Глава 7 Два примечательных разговора

Крылов повел меня темной и даже не освещаемой улицей с живописным видом на котлован строящегося дома. Тут же не замедлил пойти дождь, что в сочетании с общим уклоном так называемой дороги в сторону упомянутого котлована создавало угрозу свалиться и сломать себе шею.

Впрочем, скоро выяснилось, что умереть от перелома шейных позвонков никому из нас не грозит: на дне котлована топорщились прутья арматуры, которые просто не дали бы достичь земли никому, нашпиговав тело неудачника наподобие шашлычного мяса.

Крылов был очень весел. Он без умолку болтал, оживленно жестикулировал, постоянно создавая угрозу угодить мне в глаз распяленной пятерней.

Я только кивала головой.

Его болтовня раздражала меня все больше и больше. По всей видимости, Крылов не особенно следил за выражением моего лица, иначе бессмысленная резиновая улыбка, которую я время от времени надевала на лицо, как маску, смутила бы его и заставила бы…

Впрочем, о чем это я? Смутила? Его ничего уже не смутило бы.

— А мы куда идем? Че-то я забыл… — спросил он, в кои-то веки выкристаллизовывая из потока своего словесного поноса хоть одну более или менее здравую мысль. — Ты че, Же… же… да что же дела… Женька-а-а-а!

…Четким ударом в голень я сбила Крылову ход, а потом подрубила его ноги так, что он упал лицом в землю на самом краю котлована.

Я ударила его в бок, отчего он взвыл и по скользкой земле сполз головой вниз — прямо в котлован. От падения туда его удерживало только одно примечательное обстоятельство — пальцы моих рук сжались вокруг его щиколотки, хотя время от времени правой я хваталась за ствол тонкого, но достаточно крепкого дерева, чтобы подстраховаться.

Это было так неожиданно, что Крылов, вероятно, сочтя, что у меня началась белая горячка, заорал что-то непотребное и малоразборчивое, из чего назойливо просачивалось сакраментальное «бля» и «сука», а потом начал дергаться и дрыгать в воздухе свободной ногой.

Эти манипуляции привели всего лишь к тому, что он еще больше сполз в котлован, и я уже еле удерживалась. Конечно, у меня тренированные пальцы, но удерживать от падения с отвесного спуска эту тушу весом никак не меньше восьмидесяти пяти, а то и девяноста килограммов — дело откровенно неблагодарное.

— У нас мало времени, — задыхаясь, заговорила я, — а если ты будешь дрыгаться, то его станет еще меньше: мои руки устанут.

— Да ты что… с ума сошла?!

— Нет, и тебе не присоветую. А предлагаю я тебе короткий блиц-турнир, как в «Что? Где? Когда?»: я задаю вопрос, ты на него быстро отвечаешь. Если ответ неверный, то есть ты врешь, я просто-напросто разжимаю пальцы… Дальше, думаю, понятно.

— Хорошо… хорошо… — задыхаясь, выговорил он. — Что тебе от меня надо?

— Совсем немного. Кто был этот человек, который в «Глориосе» подходил к Ковалеву?

— Как…какой человек?

— А я самонадеянно думала, что вопросы задаю я, — иронично протянула я, — какой человек? А тот, который сидел с Ковалевым за одним столиком? Здоровый такой, на него самого, на Ковалева то бишь, похож.

— А-а-а, — простонал Тоша, вероятно, все полнокровнее ощущая себя червяком на рыболовном крючке. — Этот… это Борян. Борис… в смысле.

— Что его зовут Борис, мне известно. Какие у вас с ним дела?

— Да никаких у него дел с нами… у нас с ним! Он просто это самое… это самое… заказал нам билеты на поезд в Сочи. А сам он самолетом…

— А с какого перепугу бандит из Питера заказывает вам билеты на поезд?

— Так в Тарасове ж не было билетов! Все разобрали! Их за месяц вперед надо покупать! А Костя узнал, что Борян тоже собирается в Сочах отвисать, так ему и говорит: и нам, типа, закажи, братан.

— Братан? — недобро протянула я. — Братан — это звучит гордо. А он у вас что — в роли ответственного спонсора, этот Борян, так?

— Да не… я же сказал тебе. Он братан… в смысле — он просто брат Ковалева.

— Брат?

— Ну да… двоюродный. Кузен, — невесть зачем прибавил Крылов и дернул свободной ногой. — Ведь ты же… ведь ты же не отпустишь меня… туда?

— Когда ты видел его в последний раз, этого Боряна?

— Се…водня.

— Нет, кроме как сегодня.

— А я и говорю — сегодня. Только не сегодня вечером, в кабаке, а утром, возле «Ривьеры». Он там катил какого-то этого… ну, мужика.

— То есть как — катил?

— Так… руками. На инвалидной колясочке. Тот мужик — паралитон. У него ноги парализованы, наверно.

— И как выглядел этот мужик?

