и было. Он сбежал по лестнице, ключ мне на стол бросил и за дверь. Ни слова не сказал. Я все сидела и думала, что с ним такое случилось, а тут и сменщица пришла. Так что я быстро домой собралась.

– А больше вчера никто не приходил?

– Да нет, которые остались, те работали. А из тех, кто ушел, никто больше и не приходил, окромя Чернова.

– Крон, наверное, оставался, Лаврентьева, Сидоров? – перечислила я своих подозреваемых.

– Лаврентьева как раз и оставалась. А Крон ушел. И Сидоров тоже. Как шесть часов пробило, так оба они и ушли. А Лаврентьева еще после меня оставалась.

– Спасибо, Людмила Сергеевна, полную вы ясность нам сейчас представили, – довольно вычурно высказался вышедший наконец из ступора Вересов. – Пойдемте, что ли, Татьяна Александровна?

И мы снова пошли. А уже когда садились в машину, Вересов спросил:

– Как вы догадались, Татьяна Александровна?

А как я догадалась? Да ни о чем я не догадалась. Просто почувствовала, что надо с вахтером поговорить. А точнее, подсознательно поступила по правилу: когда ведешь розыск, спрашивай об интересующем тебя у всех, кто может что-то знать. Каждого, кто соприкасался с объектом твоих поисков, считай потенциальным обладателем нужной тебе информации. Чем больше людей опросишь, тем большая вероятность, что что-нибудь толковое узнаешь. А вахтеры, они на перекрестке всех дорог, многое могут рассказать.

– Это такой метод работы, Геннадий Валентинович. Спрашиваешь-спрашиваешь, а потом из всех ответов, как из фрагментов мозаики, пытаешься составить более или менее четкую картину.

– Ну и составили?

– Нет, сейчас у нас только отдельные фрагменты. Интересные фрагменты, но, к сожалению, они между собой пока не стыкуются.