Глава 10
Свой дурацкий костюм тысяча девятьсот восемьдесят пятого года выпуска, служивший ему маскировочной шкурой, Комаров оставил дома. Сейчас Вячеслав был одет в классические брюки и белоснежную рубашку. Полуразвязанный галстук болтался на груди – это было единственное, что указывало на то, что Комаров нервничает. Загорелая лысина ученого блестела в свете мощных ламп. Лицо, прорезанное глубокими вертикальными морщинами на лбу и у рта, казалось жестким и усталым.
– Ну наконец-то! – вздохнула я. – А я уже начала бояться, что вы не придете, Вячеслав Васильевич. Добрый вечер, кстати.
– Добрый, Женечка, добрый, – проговорил ученый, пристально разглядывая меня через стекло.
Потом Комаров повернулся к супруге и спросил:
– Кстати, Оля, ты не могла бы мне сказать, за каким чертом ты впутала в это дело еще и полицию?
Голос Комарова звучал ровно, но Ольга съежилась, будто муж ее ударил, и пролепетала:
– Прости, я надеялась, что мы успеем завершить дела, пока ее будет трепать полиция…
– Дура! – внезапно выкрикнул Комаров и ударил жену по щеке. Миледи покачнулась и села на пол, прижимая руки к месту удара. Ольга не заплакала – наоборот, она все так же смотрела на нас горящими ненавистью глазами.
– И вовсе я не дура! – выкрикнула женщина. – Это был хороший план, жаль, не сработал. Я думала, капитан уберет эту тварь с дороги… Кто же знал, что они заодно?
– Кстати, это правда, – вступил в разговор Алехин. – Я решил проследить за Охотниковой именно после вашего звонка.
Комаров смерил супругу убийственным взглядом, но больше не добавил ничего о ее умственных способностях.
Теперь биохимик обратился к Дохлому. Комаров подошел вплотную к стеклу и проговорил:
– Ну что, привел?
Дрюня виновато кивнул. Я подумала, что Комаров сейчас примется стыдить сына – этого Павлика Морозова двадцать первого века: несчастный пионер предал только отца, а Дрюня подставил всю свою семью – папу, маму и даже дядю, которому принадлежал заводик, служивший прикрытием для всей этой биохимической шарашки. Но вместо этого Вячеслав Васильевич одобрительно кивнул и сказал:
– Спасибо, сынок. Рад, что ты снова на нашей стороне. Наконец-то ты одумался. А я ведь боялся, что ты начисто спалил себе мозги этой своей дрянью. К счастью, ты вовремя понял, что искупить вину и заслужить прощение можно одним-единственным способом.
Дрюня виновато шмыгнул носом и попытался потереть то место, где у него когда-то находилось ухо, но я блокировала его руку, и парень только судорожно дернулся.
– Теперь у тебя появился шанс, Андрей, – великодушно заявил Комаров старший.
Я во все глаза уставилась на Дохлого. Ах ты, гаденыш! Я-то думала, что парень привел нас в лабораторию потому, что хотел нашими руками разделаться с папашей, который, судя по всему, давно списал со счетов своего сынка-наркомана. Да еще и ухо вдобавок отстрелил. Это вам не игрушки!
А оказалось, ситуация зеркально обратная! Еще в Варфоломеевке, поняв, что я вцепилась в него как клещ и не намерена выпускать, парнишка придумал отличный план. Я ведь сама на пальцах объяснила наркоману, что бежать ему совершенно некуда… Получается, Дохлый привел сюда Алехина и меня потому, что решил уничтожить нас при содействии своего папаши. Ну, и заодно искупить вину – ведь именно Дрюня виновен в том, что лаборатория перестала быть секретной!
Я прижала Дохлого так, что наркоша заверещал, будто морская свинка. Краем глаза я поймала осуждающий взгляд Алехина – капитан явно не одобрял моих действий. Надо же, какой рыцарь без страха и упрека нашелся! Неужели за всю карьеру ему ни разу не доводилось выбивать показания из задержанного или «закрывать» того, чья вина не доказана полностью? Я взглянула в серые глаза Алехина и решила, что да, вполне возможно. Ни разу не приходилось. В таком случае ты, капитан, слишком хорош для нашего грешного мира. А вот я, Женя Охотникова, далеко не такая высоконравственная личность. Ну, простите, если можете! Жизнь у меня одна, и если на одной чаше весов благополучие одного-единственного наркомана (который и так лет через пять сойдет в раннюю могилу – судя по тому, какую дрянь он неразборчиво употребляет, Дохлому одна дорога), а на другой чаше весов две жизни – моя и Алехина, колебаться я не буду. Мне еще ни разу не приходилось убивать безоружного человека вот так, голыми руками. Но если понадобится – я это сделаю.
