Глава 9
Без пяти восемь я подъехала к больнице, в которой находилась дочка моих клиентов. Вот уж Машка удивится, увидев меня на пороге своей палаты! Разумеется, букета цветов и авоськи с апельсинами я с собой не захватила. Пусть ее родители встречают с оркестром, если захотят, конечно.
Я вышла из машины, чтобы немного размяться и покурить. Не успела я достать сигарету, как на горизонте показался джип с открытым верхом. Конечно, в нем сидел Николай Трунов. Я разулыбалась, как дурочка, и бросила недокуренную сигарету.
– Здравствуйте, Татьяна, – сказал Трунов, выпрыгивая из машины. – Как спалось?
– Замечательно.
– Пойдемте. – Николай легонько подтолкнул меня вперед. – Это очень хорошо, что вы не опоздали, а то у меня времени мало. Начальство из райцентра приезжает, в десять по этому ЧП будет разбор полетов. Вчера, оказывается, труп утопленника идентифицировали.
– Да? И кто же он?
– Дважды судимый Степанченко Владимир Родионович, уроженец Тарасова, – сказал Трунов, открыл дверь и галантно пропустил меня вперед.
Мы сразу же наткнулись на больничного сторожа, худого старикашку в застиранной военной рубахе. Поскольку участковый был в милицейской форме, то нас безоговорочно пропустили в больницу, без всяких белых халатов и сменной обуви. На мое удивление, это сельское медучреждение имело вполне презентабельный вид. Стены вестибюля были отделаны нежно-голубым сайдингом, на подвесном потолке в интересном порядке горели многочисленные встроенные лампочки, даже ступеньки на второй этаж были мраморными. Николай перехватил мой удивленный взгляд и пояснил:
– Знаете, один известный тарасовский предприниматель появился на свет в этой больнице, вот он и помог с ремонтом. Сейчас мы зайдем к главврачу, узнаем о состоянии здоровья наших ребят, а потом уже навестим их. Вы к ней пойдете, а я – к нему. Не возражаете?
Я не возражала, меня устраивал такой сценарий. Тем временем мы зашли в приемную главврача. Секретарши там еще не было, и я постучала дверь с табличкой «Главный врач Абакшонок И.К.».
– Войдите! – раздалось из-за двери.
Мы вошли.
– Здравствуй, Иван Кузьмич! – сказал Николай, а я в знак приветствия лишь кивнула.
На вид Абакшонку было лет пятьдесят пять. Украшением его вытянутого лица, безусловно, являлась небольшая седенькая бородка, которую он то и дело поглаживал. На носу громоздились совершенно безобразные очки в старомодной роговой оправе. Стекла зрительно увеличивали глаза.
– Доброе утро! – приветствовал нас главный врач сельской больницы. – Чем обязан? Хотя я, кажется, догадываюсь, вы насчет тех молодых людей, которых я позавчера подобрал на дороге. Присаживайтесь, пожалуйста. Знаете, этика врача не позволяет мне быть равнодушным к людям, которые нуждаются в медицинской помощи. Я давал клятву Гиппократа и ни разу в жизни ее не нарушил. Мне без разницы, есть ли у человека страховой полис или его нет. Для меня главное – вопросы здоровья...
Иван Кузьмич еще минут пять говорил о своей фанатичной преданности профессии, и я заподозрила, что здесь что-то не так.
– Простите, – робко встряла я. – Давайте поговорим о конкретных пациентах. Как вы оцениваете состояние здоровья тех молодых людей, которых вы подобрали на дороге и привезли в больницу?
– Да, – вмешался в разговор Трунов. – Можно ли мне их допросить?
– Нельзя, – коротко ответил Абакшонок и с самым невозмутимым видом стал приглаживать свою седенькую бородку.
– Почему нельзя? – удивилась я.
– Нет, если говорить с медицинской точки зрения, то, конечно, нет никаких противопоказаний не только для посещений родственниками, но и для допросов. Более того, я со спокойной душой мог бы выписать обоих. Они получили в стенах нашей больницы необходимую медицинскую помощь, а далее вполне могли бы наблюдаться в амбулатории по месту жительства. Да, для выписки есть все основания, – авторитетно заявил главврач.
