ГЛАВА 21
— Что же вы так долго? — встретил меня Марк Гиршевич упреком. — А сказали «сейчас приеду…».
— Где мы можем поговорить? — не стала я оправдываться, а сразу взяла деловой тон.
— Пройдемте в комнату.
Мы вошли все в ту же гостиную, где он встречал меня в первый раз с Быстряковым. Гольдфельд подвинул ко мне пепельницу, увидев, что я достаю сигареты.
— Спасибо.
— Честно говоря, — начал говорить он, — я был немало удивлен, когда ваша бабушка сказала мне, чем вы занимаетесь. Я и представить не мог, что такая молоденькая и интересная девушка — частный детектив.
— Марк Гиршевич, вы прямо слово в слово повторяете то, что обычно говорят обо мне люди. Но давайте сейчас не будем отвлекаться на посторонние темы. Я пришла задать вам несколько вопросов, важных для вас же. Для начала первый: скажите, зачем вам понадобилась выставка?
— Мне?
— Да. Вам. Как сказал мне Олег Иванович Быстряков, вы тайно попросили его устроить показ вашей вазы. И предложили ему большие деньги. Но вы не хотели, чтобы об этом знали другие, и потому попросили Олега представить все так, будто именно он сумел уговорить вас поделиться своим сокровищем с людьми.
Гольдфельд сидел безукоризненно прямо и хлопал глазами.
— Танечка, у вас совершенно неверная информация. Я не просил Олега Ивановича о таком одолжении. Абсолютно точно! Это он долго уговаривал меня. Долго и упорно. И вот уговорил — моя ваза пропала…
— Хорошо. А вы предполагаете, кто мог ее украсть? — спросила я, обдумывая первый ответ Гольдфельда. Наврал, значит, Олежек.
— Откуда же мне знать?
— У вашей вазы есть хорошие копии? — неожиданно спросила я, взглянув прямо в глаза Марку Гиршевичу.
— А почему вы интересуетесь?
— Не могло получиться так, что вы решили всех обмануть и отправили на выставку ненастоящую вазу, а всего лишь чудесную подделку? — специально дразнила я коллекционера.
— Да вы что? Вы в своем уме? Не надо так меня обижать! Я никогда и никого за всю свою жизнь не обманывал!
Ну это он наверняка привирает. Быть такого не может. Но ваза, значит, настоящая.
— Марк Гиршевич, вы так и не ответили на мой вопрос. Есть ли копия?
— Есть, — неохотно процедил Гольдфельд. — Но про нее никто не знает.
— Она тоже у вас?
— Нет. Она у моего хорошего друга. Он живет на другом конце Тарасова.
— И откуда она у него взялась? Я предполагаю, что это все равно баснословно дорогая вещица.
— Не баснословно дорогая, но тем не менее. А тот друг, между прочим, сам сделал копию. Он раньше, когда маленьким был, долгое время жил в деревне, и там его дед обучал гончарному мастерству. Копию с моей вазы он делал здесь, в Тарасове, не очень давно. Просто он увидел мою, и захотелось ему такую же. А мне и не жалко. Он несколько вечеров рядом с ней посидел, и все, готова копия. Честно сказать, на самом деле от оригинала не отличишь. На первый взгляд, конечно. Я-то тонкости знаю.
— Вы бы хотели вернуть вашу настоящую вазу? — задала я несомненно глупый вопрос.
— Да. — Губы Гольдфельда задрожали. — А что?
— Мне нужна копия. Я хочу вазу подменить, я ведь уже знаю, где она находится. Так вот, настоящую я верну вам, но в интересах следствия мне пока нужна наживка. И этой наживкой станет копия. Но только никому ни слова! Сами понимаете, если вы проболтаетесь, то мы никогда не сможем наказать того человека, который так с вами поступил.
— А кто он? — На лбу мужчины выступил пот.
— Узнаете в свое время. Итак, мы едем к вашему другу?
— Прямо сейчас?
— Да. Обмен надо произвести сегодня ночью. Потом может быть поздно. Я на машине. Звоните своему другу, и поедем. Он не откажет вам?
