Глава шестая. СТАРЫЙ ЛЕС
Фродо проснулся внезапно. В комнате еще было темно. Рядом стоял Мерри, одной рукой держал свечу, а другой барабанил по двери.
— Ну будет тебе! Что случилось? — спросил Фродо, ничего не понимая и вздрагивая со сна.
— Что случилось! — воскликнул Мерри. — Вставать пора. Уже полпятого, туман такой, что ничего не видно. Поднимайся! Сэм готовит завтрак, даже Пипин встал. Я пойду пони седлать и вьючного сюда приведу. Буди лежебоку Толстика! Он должен нас хотя бы проводить, пусть встает.
В шесть часов пятеро хоббитов были готовы. Толстик еще зевал. Тихо, почти крадучись, они вышли из дома. Впереди Мерри вел в поводу навьюченного пони. Мокрые листья на деревьях блестели, с каждой ветки капало. Трава поседела от холодной росы. Было совсем тихо, и дальние звуки слышались очень отчетливо: гомон домашней птицы, стук чьей-то калитки.
Пони стояли в сарае на лугу: небольшие, упитанные и крепкие, каких любят хоббиты; на них нельзя быстро скакать, но они прекрасно выполняют тяжелую работу от зари до зари. Усевшись верхом, путешественники въехали в туман, который потревожено раздвигался перед ними и зловеще смыкался сзади. Ехали медленно и молча. Примерно через час перед ними выросла Городьба. Она была высокая, и с нее свисала паутина в серебряных каплях.
— Как же вы через нее проедете? — спросил Толстик.
— За мной! — сказал Мерри. — Увидишь.
Он свернул вдоль Городьбы влево, и вскоре они подъехали к широкой яме. Городьба обходила ее, изгибаясь внутрь, и недалеко от нее из ямы в землю полого уходил желоб с кирпичной кладкой по бокам. Кладка постепенно становилась выше, желоб превращался в туннель, нырял под Городьбу и выходил в овраг с противоположной стороны.
Толстик придержал пони.
— До свидания, Фродо! — сказал он. — Лучше бы ты в Лес не ходил. Надеюсь, что вас не придется спасать раньше, чем день кончится. Но желаю вам удачи — сегодня и потом!
— Если на моем пути самым страшным окажется Старый Лес, я буду считать, что мне очень повезло, — сказал Фродо. — Скажи Гэндальфу, чтобы спешил на Восточный Тракт: мы скоро на него выйдем и поскачем так быстро, как только сумеем. Прощай!
Остальные тоже закричали «Прощай!», спустились в желоб и скрылись в туннеле. В нем было темно и сыро. В дальнем конце оказались решетчатые ворота из толстых железных брусьев. Мерри слез с пони и отпер их, а когда они все прошли, толкнул двумя руками. Ворота захлопнулись, щелкнул запор. Звук получился зловещим.
— Все! — сказал Мерри. — Вы уже не в Хоббитшире, а на краю Старого Леса.
— А то, что про него рассказывают, правда? — спросил Пин.
— Не знаю, что тебе рассказывали, — ответил Мерри. — Если старые сказки, которыми Толстика няньки пугали, про гоблинов, волков и всякое такое, то неправда. В них я, конечно, не верю. Но Лес этот странный. Все здесь вроде живое, понимает, что вокруг делается, не так, как в Хоббитшире. И деревья здесь не любят пришельцев. Они следят. Обычно они только следят, ничего особенного не делают, во всяком случае, днем, при свете. Иногда какое-нибудь совсем неприветливое ветку сбросит, или корень выставит, или петлю из плюща на тебя закинет. А ночью вещи пострашнее происходят, мне рассказывали. Я здесь после захода солнца был всего раз или два, да и то возле самой Городьбы. Мне показалось, что все деревья перешептываются, сообщают друг другу новости на непонятом языке; и ветви качались и трогали друг друга без всякого ветра. Говорят, что эти деревья ходят, могут окружить чужака и придавить. Однажды давным-давно они в самом деле напали на Городьбу: подошли к ней, вросли в землю рядом, перегибались через нее, спускали ветки наружу. Но хоббиты пришли, порубили сотни деревьев, разложили большой костер и выжгли в Лесу длинную полосу восточнее Городьбы, недалеко отсюда. Лес больше не нападал, но стал еще враждебнее. Там, где был костер, до сих пор просека осталась. На ней ничего не растет.
