Глава 4
Джиллиан Бордмэн считалась хорошей медицинской сестрой, и у нее было серьезное хобби — мужчины. В тот день она была старшей по этажу, где лежал Смит. Когда она услышала, что больной из палаты К-12 ни разу в жизни не видел женщину, она не поверила своим ушам и решила нанести визит странному пациенту.
Джиллиан знала, что женщинам нельзя посещать этого больного, однако себя она не относила к разряду посетителей и потому гордо проплыла мимо охраны (у солдат тоже была странная привычка понимать приказы буквально) в соседнюю с палатой Смита комнату.
Доктор Тадеуш обернулся к ней:
— Здравствуй, солнышко! Каким ветром тебя сюда занесло?
— Я исполняю свои служебные обязанности. Как поживает ваш пациент?
— Не волнуйся, рыбка, присмотр за этим больным в твои обязанности не входит. Можешь проверить по журналу.
— Знаю. Но я хочу его увидеть.
— Это запрещено.
— Ну, Тэд, не будь таким правильным…
Тадеуш принялся изучать свои ногти.
— Если я тебя к нему впущу, то закончу свою карьеру в Антарктиде. Не знаю, что будет, если доктор Нельсон застанет тебя даже здесь.
— Он, должен сюда прийти?
— Нет, если я его не позову. Он все еще отсыпается после полета.
— Откуда же такое рвение?
— Я все сказал, сестра.
— Хорошо, доктор… Вонючка!
— Джилл!
— Тюфяк!
Тадеуш вздохнул.
— Так мы встречаемся в субботу?
— Конечно. Разве женщина способна сердиться целых три дня? — пожала плечами Джиллиан.
Она вернулась на свой пост и отыскала ключ от комнаты, примыкающей к палате К-12 с другой стороны. В этой комнате дежурили сиделки, обслуживающие высокопоставленных больных. Не в ее характере было сдаваться.
Джиллиан беспрепятственно прошла в эту комнату: солдаты и не знали, что она сообщается с вверенной им палатой. Перед заветной дверью Джиллиан задержалась, испытывая чувство, знакомое ей с тех времен, когда она студенткой убегала с дежурства. Она отперла дверь и заглянула в палату. Больной лежал в гидравлической кровати. Когда Джилл вошла, он повернул к ней голову. Сначала у нее возникло впечатление, что лечить его уже бесполезно. Его лицо ничего не выражало; такие лица бывают у безнадежно больных. Потом она заметила в его глазах живой интерес. Может, у него парализованы мышцы лица?
По профессиональной привычке она спросила:
— Ну, как мы себя чувствуем? Лучше?
Смит перевел вопрос на свой язык. Его смутило, что он должен содержать сведения и о состоянии ее организма. Он решил, что это свидетельствует об особом расположении и желании сблизиться. Вторую часть вопроса Смит часто слышал от Нельсона и ответил на нее:
— Да.
— Вот и хорошо. — Обычный больной, если не считать лица без выражения. Если он и не видел женщин, то хорошо это скрывает. — Вам что-нибудь нужно?
Джилл заметила, что на тумбочке отсутствует положенный стакан:
— Принести вам воды?
Смит сразу заметил, что новое существо не такое, как другие. Он сравнил его с тем, которое видел на картинке у Нельсона еще на «Чемпионе». Нельсон пытался объяснить ему анатомические особенности той части человеческого рода, которая называлась «женщины». Новое существо было «женщиной».
Смит ощутил одновременно и радость, и разочарование. Однако он подавил оба чувства, чтобы процесс познания нового явления не отразился на датчиках Тадеуша. Когда же Смит перевел последний вопрос, его охватило такое волнение, что он почти выпустил из-под контроля сердце, но вовремя опомнился и отругал себя за недисциплинированность. Потом проверил перевод. Нет, он не ошибся. Эта женщина предлагала ему воду. Она хотела сблизиться.
С трудом подбирая слова для приличествующего ситуации ответа, он произнес:
— Благодарю вас за воду. Пусть она у вас будет в изобилии.
Сестра Бордмэн опешила.
— О, как мило!
Она нашла стакан, наполнила его и подала больному.
