Глава 11
На этом злоключения мои не закончились. Явно фортуна повернулась сегодня ко мне всеми пятками. Я даже, как человек суеверный, подумала: «Уж не отказаться ли от намеченной операции?»
Удержало меня от такого решения лишь то, что подведу Юльку. Ей просто-напросто тогда не выкрутиться.
Хотя, если выразиться монументально, событие на фоне процесса эволюции было, конечно, весьма заурядным.
Я, уставшая, истерзанная капризными гаишниками, невыспавшаяся, еле державшаяся на ногах, которых просто не чуяла под собой, никак не могла попасть в собственную обитель.
— Черт побери этого Венчика! Оглох, что ли, мерзавец!
И тут мой чуткий нос уловил запах дыма. Только этого мне и не хватало для полного счастья!
Я оставила в покое звонок и принялась неистово колотить в дверь. Сначала кулаком, потом ногами. Едва дверь не высадила. Любопытные соседи повыглядывали из своих квартир.
Наконец я услышала шаги, и дверь открылась. В квартире дымища — не продохнешь. Венчик со всклокоченной шевелюрой тер кулаками заспанные глаза.
— Танюх, прости ирода, прикорнул маленько, ей-богу.
— Что у тебя горит? — Я опрометью бросилась на кухню. На газовой плите стояла сковородка с остатками прежней роскоши. Еще минут сорок назад эти благоухающие угли можно было назвать картофелем во фритюре. Не обольщайтесь, дорогой читатель. Я, увы, не сама об этом догадалась. Это было слишком сложно даже для такого талантливого детектива, как я. Меня Венчик просветил:
— Танюх, она уже была совсем готова. Я ее на маленький огонек поставил, чтобы не остыла. А сам в кресле с книжкой сел тебя поджидать. Как отключился — сам не пойму.
Он стоял в проеме двери, нервно пригребая пятерней свою «роскошную» шевелюру. Виноватый и жутко несчастный.
— Уж прости, Тань.
Я сложила губы в ироническую улыбку, кивая головой:
— Вкусная, наверное, картошечка была! Эх ты, поджигатель чужих квартир. Похоже, удача мне изменила. Прямо-таки «безумный день или женитьба Фигаро».
— Танюх, я сейчас новую сварганю. Мухой.
Я устало махнула рукой:
— Делай что хочешь. Только квартиру не спали. Вот телефон. — Достав из сумки ручку, я вырвала листочек из блокнотика, лежавшего на полочке с телефоном, и написала номер Ильи. — Попробуй ему дозвониться. Спросишь, сможет ли он поехать с нами и сделать репортаж о моем триумфальном шествии. А я капельку поваляюсь. Разбудишь меня в семь вечера. Я уже с ног валюсь. Надеюсь, ты простишь мне такую маленькую вольность?
— Господи, Таня, ну какие могут быть проблемы?
* * *
Здание было огромным, а планировка ужасная: сплошные малюсенькие комнатушки, заставленные кроватями так, что и пройти невозможно. Это было что-то вроде общежития, в котором я по каким-то непонятным причинам должна была поселиться. Но ни одна из этих комнат мне абсолютно не нравилась. Я бродила из одной в другую, примеривалась к кроватям, присаживаясь на них. При этом они пружинили так, что мои ноги взмывали к самому потолку.
Никакой другой мебели в комнатах не было, кроме единственного шифоньера в углу одной из комнат. И тучи комаров. Тут мне приходит в голову прямо-таки блестящая, по моему мнению, мысль: накрыть этот шифоньер простыней с целью защиты от насекомых. Я попыталась реализовать свой план. Но одно невидимое, жутко приставучее, доставало меня больше других, намереваясь, видимо, протаранить мое плечо. Я яростно оборонялась, размахивая руками.
— Тань, да проснись же ты, наконец-то!
С огромным трудом я разлепила веки и уставилась на склоненного надо мной Венчика. В ситуацию я еще не въехала. И мне казалось ужасно несправедливым то, что он не хочет мне помочь избавиться от этих надоедливых насекомых.
— Накрой шифоньер простыней, а то комары кусаются, — пробормотала я и устроилась поудобнее.
