Глава 3 Ответственное партийное поручение
Я ожидала этого звонка. По тому, как развивались события, этот звонок не мог не прозвучать. И он прозвучал — прозвучал, когда я, позавтракав, сидела перед зеркалом и при помощи разных косметических средств устраняла последствия вчерашних злоключений.
Я сняла трубку и произнесла:
— Да, слушаю.
— Евгения Максимовна, это говорит Геннадий Иванович.
— Хотите прислать счет за испорченное мною пальто?
Турунтаев замялся:
— Как, простите?
— Дело в том, что вчера, когда вы так неловко и не без моей помощи упали на землю, вы сильно испачкали пальто. По-моему, даже порвали.
— Ах, вот оно что, — выдохнул тот. — Вы ироничная женщина, Евгения Максимовна. Это хорошо. Еще раз благодарю вас за вчерашнее. Я не знаю, как и… — Он вздохнул, два раза кашлянул и продолжал: — Так вот… я хотел бы с вами встретиться. Обсудить один очень важный вопрос. Дело в том, что я давно слышал о вас много положительного от очень уважаемых мною людей. Так что хотелось бы знать, когда у вас будет свободное время. Хотя…
— Что — хотя?
В трубке возникло молчание, и я услышала отдаленный женский голос, который что-то негромко говорил Турунтаеву. Несмотря на то что голос был едва слышен — вероятно, Геннадий Иванович прикрывал ладонью трубку, хотя и не очень плотно, — я узнала эти металлические интонации, этот подчеркнуто сдержанный сухой выговор. Татьяна Юрьевна. Как же она могла не проконтролировать разговор своего мужа с посторонней женщиной, внешность которой она к тому же имела возможность оценить.
— Дело в том, что у меня очень плотный и насыщенный график, — снова заговорил Турунтаев. — Поэтому хотелось бы как-нибудь утрясти наши планы… привести их, так сказать, к общему знаменателю. Я по образованию математик, — неизвестно к чему сообщил он.
— Хорошо, — проговорила я. — Насколько я понимаю, вы хотите предложить мне работу.
— Вот именно! — воскликнул Геннадий Иванович.
Я подумала, что для серьезного политика (если, бесспорно, он собирается таким стать) наш возможный губернатор несколько импульсивен.
— Хорошо, я могу поговорить с вами на эту тему во второй половине дня. Приблизительно часа в три.
— В три? А в четыре… нельзя?
— В четыре? Ну, значит, в четыре.
— Я пришлю за вами машину, — объявил он. — Водитель отвезет вас на место встречи.
— Куда именно?
— Так… возле здания администрации области есть один закрытый клуб. М-м-м-м…
— Вы имеете в виду «Эверест»?
— Да-да. Я там периодически бываю и считаю его лучшим местом для деловых встреч. В самом деле… не тащить же вас в административный корпус моего завода или по офисам дочерних фирм… гм… простите.
— Все это замечательно, — отозвалась я. — Но прежде, Геннадий Иванович, я хотела бы задать вам один вопрос: кто именно рекомендовал меня вам? Насколько я понимаю, вы знали о роде моих занятий еще до того прискорбного события, свидетелями которого мы вчера стали. И хорошо еще, что не жертвами.
Турунтаев негромко прокашлялся, а потом назвал несколько фамилий. Две или три из них были мне знакомы. Это были мои бывшие клиенты, у которых я работала личным телохранителем. Еще одного я знала хуже, потому как он никогда не был моим работодателем, но тем не менее его фамилия упоминалась в известных кругах — а именно, властных и силовых структурах — достаточно часто.
Кроме того, он назвал мне фамилию Самсона Головина, который, как оказалось, приходился ему седьмой водой на киселе… то есть двоюродным племянником.
В целом ответ был исчерпывающим.
— Договорились, Геннадий Иванович, — сухо проговорила я. — Значит, до четырех.
