Глава 5
Именно это мне и предстояло выяснить. И найти ответ на самый главный вопрос – где покойный Кузен добыл контейнер с биологически опасным материалом в нашем провинциальном городке?
Хотя это как раз не такая уж неразрешимая загадка. Дело в том, что в советские времена наш Тарасов был, что называется, «закрытым» городом. Даже не представляю, как объяснить значение этого странного термина современному подростку. Как это – в город не может приехать ни один иностранец? Почему это, чтобы поехать на курорт куда-нибудь в Болгарию, житель Тарасова должен собрать кучу справок, подтверждающих, что доступа к секретной информации он не имел? А уж если наш земляк действительно работал на военном заводе, который под видом комбайнов собирал танки, или тарасовец строил ракетные шахты, которыми буквально нашпигована земля в окрестностях города, или служил в том же институте «Вирус» – то с мечтой о Болгарии можно было распроститься навеки. Заграницы нашему земляку было не видать как своих ушей.
О «Вирусе», носившем официальное название «Научно-исследовательский институт вирусологии и биотехнологии», я знала не больше любого другого горожанина. В советские времена это было закрытое учреждение, работавшее, как и большая часть советской промышленности, исключительно на оборону. Хотя в постсоветское время гриф секретности был снят со множества научных и промышленных предприятий, в том числе и с «Вируса», но все же деятельность этого объединения по-прежнему оставалась закрытой для широкой публики. И правильно – чего только не выдумает буйная народная фантазия на основе скупых обрывков подлинной информации! Я собственными ушами слышала в трамвае, что будто бы «Вирус» специально заражает холерой джунгарских хомячков и потом посылает их в страны, с которыми у нас напряженные отношения, – дескать, это такое биологической оружие! Хотела бы я посмотреть на того ученого, которому удалось бы заразить вирусом холеры хомяка… Кстати, холера передается через загрязненную воду, а вовсе не по воздуху. Использование этих пушистых зверьков в качестве оружия – тоже смелая мысль!
В общем, мой путь явно пролегал в направлении научно-исследовательского института. Тетушка Мила продиктовала мне номер телефона «Славочки» Комарова, и я рассчитывала получить новую информацию уже сегодня. Конечно, Комаров являлся рядовым сотрудником «Вируса», и никакими важными сведениями располагать попросту не мог… Но мне и не нужна была секретная информация – хватило бы и общедоступной. Но только той, что не могла быть известна никому, кроме сотрудника института. Например, не пропадали ли из какой-нибудь лаборатории образцы вируса… Ну, что-то в этом роде. Тогда я буду знать, что разгадка скрыта именно в стенах «Вируса», и поищу другие ходы в институт. Возможно, найду подходы к руководству или, напротив, попытаюсь выяснить что-либо через маленьких людей.
Кстати, так называемые маленькие люди (ничего обидного, это просто термин) составляют часть моего метода хамелеона. Это один их моих любимых способов воздействия. Уборщица, сторож, курьер, официантка, младшая лаборантка, стажер – все эти люди знают гораздо больше, чем можно подумать, и уж гораздо больше, чем им положено знать. Дело в том, что начальники – тоже люди. Один телефонный разговор за неплотно закрытой дверью или вообще в присутствии человека, на которого никто не обращает внимания, которого привычно не замечают – и вот уже курьер или дворник становится обладателем информации, за которую конкуренты, или промышленные шпионы, или хэдхантеры готовы отдать что угодно!
Я часто использую маленьких людей в своей работе. Это намного проще и порой гораздо эффективнее, чем пробивать лбом защиту высоких уровней. Иногда я контактирую с одним человечком несколько раз и даже плачу ему за работу, тогда мы расстаемся довольные друг другом. Но чаще, признаюсь честно, я использую маленьких людей, что называется, втемную – они понятия не имеют, насколько ценной информацией поделились со мной. Это не потому, что я жадная – такая тактика вызвана заботой о безопасности самих источников: представьте, что с ними будет, когда об утечке информации узнает их руководство! А трепаться по телефону в присутствии курьера или оставить незакрытый файл на экране компьютера – это ничего, это нормально!
Я решила не откладывать дело в долгий ящик – скорее всего, не я одна такая умная и в «Вирусе» вовсю ведет расследование ФСБ. Мне вовсе не хотелось светиться перед спецслужбами, особенно после того, как я оказалась на месте преступления. Так что я тихонечко, с краешка, частным порядком… Как говорится в детской сказке про лисичку, «сама на лавочку, хвостик под лавочку». Кстати, если мне не изменяет память, упомянутая лисичка в итоге сработала весьма эффективно и добилась всего, чего хотела…
Я подошла к неприметному четырехэтажному зданию из красного кирпича, еще дореволюционной постройки, в котором располагался институт. Так, соваться внутрь мне совсем не хочется. Скорее всего, меня просто не пустят дальше проходной, да еще есть шанс повстречаться с фээсбэшниками. Нет уж, спасибо. Я работаю в Тарасове давно и успешно и намереваюсь работать так же и дальше. Во многом своей безупречной репутацией я обязана тому, что стараюсь не переходить дорогу спецслужбам и правоохранительным органам. У них свое поле деятельности, а у меня свое. И если мне все-таки приходится поневоле забраться на это самое их поле, я стараюсь убраться оттуда максимально быстро и не оставляя следов…
Я достала телефон и набрала номер, который дала мне тетушка. «Абонент временно недоступен», – сообщили мне. Что ж, Комаров не обязан сидеть на рабочем месте как пришитый. Человек может отправиться в командировку, на отдых, заболеть, в конце-то концов… Постараюсь узнать что-либо о местонахождении Вячеслава Васильевича.
Стоило мне взяться за латунную ручку, как старинная тяжелая дверь сама распахнулась мне навстречу, и я нос к носу столкнулась с капитаном Алехиным – человеком, которого я хотела видеть меньше всего. Ну, после сотрудников ФСБ, конечно.
Мое появление в «Вирусе» для капитана тоже оказалось неожиданностью. С минуту Алехин подозрительно вглядывался в мое лицо, словно пытаясь прочитать мои злокозненные мысли, потом неожиданно сказал «милицейским» голосом:
– Пройдемте!
– Простите, я что, задержана? На каком основании? – поинтересовалась я.
Алехин вздохнул:
– Никто вас не задерживает, Евгения Максимовна. А пройдемте… ну вот сюда, к примеру. Просто чтобы на дороге не стоять.