— Тут только деревья опасные? — спросил Пин.
— Говорят, что в глубине Леса странные твари живут, — сказал Мерри, — не здесь, а подальше. Я их не видел. Но тропы кто-то прокладывает. Когда в Лес входишь, обычно встречаешь тропинки. Но они время от времени передвигаются и странно переплетаются. Тут близко начинается довольно широкая тропа к Паленой Просеке, примерно в том направлении, куда нам надо, на восток и чуть-чуть к северу. Она старая и недавно еще была. Попробую разыскать.
Хоббиты ехали по оврагу, оставив позади ворота туннеля. Начавшаяся в дальнем конце оврага еле заметная тропинка вывела их на уровень Леса, локтей на сто выше Городьбы, и, заведя под деревья, пропала. Впереди были только деревья, стволы всех размеров без числа: прямые и кривые, толстые и тонкие, гладкие и обросшие ветками, серые или зеленоватые от мха; на многих рос отвратительный скользкий лишайник.
Один Мерри из всех бодрился.
— Ты лучше ищи свою тропу! — сказал ему Фродо. — А вы все не разбредайтесь и старайтесь не забывать, в какой стороне была Городьба.
Они пробирались между деревьями, пони осторожно трусили сзади, переступая через корни и стараясь за них не цепляться. Подлеска в этом Лесу не было. Чем дальше, тем выше, темнее и гуще становились деревья. Было тихо, лишь иногда с замерших листьев падали тяжелые капли. Вдруг все ветви зашевелились и словно зашептались, но тут же опять замерли, а путники почувствовали, что за ними неодобрительно следят. Это чувство не ослабевало, а наоборот, становилось острее, — их окружало не просто недоверие, а враждебность. Они стали ловить себя на том, что сами то и дело оглядываются и косятся через плечо, словно ожидая внезапного удара.
Никакой тропы по-прежнему не было. Деревья словно загораживали путь. Вдруг Пин не выдержал и закричал:
— Ой-ой-ой! Я вам ничего не сделаю! Пропустите, пустите меня!
Остальные замерли на месте; но крик затих, будто отрезанный плотным занавесом. Лес даже эхом не ответил, только еще сдвинулся и как будто стал внимательнее.
— На твоем месте я бы не орал, — сказал Мерри. — От этого больше вреда, чем пользы.
Фродо уже не верил, что они найдут дорогу, и начал сомневаться, имел ли он право вести друзей в этот гнусный Лес.
Мерри растерянно оглядывался по сторонам, похоже, потеряв направление. Это заметил Пин.
— Тебе не очень много времени потребовалось, чтобы нас завести! — сказал он.
Но в этот момент Мерри облегченно присвистнул и показал вперед.
— Ага! — сказал он. — Деревья-то и вправду передвигаются. Впереди Паленая Просека — во всяком случае, я так думаю, а тропа совсем в сторону ушла!
Под деревьями становилось светлее. Вдруг они расступились, выпустив путешественников на большую круглую поляну. Над ними оказалось ярко-синее небо, и они удивились, потому что под крышей Леса не заметили ни рассвета, ни того, как поднялся туман. Солнце было еще недостаточно высоко, чтобы осветить всю Просеку, и только обливало первыми лучами верхушки деревьев. По краям поляны листья на них росли гуще и были зеленее, чем в глубине Леса, так что Просека была словно обнесена стеной. На ней деревья не росли, только жесткие травы с торчащими стеблями сухого болиголова, лесной петрушки, огневицы, уже рассыпающей семена, густой крапивы и чертополоха. Но после сумрачной чащи хоббитам показалось, что они попали в радостный сад.