— Пейте вы, — сказал Смит.
«Он думает, что я решила его отравить», — подумала сестра, но просьба звучала очень настойчиво, и Джилл подчинилась. Она отпила из стакана. Больной тоже сделал глоток и откинулся на кровати с таким видом, будто сделал что-то значительное.
Джилл решила, что никакого приключения из этого не выйдет и сказала:
— Ну что ж, если вам больше ничего не нужно, я пойду.
И пошла к двери. Он крикнул ей вслед:
— Нет!
— Что?
— Не уходи!
— Я на работе. Мне нужно идти.
Он смерил ее взглядом:
— Ты женщина?
Джилл обиделась. Она хотела сказать что-нибудь резкое, но увидев серьезное лицо и тревожные глаза Смита, передумала. Она почувствовала, что он действительно до сих пор не видел женщин и не знает, что это такое. И она ответила:
— Да, я — женщина.
Смит не сводил с нее глаз. Джилл смутилась. Она ожидала, что на нее будут смотреть глазами самца, а попала как будто под объектив микроскопа. — Ну что, похожа я на женщину?
— Я не знаю, — медленно проговорил Смит. — Как должна выглядеть женщина? Что делает тебя женщиной?
— О Господи! — (Такого странного разговора с мужчиной Джилл не приходилось вести, пожалуй, со дня конфирмации). — Может быть, мне раздеться?
Смит молчал, анализируя услышанное. Первую фразу он не понял. Наверное, это одна из формальных фраз, которые люди так часто используют… Но она произнесена с силой, поэтому может быть последним сообщением перед уходом. Возможно, он вел себя с женщиной настолько неправильно, что она сейчас дематериализуется.
Смит не хотел, чтобы женщина умерла, даже если это ее право или обязанность. Только что они разделили воду, и вот новообретенный брат по воде уходит и дематериализуется! Смит пришел бы в ужас, если бы не нужно было подавлять чувства. Он решил, что если она сейчас умрет, он умрет тоже — после воды иначе нельзя.
Во второй фразе встречались знакомые слова. Смит понял суть действия и то, что действие мыслится как предполагаемое. Может быть, это выход из кризиса? Может быть, если женщина снимет с себя одежду, никому из них не придется умирать? Он радостно улыбнулся:
— Да, пожалуйста.
Джилл открыла рот. Закрыла. Опять открыла и сказала:
— Черт меня возьми!
По интонации Смит понял, что ответил неправильно. Он стал настраиваться на дематериализацию, с нежностью перебирая в уме все, что пережил и познал. Особое внимание в своих воспоминаниях он уделял этой женщине. Вдруг Смит увидел, что женщина наклонилась к нему. Она смотрела ему в лицо и, очевидно, не собиралась умирать.
— Может, я неправильно вас поняла? Вы просили меня снять одежду?
Смит перевел вопрос правильно и ответил в надежде, что нового кризиса не будет.
— Да.
— Так оно и есть. Да, брат, не такой уж ты больной!
Смит сразу же отметил слово «брат» — женщина напоминала, что они побратались через воду. Потом он подумал, соответствует ли его состояние тому, о котором говорит новый брат.
— Я не болен, — подтвердил он.
— Провалиться мне на этом месте, если у тебя не все в порядке! Но раздеваться я не буду. Мне пора.
Она выпрямилась и пошла к двери. На пороге оглянулась и с игривой улыбкой сказала:
— Ты можешь попросить меня об этом в другом месте. Тогда посмотришь, что делает меня женщиной.
Женщина ушла. Смит расслабился и отключил внимание от своей палаты.
Он был горд, что исправил ситуацию, и им не пришлось умирать. Но нужно было еще многое осознать. В речи женщины было несколько новых слов, а те, которые не являлись новыми, оказались сгруппированными таким образом, что смысл фраз был неясен. Он испытывал какое-то радостное чувство, которое вполне могло сопутствовать общению братьев по воде, но к этому чувству подмешивалось что-то, одновременно и тревожное и приятное. Смит думал о своем новом брате, этой женщине, и вслушивался в свое радостно-тревожное чувство. Он вспомнил, как впервые присутствовал при дематериализации. Но сейчас это воспоминание, неизвестно почему, вызвало у него ощущение счастья.
