Глава 7
И мы посмотрели.
На этот раз никакого скопления народа не наблюдалось. Муханов не стал давать сообщения по своему радио, и мы спокойно поднялись на третий этаж, не встретив на пути ни одного человека.
Перед входом на станцию сидел всего один омоновец, вполглаза почитывавший какой-то рыхлый покетбук с обложкой, на которой была изображена полуголая девица, изрешеченная пулями.
— Куда? — лениво спросил он. — Пропуск есть? Если нет — оформляйте.
— Мы к Муханову, — ответила я. — Встреча согласована по телефону.
Омоновец нажал кнопку селектора и, удостоверившись, что нас ждут, предложил пройти.
В кабинете Муханова, кроме директора радиостанции, находилось еще трое неизвестных мне людей. Скороговоркой поздоровавшись с нами, хозяин кабинета быстро ретировался, оставив нас наедине с незнакомцами. Представить нас друг другу он «забыл».
Обстановка мне нравилась с каждой минутой все меньше и меньше.
— Господин Голицын? — обратился к Роальду стоящий впереди человек. — Вам придется проехать с нами. Это здесь недалеко.
— Вы говорите так, будто вы из органов, — подала я голос.
— Уже нет, — бросил мне тот. — Два года, как ушел. А вы довольно проницательны.
Какая уж там проницательность! Как бывших, так и нынешних сотрудников реформированного Комитета государственной безопасности я безошибочно могла узнать по особому выражению глаз, в которых светилась беспредельная наглость и чувство собственной безнаказанности (попрошу не путать с чувством собственной правоты).
— Если вы не из конторы, то будьте любезны объяснить, куда вы собираетесь проехать с Роальдом, — вежливо предложила я.
— А вы, собственно, кто? — спросил бывший гэбэшник, прищурившись.
— Я, собственно, — передразнила я его, — сопровождающее лицо. А вы?
— Ну и наглый же народ пошел, — покачал головой гэбэшник так, будто ему был мал воротник рубашки. — Займитесь этой говорливой бабенкой, а мы с Голицыным спустимся к машине.
И он подал знак своим подопечным. Двое «шкафов», до того времени молча стоявшие поодаль, направились ко мне.
Судя по выражению их лиц, действия, которые они собирались предпринять по отношению ко мне, не сулили ничего хорошего.
Что ж, нападение — лучшая оборона, как говорили мудрые древние люди.
Я не стала ждать, пока мне заломят руки за спину и как следует ткнут носом в стол.
Изобразив на лице испуганную покорность, я позволила одному из «шкафов» схватить себя за плечо — по крайней мере одна его рука была занята.
Использовав этот захват в качестве опоры, я взвилась в воздух и ударила второго ногой в лицо. Каблук скользнул по переносице, своротив ее набок.
Пока державший меня за плечо сообразил, в чем дело, и попытался развернуть драчливую бабу к себе лицом, я перехватила его руку и, сжав его пальцы, с силой повернула их к тыльной стороне ладони.
Судя по хрусту, по крайней мере три сустава были повреждены. Завопив от боли, он не нашел ничего лучшего, чем ухватить меня за волосы. Пришлось врезать ему костяшками пальцев по сонной артерии.
Пока я разбиралась с этим типом, его товарищ, со сбитым на сторону шнобелем, уже очухался и, более того, успел схватить меня сзади под руки.
Поняв, что просто так из этих объятий мне не освободиться, я зубами сорвала брошь со свитера и, прицелившись, вонзила острие иголки в ямочку между его большим и указательным пальцами — там, где проходит узел нервных окончаний. Такую боль трудно перенести, и захват на какое-то время был ослаблен. Теперь я смогла врезать ему в пах пяткой, ударив снизу вверх.
И только после этого он вынужден был отпустить меня. Я выскользнула и, отскочив в сторону, направилась к главарю, который спокойно ждал меня, стоя возле окна. Казалось, он даже одобрительно покачивал головой, наблюдая, как я расправляюсь с его людьми.
— Браво, браво, — похвалил он меня, вынимая руку из кармана пиджака и протягивая ее для рукопожатия. — Узнаю школу.
Не реагируя на дружелюбный жест, я остановилась поодаль, хмуро глядя ему в глаза.
— А вот, скажем, — повертел в воздухе рукой мой собеседник, — если бы я выхватил пистолет? Что бы вы стали делать?
— Швырнула бы в вас одним из этих субъектов, — показала я подбородком на две корчащиеся на полу туши. — Или запустила столом. Пока вы среагировали бы, я была бы уже рядом.
— Правильно, — кивнул он. — Реагировать на два объекта сразу затруднительно.
Похоже, этому типу доставляло удовольствие экзаменовать меня по предмету, который был ему хорошо знаком. Он задал еще один вопрос:
— А если бы я в вас все-таки попал? Ваши действия, сударыня?
— Ну, прострелили бы плечо, — спокойно ответила я. — За это время я была бы уже рядом с вами и перекусывала бы вам зубами сонную артерию.
— А если бы я направил пистолет не на вас, а на него? — с хитрецой в голосе произнес экзаменатор и, вынув из кармана вторую руку, указал на Роальда.
На бедном Голицыне лица не было. Он все это время стоял возле сейфа, даже и не думая вмешиваться в драку, которая происходила у него на глазах.
— Ну, — вздохнула я, — в таком случае я заговорила бы вам зубы.
— Ну так давайте и побеседуем, — предложил гэбэшник, указывая мне на кресло.
— Давайте, — согласилась я. — Только отошлите прочь своих мордоворотов и попросите, чтобы Муханов принес нам кофе, если вы уж так распоряжаетесь в его собственном кабинете.
А господин Муханов как раз заглядывал в дверь. Его физиономия выражала нешуточный испуг, а волосы были взъерошены, как будто все время нашего пребывания в директорском кабинете его владелец бродил по коридору и озабоченно чесал себе затылок.
— Вы уже разобрались? — неуверенно спросил он. — Все в порядке?
— В порядке, — успокоил его гэбэшник. — Кофейку нам устройте, а мы тут поболтаем немного. Да, и вот еще что — парней моих отправь к чертовой матери, пусть раны зализывают до дальнейших распоряжений.
Муханов покорно кивнул и исчез. Вскоре он появился с подносом в руках, лично доставив нам чашки и банку с растворимым кофе.
— Сахарок будете? — осведомился он. — Нет? Ну и ладно. Позвольте я телефончик свой возьму со стола. Ага, вот теперь все.
И Муханов выскользнул за дверь, осторожно прикрыв ее за собой.
— Итак? — спросила я, наливая кипяток в чашку с порошком кофе.
Вместо ответа сидевший напротив меня человек достал из кармана визитку и положил ее на стол. Придвинув к себе картонный прямоугольник, я изучила выпуклые позолоченные буквы и кивнула.
— Фирма «Игги». Барсуков Степан Анатольевич, — произнесла я.
— Совершенно верно.
Я в свою очередь протянула Барсукову свою визитку. Он удовлетворенно кивнул.
— Частный промысел, — подмигнул он мне. — После хорошей школы — самое то. Вы понимаете, что я имею в виду, не так ли?
— Я не из ваших, — внесла я ясность. — Проходила по разведведомству.
— А-а, — уважительно протянул Барсуков. — То-то вы моих ребят так отделали. Сразу видно профессиональную подготовку.
— Итак? — повторила я свой вопрос. — Что вам нужно от Голицына?
