Глава 7
Я даже подпрыгнула от радости, хотя в последние два часа поводов для нее было более чем недостаточно. Село Багаево! Ну конечно! Эллер говорил после бурного обеда у господина Бжезинского: "Я поехал на съемки. Это в окрестностях поселка Багаево, в семнадцати километрах от Тарасова.
Живописнейшие места, я вам скажу. Одно плохо: снега нет…" , Снега нет?! Хорошо сказал, не правда ли?
Стынущими ноющими пальцами я выхватила сотовый телефон, найденный у Тугрика, которому он уже не понадобится.
В аду ему выдадут полный пакет местной сотовой связи. Преисподняя GSM, тариф «На сковороде»… Н-да. С юмором надо бы попридержаться. Подмороженный у меня сейчас юмор. Только бы был прием. Только бы был прием!
Я включила телефон и глянула в левый верхний уголок экрана.
Есть прием, есть! Ну конечно, есть. Чего было нервничать — ведь всего-то семнадцать километров от города или немного больше…
В трубке щелкнуло соединение и прозвучал сонный голос:
— Н-но?
По вальяжным, я бы даже сказала, каким-то просторным интонациям сложно было не определить баритон моего мужа по контракту — господина Эллера. И я проговорила:
— Ну что, м-милый… Это я, Алина.
Тягучее молчание образовалось в трубке.
Потом полный ужаса голос протяжно воскликнул:
— Али-и-ина?!
И все оборвалось. Короткие гудки.
Я выругалась, хотя пласт ненормативной лексики родного языка применяю крайне редко. Но тут.., как тут не выругаться, когда я стою на обочине заснеженной сельской дороги, теряющей свои очертания в метели, а он лежит где-нибудь в теплой кровати, причем, вполне возможно, не один, а с какой-нибудь девочкой из массовки, да еще трубками швыряется, старый козел!
Я повторила звонок. На этот раз вполне ясный и осмысленный голос Эллера произнес:
— Да, я слушаю.
— Уважаемый Леонард Леонтьевич, — отчетливо, насколько позволяли метель и леденеющие губы, произнесла я. — Это я, Женя, если вы сразу не поняли с первого звонка…
— Так это ты звонила?
— Ну конечно, я. А вы что, подумали, что вам звонит настоящая Алина из Австрии?
— Я ничего не подумал, — несколько поспешно заявил он. — Я.., это.., уже спать лег. Тебе звонил-звонил, а ты трубку не берешь. Думал, телефон отключен.
— Ага. За неуплату, — саркастически отозвалась я. — Вот что, Лео-Лео. Я тут стою возле указателя села Багаево под фонарем.
Условия, прямо скажем, не горнолыжного курорта. Так что не могли бы вы прислать за мной машину, чтобы меня отвезли в какое-нибудь теплое удобное место.
— К-какое место?
По всей видимости, Эллер еще не до конца проснулся.
— Думаю, что через полчаса примерно буду согласна на собачью конуру! — рявкнула я. — Так что поспешите, любезный супруг, раз уж вы поблизости. А я в награду расскажу вам презабавную сказку на ночь.
Правда, может статься, что сказочка покажется страшноватенькой.., ну как «Аленький цветочек».., и вы не сможете уснуть.
— Подробнее опиши место, где ты находишься, — уже совсем отчетливо произнес Элдер. — Я вышлю машину.
Я объяснила…
Машина появилась на дороге примерно через пятнадцать минут, когда я уже задрогла окончательно. И хорошо, что я не вышла к фонарю. Годами выработанные охранные инстинкты побудили меня держаться вне зоны, на которую распространялся тусклый свет фонаря. Это мне помогло. Более того — это меня спасло.
Это была не та машина. Она проехала мимо фонаря, даже не притормозив, и только там, где мой полузанесенный след сливался с обочиной дороги, остановилась.
Клинки фар скользнули в темноте. В рое снежинок, на фоне света автомобильных фар, мне удалось различить, как открылась и захлопнулась дверца, из машины выскочил человек и склонился почти до земли, вероятно, приглядываясь к моим почти занесенным снегом следам.
— Ну что? — донеслось сквозь вой метели.
— Сошла куда-то на обочину. С дороги сбилась, повернула в сторону полей. Поехали, Геныч! Все равно ей кранты: мороз минус тридцать три и метель такая хреначит.
Замерзнет, куда денется… Она к полевым условиям непривычная!
— Вот паскуда! — глухо донеслось с дороги, а потом взревел двигатель, и взвился снежный вихрь, поглотивший машину с не нашедшими меня убийцами.