И капитан, взяв меня под локоть, вежливо, но твердо переместился в скверик, окружавший старинное здание, под защиту вековых деревьев. Скорее всего, он просто не хотел, чтобы нас вдвоем видели из окон института…
– Я хочу поблагодарить вас за то, что вызвали мне медицинскую помощь, – быстро проговорила я, стараясь направить беседу в безопасное русло.
– Не стоит благодарности! – отмахнулся Алехин.
– Только позвольте спросить, почему на вызов приехала не обычная «Скорая», а медицинская машина спецслужб?
Алехин замялся, потом все же ответил:
– Ну, последние ваши слова были про вирус… Вот я и решил, что вы заразились от этого проклятого контейнера. Сейчас вы выглядите гораздо лучше, – Алехин слегка смутился, потому что его слова можно было истолковать как самый настоящий комплимент, и неловко закончил: – А что, у вас были проблемы?
– Да нет, что вы! Благодаря вашей осторожности я получила доступ к лучшей современной медицине…
– А, ну тогда все в порядке! Скажите, гражданка Охотникова, что вы делаете в научно-исследовательском институте «Вирус»? – тон капитана был строгим, но ведь это был не допрос, а всего-навсего неофициальная беседа под старыми липами, поэтому я ответила:
– Так, ничего!
Алехин нахмурился, пытаясь понять, в какие игры я вздумала поиграть.
– Как это – ничего? Я сам видел, как вы пытались проникнуть в здание «Вируса»!
– Но ведь не проникла же! – улыбнулась я. – Я всего лишь подержалась за ручку двери, вот и все. Входить в здание я, возможно, и не собиралась.
– Это что, шутка такая? – лицо Алехина побледнело от сдерживаемой ярости, и я обратила внимание, какие у капитана губы – четко очерченные, очень красивого рисунка. Да и глаза тоже ничего – серо-стальные, умные. И вообще капитан немного смахивает на идеального эталонного милиционера со старого плаката – «Пока он защищает мирных граждан, они могут спать спокойно»…
– Нет-нет! Это я просто на одну минуту представила, как работает голова у адвоката.
Алехин посмотрел на меня задумчиво, точно решая, повредилась ли я рассудком или просто валяю дурака. Решил, что после перенесенных стрессов вернее первое, и мягко сообщил:
– Вам пока не предъявлено никаких обвинений, гражданка Охотникова. По делу Гонзалеса вы проходите как свидетель. Так что адвокат вам ни к чему.
– Скажите, Игорь Юрьевич, а разве вы расследуете это дело? Я была уверена, что расследование ведет ФСБ, – я похлопала ресницами. Дурочка получается у меня не слишком хорошо, остается надеяться на то, что Алехин плохо меня знает – ведь мы встречались всего несколько раз в жизни. – Так по какому же делу я прохожу свидетелем?
– По делу об убийстве иностранного гражданина Константина Рамона Гонзалеса на территории города Тарасова, – ответил Алехин. Надо же, я вытянула из него информацию! Скажите, пожалуйста, как удобно быть дурочкой…
Оказывается, дело о гибели Кузена разделено на два эпизода. Все, что имеет отношение к контейнеру, расследует ФСБ, а вот собственно убийство Кости осталось в ведении полиции. Интересно, кто Алехин по должности? «Важняк», наверное, то есть следователь по особо важным делам…
– Послушайте, Евгения Максимовна! Вы получите официальную повестку, как единственный свидетель, но пока просто ответьте – вы что, ведете собственное расследование?
– Вовсе нет! – искренне возмутилась я. И это чистая правда. Никакого расследования я не веду, никто мне не платит за сбор информации, клиента у меня попросту нет. Я всего-навсего пытаюсь разобраться в наших с тетушкой семейных делах. Вот так!
– Тогда зачем вы пытались проникнуть в здание института?
– И вовсе я не пыталась проникнуть! – я надула губы. Подсмотрела этот прием у соседки по общежитию и использую нечасто, чтобы не поистрепался. На мужчин действует безотказно. Вот и Алехин слегка поморщился.
– Я просто хотела войти в дверь! – капризным тоном проговорила я. – Вы ведь и сами ходили в «Вирус», что тут такого криминального?
– Я был в институте по долгу службы! – едва сдерживаясь, терпеливо проговорил Алехин.
– Ну а я хотела навестить знакомого моей тети, вот и все! Он тут работает.
– А как его фамилия? – насторожился бдительный капитан.
– Комаров, а зовут его Вячеслав Васильевич, – наивно ответила я и для закрепления эффекта еще разок похлопала ресницами.
– А, тот, который в отпуске! – машинально отреагировал Алехин.
Хлоп! Пружина мышеловки защелкнулась. Капитан сразу понял, что напрасно это произнес, но слово, как говорится, не воробей… Алехин подозрительно уставился на меня, но я принялась копаться в сумочке – а, как известно, женщины могут предаваться этому занятию сколь угодно долго.
– Что? – я подняла на капитана до невозможности простодушный взгляд. – Вы что-то сказали?
– Ничего, – сквозь зубы процедил Алехин.
Кажется, общение со мной начало его доставать. Именно на это я и рассчитывала – мужчины, вопреки распространенному мнению, не так уж обожают идиоток. Ну, не считая моментов интима, а тут случай был совершенно другой…
Я знала, что собирался сказать мне капитан Алехин. Он хотел предупредить меня, чтобы я не вздумала затевать собственное расследование. Чтобы не перебегала дорогу профессионалам. Чтобы не лезла не в свое дело…
Но, глядя в мои ясные глаза, капитан пришел к выводу, что я не способна расследовать пропажу сыра из мышеловки – не то что дело, попахивающее терроризмом. И капитан промолчал. Именно этого я и добивалась. Потому что если бы Алехин произнес то, что собирался, у меня были бы связаны руки. И все мои последующие действия можно было бы расценить как противодействие правоохранительным органам, помеху следственным действиям и тому подобное. А теперь я на какое-то время свободна. И пусть у капитана создалось обо мне мнение как о девушке с одной извилиной – метод хамелеона вновь сработал!
Я простилась с симпатичным капитаном и поспешила домой. Наконец-то я смогла вернуться в место, которое считала домом! Только сейчас я поняла, как мне этого не хватало…
Остаток дня я потратила на то, чтобы перетащить свои вещи из арендованного жилья и сделать кое-какие приготовления. Я расторгла договор аренды (правда, съем до конца месяца пришлось оплатить), вернула ключи хозяйке съемной квартиры и наконец-то уселась в свое любимое кресло в нашей гостиной.