Жаль, что здесь нет доктора Махмуда. Так много нужно узнать — и неоткуда.
* * *
Остаток дежурства прошел, как во сне. Перед глазами Джилл стояло лицо марсианина, а в памяти крутились его безумные слова. Нет, Смит не безумен, она работала в психиатрических клиниках и знала, что марсианин был в здравом рассудке. Он не безумен, а невинен, решила она, а потом подумала, что и это слово не подходит. У него невинное лицо, но отнюдь не невинные глаза. Кем же надо быть, чтобы так выглядеть?
Когда-то она работала в монастырской больнице и видела такое лицо у сестры-монашки. Однако в лице Смита ничего женского не было.
Джилл переодевалась, когда к ней заглянула другая сестра.
— Джилл, к телефону.
Джилл ответила, не включая изображения.
— Это Флоренс Найтингейл? — спросил баритон.
— Да. Это ты, Бен?
— Верный поборник свободы слова собственной персоной. Ты занята, малышка?
— Что ты задумал?
— Я задумал угостить тебя бифштексом, напоить ликером и задать тебе вопросик.
— Я отвечу «нет».
— Не тот вопрос, что ты думаешь.
— О, ты умеешь задавать и другие вопросы? А ну-ка!
— Потом. Когда ты подобреешь.
— А бифштекс будет натуральный? Не синтет?
— Обещаю. Ткнешь в него вилкой — и он замычит.
— У тебя, наверное, банковский счет закрыт, Бен?
— Это постыдно, но не смертельно. Так как?
— Уговорил.
— Через десять минут на крыше медицинского центра.
Джилл сняла надетый было костюм, повесила его в шкаф и выбрала платье, которое держала специально для таких случаев. Платье было простого покроя, почти прозрачное и, скорее, подчеркивало то, что должно было скрывать. Джилл с удовлетворением оглядела себя в зеркало и отправилась на крышу.
Пока она осматривалась в ожидании Бена Кэкстона, к ней подошел дежуривший на крыше санитар.
— Вас ждет машина, мисс Бордмэн. Вон тот «тальбот».
— Спасибо, Джек.
Джилл увидела такси с открытой дверцей. Она села в аэромобиль и уже собиралась сказать Бену двусмысленный комплимент, когда увидела, что его нет. Такси было автоматическим. Дверца закрылась, машина взлетела, развернулась и направилась к другому берегу Потомака. На площадке над Александрией машина приземлилась, в нее сел Бен, и аэромобиль снова взлетел.
Джилл взглянула на Бена.
— Ты посмотри какие мы! С каких это пор за своими подругами ты присылаешь роботов?
— Есть причины, малышка, — Бен погладил ее по колену. — Нельзя, чтобы нас видели вместе.
— Что?!
— Нельзя, чтобы нас видели вместе. Остынь.
— И кто же из нас прокаженный?
— Мы оба. Джилл, я — газетчик…
— А я уж подумала, что ты кто-то другой.
— …А ты работаешь в больнице, где лежит марсианин.
— И поэтому мне нельзя здороваться с твоей мамой?
— Объясняю популярно. В округе более тысячи репортеров, литературных агентов, борзописцев и всякой другой шушеры плюс толпа, которая набежала, когда прилетел «Чемпион». Все они хотят поговорить с Человеком с Марса, но никому это еще не удалось. Поэтому мы с тобой поступили бы не слишком благоразумно, если бы вышли из больницы вместе.
— Ну и что из того, что вместе? Я же не Человек с Марса.
— Конечно, нет, — Бен посмотрел на Джилл. — Но ты поможешь мне с ним встретиться. Именно поэтому я за тобой и не заехал.
— Бен, ты, наверное, на солнце перегрелся. Там вооруженная охрана. — Мы все продумаем.
— О чем тут думать?
— Погоди, давай сначала поедим.
— Наконец-то ты заговорил разумно. А ты не разоришься окончательно?
Ты ведь на мели.
Кэкстон нахмурился.