Приободрившись, они с надеждой поглядели на светлое небо. За просекой в стене деревьев открывался проход, достаточно широкий и, похоже, не очень мрачный, хотя местами над ним нависали темные ветви. По нему они снова въехали в Лес. Все еще продолжая подыматься в гору, двигались они теперь быстрее и чувствовали себя несколько бодрей, надеясь, что Лес все-таки сжалился над ними и теперь пропустит беспрепятственно.
Но вскоре им стало жарко и душно. Деревья с обеих сторон все теснее подходили к тропе, и впереди почти ничего нельзя было разглядеть. Путники почувствовали, как Злая Воля Леса с новой силой давит их. Лошадки осторожно ступали по прошлогодним листьям, изредка спотыкаясь, натыкаясь на скрытые корни, но каждый шорох и стук копыт в мертвой тишине отдавался в ушах оглушительно громко.
Фродо попробовал запеть, чтобы поднять настроение товарищей, но выдавил из горла лишь сиплый шепот, мало похожий на песню:
О путник, в сумрачной тени
В душе надежду сохрани!
Засилью темному лесов
Придет конец в конце концов.
Увидишь солнца путь дневной,
Закат, восход над головой —
Начнутся дни и дни пройдут,
Леса погибнут и падут…
Последнее слово растворилось в тишине. Воздух был тяжелый, слова в нем не склеивались друг с другом. Большая ветка с треском отвалилась от дерева и упала на тропу позади них. Перед ними Лес будто сдвинулся, преграждая дорогу.
— Не нравится им твоя песня про конец и гибель. Кончай петь. Давайте доберемся до края, выйдем из этого Леса, а потом обернемся и пропоем все это хором! — сказал Мерри.
Он старался говорить повеселее, чтобы даже если кто-то прислушивается, не выдать страха. Остальные подавленно молчали. Фродо чувствовал на сердце огромную тяжесть и с каждым шагом все больше укорял себя за то, что повел их в этот зловещий Лес. Он уже собирался остановиться и предложить им вернуться, если это еще возможно, как вдруг события приняли другой оборот. Тропа перестала подниматься, пошла почти ровно. Темные деревья расступились, впереди обозначился прямой проход. Перед ними в некотором отдалении виднелась зеленая верхушка холма, выступавшая из Леса, словно лысая голова. Похоже, что тропа вела прямо туда.
Хоббиты заспешили, обрадованные, что скоро смогут подняться над Лесом и хоть так ненадолго выберутся из него. Тропа нырнула вниз, потом стала подниматься, действительно привела к холму, вышла из-под деревьев и затерялась в траве. Лес, росший вокруг холма, был похож на буйную шевелюру вокруг бритой макушки.
Хоббиты повели пони вверх, кругами вокруг холма. На верхушке они огляделись. Вокруг них туман почти рассеялся, только лежал еще лохмотьями и полосами на юге и поднимался, как белый пар, из глубокой ложбины, рассекавшей Лес.
— Вон полоска Ветлянки, — сказал Мерри, указывая рукой. — Она течет с Могильников на юго-запад, через самую чащу, а потом впадает в Брендидуим. Туда нам совсем не надо! Говорят, что Долина Ветлянки — самое коварное место во всем Лесу, оттуда все его колдовство исходит.
Друзья посмотрели в направлении, которое показывал Мерри, но ничего не увидели, кроме тумана над влажной низиной, за которым пропала южная часть Леса.
Солнце припекало. Наверное, было уже около одиннадцати. Осенняя дымка по-прежнему застилала горизонт со всех сторон. На западе они не могли различить ни Городьбы, ни долины Брендидуима над нею. На севере, как они ни вглядывались, не видели ничего похожего на полосу Большого Восточного Тракта, к которому стремились. Юго-восточный склон холма круто уходил вниз, в деревья, словно был берегом острова, поднимавшегося из зеленого моря, а они сидели над этим морем на высокой горе.
Они отдохнули и перекусили. Когда солнце поднялось в зенит, туман ненадолго прорвался, и на востоке за Лесом на горизонте стали различимы круглые серо-зеленые головы Могильников. Это их немного обрадовало, потому что приятно было увидеть своими глазами, что Старый Лес хоть где-то, пусть и далеко, но кончается. Однако идти в ту сторону им совсем не хотелось, ибо Могильники в хоббичьих преданиях окружала такая же недобрая слава, как и Лес.
