Пока я собиралась в ресторан, не слишком, впрочем, тщательно, не тот кавалер, но подкраситься все же надо было соответственно случаю, и прическу поправить, и маникюр, и платьице синенькое в блесточку натянуть, – слушала только что привезенную кассету. Надежда на нее у меня была немалая. К Косачевой вполне мог, например, прийти с интересными новостями кто-нибудь, замешанный в этой истории. Но увы, похоже, она положила свою сумочку в какой-нибудь шкаф или оставила на тумбочке в коридоре. Хорошо были слышны в начале записи звяканье ключа, стук закрывающейся двери, потом снова стук, явно от сброшенных босоножек. Потом легкий скрип, мягкий шлепок сумочки о полку – и все. Дальше только глухой невнятный шум.

Елену Викторовну я так и не услышала, телефон тоже не звонил. Правда, слабо проявлялись какие-то голоса, и звучала музыка, но, наверное, это она просто включила телевизор.

В последний раз я посмотрела на себя в зеркало, взглянула на часы. Пора ехать. С сожалением выключила магнитофон. Уже понятно, что ничего интересного на этой пленке нет, но все-таки дослушать надо, на всякий случай.

Без минуты восемь я подъехала к ресторану и, высматривая место для парковки, подумала: забавно, два дня назад я точно так же вертела головой около казино «Козырная шестерка». Только тогда меня ждал Мельников, а сейчас машет мне пухлой ладошкой Николай Георгиевич. Кто это из великих сказал, что история часто повторяется, но если в первый раз как трагедия, то во второй как фарс?

«Калинка» – ресторан действительно очень приятный. Ничего в стиле «а-ля рюс», без хохломы на всех стенках и официантов в косоворотках. Все гораздо более скромно. Обстановка в зале была спокойной и, я бы сказала, мягкой. Вокруг небольших столиков полукруглые кожаные диванчики с высокими, метра в полтора, спинками. С одной стороны протискиваешься за столик, с другой стороны диванчик кончается тупичком, так что создается полная иллюзия уединенности. За стойкой в глубине зала вполне европейского вида бармен, белая крахмальная рубашка, галстук-бабочка. Оркестра нет, но из динамиков по углам льется тихая приятная музыка. На каждом столике лампа с матовым абажуром, одним словом, полный интим.

Лемешев проводил меня к одному из столиков, усадил на мягкое кожаное сиденье, сам сел рядом, перекрывая выход. Он что, всерьез считает, что сможет таким образом удержать меня, если его общество мне наскучит? Тут же подлетела официанточка. Ну что ж, обслуживание здесь на уровне, клиентов ждать не заставляют. А вот выбор блюд незатейлив. Я, может, хотела бы заказать осетрину по-монастырски или лобстеров в тминном соусе, гулять так гулять! Пусть мой кавалер почувствует, что я – человек с размахом. Но, увы, ничего подобного в меню отыскать не удалось. А есть-то все равно хочется, тем более запахи в зале… Одним словом, я быстренько выбрала простые и здоровые блюда: грибной салат, бастурму, котлету по-киевски с картофелем-фри, мороженое и кофе глясе. В конце концов, я сюда не обжираться пришла.

Николай Георгиевич, слегка поколебавшись, к моему выбору блюд присоединился. А вот что касается напитков…

– Я думаю – бутылочку коньяка, вот я вижу у вас «Реми Мартен», годится. И даме шампанского. Вы какое предпочитаете, Танечка, полусладкое?

– Пепси-лайт, пожалуйста. Николай Георгиевич, я за рулем.

– О чем вы говорите, что же это за ужин с газировкой! – Лемешев даже растерялся. Похоже, впервые в жизни он привел женщину в ресторан, а она не хочет пить дармовое шампанское. Да, вот такая я уникальная! – Здесь прекрасное шампанское, вы только попробуете глоточек, от этого никакого вреда. А если хотите, оставим вашу машину здесь, на стоянке, я отвезу вас на такси, здесь, слава богу, с этим проблем нет…

Продолжая уговаривать меня, он кивнул официантке, и она, дежурно улыбнувшись, исчезла. Через тридцать секунд возникла вновь, с закусками и напитками.