— Да! — вдруг подал голос осмелевший Роальд. — Что вам всем от меня надо?!
— Ну-ну, успокойтесь, — вкрадчивым голосом проговорил Барсуков. — Просто у нас к вам есть небольшое дело. Скажем так, одно предложение.
— От которого он не сможет отказаться? — продолжила я фразу.
Барсуков кивнул. Он явно тоже смотрел «Крестного отца» и знал, что я имею в виду.
— У нас проблемы с Фиштейном, — озабоченно произнес он, прикуривая сигарету.
— Понятия не имею, кто это такой, — отозвалась я. — А ты, Рома?
Голицын отрицательно покачал головой — не знаю, мол, никакого Фиштейна.
Барсуков выглядел озадаченным. Он недоверчиво посмотрел на меня и медленно произнес:
— Фиштейн Габриэль Игнатьевич. Генеральный директор «Сноп-трейдинга».
— Гарик? — переспросила я. — Человек, деньги которого имели отношение к Голицыну?
Барсуков поднял брови.
— Кому — Гарик, а кому и Габриэль Игнатьевич. Ну да ладно. А вот что касается денег, то вы очень верно выразились — имели отношение. Именно так, в прошедшем времени. Вы понимаете?
— Вполне, — кивнула я. — Я в курсе того, что Гарик, или как его там, подался в бега.
— Прискорбный факт, — очень медленно произнес Барсуков. — Оч-чень прискорбный.
— Вы что, работали с ним? И у вас остались какие-то расчеты? — спросила я.
— Да, — вздохнул Барсуков. — И притом немалые. На четверть бюджета области потянет. Такие вещи не прощают, сударыня.
— Как говорят в таких случаях, мне понятны ваши чувства, — отозвалась я. — Я ведь тоже внакладе. Он мне недоплатил, и теперь я вряд ли получу причитающиеся мне деньжата. Так что…
— Нет, — покачал головой Барсуков. — Не знаю, как вы, а я хочу хоть что-то отжать.
Он отхлебнул кофе и быстро вытер губы салфеткой, потом скомкал ее и швырнул на стол.
— Я ведь не один, — тихо проговорил он. — Я ведь тоже повязан. Деньги-то не мои. Сам не знаю, буду ли после такого жив завтра. Это ведь теперь покатится как снежный ком. Вы понимаете?
— Да, вам не позавидуешь, — вздохнула я. — И все же при чем тут Роальд?
— С паршивой овцы… — начал было Барсуков, но тут же спохватился: — Ой, я, конечно же, не вас имею в виду, господин Голицын. В общем, я, может быть, выживу, если проявлю некоторую прыткость.
Он быстро допил свой кофе и принялся объяснять мне свои намерения.
— Голицын, — палец по направлению к Роальду, — работал с Фиштейном. Хорошо, пусть через Костякова, в данном случае это значения не имеет, он все равно человек из его команды. Единственная возможность для нас хоть как-то выправить положение — доказать нашим хозяевам, что мы умеем находить выход из самых сложных ситуаций. И господин Голицын может нам помочь в этом.
— Но чем же?! — воскликнул Роальд. — Я понятия не имею, где скрывается этот чертов Гарик! Честное слово! Я бы и сам не прочь посмотреть ему в глаза. Вы не представляете, сколько я сам потерял!..
— Все мы в убытке, — оборвал его Барсуков. — Но вас завтра не сожгут живьем за то, что Фиштейн сбежал. А меня могут.
— Какой ужас! — искренне посочувствовал ему Голицын. — А нельзя ли…
— Можно, — кивнул Барсуков. — Вы сниметесь у нас в рекламе?
Голицын удивленно молчал, посматривая то на меня, то на Барсукова.
— Забавно, — проговорил он наконец. — А чем занимается ваша фирма?
— Это неважно, — отрезал Барсуков. — Важно то, что Фиштейн должен нам кучу денег и мы можем списать кое-что задним числом — пока еще есть для этого время — на рекламу, которую мы якобы заказали у Фиштейна с вашим участием. Теперь ясно?
— В общих чертах, — пробормотал Роальд. — Черт, а мое мнение вас что, совсем не интересует? Я же должен проконсультироваться…
— С кем? — Барсуков поднял брови в удивленной гримасе. — Костяков мертв, пал в нашем городе жертвой какого-то маньяка. Или в результате действий иных должников Фиштейна. А ведь он приехал сюда разобраться именно с нами по всем долгам. Уверен, что мы смогли бы с ним договориться насчет рекламы с вашим участием. Но мы даже не успели увидеться! А с Фиштейном вы тоже не сможете проконсультироваться. Так кому же вы будете звонить?
— Н-да, вот незадача, — потер лоб Голицын. — И что я должен рекламировать?
— Туалетную бумагу.
— Что-о?
— Туалетную бумагу, — серьезно ответил Барсуков. — Ролик на одну минуту. Все уже подготовлено, справимся за один дубль. Время не ждет.
Роальд не мог прийти в себя от услышанного. Он глотал воздух ртом, словно беспомощная рыба, которую удачливый рыбак вытащил на берег.
— Но… — задохнувшись от переполнявших его чувств, спросил он, — как вы себе это представляете? Я что, должен свою задницу…
— Нет-нет, — устало отмахнулся Барсуков. — Просто вы на нее смотрите и улыбаетесь.
— На что смотрю?
— На рулон бумаги! — заорал Барсуков. — Перестаньте надо мной издеваться!
Он взглянул на часы и, взяв себя в руки, тихо проговорил:
— Речь идет о жизни и смерти. У вас есть пять минут, чтобы согласиться.
— А если я откажусь? — гордо поднял голову Голицын. — Не захочу? Тогда что?
Барсуков вздохнул.
— Ну тут мы вас не достанем при такой охране, — он кивнул в мою сторону. — Но в Москве вас убьют в первый же день.
— Позвольте, но при чем тут я? — попытался было возмутиться Голицын.
Но Барсуков снова покачал головой. В двух словах он объяснил Роальду, в чем дело.
— Вы — человек Фиштейна. На Фиштейне — крупный непогашенный хвост по налу. Вы могли нам помочь. Без особого, кстати, труда. Вы помогать нам не стали. Вывод я уже обрисовал.
Барсуков сунул руку в карман пиджака — теперь уже во внутренний, — вытащил оттуда пачку долларов и протянул ее Голицыну.
— Ваш гонорар, — пояснил он. — Здесь пять тысяч. Понятно, что по московским меркам это мелочь, но у вас сейчас тоже не лучшая ситуация. На первое время хватит, правда?
Голицын деньги взял, хотя по его лицу было видно, что сниматься в рекламе ему явно влом. Но деваться действительно было некуда.
Даже если бы Роальд решился нанять меня на неопределенное время и вывезти с собой в Москву, ему пришлось бы мне чем-то платить. Но пока что он был неплатежеспособен. Пришлось соглашаться.
— Поехали, — обреченно проронил Голицын, поднимаясь с кресла.
Уже в машине Барсуков принялся обнадеживать Роальда, рисуя ему возможную перспективу.
— Через день-два все утрясется, — внушал он Голицыну. — Фирма Фиштейна будет поглощена параллельной конторой, и мы снова сможем работать. Там и для вас местечко найдется. Я имею в виду, конечно, телевидение, или радио, или что-нибудь еще. Я выйду с вами на связь в самое ближайшее время. Не падайте духом…
Роальд мрачно кивал, но по его лицу было видно, что в благоприятные прогнозы насчет своего будущего он верит с трудом.