— Думаю, нет.
— В крайнем случае заплатите ему. А потом он сможет еще одну копию сделать.
— Возможно.
— Звоните. Не следует терять время.
Гольдфельд подошел к телефону. Поискал в записной книжке номер, набрал его и крякнул, чтобы прочистить горло.
— Антонина Петровна, это Марк Гиршевич. Извините за столь поздний звонок, но дело не ждет даже до утра. Ивана Федоровича можно услышать? Спасибо… Иван, это Марк. Слушай, Иван, мне надо срочно с тобой увидеться. Да, прямо сейчас. Иван, ты не мог бы мне продать свою копию? Очень надо. Мы можем встретиться? Только я приеду не один. Потом обо всем узнаешь. Да… Нет… Еще не нашли. Ладно, до встречи.
— Договорились? — обрадовалась я.
— Поедем. Сейчас, я только оденусь.
Гольдфельд вышел в другую комнату. Я же сидела и прикидывала варианты. Думаю, товарищ Марка Гиршевича не будет против отдать или продать нам копию. Все же ситуация слишком серьезная. А что дальше будет с Олегом? Ох, он с этой вазой влетит… Или заметит подделку и вырвет со своей головы все волосы.
Отлично. Это дело, можно сказать, сделано. Но у меня ведь еще два убийства на руках. Как мне Воронежского найти? Может, все-таки Галина вспомнит, где и от кого она слышала это имя?
Марк Гиршевич появился в дверях во всей красе. На нем была легкая рубашка, темно-синий жилет и брюки того же цвета. Даже ботиночки уже надел.
— Я готов, — провозгласил он. Потом внимательно и серьезно посмотрел на меня. — Татьяна, а вы на самом деле можете вернуть мне вазу?
— Я похожа на шутницу? — вместо ответа спросила я.
— Нет. Но даже милиция ничего толком сказать не может. А вы приехали и прямо-таки огорошили меня такой новостью. Идемте. Я очень рад, что судьба свела меня с вами, — улыбнулся он.
— Не судьба, Марк Гиршевич, а Олег Иванович Быстряков.
— Да, да. Я помню.
Мы спустились по тихой лестнице на улицу.
— Садитесь. — Я раскрыла перед Гольтфельдом дверцу «шестерки».
— Я уже и не помню, когда гулял ночью по улице, — задумчиво произнес Марк Гиршевич, оглядываясь. — Здесь так прекрасно.
Надо же, какая тонкая душа! Да я на его месте бы прыгала до неба от радости, что могу получить свою драгоценность назад. А он в такой момент еще замечает окружающую красоту. Сейчас что-нибудь про звезды скажет…
— А небо-то какое! — воскликнул Гольдфельд. — Сколько звезд! Столько звезд я видел только в молодости.
— Мы едем? — попыталась я вернуть его на грешную землю.
— Конечно.
Гольдфельд назвал мне адрес. На самом деле этот поселок ровно на другом конце Тарасова. Но приятно будет прокатиться по тихим полупустым улочкам.
— У вас интересная машина, — решил все же сказать Марк Гиршевич.
— Спасибо, но она не моя. По доверенности езжу. Моя в аварию попала.
— Кажется, я что-то слышал. Но не уверен. Кстати, а бабушка вам передала, что я хотел вас нанять как частного детектива?
— Да, она что-то говорила мне об этом. Но я и не думала, что вы серьезно… — сделала я удивленное лицо.
— Вы так много сделали для меня! Я обязательно вас отблагодарю.
Видимо, Гольдфельд считал себя обязанным. Оно и немудрено. Как ни крути, а я сильно помогла ему. Если у меня все получится с подменой вазы, я, можно сказать, имею полное право на гонорар. Поэтому я согласно кивнула головой.
Мы подъехали к нужному дому, поднялись на восьмой этаж девятиэтажки и позвонили в дверь. На пороге возникла очень полная женщина. Сначала ее взгляд упал на меня и только потом на Гольдфельда. Она мило улыбнулась.
— Проходите. Иван вас ждет.
