Глава 2 Чертовщина в микрорайоне Заречный

Он ворвался в квартиру, не сказав ни слова. Да я и не требовала – выражение его лица ясно давало понять, что пришел он сюда не со смехотворными и, в сущности, забавными предложениями о женитьбе. Вошел – и сел на корточки возле самой двери, словно у него не оставалось сил разуться, снять куртку и пройти чуть дальше – в комнаты.

– Кто это там? – спросила с кухни тетушка.

– А-а… это ко мне.

– Хорошо, – откликнулась она и никаких вопросов больше не задавала.

Докукин наконец-то дотянулся до шнурков и начал вяло развязывать их. Вероятно, с таким же лицом он копал бы могилу для себя.

– Что случилось, Коля? Ты просто сам на себя не похож. Да проходи же, проходи.

Он вошел гораздо осторожнее и незаметнее, чем в прошлый раз. Не хрястнуло кресло, не свалилась ваза, не взвыл натужно кот – Николай Докукин в полном несоответствии с собственными привычками тихо опустился на краешек дивана и безжизненно свесил голову. Уголки его губ подергивались, он то и дело поправлял очки на переносице и еле заметно раскачивался взад-вперед.

– Так, – коротко приказала я. – Рассказывай.

– А что рассказывать? – произнес он. – Что рассказывать? Я уже конченый человек. Это надо же так… никому и никогда не делал ничего плохого… никогда… а тут вдруг все сразу. Отовсюду… и вроде бы столько лет учился, не верю во всякую всячину… а тут вдруг вылезает – и на тебе – прямо хохочет в лицо… говорящие слоники.

Последнее словосочетание буквально сорвало меня с места – я ринулась за успокоительным. Судя по всему, Коля Докукин был на грани чудовищного нервного срыва.

А быть может – уже и за гранью.

Только после основательных медикаментозных мер он наконец обрел возможность изъясняться более-менее внятно и осмысленно. Конечно, я знала, что этот человек, по своей природе склонный к неврастении и ипохондрии, попросту любил поныть, – но на сей раз я готова была держать пари, что Николай пришел ко мне с чем-то серьезным, а не с продуктом больного воображения.

И он поделился этим – серьезным.

– Наверно, я уже довольно долго стоял под лавиной, – так образно начал он свой рассказ, – потому что не может быть, чтобы столько непонятного, чудовищного и гибельного… какое-то нагромождение страха и лжи… и, быть может, правда еще страшнее. Одним словом… я, человек образованный, медик-аспирант… мы вообще не склонны к суевериям… но в наше время много такого, что невозможно было представить себе раньше. Одним словом… в нашем поселке Заречном прописался сам дьявол.

После такого категоричного заявления мне оставалось разве что покачать головой: как говорил сам Шерлок Холмс, «я борюсь со злом по мере своих скромных сил и возможностей, но восставать против самого прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянно с моей стороны».

– А все началось с того, что три дня назад арестовали моего научного руководителя профессора Клинского Сергея Сергеича.

Вот это номер! Я видела профессора Клинского всего несколько раз – три или четыре, – и он произвел на меня очень выгодное впечатление уверенного в своих силах, основательного, умного, предупредительного и определенно положительного человека. Кроме того, профессор Клинский обладал превосходным чувством юмора – чуть едким, быть может, несколько саркастичным, как это часто присуще медикам, но в основе своей доброжелательным и вполне необидным.

И вообще – Сергей Сергеич был одним из самых обаятельных людей, с которыми мне только приходилось сталкиваться в своей жизни.

любил цитировать он иртеньевское четверостишие и при этом всегда хитро подмигивал.

И вдруг – арест!

– Говорят, он брал взятки и теперь уличен в получении особо крупной суммы, – продолжал Николай и несколько раз тоскливо шмыгнул своим длиннейшим донкихотовским носом, – и теперь его посадили в КПЗ. Вот… и хотели арестовать меня, но на меня у них ничего нет… якобы я тоже брал какие-то там взятки. А зачем мне взятки, Женя, сама посуди… если я выиграл столько денег!