— Да как… хреново выглядел. Как же ему еще выглядеть — на инвалидной коляске-то? Седой… м-м-м… Да я его толком не разглядел. У меня зрение — минус три с половиной. Вот… я сказал. Э-э, Женечка… ты же не сбросишь меня на эти… на эту арматуру? Она же острая…

— Это зависит от того, как ты будешь себя вести, мой дорогой, — холодно отчеканила я.

— Х-х-х… хорошо буду вести! Задавай… задавай вопросы, а то пальцы уста… устанут!

Такая забота позабавила меня.

— Хорошо. Вопрос на засыпку: ведь тебе известно, кто убил Олега Денисова?

Тоша замычал что-то неудобоваримое, вытянулся, как в столбняке, а потом срывающимся голосом произнес:

— А что… ты думаешь, что это я?

— А кто? — нагло спросила я.

— Да откуда ж мне знать? Откуда ж…

— А кому, если не тебе? Ковалеву?

— Почему — Ковалеву?

— Потому что подозрительный тип этот ваш Ковалев… — Мысли путались, отклонясь от своего обычного стройного течения и давно отработанного алгоритма допроса, получения информации. Одним словом, почти полный сумбур. — Ты вот что… на хрена меня травить каким-то говном? Ведь я прекрасно понимаю, что ну не может быть от алкоголя такого эффекта?

— Травить? Э-э-э-э… тебя? Зачем? Ты же не… не таракан все-таки…

— Вот и я того же мнения, — резко сказала я. — Вот что… тебе знакома фамилия Калиниченко?

— М-м-м… нет.

— А погоняло — Кальмар?

— Нее-е-е…

Я начала разжимать пальцы и помалу отпускать Крылова в котлован.

Он это почувствовал. Конечно, еще бы не почувствовал! Но реакция оказалась совершенно иной, нежели я ожидала.

— Да ничего я не знаю! — рявкнул он тем самым голосом, каким напустился на не в меру неразговорчивую продавщицу в мини-маркете. — Хочешь, отпускай, сука! Пошла ты! Как я себя сливать буду, если я ваще не при делах… ничего не… не знаю! Билеты нам купил Борян, Костя попросил… не просто так купил, мы ему лавэ скинули уже тут, в Сочах. Денисова твоего первый раз в поезде увидел и вообще его знать не знаю… Кто убил — не знаю. И ничего мы тебе не подсыпали, бля! Хотели бы подсыпать — подсыпали бы так, что не ты бы за ноги хватала, а тебя — чтобы вперед ими нести! Сука!! Мы ее разбухивали два дня, все такое… а она теперь предъявы кидает и на порожняк строит, чтобы я всякую херню отгрузил насчет Боряна! Нормальный пацан Борян, ничего плохого про него сказать не могу! Ну че, бля! — Он дернул ногой. — Скидывай, жаба!

— А и скину, — деревянным голосом сказала я, впечатленная этим зажигательным монологом Крылова. У парня бесспорный ораторский талант.

Впрочем, он тут же сменил тактику: понял, что немного погорячился.

— Э, ты че! Хорош, Женька! Я тебе правду сказал! Ничего я не знаю! Ну ты че, — он поднатужился и, скривившись вправо, повернул ко мне — вполоборота — побагровевшее от натуги лицо… таким я увидела его в отблеске молнии. — Ну ты че, Женька, если мы что такое против тебя… да на хрена нам?

Как говорил Вэ Вэ Маяковский, инцидент исперчен. Разговор в экстремальных условиях не получился, тем более что мой собеседник, по всей видимости, говорил правду.

Я вытянула Крылова из котлована и, присев к дереву, начала открывать водку.

Тоша уже сидел на земле, щупал голову и по совместительству растирал ногу, когда я протянула ему «Исток» со словами:

— Пей!

— А ты?

— Пей! Я… не буду. Наверно, ты и в самом деле не при делах. Ничего не могу понять… пей всю!

— Да я ж в говно буду! — категорично заявил Крылов, открывая сок.

— Прекрасно. Вот и будь. Нечего тебе помнить, о чем мы тут с тобой говорили.

— Да и сейчас в говно!

— Пей, сказала! — крикнула я и почувствовала в голосе истерические нотки.

…Нет, в самом деле — подобного со мной еще не было. Сейчас я чувствовала себя беспомощной молоденькой училкой, которая не могла справиться с буйными учениками, лепила двойки направо-налево — и тем не менее была беспомощна и жалка. Я прекрасно понимала теперь, что эти ребята — Крылов, Ковалев и Немякшин — тут ни при чем, но что-то упорно подталкивало меня искать истину в их гипотетической виновности.

Может, потому, что виновники были вовсе не они. Не они…

И эти беспомощные метания — дилетантские, вымученные, недостойные экс-бойца спецотряда «Сигма» — я никак не могла объяснить.

Что-то происходит. Да, что-то происходит. Но не только извне.

Во мне.

Я посмотрела на Крылова, который стремительно опустошил бутылку — вероятно, от потрясения, — и теперь привалился головой к стволу дерева. Все.