Честно говоря, наш бедный дом нуждался в хорошей уборке. После смерти Гонзалеса (оказывается, он еще и Рамон!) в квартире побывали по меньшей мере две следственные бригады. Всякие безопасники, следователи и криминалисты, само собой, не разуваются, когда входят в дом, а в день убийства шел сильный дождь. Так что я переоделась в рабочую одежду, повязала голову косынкой и принялась за уборку. Все равно ничего важного криминалисты здесь не оставили – ни единого клочка бумаги, ни самой незначительной пылинки, имеющей отношение к Константину. Да и личные вещи иностранца тоже забрали. Я так понимаю, во время обыска тетушка еще была здесь. А вот когда следственные бригады уехали, она и почувствовала себя плохо. Спасибо любопытной соседке Марье Семеновне, надо бы отблагодарить ее за помощь – конфет купить или чая…
Я буквально вылизала нашу маленькую квартиру – к тому времени, как тетушка вернется из больницы, здесь и следа Гонзалеса не должно остаться. Пусть ничто не напоминает Миле о печальных событиях. С особенным старанием я привела в порядок собственную комнату. Напоследок я сдернула с кровати постельное белье и засунула его в стиральную машинку. Включила максимально долгий цикл стирки и еще режим кипячения вдобавок. Все, теперь о бедном Константине в нашем доме ровным счетом ничего не напоминало!
Я решила напоследок сложить в сейф свои рабочие примочки – всякие там светошумовые гранаты, «жучки» и оружие, само собой. Сдвинула картину… Но сейф не открывался. Странно, я прекрасно помню, как покидала наш дом… Я прикрыла глаза, мысленно возвращаясь в тот день, когда у нас с Милой состоялся очень неприятный разговор. Вот я достаю из сейфа сумку и говорю Гонзалесу прощальные слова… А потом пулей вылетаю из квартиры. Мамочки! Я просто прикрыла дверцу сейфа, в надежде, что она автоматически захлопнется, вместо того, чтобы, как полагается, набрать новую комбинацию шифра!
Значит, я ушла, оставив дверцу незапертой. Мог Гонзалес этим воспользоваться? А что, вполне. Сейф был пуст, и у Рамона могло возникнуть искушение. Это значит, что он мог положить что-то внутрь и отправиться на свою последнюю в жизни встречу. И шифр умер вместе с Гонзалесом…
Сейф мой отличного качества, просто так его не открыть. От взлома он защищен так, как не каждое банковское хранилище. Проблема одна – фирмы, которая устанавливала мне этот агрегат, больше не существует.
Когда года два назад я озаботилась проблемой хранения своего арсенала, то, само собой, первым делом обратилась к профессионалам. Полистала каталоги одной солидной фирмы. Выбрала модель, которая меня идеально устраивала, почти уже договорилась о дне установки. Немного смущала высокая по тарасовским меркам цена… Но дело того стоило. Так что я готова была расстаться с весьма ощутимой суммой денег. Но тут у моих знакомых в семье случилась беда – похитили их десятилетнего сына. И Федоровы обратились ко мне. Собственно, меня вызвала жена – отец мальчика, ветеран еще Афгана, ныне вполне успешный предприниматель, собирался кликнуть своих друзей и лично разобраться с проблемой. Понимая, чем это может кончиться, жена и обратилась ко мне. Самым трудным в этом деле было уговорить отца подождать ровно двадцать четыре часа. Но все-таки мне это удалось, а когда похитители вышли на связь и потребовали денег, все стало вообще просто и понятно. Ребенок вернулся домой вечером того же дня. Денег я с Федоровых не взяла. Отец мальчика самостоятельно разобрался с похитителями. Я, конечно же, понимала, что это нарушение закона, что нужно сдать незадачливых киднепперов в полицию… Но я прекрасно знала, что мне ни за что не остановить отца маленького Никиты. Ведь этот человек привык относиться к жизни и смерти немного не так, как большинство «нормальных» людей, а благодарить за это надо наше государство, пославшее его, восемнадцатилетнего, в далекую страну выполнять интернациональный долг, как тогда это называли. Мне было немного жаль идиотов, которые, насмотревшись американских боевиков, решили срубить по-легкому кучу бабла. Но только немного жаль. Ведь я прекрасно понимала – из тех же боевиков это быдло узнало, что свидетеля нельзя оставлять в живых. Они настолько боялись Федорова-старшего, что после передачи денег, скорее всего, убили бы мальчика, оборвав след.
После возвращения Никиты я больше не имела отношения к этому делу. И с Федоровым встретилась всего один раз – он позвонил сам и предложил пересечься где-нибудь в городе.
Мы выпили кофе в уютном кафе, принадлежащем его жене.
– Я уезжаю, – с ходу огорошил меня собеседник. – Не могу тут больше. Жена все время дергается, Никитка заикаться начал… В общем, мы решили уехать. Только у меня правило – не оставлять неоплаченных долгов. Жень, я знаю, денег ты не возьмешь, но только скажи, чего тебе надо – и я сделаю. Ну?
Я смотрела на грубое лицо моего собеседника, на его тяжелые руки, лежащие на полированной поверхности стола. В этом кафе с шоколадного цвета коврами и белоснежными занавесочками Федоров казался пришельцем с другой планеты. Так называемая мирная жизнь отнеслась к этому человек куда более жестоко, чем война, где он не получил ни единой царапины. И он совершенно искренне хотел меня отблагодарить. И я сказала:
– Да вот, сейф мне нужен. Никак не сделаю…
Федоров обрадовался так, словно это я сделала ему подарок.
– Сейф? Не вопрос! Прям сегодня и сделаем!
Вечером того же дня ко мне пришли два парня в форменной одежде и установили вот этот самый сейф. Расписали его «взломоустойчивость»…
Я позвонила Федорову, поблагодарила, а вскоре он с семьей улетел в Австрию. После его отъезда фирма прекратила существование на тарасовской земле. Пользуясь замечательным сейфом, я всякий раз вспоминала приятеля добрым словом, и до сегодняшнего дня сейф ни разу меня не подводил. И что теперь? Звонить Федорову в Австрию?!
Сейф необходимо открыть. Гонзалес мог оставить в нем что-то важное. Что-то такое, что наведет меня на след его убийцы, поможет в расследовании. Все ясно, мне нужен взломщик! Но сегодня я ничего не смогу сделать – придется отложить поиски специалиста на завтра.
