Пересуды не стихли ни за девять, ни за девяносто девять дней. Мгновенное исчезновение господина Бильбо Торбинса обсуждалось в Хоббиттауне и во всем Хоббитшире целый год, а помнили его еще дольше. История о нем в конце концов стала вечерней сказкой для хоббитят: сумасшедший Торбинс, который исчезает с громом и молнией, а возвращается с мешками золота и драгоценностей, превратился в любимого сказочного героя и оставался им много лет после того, как настоящие события забылись.

Но тогда все соседи пришли к единодушному выводу, что Бильбо всегда был чокнутым, а теперь окончательно сошел с ума и взлетел в небо, наверняка свалившись потом в реку или в пруд, тут ему и конец пришел. Беда, конечно, но пожалуй что и вовремя. А виноват во всем Гэндальф.

— Если бы этот маг, чтоб он провалился, оставил в покое юного Фродо, он бы, может быть, остепенился и стал толковым хоббитом, — говорили они.

Похоже было, что маг-таки оставил Фродо в покое, и Фродо немного остепенился, но толковым хоббитом становиться не спешил. Наоборот, к нему сразу приклеилась репутация чудака, оставшаяся от Бильбо. Он отказался носить траур, а на следующий год устроил вечеринку, отмечая сто двенадцатый день рождения Бильбо, и назвал ее «полновесным праздником». Праздник таким и получился, было 20 приглашенных, горы еды и реки питья. Кое-кто возмущался, но Фродо завел традицию ежегодно отмечать день рождения Бильбо, и в конце концов к этому все привыкли. Он заявлял, что Бильбо жив, а на вопрос «Тогда где же он?» пожимал плечами. Как и Бильбо, он жил холостяком, но у него была масса приятелей, особенно среди молодых хоббитов, больше всего — из рода Старого Тука. Эти ребята, как и он, с детства любили дядю Бильбо и без конца бегали к нему в Торбу. Среди них были Фолко Боффин и Фредегар Болджер, а ближайшими друзьями Фродо считались Перегрин Тук (обычно именуемый Пипином или просто Пином) и Мерри Брендибак (полное имя которого — Мерриадок — редко кто вспоминал). С ними Фродо любил бродить по Хоббитширу. Но он часто гулял и без них; иногда, к удивлению почтенных соседей, бродил один по холмам и лесам далеко от дома, даже ночью под звездами. Мерри с Пипином подозревали, что он ходил к эльфам, как Бильбо.

Со временем народ стал замечать, что Фродо тоже «хорошо сохраняется»: он жил, жил, а все казался крепким и энергичным молодым хоббитом, только что отметившим совершеннолетие.

— Везет же некоторым, — поговаривали они, но особого значения этому не придавали, пока ему не стукнуло пятьдесят. — Возраст серьезный, а он никак не угомонится — очень странно.

Сам Фродо, пережив первое потрясение, обнаружил, что быть самостоятельным хоббитом, господином Торбинсом из Торбы-на-Круче, весьма приятно. Несколько лет он был просто счастлив и о будущем не думал. Но потом, незаметно для себя, пришел к мысли, что зря он не пошел с Бильбо, и мысль эта в нем укреплялась чем дальше, тем больше. Он начал задумываться о дальних странах, а иногда, особенно осенью, ему снились невиданные горы. Временами он мысленно говорил сам себе: «Вот возьму и уйду за Реку», но кто-то другой, сидевший в нем, отвечал: «Еще не пора».

Так он и жил-поживал до пятидесяти. Он сам чувствовал, что пятьдесят — число очень важное, может быть, даже роковое: в этом возрасте на Бильбо свалилось Приключение. И Фродо потерял покой. Старые тропы стали казаться ему слишком затоптанными. Он рассматривал карты и думал о том, что лежит за их рамками — на картах, изготовленных в Хоббитшире, его окружали сплошные белые пятна. Он стал чаще выходить на прогулки без спутников и заходил все дальше и дальше. Мерри и остальные друзья встревожено за ним наблюдали. А он вдобавок стал заговаривать с чужестранцами, которые начали появляться в Хоббитшире.

В Хоббиттаун доходили слухи о странных событиях в мире, а так как Гэндальф уже несколько лет не появлялся и не давал о себе знать, Фродо старался не пропустить ни одной новости.

Через Хоббитшир вдруг пролегли пути-дорожки эльфов — раньше они редко здесь показывались, а сейчас вечерами шли и шли на запад через лес, уходили и не возвращались. Они покидали Средиземье, и им были безразличны беды этого края. На дорогах можно было встретить и гномов. Через Хоббитшир проходил древний Тракт с востока на запад, до самой Серой Гавани, и гномы добирались по нему до своих копей в Синих Горах. Гномы шли во множестве и были главным источником сведений; правда, гномы, как правило, немногословны, а хоббитам чужие дела ни к чему, они и не навязывались с расспросами. Но Фродо частенько, встречал чужедальних гномов из незнакомых племен, искавших на западе убежища. Они беспокойно оглядывались, и некоторые из них шепотом говорили про Врага и страну Мордор.

Это название было хоббитам известно только из легенд Незапамятных Времен, оно лежало на дне памяти черной тенью, звучало зловеще и тревожно. Может быть, злые силы, изгнанные из Лихолесья Белым Советом Мудрых, опять собрались и умножились в старых твердынях Мордора? Говорили, что вновь отстроена Черная Крепость. Вражье воинство неумолимо расползается оттуда, и теперь далеко на юге и на востоке гремят войны. В горах множатся орки. На свет вышли тролли — они теперь не тупые, а хитрые, и у них какое-то страшное оружие. Намеками говорили о тварях и еще похуже, но тех даже называть боялись.

Простые хоббиты во всем этом, конечно, мало что смыслили. Но и самые глухие домоседы догадывались, что происходит что-то Странное. А те, кто бывал у границ, видели непонятные вещи. Беседа за кружкой пива в «Зеленом Драконе» в Приречье, происходившая одним весенним вечером в год пятидесятилетия Фродо, показала, что тревожные слухи проникли в самые тихие закоулки Хоббитшира, хотя многие хоббиты пока еще подтрунивали над ними.

В углу у камина сидел Сэм Гэмджи, а напротив него — сын мельника Тед Пескунс. Вокруг, заинтересованно прислушиваясь, собрались хоббиты из ближайших деревень.

— Странные слухи ходят, это точно, — говорил Сэм.

— Да ну, — сказал Тед, — охота тебе верить. Я и дома могу сказок наслушаться, если захочу.

— Все могут, — оскорбился Сэм. — И в этих сказках бывает больше правды, чем ты думаешь. Сказки-то кто придумывает? Возьми, к примеру, драконов.

— Нет уж, спасибо, не возьму, — сказал Тед. — Я про них наслушался, когда был мальцом, а сейчас зачем мне в них верить? В Приречье только один «Дракон», да и тот зеленый, — сострил он, вызвав общий смех.

— Хорошо сказано, — засмеялся Сэм вместе со всеми. — А что ты скажешь про Древесных Великанов? Говорят, одного недавно видели за Северными Болотами — он был выше дерева!

— Кто говорит?

— К примеру, Хэл, мой двоюродный брат. Он работает в Закручье у господина Боффина и часто ходит на охоту в Северный Удел. Он сам одного видел.

— Это он говорит, что видел. Твой Хэл всегда говорит, что видел то, что другие не видели. Может, там ничего и не было.

— Да был же. Громадный, как вяз, и шагал: как шагнет, сразу семь ярдов!

— Спорим, что никаких не семь. Хэл, наверное, вяз и видел, а что шагает — соврал.

— Как раз этот шагал. А вязы за Северными Болотами не растут.

— Значит, Хэл даже и вяза не видел, — сказал Тед.