«Непривычная»! Да, наверное, Алина Эллер и в самом деле дамочка изнеженная, хотя по последним событиям я не стала бы утверждать это со стопроцентной уверенностью. Но я — Евгения Охотникова, которой приходилось попадать и не в такие климатические условия, которой доводилось резать ножом загустевший на жутком морозе керосин… И все же даже я чувствовала, что долго не продержусь. Тело было напряжено до отказа. Предательская оцепенелость медленной холоднокровной ящерицей кралась по телу, прежде всего сковывая руки и ноги…
Три часа ночи. Я села у фонаря. Еще немного, и я буду готова на все. Стану податливой, как этот снег, летящий в свете фонаря покорно, покорно… Куда укажет ветер.
Только бы попасть в тепло, выпить горячего чая, а еще лучше кофе с коньяком. Или коньяку без кофе. Или нет — водки в горячей ванне…
Машина вынырнула из темноты мягко, как зверь. Распахнулась дверца, и голос Сережи Вышедкевича произнес:
— Садись, что ли.
* * *
Через пятнадцать минут я сидела в жарко протопленном домике. Кажется, в нем жили сам Эллер, его личный охранник Вышедкевич и первый оператор, но этот спал мертвецким сном, «бо напился, аки евин», как мне сказали. И я, обжигаясь, пила горячий чай. Перед этим я грамотно отрегулировала дыхание и сделала несколько восстанавливающих упражнений. Впрочем, лучшим из всех упражнений все равно оказалось то, что предложил мне Леонард Леонтьевич. Нет-нет, я вовсе не о пресловутом «выполнении супружеских обязанностей». Просто он посмотрел на то, как я пью чай, а потом извлек из недр какого-то старого шкафа бутылку водки, плеснул щедро, почти полстакана, и сказал строго:
— Пей. Она не из холодильника, кстати.
— В холодильнике теперь тепло-о-о!.. — морщась, выговорила я. — Каких-то жалких минус двадцать в морозилке, а в общей камере вообще благодать — плюс восемь и безветренно!
— Ты не рассуждай, а выпей давай! — сказал Вышедкевич со свойственным ему насмешливым хладнокровием.
Я выпила и несколько секунд сидела молча, прислушиваясь к ощущениям в своем организме.
— А теперь рассказывай.
— А рассказывать-то особенно нечего, — произнесла я. — Могу только посоветовать вам, Леонард Леонтьевич, выписать мне премию. Практически посмертно. Словом, вы умно поступили, когда расставились по ситуации так, что на моем месте сегодня не оказалась ваша настоящая супруга Алина Борисовна. Думаю, ей бы подобный променад не понравился.
И я вкратце изложила всю историю — от знакомства с Антошей-актером на улице до душещипательной сцены на пустыре с последующим побегом. Эллер слушал с подвижным лицом, то хмурясь, то прикладывая к щеке ладонь, то пуская по лбу кожные складки.
Вышедкевич же мимически напоминал каменного сфинкса.
Но именно он отреагировал первым, задав короткий вопрос:
— Кого, кроме Грицына, упоминал Калинин?
— Да он, честно говоря, всех материл и в бровь и в глаз. А Тугрик…
— Равиль Тугарин, да?
— Он самый. Так вот он вообще весь мир проклинал, так что составлять список не будем. Меня, конечно, видеозапись впечатлила. Главное, на основе этого бреда наркоманки они смертный приговор вынесли.
Берии недоделанные!
— Я предупреждал, что Ира Калинина неадекватна психически, — произнес Вышедкевич. — Оказалось, что у нее все семейство такое. Впрочем, о Гене Калинине я тоже кое-что слышал. Например, что он человек неуравновешенный. И то, что Грицын его уволил, меня, честно говоря, нисколько не удивляет. Обвинения против тебя.., то есть против Алины, конечно.., мы даже рассматривать не будем, настолько они абсурдны.
— Что будем дальше-то делать? — встревоженно спросил Эллер. — Ведь это.., покушение на убийство, труп имеется. Я имею в виду Тугарина. В милицию надо заявить или…
— Спокойненько, спокойненько… Я вот думаю, что торопиться совсем не надо, — перебила его я. — В милицию заявить никогда не поздно, только какой смысл? Можно разобраться с этим делом и в обход органов.
— Она, кстати, дело говорит, Леонтьич, — поддержал меня Вышедкевич, — некуда спешить. Зачем лезть на рожон?
— Рожон — это наконечник большого и широкого копья, с которым ходили на медведя, — непонятно к чему принялся объяснять Эллер. — Охотник дразнил медведя, а потом, когда медведь кидался, то острие копья — рожон — он упирал в грудь медведя, а тупой конец втыкал в землю. Медведь ярился и сам себя убивал, налезая на острие копья.