Наступил вечер. Я открыла окна во всей квартире, наслаждаясь теплым воздухом с ароматом цветущего жасмина. Заварила чай. Эх, вот бы еще Мила была здесь…
Так, хватит предаваться сладостному ничегонеделанию, как выражаются итальянцы. Пора работать.
Я включила компьютер и углубилась в Интернет. Информация, что меня интересовала, была общедоступной – так, ничего секретного. Просто, прежде чем браться за это дело, мне необходимо было немного развеять мрак собственного невежества.
Конечно, я окончила элитное учебное заведение, а после этого еще прошла спецподготовку в «Сигме», но каждый день я обнаруживаю очередную тему, в которой не смыслю ровным счетом ничего. Разведение кошек, тайский бокс, эротические техники эскимосов, биохимия, наконец…
Во время обучения в «Сигме» нам приходилось усваивать громадное количество совершенно нового и незнакомого материала – все эти сведения по безопасности, медицине, подрывному делу и тому подобным предметам, с которыми я, девятнадцатилетняя девица, ни разу в жизни не сталкивалась. Однажды я сидела в палатке в тренировочном лагере, после отбоя, накрывшись с головой и светя очень ярким точечным фонариком на страницу руководства по эксплуатации кислородных приборов. Сильная рука безжалостно сдернула куртку с моей несчастной головы, которая к тому времени уже гудела от невероятного количества информации. Надо мной стоял полковник Анисимов.
– Учишь, Охотникова? – усмехнувшись, спросил он. Я поморгала красными, как у кролика, глазами и жалобно пискнула:
– Учу!
– Ты хороший курсант, Евгения, – проговорил полковник негромко, чтобы не разбудить моих соседок по палатке. – Стараешься?
– Стараюсь, – вздохнула я.
– Ну и дура! – строго произнес полковник.
Пока я растерянно моргала, он пояснил:
– Ты пытаешься всунуть в свой мозг гигантское количество новых знаний. Стараешься стать экспертом во всех областях. Я за тобой наблюдаю, Охотникова. Ты и в подрывном деле лучшая, и по медицине сильнее всех курсантов, и вертолет уже водишь. А теперь вот еще подводные погружения изучаешь.
– Так программа такая, – виновато пожала я плечами.
– Зря ты это все! – жестко сказал полковник. – Программа, чтоб ты знала, рассчитана на то, что курсант выберет из нее то, что сможет усвоить. А что не сможет, оставит за бортом. А ты что, решила, что сможешь усвоить всю программу?
Я кивнула. Это же надо быть такой дурой! А я-то расстраивалась, что не все успеваю, и завидовала девочкам, которые спокойно спали по ночам!
– За старание хвалю. А теперь марш спать! – скомандовал полковник. Я принялась лихорадочно складывать учебники, а Анисимов добавил жестко: – Запомни, Женя! Ты должна знать то, что поможет тебе выжить, и то, что относится к твоей работе. И ничего сверх этого, ясно? А все остальное ты всегда сможешь узнать, если понадобится. Наша главная задача – научить вас учиться. А теперь отбой!
Я запомнила слова полковника на всю жизнь и с благодарностью пользуюсь его советом. Всякий раз, когда моя работа заводит меня в неисследованные области, я учусь. Постепенно круг моих знаний расширяется. Я научилась разбираться во множестве вещей, о которых раньше не имела понятия. И пусть моя голова хранит только то, чем я пользуюсь постоянно, – это не страшно. Я умею быстро усваивать новую незнакомую информацию. Вот сейчас я уже через сорок минут получила примерное представление о том, с чем мне предстоит иметь дело.
То, что я узнала, оказалось очень интересным.
В советские времена наш тарасовский «Вирус» входил в научно-производственное объединение с мирным названием «Биопрепарат». За этой вывеской скрывались очень серьезные вещи. Конечно, объединение производило самые обычные лекарства, а также вакцины. Но основной задачей была секретная разработка биологического оружия. В 1970–1980-е годы «Биопрепарат» (иначе в целях секретности называемый «предприятие п/я А-106») и его многочисленные институты разрабатывали не менее полусотни болезнетворных агентов, в том числе чуму, сыпной тиф, лихорадки Эбола, Ку, Ласса и Марбург, а также туляремию и сибирскую язву… Интересно, что создание «Биопрепарата» последовало за подписанием СССР Конвенции о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) оружия. То есть в 1972-м Советский Союз Конвенцию подписал, а уже в 1973-м возник «Биопрепарат». Академик Овчинников сумел убедить Брежнева в том, что такое объединение жизненно необходимо огромной империи. Без биологического оружия безопасность страны будет под угрозой… Если представить, какие деньги вложены в этот проект, делается страшно. Само собой, биологическое оружие было создано! Наверняка уложились к очередной годовщине Октябрьской революции – в те времена любили все завершать к датам, «красным дням календаря». Получилось просто здорово. Проблема была в одном – как научить безмозглые бактерии и вирусы отличать своих солдат от вражеских? С этой задачей справиться не удалось никому – и слава богу! А то ведь ходили теории о расовой неполноценности некоторых народов и уязвимости их расово неполноценных организмов для биологического оружия. Но расистские теории не сработали, перед чумой все оказались равны…
Расцвет этого проекта пришелся на конец 1970-х. И самый большой провал – тоже. В 1979-м в Свердловске вспыхнула эпидемия сибирской язвы. Утечка произошла из биологической лаборатории военного городка № 19. Один из работников снял загрязненный фильтр, служащий для того, чтобы не допустить выброса спор в воздух. Работник оставил для следующей смены записку, а вот записи в журнале, как полагалось, не сделал. Поэтому, стоило только начальнику следующей смены включить оборудование, как миллионы спор сибирской язвы оказались в атмосфере. Облако выброса прошло над территорией военного городка, и спустя сутки был зафиксирован первый смертельный случай. Всего же из-за этой утечки погибло около ста человек.