Я не отходила от Роальда ни на шаг за все время съемок, разве что, когда жужжала камера, стояла чуть поодаль. Все прошло достаточно быстро и безболезненно для самолюбия Голицына.
Ему действительно не пришлось даже притрагиваться к рулону туалетной бумаги. Просто смотрел и улыбался, а на заднем плане бумага развертывалась в виде спирального серпантина.
Съемки проходили в павильоне телестудии, куда привез нас лично Барсуков.
Просторное помещение было задрапировано желто-зелеными полотнами, на фоне которых танцевали какие-то девочки в неглиже, пока Голицын сидел за столиком и «гипнотизировал» взглядом рекламируемую продукцию. В динамиках звучала тихая музыка, помещение хорошо кондиционировалось, так что даже свет юпитеров не был таким обжигающим, как обычно бывает при съемках.
Голицына многие узнавали, подходили поздороваться, просили автограф. Он ловил на себе многочисленные взгляды и прямо-таки расцветал.
Особенно буравила глазами Голицына, как я заметила, дама из осветителей, одетая в красную шелковую кофточку с кружевной розой на левом кармашке. Впрочем, смотрела она иначе, чем другие, — вместо заинтересованной восторженности ее взгляд был как-то тяжел и задумчив. Но тогда я не придала этому особого значения…
Кассета ушла в монтаж, и уже через полчаса глава фирмы «Игги» вручил ее человеку в спецовке, который быстро побежал куда-то по коридору.
Довольный Барсуков вытер пот со лба и с облегчением выдохнул:
— Ну вот и все. Сегодня же пойдет по местному эфиру. Считайте, что нам с вами повезло. Ну что, примем еще по маленькой?
Мы втроем сидели в столовой телестудии и «замаривали червячка».
Причем мужчины скорее не «замаривали» его, а старались утопить в спиртном местного розлива. И им удалось пока что выпить всего полбутылки водки, но по раскрасневшемуся лицу Голицына я поняла, что для него это только начало веселого вечера.
«Ничего, — приободрила я себя. — Скоро этот красавчик алкоголик отбудет в первопрестольную, и ты сможешь свободно вздохнуть».
Хотя… Не буду скрывать — если бы Роальд Голицын пил не так яростно, то мне было бы жаль расстаться с ним просто так…
Я чуть пригубила водку за компанию под первый тост, а все остальное время в одиночестве пила «швепс-тоник», пока мужчины опрокидывали очередную «граммулечку», запивая злодейку томатным соком и, таким образом, смешивая коктейль «Кровавая Мэри» в собственных желудках. Время летело быстро, и бутылка вскоре опустела.
Роальд сделал немедленную попытку заказать еще одну поллитру беленькой, но Барсуков, к моей радости, наотрез отказался.
— Рад бы, да мне еще работать, — пояснил он. — Ну что ж, спасибо за помощь, ждите моего звонка. Чао!
— Увидимся, — без особого энтузиазма отозвалась я. — Желаю удачи.
Роальд остался сидеть за столиком. Он внезапно испытал прилив нежных чувств по отношению ко мне — взял мою руку и стал целовать ладонь, уставившись на меня хоть и влюбленными, но слегка остекленелыми глазами.
— Поехали домой, — промурлыкал он. — Кажется, вчерашнюю ночь я провел впустую.
— Хочешь наверстать упущенное? — улыбнулась я. — Что ж, поедем. Только спиртного больше ни-ни. Это мое обязательное условие.
— Да? — разочарованно проговорил Роальд. — Ну хоть пивка на утро.
Сошлись на пиве. Роальд взял тут же, в баре, три бутылки «Хейникена», мы направились к выходу, и уже на самом пороге я оглянулась.
Эта профессиональная привычка выработалась у меня еще во время обучения в разведшколе — мельком, незаметно бросить взгляд за спину, когда выходишь из помещения или сворачиваешь за угол.
Полезная привычка, надо сказать. Особенно при моем роде занятий…
Интуиция не подвела меня.
Та самая женщина в красной кофте, которая не сводила взгляд с Роальда во время съемок, сидела за дальним столиком у окна.
Она тоже пила водку — но в одиночестве. Перед ней стояла почти пустая бутылка и ощетинившаяся окурками низенькая пепельница.
Сейчас она провожала нас тяжелым взглядом, полным ненависти.
На улице Роальд снова начал чудить. Он то тащил меня обедать в ресторан, то вспоминал, что нам предстоит «чудная ночь любви», как он выражался. То порывался ехать к родителям, то идти в казино и выиграть еще пять тысяч долларов — что он может не выиграть, а проиграть — в его голове не укладывалось. В общем, мне пришлось изрядно попотеть, пока я не уговорила его ехать домой. Правда, Роальд выставил условие:
— Хорошо. Поедем так поедем. Но сначала я хочу немного прогуляться.
— Вот в лесочке и прогуляемся, — тянула я его за рукав к «Фольксвагену».
— Не люблю на природе, люблю в городе, — настаивал Голицын. — Ты только посмотри, как блестят эти камни в лучах закатного солнца.
Мне пришлось уступить.
Взявшись за руки, мы бродили по улицам, примыкавшим к району телестудии. Роальд без умолку трещал и нес полную околесицу насчет того, что когда-нибудь краеведы увековечат его пребывание в городе какой-нибудь мраморной мемориальной доской.
— Здесь жил Голицын, — указывал он на развалюху на задворках гостиницы. — Представляешь? Народ, корреспонденты… и мой профиль в мраморе!
— Ты и вправду тут жил? — спросила я. — Что, прямо в этом доме?
— Ну конечно! — воскликнул Голицын. — Сейчас, дай вспомнить. С трех до семи лет.
Он встрепенулся и, ухватив меня под руку, потащил в глубь двора.
— Сейчас я тебе покажу, где я играл, — пообещал он, очевидно полагая, что автобиографическое краеведение мне так же интересно, как и ему.
— Послушай, но тут же помойка! — пыталась я сопротивляться. — Давай как-нибудь в другой раз, когда будет посуше?
Не-ет, Роальда теперь невозможно было остановить. Он был в ударе и прямо-таки горел желанием продемонстрировать мне каждую пядь пространства, по которой некогда ступала его детская нога.
— А вот тут… — вскарабкался он через ограду, — вот тут я потерял машинку. Ну что ты там стоишь, давай руку, перелезай!
— Не полезу, — помотала я головой. — Рассказывай через забор. Я лучше здесь постою и полюбуюсь на тебя через прутья.
— Ну как знаешь, — махнул рукой Голицын. — Значит, тут стоял грибок. А вон там, где сейчас сараев понастроили, там мы с мальчишками…
Что делал Голицын с мальчишками, я уже не слышала, потому что из щели между сараями, которая вела на соседнюю улицу, появилась медленно растущая тень. В зыбком свете мигающего фонаря она словно бы выплыла из простенка — человек, стоявший между гаражами и сараями, явно чего-то выжидал. Я не стала искушать судьбу и быстро перемахнула через забор, ругая себя за то, что позволила на секунду расслабиться и оставила Роальда одного.
Как выяснилось, ругала я себя не зря. Тень быстро рванулась вперед. Это была та самая женщина в красном, которую я отметила во время съемок и позже в столовой.
Намерения у дамочки были самые что ни на есть серьезные — она сжимала в руке нож, держа его по-испански, лезвием к себе.
«Значит, она будет замахиваться, — думала я на бегу. — Я должна успеть».