– Да-да, конечно, – поспешно подтвердила я, – дальше что?

– Но это еще ничего, – продолжал Николай. – На следующий день после его ареста в моем доме в Заречном кто-то рылся… Точно знаю, что я не так клал свои вещи. Конечно, сам часто не помню, куда что кладу, но не мог же я выпотрошить все подушки, а пух раскидать по всем комнатам?

Действительно, до такого Докукин еще не дошел. Хотя, на мой взгляд, поиски очков, завалившихся в погреб, немногим отличались от упомянутого Николаем подушечного погрома. Тогда Коля перевернул вверх дном все заготовки на зиму, после чего несколько дней отгружал из погреба осколки разбитых банок из-под помидоров и огурцов и неструганые деревянные доски сломанных полок.

– На следующий день я ехал из дома в институт, и мне в хвост пристроилась какая-то машина… темно-зеленая такая. Вели меня до самого института, а потом остановились и смотрят… и смотрят, и смотрят!

Докукин нервно дернул головой и пробормотал нечто похожее на «черт побери, блин». Ничего крепче подобных выражений он не употреблял, как это ни странно для нашего матерщинного и грубого времени. И особенно для медика, кои, как известно, никогда не отличались чрезмерной деликатностью.

– То есть ты хочешь сказать, что за тобой следят?

– Ну да! И еще…

– Что – еще? – поддавшись тону Николая, невольно понизив голос спросила я.

– И еще – мне кажется, что это какой-то… полтергейст, что ли.

Ну вот, приехали! Николай Николаевич Докукин, материалист до мозга костей, не веривший ни в черта, ни в бога, да и не заметивший бы их существования вследствие феноменальной рассеянности, вдруг с придыханием заговорил о паранормальных явлениях! Это, пожалуй, будет похлеще предложения руки и сердца.

– Но факты, – сказала я. – Какие у тебя основания… – Я хотела сказать «нести такую чушь», но запнулась и все-таки употребила обтекаемую форму: – Какие у тебя основания так утверждать?

– Потому что они приходили ко мне сегодня ночью, – хрипло сообщил Докукин.

– Кто – черти?

– Да… это были говорящие слоники.

Если бы я не знала Докукина много лет и не была уверена в том, что он просто не посмеет употреблять сильные наркотики, после которых можно увидеть не то что говорящих слоников, но и живых Минина и Пожарского (о чем мне недавно рассказывал один знакомый маргинал, балующийся галлюциногенами) – я бы подумала, что Коля просто «обдолбался» и теперь гонит пургу.

Но несомненно, это было не так. Хотя, чтобы гнать пургу, господину Докукину вовсе не обязательно было принимать различные психостимуляторы, седатики и галлюциногены.

– Так-так, – протянула я, пытаясь сохранять невозмутимость. – Значит, говорящие слоники? Просто превосходно.

И тут он вспылил. Впервые за время нашего достаточно долгого знакомства я увидела, как может злиться Коля Докукин.

– Даже не делай вид, что ты пытаешься мне верить! – рявкнул он, на самом излете фразы сбившись на писклявый дискант. – Я же вижу, что ты… ведь ты думаешь, что я слетел с катушек… так, кажется, сейчас принято выражаться? Или – крыша поехала?

Привлеченная этим фейерверком красочных и разнообразных звуков, в комнату заглянула тетя Мила – и обомлела.

– Коля? – выдавила она. – Это ты так шумишь, господи боже мой?

Коля немедленно стушевался и снова уткнулся носом едва ли не в собственные колени. Но это, вероятно, была только видимость, потому что через мгновение Докукин довольно агрессивно пробурчал, даже скорее проскрежетал голосом с недовольными металлическими интонациями:

– Ну… я. А что?

– Тетя Мила, будьте так любезны, дайте нам с Николаем потолковать, – вмешалась я, увидев, что лицо моей родственницы, не привыкшей к таким наскокам, особенно со стороны кроткого и рассеянно-застенчивого племянника ее приятельницы, немного помрачнело.