Наконец, они собрались с духом и тронулись в дальнейший путь. Тропа, которая привела их на холм, на вершине прерывалась, потом начиналась снова с северной стороны. Но не успели они далеко по ней пройти, как поняли, что она явно заворачивает вправо. Потом начался крутой спуск, и они догадались, что идут теперь к долине Ветлянки, совсем не туда, куда хотели. Хоббиты остановились, посовещались и решили сойти с неверной тропы и пойти прямо через Лес на север, потому что, хотя дороги сейчас не было видно, она все равно была там и не очень далеко. Земля в том направлении казалась суше, а деревья — реже, и вместо дубов, ясеней и каких-то странных неведомых пород там росли, в основном, знакомые сосны и ели.
Сначала они, похоже, шли в правильную сторону и довольно быстро, хотя, когда им удавалось увидеть сквозь листву солнце, они чувствовали, что все-таки отклоняются к востоку. Вскоре деревья снова зажали тропу, причем именно там, где издали казались реже. Земля вдруг пошла складками, похожими на вмятины от великанских повозок или следы древних дорог. Колеи и рытвины почему-то шли не вдоль их пути, а постоянно пересекали его, так что путникам то и дело приходилось спускаться, продираться сквозь репейники и снова подниматься, что было очень утомительно и трудно для лошадок. Спускаясь в очередной овраг, они каждый раз обнаруживали, что самые густые заросли репьев, терновника и других колючек оказываются слева, и выбраться можно, лишь взяв правее и пройдя некоторое время по дну. А выбираясь, замечали, что деревья смыкаются все гуще, в Лесу становится все темнее, искать дорогу на север трудней и трудней, словно их нарочно вынуждают идти вправо и вниз.
Через пару часов они совершенно потеряли направление, знали только, что давно идут не к северу. Их кто-то вел, и они шли: на восток, на юг, не из Леса, а в самое его сердце. День уже подходил к концу, когда они с трудом спустились в особенно глубокий и широкий овраг. Его склоны заросли колючками и были настолько круты, что вылезти из него вместе с пони не было никакой возможности. Осталось одно: идти по дну вдоль вниз. Почва вскоре стала мягкой, кое-где из-под ног выбивались родники. Потом рядом с ними заструился ручей, местами прячась в напоенной им же траве. Овраг становился все глубже, ручей шире и сильнее. Вот он уже с громким шумом покатился совсем круто вниз, а высоко над ним ветви деревьев плотно сомкнулись. Путники оказались как бы в темной трубе.
Вдруг им в глаза ударил свет — Лес открыл ворота на крутой прибрежный склон. Под ними была широкая полоса камышей и трав, дремлющих в теплом свете послеполуденного солнца, за камышами — темная ленивая река, дальше — почти такой же крутой противоположный берег. Вода в реке была бурой, а вокруг росли ивы: старые ивы стояли по берегам, поваленные ивовые стволы лежали наполовину в воде, местами перегораживая поток, над водой протягивались друг к другу ивовые ветки, по воде плыли тысячи желтеющих ивовых листьев. Увядшие листья сыпались с ветвей, ветер носил их над долиной, ивовые ветки скрипели, а снизу, отвечая им, шелестели камыши.
— Ну вот, я, кажется, понял, где мы! — сказал Мерри. — Мы пришли в противоположную сторону. Это — река Ветлянка! Схожу на разведку.
Он выбежал из оврага в солнечный свет и скрылся в высокой траве. Через некоторое время он вернулся и доложил, что между обрывом и рекой земля твердая.
— Больше того, — сказал он. — Там вдоль реки есть что-то вроде тропы. Если мы сейчас пойдем по ней влево, то в конце концов должны будем выйти из Леса где-то на востоке.
