ГЛАВА 12
Возле Театра эстрады стояла толпа народа. Однако далеко не все из этой толпы пришли сюда для того, чтобы получить обещанную дирекцией театра компенсацию за сорванное представление. Гораздо больше было праздных зевак, собравшихся здесь в ожидании чего-нибудь интересного. Мало ли какие любопытные события могут развернуться в том месте, где накануне произошло убийство!
Я без особого труда протолкалась к входу в театр, лишь пару раз двинув кого-то плечом и буркнув что-то нечленораздельное. До появления Славки, если он, конечно, не опоздает, было минуты три, и я решила ждать Киреева, никуда не отходя, прямо у входа, загороженного тремя милицейскими спинами. Внутрь пропускали только тех, кто предъявлял билеты на вчерашнее шоу-представление.
Очередь делилась впечатлениями и соображениями… Разговоры вспыхивали то здесь, то там, перекрещиваясь друг с другом, подтверждая одни мнения, противореча другим и тут же создавая третьи, самые неожиданные.
– …Это, конечно, безобразие. Они не могут обеспечить даже минимум безопасности в городе. Я уже просто не знаю, как жить в этом треклятом Тарасове!
– Вы, безусловно, правы. Вы знаете, почему я пришел получить свои деньги с утра? Почему я отпросился с работы, чтобы пойти за этим несчастным полтинником? Потому, что я боюсь выходить на улицу вечером. В сумерки.
– Но вы же не женщина. Чего вы боитесь?
– А вы можете дать гарантию, что он не начнет нападать на мужчин?
– А с чего это вы вообще взяли, что он должен быть мужчиной?
– Как вы сказали?
– Он вполне может быть и бабой! Сейчас бабы злей мужиков стали…
– Это кто это там женщинами недоволен? Мало вам того, что оседлали нас, как лошадей, все на нас свалили, так еще и убийцами нас сделать хотят!
– Нет-нет, успокойтесь, вы неправильно меня поняли. Мы же не подозреваем-таки вас ни в чем! Но подумайте: бритвой по горлу – это таки по-мужски! Пусть это сделал зверь. Я с вами согласен. Но и вы согласитесь – зачем таки было резать живот? И грудь? Нет, это сделал, конечно же, не мужчина…
– Хорош бакланить, морда очкастая! А то я тебе сейчас голыми руками кишки наружу выпущу… Знаешь ты, блин, слишком много, баклан… Я, блин, вчера сам там был, кровь ее видел… Вы чё шарахнулись-то, козлы, мать вашу! Я ж говорю, прорвался потом – посмотреть! Мне еще все пуговицы на рубашке оборвали, давка была… А он – «баба», «баба». Сам ты баба, баклан! Понял? Такое не всякий мужик сможет сделать…
– Хотите знать мое мнение? Без всякого сомнения – это дело рук маньяка. Да-да, что вы так на меня смотрите? Современный город с его напряженным ритмом и ежедневными проблемами разрушает психику человека. Знаете, сколько среди нас эдаких полуманьяков? Особенно среди гопников и неформалов? Каждый второй!
– Заткнись, умник, пока я черепушку тебе не разрушил… Маньяками он нас, блин, называет. Да за Кучину тебе любой гопник башку оторвал бы, только плюнь ты в ее сторону… Мы если только найдем этого сраного маньяка, заставим его той же бритвой себе самому яйца отрезать и сожрать их…
– …А вы не знаете, почему они выдают обратно только по пятьдесят, ведь второе действие длиннее первого. Значит, нам должны были выдать большую часть стоимости билета, а не меньшую… Они наживаются на нас как хотят. Это просто безобразие…
Мне, вероятно, удалось бы еще много чего услышать по поводу вчерашнего убийства Елены Кучиной, но я заметила, как толпа раздается, пропуская к двери Киреева. Его провожали недовольными, полупрезрительными, полуагрессивными взглядами. В спину ему неслись не очень лестные реплики.
Скользнув по мне неузнающим взглядом, он повернулся ко мне спиной и начал с беспокойством крутить головой и озираться по сторонам.