В Советском Союзе полевые испытания биологического оружия проводились на острове Возрождения в Аральском море. Причем начались они задолго до создания «Биопрепарата», еще во время Великой Отечественной войны. В течение полувека – с 1942-го по 1992-й – на острове Возрождения работала военная биохимическая лаборатория, проводившая опыты на животных. Причем на собаках и обезьянах испытывали реально существующее биологическое оружие. В военном городке Аральск-7 проживало полторы тысячи человек. После закрытия полигона лабораторию демонтировали, часть оборудования вывезли, остальное захоронили прямо на острове. Военных перебросили в Россию, а жители покинули остров Возрождения сами – из-за неблагоприятной экологической обстановки…
К началу 1980-х начались игры посерьезнее – теперь задачей исследований в институтах «Биопрепарата» было изменение генетической структуры известных патогенов, таких, как возбудители чумы и туляремии, что сделало бы их устойчивыми к действию антибиотиков. Советские исследователи работали над созданием совершенно новых видов биологического оружия, включая так называемые «биорегуляторы», способные изменять настроение человека, эмоции, сердечные ритмы…
Истинный размах секретных разработок по созданию биологического оружия на Западе осознали только в конце восьмидесятых – как раз в это время в Великобританию бежал Владимир Пасечник, директор Ленинградского института особо чистых биопрепаратов. Тонны высушенных культур сибирской язвы или чумы, поиски штаммов, нечувствительных к действию лекарств, нарушение Конвенции – все это было подтверждено другим перебежчиком. В 1992 году совершил побег в Штаты первый заместитель начальника «Биопрепарата», полковник Канатжан Алибеков. В конце 90-х Алибеков выпустил книгу, в которой подробно описал достижения «Биопрепарата».
Загорск-6, Свердловск-19, Киров-200. Современному подростку эти слова напоминают название компьютерной игры про каких-нибудь монстров, вырвавшихся из секретной лаборатории. До стадии монстров советская биохимия не дошла – в конце концов, геном человека тогда даже не был еще расшифрован, но кто знает, каким был бы наш мир в случае успеха программы…
Объединение «Биопрепарат» включало 47 организаций, в том числе главные научно-исследовательские центры в Москве, Ленинграде, Оболенске и в Кольцове, а также предприятия по производству и хранению продукции в России и Казахстане. В структуру «Биопрепарата» входил и наш тарасовский «Вирус».
Я откинулась в кресле, потирая уставшие глаза. Теперь я знаю достаточно для начала расследования.
Пусть Алехин и ФСБ ищут, откуда Гонзалес привез в наш город опасный контейнер. Я точно знаю, что ниоткуда он его не привозил. Признаюсь, я обыскала вещи Кузена на второй же день его приезда… И точно знаю – у него не было с собой даже самого завалящего пистолета, не то что контейнера с биозаразой! Значит, Кузен добыл смертельную игрушку здесь, в нашем городе. Два человека, чьими именами интересовался Константин, приведут меня в два места – «Вирус» и лабораторию университета. Ну, лаборатория – это так, скорее для очистки совести. Вряд ли там что-то серьезное. Кто позволит студенту иметь дело с чем-то опасным?
А вот «Вирус» – совсем другое дело! Решено, завтра с утра займусь поисками неуловимого Комарова.
Но с утра я отправилась прямиком в шестую горбольницу – навестить Милу. Сегодня тетушка выглядела неплохо – кажется, она начала оправляться от перенесенного стресса. Во всяком случае, она ни словом не упомянула о Косте, зато минут двадцать пересказывала лихо закрученный сюжет Дороти Сейерс. Я вручила тете новую «дозу» детективных романов – предыдущую она уже прочла, а также немного фруктов, сок, творожки и йогурты – словом, то, что обычно приносят в больницу выздоравливающему.
Я как раз раздумывала, как бы потактичнее навести разговор на Комарова – мне не хотелось расстраивать Милу, как вдруг тетя сама заговорила об этом:
– Скажи, Женечка, как продвигается твое расследование? Ты ведь пытаешься выяснить, кто такой этот мальчик, ну, самозванец?
– Пытаюсь. Вот прямо сейчас и отправлюсь искать ответы на кое-какие вопросы, – честно ответила я. – Только мне нужна твоя помощь.
Тетя бросила подозрительный взгляд на соседок по палате, поманила меня рукой, чтобы я склонилась прямо к ее лицу, и заговорщическим шепотом произнесла:
– Все, что угодно!
– Я никак не могу найти твоего Славика Комарова. Не берет трубку.
Тетя взяла с тумбочки свой мобильный телефон и потыкала в разноцветные кнопки. Спустя минуту она с торжествующим видом сунула мне под нос экранчик, на котором высвечивался номер:
– Вот, держи! Это телефон Ольги, его супруги. Года три назад я им немного помогла – пристроила их сынка в институт. Они очень боялись, как бы мальчика не забрали в армию, ну и попросили о помощи. Только, по-моему, из этой затеи ничего хорошего не вышло – кажется, мальчика отчислили по итогам первой сессии. Но тут уж я ничего не могла поделать!
Тетя грустно вздохнула. Мила – удивительный человек. Она старается помочь всем, кто обращается к ней, не думая о выгоде, и всегда искренне переживает даже за малознакомых людей. Удивительно, но такая тактика – бессознательная, абсолютно искренняя – приводит к тому, что тетя получает больше, чем отдает. Все, кто хоть раз обращался к Миле за помощью или советом, так же искренне и бескорыстно готовы помочь ей или оказать любую услугу. Поразительно!
– А скажи, ты хорошо знаешь этого Комарова? – на всякий случай я решила разузнать побольше об интересующем меня объекте – информация в моей работе лишней не бывает.
– Как тебе сказать, – задумалась Мила. – Славочке сейчас должно быть… он с пятидесятого года… за шестьдесят. Ох, как бежит время! А я ведь помню его кудрявым мальчиком! Он был такой талантливый! Я дружила с его покойной матушкой – мы вместе ходили в консерваторию, в клуб меломанов, и она много о нем рассказывала. Славочка был очень способный и честолюбивый. Он всегда хотел сделать карьеру: продвигался по комсомольской линии, потом вступил в партию… Это было году в семьдесят пятом. Или в семьдесят седьмом? – задумалась Мила. – Точно, в семьдесят седьмом! В семьдесят пятом он был еще комсомольцем!
Я чуть сдуру не спросила, в какую партию собирался вступить Славочка. Понятно же, что в 1975-м в нашей стране была только одна партия – великая и ужасная КПСС.
– Но странно, карьеру сделать ему так и не удалось! Хотя он и в самом деле был очень талантлив. Еще будучи студентом, Славочка печатался в научных журналах. Его даже называли вундеркиндом, Моцартом от биохимии!
Я задумалась, представив кудрявого юношу с горящими от научного вдохновения глазами, лихорадочно перебирающего ряды разноцветных пробирок, в которых что-то булькает и пузырится. Сильный образ!
– А почему он не сделал карьеры? – поинтересовалась я.