Та осуждающе покачала головой и вышла из комнаты, сухо поджав губы.

– Значит, говорящие слоники, – подытожила я. – Ничего, Коля, рассказывай, я и не такое слышала, так что выкладывай – любой, даже самый болезненный бред может оказаться самой горькой правдой.

Докукин вздохнул.

– Это было примерно около полуночи, – начал он. – Я работал за компьютером, только дело не клеилось… глаза болели, голова что-то кружилась… радужные пятна какие-то плавали… думаю, ладно, пора спать. Хотел глянуть на часы… и тут меня такой страх охватил: вместо часов торчит чья-то черная башка с белыми глазами… без зрачков… и пасть ворочается ярко-красная… как будто в рот этой твари напихали угольев. Я заорал и попятился, а башка как каркнет… и превратилась в кукушку на часах. Ну, думаю, доработался… монитор-то у меня без защитного экрана. – Коля вздохнул, и, сняв очки, пальцами правой руки начал тереть глаза.

– «Поднимите мне веки – не вижу», – резюмировала я завязку докукинской сказки о нечисти. – И ты что, Коля, на самом деле доработался до такого состояния, что часы показались тебе какой-то адской тварью?

– Да не какой-то… – пробормотал он. – В том-то все и дело, что не какой-то. Это была голова собаки… огромной черной собаки.

– Хорошо, сэр Генри Баскервиль, – произнесла я, – вполне допускаю, что тебе с твоим воображением и впечатлительностью может привидеться что угодно, но, кажется, не это напугало тебя больше всего.

– Да нет… в том-то все и дело. Я выпил на ночь успокоительного… снотворного, и улегся. Тщательно заперся на все замки, проверил ставни, чтобы, не дай бог… – Его голос вдруг сорвался от глухого клокочущего ужаса, он склонился ко мне и вдруг быстро забормотал: – Это ведь не только со мной такое… соседка говорила, что по ее дому кто-то ходил и стонал… так страшно стонал, что ее придавило к кровати… всю ночь пролежала с закрытыми глазами в холодном поту, боясь шевельнуться. А еще подальше… через кладбище… умерла старуха. Ее нашли утром на пороге… лицо все перекошено от ужаса… в руке держит топор, и… и…

– Ну? – воскликнула я, невольно захваченная страстностью и пугающей убежденностью в истинности излагаемого, буквально пронизывающими его рассказ.

– …и, по всей видимости, этим топором она хотела отрубить себе руку… потому что кость надломлена и несколько рубленых ран на предплечье. А люди, которые живут рядом с ней, говорили, что кто-то из них ночью вышел на подворье и увидел дом этой бабки… вокруг него плясали черные и зеленые змеи. Как языки костра.

– Не, ну это уж совсем оккультизм какой-то попер, Коля, – недоуменно проговорила я. – Зеленые змеи… зеленый змий. Этот, что вышел, как ты говоришь, на подворье, часом, не алкоголик? А то я слышала, на окраинах твоего Заводского района только и делают, что гонят самогон и сами же с ним усиленно борются.

Коля замотал головой.

– Милиция приезжала?

– Да приезжали… посмотрели, поспрашивали соседей, да и уехали – мол, несчастный случай, и все тут. Не мог ее никто убить. Сама она.

– А когда умерла эта старушка?

Докукин назвал число. Я кивнула, давая знать, что слушаю очень внимательно.

– Так вот, – собравшись с силами, продолжал он. – В ту ночь я никак не мог заснуть. Нельзя сказать, что совсем не спал, но только… плавал в какой-то полуреальности, ворочался с боку на бок, наконец задремал… но тут же проснулся от того, что почувствовал: кто-то на меня смотрит. Как током по жилам… ну, понимаешь. Я поднял голову – и тут все. Как камни на ноги и на руки сбросили. Двинуться не могу, руки свело, больно… а все равно. И стоят. Стоят… трое. Я их толком не разглядел, только видел хоботы и глаза… глаза огромные, словно… – Он поискал по комнате взглядом, будто пытался найти того, с кем можно сравнить огромные глаза его ночных посетителей, и наконец выдал: – Как розетки для варенья. Стеклянные. Знаешь, на кого похожи… на инопланетян, ну, те фотографии, что публикуют в журналах. Такие же – лысые, головастые, глаза как локаторы… без бровей и ресниц вообще. И хоботы – точно как у слонов.