– Слава, я же у тебя за спиной, – сказала я приглушенным голосом в расчете, что, кроме него, никто меня не услышит.
Славка не обернулся, не посмотрел на меня, а только шагнул в проход, отодвинув рукой милиционера и глухо буркнув ему:
– Это со мной.
Едва пройдя коридор и очутившись в небольшом и безлюдном благодаря стараниям милиционеров холле, он остановился, повернулся ко мне, оглядел с ног до головы и снисходительно хмыкнул.
– Красавица! – произнес он саркастически после своего осмотра.
– И дурак! – парировала я. – Я, знаешь ли, предпочитаю больше не показываться на экране телевизора… Давай веди, где здесь можно поговорить без лишних ушей и телеобъективов.
Киреев повел меня не в гримерку, мы прошли мимо нее, о чем я догадалась по торчащему в длинном коридоре у одной из дверей милиционеру. Мы направились к кабинету директора, Славка по-хозяйски распахнул дверь предбанника и сказал секретарше:
– Никого не пускать. Даже самого Эмиля Францевича. Когда мне будет нужно, я его вызову. И не волнуйтесь так – я скоро освобожу его кабинет.
Секретарша глянула на него презрительно, но промолчала, видно, Эмиль Францевич дал ей соответствующие инструкции, как себя вести с Киреевым.
Меня она словно вообще не заметила. Я показалась ей пустым местом.
«Ах да, – сообразила я, вспомнив, как я «потрясающе» выгляжу, – я же сама к этому стремилась. Она, конечно, меня запомнит, но что она запомнит – стертые, типичные женские черты…»
– Садись, – сказал мне Славка, – а то упадешь, зашибешься, не дай бог…
Я послушно села. События сегодняшнего сумасшедшего утра уже научили меня быть готовой к любым, самым потрясающим неожиданностям.
– Губернатор и его команда не имеют к кадрам, на которых ты снята с Евстафьевым, никакого отношения. Команда производить какие-либо съемки Евстафьева на телевидение из администрации не поступала. Вчера никого в «Клондайк» не посылали. Более того, существует запрет, исходящий от вице-губернатора, показывать Евстафьева в каком-либо виде, по какому-либо поводу в эфире без специального разрешения вице-губернатора.
Славка посмотрел на меня, предвкушая эффект от того, что он сейчас мне сообщит.
– Так вот. Никакого согласования по поводу этой передачи не было. Кадры с Евстафьевым и, соответственно, с тобой вышли в эфир без одобрения вице-губернатора, мало того, без одобрения председателя комитета и даже главного редактора редакции оперативной информации. Решение о выпуске в эфир принимал дежурный редактор, он же и автор комментариев. Не хотел выпускать из своих рук такой материал. Мой человек предполагает, что, скорее всего, этот выскочка будет сегодня же уволен. Губернатору не нужны медвежьи услуги со стороны телевидения.
– Слушай, Киреев, что это за человек там у тебя, который в курсе всех дел и которому доступна столь конфиденциальная информация?
– Зачем тебе знать об этом? Я же не сую нос в твои дела, о которых мне знать не положено. Например, сколько тебе заплатит Евстафьев, если ты найдешь того, кто убил Ирэн?
– Успокойся, Славочка. Наслушался телевизионных сплетен про миллион долларов, бедненький… Вряд ли я возьму с него больше, чем обычно – двести долларов в сутки плюс накладные расходы.
– Ладно, извини. Но на телевидении – это мой человек, и тебе о нем знать ни к чему.
– Ты меня опережаешь с извинениями. Так и быть, я тогда извиняться не буду. Мне абсолютно все равно, кто работает на тебя на телевидении, которое контролирует губернатор, мне абсолютно все равно, на кого работаешь ты сам. Но я хочу знать, как попали на телецентр эти кадры, если их никто не снимал и не заказывал?