А Роальд Голицын не обращал внимания на мои крики — я звала его по имени, стремясь предупредить об опасности, которая неумолимо надвигалась к нему со спины. Ноль внимания, как ни напрягала я связки! Голицын беззаботно что-то рассказывал мне, даже не заботясь о том, слышу я его или нет. Меня-то он точно не слышал.
Увидев, что я спешу к Роальду, женщина тоже ускорила свой бег.
Мы столкнулись возле Голицына, едва не свалив его с ног. Я блокировала занесенную для удара руку и попыталась заломить запястье на сторону, чтобы выпал нож. Однако женщина в красном не собиралась сдаваться без боя. Она хотела ткнуть мне пальцем в глаз, но я успела увернуться и, оттолкнув ничего не понимающего Роальда (чтобы не путался под ногами), сильно ударила незнакомку. Одного удара оказалось достаточно.
Нож упал на землю, тихо лязгнув о камень, и я немедленно отшвырнула его носком ботинка подальше. Пока женщина приходила в себя, я убедилась, что она даже не поцарапала Голицына, и, быстро поцеловав Роальда, снова повернулась к неудачливой убийце.
— Т-только не бейте! — попросила она сдавленным шепотом. — Я… ох, я и так еле живая. Черт, как же ты мне врезала!
От скорчившейся женщины исходил резкий запах спиртного. Похоже, она все же добила в одиночестве ту самую бутылку водки.
— А что же мне еще оставалось? — пожала я плечами и обратилась к Роальду: — Ты ее знаешь? Встречались вы с ней раньше?
— Тут ни фига не разглядишь при таком свете, — озабоченно проговорил Голицын.
Он присел на корточки и, взяв женщину за подбородок, повернул ее так, чтобы на лицо падал свет. Я на всякий случай стояла рядом, готовая в любую секунду пресечь новую попытку покушения.
— Не-а, — проговорил Голицын, поднимаясь. — Первый раз вижу.
Реакция женщины на эти слова была просто потрясающей. Она шустро вскочила на ноги и, сжав кулаки, с яростным криком бросилась на Роальда — я едва успела ее оттащить и сейчас держала в захвате под руки, а она рвалась, плакала и плевалась в Голицына.
— Сволочь! Гад! Я двадцать лет жила в предвкушении этой встречи! — рыдала женщина. — Спала и видела, как я тебя вот этими руками…
Оторопевший Роальд Голицын ничего не понимал. Он стоял возле нас со смущенной физиономией и уворачивался от плевков обезумевшей гарпии.
— Но я действительно вас не знаю! — закричал он. — Почему вы меня преследуете!
— Не знаешь?! — лицо женщины искривилось в злобной гримасе. — А вот это что?!
И она резко вытянула вперед ногу так, что платье высоко задралось.
— Что это такое, а?! — кричала она, размахивая своей конечностью перед Голицыным настолько яростно, насколько могла двигаться — ведь я по-прежнему продолжала блокировать ее сзади.
— Нога…
— Вот сюда, сюда посмотри! — Женщина сделала несколько активных движений подбородком. — Родинки видишь? Сам же говорил, что это похоже на созвездие Большой Медведицы! Ну, вспомнил?
Роальд осторожно нагнулся и, стараясь не приближаться, осмотрел ее родинки.
— Надя? — удивленно спросил он, переводя взгляд на ее лицо. — Нет, не может быть! Ведь ты была темненькая, а сейчас у тебя волосы русые…
— Темненькая?! — вопила Надя. — Да я поседела вся, когда ты оставил меня здесь беременную, а сам умотал в столицу!
Она вдруг как-то сразу обмякла и обвисла у меня на руках. Дыхание ее стало тяжелым и редким. Похоже, приступ гнева прошел.
— Отпустите меня, пожалуйста, — попросила она меня. — Я больше не хочу его убивать.
* * *
Я рискнула выполнить ее просьбу и разжала руки. Надя едва не свалилась на землю, если бы не подвернувшийся широкий пенек, на который она с трудом опустилась и принялась рыдать.
— Больше не хотите убивать, — медленно повторила я за ней. — А раньше? Раньше ведь вы пытались убить Роальда? И тогда, на балконе, и на лавочке возле дома, и в гостинице, и на радио?
— Я?! — теперь настала очередь удивляться Наде. — Да я только сегодня его увидела. Знала, что он приехал, но встречаться не собиралась. У меня, видите ли, тоже есть гордость. Раз он со мной все эти годы не пожелал видеться, то почему я должна первая к нему бежать? Он и теперь меня едва вспомнил!
— Постойте, — включилась я, — так вы хотите сказать, что…
— Что я сегодня увидела его впервые за все эти годы! — с надрывом в голосе произнесла Надя. — Да, Роальд, ты гений! Ты… у меня просто нет слов! Так смотреть в камеру, как ты смотрел сегодня, мог бы только Смоктуновский…
Роальд не мог скрыть довольную улыбку. Но Надя тут же снова взорвалась:
— Но мне от этого не легче. Только больнее! О, как я тебя сегодня ненавидела! Если бы ты был бумажным, то я сожгла бы тебя одним своим взглядом! Но ты по-прежнему непрошибаем!
— Так-так-так, — присел рядом с ней Роальд. — Так, значит, ты была беременна…
— Ребенок умер, — коротко ответила Надя, пресекая лишние вопросы.
— Бывает, — Роальд ограничился этой дурацкой фразой вместо выражения сочувствия.
— Зря я ходила за тобой хвостом, — сокрушалась Надя. — И в столовой зря водку пила — совсем одурела. Подумала: ты должен за все заплатить.
— Это запросто, — Голицын сунул руку в карман, решив, что она говорит о деньгах.
— Как во сне была, — продолжала Надя. — Стащила со стола нож и пошла за тобой по улицам. И вот… едва не убила.
— Так не убила же! — рассмеялся Голицын. — Знаешь что, нашу встречу нужно отметить. Сейчас мы пойдем в один ресторанчик и…
— Сейчас мы пойдем домой, — твердо заявила я. — Домой и никуда больше.
— Я пить больше не хочу, — помотала головой Надя. — Поймайте мне лучше машину, я поеду к себе. В общем, прости меня, Ромочка, если что…
* * *
«Как это по-женски! — думала я, ведя машину по направлению к нашему коттеджу. — Сначала пытаться убить, а потом просить прощения».
Роальд мирно посапывал на заднем сиденье, склонив голову набок.
Мне едва удалось его уговорить ехать домой — после того, как мы усадили Надю в такси, Роальд впал в мрачное расположение духа и потребовал очередную порцию спиртного, чтобы снять стресс.
— Тебе весело — ты бухаешь, тебе грустно — ты тоже бухаешь, — устало огрызалась я. — Слушай, а чего ты вообще спрашиваешь у меня разрешения? Вон магазин, пошел и купил. Хоть залейся!
— Но ты же несешь за меня ответственность! — не сразу нашелся Роальд.
— Перед кем это? — фыркнула я. — Фиштейн в бегах, Костяков мертв.
— Я все равно знаю, что все будет хорошо, — уверенно произнес Голицын.
— Самогипноз — вещь хорошая, — согласилась я. — Это в психологии называется «положительные аффирмации». Только все же не мешает иногда слова чем-то подкреплять. Знаешь пословицу про лежачий камень?
— А при чем тут я?