* * *
Приблизительно без четверти четыре, когда я уже была фактически собрана, раздался звонок. Незнакомый мужской голос проговорил, что он от Геннадия Ивановича и что машина ждет меня у подъезда.
Я положила трубку, удостоверилась, что на лице не осталось и следа вчерашних травм и что выгляжу я совсем неплохо, несмотря на причитания моей тетушки касательно того, что женщина, которой под тридцать, уже должна состояться в жизни как серьезная положительная особа, мать семейства и вообще… что по сути — по крайней мере для меня — малосовместимо с тем идеалом, который я брала за образец.
Только когда женщина свободна и не связана узами брака, она может жить в свое удовольствие. Ибо, как говорил один мой добрый знакомый, хорошее дело браком не назовут.
Я вышла на лестничную клетку и тут же наткнулась на живописнейшую мизансцену. У дверей своих квартир стояли дядя Петя и Олимпиада Кирилловна. Первый был чудовищно пьян, что следовало из фатально неустойчивого положения в пространстве и нечленораздельной брани, фонтаном брызгавшей из его рта, щедро сдобренной гневной слюной. Вторая же была столь же жутко разъярена, сколь дядя Петя пьян. Она корчила свирепые гримасы и размахивала сумкой, из которой что-то сочилось и капало на пол, перед носами соседа и седой толстой старухи со сморщенным коричневым личиком, сидевшей на инвалидной коляске перед дядей Петей.
— Чтобы ты, сиволапый пень, больше эту старую першню мне на глаза не показывал! — орала Олимпиада Кирилловна. — Я из-за нее все яйца перебила!
— Какие там… м-м-м… у тебя еще яйца?.. — прогрохотал дядя Петя и свалился под дверь. — Если бы у бабушки были яйца… она была бы дедушкой…
Олимпиада Кирилловна гневно плюнула и хлопнула дверью.
Я уж было хотела пройти мимо, но меня остановил голос старушки в инвалидной коляске:
— Дочка… будь добра, закати меня обратно в квартиру… а то у меня руки онемели от всего этого… а ноги и того уж десять лет не ходют…
Я повернулась:
— Вы что, родственница дяди Пети? Я вас раньше не видела.
— Ну да, ну да, — закивала старушка. — А энтот нажрался, в доме не продохнешь, хоть святых выноси.
Почтенная матрона начала меня благодарить, а потом рассказывать, как сегодня на нее налетела Олимпиада Кирилловна и разбила сумку с яйцами.
Не дожидаясь завершения этой «олимпиады», я коротко попрощалась и вышла.
* * *
У дверей подъезда стояла черная «Волга». Когда я вышла, передняя дверь распахнулась, и я увидела молодого человека лет тридцати, который жестом приглашал меня садиться.
Шофер оказался на редкость разговорчивым человеком. Я впервые видела среди представителей этой профессии такого говоруна.
Хотя не исключено, что шофер — это его неосновная профессия, уж больно цепкий взгляд у этого виртуоза баранки.
— Я не понимаю, как вам вчера удалось то, что вы сделали, Женя. Я, например, смог бы повторить подобное только при одном условии: если бы сам подстроил взрыв. Ух, какой кипеж там подняли! И ФСБ, и шестой отдел, и еще бог весть кто!
Я молчала.
— Если Тарантас возьмет вас на работу, главное — не испортите отношения с его женой… это просто медуза Горгона.
— Кто возьмет?
— Тарантас. Так погоняют нашего шефа, Геннадия Ивановича. За глаза, разумеется.
— Тарантас, вы говорите? — произнесла я. — Да, если его недоброжелатели будут действовать методами по типу вчерашнего демонтажа машины, то очень скоро Геннадию Ивановичу придется ездить разве что на тарантасе.
— А в этот тарантас впрячь Павлова и Блюменталя, — хохотнул шофер.