– А вот это момент очень интересный, я согласен. Но ответить, к сожалению, не смогу. Видеокассету с этой съемкой обнаружили сегодня на проходной в телецентр рано-рано утром. С простенькой запиской: «Служба информации. В эфир. Срочно!» Все. Больше ни ответа, ни привета. Поскольку такой способ передачи информации иногда практикуется на нашем телевидении, кассету, как только обнаружили, передали в рабочую студию. Она попала к дежурному редактору, который отсмотрел материал, узнал Евстафьева, тебя и решил распорядиться этой кассетой самостоятельно, поскольку председатель комитета и главный редактор службы информации были на Волге на турбазе, отмечали день рождения жены председателя, а к вице-губернатору у него выхода не было. И распорядился. Дал комментарии и пустил в эфир. Лавров скандального тележурналиста захотел. Губернатор, может быть, даже и доволен тем, что случилось все именно так. Но обязательно открестится от этой истории. А этому придурку-самоуправщику выдадут волчий билет. Он теперь не только в Тарасове, в соседних областях устроиться не сможет.
– Так видела охрана или нет, кто передавал пленку на проходную?
– Что может увидеть охрана в шесть часов утра. Ну, зашел какой-то мужичок, ничем не примечательный. Даже как одет, не могут описать. Попробовал позвонить по внутреннему телефону. Он на стене висит, на каком-то таком выступе, что, когда человек по нему звонит, его и не видно почти охраннику. По какому телефону звонил – неизвестно. Ну, позвонил, занято было, или не ответили ему. Повесил трубку, ушел. Минут через пять смотрят – кассета на подоконнике лежит. С запиской. Он оставил, не он, а кто его знает. Вот так вот они мне все и рассказали.
– Сама кассета что? Есть на ней еще хотя бы что-то? Следы старой записи?
– А ничего абсолютно. Чистая новая кассета. «Клондайк» на ней – первая запись, дальше – девственная пустота. Кассеты такие на каждом углу продаются за полтора червонца штука.
– Интересно, что бы все это значило? Как ты думаешь, Слав?
– Я не знаю, что все это значит, но человек, который передавал кассету со съемкой Евстафьева на телевидение, знал, что там эти кадры вызовут интерес. Большой интерес. Хотя, конечно, об отношениях губернатора и Евстафьева весь город знает. При чем здесь ты? Вот что хотелось бы мне понять.
– Я, кстати, могу быть и ни при чем. Снимали Евстафьева, я попала в кадр случайно, вот и все объяснение. Была бы на моем месте другая, прошлись бы по ней. Им же все равно, кого топтать.
– Им-то все равно, – возразил Киреев. – Но нам с тобой не все равно. Потому что топчут именно нас. И затопчут, если будем сидеть сложа руки.
– Все, Славка. Давай подводить итоги. Надо сказать, неутешительные. Опять мы с тобой ни хрена не узнали… По Кучиной есть что-нибудь?
– Что тут может быть по Кучиной, – накинулся на меня Славка, будто это я была в чем-то виновата, – когда толпа баранов прошла через гримерку после убийства. Это же дикари. Они ногами по ее крови топтались, лишь бы увидеть своими глазами, как искромсано ее тело. По всему театру кровь растащили… Я не могу этого понять, – кипятился Славка, – они разодрали почти всю ее одежду на сувениры! Представляешь, сувенирчики – обрывки окровавленной одежды! Тут двух милиционеров из местной охраны избили, пока опергруппа подъехала. Двенадцать человек задержали, сидят сейчас под замком, вечером отпустить придется, санкции на арест мне никто не даст.
– Да о ком ты, Киреев?
– О фанатах, дорогая, о фанатах! Черт бы их побрал! Поклонники! Стая шакалов! Я удивляюсь, как они ее саму на части не разорвали. На сувениры!
– Успокойся, Слав. Нам с тобой надо думать, что делать дальше.
– Нет, ты представляешь? Поклонник! Он сует руки в ее разрезанный живот и выходит из гримерки, тряся над собой окровавленными руками. И у него счастье на лице написано. Я с ума схожу, когда все это представляю!
Он ударил себя ладонями по лбу, держа их так, словно они были по запястья в крови.
– Прекрати истерику, майор Киреев! – крикнула я на него. – Тебе в собесе работать, а не в уголовке!