— Ты тоже, ясное дело, назовешь меня мужеподобным существом… — пробормотала я. — Вот так. Проклятая профессия…

Когда я вернулась в номер, опустошенная, с посеревшим лицом и потухшими глазами, Воронцов уже вернулся. Он сидел диване и пил пиво.

— Вернулся? — спросила я. — И где ты был?

Саша пристально посмотрел на меня чуть прищуренными своими миндалевидными глазами, и в морской волне их что-то дрогнуло: неуловимое, тревожное.

— Что случилось? — быстро спросил он.

— Ни-че-го, — по слогам выговорила я. — Вот именно, что — ничего.

— Да на тебе лица нет!

— Да? — равнодушно спросила я и, взяв его чашку с чаем, допила. — А что на мне есть?

Воронцов порывисто подсел ко мне и, обняв за плечи, произнес:

— Знаешь что… так не пойдет. Ты где-то ходишь полдня, приходишь с зеленым лицом и говоришь — ничего не случилось. Может, я и болван, но не до такой степени, чтобы не понимать…

— И что ты понял?

— Что у нас неприятности.

Он так и сказал — не «у меня», а — «у нас».

Я подняла к нему бледное лицо и спросила:

— Кто тот парень, который тогда предъявил тебе в ресторане… помнишь, в день нашего знакомства? Здоровый. С ним еще амбал был, которому я разбила голову бутылкой, и девчонка какая-то. Она еще на меня косилась как-то подозрительно.

Лицо Воронцова потемнело:

— А, Борис?

— Сегодня я видела его здесь. В Сочи, — бесцветным голосом сообщила я.

Воронцов облизнул губы, хотел что-то сказать, но я опередила его:

— Самое интересное не то, что я его видела, а то, с кем именно. Никогда не угадаешь.

— С Костей Ковалевым? — выговорил он — даже губы побледнели!

Я заглянула ему в лицо:

— Откуда ты знаешь?

— Да так… интуиция. Не у тебя же одной интуиция. Они… они внешне похожи. Я на это еще в поезде обратил внимание.

— Конечно, похожи. Борис и Костя Ковалев — двоюродные братья. А теперь быстро скидывай мне все, что знаешь об этом Борисе. Раньше ты не больно-то баловал меня откровениями на тему личной биографии, но теперь… теперь от этого зависит наша безопасность, и ты не имеешь права молчать.

— Наша безопасность? А мне казалось — только моя, — выговорил Саша.

— А ты думаешь, что я буду сидеть сложа руки, если тебе будет угрожать опасность? Сама подставлюсь…

Воронцов сидел некоторое время, не шевелясь, потом хлопнул ладонью по колену и сказал:

— Ну хорошо. Сдаюсь. В общем, так: этот Боря полностью именуется Борис Крапивин. В определенных кругах известен как Чертополох.

— Так я и думала! — выдохнула я.

— Борис работает на некоего Кальмара, — продолжал Воронцов, не глядя на меня. — Кто таков этот Кальмар — сказать не берусь: личность таинственная. Достаточно сказать, что его никто толком и не видел.

— Его зовут Константин Калиниченко, — сказала я. — Как утверждает мой недавний работодатель господин Рощин, это весьма кровожадный молодой человек.

Саша повернулся ко мне вполоборота и спросил:

— Ты видела сегодня этого… Рощина? На которого работал тот, убитый в поезде, парень? Олег?

— Да. Видела. Ты закончи свое.

— А что мне заканчивать? Были у меня небольшие проблемы не с самим Кальмаром, а с этим Борисом… Чертополохом. Все благополучно разрешилось.

— Ты думаешь? Ну, дай бог.

— А больше я, собственно, ничего про этого Бориса не знаю.

— И так достаточно сказал. Вот, взгляни.

И я протянула ему распечатку послания, сброшенного на электронный адрес Эдуарда Рощина. Воронцов пробежал его глазами и тихо произнес:

— Так… и Рощин думает, что это — Калиниченко и Крапивин? Что и тебя сюда приплели… это…

— Рощин пригласил меня на завтрашнее торжество, — сказала я. — Оно приурочено к его сорокадвухлетнему дню рождения. Он опасается, что его могут достать здесь, в Сочи. Послезавтра утром он вылетает в Питер и уж там, на месте, будет разбираться, что к чему. А до послезавтрашнего утра я должна ухаживать за ним, аки за чадом малым. Да, кстати… — я протянула Воронцову пригласительный, — ты тоже идешь. Вот так-то.

— Я? Я-то там вообще не пришей кобыле хвост! Я этого Рощина и в глаза-то не видел!

— Ничего, — махнула рукой я. — Поглядишь.

Саша помял в руках пригласительный, а потом взглянул на меня как-то исподлобья, отчего его глаза показались темными и какими-то… тускло мерцающими, что ли, и вымолвил:

— Хорошо. Пойду. Но только с одним условием.

— Каким?

— На банкете ты будешь пить только шампанское.