А еще через двадцать минут, не дождавшись ни горячего, ни мороженого, ни, тем более, кофе глясе, я позорно сбежала. Я ведь и не ожидала от этой встречи ничего особенного, так, была слабая надежда, что Лемешев расслабится и сболтнет что-нибудь интересное. Но увы, он расслабился слишком быстро, даже удивительно. Вроде крупный мужчина… Правда, за коньяк он принялся очень резво и, наверное, на голодный желудок. Нет бы подождать немного, съесть сначала хотя бы закуски. Поплыл он практически моментально, а известно, что у трезвого на уме, то у пьяного…

Одним словом, вместо приятного ужина с ничего не значащей милой болтовней и сплетнями я получила встречу в тесном углу с вдрызг пьяным сексуальным маньяком. Сначала он просто шуровал руками, проверяя, все ли у меня на месте, а я отбивалась, пытаясь завести более интеллектуальную беседу. Мимо порхали официантки, не обращая на нас внимания, привыкли, что ли? Тогда это не ресторан, а бордель какой-то!

А когда Лемешев с остекленевшими глазами стал стягивать с меня платье, я окончательно поняла, что вечер не удался, пора уходить. Вырвалась я хотя и с боем, но без труда, не тот противник. Он, конечно, пытался меня догнать, но, поскольку сильно захромал на левую ногу, не без моей помощи, конечно, я его далеко опередила. Директор «Орбиты», наверное, еще ковылял по залу, а я уже выскочила на улицу и быстрым шагом направилась к машине.

Слева послышался шум мотора. Одна из машин, стоявших у тротуара, двинулась за мной. Честное слово, понятия не имею, что заставило меня повернуть голову, что я, машин не видала? Но теперь я точно знаю, что чувствовал Мельников тогда, у казино.

Оцепенев, я застыла на месте и смотрела, как мимо меня проплывает машина, заднее стекло опущено, из окна торчит дуло автомата. Дуло задергалось, и сильный удар в спину бросил меня на асфальт. Тут же на меня упал еще кто-то, придавил тяжелым телом так, что дышать стало невозможно. А воздух рвали пули, и бесконечная грохочущая очередь автомата заставила меня вжать голову в грязный асфальт. Потом стало тихо, удивительно тихо, как будто никого вокруг нет и я здесь совершенно одна. Только очень болела спина, и тяжелое тело, навалившееся на меня, не давало пошевелиться. Значит, мне попали в спину, решила я. Вот и хорошо, что в спину. Просто ранили, поживем еще. А кого-то убили. Хотели убить меня, а убили его. Или ее? Кто там на мне лежит?

Я осторожно подняла голову, машина уже исчезла за поворотом. Тогда я попыталась выбраться из-под убитого. И тут он ожил: скатился с меня и сел рядом.

– Таня, ты как? – хрипло спросил покойник. – Что молчишь, Танька, зацепило тебя, что ли?

Какой там убитый! Витька Самойлов, совершенно живой и здоровый, смотрел на меня большущими перепуганными глазищами…

– В спину, – пожаловалась я, совершенно счастливая, что Витя здесь, рядом. Теперь он все что нужно сделает, а я могу спокойно лежать. Нет, долго лежать здесь мне нельзя. Надо в больницу, туда, где Мельников… Очень больно. Я ясно ощущала, как по спине у меня горячим ручейком течет кровь. – Перевяжи, у меня в машине аптечка…

Самойлов наклонился и осторожно провел рукой по моей спине.

– Вот здесь, – подсказала я, когда он дотронулся до самого больного места.

– Сюда, что ли, пуля попала? – Он легонько коснулся пальцем спины пониже лопаток.

– А что, не видно? – огрызнулась я. – Да принесешь ты аптечку, наконец, или мне самой ползти?

Но Витя и теперь за бинтом не побежал. Зато стал хихикать самым гнусным образом. У него, видите ли, чувство юмора прорезалось. Очень вовремя: меня ранили, а он веселится!

– Ты садист, Самойлов, – простонала я.

– Садист, – охотно согласился он. – Ты теперь, Татьяна, сто лет жить будешь без производственных травм. Цела твоя спина, и даже платье не порвалось – ни одной дырочки. Промазали они, чувырлы лаптежные. И вообще, вставай, некогда нам из-за каждого пустяка на асфальте разлеживаться. Дел у нас с тобой сейчас – невпроворот.

Я, хотя и не очень поверила ему, попробовала подняться. К моему удивлению, получилось, только спина по-прежнему сильно болела. Посмотрела под ноги. Ничего себе пустяки: рядом с тем местом, где я лежала, на асфальте четко выделялись оспины от пуль.

– Не попали? – удивилась я. – А почему тогда так больно?