— Может быть, — сказал Пин. — А если эта дорожка не ведет дальше, а попросту обрывается в какой-нибудь трясине? Как ты думаешь, кто ее вытоптал и для чего? Думаешь, специально из вежливости для нас? Не верю я ни этому Лесу, ни тому, кто тут живет, и мне начинает казаться, что все, что о нем рассказывают, — правда. Ты хоть приблизительно догадываешься, как долго мы прошагаем на восток?
— Нет, — ответил Мерри. — Понятия не имею. Не знаю, сколько отсюда до устья, не знаю, кто тут может ходить так часто, что получилась дорожка, но другой дороги не вижу, и похоже, что ее нет.
Делать было нечего, один за другим хоббиты поехали за Мерри на тропу. Трава здесь росла так буйно, что некоторые стебли торчали выше голов невысокликов, но тропа оказалась достаточно широкой и удобной, ибо вилась по сухому грунту, петляла и юлила, огибая топи. Время от времени ее пересекали ручейки, сбегавшие в Ветлянку с лесных холмов, но через них были аккуратно проложены бревна или вязанки хвороста.
Становилось очень жарко. Хоббитов донимали бесчисленные рои мух и мошек, назойливо жужжавших в ушах. Солнце жгло спины. Наконец, они вошли в зыбкую тень: над тропой потянулись толстые серые ветки. Им уже давно каждый шаг давался с трудом. Словно из земли выползала дремотная лень, обволакивала их, склеивала веки, связывала ноги.
У Фродо голова падала на грудь, он остановился. Идущий впереди Пин упал на колени. Фродо услышал голос Мерри:
— Ну и что? Никуда не пойду, пока не отдохну. Надо поспать… Под ивами у воды свежее, там мух меньше…
Фродо охватило нехорошее предчувствие.
— Очнитесь! — воскликнул он. — Сейчас нельзя спать. Сначала надо отойти от Леса!..
Но остальные засыпали на ходу, и им было уже все равно. Сэм бессмысленно хлопал глазами и зевал.
Вдруг Фродо сам почувствовал, что не может больше сопротивляться. В голове у него помутилось, он словно поплыл куда-то. Мухи перестали жужжать. Только нежный шорох, еле улавливаемый ухом, слабое трепыхание листьев, песня шепотом, полуголос-полушелест в ветвях. Хоббит с трудом поднял тяжелые веки и увидел над собой огромную старую иву, седую от паутины. Она была чудовищно велика. Длинные перепутанные ветви, словно серые руки с длинными пальцами, тянулись вниз. Неровный бугристый ствол в глубоких трещинах таинственно поскрипывал при движении веток. Дрожание листьев на фоне неба слепило солнечной рябью. Фродо опрокинулся на траву и остался лежать под деревом, где упал.
Мерри с Пином дотащились до дерева и тоже опустились возле него, прислонившись к стволу возле призывно скрипящих трещин. Они последний раз подняли глаза к желто-зеленой листве, шевелящейся и шуршащей в паутине света, и закрыли их под тихую песню-шепот, в которой даже слова были — что-то про прохладу воды и про сон. И они уснули, убаюканные колыханием ветвей, у ног громадного серого дерева.
Фродо некоторое время лежал, борясь со сном, потом с усилием поднялся на ноги. Его охватило неодолимое желание подойти к прохладной воде.
— Подожди меня, Сэм, — пробормотал он. — Надо ноги… окунуть, минуту…
В полудреме он поплелся к берегу, туда, где из воды высовывались толстые, скользкие, шишковатые корни ивы, словно одеревеневшие драконы, подлетевшие к воде напиться и уменьшенные непонятным колдовством. Хоббит сел на один из них, опустил ноги в прохладную бурую воду — и сразу заснул, опершись спиной о ствол.
Сэм сел, почесал в затылке и зевнул, чуть не разорвав рот. Смутная тревога не давала ему спать. Полдень давно прошел, а они все не просыпаются. Ему стало страшно.
— Они не только от солнца и от жары, — сказал он себе. — Не нравится мне это дерево, не верю я ему. В ясный день распелось про воду и про сон! Так не пойдет!