Кругом засмеялись, а некоторые захлопали. Похоже, слушатели решили, что Тед выиграл очко.

— Ну ладно, — сказал Сэм. — Но ты же не станешь отрицать, что и без Хэла многие видели странных чужаков, проходящих через Хоббитшир? Причем видят только тех, кто проходит. А кого через границу не пропустили — тех гораздо больше. Обходчики сейчас почти не отдыхают. Говорят, что эльфы идут на запад. Я слышал, они в Гавань уходят, за Белые Башни.

Сэм неопределенно взмахнул рукой. Как и все остальные здесь, он понятия не имел, как далеко до Моря, все это было за пределами. Но все знали старую легенду о том, что где-то далеко, за старыми Башнями, есть Серая Гавань, из которой уходят эльфийские корабли и не возвращаются.

— Они плывут и плывут через Море на запад, и нас навсегда покидают, — добавил Сэм нараспев, с печальной важностью качая головой.

Но Тед только рассмеялся.

— Нашел новость для любителей старых сказок! Нам-то с тобой что до них? Пусть плывут. Я только голову наотрез даю, что ты их не видел. И никто в Хоббитшире не видел.

― Не знаю, — задумчиво протянул Сэм.

Он однажды кого-то увидел в лесу и был уверен, что встретил эльфа. Ему хотелось встретить еще хоть одного. Из всех сказок, которые ему рассказывали в детстве, его сильнее других волновали обрывочные легенды и полузабытые правдивые рассказы про эльфов.

— Даже в наших местах некоторые водятся с Дивным Народом и узнают у эльфов новости, — продолжал он. — Вот мой хозяин, господин Торбинс. Это он сказал мне, что они уплывают, а уж ему про эльфов кое-что известно! Старый господин Бильбо еще больше знал и мне много рассказывал, когда я был маленьким.

— Да оба они чокнутые, — сказал Тед. — Во всяком случае, старый Бильбо явно свихнулся, а теперь и Фродо туда же катится. Если все твои сведения от них, то у тебя в голове, наверное, тоже затмение! Ладно, приятели, я домой пошел. Ваше здоровье!

Он осушил кружку и громко хлопнул дверью.

Сэм больше ничего не произнес. Он сидел молча и думал, а подумать ему было о чем. Во-первых, в саду Торбинса полно работы, и, если завтра распогодится, придется попотеть. Трава очень быстро растет. Но Сэма заботили не только садовые дела. Наконец, он вздохнул, встал и вышел из трактира.

Было начало апреля, небо расчищалось после проливного дождя. Солнце село, прохладный светлый вечер тихо угасал, близилась ночь. Сэм шел через Хоббиттаун на Кручу под ранними звездами, тихонько и задумчиво насвистывая.

Как раз тогда после долгого отсутствия снова появился Гэндальф. После Угощения он исчез на три года, потом нанес Фродо краткий визит, во время которого не сводил с него глаз, и ушел. В следующие два года он наведывался довольно часто, неожиданно являясь в сумерки и так же неожиданно уходя перед рассветом. Говорить о своих делах и путешествиях он отказывался, но неизменно интересовался здоровьем Фродо и его занятиями.

Вдруг его визиты прекратились. Он пропал надолго, больше девяти лет Фродо его не видел и ничего о нем не слышал, и стал уже думать, что маг потерял всякий интерес к хоббитам и никогда не вернется. Но в тот вечер, когда Сэм в сумерки шел домой из «Зеленого Дракона», знакомая рука постучала в окно кабинета.

Фродо удивился, очень обрадовался и тепло приветствовал старого приятеля. Оба долго смотрели друг на друга.

— Все хорошо? — сказал Гэндальф. — А ты совсем не изменился, Фродо!

— Ты тоже не изменился, — ответил Фродо, но про себя подумал, что Гэндальф постарел. Он пристал к магу с расспросами о широком мире, и скоро они уже увлеченно беседовали и не заметили, как засиделись за полночь.

Утром встали поздно, позавтракали и сели в кабинете у открытого окна. Теплое солнце светило в комнату, ветер дул с юга, в камине горел яркий огонь. Было свежо, и все выглядело свежим, весенняя зелень пробивалась в полях и начинала курчавиться в тонких пальчиках веток.

Гэндальфу вспомнилась весна почти 80 лет назад, когда Бильбо выбежал из Торбы-на-Круче даже без носового платка. Сейчас голова мага совсем побелела, борода и брови стали, пожалуй, длиннее, а мудрых морщин прибавилось; но глаза были ясными, как всегда, и колечки дыма он пускал с таким же озорным удовольствием.

Сейчас, однако, он курил молча, потому что Фродо, глубоко задумавшись, ни о чем не спрашивал. Даже в свете утра хоббит чувствовал, как темная тень протягивается от вестей Гэндальфа.

Наконец Фродо прервал молчание.

— Вчера вечером ты что-то странное произнес про мое Кольцо, Гэндальф, — сказал он. — Начал говорить, а потом оборвал на полуслове, сказал, что о таких делах лучше при свете. Может, договоришь сейчас? Ты считаешь, что Кольцо очень опасное, опаснее, чем мне кажется? В чем это проявляется?

— Во многом, — ответил маг. — Оно гораздо могущественнее, чем я смел думать. Сила у него такая, что сломит любого смертного, завладевшего им. Само овладеет хозяином. В старину в Эрегионе изготовили много таких «волшебных», как теперь говорят, магических колец, и были они разные — одни сильнее, другие слабее. Те, что послабее, были для эльфийских кузнецов забавой, упражнениями, когда мастерство еще не дошло до совершенства, хотя я думаю, что простому смертному и таким кольцом владеть было бы небезопасно. А уж Великие Кольца, Кольца Власти, обладают гибельной силой. Смертный, владеющий одним из Великих Колец, не умирает, но и не получает от жизни новой силы с возрастом. Он просто продолжает существовать до тех пор, пока каждая минута не станет безнадежно утомительной. А если он часто надевает Кольцо, чтобы стать невидимым, он словно обесцвечивается — и в конце концов становится совершенно невидимым навсегда. Переселяется в странный туман, где за ним неусыпно следит Глаз Черного Властелина Колец. Да-да, рано или поздно темная сила его поглотит, — если он добр и силен, то дольше продержится, но так или иначе, конец один.

— Какой ужас! — сказал Фродо.

Снова наступила тишина, лишь из сада доносился звук ножниц Сэма Гэмджи.

— Как давно ты это узнал? — спросил после долгой паузы Фродо. — И что знал Бильбо?

— Я уверен, что Бильбо знал не больше, чем сказал тебе, — ответил Гэндальф. — Он бы не оставил тебе ничего опасного, даже будучи уверен, что я о тебе позабочусь. Он считал Колечко очень красивым и весьма полезным в некоторых случаях и думал, что к его собственным странностям оно не имеет отношения. Говорил, что привыкает к Кольцу все сильнее, так что ему уже трудно с ним расстаться, и это его тревожило, но он не подозревал, что в этом само Кольцо виновато. Он только заметил, что за Кольцом надо присматривать: оно меняло вес и размер, то странно растягивалось, то сжималось, могло вдруг соскользнуть с пальца, хотя только что сидело туго.

— Да он меня в прощальном письме об этом предупредил, — сказал Фродо, — так что я его не снимаю с цепочки.

— Очень толково, — сказал Гэндальф. — Но что касается долгожительства, Бильбо его никогда Кольцу не приписывал. Он считал его собственным природным даром и весьма этим гордился. Хотя в последнее время забеспокоился. Он говорил, что его словно «растянули на годы», и что он чувствует, как становится тонким. Значит, Кольцо начинало подчинять его себе.

— Но как давно ты это знаешь? — снова спросил Фродо.