Я ничего не ответила, потому что красноречие господина за рулем показалось мне утомительным. Очевидно, поняв это, он больше не тревожил меня разглагольствованиями по поводу и без оного.
Клуб «Эверест» снаружи был довольно-таки непрезентабельным зданием. Вернее, он располагался на втором этаже не очень презентабельного — серого с желтым — здания. Так будет точнее. В отличие, скажем, от того же «Габриэля»: ничей посторонний взгляд никогда бы не заподозрил в нем место элитных тусовок политического, культурного и бизнес-бомонда.
Разумеется, очень узкого круга.
Шофер подкатил к подъезду, у которого уже ждал молодой человек в серой курточке-разлетайке. Если бы не тот же цепкий взгляд, что и у моего словоохотливого шофера, его можно было бы принять за студента старших курсов.
Хотя не исключено, что он им и являлся. Скажем так, по совместительству.
Он коротко кивнул мне и жестом велел следовать за собой. Мы поднялись на второй этаж по обыкновенной, ничем не примечательной лестнице — разве что идеально чистой и с зеркалами в пролете, — и прошли длинным коридором, застеленным приглушающей шаги ковровой дорожкой.
— Вам сюда, — сказал он, распахивая передо мной большую белую дверь. И исчез.
Интересно тут стало. Когда я была здесь в последний раз, этой атмосферы таинственности было явно поменьше. Быть может, ее нагнетают в связи с неумолимо приближающимися выборами губернатора.
Я вошла в просторную комнату, почти пустынную. Только в самом конце виднелась стойка бара, заставленного разнокалиберными бутылками. И два узких длинных стола возле нее.
Во главе этого стола сидели двое. Только двое. Они обедали. По обе стороны стола застыли еще двое парней в белых рубашках и черных жилетках. Судя по тому, что на боку одного и второго в кобурах болтались пистолеты, можно было предположить, что они исполняли роль не только официантов, но и телохранителей.
Обедавшими были Турунтаев и вчерашний солидный толстяк с седеющими кудрявыми волосами и большим длинным носом, чуть скошенным набок. Да, носы у обоих подгуляли. Только у Геннадия Ивановича был похож на непомерно вытянутый картофельный клубень, в чисто русских традициях, как у деревенских Ваньков.
…А вот нос толстяка — с загибом вниз на конце, сильно выдающий семитское происхождение этого человека.
Тот самый Блюменталь?
При моем появлении Турунтаев поднялся с места и, приветливо кивнув мне, подчеркнуто галантно проговорил:
— Присаживайтесь, Евгения Максимовна. Рад вас видеть. Что предпочитаете: кофе с коньяком, с лимоном, с молоком, может быть, по старинке — чай с вареньем?
— Нет, благодарю, — ответила я и села на единственный стул по левую руку от Геннадия Ивановича.
Толстяк продолжал есть, словно и не замечая моего присутствия: судя по всему, мое появление его даже раздосадовало, поскольку внесло нежелательные коррективы в процесс усвоения пищи.
— Позвольте вам представить руководителя моего избирательного штаба, основного координатора, так сказать, предвыборной кампании Иосифа Соломоновича Блюменталя, — проговорил Турунтаев.
Блюменталь поднял на меня острые темные глаза с сильно припухшими веками и еле заметно кивнул. Такое впечатление, что не Геннадий Иванович тут главный, а этот самый Блюменталь.
Хотя Турунтаев постарался быстро развеять это превратное впечатление.
Он горделиво выкатил грудь и продолжил свою избирательную речь:
— Я уже упоминал, что мне рекомендовали вас как прекрасного телохранителя. Конечно, первоначально я не очень в это поверил, поскольку, знаете ли, не женское дело… но потом переменил свое мнение. Убедили.
Он выжидательно уставился на меня, и я поняла, что он ждет от меня какой-либо реплики, подтверждающей, что я приняла его слова к сведению.
Я очаровательно улыбнулась в полном соответствии с голливудской методикой — единовременным обнажением всех тридцати двух зубов.