— Ага, — без особого энтузиазма откликнулся Вышедкевич, — ты нам еще какую-нибудь познавательную лекцию почитай. А дело-то, между прочим, серьезное.
Калинин этот…
— Калинин Калининым, — вмешалась я, — да только угрозы Алине посылал вовсе не он. И джип, разумеется, взрывал тоже не он. Конечно, не стоит утверждать так безапелляционно, я еще наведу справки о нем.
Только едва ли справки эти изменят мое уже сложившееся мнение. То, что он хотел меня убить, — импульсивный поступок. Попал отморозок в черную полосу, стал яриться, как тот медведь, о котором Леонард Леонтьевич сейчас нам так красочно рассказывал, ну и.., попал в идиотскую ситуацию. Ему теперь надо на дно ложиться на случай, если мы контрмеры примем. А принять их мы, конечно, примем.
— Что именно? — солидно и с изрядной долей позерства осведомился мэтр кинематографии.
— Вы знаете, Леонард Леонтьевич, не в моих правилах раскрывать свои планы, тем более когда они еще не сложились. Так что я тут как-нибудь сама разберусь.
Эллер склонил голову набок, и с некоторой обидой отозвался:
— Ну что ж.., как угодно, как угодно, Женя.
— Вообще-то больше всего мне угодно поспать, — сказала я. — Потому что вымоталась я страшно. Последние мои приключения никак не способствуют бодрости. Оставим подробный разговор до утра.
— Оставим, — пробормотал Эллер. — Ладно, я тоже пошел спать. Сегодня утомительный вечер был, три дубля строительства снежной крепости отсняли.., все-таки.
Он ушел. Я повернулась к Вышедкевичу и спросила:
— Чего-чего отсняли?
— У них там по сценарию есть момент, когда дети строят снежную крепость, а убегающий от бандитов тип использует ее в качестве укрытия. Крепость приходилось для каждого дубля заново строить, потому что по ней и из автоматов палили, а потом и из «мухи», из гранатомета, шарахали, — пояснил Сергей. — Вот такие у нас милые сценарии. Кстати, я играл одного из бандитов.
Я посмотрела на каменные скулы и массивное лицо Сергея, на его мощные плечи и бычью шею и коротко ответила:
— Ну что же.., роль как раз для тебя.
Личный охранник киномэтра наклонился ко мне и после паузы вдруг произнес:
— А что.., все, что ты сейчас нам рассказала, — правда? Или ты просто представляла свой вариант развития сценария?
— Дурак ты, Сережа, — сказала я, — иди спи.
— Одному как-то несподручно.
— Ты, дорогой, на комплименты, что ли, напрашиваешься? Твой босс хотя бы условный муж мне, а ты кто такой?
— Ты замужем? — вопросом на вопрос ответил он.
— Нет.
— Заметно, — коротко бросил он и поднялся. — Ну ладно. Спокойной ночи.
После ухода Вышедкевича я некоторое время сидела не шевелясь. Спать расхотелось, да и было о чем подумать. По всему следовало, что очередным пунктом моих разысканий должен стать господин Грицын, владелец сети магазинов-салонов «Мадам Грицацуева». Я являлась достаточно стабильной покупательницей в этих магазинах, в частности, приобрела там спальный гарнитур и имела дисконтную карту, дающую право на десятипроцентную скидку. Впрочем, в данный момент это не имело никакого значения.
Я вспомнила слова Вышедкевича насчет «своего варианта сценария». Н-да… Не знаю, как телохранитель, а вот его хозяин, кажется, точно не очень ориентируется, где киносъемки, а где реальная жизнь. Особенно когда выпьет.
Я улеглась на кровать, ударила обоими кулаками по подушке, словно это была чья-то ненавистная туша, а потом накрылась с головой одеялом и решительно уснула.
* * *
— Леонард Леонтьевич, мне нужно открепиться от вас.
Эллер недоуменно посмотрел на меня, несколько нервными движениями разглаживая свои знаменитые усы. Потом он наморщил лоб и, краешком глаза поглядев в зеркало, в котором отражалась вся его внушительная персона, произнес:
— Что значит — «открепиться»?
— То и значит. Когда вы нанимали меня, то говорили, что я в некотором роде должна исполнять и обязанности второго вашего телохранителя. Если говорить откровенно, то вам хватит и одного, потому что господин Вышедкевич вполне справляется со своими обязанностями. Мне кажется, что у него высокий профессиональный уровень.