— Знаю что? — сказал Гэндальф. — Я, Фродо, знаю много всего, что только Мудрым известно. Если ты имел в виду про это Кольцо, то тут я, пожалуй, ничего еще не знаю. Надо проверить. Но у меня есть догадка, и я не сомневаюсь, что она верна. Когда я впервые догадался?.. — маг задумался, вспоминая. — Постой… Бильбо нашел Кольцо как раз в тот год, когда Мудрые из Белого Совета выгнали Черные силы из Лихолесья, перед Битвой Пяти Воинств. Тогда мне на сердце пала тень страха, но я не понимал, чего боюсь. Голлум каким-то образом завладел Магическим Кольцом. В том, что оно магическое, сомнений не было, но как оно к нему попало? Бильбо рассказал историю о том, как он «выиграл» Кольцо; я ему не поверил. Когда удалось, наконец, вытянуть из него правду, мне стало ясно, что он пытается доказать свое право на сокровище, точно как Голлум с «подарочком на день рождения». Они врали так похоже, что я не мог не встревожиться. Было ясно, что Кольцо сразу же начинает оказывать зловредное влияние на того, в чьи руки попадает. Это было первое предупреждение о том, что не все в порядке. Я часто говорил Бильбо, что такие Кольца лучше не надевать, но он обиделся и рассердился. Больше я ничего поделать не мог. Не отбирать же у него Кольцо — нет у меня такого права, да и от этого могли произойти худшие беды. Оставалось только ждать и наблюдать. Я, конечно, мог бы спросить совета у Сарумана Белого, но что-то меня каждый раз удерживало.

— Это кто такой? — спросил Фродо. — Я о нем ни разу не слышал.

— Ты вряд ли мог о нем слышать, — ответил Гэндальф. — Хоббитами он до сих пор не интересовался. Среди Мудрых он один из великих: глава всех магов и глава Совета. Вместе с ученостью возросла его гордыня, и он не любит, когда ему мешают. Он долго изучал все об эльфийских Кольцах, великих и малых, и преуспел в этом.

Он искал секрет их изготовления. То, что он рассказал Совету, когда там зашла речь о Кольцах, рассеяло мои страхи и усыпило мои подозрения. Однако тайная тревога осталась. Я ничего не предпринял, но ждал и продолжал наблюдать.

Казалось, с Бильбо было все в порядке. Так прошли годы. Да, годы проходили, а его будто не трогали. Он не старел. Тень снова прокралась ко мне в сердце. Однако я сказал себе: «Он ведь из семьи долгожителей по линии матери. Еще не так много времени прошло. Жди!» И я ждал. До того самого вечера, когда он ушел из дому. Тогда его речь и поступки испугали меня так, что никакие слова Сарумана уже не успокоили бы. Я, наконец, точно узнал, что здесь замешаны гибельные темные силы. И потратил все эти годы на разгадывание тайны.

— Но ведь пока не произошло ничего непоправимого? — в волнении спросил Фродо. — Он со временем станет самим собой? Я хотел сказать, успокоится и отдохнет?

— Ему сразу стало лучше, — сказал Гэндальф. — Но в мире есть лишь один Властелин, который все знает про Кольца и про то, как они действуют; и насколько я знаю, нет никого, кому было бы известно все про хоббитов. Я — единственный из Мудрых, кто занимался вами. Наука о хоббитах весьма несовершенна, все время преподносит сюрпризы. То вы мягче масла, то тверже старых древесных корней. Похоже, что некоторые из вас могут дольше противиться Кольцам, чем предполагают Мудрые. По-моему, тебе нечего беспокоиться о Бильбо.

Он, конечно, много лет не только владел Кольцом, но и надевал его, так что пройдет немало времени, пока влияние Кольца сотрется. Но если он больше не увидит Кольца, то сможет жить долго и счастливо: оно перестало действовать с того момента, как Бильбо от него избавился. Ибо он расстался с ним по своей воле — это очень важно. Раз он сумел так сделать, я за него больше не волнуюсь. Теперь я в ответе за тебя. С тех пор, как Бильбо ушел, я очень тревожусь о тебе и обо всех вас, милые, бестолковые, беспомощные хоббиты! Мир получит тяжелый удар, если Черный Властелин покорит Хоббитшир; если все ваши добрые, веселые, глупые Болдеры, Дудстоны, Боффины, Тугобрюхи и прочие, не говоря уже о чудаках Торбинсах, станут рабами. Фродо содрогнулся.

— Но почему мы? — спросил он. — Зачем ему такие рабы?

— Правду говоря, — ответил Гэндальф, — мне кажется, что пока — пока, учти! — ему было совершенно безразлично, существуют хоббиты или нет. Хоть за это скажите спасибо. Но бестревожное время миновало. Ему нужны не вы — у него много более полезных слуг, — просто он о вас уже не забудет. А жалкие рабы-хоббиты ему более угодны, чем хоббиты свободные и счастливые. Есть ведь еще злоба и месть!

— Месть? — спросил Фродо. — За что нам мстить? Я так и не понял, какое отношение это все имеет к нам с Бильбо и к нашему Кольцу?

— Самое прямое, — сказал Гэндальф. — Ты еще не знаешь, в чем главная опасность. Сейчас узнаешь. Когда я здесь был в последний раз, я сам не был уверен. Теперь могу сказать определенно. Время пришло. Дай мне на минуту Кольцо.

Фродо вынул его из кармана штанов, снял с цепочки и медленно протянул магу. Кольцо вдруг показалось очень тяжелым, будто ни оно, ни сам Фродо не хотели, чтобы к нему прикасался Гэндальф.

Гэндальф поднял Кольцо к глазам.

— Ты видел на нем какие-нибудь знаки? — спросил маг.

— Нет, — ответил Фродо. — Оно совершенно гладкое, на нем даже царапин не появляется.

— Тогда смотри! — и, к удивлению и огорчению Фродо, маг неожиданно швырнул Кольцо в самый жар горящего камина.

Фродо вскрикнул и схватил каминные щипцы, но Гэндальф удержал его руку.

— Подожди! — сказал он тоном приказа, сверкнув на хоббита глазами из-под торчащих бровей.

Кольцо внешне не менялось. Через некоторое время Гэндальф встал, прикрыл ставни и задернул занавески. В комнате стало темно и тихо, только за окном продолжали слабо щелкать ножницы Сэма, по-видимому, работавшего теперь ближе.

С минуту маг смотрел в огонь, потом нагнулся, сдвинул Кольцо щипцами на край решетки и взял пальцами. Фродо раскрыл рот от изумления.

— Оно совсем не горячее, — сказал Гэндальф. — Возьми его!

Фродо принял Кольцо в дрогнувшую ладонь: казалось, что оно стало толще и тяжелее.

— Выше подними! — сказал Гэндальф. — И посмотри внимательнее.

Фродо так и сделал и увидел огненные линии: были они тонкие, тоньше, чем можно нанести тончайшим пером, и бежали легкой вязью по Кольцу:

Они были пронзительно яркими и одновременно далекими, словно надпись была сделана в недосягаемой глубине и виделась сквозь поверхность Кольца.

— Я не могу прочитать эти огненные буквы, — сказал Фродо с дрожью в голосе.

— Ты не можешь, зато я могу, — сказал Гэндальф. — Буквы эльфийские, очень древние, а язык мордорский. Вслух я не буду его здесь произносить. Вот как это почти точно прозвучит на Всеобщем языке:

Это две строки из стихотворного заклинания, давно известного эльфам по легендам:

Маг выдержал паузу, потом медленно, понизив голос, произнес:

— Это — Кольцо Всевластья, Одно над всеми остальными. То самое Единое, которое Враг утратил много веков назад, от чего сильно поколебалась его власть. Он жаждет завладеть им снова — но он не должен его получить.