— Антонина Петровна, как ваше здоровье? — Марк Гиршевич расплылся в улыбке и поднес руку женщины к своим губам. — Надеюсь, все в порядке?
— Вашими молитвами… — покивала женщина.
Мы начали переобуваться, а она пошла на кухню, сообщив, что собирается заварить чай.
— На ночь кофе пить нельзя, — произнесла Антонина Петровна твердо. — А к чаю у меня и пирожки имеются.
Я вдруг почувствовала себя жутко голодной. Отлично! Пирожков поем с удовольствием, пока они договариваться будут.
Мы прошли в просторный зал и сели на диван. Вошел хозяин дома. Иван Федорович оказался очень щуплым человеком. Представляю, как они с женой забавно смотрятся рядом. Он поздоровался с другом, потом подошел ко мне и поцеловал ручку. Надо же, какие джентльмены! Нельзя сказать, чтобы мне было очень приятно, просто странно как-то.
— Иван Федорович, — представился мне тощий дядька.
— Татьяна Иванова, — ответила я, не узнав свой голос, и едва не сделала книксен. Сейчас я, наверное, была очень похожа на какую-нибудь барышню прошлого столетия.
— Приятно познакомиться.
— И мне приятно с вами познакомиться, — продолжали мы обмениваться любезностями.
— Иван, — Марк Гиршевич встал, — я пришел к тебе с большой просьбой. Я уже сказал о ней по телефону. Так что ты мне ответишь?
И все-таки он волнуется. Конечно, вон лоб покрылся каплями пота и руки теребят жилетку. А Иван-то Федорович, по всему видно, так просто со своей вазой не расстанется.
— Твоя просьба показалась мне странной, по меньшей мере, — после недолгого молчания наконец вымолвил тощий мужик. — Я слышал, что у тебя украли вазу. Очень жаль. Но не собираешься ли ты обманывать людей, показывая мою копию?
— Нет, что ты! — всплеснул руками Гольдфельд.
— Моя копия слишком хороша, чтобы служить низким целям, — продолжал Иван Федорович. — Я люблю свое творение и очень горжусь им.
— Иван, я все знаю и понимаю. Но я могу заплатить тебе. Понимаешь, только благодаря тебе я смогу вернуть ту, настоящую, вазу. Иначе она просто погибнет. А ты сможешь потом сделать себе еще одну, даже более красивую.
— Нет. Такое не повторяется. Больше у меня не получится. Я это знаю. — Мужчина опустил голову и задумался.
Гольдфельд продолжал теребить жилет. Я молчала, сидя в сторонке.
Потом тощий резко повернулся и вышел из комнаты. Не прошло и минуты, как он вернулся, неся в руках вазу. И мне показалось, что это та самая, которую я видела на выставке. Если бы я точно не знала, что передо мной подделка, ни за что не различила бы их. Я решила смягчить Ивану Федоровичу пилюлю расставания с его изделием.
— Она прекрасна! Вы сами сотворили это чудо?
— Да, — с гордостью ответил мужчина. — Я сам, своими руками сделал ее.
— Невероятно! Да у вас просто талант! Почему вы больше ничего не делаете? — с восторгом хлопала я глазами.
— Делаю. Хотите посмотреть?
— С удовольствием!
Иван Федорович передал вазу Гольдфельду и повел меня в другую комнату. Я вошла и на самом деле обомлела. Эта комната больше напоминала мастерскую. Бывшую мастерскую, так как ни глиной, ни чем другим здесь не пахло. Зато вдоль стен высились сплошные полочки, и на них были расставлены разного габарита фигурки. Здесь были и животные, и люди, и кареты с лошадьми. Было огромное множество вазочек и чего-то еще, что я просто не смогла сразу охватить взглядом.
— Вы настоящий мастер! — совершенно искренне ахнула я. — Как жаль, что мы торопимся, я могла бы провести здесь целый день, разглядывая каждую вещь.
— Знаете, я сам иногда подолгу пропадаю в этой комнате, отчего моя жена Антонина меня ругает. Но вы можете зайти как-нибудь в другой раз, — предложил Иван Федорович. — А вот это… — он взял с полочки маленькую фигурку собачки, — разрешите вам подарить. Мне очень дорога эта статуэтка. У меня раньше жила такая собачка.