Правда, сейчас цель у меня совсем другая, но Комарову знать об этом вовсе не обязательно…
Я слегка сдавила шею Дохлого сбоку – и парень осел бессильной куклой, закатив глаза.
– Сыночек! – взвыла Ольга и рванулась к нам, колотя кулаками по стеклу. С таким же успехом она могла стучать по металлу.
Миледи повернулась к мужу. Львиная грива ее разметалась, ноздри раздувались. Сейчас Ольга походила на Медузу горгону – ту самую, которая умела взглядом превращать в камень.
– Ты слизняк, тряпка! – ее слова, обращенные к мужу, заставили того невольно попятиться. – Ты что, так и будешь смотреть, как эта тварь убивает нашего единственного сына?!
Комаров, все такой же хладнокровный, подошел к стеклу и остановился рядом с женой. Руки он заложил в карманы и легонько покачивался с пятки на носок, изучая нас с Алехиным пристальным взглядом.
– Евгения, вы что, действительно его убили? – не веря своим глазам, проговорил Алехин.
– Нет, капитан, – вместо меня ответил ему Комаров. – Евгения Максимовна не станет уничтожать свой единственный козырь.
– Конечно, не стану! – ответила я. – Ваш мальчик в полном порядке – я всего лишь отключила его минут на пять-семь.
Алехин непонимающе смотрел на меня, и я потеряла терпение:
– У меня просто-напросто устала рука держать этого крысеныша! Я же не могла, капитан, попросить вас сменить меня! Вы бы мне ответили, что представляете закон и правопорядок и не станете применять силу к беззащитному и безоружному человеку! Так ведь?
Алехин молчал.
– Кстати, чтоб вы знали, этот беззащитный человек – а именно Дрюня по кличке Дохлый – похитил из этой самой лаборатории контейнер с вирусом, способным за неделю превратить наш любимый город во вторую Припять! И все это ради того, чтобы по-быстрому срубить немножечко бабла! А то злые родители давали мальчику недостаточно карманных денег и бедняжке не хватало на наркотики…
Дрюня пошевелился и слабо застонал. Мы все – и то ту сторону стекла, и по эту – уставились на него с большим интересом. Парень сел, потирая лоб и глядя перед собой бессмысленным взглядом. Теперь в течение пары часов у него будет болеть голова – следствие кислородной недостаточности, ведь я пережала ему артерию. Ничего, до свадьбы заживет – могла бы сжать чуть посильнее, и все, привет, Дохлый…
Дрюня икнул, и тут его вырвало. Фу, ну и запах теперь в боксе!
Но мне это, как ни странно, даже на руку.
– Ну, хватит! – властно произнес Комаров. – Мне уже достаточно демонстрации ваших возможностей. Говорите, чего вы хотите.
Но я так легко не сдаюсь. Теперь ты, Славочка, какое-то время будешь играть по моим правилам.
Я подарила Комарову самую обворожительную из своих улыбок и проговорила:
– Кстати, Вячеслав Васильевич, вы в курсе, что вас погубило ваше научное честолюбие? – Пока мне не удалось вывести Комарова из равновесия – он вспылил только по поводу глупости своей жены, а мне жизненно необходимо было проверить, до какой точки кипения я могу довести нашего главного злодея.
– Научное честолюбие? – приподнял брови Комаров. – Что вы имеете в виду?
Наконец-то я разожгла его любопытство.
– К сожалению, до тех пор, пока вы не выполните моих требований, я не скажу больше ни слова об этом деле.
– Требования?! – удивился Комаров. – Вы сидите в виварии, как лабораторное животное, и выдвигаете какие-то требования?!
– У меня есть козырь – вы забыли? – и я указала на Дрюню, который слабо копошился на полу.
Комаров с минуту, не меньше, изучал сына. А Мидели с тревогой следила за лицом своего мужа. Надо сказать, Дрюня представлял собой малопривлекательное зрелище – бледный, запачканный рвотой. Комаров словно прикидывал – этого отмыть или нового родить? Наконец Ольга робко тронула мужа за локоть, и Вячеслав принял решение.