Славка замолчал и уселся, воткнув локти в колени и обхватив голову руками.
– Не можешь говорить, тогда просто послушай меня. Ты обратил внимание? Последние два убийства были совершены через день. Не знаю почему, но я уверена, что сегодня он никого не тронет. А завтра мы с тобой должны его взять. Мы с тобой. Ты и я. Он вошел во вкус. Теперь он не остановится. И завтра вечером еще одна женщина будет зверски убита. Если мы его не остановим. Как? Еще не знаю. Думаю, что надо искать его самим. Спровоцировать его. Вычислить место, где он появится в следующий раз. И устроить на него засаду. Я сама буду приманкой… А пока – думай, Киреев, думай. Как нам его взять. Как только что-нибудь придумаешь – звони.
Я вздохнула и встала.
– Все. Проводи меня до выхода, чтобы меня не арестовали здесь как подозрительную личность. Я в этом виде сама у себя подозрения вызываю…
Киреев повел меня к выходу, как под конвоем. Разве что за локоть не держал.
Когда мы проходили помещение кассы, где толпилось человек тридцать желающих получить деньги за билет, меня окликнул чей-то голос:
– Что за маскарад, Танечка? Или вы предпочитаете, когда вас называют Ведьмой?
Черт! Ведь это же Виктор! И я попалась ему на глаза в этом ужасном виде. Интересно, я смогу все это объяснить: почему я здесь и почему так выгляжу? Главное, не подавать вида, что я смущена.
– А вы что тут делаете, господин Колдун? Охотитесь за душами, которые вкладываете потом в свои безжизненные глиняные вазы?
Виктор показался мне бледнее, чем в прошлый раз, когда я его видела. «Работает, наверное, каждую ночь, бедняга, творит, – подумала я, – он же вчера сам говорил по телефону».
– Не знаю, как это произошло, но я, услышав про все это по телевидению, пришел сюда получить свой полтинник, хотя вчера даже не ходил на само представление, никак не мог оторваться от очередной вазы.
Глаза его сверкнули чем-то вроде вдохновения. Мне очень захотелось попасть в его мастерскую, увидеть, как под его руками рождается новая ваза. Может быть, тогда мне удастся проникнуть в их тайну или в его тайну – в тайну их автора, создателя…
– А мое появление здесь можете считать причудой сумасшедшего сыщика. Мне вдруг страстно захотелось найти этого маньяка, который убил Лену Кучину. Хотя мне никто не заказывал это расследование…
Он посмотрел на меня с нескрываемым ироническим подозрением.
– А если это расследование закажу и оплачу я? Вы возьметесь за такую работу?
– Почему бы и нет?
– В таком случае вы позволите нанести вам визит сегодня вечером? Не здесь же нам обсуждать детали наших дальнейших партнерских взаимоотношений? Ведь вы же не против стать моим партнером?
– Вы знаете, где я живу?
– Нет, конечно, – усмехнулся он. – Но не заставите же вы меня узнавать еще и это самостоятельно. Хотя я, конечно, узнаю…
– Не заставлю, – смущенно проворковала я, сама вспыхнув вся от какого-то давно забытого мною, но очень приятного волнения.
«Хорошо, что на мне косметика в три слоя, надеюсь, он не заметил, как я покраснела», – подумала я.
– Часов в девять вечера я, надеюсь, буду свободна, – сказала я ему, назвав свой адрес. – Жду вас у себя в девять часов.
– До вечера.
Он пропал в толпе. Очевидно, передумал получать свой полтинник. Черт! Давно я не назначала любовные свидания с таким внутренним трепетом.
Околачивавшийся рядом Киреев как-то слишком требовательно взял меня за локоть. – Кто это? – спросил он. От этого вопроса я вспыхнула еще больше. Куда он, собственно, лезет!
– Ну, знаешь, Киреев, я же не спрашиваю о всех бабах, с которыми ты разговариваешь. У нас с тобой деловые отношения. Имею я право на личную жизнь?
– Имеешь, имеешь, – пробормотал Киреев и тоже растворился в толпе.