Я с интересом рассматривала собаку непонятной породы с длинными ушами, и на душе стало светлее.
— Спасибо вам, — совершенно потрясенно сказала я. — Мне очень нравится. Я буду хранить ее.
Тут в комнату вошла Антонина Петровна.
— Идемте пить чай. Хотя время и позднее, но, как я понимаю, спать еще никто и не собирается. Так что прошу за стол.
Я хотела сказать, что нам с Марком Гиршевичем спешить надо, но потом все же согласилась. Последний раз я ела на даче у Дементьевой. А перед сложным делом не помешает подкрепиться, тем более что, честно говоря, я на них уже рассчитывала, на Антонинины пирожки.
На кухне было светло и довольно жарко. Нас усадили за стол. Лицо Марка Гиршевича светилось так, что, пожалуй, одну лампу можно было бы и потушить. Он увидел и получил подделку. Как же он будет радоваться, когда у него снова окажется в руках настоящий шедевр? Но об этом думать пока рано. Хотя, я уверена, у меня началась полоса везения. Да, все теперь будет в порядке!
— Иван, как только ваза окажется у меня, ты сможешь в любой день, как только тебе будет удобно, прийти и сделать копию, — лепетал Гольдфельд.
— Марк, я уже сказал тебе, что вдохновение нельзя повторить. Это уже прошло. У меня тогда было такое сильное впечатление, что руки сами просились взяться за глину. Сейчас все не то. Но я рад, что мое творение поможет тебе. Кто знает, быть может, только ради этого мне и суждено было сотворить его.
Я уплетала безумно вкусные пирожки и запивала их горячим крепким чаем. Смотрела на тощего Ивана Федоровича и не могла от лица дяденьки глаз оторвать. В годах уже мужчина. Ничего вроде особенного. Но то, что он сделал… Я почему-то подумала: а смог бы Гольдфельд пожертвовать своим ради чужого? И ответа не нашла. Может, и смог бы. А быть может, и нет. Я снова обратила взгляд на хозяина дома. В любом случае именно в такие минуты человек становится прекрасным. У него лицо становится поистине одухотворенным… Ой, что это меня на лирику потянуло? Прямо себя не узнаю.
Мы быстренько перекусили, а потом встали из-за стола. Антонина Петровна уже замотала вазу в холщовую ткань. Марк Гиршевич взял сверток, еще раз с поклоном поблагодарил Ивана Федоровича. Я тоже душевно попрощалась, и мы вышли на улицу.
— Какой человек! — сказал Гольдфельд, спускаясь по ступенькам, потому что лифт уже отключили.
— Давайте я помогу вам нести вазу, — предложила я.
— Нет, спасибо, я сам. Своя ноша не тянет.
— Но мне кажется, вы чуточку забываетесь. Это не ваша ваза. Это копия. Я заберу ее, а потом привезу вам настоящую.
Гольдфельд смутился, но вазу все равно не отдал.
Мы спустились к машине.
— Садитесь, я отвезу вас домой, — скомандовала я.
Марк Гиршевич сел без лишних слов, обнимая сверток. Он даже говорить больше не мог. Молчал всю дорогу. А я была только рада. Мне хотелось подумать о том, что мне сейчас предстоит. Надо будет ведь в колодец лезть. Хорошо, что дорогу я запомнила. И ехать, в принципе, недалеко. Быстряков не должен там, на даче, появиться. Значит, все пройдет как надо. Вот только фонарик нужен…
— Марк Гиршевич, у вас есть фонарик? — спросила я.
— Есть, — улыбнулся мой спутник.
Мы доехали без происшествий. Гольдфельд вышел из машины, держа в руках вазу.
— Марк Гиршевич, сверток-то оставьте, — тихонечко напомнила я ему.
Он положил «ценность» на переднее сиденье. Ему явно не хотелось с ней расставаться.
Я проводила Гольдфельда до его квартиры, взяла фонарик и спустилась вниз. Ну что? Теперь по коням! Что ночь грядущая мне готовит?