— Конечно, иначе я бы просто не взял его на работу, но…
— Сейчас обстоятельства складываются так, что мне желательно побыть отдельно от вас. В нашей ситуации лучше использовать меня в роли приманки, чем в роли банальной охранницы. Тем более что вы ведь раньше не таскали всюду вашу супругу за собой, не так ли? Мне кажется, Алина пользовалась изрядной долей самостоятельности, правда? Ведь вы сами говорили, что в Тарасове она предпочитает жить в собственной квартире, а не в той, в которой жили ваши родители и которую, по словам Бориса Оттобальдовича Бжезинского, вашей семье обеспечил его сиятельный родитель.
Эллер помрачнел.
— Так что вы предлагаете?..
— Совершенно очевидно, Леонард Леонтьевич, — продолжала я развивать свою мысль, — что вы были правы: за вашей супругой охотятся. Причем сразу с нескольких сторон. И для Алины… Ведь она сейчас в Австрии?
Эллер недоуменно пожал плечами:
— Да, в Австрии. А почему вы спросили, Женя?
— Да потому, — пояснила я, — что Алине предпочтительно находиться как можно дальше отсюда. Может, даже не в Австрии, а в Австралии.
— Она достаточно далеко отсюда, — вдруг так неожиданно раздался голос Вышедкевича, что Лео-Лео колыхнулся всем телом и побледнел. А нервишки-то у бедняги кинорежиссера пошаливают. Впрочем, эти творческие натуры все сплошь нервные.
А на месте Эллера, думаю, даже самый хладнокровный человек чувствовал бы себя не совсем в своей тарелке. Даже совсем не в своей тарелке.
— Ну что же, я рада за Алину, потому что проблемы у нее, судя по всему, в этом городе есть, — сказала я. — Постараюсь как полномочный ее представитель, так сказать — Алинозаменитель, их решить. Прежде всего мне нужны ключи от ее квартиры.
— Вы получите ключи, — произнес Эллер. — Сережа, выдай Жене ключи. Они у тебя где-то должны быть.
Получив ключи и переодевшись, поскольку полупальто Антоши-актера как-то не особенно мне шло, я доехала до Тарасова на одной из машин, приписанных к съемочной группе. Здесь я взяла со стоянки уже «Хендэ Сонату», принадлежавшую Алине Эллер, и отправилась на ее же квартиру, которую Леонард Леонтьевич охарактеризовал как «роскошную».
Он был совершенно прав.
Я не считаю себя бедным человеком. Более того, я могу позволить себе даже некоторые элементы роскоши — типа домашнего кинотеатра или полного евроремонта всей нашей с тетей Милой квартиры, до только все руки никак не доходят. Но того, что имелось в квартире Алины Эллер, мне не потянуть. Судя по всему, интерьер был выполнен по рекомендациям какого-нибудь дорогого дизайнера. К тому же квартира была обставлена роскошной мебелью и набита дорогущей техникой, как болгарский перец бывает нафарширован мясом.
В квартире было три комнаты: гостиная, спальня и, наверное, тренажерный зал. По крайней мере, в третьей комнате преобладали именно «кеттлеровские» тренажеры, а не мебель. С их помощью Алина поддерживала свою фигуру. Спортивная дамочка. Недаром Тугарин и Геннадий об этом упоминали.
Особенно же меня поразила спальня, в которой огромное ложе-аэродром занимало половину площади. Над ним к потолку был прикреплен хитрый прибор, задающий тон освещению и автоматически меняющий цветовую тональность и музыкальное наполнение в зависимости от того, чем занимаются на ложе. Я читала о таких приборах в каталогах. В них поступают сигналы со встроенного в «аэродром» чипа, который реагирует на механическое воздействие, а с фотоэлемента, который отслеживает движение, в зависимости от характера движений на постели тот или иной сигнал поступает на системный блок.
Если же говорить проще, то обладателю подобного прибора достаточно утром потянуться и зевнуть, чтобы включилась бодрая приятная музыка и ложе осветилось-окрасилось утренними полутонами — от светло-розового до лимонного и белого. Совершенно иными музыка и освещение бывают, скажем, при занятиях сексом.
Совершенное буржуйство, словом.
Я осмотрела квартиру не только из любопытства, но и на предмет обнаружения документов. Так, я проглядела три фотоальбома, в которых Алина была запечатлена начиная с третьего класса школы. В бюро, расположенном в гостиной, я обнаружила и перелистала несколько документов. Из них выяснилось, в частности: что квартира была подарена Алине два года назад на двадцатипятилетне; что она собиралась выходить замуж за господина Грицына, когда он еще не был столь богат и известен, а самой Алиночке едва-едва исполнилось восемнадцать; что она в самом деле владеет приемами самообороны, о чем свидетельствовал аттестат соответствующих курсов; что она крайне самовлюбленная особа и для нее нет ничего более возбуждающего, чем собственная персона.