— Джилл, я не рискну войти в ресторан ближе, чем где-нибудь в Луисвилле. На этой колымаге мы доберемся туда не раньше, чем через два часа. Поэтому давай пообедаем у меня.
— …сказал паук мухе. Бен, я устала и не могу бороться.
— А тебя никто об этом и не просит. Честное благородное.
— Тогда нам вообще не о чем говорить. А, впрочем, поехали, честный-благородный…
Кэкстон стал нажимать на кнопки, и такси, кружившее на месте, направилось к отелю, где жил Бен.
— Сколько времени тебе нужно, чтобы пропитаться ликером? — спросил Бен, набирая номер телефона. — Я закажу бифштекс.
Джилл спросила:
— Бен, в твоем хлеву есть собственная кухня?
— Есть. Ты хочешь, чтобы я сам поджарил тебе бифштекс?
— Я поджарю. Дай мне трубку.
Джилл стала делать заказ, оглядываясь на Бена и проверяя, согласен ли он. Такси приземлилось на крыше отеля, и они спустились в номер Бена. Номер был старомодный, с живым газоном в гостиной. Джилл сняла туфли и прошлась по траве.
— Здорово-то как, — вздохнула она, — ноги устали.
— Садись и отдыхай.
— Нет, я хочу еще по траве походить, чтобы на завтра хватило.
— Как хочешь, — Бен ушел в столовую и стал смешивать напитки.
Вскоре Джилл тоже занялась хозяйством. Она достала из лифта бифштекс-полуфабрикат с картофелем и салатом, поставила салат в холодильник и собралась разогревать картофель и жарить мясо.
— Бен, здесь что, нет дистанционного управления?
Бен подошел к плите и повернул выключатель.
— Тебе придется готовить на открытом огне. Не боишься?
— Ничего страшного. Я же в скаутах была.
Они вернулись в гостиную. Джилл села у ног Бена, и они принялись за мартини. Напротив стоял аппарат стереовидения, замаскированный под аквариум. Бен включил аппарат, гуппи и меченосцы исчезли, а на экране появилось изображение известного обозревателя Огатеса Гривса.
— …можно с уверенностью утверждать, — вещал обозреватель, — что Человеку с Марса постоянно вводят наркотики, чтобы он не мог предать огласке эти факты. Разглашение их было бы для правительства…
Кэкстон выключил стереовизор.
— Бедняга, — посочувствовал он, — ничего-то ты не знаешь. Хотя насчет наркотиков… Он, пожалуй, прав. — Не прав, — сказала вдруг Джилл. — Да? Откуда ты знаешь, малышка? — Знаю, — Джилл сказала больше, чем хотела. — За ним постоянно наблюдает врач, но назначений седативных средств я не видела.
— Это вовсе не означает, что их нет. Или тебе поручили уход за ним?
— Нет, и даже наоборот. Туда вообще не пускают женщин — у двери стоит вооруженная охрана.
— Это мне известно. Но тогда ты не можешь знать, шпигуют его наркотиками или нет.
Джилл закусила губу: «Придется признаться во всем, чтобы подтвердить сказанное».
— Бен, ты меня не выдашь?
— В смысле?
— Не выдашь?
— Это понятие растяжимое, но я постараюсь.
— Ну, хорошо. Налей-ка мне еще. — Он налил, и Джилл продолжила. — Я знаю, что Человека с Марса не колют наркотиками. Я с ним говорила. Кэкстон присвистнул.
— Я так и предполагал. Проснувшись сегодня утром, я подумал: «Надо позвонить Джилл. Не может быть, чтобы она ничего не знала». Выпей еще, солнышко, мне для тебя ничего не жалко. Можешь прямо из графина.
— Отстань!
— Ну хочешь, я тебе ножки потру? Мадам, позвольте взять у вас интервью. Как…
— Бен! Ты обещал! Если ты сошлешься на мой рассказ, меня уволят.
— Я скажу «из надежных источников».
— Я боюсь.
— Я сейчас умру от неудовлетворенного любопытства, и тебе придется доедать мой бифштекс.
— Ладно, я расскажу, только ты не должен мои слова использовать.
Бен молчал. Джилл рассказала, как она обманула охрану.
— Ты можешь пройти туда еще раз?