– Излагайте ваши требования. Чего вам нужно – еды? Воды?
Я издевательски засмеялась.
– Из ваших рук, Вячеслав Васильевич, я не приму ни того, ни другого. Я требую, чтобы вы дали нам слово, что сохраните нам жизни. Я понимаю, что с тех пор, как вы узнали о той глупости, что совершил ваш сын, продав контейнер иностранцу, вы не прекращаете работы по сворачиванию лаборатории. Думаю, у вас где-то есть филиал – запасное место, куда вы хотите вывезти самое ценное – очевидно, образцы модифицированных вирусов, ваше главное богатство. А вот оборудование придется бросить, да? Жаль, бешеных денег стоило… Так вот, вы успеете вывезти отсюда все ценное, после чего выпустите нас – полагаю, вон тот молодой человек достаточно умен, чтобы поручить ему открыть задвижку? И не настолько ценен, чтобы не позволить ему попасть в руки полиции? Нам же надо хоть кого-то посадить. Понимаете?
Комаров кивнул, удивленно глядя на меня.
– Так что я вам предлагаю очень выгодную сделку. Смотрите – на одной, так сказать, чаше весов – всего лишь наша жизнь, зато на другой… Считайте сами – жизнь вашего сыночка – раз! Время, чтобы смотаться за границу, где у вас приготовлено теплое местечко, – два! И все ваши вирусы поедут с вами – три! Ну что, согласны?
Комаров молча кивнул. Он сделал какой-то знак Лидочке, и девушка выскользнула из помещения через ту дверь, через которую они зашли в зал. Так, запомним…
– Ну, вирусы вывезти будет трудновато, – не унималась я. – Но вы всегда можете кого-либо ими заразить. Да вот хотя бы вашу жену!
Ольга дико уставилась на меня, потом перевела взгляд на мужа. Кажется, Миледи всерьез считала супруга способным на такое…
– Потом просто возьмете анализ крови – и вот вирус снова с вами! – продолжала я. – Да что же это я вас учу – вы же сами биохимик!
– Гражданка Охотникова, вы что, совсем с ума сошли? – ледяным тоном осведомился Алехин. – Кто вам давал полномочия вести такие переговоры?
– Капитана можете усыпить, чтобы не мешался! – быстро проговорила я, пока Алехин не ляпнул что-нибудь непоправимое. – Я его потом сама приведу в чувство…
Вот ты, Алехин, умный мужик – а все-таки дурак! Ну неужели ты думаешь, что я хоть на секунду поверю Комарову?! И тем более позволю этому гаду уйти, да еще прихватив свои вирусы?
– Чего вы хотите? – устало спросил Комаров.
– Гарантий нашей безопасности, конечно. Ну, и для начала… – я брезгливо поморщилась, – переведете нас в другое помещение – здесь воняет!
Комаров и Миледи обменялись быстрыми взглядами. Ага, все ясно – эти ребята начинают с нами какую-то игру. Выпустить они нас, конечно, не выпустят – ни минуты в это не верила, но зато дело хотя бы сдвинулось с мертвой точки. Любое изменение нашей тупиковой ситуации – к лучшему. Правда, капитан?
Алехин смерил меня холодным взглядом, однако послушно подхватил под руки Дохлого и приготовился к переходу.
Стеклянная стена бесшумно скользнула вверх, открывая нам проход. Я не успела заметить, кто привел ее в действие. Вероятно, где-то находился пульт по управлению всей этой механикой. Если в лаборатории нет лишнего персонала, то это означает, что за пультом сейчас сидит Лидочка.
Мы прошли в соседний бокс – он ничем не отличался от нашего. Я вопросительно посмотрела на Комарова и сделала знак, чтобы он открыл нам проход дальше.
– Не надо ловить меня на слове, Вячеслав Васильевич! Я не имела виду, что вы переведете нас в соседнюю клетку. Речь шла о другом помещении. Принципиально другом, понимаете? Не о соседнем виварии.
Комаров кивнул, и следующая стенка убралась наверх. Господи, сколько же стоит все это оборудование!