Подтверждение последнему я нашла в запертом ящике стола. Открыть его мне не составило труда, так как я знала, что именно в таких местах хранят наиболее интересные вещи. В столе я обнаружила около сотни фотографий Алины в полу— и совсем обнаженном виде, а также видеокассету, из содержания которой следовало, что господа Грицын и Лукин не являлись единственными любовниками сей дамы за последнее время. По крайней мере, на кассете, датированной двадцать вторым и двадцать третьим июня 2001 года, были запечатлены кувыркания Алины Борисовны с каким-то смазливым молодцом, которого она именовала то Колечкой, то Серым. В результате из фотографий и бумаг мне удалось выяснить, что это некто Николай Серов, личный телохранитель Алины, в данный момент, вероятно, находившийся со своей работодательницей в Австрии.
Неудивительно, что она не особенно спешит обратно в Россию. Не знаю, каков из Николая Серова телохранитель, но как мужчина он очень даже состоятелен, в чем несложно убедиться, просмотрев минут десять записи.
Кстати, почему ни Эллер, ни Вышедкевич не упомянули о существовании этого красавчика? Наверное, потому, что я не спрашивала. Прокол. Невнимание, Женечка. При таких ошибках в самом скором времени придется тебе задуматься о настоящем, а не контрактно-фиктивном, как с Лео-Лео, замужестве и оставить свою нынешнюю профессию. Значит, не та уже концентрация, не та самоотдача.
Впрочем, пока я еще работаю, не стоит отвлекаться на самоуничижение и тому подобную рефлексию. Тем более что вряд ли существование этого Николая Серова как-то может повлиять на ситуацию…
Зазвонил телефон. Я кашлянула и сняла трубку. Отработанно произнесла голосом Алины:
— Да, я слушаю.
— Аля? Это я, — прозвучал совершенно мне незнакомый мужской голос.
— Кто — я?
Мужчина осекся. Потом через несколько секунд произнес сдержанно:
— Ты, знаешь ли, в своем репертуаре.
Это Слава.
— Грицын, что ли? — невинно пропела я.
— Нет, Слава КПСС! — взорвался голос на том конце провода, но его хозяин вовремя взял себя в руки и произнес более спокойно:
— Грицын, Грицын. Я понимаю, что тебе после курортов еще откиснуть надо, чтобы начать по телефону голоса знакомых узнавать. Я сейчас приеду. У меня к тебе разговор.
— Какой разговор, Слава? Я сама только что приехала. Из Багаева.
— Откуда? Гм.., а что ты там делала?
— Да так, на съемки ездила. Мой кинематографический старец Лео-Лео там, в Багаеве, ведет съемки на местности. Слепил снежную крепость и расстреливает ее из автоматов и гранатометов. Сцена у него такая в фильме есть. Яр тур Вышедкевич — чуть ли не в главной роли.
— Ты что, выпила? — усмехнулся Грицын.
— Выпила? Почему ты так решил?
— Уж больно веселая. Эпитетами так и брызжешь. «Кинематографический старец», «яр тур». Книжку, что ль, прочитала?
— Ага. Сберегательную. Ну так ты когда приедешь-то?
— Через час. Ты уж меня жди при полном параде. Как обычно, у нас.
— При полном? Это как? Босая, беременная, у плиты?
— Вот пункт второй совершенно не обязателен. Да и первый тоже. Кстати, твой муж где?
— Где-то на съемках парится. Вчера ночью с кинооператором напился. Так что приезжай смело.
— Да я особенно и не боюсь! — буквально расхохотался владелец сети магазинов-салонов «Мадам Грицацуева». — Что мне твой кинотавр сделает? Ему надо седины беречь. Ладно, Аля. Жди. Как обычно.
Я положила трубку и задумалась. То, что позвонил Грицын, — это прекрасно. Только меня настораживало это «как обычно». Наверное, у настоящей Алины с этим салонным Славой есть какие-то традиции в отношениях, от которых они не отклоняются.
Но мне, разумеется, они неизвестны. Так что придется выкручиваться. Ничего. Главное, что сейчас я похожа на Алину едва ли не как сестра-близнец. Грицыну ни за что не отличить. В конце концов, он не Шерлок Холмс и не Эркюль Пуаро…