— Чего-чего?! — переспросил непонятливый Венчик.
Я недовольным голосом повторила свою просьбу. Мне в тот момент казалось, что это должно быть понятно каждому. А вот бестолковый Венчик почему-то рассмеялся:
— Танюх, что ты несешь? Забыла, что у нас с тобой на восемь вечера намечена акция?
До меня дошло, что это всего-навсего чумной сон. А способ избавления от комаров, который я только что упорно пропагандировала, — вообще бред сивой кобылы. Мне стало так совестно, ну хоть провались. Я поднялась с дивана и отправилась в ванную, стеная и проклиная свою разнесчастную судьбу.
Прохладный душ немного облегчил мое мерзкое состояние. Я, уже пришедшая в себя, была приглашена моим заботливым другом к столу и, наслаждаясь обещанной картошкой, размышляла над своим странным сном.
В лучшем случае все это может закончиться больницей, решила я, в худшем… кто его знает. Хотя что не приснится с голодухи. Да еще после такой нервной встряски.
— Все будет хорошо. Правда, Аякс?
— Наверное, Тань. Только Ильи на месте не было. Он в служебной командировке.
— Ерунда. Возьмем с собой кинокамеру, и ты все сделаешь сам.
Ну, а что ж теперь, вешаться, что ли, если Илье на месте не сидится?
Он кивнул:
— Покажешь, как с ней обращаться, сделаю, конечно. Какие проблемы.
— Вот и ладно. Давай обсудим детали.
* * *
После обсуждения плана и работы с пленкой, на которой были записаны звуки работающего прибора, я решила бросить кости. Должна же я быть уверена целиком и полностью, что все мои злоключения не повлияют существенным образом на дальнейший ход событий. Кости пообещали мне: 11+20+27 — «Новые яркие впечатления».
— Это уже хорошо, милые. Не буду вам сильно докучать.
* * *
Во дворе я внимательно изучила обстановку. Вроде было все тихо. Ничего подозрительного. Никаких ментовских «уазиков» я не приметила. Под сенью кленов стояла единственная машина — зеленая «копейка». В ней, прикрывшись газетой, дремал разомлевший от спустившейся на город духоты водитель. Сильные и смелые партнеры в работе, слава тебе, господи, отсутствовали. Это радовало.
К дому номер тринадцать (тоже, согласитесь, дорогой читатель, знак фатума) мы подъехали этак без десяти минут восемь. А ровно в двадцать ноль-ноль я приложила свое чуткое ухо к двери пятьдесят восьмой квартиры. А восемь плюс пять тоже получается тринадцать. Ну сплошные роковые числа, да и только. Венчик с креслом и пакетом с амуницией расположился пролетом выше и ожидал начала действий.
В квартире, как и было обговорено с Юлькой, громко играла музыка. Я осторожно вставила ключ в замочную скважину и тихо повернула его. Потом медленно, опасаясь, как бы дверь не заскрипела, открыла ее и шагнула в темную прихожую. Полдела сделано: меня никто не заметил.
Дверь в комнату тоже была закрыта.
В момент моего стремительного появления на пороге Мартынов танцевал с Юлькой под душещипательную песенку «Ах, какая женщина!». Тут-то я ему кайф и поломала:
— Лицом к стене! Оба!
Обалдевший и от спиртного и от моего невежливого окрика Антон Витальевич так и застыл в откровенном па.
— Живо! Кому говорят! Сейчас мозги по стенке размажу!
— К-кто вы такая? Что вам здесь нужно? — вопрошал кавалер, а сам бочком-бочком продвигался все же к стене, намереваясь выполнить мою убедительную просьбу. В этом костюме он не узнал меня.
К тому же мой пистолетик ни за какие пряники не отличишь от огнестрельного. Кому ж охота связываться с железной дурой?
— Мы же знакомы, Антон Витальевич. Я — представитель общественности. Очень, надо добавить, активный представитель. А ты чего смотришь? — это я Юльке, не знавшей, как себя вести. — Тоже к стене, если жизнь не наскучила. — Она кивнула и покорно выполнила требование.
— Руки на стену!
— У нас ничего нет. Вы хоть объясните толком, что вам нужно, — заканючил Мартынов, вновь повернувшись ко мне.