– Погодите, вы что же, их выписали? – буквально выкрикнула я, сраженная этой новостью наповал.
– Когда вы успели это сделать? – более сдержанно спросил Николай.
– Нет, молодые люди, вы меня неправильно поняли. Я сказал, что мог бы со спокойной душой их выписать, но я не сделал этого. Они сами, так сказать, добровольно покинули стены больницы. Их отсюда никто не гнал, даже несмотря на отсутствие страховых полисов. Да, они решили, что им больше здесь делать нечего, и ушли. Меня здесь не было, и я их задержать не мог.
– Когда? – в один голос спросили мы с Труновым. – Когда они ушли?
– Вчера, поздно вечером.
Я почувствовала, что земля уходит из-под моих ног. Еще вчера Машка была в каких-то десяти километрах от меня, и теперь между нами снова образовалась пропасть. Разумеется, сначала я мысленно обвинила во всем Трунова, который уговорил меня подождать до утра, потом стала винить себя, терзаться, так сказать, самоедством. Внешне это нашло отражение в отчаянной жестикуляции. Абакшонок смотрел, смотрел на мои терзания и любезно предложил смерить мне давление.
– Какое, к черту, давление?! Вы хоть понимаете, что произошло?
– Не вижу никакого основания для паники. Больничный режим этим пациентам необязателен, – попытался успокоить меня Абакшонок. Затем он встал, подошел ко мне, взял за руку и стал щупать пульс. – Странно, нормальный!
– Так, Иван Кузьмич, это вы предупредили пациентов, что ими интересуется милиция? – строго спросила я.
– Помилуйте, зачем мне это нужно? Я – врач! Я лечу людей, – Абакшонок снова сел на своего любимого конька.
Поскольку от конкретного ответа на вопрос он ушел, то я продолжила подозревать его в причастности к побегу Маши и Миши из больницы.
– Иван Кузьмич, – прервал его Трунов, – скажите, пожалуйста, а молодые люди случайно не рассказывали вам, что с ними произошло?
– Поверхностно, знаете ли, очень поверхностно. Когда я их встретил на трассе, парень был в состоянии травматического шока, а девушка – психологического. Я не задавался целью выяснить, что с ними произошло. Пока вез их в больницу, то задавал им вопросы совсем другого характера...
– Какого? – уточнила я, хотя подозревала, что речь идет о платежеспособности. Как же, стал бы он забесплатно двух сомнительных пациентов в больницу класть!
– Медицинского, – спокойно ответил Абакшонок и пояснил: – О группах крови, медицинских противопоказаниях, перенесенных заболеваниях... Вся эта информация могла понадобиться для оказания врачебной помощи в условиях стационара. Первую-то помощь я им на месте оказал, сами понимаете, автомобильная аптечка в моей машине имелась, а навыки всегда при мне...
– Иван Кузьмич, а разве вы не знаете, что обо всех случаях криминальных травм вы должны ставить в известность милицию? – строго спросил Трунов.
– Ну я же не знал, что это – криминал. Я их спросил – ребятки, кто вас так? А они ответили, что – никто, что они сами, по своей глупости, изувечились. Выходило, что несчастный случай произошел. Но вчера, когда Лескин стал меня про них расспрашивать, я понял, что это неспроста, и ничего от него не скрыл.
«А потом стал спасать свою задницу и предупредил пациентов, что ими интересуется милиция», – мне казалось, что именно так все происходило. Я смотрела на доктора и понимала, он изворачивается, на ходу придумывая, что нам сказать, дабы выгородить себя. Абакшонок явно чего-то испугался, хотя изо всех сил старался сохранять спокойствие. Однако руки, бледные и жилистые, которыми Иван Кузьмич время от времени теребил бородку, выдавали его нервозность. Разговаривать с ним дальше означало терять время. Понял это и Трунов. Нам одновременно пришло в голову, что надо поговорить с кем-нибудь еще. Николай ушел пытать сторожа, а я наведалась в палату, в которой сутки пролежала Баранова.
– Здравствуйте, – сказала я соседке Марии. Женщина лежала на левом боку, отвернувшись к стенке, но, услышав мой вопрос, нехотя повернула голову и с удивлением посмотрела на меня.