Таща Дрюню, как раненого партизана, мы переходили из одного стеклянного кубика в другой. Я некстати вспомнила фильм под названием «Куб» – там тоже целая компания перебиралась из одного кубика в другой. Правда, до финиша добрались не все – в каждом новом помещении их ждала арбалетная стрела или струя кислоты в лицо. Хорошее кино, только очень уж мрачное. Помню, героям приходилось отыскивать безопасные помещения с помощью простых чисел. Надеюсь, нам ничего подобного делать не придется – никогда не дружила с математикой…
– Ну что, госпожа Охотникова, устроит вас такое помещение? – раздался насмешливый голос Комарова. Я огляделась по сторонам.
Наконец мы оказались в месте, в котором не чувствуешь себя морской свинкой. Эта комната была большой, в ней даже стоял стол и несколько офисных стульев. Вероятно, какая-нибудь контора для работы с бумагами. Впрочем, стеклянные пуленепробиваемые перегородки были и здесь. Ну что ж!
Я бесцеремонно свалила Дрюню на пол – пусть отдохнет, предатель – и уселась на стул, положив ногу на ногу. Потянулась, нахально зевнула прямо в камеру, висевшую под потолком, и проговорила:
– Да, вполне устроит.
– Ну что ж, я выполнил на данном этапе свою часть соглашения – а вы будьте готовы выполнить свою. Объясните, каким образом научное честолюбие привело к неудаче моего предприятия? – голос Комарова звучал холодно. Я пожалела, что не вижу лица собеседника – что это за покер с невидимкой? Ставки ведь высоки, и речь не только о наших жизнях – если подумать, на кону весь мир. Даже сам Джеймс Бонд не играл на такие высокие ставки…
– Что ж, Вячеслав Васильевич, охотно расскажу. Я свое слово держу всегда. Ну, по крайней мере, стараюсь. Даже ваш сын не может пожаловаться, что я вела по отношению к нему нечестную игру. Да, Дрюня?
Дохлый отвел глаза. Я устроилась на стуле поудобнее и заговорила, задумчиво глядя в потолок:
– Эта история началась очень давно – году так в тысяча девятьсот семьдесят пятом. Тогда молодой, подающий надежды выпускник биохимического факультета пришел на работу в институт «Вирус». Молодой человек был очень талантлив – его даже называли Моцартом от биохимии. Но в советские времена в провинциальном институте даже Моцарту было не развернуться. Небольшая зарплата младшего научного сотрудника, интриги коллег – ко всему этому наш Моцарт оказался не готов. Вдобавок ко всему советская биохимия была «закрытой», если можно так выразиться, наукой – никаких публикаций в журналах мирового научного сообщества, никаких поездок на заграничные симпозиумы. Сиди себе в «шарашке» и день за днем занимайся однообразной работой, ничего общего с блестящими возможностями заграницы.
Я ужасно хотела курить, но не рискнула – неизвестно, как тут с вентиляцией.
– Наш Моцарт мог бы бежать на Запад, как сделали другие именитые биохимики. Но он был патриот, комсомолец. И тогда он решил делать карьеру, как тогда говорили, «по партийной линии». В этом и заключалась его ошибка.
Комаров молчал. Ни единого звука не доносилось из динамиков. Я продолжала:
– Больших высот наш Моцарт в партийной работе не достиг – ведь его таланты лежали совсем в другой области. Но за то время, что он занимался этим делом, он отстал и от науки – паровоз, как говорится, ушел вперед. А тут в стране наступили перемены, и партия, казавшаяся вечной, схлопнулась, как мыльный пузырь. Наш гений остался на бобах. Никому больше не были интересны его исследования пятилетней давности.
Из динамиков не доносилось ни звука – я даже не была уверена, что Комаров меня еще слушает.
– Так прошло много лет. Наш герой из младшего сделался старшим научным сотрудником, и наконец они с женой решились завести ребенка. Мальчик вырос, но не совсем таким, как мечталось его родителям. Бедные родители со стыдом поняли, что их сынок – наркоман и не способен учиться не только в их альма-матер, но и в слабеньком аграрном институте. Работать мальчик тоже не хотел. Он стал не только наркоманом, но и мелким барыгой.
Родителям ничего не оставалась, как махнуть на него рукой, благо мальчик был уже совершеннолетним.
И вот тут начинается самое интересное. Наконец-то ваш институт отправил вас, уважаемый Вячеслав Васильевич, на международный симпозиум. Впервые в жизни вы выехали за границу и использовали этот шанс на двести процентов.
Не знаю, каким образом вы вышли на террористов – возможно, они сами связались с вами и сделали предложение, от которого вы не смогли отказаться.