— Ну, — пожала я плечами, — ты ведешь себя как товар в витрине. Пусть даже бриллиант. Лежишь и ждешь, пока тебя кто-нибудь купит…
Роальд обиделся и почти не разговаривал со мной, пока мы выезжали из города. А потом и вообще заснул. Видно, обещанная «ночь любви» накрывается.
Ничего, переживем!
Когда я подъезжала к даче, машина подскочила на кочке и Роальд встрепенулся.
— А, что? — подавил он зевок. — Уже приехали? А пивка ты взяла?
Я медленно-медленно просчитала про себя до десяти, чтобы не сорваться.
— Ты сам купил пиво в столовой телестудии, — напомнила я. — В сетке справа.
— А, ну и чудесно, — мгновенно успокоился Голицын. — Надо бы сегодня выспаться…
Я предоставила ему такую возможность — мы провели эту ночь в разных спальнях.
Наутро история повторилась. Пиво было выпито в одиночестве — Голицын даже не соизволил предложить мне глоток хотя бы из вежливости.
Снова Роальд ходил мрачный и насупленный и придирался к любым моим попыткам общения — будь то жест, слово или даже взгляд.
— Слушай, — не выдержала я, — а чего ты вообще тут делаешь, а?
— Ну… как… — смешался Голицын. — В общем, можно сказать, отдыхаю.
— А по-моему, ты просто боишься возвращаться в Москву, — возразила я.
— Это почему же?
— Потому что ты там никому не нужен, — развела я руками. — Вот так.
Наверное, это было жестоко с моей стороны. Но я хотела как-то взбодрить Голицына, вывести его из состояния эмоциональной невесомости и заставить хоть что-то предпринять, побороться за место под солнцем.
Да, я рисковала — после таких слов Голицын, очевидно, должен был хлопнуть дверью и улететь в Москву с первым же самолетом. Но, по крайней мере, я надеялась, что заряд энергии, пусть даже и отрицательный, подтолкнет его хоть к каким-то решительным действиям.
Моя уловка сработала.
— Это мы еще посмотрим! — сразу распрямил плечи Роальд.
— Чего тут смотреть! — продолжала подзуживать я. — И так все ясно.
— Все, — резко сказал Роальд. — Я уезжаю. Мои вещи в спальне?
Я кивнула.
— Вот и замечательно! — Голицын с гордо поднятой головой проследовал в свою комнату. — Можешь меня не подвозить, я сам поймаю машину.
Я продолжала сидеть на террасе, приканчивая одну сигарету за другой. Кажется, мы расстаемся. Что ж, все к лучшему… Хотя, говоря по совести, мне было неприятно, что Роальд даже не подумал: а от кого я, собственно, получу деньги за свою работу?
«Сейчас он уедет, — думала я. — Появится с двумя чемоданами из спальни и выйдет в дверь. Хотя как же он дотащит свою поклажу до шоссе? Меня-то он явно не попросит. Наверное, поймает машину, а потом заедет за вещами. И все, больше мы не увидимся».
Я вдруг совершенно отчетливо вспомнила, как мы с Роальдом волокли эти чемоданы, только собираясь вселяться в загородный дом. Тогда казалось, что все будет хорошо… Что ж, не получилось.
Может быть, еще есть способ как-то все поправить? Пойти на мировую, кому-то сделать один шаг навстречу. Ведь это же так просто!
Вот если бы сейчас открылась дверь и Роальд вышел ко мне и сказал: «Женя, милая, я вел себя как свинья. Ты, конечно, тоже была ко мне несправедлива, но давай не будем вспоминать старое. Ты мне очень дорога, и я не хочу с тобой расставаться. Я не знаю, что будет с нами дальше, но я должен сказать, что я тебя…»
— А ты случайно не помнишь, я вчера в столовой три бутылки пива купил или четыре? — высунулся Роальд в проем двери.
Я уже открыла рот, собираясь сказать все, что я о нем думаю, как вдруг зазвонил телефон. Услышав в трубке голос Барсукова, я позвала Роальда.
Присутствовать при разговоре я не желала и вышла в свою комнату. Но Роальд ворвался ко мне через несколько минут и, запрыгнув на кровать, сжал меня в объятиях. Он был на седьмом небе от счастья.
— Ты представляешь! — захлебываясь, рассказывал мне он. — Меня пригласили в Голливуд! Теперь ты видишь, что я был прав!
И я все ему простила.
Когда ты видишь счастливое лицо ребенка — пусть даже вполне взрослого ребенка, каким был Роальд, — на него невозможно сердиться.
— Барсуков сказал, что Фиштейна убрали где-то на Кайманах и теперь его дело поглотил кто-то еще. В общем, все нормализовалось, — вдохновенно посвящал меня в новые реалии Голицын.
«Нормализовалось, но только не для Гарика Фиштейна», — заметила я про себя, еще раз убеждаясь в полном и окончательном эгоизме Голицына.
— В общем, — продолжал Роальд, — один деятель из нового руководства Союза кинематографистов сбил деньгу на фильм, и теперь режиссер набирает штат под картину — русско-американский проект. У меня, к сожалению, не главная роль, но все же…
— Рада за тебя, — вздохнула я, погладив Роальда по голове. — Когда едешь?
— Барсуков сказал, что меня ждут послезавтра. Он посоветовал съездить к Муханову и дать интервью по «Эху столицы» насчет новых планов.
— Что ж, я могу тебя подвезти, — предложила я с грустной улыбкой. — Мой «Фольксваген» в твоем распоряжении, дорогой…
* * *
Пока Роальд распинался в прямом эфире о своих блистательных перспективах и мосфильмовско-голливудском проекте, я ходила по коридору студии «Эха столицы» и курила в не отведенных для этого местах.
Мне было не по себе.
Какое-то смутное предчувствие нехорошо шевелилось в груди — словно медленно разворачивающаяся змея, готовая поразить жертву.
Жертву…
«Голицын обречен, — неожиданно для себя вдруг поняла я. — Его непременно убьют. Здесь, в этом городе, в самое ближайшее время».
Почему я так четко сформулировала эту мысль — сама не знаю. Но я чувствовала, что это убеждение возникло не на пустом месте.
Все эти дни, несмотря на суету и нервотрепку, я продолжала анализировать попытки покушения — и все вместе, и одну за другой.
И теперь подсознание вытолкнуло на поверхность вывод. Но что заставило меня прийти к такой неутешительной констатации? Смогу ли я предотвратить то, что теперь казалось мне неизбежным?
Голицын выскочил из аппаратной едва ли не вприпрыжку. Он подскочил ко мне и, схватив за руки, закружил по коридору. Отдышавшись, он предложил:
— Поедем домой?
И хитро при этом подмигнул, намекая на продолжение наших отношений.
Интим, который зависит только от минутного настроения партнера? Причем партнер этот, то есть я, — не более чем подвернувшийся под руку субъект противоположного пола, с которым можно радоваться своим удачам и на физиологическом, так сказать, уровне? Нет, Ромочка, давай быть честными.
— Знаешь, я немного устала, — проговорила я растерянно. — Я не хочу сейчас заниматься любовью, не тот настрой. Тем более что мне надо с тобой обсудить наши дальнейшие планы.
— Дальнейшие планы! — возбужденно шептал мне на ухо Роальд, увлекая меня по лестнице к выходу. — Я же говорю: поехали домой! Ну, что же ты?!
Он буквально выволок меня из подъезда на крыльцо и потащил к автомобилю. Честно говоря, мне было противно. Хотелось больше никогда не видеть Голицына, его смазливой физиономии и этой похотливой ухмылки. Наконец, мне просто хотелось остаться одной.