– Вы кто? – осведомилась она.
– Я – частный детектив Татьяна Иванова.
Женщина, не без усилий, перевернулась на спину, затем приподнялась, села, прислонившись к каретке, поправила одеяло и сказала:
– Я ничего не знаю.
– Разумеется, вы еще не поняли, о чем я буду с вами разговаривать, – сказала я, усаживаясь рядом с кроватью. – Меня интересует ваша соседка по койке.
– Я уже давно лежу в палате одна, – нагло соврала больная.
– Зачем же вы меня обманываете? – Я показала рукой на кровать, стоящую около другой стены. – Вот даже постель после Машиного ухода не успели сменить. Или она собирается вернуться?
– Нет, – проговорилась больная и закусила нижнюю губу.
– А что она вдруг так резко рванула из больницы-то?
– Не знаю.
– А что вообще о себе рассказывала?
– Ничего.
Я задала еще несколько вопросов, но больная не хотела прояснить ситуацию, ограничиваясь короткими отрицательными ответами. А потом и вовсе стала угрюмо отмалчиваться. Может, она и вправду ничего не знает, вдруг Машка соблюдала полнейшую конспирацию, а я тут мучаю тяжелобольную? Некрасиво как-то и немилосердно. Я почувствовала некоторую неловкость и перестала наезжать на перепуганную женщину. Более того, устыдившись собственного жестокосердия, я уже хотела совсем покинуть палату, но тут произошло нечто.
Пациентка решила лечь, поправила подушку, и из-под нее на пол вывалилось несколько новеньких тысячерублевых банкнот. Больная покраснела, но не произнесла ни слова, а нагнулась и собрала с пола деньги. Наверное, ей было нелегко это сделать, потому что она аж взвыла от боли.
– Что вы, что вы, лежите, я соберу! – сказала я и стала поднимать деньги.
Когда пять тысяч «деревянных» оказались в моих руках, я разложила их веером и помахала перед лицом пациентки.
– Отдайте, – жалобно попросила она.
– Отдам, но только после того, как вы расскажете всю правду.
– Какую еще правду? Я сейчас врача позову.
– Если вы насчет Абакшонка, то он дает показания милиции. Вы же не хотите беседовать с милицией?
Больная не захотела общаться с представителями правоохранительных органов, а мне сказала:
– Я не крала эти деньги. Та девушка, что лежала со мной в палате, сама мне их дала. Маша сказала, что у нее много денег и она хочет потратить их на благотворительность. Мне так повезло, что ее ко мне в палату положили! Машенька очень хорошая, добрая, но несчастная, – шмыгая носом, говорила больная.
– Почему несчастная? – уточнила я.
– Потому что... родители у нее сволочи. Это она сама мне так сказала.
– И в чем же это выражается?
– Ну я точно не знаю.
– А если хорошо подумать? – Я помахала деньгами перед носом больной.
– Ну, Маша сказала, что они всю жизнь ее обманывали, что они даже друг друга обманывают. У папы есть любовница, а у мамы – любовник. Еще они погрязли в каком-то теневом бизнесе, наживаются на горе других людей и даже Машу превратили в игрушку.
– В игрушку? – недоверчиво переспросила я.
– Да, так она и сказала, а потом добавила, что была игрушкой, но теперь решила начать самостоятельную жизнь вместе с тем мальчиком, который в соседней палате лежал.
– А что с ними случилось, Маша не говорила?
– Сказала, что нелепая случайность, и все. Я не особо любопытная, в душу к ней не лезла, а вот она в мою проникла. Я ведь порой плакала от невыносимой боли. Девочка расспросила, что со мной, кто и что может мне помочь, а я сказала, что на операцию нужны деньги. Мой муж уже всю скотину распродал, чтобы Ивану Кузьмичу заплатить, осталась последняя корова. Маша перед уходом сказала, что не надо продавать корову, и дала мне деньги. Я не хотела брать, но она не слушала, положила деньги на тумбочку и ушла. – Женщина состроила жалостливую мину и спросила: – Вы отдадите мне их, нет?
– Это будет зависеть от того, насколько вы со мной откровенны.
– Я откровенна.
– Тогда скажите, почему Маша вдруг решила сбежать из больницы?