— Пожалуй, могу. Но не хочу: это рискованно.
— Слушай, проведи меня. Я оденусь электриком: комбинезон, профсоюзный значок, инструменты. Ты дашь мне ключ…
— Нет.
— Почему? Будь умницей, девочка. Это будет величайшая сенсация со времен Колумба и Изабеллы. Единственное, чего я боюсь — это встретить там более расторопного «электрика».
— А я боюсь за себя, — перебила Джилл. — Для тебя это сенсация, а для меня крах карьеры. Меня дисквалифицируют, уволят и вышлют из города.
— Правда?
— Правда.
— Мадам, позвольте предложить вам взятку.
— Сколько? Я соглашусь, если ее хватит на то, чтобы провести остаток жизни в Рио-де-Жанейро.
— Я не могу перещеголять Ассошиэйтед Пресс или Рейтер. Сотни хватит?
— За кого ты меня принимаешь?
— Сто пятьдесят!
— Как связаться с Ассошиэйтед Пресс?
— Капитолий, 10-9000. Джилл, я на тебе женюсь. Это предел моих возможностей.
Джилл вздрогнула.
— Что ты сказал?
— Выходи за меня замуж. Когда тебя будут выгонять из города, я тебя встречу и привезу сюда. Ты пройдешь по нашей траве — и забудешь свой позор. Но сначала ты проведешь меня в ту комнату.
— Ты серьезно, Бен? Ты повторишь свои слова при Беспристрастном Свидетеле?
— Повторю, — вздохнул Кэкстон. — Зови.
Джилл встала.
— Я не приму от тебя такой жертвы, Бен, — сказала она мягко, целуя его в щеку. И, пожалуйста, не шути так со старыми девами.
— Я не шутил.
— Сомневаюсь в этом. Ладно, вытри помаду; я расскажу тебе все, что знаю, и мы подумаем, как тебе извлечь из этого выгоду, не подводя меня. Идет?
— Идет!
— Я уверена, что под действием наркотиков он не был, и готова поручиться, что он был в здравом уме, хотя говорил странные вещи.
— Было бы странно, если бы он не говорил странных вещей.
— ?!
— Джилл, у нас мало сведений о Марсе, но мы хорошо знаем, что марсиане сильно отличаются от людей. Представь, что ты попала в дикое племя, которое носит шкуры. Какой ты вернешься оттуда через десяток лет? А это еще слабое сравнение: Марс отстоит от нас на сорок миллионов миль.
— Понимаю, — кивнула Джилл. — Именно поэтому я и пропустила его глупости мимо ушей. Не такая уж я тупица.
— Ну что ты! Ты просто умница, хоть и женщина.
— Тебе нравится, когда тебя поливают мартини?
— Извини. Женщины умнее мужчин, история это не раз подтверждала. Давай налью.
Джилл смягчилась и продолжала:
— Просто глупо, но к нему не пускают женщин. Он вовсе не сексуальный маньяк.
— Наверное, его оберегают от излишних волнений.
— Он не был взволнован. Ему было просто любопытно. Я не чувствовала, что на меня смотрит мужчина.
— Если бы ты разделась, он, может быть, поступил бы как мужчина.
— Не думаю. Мне кажется, он уже слышал, что есть женщины и есть мужчины, и хотел увидеть, в чем между ними разница.
— Vive la difference! — провозгласил Кэкстон.
— Не говори сальностей!
— Что ты! Я поблагодарил Господа за то, что он позволил мне родиться человеком, а не марсианином.
— Хватит шутить, Бен.
— Я абсолютно серьезен.
— Ну, значит, успокойся. Он не обидел бы меня. Ты не видел, какое у него лицо, а я видела.
— Какое же у него лицо?
Джилл задумалась.
— Бен, ты когда-нибудь видел ангела?
— Ни одного, кроме тебя.
— И я не видела, но он был именно, как ангел. Совершенно безмятежное лицо и мудрые глаза. Не по-земному чистое лицо, — она передернула плечами. — Не по-земному… — повторил Бен. — Посмотреть бы на него.
— Бен, почему его держат взаперти? Он и мухи не обидит.