В провинциальном Тарасове под прикрытием завода Ольгиного родственника в рекордные сроки была выстроена лаборатория, оснащенная самым современным оборудованием. Полагаю, в «Вирусе» о таком могут только мечтать? Ваши новые друзья щедро финансировали строительство. И вот ваше предприятие заработало. Вы нашли сотрудников и взяли себе красивую кличку Барс – именно под ней вас должны были знать ваши заказчики.
Ваше первое предприятие оказалось исключительно удачным – вы изготовили модифицированный вирус гриппа и на его основе создали биологическое оружие двадцать первого века. Теперь не нужны были никакие споры сибирской язвы или вирус лихорадки Эбола! Причина, по которой провалилась советская программа по выпуску биологического оружия, для вас не существовала! Ведь ваш вирус был нужен не для того, чтобы выводить из строя армии противника, не для того, чтобы убивать – хотя и с этой задачей он справлялся вполне успешно. Нет, вирус был нужен для получения денег! Правительство какой страны позволит разразиться эпидемии на своей территории, если этого можно избежать, уплатив не такую уж гигантскую в масштабе страны сумму? Да все террористы мира выстроились бы к вам на поклон, если бы смогли вас разыскать!
Но вы не настолько алчны – вам хватило бы и созданных вами «Белых барсов». Вы породили их, они помогли вам… А всех денег на свете все равно не заработать, верно?
Комаров молчал. Неужели он покинул лабораторию и бросил нас тут умирать? Неужели я неверно просчитала этого человека?
– И все шло хорошо, просто замечательно, пока в игру не вступил ваш сын, ваш драгоценный Дрюня. Вы улетели за границу – разумеется, ни в какую Анталию вы не летали, а вели переговоры с вашими друзьями.
В ваше отсутствие в городе появился иностранец. Он задавал вопросы, привлекая к вам ненужное внимание. Ведь вы скромный сотрудник провинциального института! Ваш сын вышел на контакт с Константином Гонзалесом вместо вас. Он пообещал Константину достать контейнер с биоматериалом и выполнил обещание.
Но тут вы вернулись в город и узнали об играх, которые ведет ваше чадо. Вы пришли в ярость и выследили Андрея. Вы застрелили Гонзалеса в момент передачи товара. Мало того – вы даже стреляли в собственного сына.
Дрюня громко сглотнул. Он слушал мой рассказ, как ребенок – сказку, словно все это случилось не с ним.
– Вы даже успели забрать конверт с деньгами, который валялся в луже у трупа Гонзалеса. Но вот контейнер вы взять не успели – я привела полицию, и контейнер нашел стажер Умников.
Ваш сын подался в бега, и вы не смогли его разыскать. Он так боялся вас, что неделю просидел в погребе…
Я должна была догадаться о вашей роли в этом деле! Ведь я слышала разговор вашего сына с Гонзалесом – они говорили о том, что человек, которого Константин ждал в Тарасове, должен прилететь из Анталии. Конечно, оттуда каждый день прилетает по самолету наших земляков, но ведь не все из них биохимики. Он даже кличку вашу упомянул – «Барс». Красиво, не спорю. Вероятно, именно поэтому молодые отморозки-экстремисты выбрали для своей группы такое название – «Белые барсы». Ведь вы для них авторитет, правда? И второе, что должно было заставить меня насторожиться, – вы пожелали здоровья моей тетушке Миле. А ведь я не говорила вам, что она больна и находится в больнице. И никому из знакомых моя тетя о своей болезни не сообщала – не хотела беспокоить знакомых, которые будут волноваться о ее здоровье. Моя тетя вообще деликатный человек…
Так что вас все-таки погубило честолюбие, Вячеслав Васильевич. В глубине души вы остались все тем же Моцартом от биохимии… Вам необходимы были не только деньги, но еще и признание. И вот эта статья в журнале привлекла внимание юных бандитов из Нью-Йорка. И Константин Гонзалес приехал в Тарасов… Но это уже другая история.
– Вы не выйдете отсюда, – медленно проговорил Комаров.
– Мне тоже так кажется, – мягко произнесла я. – Но как же ваш сын?
– Он меня разочаровал.
Микрофон мягко щелкнул, отключаясь. Я поняла, что игра окончена. Этот щелчок – последнее, что мы слышали от Комарова. Больше он беседовать не намерен. А Дрюне конец – ему суждено умереть вместе с нами.