– Поставил не на ту лошадь, – пожала плечами Мила. – Вместо того чтобы заниматься наукой, Славочка решил продвигаться по партийной линии. Вообще-то это был правильный ход и довольно популярный в те времена способ делать карьеру. Но Комаров поздно начал, ведь до двадцати семи лет молодые люди состояли в комсомоле, а только потом получали возможность вступить в партию, да еще какое-то время надо было побыть кандидатом… То ли он просто не успел к «разделу пирога», то ли функционером оказался куда менее талантливым, чем биохимиком, – в общем, как Славочка поступил в этот свой институт в семьдесят пятом, так до сих пор там и работает. Скоро ему на пенсию, подумать только! – И тетя покачала головой, удивляясь скоротечности жизни.
Ну что ж, теперь я лучше представляла себе человека, из которого собиралась вытянуть необходимую информацию. Это должно было помочь.
– А его жена… как ее… Ольга? – напоследок поинтересовалась я.
– С ней я почти не знакома. Знаю только, что она работает бухгалтером в фирме своего брата. У него заводик по производству азотных удобрений, кажется.
Ничего себе «почти не знакома»! Интересно, есть ли в Тарасове хоть один человек, о ком Мила действительно ничего не знает?!
Я попрощалась с тетушкой, пообещав навестить ее завтра. Когда я выходила, Мила уже раскрыла очередной детектив, и мир перестал для нее существовать.
Я присела на скамейку в больничном сквере и набрала данный тетушкой номер. Трубку взяли сразу.
– Алло? Алло?! Да говорите же! – не давая мне вставить ни слова, кричал высокий женский голос, – Андрей, это ты? Где ты?!
– Простите, я говорю с Ольгой? – ухитрилась произнести я.
Женщина замолчала, потом раздраженно сказала:
– Я слушаю! Кто вы? Что вам надо?!
Я объяснила, что я племянница Людмилы Охотниковой и разыскиваю Вячеслава Васильевича Комарова по важному делу. Как бы мне с ним повидаться?
– Так он дома! – огорошила меня Ольга. – Приходите сейчас, если вам надо!
И скороговоркой продиктовала адрес. Надо же, а я-то настроилась на долгие поиски!
Комаровы проживали неподалеку от меня – по крайней мере, через их двор пролегал маршрут моих утренних пробежек. Дверь мне открыла Ольга, и я сразу вспомнила ее – они с мужем как-то приходили к нам домой. Вероятно, это было как раз тогда, когда они пытались устроить своего сына в институт. В те времена Комаровы были с тетушкой и даже со мной невероятно вежливы и приветливы – как и всякий человек, которому от тебя что-то надо. Но и сейчас Ольга дружелюбно кивнула мне:
– Проходите, Женя! Ничего, что я так попросту?
Какая милая женщина! Мне стало немного стыдно за то, что про себя я называла ее придуманным прозвищем «Миледи». Дело в том, что Ольга Комарова была обладательницей целой гривы роскошных волос. Кудрявые от природы, красивого медно-рыжего оттенка, они укрывали женщину по пояс – точь-в-точь как тот парик, что носила актриса Маргарита Терехова в роли Миледи в советском фильме о трех мушкетерах. Проблема заключалась в том, что рост Ольги Комаровой составлял примерно один метр пятьдесят пять сантиметров. То есть эта грива молодой львицы закрывала большую половину ее тела. Эффект получался удивительный – казалось, это карнавальный костюм. Но Ольга всерьез гордилась своим главным украшением – роскошными волосами – и с гордостью носила гриву. Еще мне запомнились накладные ногти Ольги – невероятно длинные и загнутые на концах. Возможно, это был элемент бухгалтерской моды. Я давно замечаю, что каждая профессия представляет собой своего рода субкультуру – посмотрите на учителей, водителей маршруток, банкиров, продавщиц овощей. Везде свои традиции, как должен выглядеть «правильный» представитель профессии, свои стандарты одежды, обуви и причесок (взгляните, к примеру, на парикмахеров, нигде вы не найдете таких напрочь сожженных осветлением волос), даже макияжа, не говоря уже о профессиональном жаргоне, который тоже, конечно же, присутствует в любой профессии. Не могу забыть, как поразили меня «двенадцать мужиков на голом заднике» – профессиональный сленг помощников режиссера на местном телевидении…
– Проходите, Женя! – Ольга придвинула мне пару порядком потрепанных тапочек. Пришлось переобуться – не вступать же в споры с хозяевами с первой минуты пребывания в доме!
Ольга проводила меня на кухню – еще одна примета чисто советского гостеприимства. Пожалуй, сейчас мне предложат поесть.
– Покушать не хотите? – приветливо поинтересовалась Ольга. – Есть солянка рыбная, щи вчерашние.
Какие все-таки сердечные люди! Я поблагодарила и отказалась. Зная, что меня будут донимать предложениями все нового угощения до тех пор, пока я что-нибудь не выберу, я попросила чаю. Ольга захлопотала, приговаривая:
– К чаю нет ничего. Не успеваю ничего, целыми днями на работе, уж извините!
– А где вы работаете? – спросила я, хотя уже знала ответ. Но нет ничего лучше для установления контакта, чем спросить человека о нем самом. Ну, или о том, что ему хорошо знакомо. Все люди любят говорить о себе, и каждому приятно чувствовать себя экспертом в своей области. Так что это превосходный способ «разговорить» кого-то.
– Да бухгалтер я! – просто ответила Ольга. – У брата работаю. Коля у меня большой человек, хозяин фирмы – «Тарасовский азот», может, слышали?
Я уважительно покивала.
– Мы в отпуск уезжали, в Анталию! Вы потому и не могли до Славочки дозвониться, – объяснила Комарова. – А вот и Славочка!
В кухню, шаркая тапками, вошел небольшого роста мужчина. Я поняла, почему все называют этого человека предпенсионного возраста уменьшительным именем. Первое чувство, которое я испытала при взгляде на Комарова, – жалость. Худенький и сутулый, Вячеслав напоминал преждевременно постаревшего подростка. Он явно оделся для выхода. Костюм, безупречно чистый и отглаженный, был куплен в середине восьмидесятых – это было заметно по ширине брюк и лацканов пиджака, да и галстук сохранился явно с тех самых времен. Мила помнила Славочку кудрявым юношей, но с тех пор Комаров лишился всех своих кудрей, и его абсолютно лысый череп сверкал свежим турецким загаром. Неопределенного цвета глаза смотрели словно сквозь предметы, ни на чем не задерживаясь дольше чем на пару секунд. В целом Комаров производил впечатление человека, для которого время остановилось. Причем году так в 1980-м. Как раз к Олимпиаде-80. Среди наших соотечественников это не такое уж редкое явление – для многих прошлое представляется не просто идеалом, но некой альтернативной реальностью – там по-прежнему распределяют продуктовые пайки и путевки в санаторий, медицина бесплатна, а хоронят за счет завода… С каждым годом таких людей остается все меньше, но Комаров, кажется, именно из них. Особенно заметно это по контрасту с его женой – напористой, вполне успешно вписавшейся в реалии сегодняшнего дня. Вероятно, Ольга обеспечивает семью, а Комаров получает копейки в своем институте и тянет лямку, считая дни до пенсии.