— Последнее предупреждение, и я стреляю. — А сама тихонько приближаюсь к нему. Наконец-то он притих, видимо смирившись с судьбой, и встал так, как я потребовала. Умница.
Дальнейшие мои действия были стремительны, как нападение змеи. Сам прием, которым я воспользовалась в отношении Мартынова, так, кстати, и называется: «укус змеи».
Как всем хорошо известно, человек — создание хрупкое. И у него масса уязвимых мест, которые принято именовать болевыми точками. Такие есть и за ушами. Если на них с силой надавить и так же резко отпустить, то человек вырубится на некоторое время.
Мартынов медленно сполз на пол. Разумеется, с помощью моих нежных рук.
— Что с ним, Таня? — спросила Юлька, еле живая от страха.
— Все о’кей, Юляшка, не бойся. Минут через пятнадцать будет как новенький.
— Таня!
— Я сейчас, подожди минутку. — И выскочила из квартиры за Венчиком.
— Давай сюда мое имущество. Быстро-быстро, пока клиент не очнулся.
Венчик заволок кресло и кинокамеру.
— Таня, — снова позвала Юлька, — Чуркин еще вернется. Он за кассетой и водкой пошел.
— А что? У него есть ключ?
— Нет.
— Тогда какие проблемы? Фигня, пусть звонит до посинения. Его проблемы. Аякс, помоги мне этого змея усадить и прикрутить как следует.
Еще через пару минут Мартынов был намертво пригвожден к креслу у стола. Однако так, чтобы при надобности смог подписать бумажонку, когда ручонку освободят, разумеется.
Вызвав Юльку на кухню, я подробно проинструктировала ее, как себя вести во избежание неприятных сюрпризов. Мало ли что? Надо все предвидеть. А вот самого главного я предусмотреть не смогла. Тому виною бессонная ночь и все злоключения.
Рекомендую вам, дорогой читатель, всегда вовремя ложиться спать, если вы, конечно, не совершенно безнадежная «сова».
А тут еще и Венчик-раззява. Благодаря ему я сама едва не стала трупом. Одним словом, все в кучу. «Фортуна нон пенис…», как изволили выражаться (именно выражаться) жутко мудрые римляне. Но все по порядку.
Я настроила кинокамеру, тщательно подготовила мизансцену.
Для начала пришлось полить Мартынова водичкой. Он покрутил головой, произнеся что-то нечленораздельное.
Я «ласково» потрепала бродягу по щеке.
— Ну и как, малыш? Все путем?
— Что вы от меня хотите? — пробормотал он.
— Правду, миленький, правду. Что ж еще? Давай, рассказывай, как ты Губера к праотцам отправил.
— М-м-м, ой, елки-палки. Ничего не понимаю.
— Сейчас все поймешь, глупенький. Поясняю: ты подменил кресло в кабинете Губера. Мне это очень хорошо известно. Обычное кресло. На такое же обычное. По виду. Их различала одна маленькая деталь, совсем малюсенькая: отменная начинка — пластина из высокоактивного металла. Радиационный фон, в тысячи и тысячи раз превышающий предельно допустимые нормы. Такие вот пироги с котенками. Ко всему прочему ты подговорил жену покойного постоянно подмешивать снотворное ему в питье. Очень уж тебе хотелось, чтобы Эрнст Натанович каждый раз подольше кемарил в этом самом креслице. Посмотрим, как тебе в том креслице уютненько покажется. Могу продемонстрировать, как оно «стучит».
Я сунула руку в сумочку, незаметно включила магнитофон и достала оттуда счетчик Гейгера.
Все это, надо сказать, произвело впечатление. Я бы сама испугалась. Ей-богу, не вру. Хорошо я с этой записью-перезаписью придумала. У страха глаза велики, и Мартынов с перепугу, конечно, не сообразил, что я блефую.
— Танечка, я не знаю, что вы от меня хотите, — продолжал лепетать он.
— Правду, сударь, только правду. Все как на исповеди. Иначе ты (уж прости, что на «ты» называю, но лучшего обращения ты не заслуживаешь) засохнешь в этом кресле, убийца. С дозой ты явно перестарался. Поаккуратнее надо было. Завтра, крайнее — послезавтра сам будешь стоять в очереди на сковородку.