Он с трудом встал и пошел посмотреть, что делают пони. Увидел, что два из них далеко ушли, догнал, вернул к остальным и вдруг услышал два странных звука: один громкий, другой слабый, но отчетливый. Один — будто что-то тяжелое шлепнулось в воду, другой — как щелчок замка, когда дверь закрывают осторожно и быстро.
Сэм помчался к реке и увидел Фродо уже в воде у самого берега. Большой корень обхватил его и пригибал все ниже, а он не сопротивлялся. Сэм схватил его за куртку и вытащил из-под корня, а потом с большим трудом выволок на дорожку подальше от воды. Здесь Фродо почти сразу проснулся, очнулся и закашлялся, отплевываясь.
— Знаешь, Сэм, — произнес он наконец, — противное дерево столкнуло меня в воду! Я это почувствовал. Большой корень меня обхватил и нагнул.
— Вам, наверное, все приснилось, господин Фродо, — сказал Сэм. — Не надо было на корень садиться, если уж спать хотелось.
— А где остальные? — спросил Фродо. — Интересно, что им снится.
Они обошли дерево кругом, и тут Сэм понял, какой щелчок он слышал! Пин пропал. Трещина, у которой он лег, сомкнулась, так что и щелочки не осталось, а Мерри был зажат в другой трещине: голова и полтуловища в стволе, ноги наружу.
Сначала Фродо с Сэмом принялись лупить кулаками по стволу в том месте, где был Пин. Потом в отчаянии попытались раздвинуть трещину, в которой был зажат бедняга Мерри. Бесполезно.
— Какой ужас! — вне себя закричал Фродо. — Зачем мы только пошли в этот жуткий Лес? Лучше бы мы остались в Кричьей Балке!
Он стал колотить по стволу ногами, не жалея пяток. Еле заметная дрожь прошла по стволу, ветви встрепенулись, и листья вновь зашелестели, на этот раз с тихим злорадством, будто усмехались.
— У нас в багаже случайно топора нет, хозяин? — спросил Сэм.
— Я взял маленький топорик щепки рубить, — сказал Фродо. — Но что толку?
— Постойте! — воскликнул Сэм, которого слово щепки натолкнуло на новую мысль. — Можно попробовать огнем!
— Можно, — с сомнением сказал Фродо. — Но так можно Пина внутри живьем зажарить.
— Надо хоть бы напугать это дерево или сделать ему больно для начала, — зло сказал Сэм. — Если оно их не выпустит, я его все равно повалю, даже если зубами грызть придется!
Вдвоем они быстро набрали сухой травы, листьев, кусочков коры, веточек, накололи щепок и сложили это все под ивой с противоположной стороны от пленников. Как только Сэм высек искру, сухая трава вспыхнула, и дымное пламя взметнулось вверх. Затрещал сушняк в костре. Огненные язычки лизнули сморщенную кору древнего дерева и обожгли его. Вся ива задрожала. Листья над головами хоббитов от боли и злости зашипели, точно змеи. Мерри громко закричал, а из глубины дерева послышался приглушенный вопль Пина.
— Погасите! Погасите! — кричал Мерри. — Если не погасите, она меня пополам раздавит! Она так сказала!
— Кто? Что? — закричал Фродо, бросаясь к другой стороне ивы.
— Погасите! Погасите! — умолял Мерри.
Ветки ивы стали яростно раскачиваться. Раздался шумящий свист, от ивы поднялся ветер и всколыхнул ветви всех растущих рядом деревьев, словно хоббиты бросили камень в тихую дрему речной долины, и теперь гнев кругами расходился по ней, захватывая Лес. Сэм ногами разбросал костерок и вытоптал искры. А Фродо, не соображая, почему он это делает и на что надеется, побежал по тропе с криком:
— На помощь! На помощь!
Он почти не слышал себя. Тонкий пронзительный голосок уносил поднятый ивой ветер, заглушал ропот листвы. Слова гасли, не успев сорваться с губ. Ему стало отчаянно страшно: он терял рассудок.
И вдруг он остановился. Ему показалось, что на крик ответили. Ответ послышался сзади, из глубины Леса. Он повернулся, прислушался и понял, что не ошибся: там кто-то пел. Громкий радостный голос с бархатными нотками беспечно распевал какую-то чепуху:
Хой-дол! Динга-дон! Волглый Лог долог!