— Ему дают освоиться. Он не привык к земному тяготению и паршиво себя чувствует.
— Мышечная слабость не опасна; гравитационная миастения гораздо серьезнее, но мы и с ней справляемся.
— Его нужно оберегать от простуды и инфекций: на Марсе он с ними не сталкивался.
— Ну да, у него нет антител. Хотя постой, я слышала, что доктор Нельсон — он летал на «Чемпионе» — по пути на Землю делал Смиту переливания и заменил ему половину крови.
— Можно мне это опубликовать, Джилл?
— Только не ссылайся на меня… Да, ему сделали прививки против всех болезней, за исключением родильной горячки. Кроме того, для защиты от инфекции, по-моему, не нужна вооруженная охрана.
— М-м-м, Джилл, я тоже знаю кое-что, чего ты можешь не знать. Опубликовать это «кое-что» я не могу, потому что не хочу подводить людей. Но если ты обещаешь молчать, тебе расскажу.
— Обещаю.
— Это длинная история. Хочешь еще выпить?
— Нет, я хочу есть. Где звонок?
— Вот он.
— Так позвони.
— Позвонить? Не ты ли собиралась готовить обед?
— Бен Кэкстон, я лучше умру с голоду, чем встану и нажму кнопку, которая находится в полуметре от тебя.
— Как прикажешь, — он нажал кнопку. — Но вернемся к Валентайну Майклу Смиту. Есть серьезные сомнения относительно его права носить фамилию Смит. — Как так?
— Милочка, твой приятель — первый незаконнорожденный в истории освоения космоса.
— Черт возьми!
— Веди себя прилично!.. Ты слышала что-нибудь об экспедиции на «Посланце?» В ней участвовали четыре супружеские пары. Две из них носили фамилии Брант и Смит. Так вот, твой приятель с ангельским лицом — сын миссис Смит от капитана Бранта.
— Откуда это известно? И не все ли равно? Зачем копаться в их грязном белье? Этих людей уже нет в живых.
— Откуда это известно, я могу объяснить. На «Посланце» летели люди, о которых было известно все: группа крови, резус-фактор, цвет глаз и волос — все эти генетические штучки, в которых ты понимаешь больше, чем я. Так вот, по результатам анализа генетических признаков точно установлено, что матерью Смита была Мэри Джейн Лайл-Смит, а отцом — Майкл Брант. У Смита великолепная наследственность: коэффициент умственного развития его отца был 163, матери — 170. Ты говоришь, не все ли равно? Нет, не все. И чем дальше, тем больше людей будут этим интересоваться. Ты знаешь, что такое Лайл-Драйв?
— Конечно. Это форма пространства, в которой «Чемпион» летел на Марс.
— И все корабли после «Чемпиона». А ты знаешь, кто эту форму вычислил?
— Ты хочешь сказать, что это ОНА?
— Ну конечно! Доктор Мэри Джейн Лайл-Смит! Перед вылетом на Марс она, в основном, закончила расчеты, оставалось доработать лишь кое-какие детали. Она запатентовала изобретение, а патент вверила попечению Фонда Науки. Поэтому твой приятель является собственником изобретения, а распоряжается изобретением и получает от него доход Фонд Науки. Это миллионы, а может — сотни миллионов; я даже не представляю, сколько. Принесли обед. Бен, чтобы не мять газон, опустил с потолка висячие столики: один — к своему креслу, другой — к сидящей на газоне Джилл.
— Вкусно?
— Очень.
— Спасибо. Старался.
— Бен, — спросила Джилл, проглотив очередной кусок, — если Смит незаконнорожденный, имеет ли он право наследования?
— Он не незаконнорожденный. Доктор Мэри Джейн была из Беркли, а по законам Калифорнии не существует понятия «незаконнорожденный». На родине капитана Бранта, в Новой Зеландии, также цивилизованные законы. В штате, где родился доктор Уорд Смит, муж Мэри Джейн, ребенок, рожденный в браке, всегда считается законным. Перед нами, Джилл, человек, имеющий троих законных родителей.