– Не знаю. Сначала к ней заглянул ее парень, она к нему вышла в коридор, а минут через пять Маша влетела в палату, переоделась в свою одежду, сунула мне деньги, попрощалась и была такова.
– А у нее были с собой какие-то бумаги?
– Точно не скажу. У нее целая спортивная сумка была чем-то набита. Может, в ней и были какие-то документы, – женщина задумалась. – А может, и не было.
– Куда Маша теперь подалась?
– Не знаю, она об этом мне не говорила.
Я не стала больше терзать расспросами больную женщину, отдала ей Машину благотворительную помощь и, попрощавшись, вышла из палаты. В коридоре я наткнулась на Трунова, он сказал, что выяснил все обстоятельства побега, поэтому в больнице нам больше делать нечего. Мы вышли на улицу, я закурила, а Николай стал мне рассказывать:
– Вчера около одиннадцати вечера в закрытую дверь больницы постучал какой-то парнишка лет пятнадцати, причем не местный, не кочуринский, и попросил передать записку Антипову. Сторож, естественно, исполнил роль почтальона.
– Что было в той записке?
– Неизвестно. Дед клянется, что записку не читал, потому что ему воспитание не позволяет так поступать. А через полчаса эта парочка спустилась со второго этажа, и сторож, поддавшись на слезные уговоры рыжей девчонки, выпустил их.
– Наверное, они подкрепили свою просьбу деньгами. Это ее стиль, – сказала я и поймала себя на мысли, что сама частенько поступаю точно так же. Только, в отличие от Машки, я трачу деньги, которые заработала сама.
– В этом дедок мне не признался. – Трунов мягко улыбнулся. – Да, утром сторож сам же и доложил обо всем главврачу. Тот его ругать не стал, а сказал буквально следующее: «От этих больных мог геморрой начаться, а раз сами ушли, то и геморроя не будет. Молодец, Григорий Васильевич, ты все правильно сделал».
– Тогда выходит, что Абакшонок сам того парнишку прислал, так?
– Не знаю. По-моему, Иван Кузьмич – порядочный человек, – возразил мне Трунов.
– А по-моему, это далеко не так. Он взятки с пациентов по-черному берет, в этом мне одна больная призналась, под легким нажимом. – Про шантаж благотворительными деньгами я из скромности умолчала. – Ей срочная операция требуется, а Иван Кузьмич мурыжит ее, ждет, когда родственники последнюю корову продадут. И наши друзья наверняка за свое пребывание в стационаре заплатили, но не в кассу, а в карман главврача. Вот Абакшонок и засуетился.
– Может быть, только это не мой участок. Пусть Лескин в этом разбирается или дает информацию о мздоимце кому следует. Хотя, конечно, интересно, кто предупредил Антипова. У вас есть еще какие-то соображения по этому поводу? Или вы только главврача больницы подозреваете?
Других подозрений у меня не было, но сразу после этого вопроса они появились. Как озарение.
– Николай, вы знаете, вчера мне очень подозрительной показалась ваша уборщица. Она так долго убиралась в кабинете, потом за дверью вертелась, ко всему прислушивалась, приглядывалась...
– Танечка, выбросите тетю Веру из головы! Зачем ей это надо? Она простая деревенская женщина, и в городе-то, наверное, лет десять уже не была. А в Калиновке у нее родни нет. Не думаю, чтобы она была знакома с Антиповым. И с чего бы ей его предупреждать?
– Это все так, но почему она к нашему разговору такой интерес нездоровый проявляла и меня сразу же невзлюбила?
– А вот это как раз понятно! – сказал Николай, но объяснять мне то, что ему понятно, не стал, а перевел разговор на другую тему: – Татьяна, вы на меня, наверное, сердитесь за то, что я вас отговорил вчера в больницу ехать?
– Да нет, – вяло ответила я, вдавливая выкуренную сигарету в землю.
– А я же вижу, что сердитесь. Чем я могу искупить свою вину?
– Ну не знаю, – чуть оживилась я.
– А хотите, я своему коллеге в Калиновку позвоню?
– Зачем? Что это даст? – никак не могла врубиться я.