– Это я виноват, – признался Самойлов. – Я, понимаешь, когда они стрелять собрались, немного подтолкнул тебя, чтобы ты упала. Перестарался, наверно.

– Ничего себе подтолкнул! Я тебе что, мешок с картошкой? У меня теперь там синячище будет, на всю спину… Слушай, Витя, а ты ведь мне сейчас жизнь спас! – сообразила я наконец.

– Ладно, об этом потом, – Витя подхватил меня под руку и буквально поволок к стоянке. – Вынесешь благодарность в письменном виде. Ты марку машины запомнила? Цвет, номер, приметы какие-нибудь?

Я честно попыталась вспомнить цвет машины, из которой меня только что обстреляли, но никак не могла сообразить: то ли черная, то ли синяя, а может быть, даже зеленая. Одним словом – какая-то темная. Господи, марку тоже не запомнила, что-то незатейливое, а что именно? Какие уж тут приметы… Видно, у меня от страха память отшибло. Так я и сказала Самойлову.

– Все у тебя с памятью в порядке, – успокоил он меня. – Понимаешь, Татьяна, человек, в принципе, так устроен, что, когда в него неожиданно начинают стрелять из автомата, он на цвет машины не смотрит.

Когда мы добрались до стоянки, Витя велел мне устраиваться на заднем сиденье, а сам в машину садиться не стал, вместо этого потребовал мой мобильник. Если честно, больше всего мне сейчас хотелось не с дежурной группой общаться, а убраться отсюда по-тихому, да побыстрее. Поехать домой, например. Я деликатно намекнула на предпочтительность такого поворота событий, но Самойлов пропустил мои намеки мимо ушей. Пришлось выдать ему телефон.

– Равнодушный ты человек, Витя, – пожаловалась я, глядя, как он набирает номер. Вздохнула и добавила: – Даже жестокий.

– Ага, – спокойно согласился он и заговорил с дежурным, не обращая на мои выразительные стоны совсем никакого внимания.

Самойлов коротко описал все, что произошло возле ресторана, и сказал, чтобы объявили розыск темно-синих «Жигулей», назвал номер, отметил, что левое крыло помято, и предупредил, что в машине находятся два человека, оба вооружены и чрезвычайно опасны.

– Думаешь, те самые? – спросила я.

– А кто же еще? И что это им синие машины так нравятся? Только на них и катаются.

– Опять бросят или взорвут.

– Вполне возможно, – согласился Самойлов. – На выдумку они не горазды.

– А ты как здесь оказался? – наконец заинтересовалась я. – Охранял меня, что ли?

– Еще чего. Просто шел с работы, гляжу – ты стоишь, как столб, смотришь, как тебя расстреливать собираются, вот я и решил, что дружеский толчок в спину тебе в данный момент не помешает, – совершенно откровенно соврал Витя.

Ладно, пусть врет. И так ясно, что страховал меня. Хороший все-таки в отделе народ…

Мы дождались приезда группы, слава богу, ребята добрались до нас очень быстро. Я в работе почти не участвовала, как-то не было настроения. Прилегла себе на заднем сиденье, пока Витя подробно рассказывал, как все произошло, и рисовал свои схемы. А что, я все равно ничего толкового рассказать не могла. Как Андрей тогда сказал: «Только дуло автоматное перед глазами пляшет». Очень точно выразился.

Наконец Витя закончил, подошел к машине, где я уже почти задремала, постоял, глядя на меня внимательно и серьезно.

– Тебе, наверное, не стоит сейчас за руль? – спросил он.

– Пожалуй, – согласилась я. – Раз уж ты, Самойлов, спас мне жизнь, вези теперь домой.

Витя не только отвез меня, он зашел со мной в подъезд, поднялся на мой этаж, одним словом, проводил до дверей квартиры, по полной программе. Лампочка на нашем этаже всегда яркая и всегда горит, за этим я слежу строго. При моей профессии лестничная площадка перед квартирой всегда должна быть хорошо освещена. Так что Витя сразу заметил, что дверь в мою квартиру взломана.

Все-таки, когда возвращаешься домой с мужчиной, да еще если этот мужчина – милиционер при исполнении служебных обязанностей, это дает возможность переложить на его плечи неприятную работу, а самой немного расслабиться. Я прислонилась к стенке и прикрыла глаза, пока Витя, с пистолетом в руках, производил осмотр. Собственно, я была уверена, что взломали только наружную дверь. Дело в том, что внешняя дверь у меня самая обычная, деревянная, как у всех в подъезде, только открывается не в квартиру, а на лестничную клетку. А вот за ней стоит дверца посерьезнее, фирменная металлическая, с гарантией. Ее вскрыть не проще, чем сейф в солидном банке.