Фродо молчал и не шевелился. Страх протянул к нему загребущую руку, словно темная туча, поднявшись на востоке, надвигалась, чтобы поглотить его.

— Единое Кольцо! — запинаясь, произнес он наконец. — Как же оно в наши края попало, как?

— А! — сказал Гэндальф. — Это длинный рассказ. Все началось давным-давно, в Черные Годы, о которых сейчас помнят только Мудрые. Если бы я стал рассказывать всю историю от начала до конца, мы бы просидели здесь до зимы.

Но я уже говорил тебе вчера о Черном Властелине, Сауроне Великом. Слухи, дошедшие до тебя, не лгут: он действительно возродился, покинул Лихолесский замок и вернулся в свою древнюю твердыню — Черную Крепость в Мордоре. Это название слышали даже хоббиты, оно, словно тень, стоит за краем многих древних летописей. Каждый раз после разгрома Врага Тень залегает, и наступает передышка, а потом она принимает новую форму и снова вырастает.

— Хоть бы все это было не при мне! — сказал Фродо.

— Я бы тоже этого хотел, — сказал Гэндальф. — И все, кто живет в подобные времена, хотят того же. Но ничего не поделать. Мы можем только лучше или хуже распорядиться тем временем, которое нам отпущено. А наше с тобой время, Фродо, уже омрачено. Враг с каждым днем набирает силу. Его планы, по-видимому, еще не созрели, но вот-вот у него все будет готово, и нам придется плохо. Нам очень плохо придется, независимо от Кольца. А Кольца Врагу не хватает — ему только его и не хватает, чтобы владеть такими силой и знанием, которые сокрушат любую защиту, сломают всякое сопротивление и второй раз закроют всю землю Тьмой.

Три Кольца, прекраснейшие из всех, эльфийские Властители скрыли от Врага; его рука не коснулась их и не осквернила. Семь Колец принадлежали Гномьим Королям, но тремя из них Саурон завладел, а остальные уничтожены Драконами. Девять он раздал смертным людям, великим и гордым, этим обольстил их, и они покорились Единому, став Кольценосными Призраками, тенями Великой Тени, самыми страшными слугами Зла. Давно это было. Прошло много лет с тех пор, как видели на земле Девятерых. Но кто знает? Мрак разрастается, они могут снова появиться. Не дрожи! Мы не будем говорить о них в Хоббитшире даже в такое яркое утро.

Значит, так. Девять Колец у Врага, и Семь — тоже, вернее, те, которые уцелели из Семи. Три пока скрыты, но это его не волнует. Ему нужно только одно: Единое, которое он сделал сам. Это его Кольцо, в нем большая часть его прежней силы. С его помощью он сможет управлять остальными. Если он его получит, он будет ими снова управлять, где бы они ни были, даже спрятанными Тремя, и все, что с их помощью сделано, откроется ему и окажется беззащитным, а он станет сильнее, чем когда-либо.

Это было бы ужасно, Фродо. До сих пор он верил, что Единое погибло; думал, что эльфы его уничтожили, как должны были сделать. А теперь он знает, что оно не погибло, что оно вернулось в мир. И сам его ищет, ищет, направив на поиски всю силу мысли. В этом Едином Кольце великая надежда Саурона и наш великий страх.

— Но почему, почему его не уничтожили? — вскричал Фродо. — И если враг так силен, а оно ему так дорого, как же он его потерял?

Хоббит сжал Кольцо в руке, будто уже видел, как к нему тянутся черные пальцы, готовые схватить.

— У него его отняли, — сказал Гэндальф. — Было время, когда эльфы могли выставить против Саурона большую силу, и не все люди чурались эльфов, как сейчас. Не мешало бы вспомнить эту главу истории древних времен, ибо тогда тоже была печаль и собиралась Тьма, но была великая доблесть и совершались великие подвиги, и герои погибали не зря. Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе всю историю, или ты услышишь ее от того, кто знает ее лучше меня.

Но сейчас прежде всего тебе надо узнать, как эта вещь попала сюда, а это уже достаточно длинный рассказ. Слушай.

Однажды Саурон потерпел поражение. Его победили Король Эльфов Гил-Гэлад и Элендил с Заокраинного Запада, хотя за победу оба заплатили жизнью. Исилдур, сын Элендила, отсек с руки Саурона палец с Кольцом и взял Кольцо себе. Дух убитого Саурона улетел и долго скрывался, пока через много лет не нашел новую оболочку в Лихолесье. Но Кольцо все равно пропало. Утонуло в Великой Реке Андуин — и с тех пор его не видели. Исилдур шел на север по восточному берегу Реки и неподалеку от Ирисной Долины попал в засаду горных орков, которые почти полностью уничтожили его людей. Исилдур бросился в воду, но пока он плыл, Кольцо соскользнуло с его пальца. Тогда орки его увидели и стрелами из луков убили.

Гэндальф вздохнул, помолчал и продолжил:

— Кольцо исчезло в темных глубинах Реки у Ирисной Долины и с тех пор пропало из памяти и легенд. Даже те отрывки сведений о нем, что я тебе рассказал, мало кому известны, а больше даже Совет Мудрых не смог узнать. Но я теперь знаю, что случилось потом.

Через много лет после этого, хотя и очень давно, на окраине Глухоманья, на берегу Великого Андуина поселился незаметный народец с искусными руками. Наверное, они были сродни хоббитам, какая-нибудь дальняя ветвь первых Сторов, ибо они любили Реку и плавали по ней в тростниковых лодочках. Среди них была одна семья, которую очень уважали, потому что она была самая большая и богатая. Главой семьи считалась Бабушка, суровая и строго соблюдавшая обычаи племени. Самого любопытного и проказливого в этой семье звали Смеагол. Он докапывался до корней, чтобы узнать, как что растет; нырял в глубокие омуты, рылся под зелеными холмами и в конце концов перестал поднимать взгляд к верхушкам холмов, ветвям деревьев и цветам, свисавшим с них. Он привык опускать глаза и голову.

Был у него друг по имени Деагол, тоже глазастый, но не такой расторопный и сильный. Однажды они вместе взяли лодку и поплыли к Ирисной Долине. Там Смеагол вылез из лодки и пошел обследовать берег, а Деагол остался на Реке удить рыбу. Вдруг приманку схватила большая рыба, и не успел он понять, что происходит, как она стащила его с лодки в воду, на дно. Там он бросил леску, так как увидел что-то блестящее; задержав дыхание, он схватил это вместе с илом в кулак и, отплевываясь, поплыл к берегу. Когда он смыл грязь, у него в руке — вот диво! — оказалось красивое золотое кольцо: оно светилось и сверкало на солнце, радуя глаз. Но Смеагол наблюдал за ним из-за дерева, и пока Деагол восхищенно любовался находкой, Смеагол бесшумно подошел сзади.

«Отдай нам это, Деагол, голубчик», — сказал Смеагол через плечо приятеля.

«Почему?» — сказал Деагол.

«Потому что сегодня у нас день рождения, голубчик, и нам оно нужно», — сказал Смеагол.

«А мне какое дело, — сказал Деагол. — Я уже вручил тебе подарок, даже не по средствам. А это я нашел и отдавать не собираюсь».

«В самом деле, голубчик, неужели? — сказал Смеагол и, вцепившись Деаголу в горло, задушил его, потому что золото казалось таким красивым и ярким. Потом он надел Кольцо себе на палец.