— Пусти меня, — вырвала я руку. — И попробуй хоть на немного опуститься с небес на землю. Давай обсудим наши с тобой отношения.
— Зачем обсуждать? — не унимался Роальд. — Лучше наши отношения реализовать на практике! У тебя такая удобная постель…
Пока он нес всю эту околесицу, мимо нас просвистел мотоцикл, несшийся по центру шоссе. Поравнявшись с моей машиной, человек на «Юпитере» поднял руку и… и я едва успела схватить Роальда за голову и пригнуть его к ручке левой дверцы.
Да, это был выстрел… И то, как он был произведен, и само оружие — я уже нашарила глазами пулю — ставило ряд новых вопросов.
— Ты что, драться? — вырвался из моих рук Роальд. — Прямо на людях, да?
— Дурак, — тихо сказала я. — В тебя стреляли. Видишь этот кусочек свинца?
Я отошла на шаг, подняла с асфальта еще теплый плевочек металла, размером с ноготь мизинца, и продемонстрировала его Роальду.
— Ты уверена? — нахмурился Голицын. — Слушай, по-моему, это уже слишком…
— По-моему тоже, — согласилась я. — Хотя, знаешь, мне сдается, что этот человек вовсе не хотел тебя сейчас убивать.
— Я ничего не понимаю, — закричал Голицын, размахивая руками. — С тобой я чувствую себя полным идиотом! То меня хотят убить, то не хотят!
— Тем не менее все обстоит именно так, — заявила я. — Пока что можешь поверить мне на слово. Но ты сам в этом скоро убедишься.
— Интересно, когда? — язвительно поинтересовался Роальд. — После того как мне перережут горло? Или продырявят череп?
— Постой-постой, — нахмурилась я. — Кажется, я что-то начинаю понимать…
— Да что тут понимать! — завопил Голицын. — Ты для чего ко мне приставлена? Охранять или что? Почему ты стоишь тут как вкопанная, а не мчишься на машине в погоню за убийцей?
— Я нанималась именно охранять тебя, а не ловить твоих врагов, — уточнила я. — И вообще, если ты хочешь остаться в живых — а шансов у тебя, честно говоря, не так уж много, — то изволь меня слушаться. Впрочем, тебе мои слова что горох о стенку.
Голицын не замедлил обидеться. Он надул щеки и отвернулся, но все же чувствовалось: он понял, что я права. И опасается, что если начнет спорить со мною, то я могу и просто оставить его на произвол судьбы.
— Ага, — кивнула я, — кажется, я все просекла. Значит, так, сейчас мы заедем в одно место, а потом — сразу домой. В качестве жеста доброй воли с моей стороны разрешаю тебе купить шесть бутылок пива.
— А почему так много?
— Две — мне, — пояснила я. — И вот еще что. Из дома ты позвонишь Муханову и договоришься с ним об очередном прямом эфире.
— Это еще зачем?
— Так надо, — ответила я, не вдаваясь в объяснения. — Главное, чтобы он объявил об этом заранее. Желательно — несколько раз. И пусть будет указано точное время передачи. Ну, допустим, у тебя появилась какая-то новая информация по проекту.
— Но у меня ее нет!
— Ничего, пофантазируешь, расскажешь какие-нибудь байки про старые съемки, — внушала я Роальду. — Главное — чтобы о завтрашней передаче сегодня объявили несколько раз, указывая точное время прямого эфира. Поверь мне, дорогой, это наш последний шанс!
Роальд недоверчиво посмотрел на меня, и, чтобы окончательно его убедить, я вынула из рукава свой последний, самый главный козырь.
— Хочешь знать, как тебя убьют? — спросила я, хитро прищурившись.
— А то нет!
— Тебя собьют мотоциклом!
* * *
Я не стала заезжать домой и решила заскочить в пункт проката видеокассет, который располагался как раз по маршруту нашей трассы.
Когда я попросила продать мне «Крутую разборку» и «Печальные глаза осени», мне напомнили, что я не так давно уже покупала эти кассеты.
— Засмотрела до дыр, — пошутила я. — И не спрашивайте, все ли у меня в порядке с головой, а то я к вам больше не приду.
Мне предложили купить сразу по два экземпляра фильмов, обещая тридцатипроцентную скидку — и «Разборка», и «Печальные глаза» были неходовым товаром. Но я ограничилась одной копией каждой ленты.
— Вот смотри, — говорила я Роальду, — когда мы сидели на даче и прокручивали «Печальные глаза осени» на видеомагнитофоне. — Как ты себя ведешь, расправляясь с бандитами, которые преследуют героиню? Сначала ты пуляешь в них из лука — по-моему, здесь цитата из «Командос», когда ты стоишь перед зеркалом своей возлюбленной, которую украли плохие дяди, вдруг начинаешь наносить ее помадой боевую раскраску на лицо.
Потом ты перерезаешь горло ее охраннику, швыряешь в главного злодея колбу с кислотой, кстати, снято довольно непрофессионально, — при медленной прокрутке видно, как несколько капель жидкости попадают тебе на руку, а ты даже не замечаешь этого.
А дальше ты подкладываешь бомбу в логово бандитов, потом стреляешь — уже в милиционера, который задержал героиню.
— И в конце…
— И в конце тебя сбивают мотоциклом, — заключила я. — Неужели ты забыл этот фильм?
— Знаешь, дело давнее. И потом все снималось вразбивку, теперь и не упомнишь.
— Так вот, — повернулась я к Роальду, — мы имеем дело с маньяком, который знает этот фильм наизусть. У него к тебе какой-то счет, но что он имеет против тебя — пока неизвестно. Можно с уверенностью сказать только одно — что этот человек играет с тобой, как кошка с мышкой, воплощая в жизнь свой план, — а маньяки, следует заметить, народ очень изобретательный. Он прошел по всем точкам твоей активности в этом фильме, аккуратно избавляя тебя от смерти. И стрела пролетела мимо, и горло перерезали не тебе, а бедной глупой Марго. Бомба была не такой уж большой мощности, а выстрел мотоциклиста вообще был направлен в «молоко».
— А минералка? — спросил Роальд. — Я же мог выпить эту воду!
— Постой, Роальд, а ведь ты прав. Тут какая-то несостыковка, — задумалась я. — Слушай, а ты вообще пьешь «Полюстровскую»?
— Упаси Боже! Предпочитаю «Перрье», а если нет, то нарзан или боржоми.
— Ну тогда и этот момент укладывается в общую картину, — подытожила я. — Итак, тебе предстоит встреча с мотоциклистом. У меня есть кое-какой план. Нам нужно помочь маньяку…
Когда я объяснила, как мы будем действовать, Роальд нахмурился.
— А это не опасно?
— Нет, — спокойно покачала я головой. — Можешь не волноваться. Ни за себя, ни за меня. Еще будут вопросы?
— Будут, — серьезно проговорил Роальд. — Кое-что мне до сих пор совершенно непонятно. Зачем ты купила «Крутую разборку»?
— Полюбоваться на тебя, дорогой, — честно ответила я. — Ты умеешь так смотреть…
Эту ночь мы провели вдвоем, и она была самой прекрасной в моей жизни.
По крайней мере на данный момент. А что будет дальше — кто знает…
* * *
Если бы кто-то посмотрел из окна радиостудии после прямого эфира, он бы увидел, как Роальд Голицын, в своем кожаном плаще, высоко подняв воротник, медленно бредет по улице в полном одиночестве.