– Антипов с подружкой, наверное, туда направились. Пусть уж Тургумбаев там за ними присмотрит, задержит до вашего прибытия, если что.
– Нет, я не вижу в этом особого смысла. Вдруг снова будет утечка информации. Вы вот у Лескина поинтересовались Мишей и его девушкой, он стал наводить в Кочурине справки, наткнулся на свидетеля, главврача больницы, и сами знаете, что из этого получилось... они скрылись.
– Как вы думаете, чего или кого ребята боятся? Неужели именно вас? – спросил Трунов, глядя на меня своими карими глазами.
Я чуть не выдала ему все свои версии, но в самый последний момент меня что-то остановило. Я пожала плечами и сказала:
– Пока не знаю. Кстати, вы так мне и не сказали, почему поведение уборщицы ничуть не удивило вас.
– Это все очень просто. Она – тетка моей жены, а Лариса у меня очень ревнивая.
– Значит, вы даете ей повод...
– Даю и сейчас дам, потому что попрошу у вас номер телефона.
– Зачем?
– Ну вдруг мне удастся что-то выяснить по вашему делу...
– И это повод для ревности? – усмехнулась я. – Ладно, возьмите мою визитную карточку.
Трунов убрал визитку в карман, сел в свой джип и уехал, оставив после себя клубы пыли. Я осталась стоять около больницы. По логике вещей, надо было тут же садиться в машину и гнать в Калиновку, но я почему-то не спешила. В голове был целый ералаш из вопросов. Что же все-таки произошло позавчера на трассе? Может, ранее судимый Степанченко, свалившийся на «Жигулях» в речку, имеет непосредственное отношение к «Спиртпрому» на Одесской? Кто предупредил Машу и Мишу? В Калиновку ли они теперь поехали или изменили маршрут?
Хоть как-то прояснить ситуацию могли гадальные двенадцатигранники, поэтому я села в машину, достала замшевый мешочек и бросила косточки на переднюю панель. Они выдали результат: 4+20+27. Трактовка этой числовой комбинации была следующей: «Успех может вознести вас на очень большую высоту».
Снова гадание не давало никакой конкретности. Я и так знала, что успешно проведенное расследование вознесет меня в глазах Киры Леонидовны на очень большую высоту. А так хотелось точных указаний насчет того, где теперь искать беглецов. В Калиновке? Или Маша с Мишей пропустят этот населенный пункт и двинут дальше, в соседнюю область? А может, они теперь решили резко изменить свой маршрут и махнули куда-нибудь за границу?
Однажды двенадцатигранники сказали, что Баранова девочка с интеллектом. Стало быть, она не должна поступить предсказуемо. Хотя смотря какие у нее планы. Я ни минуты не сомневалась, что в дуэте Антипов – Баранова ведущая роль принадлежит именно ей. Что же у нее на уме? Что?
Больная из седьмой палаты сказала, что Маша решила заняться благотворительностью. Иными словами, она собиралась транжирить направо и налево родительские деньги. Уже двадцать пять тысяч отдала на операцию Мишиной племяннице, пардон, заплатила эту сумму за старенькие «Жигули». Пять тысяч пожертвовала совсем неизвестной женщине... Возможно, были еще какие-то крупные траты, о которых я пока не знала, потом текущие расходы... Короче, деньги на карточке тают. Это очень плохо! И почему только Барановы не захотели заблокировать карточку?
«Таня, а вот обсуждать полученное задание дело неблагодарное! Взялась за дело, так не ной!» Ныть я не стала, а завела мотор и поехала в Калиновку, чтобы не терзаться ненужными сомнениями. Выяснить, появились ли там ребятки, можно было уже часа через полтора. По дороге я то и дело останавливалась, чтобы порасспрашивать, не попадались ли кому на глаза рыжая девушка со ссадинами на лице и светловолосый парень с загипсованной рукой. Увы, ни жители Кочурина, к которым я обращалась со своими вопросами, ни персонал ближайшей бензозаправки и придорожного кафе их не видели. Такая приметная парочка и как сквозь землю провалилась! Ушла в ночь, когда большинство людей спят. Скорее всего Маша и Миша взяли попутку и укатили с ветерком подальше от Кочурина, близ которого с ними произошло ЧП. Но вот в какую сторону?