— Ничего не понимаю. Юля, вызывай милицию срочно.
Юлька пребывала в полной растерянности и не знала, как себя вести. Я решила ей помочь. В том смысле, что ее надо было поставить в такие условия, чтобы она не чувствовала укоров совести. И я сурово гаркнула:
— Стоять! Я тебе сейчас вызову милицию! Только попробуй — башку продырявлю. Вот сейчас поведает о своих преступлениях вслух, тогда и вызовешь. Ты, Юля, будешь вести протокол, а мой друг еще и на видеокассету все это для истории запишет. — И, опять обращаясь к Мартынову: — Бесполезно хвостом крутить, господин Мартынов. Ваш разговор с незаменимым помощником Чуркиным о кресле, вывезенном на свалку, записан на пленочку. Кресло, как видишь, уже объявилось, кстати сказать, убив еще одного ни в чем не повинного человека. Как тебе в нем? Комфортно? А?
Я заботливо поправила веревки и продолжила:
— Ирина Анатольевна тоже на твоей совести. Так что за тобой числятся три трупа. Да я запросто могу оставить тебя тут умирать или просто пристрелю. И все. За жизнь такого опасного преступника мне ничего не будет. Пальчики твои в особняке обнаружены. Так что дело за малым. С тебя всего-навсего чистосердечное признание, которое, как известно, облегчает участь.
Венчик, изображая из себя оператора, опасающегося радиации, расположился с кинокамерой в самом дальнем углу комнаты. И неважно, что удаляться в дальний угол от радиации — все равно что от бомбы под зонтиком прятаться. Главное, чтобы Мартынов увидел, как боится Венчик, предпринимая пусть и бесполезные попытки хоть как-то обезопасить себя.
Юльку я тоже усадила как можно дальше. Ее, беднягу, била мелкая дрожь. Несмотря на все мои инструкции, девчонка прямо-таки ошалела от ужаса. А этот змей на правах старшего продолжал давить на нее морально:
— Не слушай, Юля, эту аферистку, звони в милицию.
Надо же! Как в руках умеет себя держать… И виду не показывает, что милиция ему сейчас — враг номер один.
— Значит, решил играть в партизана? Ну, давай-давай. Только если на помощь своего Санчо Пансы рассчитываешь, то совершенно напрасно — он в моей машине связанный лежит. И все уже рассказать мне успел. Он же не такой дурак. И париться даже вблизи этого кресла не собирается. За жизнешку-то свою побольше, чем некоторые камикадзе, волнуется. Уходим, ребята, отсюда. Сейчас мы ему пасть заклеим, чтобы не вякал, и оставим здесь на неопределенное время. — Я была нарочито груба — это действует обычно безотказно. — Потом придем, кресло заменим на безопасное, и вся недолга. И Губер, и его жена, и Федор будут таким образом хотя бы отомщены, — это я Венчику и Юльке.
— Ты, Юля, побудешь у меня, чтобы не вздумала за помощью бежать. А то, пока он тут размышляет, вы тоже инвалидами стать успеете. Можешь пока поспать. Могу даже снотворного дать, — ехидно предложила я Мартынову.
Все. По-моему, созрел, мерзавец. Нервы не железные. Тем более он понял, что познания мои глубже, чем он мог предположить.
— Вы же ни в чем не повинных людей губите! Радиация не выбирает! Она на всех одинаково действует! Сами-то в костюмчик защитный вырядились! — забрызгал слюной Мартынов.
Ну, это уже ближе к истине.
Не буду же я ему пояснять, что один костюмчик достать проще, чем три. И что он вообще надет лишь для пущей важности. Маскарад — всего-навсего. А если по совести, то это запрещенный прием. Но с волками жить — по-волчьи выть. С такими кадрами церемониться не стоит. Однако пояснить каким-то образом надо. Пусть даже показав себя изрядной стервой:
— Что же, придется идти на жертвы. Тем более этой дамочке, — я указала на ни в чем не повинную Юльку, — поделом. Она заслужила. А другу моему все равно жить осталось два понедельника и один четверг — у него рак желудка.