Никто никогда не узнал, что стало с Деаголом: он был убит далеко от дома, и его тело было ловко спрятано. А Смеагол вернулся один и обнаружил, что когда Кольцо у него на пальце, его никто не видит. Он очень обрадовался такому открытию и о своей тайне никому не сказал. С помощью Кольца он теперь узнавал чужие секреты и использовал это знание, чтобы вредить другим. У него обострился нюх на пакости и улучшилось зрение, чтобы замечать все дурное. Кольцо дало ему власть по мерке, по способностям. Неудивительно, что родственники избегали его и гнали (когда он был видим). Его пинали, а он кусал их за ноги. Он стал воровать и разговаривать сам с собой, и в горле у него булькало: «Голм, голл-м…». От этого он и получил прозвище «Голлум». Его проклинали и требовали, чтобы он убрался подальше, а Бабушка, желая сохранить мир в семье, запретила ему появляться в норе.

Он бродил в одиночестве, хныча и жалуясь на несправедливость, и однажды в верхнем течении Реки набрел на ручей, который стекал в нее с гор, и пошел по этому ручью. Невидимыми пальцами он хватал из воды рыбу и ел ее сырой. А в один из особо жарких дней, наклонившись над прохладным омутом, вдруг почувствовал, как горит у него спина и шея, и как жжет мокрые глаза слепящий солнечный свет, отражаясь от поверхности воды. Сначала он удивился, потому что почти забыл про Солнце. А потом в последний раз поднял глаза и погрозил ему кулаком.

Снова опуская глаза, он увидел вершины Мглистых Гор, с которых стекал ручей, и вдруг подумал: «Наверное, там, под горами, темно и прохладно. Солнце меня там не выследит. У Гор должны быть мощные корни, под ними, наверное, скрыты тайны, которые никто не узнал с начала мира».

И вот ночью он поднялся в горы, нашел пещерку, из которой вытекал темный поток, прополз, словно червь, в сердце гор, и больше о нем никто ничего не знал. Кольцо вместе с ним кануло во мрак, так что даже тот, кто его сделал, и чья сила снова росла, ничего не мог о нем узнать.

— Голлум! — воскликнул Фродо. — Значит, Голлум? Ты хочешь сказать, что это та самая тварь, которую встретил Бильбо? Как противно!

— Мне кажется, что это печальная история, — сказал маг. — Это ведь могло случиться и с кем-нибудь другим, например, с моими знакомыми хоббитами.

— Не верю, что Голлум сродни хоббитам, даже отдаленно! — запальчиво сказал Фродо. — Он мерзкий!

— И все-таки это правда, — ответил Гэндальф. — Уж о вашем происхождении я знаю больше, чем сами хоббиты. Даже рассказ Бильбо подтверждает родство. В глубине сознания и памяти у них явно нашлось что-то общее. Они удивительно хорошо поняли друг друга, гораздо лучше, чем хоббит может понять, например, гнома, орка или даже эльфа. Вспомни загадки — они ведь знали одни и те же загадки.

— Да, — сказал Фродо. — Но ведь не только хоббиты любят загадывать загадки; почти одинаковые загадки есть у многих. И хоббиты не жульничают, а Голлум все время норовил сжульничать. Он пытался отвлечь беднягу Бильбо и застать его врасплох. Я бы сказал, что игра для него была средством без хлопот добыть жертву и потешить свою зловредность, а при проигрыше он ничего не терял.

— Боюсь, что ты прав, — сказал Гэндальф. — Но во всем этом было еще кое-что, чего ты пока не видишь. Даже Голлум не безнадежно испорчен. Он оказался крепким орешком, как хоббит, — даже Мудрые не могли бы предположить в нем такой силы. Где-то в сознании у него остался уголок прежнего «я», и свет из прошлого проходил сквозь него, как сквозь шелку в темноте. Ему, несомненно, было приятно слышать добрый живой голос, пробуждавший в нем память о тихом ветре и деревьях, о солнце и подобных забытых вещах.

Но от этого, конечно, второе, злобное «я» в нем только сильнее пришло в ярость. Так и будет, если позволять злобе брать верх. Если не вылечить ее. — Гэндальф вздохнул. — Увы! Голлум почти безнадежен. Но не совсем. Слабая надежда остается, несмотря на то, что он владел Кольцом так долго, что не помнит ничего, что было до Кольца. Остается, потому что он в течение многих лет очень редко надевал его: в черной тьме оно почти не было ему нужно. Вот Голлум и не «выцвел» окончательно. Он стал худым, но остался жилистым. Кольцо разъело его разум и принесло ему невыносимые мучения.

Все «глубокие тайны», скрытые под корнями гор, оказались пустой чернотой; там нечего было выискивать, незачем стараться что-то делать. Оставалось украдкой добывать пропитание и жить памятью о прошлых обидах. Он стал жалок. Он ненавидел мрак, но еще больше ненавидел свет; он все ненавидел, а больше всего — Кольцо.

— Что ты говоришь? — сказал Фродо. — Ведь Кольцо было его сокровищем, он больше ничего не любил! А если он его ненавидел, то почему он не избавился от него, не бросил и не ушел?

— После всего, что ты услышал, Фродо, ты мог бы уже и понять, — сказал Гэндальф. — Он его любил и ненавидел, как любил и ненавидел самого себя. Он не мог с ним расстаться. У него на это воли не хватило бы.

Кольцо Всевластья само о себе заботится, Фродо. Оно само может предательски соскользнуть с руки, но тот, кто им завладел, никогда его не бросит. Он может поиграть с мыслью о передаче его кому-нибудь на хранение — не больше, да и то вначале, когда хватка Кольца еще слаба. Насколько я знаю, дальше пошел во всей истории один Бильбо. Он сумел отдать его на самом деле. И я крепко ему в этом помог. Без меня, может быть, не отдал бы. А выбросить, вышвырнуть не смог бы даже он. Не Голлум его потерял, а само Кольцо решило свою судьбу. Кольцо его бросило.

— Что, как раз вовремя, чтобы встретить Бильбо? — спросил Фродо. — Не лучше ли было достаться какому-нибудь орку?

— Не смейся, — сказал Гэндальф. — Тебе это сейчас не пристало. Пока это самый удивительный факт в истории Кольца: Бильбо появился как раз вовремя, чтобы вслепую, в полной темноте наложить на него руку.

Тут сработало несколько сил, Фродо. Кольцо пыталось вернуться к настоящему хозяину. Сначала оно соскользнуло с руки Исилдура и предало его; потом случайно подловило несчастного Деагола, и Деагол был тут же убит. После этого оно вцепилось в Голлума и разрушило его, источило. Голлум ему больше не нужен: он слишком мал и жалок, и пока Кольцо оставалось бы при нем, Голлум оставался бы на своем озере в недрах горы. Но вот настоящий хозяин Кольца снова возрождается и шлет из Лихолесья черные мысли: и Кольцо бросает Голлума. Бросает, чтобы попасть в руки самого невероятного владельца — Бильбо из Хоббитшира!

За этим стоит нечто более могущественное, чем воля и расчет Изготовившего Кольцо. Я могу сказать только, что Бильбо было назначено найти Кольцо, но назначено не Черным Властелином. Из этого следует, что и тебе предназначено быть хранителем Кольца. Это ли не обнадеживающая мысль?

— Отнюдь нет, — сказал Фродо. — Хоть я и не уверен, что все правильно понял. Но как ты все это узнал про Кольцо и про Голлума? Ты в самом деле знаешь или продолжаешь строить догадки?

Гэндальф посмотрел на Фродо, его глаза сверкнули.

— Я много знал раньше и много узнал недавно, — ответил он. — Я не собираюсь давать тебе отчет о своих делах! История Элендила, Исилдура и Единого Кольца известна Мудрым. Огненная надпись, не говоря уже о других доказательствах, подтверждает, что твое Кольцо является тем Единым…

— А когда ты это обнаружил? — прервал его Фродо.