— То есть вчера, я так поняла, вы меня испытывали, не так ли, Геннадий Иванович?
— Не столько я, сколько…
— Геннадий Иванович, — оторвавшись от трапезы, укоризненно произнес Блюменталь и повернул тяжелую голову на толстой шее в сторону Турунтаева.
Однако тот не обратил внимания на слова своего распорядителя-координатора — или кто он там ему был — ни малейшего внимания. По всей видимости, приоритетным правом тотального воздействия на Геннадия Ивановича обладала только его почтеннейшая супруга Татьяна Юрьевна.
— Так вот, — продолжал он, — вас хотел испытать не столько я, сколько моя жена. Она вбила себе в голову, что каждая женщина, которая приближается ко мне ближе чем на десять метров, немедленно начинает меня домогаться. И я, соответственно, тоже. И поэтому она, как то говорится в классике, решила создать типическую ситуацию и в ней пронаблюдать за мной и вами. И как раз кстати подвернулся юбилей моего племянника… Самсона Головина. Тем более что вы были приглашены.
— Пронаблюдала? — холодно спросила я.
— Разумеется, — отозвался он, игнорируя нотку сухого скепсиса в моем голосе. — Вы ей понравились, так теперь я могу обсудить с вами ряд вопросов.
Это звучало бы довольно смешно, говори это простой обыватель, плотно сидящий под каблуком своей свирепой супруги, основные семейные функции которого сводятся к выносу мусорного ведра, изготовлению яичницы из рахитичных куриных зародышей да пролеживанию дивана.
Но передо мной сидел потенциальный губернатор области, человек, за которым стояли реальные политические и финансовые структуры.
— Иосиф Соломонович наводил о вас справки, — продолжал Турунтаев. — Он выяснил, что вы обучались в Москве в заведении, которое представляет собой нечто вроде… вроде… курсов телохранителей. Так, Иосиф Соломонович? — Он повернулся к закончившему обедать Блюменталю.
— Насколько я понял, вы обучались в высшей школе, курируемой спецслужбами, по профилю Главразведуправления, не так ли, Евгения Максимовна?
— Можно сказать, что и так, — коротко ответила я. Ну что ж, курсы телохранителей так курсы телохранителей. Не рассказывать же им, в самом деле, подлинные детали моей биографии?
…Конечно, это были никакие не «курсы телохранителей». Геннадий Иванович еще сказал бы: курсы киллеров или курсы шпионов. Как говорится, я бы в киллеры пошел, пусть меня научат.
Откровенно говоря, моей учебы в закрытом Ворошиловском институте, курируемом наиболее засекреченными в коридорах власти силовыми структурами и выпускающем кадры для разведки, — так вот, обучения в нем за глаза хватило бы, чтобы приравнять себя и к высококлассному киллеру, и к дипломированному психологу, историку, переводчику и еще десятку специальностей.
Если же присовокупить сюда трехлетнюю стажировку в элитном спецотряде «Сигма», пребывание в котором было тяжелейшим испытанием даже после «ворошиловки», то в тот же перечень можно включить профессии каскадера, телохранителя, тренера по ряду единоборств, а равно и профессионального снайпера, легкоатлета и автогонщика.
И все это с массой эзотерических примочек и технологий под расхожим ярлыком «секрет фирмы».
— Мы достаточно хорошо изучили вашу личную биографию и удостоверились в том, что ваша профессиональная репутация безукоризненна, — солидным, хорошо поставленным баритоном выговорил Иосиф Соломонович. — Я знаю несколько случаев, когда вам предлагали большие деньги за, скажем так, сознательные проколы в вашей работе, в результате которых ваш клиент должен был загреметь к праотцам. И вы отказывались. Что ж… Нам хотелось бы обсудить условия вашей работы на нас и размер вашего гонорара в случае, если вы примете ваше предложение.