Прыг-скок, дилин-дон, ин-трав долы!
Дон-дон, Том Бом, Бомбадил веселый!..
Наполовину с надеждой, наполовину со страхом перед неизвестностью, Фродо и Сэм замерли. Вдруг длинная цепочка несусветицы превратилась в песню со словами. Голос стал громче и яснее.
Эй-гей, веселый дол! Дорогой да вечный!
Ветерки, как перышки, и скворушка беспечный!
Вниз, вниз, да на холм — а там у порога
В солнце вся, ждет звезд, смотрит на дорогу
Золотинка, Дочь Реки, стройная лозинка,
Чистая, как родничок, светлая росинка!
Старый Том Бомбадил — к ней домой вприпрыжку
Пук кувшинок несет. Как поет — слышишь?
Хей-дол! Динга-дон! Дол да лес за долом!
Золотинка-ягодка, вечерок веселый!
Ива, старая карга, великан патлатый,
Ну-ка, корни подбери, день идет к закату!
Том с кувшинками спешит — хоп-ля-ля! — вприпрыжку,
Хей-дол! Динга-дон! Как поет — слышишь?
Фродо и Сэм стояли и слушали, как завороженные. Ветер иссяк. Листья снова молча обвисли на оцепеневших ветвях. Раздался новый взрыв песни, потом вдруг, подпрыгивая, словно пританцовывая, над камышами появилась старая мятая шляпа с высокой тульей и длинным синим пером за лентой. Шляпа еще разок подпрыгнула, и появился, как им показалось, человек. Он был гораздо выше и крупнее хоббита, хотя немного меньше Громадины, но шума от него было столько же, он оглушительно топал толстыми ногами в больших желтых башмаках, приминая траву, как бык по дороге на водопой. На нем был голубой кафтан, половину которого закрывала длинная темно-каштановая борода. Глаза были светло-голубые, лицо красное, как спелое яблоко, все в веселых морщинках. В руках он держал большой лист, на котором, как на подносе, лежал пук белых лилий и кувшинок.
— Помогите! — закричали Фродо и Сэм, подбегая к нему и протягивая руки.
— Ну-ну! Спокойней! — воскликнул бородач, поднимая руку, и они замерли на месте. — Вы куда, малыши, для чего кричать-то? Разбежались, ишь вы, пыхтите, словно чайники! Вы меня знаете? Я Том Бомбадил. Выкладывайте, что за беда. Том спешит. Не ломайте мои лилии!
— Моих друзей схватила ива! — в отчаянии воскликнул Фродо.
— Господин Мерри там в трещине. Она его зажала! — закричал Сэм.
— Что? — вскричал, подпрыгивая, Том Бомбадил. — Старуха Ива? И все? Это поправимо. Есть у меня для нее песенка. Ах эта Старая! Да я ей сердцевину заморожу! Не будет вести себя, как следует, корни отпою, чтоб поотвалились. Такой ветер подниму, что ветки вместе с листьями облетят! Ах она Старая!
Он бережно опустил свои лилии на траву и пошел к дереву. Оттуда еще торчали ноги Мерри — только ноги, дерево уже затащило его глубже. Том прижал губы к трещине и тихо что-то пропел. Слов его они не поняли, но Мерри явно оживился и дрыгнул ногами. Том отскочил, отломил свисавшую ветку и ударил иву по стволу, приговаривая:
— Выпускай-ка их, Старуха, слушай Бомбадила! Воду пей, землю ешь, набирайся силы, просыпаться нечего, Старая Карга! Спать давно пора!
Потом он схватил за ноги Мерри и вытащил его из внезапно раздавшейся трещины. С громким скрипом и треском раскрылась вторая трещина, и из нее выскочил Пин, словно ему дали пинка. Потом обе трещины, громко хлопнув, закрылись. По дереву от корней до макушки пробежала дрожь, и стало тихо.
— Спасибо! — сказали хоббиты по очереди.