– Слышал, дружок? – я повернулась к парню. Лицо Дрюни было белым, глаза распахнуты и в них дрожат слезы – как у малыша, которому пообещали конфетку, а вместо того дали пустой фантик.
– Но как же так… – не веря себе, выговорил Дохлый.
– Ну, тут на кону очень большие деньги. Такие, что люди забывают, кто им сват, кто брат. А дети… Тобой не очень-то получается гордиться, дружок. Теперь у твоего папы столько денег, что он может заплатить генетикам, и они ему в пробирке соберут идеального ребенка с заранее заданными качествами. Не одна ведь биохимии развивается – генетика тоже на месте не стоит…
В комнате послышалось слабое шипение. Алехин вскочил и принялся озираться в поисках источника угрозы. Я по-прежнему сидела на стуле, изучая потолок.
– Это что? – нервно спросил Алехин.
– Думаю, папаша активировал вирус и выпустил его в систему вентиляции нашего сектора, – вполне разумно произнес Дохлый. – Теперь нам нужно как можно скорее покинуть этот сектор – если мы хотя бы вдохнем зараженный воздух, нас уже ничто не спасет.
Дрюня говорил спокойно и четко. Таким я его еще не видела – видно, перед угрозой неминуемой и очень неприятной смерти парень активизировал все свои умственные способности.
– Как мы можем спастись? Давай, думай, ты же все-таки биохимик, хотя и недоучка! – подбодрила я Дохлого.
– Вентиляция! Нам надо включить вентилятор! – глаза у Дрюни загорелись. Неужели он нашел решение? Именно на это я и рассчитывала – теперь Андрей с нами заодно, ведь собственная жизнь ему тоже дорога! У нас с Алехиным не было шансов найти решение – Комаров профессионал в своей области, а мы не обладаем даже начальными знаниями! Только Дрюня мог нам помочь. В разговоре с Комаровым я намеренно сделал упор на вину его сына – и вот, сработало. У нас появился шанс.
– Во всех лабораториях, имеющих дело с биоматериалом, очень мощная вентиляция – зачастил Дрюня. – Вирусы лежат в специальном хранилище. Когда вы входите туда, пусть и в защитном костюме, включается вентилятор – он создает противоток воздуха, чтобы исключить возможность попадания вируса с воздухом в другое помещение. Это место, где мы с вами заперты – хранилище, только чистое – здесь еще не было биоматериала, но вентилятор есть. Нам надо запустить его, тогда он вытеснит зараженный воздух, не даст ему пройти в систему вентиляции!
– И как же это можно сделать? – спросила я, уже догадываясь, каким будет ответ.
– Нужно создать пожар, – Дрюня терял весь задор прямо на глазах. – Дым пойдет вверх, и вентилятор включится автоматически – датчики сработают.
– И что полезет тогда из системы пожаротушения? – спросила я.
– Я вам соврал. Там обычная вода…
– Отлично. Мы будем по уши мокрые, зато живые. Капитан, помоги!
Я взобралась на плечи Алехина и поднесла зажигалку к письму Гонзалеса – единственной бумаге, имевшейся в моем распоряжении. Дым устремился к датчику на потолке.
– Видела бы меня сейчас моя Настя! – сдавленным от напряжения голосом проговорил вдруг Алехин.
– Кто такая Настя? – поинтересовалась я, следя за тем, чтобы дым шел в правильном направлении.
– Моя жена, – сообщил Алехин. – Мы два месяца всего как поженились Она у меня молодец, никогда не плачет. Но вот огорчать ее не хотелось бы. Как вы думаете, Женя… Мы выберемся отсюда?
– Само собой, капитан! – ответила я, балансируя на его крепких плечах.
На самом деле я не была так уж в этом уверена. Оставался еще кислород… Но ведь это наш единственный шанс. Я никому не сказала об этом… Зачем? Выживем – значит, это будет уже неважно.
Все! Сработало!
С громким гулом включились мощные вентиляторы. Обрывок горящей бумаги выхватило из моих пальцев и унесло в вентиляцию. Теперь вирус для нас не опасен – зараженный воздух вытеснит чистый. С потолка хлынула вода. Мы мгновенно промокли насквозь. Вода все прибывала – вскоре ее стало по колено, потом она дошла нам до пояса. Не хотелось бы утонуть…
– Ложись! – заорала я, и, не доверяя своим спутникам, уронила в воду обоих. Мощный взрыв сотряс лабораторию так, что дрогнула земля под ногами. Это клочок горящей бумаги – письмо Гонзалеса – встретился с поступившим в систему кислородом.