— Только что здесь при тебе, — резко ответил маг. — Но я этого ожидал. Я вернулся из мрачных блужданий и долгих поисков, чтобы проделать последнее испытание, и получил последнее доказательство — теперь все ясно. Пришлось поломать голову над ролью Голлума и заполнить пробел в истории. Я мог догадаться, но я уже не строю догадок. Я знаю. Я его видел.

— Ты видел Голлума? — воскликнул в изумлении Фродо.

— Да. Его непременно надо было найти и расспросить. Я давно пытался это сделать; наконец удалось.

— Что же произошло после того, как Бильбо от него удрал? Ты это выяснил?

— Не все. То, что я тебе рассказал, мне рассказал Голлум. Не так, конечно, как я. Голлум врет, его слова надо просеивать. Например, Кольцо он как назвал «подарочком в день рождения», так от этого и не отступился. Он сказал, что оно досталось ему от Бабушки, у которой было «много таких красивеньких вещиц». Нелепость. Я не сомневаюсь, что Бабушка Смеагола была особа властная и значительная, но не могли у нее во множестве водиться эльфийские кольца, и тем более не могла она их раздавать. Это была ложь, но и во лжи заключалось зернышко правды.

Убийство Деагола лежало на совести у Голлума, и он придумал самооправдание, повторяя своей Прелести одно и то же; когда грыз кости в темноте. В конце концов он сам себе поверил. У него был день рождения. Деагол должен был отдать ему Кольцо. Оно явно появилось для того, чтобы стать подарком. Оно было ему подарком на день рождения, и так далее, и так далее.

Я терпел его, сколько мог, но правда была крайне необходима, и в конце концов мне пришлось обойтись с ним грубо. Я внушил ему страх перед огнем, и слово за словом выудил из него правдивую историю. Он путался, сопел, пускал слюни. Он считал, что его не понимают и обижают. И когда он все-таки рассказал мне свою историю до конца игры в загадки и до побега Бильбо, он замолчал и дальше отделывался только мрачными намеками. Кто-то напугал его сильнее, чем я. Он бубнил, что еще свое получит. Кое-кто узнает, можно ли его пинать, загонять в подземелье и грабить. Теперь у Голлума есть друзья, хорошие друзья, очень сильные. Они помогут. Торбинс за все заплатит. Это он, в основном, и повторял. Он ненавидел Бильбо и проклинал его имя. Но хуже было то, что он знал, откуда взялся хоббит.

— Как же он узнал? — спросил Фродо.

— Ну, Бильбо сразу сделал большую глупость, назвав Голлуму свое имя. А страну Голлум определил без труда, как только покинул горы. Да, он вылез на свет. Тоска по Кольцу оказалась сильнее, чем страх перед орками и даже светобоязнь. Он выполз из пещер через год или два. Видишь ли, жажда вновь заполучить Кольцо была в нем велика, но Кольцо перестало его разъедать. Он понемногу ожил. Он чувствовал, как страшно постарел, но при этом стал храбрее. И он был смертельно голоден. Света — солнечного и лунного — он боялся по-прежнему и ненавидел его. Я думаю, что от этого он не избавится, пока жив. Но он хитер. Он сообразил, что от света, как днем, так и ночью, можно спрятаться, а передвигаться в самые глухие часы ночи, быстро и бесшумно. Холодными белесыми глазами он высматривал мелких неосторожных зверьков и на новой пище, на свежем воздухе окреп и осмелел. Как и следовало ожидать, он нашел дорогу в Лихолесье.

— Ты его там и нашел? — спросил Фродо.

— Я его там видел, — ответил Гэндальф. — Но перед этим он успел по следу Бильбо добраться гораздо дальше. От него про это трудно было что-нибудь узнать наверняка, потому что его речь все время прерывалась проклятиями и угрозами. «Что там у него в карманах? — повторял он. Я не сказал, Прелесть моя, не угадал. Обманщик. Неччее-с-стный вопрос. Он первый смошенничал, да. Он нарушил правила. Надо было его задушить, да, Прелесть моя! И мы его задушим, моя Прелесть!»

Вот тебе образчик его речи. Надеюсь, хватит? Мне он жутко надоел за много дней. Но по намекам, пробившимся сквозь эту путаницу, я понял, что он сумел дошлепать до Эсгарота и даже до Дейла, ходил там по улицам, тишком подслушивал и высматривал. Вести о великих событиях разнеслись по всему Глухоманью, там многие слышали имя Бильбо и знали, откуда он родом. Тонкий слух Голлума быстро уловил все, что ему было надо.

— Но почему он не пошел за Бильбо? — спросил Фродо. — Почему не пришел в Хоббитшир?

— Ага, — сказал Гэндальф. — Вот тут-то и загадка. Мне кажется, что у Голлума такие намерения были. Он пошел на запад и добрался до Великой Реки. А потом свернул. Расстояние его не пугало, в этом я уверен. Ему помешало что-то другое. Так думают мои друзья, которые за ним охотились по моей просьбе.

Сначала его выследили Лесные Эльфы, это было нетрудно, след был тогда свежим. Они прошли по нему через все Лихолесье и обратно, но никого не поймали. Лес был полон жутких слухов, даже звери и птицы рассказывали страшные истории. Дровосеки говорили, что по лесу бродит призрак-кровопийца, который взбирается на деревья и разоряет гнезда, крадет детенышей из нор и проникает через окна ночами, после чего дети пропадают из колыбели. Но на западном краю Лихолесья след сворачивал на юг и терялся за границей эльфийских владений.

И вот тут я сделал большую ошибку, Фродо, причем не первую, и боюсь, что она приведет к наихудшим последствиям. Я оставил все как есть. Дал ему уйти. Произошло это потому, что тогда мне пришлось думать о многом другом, и потому что я продолжал верить ученым доводам Сарумана.

С того времени прошли годы. Я заплатил за ошибку долгими днями черных раздумий и больших опасностей. Когда после ухода Бильбо из Хоббитшира я снова вышел на след, он давно остыл. Мои поиски оказались бы напрасными, если бы не помощь друга Арагорна, величайшего путешественника и охотника нашего века. Сначала мы вместе искали Голлума по всему Глухоманью без надежды и без успеха. Но в конце концов, когда я отказался от преследования призрака и ушел в другие края, Голлума нашли. Мой друг вернулся из опаснейшего похода с пойманной тварью. Где он был и что делал, Голлум так и не сказал.

Он хныкал, называя нас жестокими, в горле у него без конца булькало: «Голм, голл-м, голл-м», — а когда мы его прижали, он заскулил и съежился, принялся тереть руки и лизать пальцы, словно они болели от воспоминаний о давней пытке. Боюсь, что сомнений быть не может: он медленно, шаг за шагом, миля за милей, крался на юг, в Мордор, — и прокрался.

В комнате наступила тяжелая тишина. Фродо слышал стук собственного сердца. Ему показалось, что и снаружи все стихло, и ножницы Сэма замолчали.

— Да, именно туда, — сказал Гэндальф. — Увы! Мордор притягивает подлецов и лиходеев, и Черный Властелин старается собрать их там. Вражье Кольцо оставило на Голлуме свой след, открыло его почерневшую душу Вражьему зову. И вокруг все говорили о новой Тени на юге, о темных силах, ненавидящих Запад. Он надеялся найти там хороших новых друзей, которые помогли бы ему отомстить!

Жалкий безумец! В той стране он, вероятно, узнал больше, чем ему было нужно. Наверное, шатался у границ, вынюхивал, подсматривал и попался, и его допрашивали. Боюсь, что было именно так. Когда его ловил Арагорн, он успел побывать в Мордоре и шел назад. По заданию или по собственному зловредному умыслу. Но это уже не имеет значения. Худшее зло было сделано.