— Постой, Бен. Этого не может быть. Я не адвокат, но…
— Вот именно. Адвокатов такие мелочи не трогают. По всем законам Смит является законнорожденным, хотя на деле он незаконнорожденный. Он имеет право наследования. Его мать была богата, отцы тоже не были нищими. Брант вложил все деньги, полученные за лунные походы, в Лунар Энтерпрайзез и получал бешеные дивиденды. У него был опасный недостаток — он играл, но ему везло. Выигрыши Брант снова вкладывал в дело. У Уорда Смита было фамильное состояние. И наш Смит наследует и то, и другое.
— Недурно!
— Это еще не все, рыбка. Смит — наследник всего экипажа.
— Как это?
— Все члены экипажа подписали Джентльменское Соглашение Первопроходца, по которому каждый из них (или ребенок каждого их них) является наследником всех остальных. Они хорошо обдумали свое соглашение, взяв за образцы подобные же контракты XVI и XVII веков. Все они были состоятельными людьми: у многих были акции Лунар Энтерпрайзез. Так что Смит, кажется, может получить контрольный пакет.
Джилл подумала о пациенте из палаты К-12, вспомнила, какую трогательную церемонию он устроил с водой, и ей стало жаль его.
Кэкстон продолжал:
— Любопытно было бы почитать бортовой журнал «Посланца». Его нашли, но вряд ли опубликуют.
— Почему, Бен?
— Это грязная история. Чтобы ее услышать, мне пришлось хорошо напоить информатора… Доктор Уорд Смит сделал жене кесарево сечение, и она умерла под ножом. Его последующие поступки подтверждают мой рассказ. Тем же скальпелем, которым делал операцию, он перерезал горло сначала капитану, а потом себе. Извини, малышка.
— Я медсестра и спокойно воспринимаю такие вещи.
— Ты лгунья, и за это я тебя люблю. Я три года работал в полиции, но так и не научился спокойно реагировать на подобное.
— А что случилось с остальными?
— Этого мы не узнаем, если не добудем у бюрократов журнал. Но я, хитроглазый газетчик, надеюсь, что добудем и узнаем. Секретность порождает тиранию.
— Бен, мне кажется, для него будет лучше, если наследство ему не достанется. Он не от мира сего.
— Точно сказано. И деньги ему не нужны. Человек с Марса с голоду не умрет. Любое правительство, университет или институт согласятся иметь его постоянным гостем.
— Ему лучше отказаться от наследства.
— Это не так легко, Джилл. Помнишь дело Дженерал Атомикс против Ларкин и К°?
— Проходила в школе, как и все. Но при чем тут Смит?
— Восстановим события. Русские отправили на Луну первый корабль, который разбился. Потом стартовала американо-канадская экспедиция — и вернулась, никого на Луне не оставив. Соединенные Штаты вместе с Общим рынком стали готовить экспедицию колонистов; параллельно с ними такую же экспедицию готовила Россия. В это время Дженерал Атомикс запускает корабль с одного из арендуемых у Эквадора островов. Прилетают на Луну наши и русские, а парни из Дженерал Атомикс уже тут как тут.
Получилось, что Дженерал Атомикс, шведская фирма с контрольным пакетом акций в Штатах, застолбила Луну. Наши, вроде, не собирались их сгонять, но русские на могли успокоиться. Верховный Суд решил, что юридическое лицо не может быть собственником планеты, и владельцами Луны стали люди, первыми на нее ступившие — Ларкин и его экипаж. Их признали суверенной нацией и приняли в Федерацию. Неудачливые претенденты на обладание Луной получили компенсацию, а Луну отдали на концессию Дженерал Атомикс и ее дочерней фирме Лунар Энтерпрайзез. Такое решение никому особенно не понравилось, но его считают компромиссом, более или менее удовлетворяющим все заинтересованные стороны. Позже на основе этого решения был разработан закон о колонизации планет, направленный на предотвращение кровопролития. Этот закон себя оправдал: третья мировая война началась не из-за столкновения интересов в космосе. Так вот, решение по делу Ларкина — закон, применимый к Смиту.
Джилл покачала головой.
— Я тебя не понимаю.
— Подумай, Джилл. По нашим законам Смит является суверенной нацией и собственником планеты Марс.