«Эх, не смогу я завтра забрать тетушку Милу из больницы!» – вот и все, о чем я успела подумать в эту секунду.
Я не закрыла глаза, погружаясь в воду, и потому из-под воды увидела, как язык чистого пламени вылетел из вентиляции. Он был похож на цветок, сворачивающийся внутрь самого себя – на огненную хризантему, быть может. Верхний слой воды вскипел, испаряясь, и я пригнула спутников к самому полу – то есть дну нашего наполненного водой аквариума. Язык пламени прошел над нашими головами, не причинив вреда, и утянулся в вентиляцию для того, чтобы опустошить, испепелить другие помещения на своем пути.
Все.
Дрюня задергался, пытаясь вынырнуть, но я железной хваткой прижала парня к полу. Лучше выждать лишнюю минуту, чем вдохнуть вместо воздуха раскаленный пар. Дадим немного времени вентиляторам, которые, искренне надеюсь, продолжают работать.
Алехин это понимал и смотрел на меня сквозь зеленоватую воду расширенными глазами. Эх, капитан, капитан! Скоро ты вернешься к своей Насте, и вы будете жить долго и счастливо… Я выждала еще тридцать секунд – Дрюня уже перестал дергаться, и только тогда выволокла его на поверхность. Андрей закашлялся, хватая воздух ртом.
Уровень воды начал быстро понижаться – это означало, что в нашей пуленепробиваемой клетке появилась трещина.
– Свобода, Женька! – заорал Алехин, подскочил ко мне и подхватил на руки. Я далеко не Дюймовочка, поэтому капитан меня почти сразу уронил, но я все-таки успела его поцеловать. Один раз. Чисто по-братски. А потом мы принялись наперебой долбить в стену рукоятками пистолетов, и стеклянная стена все-таки обрушилась под нашими ударами.
– Назад, к лифту! – завопил счастливый Дрюня и первым припустил в обратный путь. Я не стала ловить парня на еще одной лжи – он ведь сказал, что вернуться этим путем не получится. Теперь это неважно.
Все перегородки волшебным образом были открыты – мы не встретили ни единого препятствия на своем пути.
Через виварий мы пробежали, зажав носы, – пламя добралось сюда и испепелило всех зараженных животных прямо в их клетках. Я старалась не смотреть по сторонам, хотя для бедных зверей это был лучший выход.
Горюнов и Умников тоже оказались живы – на это я даже не рассчитывала. Они спрятались в металлической кишке коридора, и огонь туда не добрался. Кстати, эта мудрая мысль пришла в голову стажера Умникова, так что в итоге он все-таки оказался полезным.
А вот Комарову повезло меньше – его обугленный труп мы нашли почти у лифта. Рядом с ним лежала Лидочка – кольцо на пальце не пострадало, алмаз такая прочная штука – ничто его не берет.
Ольга сильно пострадала, но была жива. Ее рыжие волосы сгорели, но сама она уцелела. Миледи находилась в другом помещении – возможно, Комаров решил бросить свою недалекую супругу и сменить ее на молодую лаборантку. Да и кольцо Лидии, вероятно, было именно его подарком.
Судьба тех, кто еще оставался в лаборатории, была незавидной – из глубины лабиринта все еще доносились отдаленные взрывы – видимо, там был запас баллонов с кислородом.
А вот Валера ждал нас у лифта. Парень был одет в полный костюм защиты – даже щиток, как у сварщика, был на месте. Так что мы узнали его, только когда он подал голос.
– Это я отключил защиту! – гордо сообщил парень. – Вы не забудете сказать об этом на дознании?
Мы поднялись на лифте, причем Валера напрочь отказался снимать свой костюм.
– А вдруг вы успели хватануть вирус? – простодушно пояснил парень.
После всего, что мы пережили, думать об этом не было сил.
Поэтому мы выбрались из помещения заводика и повалились прямо на землю. Дрюня помог мне уложить поудобнее Ольгу, которая была без сознания.
Наверху уже наступила ночь. С ясного летнего неба глядели крупные звезды.
Лежа на земле, Алехин вызывал подкрепление.
– Константин! Эй, брат! – позвала я негромко, глядя на звезды. – Если ты меня слышишь, то знай – я за тебя отомстила!