Я поздоровалась и объяснила, кто я такая. Имя тетушки Милы волшебным образом открывало мне двери и сердца. Комаров приветливо улыбнулся, и стало видно, что зубы у него отличные – не иначе результат работы классного дантиста. Вообще состояние зубов говорит о материальном положении человека гораздо больше, чем его часы и ботинки, – на эти признаки советуют обращать внимание в первую очередь, если вы хотите выяснить истинное положение дел у вашего собеседника. Так вот, определить подлинность часов, не снимая их с руки, может только мастер-часовщик. А ботинки вообще могут быть куплены за тысячу рублей, но абсолютно новыми, и вы не отличите их от фирменного изделия, клоном которого они являются. В конце концов, «Патек Филипп» можно и одолжить перед важной встречей. А вот зубы – это показатель. Их ведь не подделаешь.
Вероятно, это Ольга следит за тем, чтобы ее муж выглядел прилично. Кажется, бухгалтерша из той породы русских женщин, которых обессмертил Некрасов – «коня на скаку остановит»…
Комаров присел за стол, Ольга поставила перед ним чашку с чаем и бутерброд на тарелочке. Вячеслав Васильевич сложил руки «домиком» и вопросительно посмотрел на меня:
– Чем могу быть полезным?
Я не стала ходить вокруг да около – человек работает в институте, который еще не так давно был засекречен. Выглядеть Комаров может как угодно, но дураком он уж точно не является…
– Вячеслав Васильевич, недавно в вашем институте произошло ЧП – к вам явились люди из органов и начали расследование.
Комаров изумленно уставился на меня. Кажется, мне удалось вывести его из многолетней спячки!
– Почему вы задаете такие вопросы? – осторожно спросил Вячеслав.
– Дело в том, что я имею отношение к этому расследованию! – абсолютно честно ответила я. Конечно, имею – я ведь главный и единственный свидетель, верно? Значит, очень важный в расследовании человек! Ох, хорошо, что Алехин меня сейчас не видит!
– Меня уже допрашивали по этому делу. К сожалению, я ничем не смог помочь товарищам из органов, так как находился в очередном отпуске, – Комаров произносил слова так осторожно, словно шел по тонкому льду и тот уже потрескивал у него под ногами. Кажется, Вячеслав принадлежал к той породе людей, которые мыслят и разговаривают штампами – жену называют «законной супругой», свадьбу «радостным днем бракосочетания», а похороны именуют «проводами в последний путь». Удивительно, что для него любой имеющий отношение к власти остается «товарищем из органов»…
– Да-да! – всунулась в разговор Ольга, подкладывая бутерброды на тарелку мужа. – Нам так повезло, что мы были в Анталии! Если бы Славочка оставался на работе, вопросов было бы куда больше! И без того у Славочки случился сердечный приступ, когда он узнал об этом безобразии, а ведь мой муж ни в чем не виноват!
– Помолчи, Оля! – строго сказал Комаров, и супруга послушно замолкла. «Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват!» – немедленно заиграла у меня в голове музыка из старого фильма о генералах песчаных карьеров, то есть бразильских беспризорниках. Интересно, с чего это у Комарова приключился сердечный приступ, когда он узнал о расследовании в институте? Так переживает о служебных делах? А может, причастен к пропаже вирусов из хранилищ института?
– Я знаю, что вас уже допрашивали, но все же должна задать вам несколько вопросов.
Ключевые слова «задать несколько вопросов», «должна» подействовали, как я и рассчитывала – Комаров выпрямился на стуле, отодвинул бутерброд, весь подобрался и приготовился отвечать.
Вообще-то я не имела никакого права задавать Комарову вопросы о происшествии в институте. То есть никакого официального права. В правоохранительных органах я не служу, к службам безопасности тоже отношения не имею, у меня даже лицензии частного детектива нет. Но ведь я имею право просто поговорить с человеком? Так сказать, частным образом?
Весь мой расчет строился на чистой психологии. Я неплохо изучила советского человека – в перестроечные времена его даже игриво называли «хомо советикус», претендуя на некую научную классификацию. Так вот, бедный «хомо советикус» был страшно запуган всяческой властью. Причем в роли власти выступал не обязательно большой начальник или милиционер, нет, это мог быть кто угодно – чиновник любого уровня, паспортистка, контролер. Все, кто хоть немного возвышался над толпой, старались выжать максимум из своего служебного положения. Тянули время, трепали нервы, вымогали взятки и подарки. Запугивали, чуть что – принимались кричать на просителя. В общем, любое простейшее дело превращалось в пытку, и, собираясь получать справку из ЖЭКа, «хомо советикус» заранее пил валокордин, зная, что его там ожидает.
Так что уж говорить о власти? Человек прекрасно представлял, что она – то есть власть – может с ним сделать, для этого не надо даже никакой особенной вины – диссидентства там или самиздата. Достаточно только зацепиться краешком одежды за одно из ее громадных зубчатых колес – и все. Так что «хомо советикус» старался вести себя тише воды ниже травы, не высовываться и как можно меньше знать. Наверное, именно в эти времена – то есть в семидесятые годы прошлого века – и возникла эта поговорка: «Меньше знаешь – крепче спишь».
Так что Комаров после моей ключевой фразы моментально выкинул из головы всякие сомнения и приготовился быть полезным. Раз задают вопросы – значит, имеют право. Раз хотят знать – значит, им положено знать. А как же иначе?!
– Вячеслав Васильевич, расскажите мне о том, что произошло в институте.
– Позавчера я явился на работу, потому что мой очередной отпуск завершился, – принялся докладывать Комаров на своем ужасном канцелярском жаргоне. – На рабочем месте меня уже ожидали сотрудники соответствующих органов.