Действительно, около замка на металлической двери было несколько глубоких царапин, но этим ущерб и ограничился. Я достала ключи, Витя тут же отобрал их.

– Балкон, окна?

– Там у меня решетки.

– Молодец, – коротко одобрил он. Осторожно открыл дверь, скользнул в коридор. Через минуту зажег свет.

– Заходи.

– Спасибо, Витя, – я машинально двинулась на кухню. – Кофе хочешь?

– Нет, – голос у Самойлова был напряженный. – Я хочу, чтобы ты сейчас собрала вещи и шла ночевать к нам.

– Да ладно тебе, у меня же здесь крепость, сам видишь! Что со мной сделается?

– Таня, в тебя сегодня стреляли, ты не забыла еще?

– Забудешь такое, – меня передернуло.

– К тебе в квартиру попытались забраться. Тоже, думаю, не для того, чтобы поздравить с днем ангела, – продолжал Витя. – Так что одно из двух: или ты ночуешь у нас, или я ночую у тебя под дверью. Танька, если с тобой что случится, Мельников меня убьет. Ну пожалей мою Маруську, не оставляй девчонку сиротой!

– Да, против такого не возразишь, – хихикнула я. – Ладно, только ради Маруськи. Сейчас соберусь.

Я быстро покидала в сумку необходимые для ночевки в чужом доме вещи, сунула туда же магнитофон с недослушанной кассетой. В буфете зачерпнула из вазочки горсть конфет для Витиной дочки.

– Я готова, поехали.

– А переодеваться не будешь? – немного удивился Витя.

– Елки зеленые, – застонала я, подойдя к зеркалу. Мое синее в блесточку платье после тесного общения с грязным и шероховатым асфальтом выглядело как поломойная тряпка. – Ну что за дело такое дурацкое, второе парадное платье на нет свожу!

С Любашей, Витиной женой, мы были знакомы, встречались на разных милицейских семейных мероприятиях, но и только. Но эта святая женщина совершенно спокойно восприняла мое появление на своем пороге, накормила обалденно вкусной гречневой кашей с тушенкой и постелила на полу в Маруськиной комнате. То есть сначала, по всем правилам гостеприимства, хозяева хотели уступить мне свою кровать, но я отбилась, упирая на то, что по летней жаре на полу гораздо приятнее.

Пока мы с Витей ужинали, дослушали до конца кассету. Как и ожидалось, ничего, кроме невнятного шума, на ней не было. Так что можно было и не оставлять там магнитофон на ночь.

Разбудили меня часов в шесть утра непривычные звуки. Это проснулась Маруська, завозилась в своей кроватке, села. Я открыла глаза и увидела, что трехлетняя Витина дочка, вцепившись крохотными пальчиками в прутья боковой стенки, хмуро смотрит на меня. Моя широкая улыбка и «Доброе утро, Маруся!», сказанное тем старательно бодрым тоном, каким люди, не имеющие своих детей, разговаривают с чужими, ее не смягчили. Она продолжала супить бровки, разглядывая меня, потом ее румяные со сна щечки задрожали, нижняя губка оттопырилась сильнее, и наконец Маруська зажмурилась и заорала:

– Ма-ам-мма!

Тут же раздался легкий топот, в комнату, в одной ночной сорочке и босиком, влетела растрепанная Любаша, одним движением подхватила Маруську на руки и прижала к себе. Та сразу же замолчала, словно ее выключили. Сидела у матери на руках и нахально на меня поглядывала.

– Что, будильник сработал? – за спиной Любаши появился Витя. Протяжно зевнул и пощекотал девочку под подбородком. Она захихикала и еще крепче обняла Любашу за шею. – Встаем, Иванова, работать пора!

Пора, кто же спорит. Если предлагать Косачевой купить пленку с записью, то хорошо бы поймать ее с утра дома, до того как она уйдет на работу. В офисе разговор вести будет несколько неудобно.

После завтрака мы вышли на улицу, и я попыталась напомнить Самойлову о массе неотложных дел, которые наверняка ждут его в управлении.

– Там Венька оборону держит, – на мой взгляд, легкомысленно отмахнулся он. – А мы с тобой теперь все равно что собачий хвост и репей, поняла? Если не поняла, то уточняю, репей – это я.