И у Юльки, и у Аякса прямо-таки глаза вылезли из орбит. Ничего, переживут. Это для пользы дела. Ложь во спасение.
Дальше все произошло быстро. Мерзавец раскололся. Венчик заснял все на видео. Юлька записала происходившее в двух экземплярах (один я отдам Папазяну).
Потом я освободила ему одну руку, чтобы он смог подписать показания.
И вдруг мои помощники завопили дуэтом:
— Таня! Сзади!
При всей моей подвижности и стремительности узнать, кто же там сзади, я не успела.
* * *
Надо мной склонился Папазян, щедро поливая мне водой в лицо. Я попыталась поднять голову. Но она гудела. Меня мутило, черт возьми.
— Ну, ты как, Танэчка?
— М-м-м, — застонала я. — Что это? Обещали только новые яркие впечатления, а тут вдруг еще сильные и смелые партнеры.
— Бредит, что ли? — Гарик повернулся к Аяксу. Тот отрицательно покрутил головой и ответил:
— Нет, кости.
— Что кости? — Я с огромным трудом поднялась и села. — О господи, за что такие муки? Как болит голова, елки-палки!.. Гадала я. Кости мне выпали.
Папазян расхохотался:
— Я уж подумал, что у тебя крыша поехала. А вижу — есть еще порох в пороховницах, раз шутить изволишь. Значит, будешь жить.
— О-ой, — пропела я, держась за голову, — кто ж меня так причесал?
— Чуркин. Кто же еще?
— Как он сюда попал? Юлька же говорила, что у него нет ключа.
И я поискала взглядом Юльку, чтобы она объяснила сей факт. Мои глаза встретились со взглядом Венчика, который почему-то поспешил отвести взгляд. Потом тихо пробормотал:
— Тань, ты уж прости. Это я случайно не защелкнул дверь на замок. А ее сквозняком совсем открыло.
Аякс чувствовал себя виноватым. Уже в который раз за сегодняшний день. Если бы я не знала Аякса довольно долго как очень преданного друга, я бы сделала вывод, что сегодня он задался целью погубить гениального детектива Таню Иванову и тем самым осиротить тарасовское общество.
— Так-так, на врага работаешь, предатель несчастный! — снисходительно пошутила я.
Он улыбнулся и развел руками.
— А куда остальной народ подевали, Гарик? — Говоря это, я подошла к зеркалу и взглянула на себя, родную. Плачевное, надо сказать, зрелище. Мне не понравилось.
— Юлька домой отправилась. А эти двое внизу, в «уазике». С браслетиками на руках. А ты молодец, слушай, да. Хитрая, знаешь ли. Как ты его лихо раскрутила. «Стучит», — говорит, — кресло. Ну ты даешь, чертовка! — не мог сдержать восхищения моей деятельностью Папазян.
— Сам хорош гусь. Ты вот скажи на милость: откуда ты здесь нарисовался?
Папазян довольно хохотнул.
— Скажи спасыбо, Танэчка. Твои-то помощники только вопить громко умеют, слюшай, да.
— Спасибо, родной. Придется все-таки ехать в больницу.
— Что, плохо совсем, да? Давай мы тебя подкинем в травмпункт.
— У меня машина своя во дворе.
— Это мы очень даже хорошо знаем. После твоей встречи с гаишниками мы тебя из виду уже не упускали. Я же сразу понял, что ты что-то задумала, раз кресло сперла. Но я же знаю про то условие: ты бы не получила денег, если бы сама не предъявила доказательств преступления. Зачем другу мешать, да? А сейчас ты же не можешь сесть за руль. Я и порулю за тебя. Уговорила, слюшай.
— Вот фрукт. Кто тебя обманет, тот и дня не проживет. Я все время в принципе поглядывала по сторонам. Как я вас не заметила?
Папазян укоризненно покачал головой:
— За лоха держишь, слюшай, да? Эх, Таня-джан, а я тебя еще в ресторан пригласить собрался. А ты, оказывается, нэ только нэ любишь меня, но даже и нэ уважаешь хоть маленько.
Я подошла к нему вплотную и с чувством чмокнула в выбритую до синевы щеку.