Впрочем, смотрящему из окна пришлось бы вытягивать шею по-жирафьи, потому что кожаный плащ Роальда уже маячил на перекрестке, а потом терялся из поля зрения — Голицын свернул в сторону от центральной улицы и начал петлять по предместьям.
Его прикид (сплошь кожа — плащ, брюки, шляпа, ботинки плюс черные очки, несмотря на осеннюю погоду и отсутствие солнца) можно было бы еще с полчаса наблюдать в довольно бедных и не предназначенных для прогулок столь знаменитых личностей районах.
Но человек в коже упорно брел, не очень-то разбирая дорогу, и со стороны могло бы показаться, что он просто шляется — то ли чуть под хмельком, то ли его обуревают печальные мысли, которые он стремится заглушить старым добрым способом — прогулкой.
Когда он пересекал пустынное шоссе в южной части города, там, где расположен электроламповый завод, из-за поворота вдруг выскочил мотоцикл, несущийся на предельной скорости.
В летние месяцы на этой магистрали было довольно оживленное движение, но сейчас на дворе стояла осень. Дачники, сползавшиеся на своих автомобилях по направлению к огородам, уже закончили все свои нехитрые дела на приусадебных участках.
Шоссе с четырьмя полосами движения можно было бы перебежать секунд за семь-восемь. Но мотоцикл не оставлял человеку такой возможности.
Тогда пешеход взял чуть вправо, возвращаясь к осевой и, очевидно, уступая лихому ездоку дорогу. Но тот проигнорировал свободную полосу и, чуть повернув руль, стал преследовать оторопевшего человека.
Впрочем, ситуация неожиданно переменилась. Человек вдруг остановился, резко выбросил руку из кармана и несколько раз выстрелил по колесам мотоцикла.
Стрелял он хорошо. Мотоциклист, не ожидавший такого поворота дел, стал вихлять, да и метко посланные пули повредили ось переднего колеса.
Не справившись с управлением, ездок на полном ходу врезался в высокий каменный бордюр и вылетел из седла. Мотоцикл, бешено вращая колесами, сшиб ограждение и завалился в кювет, а ездок остался лежать на мостовой. Упал он довольно неудачно, вписавшись шлемом, на котором теперь была глубокая вмятина, в фонарный столб.
Человек в коже быстро бежал по направлению к неподвижному телу мотоциклиста. Теперь полы его плаща широко развевались, обнаруживая отнюдь не мужское сложение пешехода.
Вы, очевидно, уже догадались, что это была я, — идея «подсадной утки» стара как мир, но на нее обычно все покупаются.
Наклонившись над всадником «Юпитера», я подняла его голову и сорвала шлем.
Да это же девушка!
Я нырнула рукой в карман ее кожаной куртки. Ага, вот паспорт. Итак, тебя зовут Екатерина Самохина. Что ж, приятно познакомиться!
— Познакомиться? — неуверенно проговорила я, вглядываясь в ее лицо. — Да ведь мы с тобой, оказывается, уже знакомы!
Та самая девчушка, которую я видела в аэропорту, когда встречала самолет с Роальдом! И она же потом заходила домой к его родителям!
Хм, а ведь я тогда ошиблась, дав ей всего пятнадцать лет! Просто очень молодо выглядит для своих семнадцати с половиной. Впрочем, если говорить точнее, то не молодо, а инфантильно.
Хорошо, кое-что уже немного прояснилось… Но мотивы, мотивы?!
— Надо бы «Скорую»! — подбежал ко мне Голицын, до того медленно следовавший за мною на сохраняющем дистанцию «Фольксвагене». — Похоже, у нее что-то с головой!
— Значит, так, — скомандовала я. — Мотоцикл уже не починишь, пусть остается тут. Сейчас мы едем к ней — адрес ее прописки в трех минутах отсюда, если на машине. Из квартиры вызовем «Скорую».
— А она не…
— Да не волнуйся ты! — усмехнулась я. — Живехонька. Впрочем, если ты имеешь в виду, не станет ли она тебя терзать в моем «Фольксвагене», можешь успокоиться: в таком состоянии она и мухи не обидит.
Мы с Роальдом дотащили девушку до автомобиля и уложили на заднее сиденье. Я рванула с места, и вскоре мы уже тормозили возле ее дома на Вишневой, восемьдесят девять, — двухэтажный барак то ли позднесталинских, то ли раннехрущевских времен.
— Да помоги же мне! — окликнула я Роальда, который продолжал сидеть в машине, пока я вытаскивала оттуда тело девушки.
— Сейчас-сейчас, — засуетился Роальд, закидывая ее руку себе на плечо.
Он все же явно опасался каких-либо враждебных действий со стороны мотоциклистки, несмотря на ее бессознательное состояние.
Нам повезло: Катя жила на первом этаже и ее квартира была с отдельным входом — прямо с улицы. Найдя в кармане ее куртки ключ, я вставила его в замочную скважину и, повернув на полтора оборота, распахнула дверь.
— Ого! — не смогла я сдержать удивленного возгласа, когда мы перешагнули порог. — Да тут твоя полная иконография!
Действительно, все стены квартиры были завешаны изображениями Роальда, в том числе — и фотография, сделанная Катей из кустов в аэропорту. По большей части это были кадры из двух кинофильмов и фотографии из журналов, где Роальд давал интервью.
Это подтверждало мою гипотезу о том, что Катя была в курсе гастрономических пристрастий Голицына и знала, что он никогда не стал бы пить минеральную воду «Полюстровская».
А вот кое-какие фотографии были весьма своеобразно «украшены».
Все изображения Голицына, имевшие отношение к его амплуа телеведущего юмористической передачи, подверглись поруганию. Роальду были либо пририсованы усы с рожками, либо фотография была просто перечеркнута, либо — ого, вот это уже поинтересней! — поверх улыбающейся физиономии Голицына красным фломастером была тщательно нанесена мишень. А кое-где даже виднелись следы проколов — наверное, Катя тренировалась в «дартс».
Девушка, которую мы уложили на диван, вдруг застонала и повела рукой.
Роальд тут же отскочил, как будто перед ним была ядовитая змея.
— Знаешь, ты тут давай сама… — пробормотал он. — А я посижу на кухне.
Накручивая «ноль-три», я внимательно наблюдала за Катей, которая, кажется, начинала приходить в себя. Но — уж не знаю, к горю ли, к счастью для нее, — только на физическом уровне.
«Если у девчонки съехала крыша, то ей по крайней мере не грозит тюрьма, — машинально подумала я, — только психушка. Впрочем, еще неизвестно, что хуже».
Пока «Скорая» добиралась до Вишневой, я осмотрела комнату. Н-да, похоже, Катя не теряла времени даром — на полках стояли спортивные кубки (бег, плавание, стрельба из лука), рядом с ними — бутыль с наклейкой аш-два-эс-о-четыре, тут же, возле серной кислоты, — полуслепой ксерокс «Взрывчатые вещества для чайников».
Я взяла в руки листки и бегло их просмотрела. Ничего особенного — скачанная с Интернета информация, которую можно купить сейчас на любом лотке. При минимальном знании химии — никаких проблем в изготовлении, остается только умело применить.
Так, а это что у нас за бумаги? Ба, да ты, Катя, оказывается, детдомовка! Вот справка об окончании спецшколы, вот квитанции о получении стипендии на протяжении трех лет — благотворительный фонд обеспечивал жизнь Самохиной, закончившей школу с отличием, а вот перед нами и чек из магазина спорттоваров — наверное, Катя упорно копила на арбалет и мотоцикл.