– А я, значит, собачий хвост! Ну, спасибо, друг!

– Всегда пожалуйста. Ну что, едем к Косачевым?

Уже в машине я почувствовала, что сначала надо заехать домой.

– На одну минутку, только глянем, как там, и поедем дальше.

– Смотри, тебе виднее, – пожал плечами Витя.

Лампочка на площадке не горела, точнее говоря, ее вообще не было. Мне это активно не понравилось.

– Да ладно тебе, – не понял меня Самойлов, – пацаны вывинтили, эка невидаль!

– Именно невидаль. Я всем окрестным вывинчивальщикам давно объяснила, что если будут мои лампочки воровать, то ушей недосчитаются. Так что это не пацаны.

– Ну, значит, бомж какой забрел…

– Может, и бомж, но давай все здесь аккуратненько и осторожненько все осмотрим.

Результат аккуратненького и осторожненького осмотра нас потряс.

– Таня, – спросил Витя шепотом, – ты тоже это видишь?

– Ага, – я сглотнула.

Вправо от дверной ручки тянулась еле заметная в тусклом утреннем свете леска. Она почти совсем терялась на фоне шероховатой стены, и конец ее прятался в смятой коробке из-под конфет, валяющейся на полу.

Мы присели перед коробкой, даже не пытаясь потрогать ее руками. Конфеты «Палитра» самарской фабрики «Россия». Выглядит так, словно выпала из мусорного ведра – съели люди конфеты, коробку слегка смяли, чтобы в ведре меньше места занимала, и выбросили. И леска почти незаметна, фиг бы мы ее увидели, если бы не мои предчувствия и профессиональные привычки.

– Ну что, репей, звони, – я протянула Вите телефон. – Может, конечно, это чьи-то дурацкие шутки, но я лично эту пакость проверять отказываюсь. И тебя не пущу.

– Тем более в свете предыдущих событий, – пробормотал Самойлов, нажимая кнопки.

Бригада по разминированию приехала быстро, два молодых паренька в камуфляже, без знаков различия, и майор лет сорока, очень маленького роста и с огромными усами. Прямо Тараканище! Майор, не представляясь, кивнул нам с Витей, сразу протопал к коробке, присел около нее и удивился весело:

– Смотри-ка, и правда взрывчатка! Ну, повезло, – обернулся к нам и пояснил: – Ложные вызовы замучили. Май – июнь мы школы пылесосили, двоечники старались, а сейчас с вокзалов не вылезаем. Отпускники, как поезд подойдет, кидаются по вагонам, словно куры чумовые, а нам потом их кошелки забытые проверять приходится. А в результате у хлопчиков никакой практики…

– Может, соседей надо эвакуировать? – робко предложила я. Честно говоря, мне было здорово не по себе: ну не привыкла я к тому, чтобы мои двери минировали.

– Соседей? – Майор задумчиво шевельнул усом. – Да нет, не стоит, пожалуй. Начнут сейчас из квартир выскакивать, панику поднимут. Только толпу создадим и неразбериху. Мы сейчас быстренько… Ну-ка, хлопчики, двигайте сюда. А вы, наоборот, – это уже нам с Витей, – отсюда.

Хлопчики, почтительно склонив головы, присели рядом с ним. Мы же, как было велено, наоборот, скромно удалились на лестницу и, вытягивая шеи, оттуда пытались следить за действиями специалистов. Собственно, ничего мы не увидели и увидеть не могли – три широкие спины надежно закрывали обзор. Майор негромко объяснял что-то своим ребятам, но те слова, что я могла расслышать, казались полной абракадаброй.

Сработали они действительно быстренько. Не прошло и пяти минут, как все трое поднялись, и майор махнул нам коробкой.

– Идите сюда!

– Что там? – спросил Витя, когда мы подошли.

– А, халтура! Сделано на уровне клубной самодеятельности.

– То есть оно и не взорвалось бы? – я почувствовала себя глупо.

– Почему не взорвалось? Я говорю, что сделано халтурно, сплошные сопли висят, а рвануло бы за милую душу. Если бы кто попробовал дверь открыть, пришлось бы его потом столовой ложкой со стен соскребать. Теперь надо посмотреть, нет ли здесь еще подобных шоколадок.