И, совершенно справедливо истолковав причины моего молчания, добавил:
— Возможно, я не совсем верно выразился. Мы обсудим условия вашей работы и сумму вашего гонорара, а потом вы сообщите ваше решение. Я надеюсь, что вы примете его в нашу пользу, несмотря на то что ваши политические взгляды не соответствуют нашей платформе. Впрочем, для серьезных людей это вовсе не камень преткновения. Политические взгляды — субстанция скользкая и обтекаемая.
«Вот это деловой человек, — подумала я. — Выступает по сути проблемы, без всяких разглагольствований в пользу бедных и ссылок на выверты свирепой супруги. Все сугубо конкретно. Бьюсь об заклад, что у него ровно столько же прокоммунистических убеждений, сколько и у меня. То есть нет вообще».
— Вы должны будете постоянно находиться при Геннадии Ивановиче, — проговорил Блюменталь. — Срок вашей работы исчисляется десятью днями: до выборов двадцать шестого марта. Максимум — двенадцать. До подведения окончательных итогов выборов.
— Постоянно находиться при Геннадии Ивановиче — это означает: круглосуточно?
— Да.
— И каков же будет мой гонорар?
— Я примерно знаком с вашими расценками, — сказал Блюменталь. — Но, принимая во внимание особую важность и значимость этих десяти дней и то, что вчера вы предотвратили катастрофу, мы готовы заплатить вам больше, чем вы обычно запрашиваете.
Турунтаев с готовностью кивнул и проговорил:
— Скажем, как вы относитесь к… м-м-м… — И назвал сумму, которая в самом деле довольно существенно превышала мои обычные ставки.
Я на несколько секунд задумалась — вернее, сделала вид, что задумалась, потому что деньги в самом деле были очень приличными, — а потом произнесла:
— Я думаю, что мы вполне можем договориться.
Блюменталь сдержанно кивнул, а Турунтаев довольно ухмыльнулся и проговорил:
— К исполнению обязанностей можете приступать хоть с данной секунды. Если вам нужен аванс, то Иосиф Соломонович распорядится выдать его.
— Благодарю, не откажусь, — сказала я.
— Да кто же в наше время отказывается от денег, — хитро подмигнул мне Турунтаев, — даже когда возлагает на себя исполнение важного партийного поручения…
— Простите?
— Я говорю, что…
— Геннадий Иванович, — укоризненно перебил его Блюменталь и покачал головой. Это мне напомнило сакраментальное: «Семе-е-ен Семе-еныч!»
— Ах да, — спохватился тот. — Кажется, я немного отвлекся. Теперь, когда вы дали согласие работать на меня, осталось только подписать несколько документов.
— Каких же именно? Договор?
— О, все как обычно. Вероятно, вам уже приходилось подписывать такие рабочие соглашения.
— Ну конечно, — согласилась я и, наскоро просмотрев представленные мне Блюменталем документы, поставила свою подпись.
— А теперь еще один небольшой пункт.
— Что? — Я подняла голову от бумаг и пристально посмотрела на непроницаемое смуглое лицо Иосифа Соломоновича, в его холодные, тускло поблескивающие темные глаза. — Какой пункт?
— Вот, — он извлек из папки еще один лист бумаги и протянул мне.
Я взглянула и подняла брови:
— Подписка о неразглашении? Серьезный подход, Иосиф Соломонович. Как в соответствующих госструктурах.
Тот пожал плечами:
— Просто во время вашей работы с Геннадием Ивановичем вы можете увидеть и услышать многое из того, что не хотелось бы делать секретом Полишинеля. Вы меня понимаете?
— Вполне! — помпезно заявила я. — Конечно, секреты и методы небожителей — это как амброзия древнегреческих богов, которая согласно мифу могла убить на месте отведавшего ее смертного.
На губах Блюменталя появилась слабая улыбка, а Геннадий Иванович проговорил:
— Вы умеете выражаться образно, Евгения Максимовна.