О, а вот это уже представляет особый интерес. Последний год наблюдалась у психиатра.
— М-м, — донесся до меня с дивана стон девушки. Я подошла к ней и помогла приподняться. Катя смотрела прямо перед собой выпученными глазами и не реагировала на движения моей руки возле ее переносицы.
— Говорить можешь? — тряхнула я ее за плечо. — Ты слышишь меня?
Никакой реакции, полный ступор. Даже врачи «Скорой», констатировавшие сотрясение, увидев справку из психушки, посоветовали вызвать врача, который ее наблюдал, и отказались сами заниматься госпитализацией.
Я созвонилась с психиатрической лечебницей и, выудив телефон Войцеховской, лечащего врача Кати Самохиной, связалась с ней и попросила приехать на Вишневую.
* * *
Войцеховская подъехала через полчаса. Она оказалась милой, доброжелательной блондинкой лет сорока пяти. Выслушала мой рассказ об аварии — я благоразумно опустила подробности о том, что сама ее подстроила — и, пройдя в комнату к девочке, осмотрела несчастную.
— «Скорая» была? — спросила она озабоченно. — По-моему, у нее сотрясение мозга.
— Да, они были и сказали, чтобы мы вызвали вас — именно вы должны решить, куда поместить девочку, — отозвалась я. — По-вашему, все серьезно?
— Ну даже если бы Катя была нормальным ребенком, — развела руками Войцеховская, — то и тогда имелся бы повод для беспокойства.
Она с жалостью посмотрела на бессмысленно мотающую головой мотоциклистку.
— Не буду скрывать, все очень плохо, — вздохнула доктор. — Видите ли, при ее состоянии любые травмы черепа очень опасны. Я даю сто процентов, что Катя не оправится после этой трагедии и проведет остаток жизни в психиатрической больнице.
— И ее оттуда не выпустят? — спросил вышедший из кухни Роальд.
Войцеховская не уловила оттенок надежды в его голосе. Она мазнула взглядом по Голицыну, потом снова повернула голову и, приподняв очки, внимательно вгляделась в Роальда. Узнав кинозвезду, Войцеховская всплеснула руками и воскликнула:
— Так это вы! Ай-яй-яй, какая жалость! — удрученно покачала она головой.
— Это почему же? — не понял Роальд.
— Видите ли, — принялась объяснять Войцеховская, — Катя была ну просто зациклена на вас. Я имею в виду ваши роли в кино. Знаете, она болела вами, могла говорить о вас часами, расписывая ваше лицо, вашу фигуру… Представляете, она знала оба фильма практически наизусть! В общем, вы были ее кумиром.
Роальд грустно кивнул.
— Впрочем, — добавила Войцеховская, — не буду скрывать, ваш проект по телевидению — я сейчас говорю о юмористической программе — Кате был очень не по душе. Она просто кипела, когда видела вас на экране, хотя, я уверена, что она смотрела каждую вашу передачу. По-моему, она считала, что вы губите свой талант, размениваете его на пустяки… Так, во всяком случае, я могла понять ее сбивчивые речи.
— Ну так не смотрела бы, — фыркнул Голицын, — и дело с концом.
— Нет-нет, — возразила ему Войцеховская, — вы не учитываете особенности ее психики! Она не могла просто так отказаться от того образа, который уже запечатлелся в ее сознании — образа супермена и благородного героя. Вы как бы раздвоились для нее, перешли в две ипостаси, одну из которых она обожала всей душой, перед которой искренне благоговела и готова была преклоняться, а другую столь же искренно ненавидела.
— Ну дела! — покачал головой Роальд. — Ты работаешь себе и работаешь, а тут вдруг такое! Вот до чего доводит смена имиджа!
— Я пробовала уговорить Катю не смотреть телевизор, но, мне кажется, что она уже не могла перестать. А любая ваша передача была для нее как нож в сердце, — продолжала Войцеховская. — Катя только все больше распалялась против вас, но ее энергия не находила выхода. Я боялась, что ей грозит нервный срыв. А ведь девочка была очень подвижная, дружила со спортом…
— Да уж, — проговорила я себе под нос, — девочка была на редкость прыткая.
— А в последнее время положение совсем осложнилось, — Войцеховская повернулась к Голицыну. — Знаете, какая идея появилась у Кати? Что вы — ее отец, а мать умерла при родах. Вы, как следует из ее фантазий, отказались от ребенка и поместили девочку в детский дом. И теперь она разрывалась между любовью и ненавистью к вам не только как к кумиру, но и как к отцу.
Доктор посмотрела на часы, громко ахнула и сразу засуетилась.
— Что-то я заболталась, а ведь у меня еще пациенты, — извиняющимся тоном проговорила она, снимая трубку телефона. — Сейчас вызову бригаду…
* * *
До аэропорта мы ехали молча. Самолет должен был улетать в Москву через час с небольшим, и, когда мы вышли из машины, оставалось еще минут десять до окончания регистрации пассажиров.
— Скажи мне честно, Рома, — нарушила я молчание, — Катя не могла быть твоей дочерью? Только, пожалуйста, не ври.
Роальд посмотрел на меня с печальной улыбкой и покачал головой.
— Это ты так подумала после истории с Надей, да? Боже мой, ну конечно же нет! Ты сама видела ее паспорт. Когда Катя родилась, я уже два с половиной года жил в Москве! Ты мне веришь?
— Да, — вздохнула я с облегчением. — Все, Рома, тебе пора, уже объявили, что регистрация заканчивается. Прощай, дорогой.
Наши губы слились в долгом поцелуе. Оторвавшись от меня, Роальд Голицын печально посмотрел мне в глаза и с горечью произнес:
— Жалко уезжать, правда. Но что поделаешь? Такова актерская судьба.
— Ни о чем не жалей, — пожала я ему руку. — Смело иди вперед, и все будет о\'кей!
— Слушай, что тебе прислать из Голливуда? — обернулся напоследок Роальд. — Хочешь автограф Ди Каприо? Или Сталлоне?
— Знаешь что, — вдруг оживилась я, — пришли мне кассету с твоим фильмом, как только он будет закончен. Еще до выхода на экраны, идет?
— Заметано! — пообещал мне Роальд и поспешил на посадку.
* * *
Голицын не забыл эту сцену прощания. Он выполнил мою просьбу и переслал мне кассету с оказией, так что отснятый фильм я просмотрела за три с половиной месяца до начала его проката.
Надо сказать, что, несмотря на бойкую рекламу, он продержался в топ-списке Америки всего две недели, а потом куда-то сгинул. Впрочем, коммерческая судьба ленты меня не волновала.
Я сидела на своем диванчике, попивая кофе и дымя сигаретой. Вперившись в экран, я откровенно любовалась Роальдом, что уж тут скрывать.
Да, надо отдать должное его умению печально смотреть в камеру — ведь это были лучшие кадры фильма! Что-то такое в нем все-таки есть — именно то, что нравится женщинам. Конечно, это и фигура, и мужественность, но главное — все же взгляд. Взять хотя бы вот этот анфас в заключительных кадрах, когда он медленно поднимает веки и, чуть склонив голову вправо, смотрит прямо на вас.
Я еще раз убедилась в мудрости русской пословицы, говорящей о том, что можно полюбить «за красивые глаза»…
Назад: Глава 6
На главную: Предисловие