Тщательно проверили лестничную клетку, потом я открыла дверь, и группа осмотрела квартиру. Слава богу, никаких сюрпризов больше не нашли. Наконец, минеры удалились, унося с собой нафаршированную коробку и строгие указания Самойлова – немедленно передать ее в лабораторию на предмет установления идентичности взрывного устройства с тем, что было использовано при убийстве Кондратова и при взрыве синего «Москвича», из которого стреляли в Мельникова. Собственно, ни я, ни Витя не сомневались в результате экспертизы.

– И пальчики, пальчики прежде всего пусть проверят, – напомнил он майору.

– Сейчас прямо в лабораторию и отвезем, – заверил майор и убыл со своими хлопчиками.

Когда мы остались одни, я прошла на кухню и без сил рухнула на табуретку.

– Нет, такие испытания не для моих нервов. Я существо нежное, можно сказать, хрупкое, а тут то стреляют, то взрывают… Вить, давай по кофейку вмажем, для успокоения нервной системы?

– Вмажем, – согласился Витя.

Мы пили кофе и рассуждали, как же нам изловить бандитов, которые так мешают жить хорошей девочке Тане Ивановой.

– Они мне надоели! – пожаловалась я. – Не понимаю, чего они ко мне пристали? Вроде я еще ничего плохого им не сделала.

– Значит, получили серьезный заказ от богатенького человека. И кажется мне, что этот богатенький человек – твоя подружка, Косачева. Не иначе, она их натравила, помнишь, как требовала тебя убрать? До чего же настырная баба! Ну не нравишься ты ей, Танечка, активно не нравишься, вот она и сказала: «Фас!»

– Так она же меня купить хотела… Нельзя же быть такой непоследовательной!

– Да, это у нее крупный недостаток. Ведет она себя совершенно неприлично. Надо будет ей об этом сказать при первой же встрече. С другой стороны, ее тоже понять можно. Она все-таки бухгалтер, подсчитала, наверно, и получилось, что убрать тебя дешевле, чем купить, у нас это всегда дешевле… А поскольку ты ей не нравишься…

– Скоро я ей еще больше не понравлюсь, – пообещала я. – Вот только домой к ней мы с утра не успели, с этой бомбой дурацкой.

– Почему дурацкой? Представь, возвращаешься ты домой, не думая ничего худого, открываешь свою собственную дверь и… ба-бах! Если бы не твое ведьминское чутье, все у них получилось бы.

– Витя, прекрати.

– А вообще, они упрямые ребята, – не обратил внимания на мою просьбу Самойлов. – Попробовали вскрыть квартиру, не вышло. Тогда хотели застрелить, опять не получилось. Но они не опускают руки и в ту же ночь минируют твою дверь. Не перевелся еще трудовой народ на Руси! Даже интересно, что они дальше придумают?

– Скоро узнаешь, – мрачно пообещала я. – Ты зачем меня пугаешь?

– А чтобы ты, наконец, осознала всю серьезность ситуации. Ты хоть понимаешь, что жива до сих пор только потому, что тебе везет как… как…

– Как утопленнику, – подсказала я.

– Тьфу! Танька!

– Да ладно, Витя, я же все понимаю. Ну чего ты от меня хочешь?

– Больше всего, – мечтательно закатив глаза, признался Самойлов, – я хотел бы арестовать тебя и держать в маленькой такой, уютной одиночной камере с хорошими решетками. А в коридоре часового поставить. И сидела бы ты там тихо, спокойно, в полной безопасности… Я бы тебе целую пачку газет принес, и местных, и центральных. Ты бы их читала и, что там есть интересного, мне бы потом пересказывала… Хорошо-то как было бы…

– Угу. Сидеть, значит, взаперти и читать местные газеты, так?

– И центральные тоже.

– Извини, Витечка, но ничего не выйдет. Я тебя, конечно, понимаю и изо всех сил тебе сочувствую, но помочь ничем не могу, – безжалостно отказалась я. – У меня совершенно другие планы.

– Какие? – обреченно спросил он.

– Поеду сейчас пугать Косачеву. Позвоню ей, вытащу из офиса, а дальше – как договаривались. Дам послушать пленку, потребую денег. А потом посмотрим, что она делать станет. По-моему, она должна броситься к этим отморозкам. Так что надо ребят приготовить, вполне возможно, их сразу и брать придется.

– Это разумно, – согласился Самойлов. – Сейчас я Ярославцеву позвоню, чтобы все организовал. Начальство в курсе, так что ждут только моего звонка.

– Вот это хорошо.

– Только нам с тобой сначала домой к Косачевой съездить надо, – напомнил он. – Магнитофон из подъезда забрать.

– Черт побери, забыла совсем!