Эпилог

– Увидел я ее на вокзале. Я там часто... бываю. А тут смотрю – она! Такая... вся из себя. Ну, уж это как обычно... Всегда любила рядиться. Смотрю, стоит с мужиком каким-то. Я сначала подумал, что у нее опять новый муж. Второго-то, Димку, я видел. А она-то и не узнала меня. Конечно, куда уж нам... Подошел я поближе, думаю, послушаю, о чем они там калякают. Подошел, значит, отвернулся в сторонку, стою. А она, слышь, стоит, объясняет ему, как лучше девчонку какую-то уморить. Такой ей укол сделать да сякой... И все это – «опекунство» да «опекунство». Через каждое слово она это опекунство поминала. Ну, слово за слово, и понял я, о чем они речь ведут. Димка-то помер, оказывается! Доконала мужика. Меня из квартиры выкинула, а этого бедолагу вообще в могилу свела. А наследство, видать, на девчонку записано, на дочку Димкину. У него от первой жены дочка оставалась. Так она девчонку эту задумала извести и сама всем наследством завладеть! Такая стерва... только деньги и любила. Ну, как понял-то я все это, так просто зло меня взяло. Мало того что двух мужиков погубила, так еще дитя малое ей подавай! И так я для себя решил, что ни за что этого не будет. Она жила-то в Финляндии. Но и в Питер приезжала иногда. По старой памяти. Я, когда посправнее был, встречал ее... то там то сям. Вы не смотрите, что я теперь такой, я раньше... тоже... ого-го! И дело свое имел, и деньги у меня были. А как прижала маленько судьба, так эта стерва меня и кинула. А потом и Димку этого охмурила. Она мастерица на эти дела, может... когда хочет. Как змея вокруг тебя завьется, и не вырвешься от нее! А когда сюда приезжала, всегда на могилку ходила, к родителям. Вот тоже... вроде посмотришь – стерва стервой, а тут... Было же, значит, что-то человеческое в ней... Но если уж где деньги увидит – как дурная сразу становится. И я решил: как-никак, а девчонку эту извести ей не дам. Я человек уже пропащий, а ребенок ни в чем не виноват. Пора было эту тварь остановить. В общем, знал я, что рано или поздно она на кладбище появится, и стал караулить. Ну и... подстерег. Нашел веревку где-то, прочную, и придушил. Придушил, как тать! И не жалею! Туда ей и дорога! Скольким людям жизнь поломала! А скольким еще собиралась? Забрал все деньги у нее, а одну бумажку в хайло ей засунул. Жри, мол! Сколько быть тебе на том свете, столько и жри! Пока не налопаешься. Или пока не подавишься. Вот и все. А чего ж вам больше?

Поезд уходил в ночную даль, мерно постукивая на стыках рельсов, и это его постукивание и покачивание навевало дрему и погружало в сон. На сей раз я взяла билет в первое, двухместное купе, причем заплатила сразу за оба места. Последние приключения изрядно утомили меня, хотелось, чтобы мое возвращение в родной город протекало в полном покое. Без крика, без гама, без дружных семейств, без маленьких девочек и их шаловливых кошек.

Расследование было закончено.

Мой клиент, Николай Семенов, уже связался с финской адвокатской конторой и вел переговоры о наилучшем устроении судьбы Насти Колобковой. Настоятельница монастыря, мать Ирина, не доверяя петербургским врачам, прислала одну из сестер ухаживать за девочкой. Следователь, который вел дело Колаева, договаривался с прокуратурой города Тарасова об организации там следственного эксперимента, а первый муж Эльвиры Колобковой, благодаря чистосердечному признанию, рассчитывал на смягчение наказания.

Все постепенно возвращалось на круги своя, так же, как и я возвращалась в свой город.

«Только уж теперь я не пойду гулять на проспект, – засыпая, думала я, – как минимум неделю буду сидеть дома. А то вдруг снова наткнусь на кого-нибудь из знакомых... а у тех знакомых тоже окажутся знакомые... а у них тоже какие-нибудь проблемы... девочку там украдут... или котенка. А я – отдувайся за них? Нет уж, дорогие товарищи! Будем работать по-марксистски... предоставим кошек мышкам, а сами обратимся... к Морфею».

Поезд, покачиваясь на стыках, летел в ночь, а я с приятным чувством выполненного долга и ожидающего меня высокого гонорара все глубже погружалась в сон.