«Соответствующие органы» – это здорово! Такого я еще не слышала! Я с трудом сдержала улыбку и даже нахмурилась, чтобы это скрыть. Комаров продолжал:
– Они спрашивали меня, не происходило ли пропажи биоматериала из подведомственной мне лаборатории. Я, разумеется, ответил отрицательно и указал на то, что только вернулся из очередного отпуска. Думаю, это помогло. Меня больше ни о чем не спрашивали, а переключили свое внимание на моего и. о.
– Простите?
– Ну, исполняющий обязанности! На время моего отпуска это был мой заместитель Леня Веретенников.
Еще одна яркая черта «хомо советикус» семидесятых – они словно бы никогда не считают себя вполне взрослыми. До самой пенсии они остаются «Борями», «Ленями», «Адочками» и «Лилями».
– И что ответил им Леня Веретенников?
– Что из нашей лаборатории ничего не пропадало. И из других тоже. Сотрудники соответствующих органов тщательно обследовали весь институт и убедились, что все в полном порядке – как и должно быть.
– Как это? – изумилась я. Надо же, выстроила вполне правдоподобную версию того, откуда взялся контейнер с вирусом, – и вот она летит кувырком!
– Как и должно быть! – с ноткой гордости повторил Комаров. – А вы что думали, Евгения? У нас серьезное научное учреждение, и уровень безопасности соответствующий. Вынести биоматериал из наших хранилищ абсолютно невозможно.
– Так-таки абсолютно? – с легким сомнением проговорила я, и Комаров бросился защищать родной институт. Этого я и добивалась. Я с интересом выслушала рассказ о мерах безопасности в «Вирусе». Хотя Комаров расписывал их как безупречные, я с ходу увидела не меньше десятка способов обойти их защиту. Как водится, все дыры в их системе безопасности были связаны с недостатком финансирования…
– Так что вы видите, Евгения, – хищение наших препаратов невозможно без содействия кого-либо из персонала института!
– А если с содействием? – поинтересовалась я.
Комаров позеленел. Надо же, какая удивительная реакция на стресс! Обычно люди делятся на тех, кто бледнеет при выбросе адреналина, и тех, кто краснеет. На этом различии даже был основан тест – так принимали новобранцев в армию Александра Македонского…
– Вы хотите сказать, что кто-то из сотрудников института мог быть замешан в чем-то противозаконном?! – не поверил мне Комаров.
Я усмехнулась про себя. Какие все-таки бывают наивные люди, и это в наши-то циничные времена!
– Вячеслав Васильевич, простите сердечно, но какая у вас зарплата?
Комаров в очередной раз сменил цвет и побагровел.
– Можете не отвечать, я и так могу сказать – невысокая. Представьте, что с сотрудниками вашего института связались, к примеру, террористы…
Комаров так страшно побледнел, что я испугалась – он, кажется, сердечник… Я оглянулась на Ольгу, но законная супруга сидела у окна и не прислушивалась к нашему разговору. Я рискнула продолжить:
– Не волнуйтесь, я же рассматриваю гипотетический случай. И вот эти нехорошие ребята пообещали вашему младшему научному сотруднику…
– Васюкову? – вскинулся Комаров.
– Почему Васюкову? – удивилась я. – Вы в чем-то подозреваете этого человека?
– Ну, вы же сказали – «младший научный сотрудник», а это как раз Васюков! – пояснил собеседник. Я вздохнула про себя.
– Вячеслав Васильевич, я говорю гипотетически! Пообещали кому-то большую сумму денег. Действительно большую, понимаете? Чтобы можно было уехать за границу, купить домик в Альпах и безбедно жить до старости.
Глаза Комарова на мгновение расфокусировались – похоже, он примерял на себя сценарий безбедной жизни в собственном домике в Альпах. Но тут же Вячеслав покачал головой и решительно произнес:
– Нет, Евгения, это абсолютно невозможно!
– Почему? – изумилась я. – В вашем «Вирусе» работают не люди, а сущие ангелы? Им не нужны деньги? Ни у кого нет алчной супруги или больного ребенка?
– Разумеется, у нас работают не ангелы, – был вынужден признать Комаров. – Но дело в том, Женя… Вы не понимаете…
– Чего именно?
– Любой, работающий у нас в институте, прекрасно понимает, с чем мы имеем дело. И никогда, слышите, ни за какие деньги не согласится взять материал из хранилища. И точка. Никто лучше нас не представляет, чем это грозит.
Сейчас Комаров не выглядел как затюканный жизнью «хомо советикус» – передо мной сидел профессионал, прекрасно осознающий свою ответственность. Профессионализм я чрезвычайно уважаю – неважно, кто ты, летчик или дворник. Ну, или биохимик. Я встала, собираясь попрощаться.
Но Комаров подпортил впечатление – он втянул голову в плечи, точно черепашка, и виновато закончил:
– Ну, и к тому же ведь у нас и правда ничего не пропало!
Да, тут мне крыть было нечем.
– Скажите, – спохватилась я, – а вот вчера к вам приходил такой капитан Алехин…
– Да, верно, – припомнил Комаров. – Он задавал вопросы о каком-то молодом человеке, которого застрелили недавно. Ужасные времена настали! В наше время такого не было!
Я могла бы напомнить Вячеславу Васильевичу, что на время его жизни пришелся «хвост» сталинских репрессий, военное присутствие в десятке стран, сотни тысяч людей, посаженных в тюрьмы за свои политические убеждения, вторжение в Афганистан, криминальный хаос девяностых, две чеченских войны, бесчисленные маньяки… Но человеку необходимы иллюзии. «Золотой идеал» есть у каждого, вероятно и у меня. Но для Комарова этот идеал вынесен в прошлое – там все девушки красивы, старцы мудры, реки чисты и полноводны, колосится золотая пшеница… Остается еще добавить молочные реки и кисельные берега – вечную мечту постоянно голодного народа – и готов идеал. Ладно, пора заканчивать…
– Спасибо, что уделили мне время, Вячеслав Васильевич, – поблагодарила я.
– Да-да, мне как раз пора на работу! – засуетился Комаров. – Оля, собери мне бутерброды на обед.
Ольга наконец-то отвернулась от окна, и я увидела, что глаза у нее заплаканы.
– Конечно, Славочка, – покорно пробормотала женщина и принялась хлопотать, упаковывая обед мужу.
Мне хотелось задать Комарову еще несколько вопросов, но не стала делать это при его жене, которая явно была чем-то расстроена.
– Я на машине, могу вас подбросить до института! – сказала я.
Комаров согласился. Я попрощалась и спустилась к своему автомобилю.