Том Бомбадил расхохотался.
— Ладно, малыши! — сказал он, наклоняясь и заглядывая каждому в лицо. — Пойдете ко мне домой! На столе уже, наверное, стоят сливки с медом, белый хлеб и масло. И Золотинка ждет. На вопросы я вам за ужином отвечу, а сейчас — быстрей за мной! Наступает вечер!
Он подхватил с земли свои лилии, махнул рукой, приглашая следовать за ним, и, пританцовывая и подпрыгивая, помчался по тропе к востоку, громко распевая.
Удивленные до бесконечности и несказанно обрадованные, хоббиты без единого слова побежали за ним. Но куда им было с ним тягаться! Том вскоре исчез, песня его слышалась все тише и дальше. Но вдруг его голос снова приблизился, раздалось громогласное «Эге-гей!» и продолжение песни:
Прыг, прыг, малыши, вдоль Ветлянки-речки!
Том отправится вперед и засветит свечки.
Солнце скатится на запад, пойдете на ощупь;
Дверь откроется, когда лягут тени Ночи,
Желтый свет из двери во тьме замерцает —
Шелест Черной Ольхи пусть вас не пугает,
Ивы больше вы не бойтесь, ни корней, ни веток —
Хей-дол, там Том будет ждать со светом!
Больше хоббиты ничего не услышали. Почти сразу же солнце закатилось за деревья. Они представили, как оно сейчас бросает косые лучи на реку Брендидуим, как одно за другим светятся окна Брендихолла на Брендигорке. А здесь перед ними ложились длинные тени, над тропой нависали темные ветки, по сторонам встали грозные стволы. Белый туман поднимался от реки, запутываясь в корнях прибрежных деревьев. Прямо от земли у них под ногами поднимался пар. Сумерки сгущались.
Они с трудом угадывали тропу и очень устали. Ноги словно свинцом налились. Непонятные вкрадчивые звуки слышались из кустов и камышей со всех сторон. А когда они поднимали глаза вверх, к бледному вечернему небу, то видели странные рожи, которые кривились в темных ветках и усмехались им с крайних деревьев мрачного Леса. Им начинало казаться, что все вокруг ненастоящее и они, спотыкаясь, бредут в зловещем сне, после которого не наступит пробуждение.
Ноги почти перестали их слушаться, когда они заметили, что земля под ними потихоньку поднимается. Река замурлыкала, зажурчала по камням, и они различили в темноте белую пену маленького водопадика. Деревья внезапно кончились, туман прервался. Они вышли из леса на широкий луг. Речка здесь превратилась в веселый тонкий ручеек, который поблескивал под звездами, уже высыпавшими на небосвод.
Трава под ногами стала мягкой и короткой, словно ее подстригали. Деревья и кусты на окраине Леса позади стояли очень ровно, как подрезанные ножницами. Дорожка была уже гладкой, ровной, обложенной камнями по сторонам. Она вилась, как улитка, на горку, где на серебристой под звездным светом траве стоял дом с освещенными окнами. Тропка весело подбежала к дому.
За ним серым гребнем вставала невысокая обнаженная вершина, а дальше — темные силуэты Могильников на фоне ночного неба на востоке.
Все поспешили вперед, хоббиты и пони. Половина усталости прошла, половины страхов как не бывало.
Навстречу им выкатилась песня:
Хей-дол! Динга-дон!
Эгей, веселей, прыг-да-скок, ребятки!
Пони, хоббиты, сюда! В гости к нам идите!
Будем вместе песни петь, будем веселиться!
А потом прозвенел другой голос, чистый, юный и вечный, как весна, как радостно поющая вода в горах, сбежавшая в ночь из яркого утра:
Будем вместе песни петь! Начинайте песню
О луне, тумане, звездах, солнце в поднебесье!
О дождях и светлых тучах, почках и росинках,
Пойте с Томом Бомбадилом вместе с Золотинкой!
Ветер склоны овевает, вереск на вершинах,
Камыши в речных затонах, лилии в долинах!
Под эту песню хоббиты встали на пороге, и золотой свет облил их.