Увы, да! От него Враг узнал, что нашлось Кольцо Всевластья. Ему известно, где погиб Исилдур. Теперь он знает, где Голлум нашел Кольцо, и убедился, что оно одно из Великих, ибо дает долгую жизнь. Он знает, что это не одно из трех, потому что Три никогда не терялись и не служили Злу. Знает, что оно не из Семи или Девяти, которые он не упускал из виду. Он понял, что это — Единое. И, наконец, услышал про хоббитов и Хоббитшир.

Хоббитшир он, наверное, разыскивает, если уже не нашел. Да, Фродо, я подозреваю, что ваше долго никого не интересовавшее родовое имя — Торбинсы — он тоже отметил и запомнил.

— Но это ужасно! — воскликнул Фродо. — Страшней страшного, куда хуже, чем можно было предположить по твоим намекам. О, Гэндальф, лучший из друзей, что же мне делать? Вот сейчас я боюсь, так боюсь!.. Что делать? Как все-таки жаль, что Бильбо не проткнул кинжалом подлую тварь, когда подворачивался случай!

— Жаль? Но ведь именно Жалость удержала его руку. Жалость и Милосердие. Он пощадил, ибо у него не было необходимости убивать. И он был вознагражден за это, Фродо. Зло только коснулось его, но не принесло большого вреда, а в конце он сумел уйти, потому что владеть Кольцом начал именно так. С жалости.

— Очень жаль, — сказал Фродо. — Но я ужасно боюсь, и Голлума мне совсем не жалко…

— Ты его не видел, — вставил Гэндальф.

— Не видел и не хочу, — сказал Фродо. — Не пойму я тебя. Ты говоришь, что и ты, и эльфы оставили его в живых после страшных преступлений. Так он же не лучше орка, такой же враг. Он заслуживает смерти.

— Вне всякого сомнения, заслуживает! Смерти заслуживают многие из живущих. А разве не умирают те, кто должен был бы жить? Ты можешь подарить им жизнь? Тогда не спеши никого осуждать на смерть во имя справедливости. Ибо даже Мудрейшие не могут всего предвидеть. Я считаю, что на исправление Голлума в тот срок, который ему отпущено прожить, надежды почти нет. Но какой-то проблеск все же есть. И его жизнь связана с судьбой Кольца. Сердце мне подсказывает, что он еще доиграет свою роль прежде, чем все кончится. На беду или на благо, я не знаю, но когда дойдет до этого, милосердие Бильбо решит судьбы многих — и твою в том числе. Во всяком случае, мы его не убили: он очень стар и несчастен. Лесные эльфы держат его в плену, но обращаются с ним настолько мягко, насколько им позволяет душевная мудрость.

— Все равно, — сказал Фродо. — Если Бильбо не смог убить Голлума, лучше бы он себе Кольцо не оставлял! Лучше бы он вообще не находил его, чтобы оно мне не досталось! Почему ты не запретил мне держать его у себя? Почему не заставил меня его выбросить или уничтожить?

— Я тебе не запретил?! Я тебя не заставил?! — воскликнул маг. — Разве ты не слышал, что я говорил? Думай прежде, чем рот раскрывать! Выбрасывать его глупо и неправильно. Такие Кольца всегда находятся. Попадет в плохие руки, и будет от него большое зло. Еще хуже, если оно достанется Врагу, а так непременно произойдет, ибо это Единое Кольцо, и Враг напрягает все силы, чтобы его обнаружить или притянуть к себе.

Конечно, милый Фродо, ты с ним в опасности — и это меня очень тревожит. Но от этого столько всего зависит, что я вынужден был рискнуть. Впрочем, даже когда я был далеко, ни дня не было, чтобы за Хоббитширом не наблюдали бдительные глаза друзей. Поскольку ты не носил это Кольцо, я не думаю, чтобы оно уже могло повлиять на тебя и изменить в плохую сторону и надолго. Потом вспомни, что девять лет назад, когда я видел тебя в последний раз, я еще почти ничего не знал наверняка.

— Но почему не уничтожить его: ты ведь сказал, что это надо было давным-давно сделать? — снова вскричал Фродо. — Если бы ты предупредил меня или прислал письмо, я бы с ним разделался.

— Да ну? А как? Ты что, пробовал?

— Нет. Но его, наверное, можно разбить молотом или расплавить.

— Попробуй! — сказал Гэндальф. — Пробуй скорее!

Фродо снова вытащил Кольцо из кармана и посмотрел на него: гладкое, без видимых отметин, без рисунка. Золото было светлым и чистым, и Фродо залюбовался красивым богатым цветом, безупречной округлостью и подумал о том, какая это красивая и ценная вещь. Вынимая его, он еще намерен был швырнуть в самое жаркое пламя, а теперь понял, что не может этого сделать, что перебороть себя очень трудно. Он взвешивал Кольцо на руке, колебался, вспоминал все, что говорил Гэндальф… потом с огромным усилием занес руку, будто сейчас бросит его в огонь, — и сам обнаружил, что засовывает назад в карман.

Гэндальф мрачно усмехнулся.

— Ну что? Вот и тебе, Фродо, уже нелегко с ним расстаться или причинить ему вред. Заставить тебя я не смог бы — только силой, которая сокрушила бы твой разум. А Кольцо силой сокрушить нельзя. Даже под тяжелым молотом на нем ни царапины не останется. Ни твоей, ни моей рукой его не сломаешь. В твоем каминчике не расплавится даже обычное золото. Кольцо вышло из его огня неопаленным. Оно даже не нагрелось. Нет в Хоббитшире кузницы, в которой можно было бы перековать его. Даже в гномьих печах под их молотами оно не изменится. Есть предание, что драконов огонь плавит и пожирает Кольца Власти, но вряд ли в наше время найдутся Драконы с достаточно жарким огнем; и никогда не рождался Дракон, который мог бы расплавить Единое Кольцо, Кольцо Всевластья, выкованное самим Сауроном. Даже Анкалагон Черный с ним бы не справился.

Есть лишь один путь — найти Роковые Расселины в недрах Огненной Горы Ородруин и бросить туда Кольцо. Только так можно его уничтожить, только тогда оно станет навеки недоступно Врагу. Ты действительно этого хочешь?

— Я действительно хочу его уничтожить! — воскликнул Фродо. — Ну, не я, а чтобы его уничтожили. Я не гожусь для таких страшных поисков. Лучше бы я никогда не видел этого Кольца! Ну почему оно ко мне попало? Почему из всех выбран я?

— На эти вопросы нет ответа, — сказал Гэндальф. — Но будь уверен, что ты избран не за достоинства, которых у других нет, а у тебя есть. Во всяком случае, не за силу и не за мудрость. Но ты избран, значит, должен приложить всю возможную силу, ум и характер.

— Но у меня этого всего почти нет! Это ты мудр и силен. Возьми Кольцо, пожалуйста!

— Нет! — вскричал Гэндальф, вскакивая. — Оно даст мне слишком большую и страшную власть. И надо мной возымеет власть смертельно могущественную! — глаза его сверкали, а лицо словно озарилось огнем изнутри. — Не искушай меня. Ибо я не хочу уподобиться Черному Властелину. Кольцо найдет дорогу к моему сердцу через милосердие, жалость к слабым и желание применить силу на благо. Не соблазняй меня! Я не смею его взять, я не имею права даже хранить его, ибо желание им воспользоваться сломит меня. Оно будет мне слишком нужно. С ним меня ждут великие беды.

Он подошел к окну, отдернул занавески и открыл ставни. Солнце снова залило комнату. Мимо окна по дорожке, насвистывая, шел Сэм.

— А теперь, — сказал маг, обернувшись к Фродо, — решай. Но я тебе всегда помогу. — Он положил руку хоббиту на плечо. — Я помогу тебе вынести это бремя, пока ты его несешь. Но пора начинать действовать. Враг зашевелился.

Тишина длилась долго. Гэндальф снова сел и, закурив, сделал вид, что задумался. Попыхивала трубка, глаза маг прикрыл, но из-под век напряженно следил за Фродо. Фродо смотрел, не отрываясь, на красные угли в камине, пока не перестал видеть все, кроме них, и ему стало казаться, что он смотрит в бездонный огненный колодец. Он думал о Роковых Расселинах из легенды и об ужасах Огненной Горы.

— Ну что? — сказал, наконец, Гэндальф. — О чем задумался? Решил, что будешь делать?

— Нет! — ответил Фродо, приходя в себя, словно возвращаясь из темноты и с удивлением обнаруживая, что в комнате светло, а в окне видел залитый солнцем сад. — Или, может быть, да. Насколько я понял то, что ты сказал, мне, наверное, придется хранить и беречь Кольцо, по крайней мере, в ближайшее время, что бы оно со мной ни сделало.

— Что бы оно с тобой ни сделало, быстро оно тебе причинить зло не сможет, если ты будешь его только хранить, — сказал Гэндальф. — Для этого много времени надо.

— Надеюсь, — сказал Фродо. — И надеюсь, что ты скоро найдешь хранителя получше. Но пока все остается, как есть, я, похоже, в большой опасности, и все, кто рядом со мной живет, тоже. Мне нельзя оставаться здесь с Кольцом. Мне надо уйти из Торбы, уйти из Хоббитшира, все-все покинуть! — он вздохнул. — Я бы хотел спасти Хоббитшир, если смогу. Пусть я иногда думал, что его обитатели такие глупые и бестолковые, что слава на них не подействуют, и чтобы их проучить, нужно землетрясение или нашествие драконов, теперь я так не думаю. Я чувствую, что мне легче будет идти, зная, что за мной останется покойный и уютный Хоббитшир. Так я легче перенесу трудности: буду знать, что где-то есть твердая почва под хоббичьими ногами, даже если самому больше не придется ступать на эту почву.

Конечно, я уже иногда думал о том, чтобы уйти, но я воображал себе что-то вроде отпуска, Приключение, как у Бильбо, или еще занятнее, с мирным концом. А ведь это будет как изгнание, побег из опасности в опасность, куда я, туда и она. И, наверное, идти мне надо одному, если мне надо все совершить и спасти Хоббитшир. Но я уже чувствую себя таким маленьким и бездомным, и — и я не надеюсь на успех. Враг так силен и ужасен.

Он не сказал Гэндальфу, что пока он все это произносил, в сердце у него загорелось отчаянное желание последовать за Бильбо. Пойти за ним и, может быть, разыскать. Желание было так сильно, что превозмогло страх: он был почти готов рвануться из дому и бежать вниз по дороге без шляпы, как много лет назад в такое же утро побежал Бильбо.

— Фродо, дорогой ты мой! — воскликнул Гэндальф. — Хоббиты в самом деле удивительные создания, я не зря это говорил. Можно за месяц изучить все их особенности, а они через сто лет удивят всех, поступив в трудную минуту самым неожиданным образом. Такого ответа я даже от тебя не ожидал. Не ошибся Бильбо в выборе наследника, хотя вряд ли думал, что это окажется так важно! Боюсь, что ты прав, Кольцо скоро нельзя будет удержать в тайне в Хоббитшире. Чтобы спастись самому и спасти других, тебе придется уйти и даже имя Торбинса оставить дома. За пределами Хоббитшира и в Глухоманье такое имя носить опасно. Давай, я тебе придумаю дорожное имя. Когда пойдешь, назовись Накручинсом.

Только мне кажется, не надо тебе идти одному. Возьми кого-нибудь с собой. Есть у тебя верный друг, который бы согласился идти с тобой, и с которым ты бы охотно разделил неведомые опасности и тяготы пути? Только выбирай осторожнее. И следи за тем, что говоришь; даже ближайшим друзьям не болтай лишнего. У Врага много шпионов и много способов подслушать.

Вдруг маг замолчал и прислушался. А Фродо сразу ощутил, как тихо кругом — и в комнате, и в саду. Гэндальф подкрался сбоку к окну, потом одним прыжком подскочил к подоконнику, протянул вниз руку — раздался визг, и над подоконником возникла курчавая голова Сэма Гэмджи, поднятая за ухо.

— Ну и ну, клянусь бородой! — сказал Гэндальф. — Сэм Гэмджи, не так ли? И чем же ты тут занимался?

— Честное слово, ничем, господин Гэндальф! Ничем не занимался, только траву подстригал под окошком, вот, не верите? — он поднял с земли ножницы и предъявил их как доказательство.

— Не верю, — хмуро сказал Гэндальф. — Твоих ножниц я уже давно не слышу. Долго ты подслушивал?

— Подсушивал? Не понимаю, вы уж простите. В Торбе подсушивать нечего, сейчас и так сухо.

— Не паясничай! Что ты слышал и зачем подслушивал? — Брови Гэндальфа встопорщились, а глаза метали молнии.

— Господин Фродо, хозяин! — закричал Сэм и затрясся от страха. — Спасите меня от него! Пусть он меня ни во что не превращает! Мой старик меня тогда не признает! Я ничего плохого не хотел, право слово, хозяин!

— Да ничего он тебе не сделает! — сказал Фродо, еле удерживаясь от смеха, хотя сам удивился и несколько растерялся. — Он, как и я, прекрасно знает, что ты не замышлял ничего плохого. Ты лучше встань, как полагается, и отвечай на его вопросы, только не ври!

— Хорошо, хозяин, — сказал Сэм, все еще вздрагивая. — Слышал я много, но толком не понял, про Врага и про Кольца, и про господина Бильбо, и драконов, и огневую гору, и — и про эльфов тоже. Я слушал, потому что было интересно, ну просто не мог удержаться, чтобы не подслушать, ну неужели непонятно? Чтоб мне пропасть, господин Фродо, я очень люблю такие сказки! И я в них верю, что бы там Тед ни говорил. Эльфы! Я бы так хотел их увидеть! Возьмите меня с собой, когда пойдете, на эльфов посмотреть, а, хозяин?

Тут Гэндальф неожиданно расхохотался, громко крикнул:

— А ну, иди сюда! — двумя руками поднял через подоконник изумленного Сэма вместе с ножницами и пучком настриженной травы и поставил на пол.

— Взять тебя на эльфов посмотреть, а? — сказал он, вперив в Сэма пристальный взгляд, но при этом улыбаясь уголками губ. — Значит, ты услышал, что господин Фродо собирается уходить?

— Услышал, господин. Поэтому я и поперхнулся, а вы, видать, тогда меня услышали. Я старался не дышать, а оно из меня вырвалось: очень я расстроился.

— Ничего не поделаешь, Сэм, — печально произнес Фродо. Он вдруг понял, что бежать из Хоббитшира — это значит распрощаться не только с уютной Торбой, и что прощаться больно. — Мне придется уйти. Но если ты в самом деле меня любишь, — тут он пристально посмотрел на Сэма, — то будь нем, как могила, понял? Если проболтаешься, если прошепчешь хоть одно слово из того, что здесь услышал, пусть Гэндальф превратит тебя в пятнистую жабу, а в огород ужей напустит.

Сэм, дрожа, упал на колени.

— Вставай, Сэм! — сказал Гэндальф. — Я придумал кое-что получше, чтобы закрыть тебе рот и как следует наказать за подслушивание. Ты уйдешь с господином Фродо!

— Я?! — воскликнул Сэм, прыгая, как пес, которого позвали на прогулку. — Я пойду с хозяином, увижу эльфов и все такое? Ур-ра-а! — закричал он и разрыдался.