Один шагнул ко мне и что-то сказал… я не разобрал… просто какое-то нечленораздельное бульканье. Он повернулся к остальным и потом… потом протянул ко мне руку. И тут я вырубился. Вырубился, как будто меня шандарахнуло током в триста восемьдесят вольт. Последнее, что видел, – это белая вспышка, которая сорвалась с его пальцев и упала на меня.

Докукин договорил и, задыхаясь, умолк, лихорадочно сверкая на меня обычно тусклыми и маловыразительными, блеклыми глазенками.

– Так обычно начинается очередная серия «Секретных материалов», – произнесла я и, видя, как протестующе напрягся и дернулся было в мою сторону Николай, быстро добавила:

– Нет, я хочу тебе верить, но…

– Но пока не находишь для этого оснований, так? – договорил он с непривычной для него жесткостью.

– Быть может.

– Но это еще не все, – сказал он совершенно без выражения. – Рассказы о страшных аномальных явлениях и изрубивших себе руки старушках – это, конечно, занимательно. Но малоосязаемо. Так вот, Женечка… я принес доказательство того, что меня действительно посещали ночью.

И Докукин бросил на журнальный столик сложенный вчетверо лист бумаги.

– Это я нашел утром… то есть когда проснулся… очень поздно, в час дня… и подумал, что пора бы ограничить общение с компьютером и лимитировать работу в лаборатории… а то слишком я перегружаю себя. Эта бумага лежала у ножки кровати…

Я не без трепета развернула лист и увидела обыкновенную компьютерную распечатку. Три строчки крупным шрифтом, гласившие: «Будьте сегодня в 18.00 возле ресторана „Джентльмен удачи“. Сядьте за дальний угловой столик. Настоятельно не рекомендуем пропускать эту встречу или обращаться в милицию. Не бойтесь».

– Вот это уже ближе к истине. А то, понимаешь, чертовщина всякая…

– Но эта бумага вовсе и не доказывает, что в нашем поселке не пахнет этой чертовщиной. С тех пор как половодье затопило кладбище, ночью на улицу осмеливаются выходить только отчаянные смельчаки… в основном алкаши, у которых кончился самогон.

– Погоди. Что ты там сказал о затопленном кладбище? Ты что, хочешь сказать, что это как-то связано с теми аномальными происшествиями в вашем микрорайоне?

– Все жители в этом уверены. А среди них, если хочешь знать, немало очень образованных и здравомыслящих людей… а не то, что ты там подумала: темные старушки с образованием в два класса церковно-приходской школы, синеморы, которые имя-то свое не всегда помнят, да шпана…

– Ага… опись гаешная халабудит, – согласилась я.

– Чего?

– Да это у Довлатова есть такой герой… Михал Иваныч Сорокин. Это он так говорил о распоясавшейся молодежи: дескать, опись гаешная халабудит. Ладно. – Я взглянула на часы. – Времени тебе осталось уже не так много. Что думаешь делать?

Он поднял на меня искаженное мучительной нерешительностью и откровенным страхом лицо:

– Не знаю…

– Может, тебе просто не идти?

– Вот я и пришел к тебе, чтобы ты посоветовала… ты ж в этих делах человек опытный, так что… м-м-м… вот.

Я пожала плечами.

– Ну, даже не знаю… у меня, конечно, были на этот вечер совершенно иные планы, но… почему бы и не сходить в «Джентльмен удачи»?

– Женечка! – умоляюще проскулил он и посмотрел на меня взглядом, каким щенок смотрит на своего хозяина, когда тот раздумывает, наказывать ли ему нашкодившего питомца или же не стоит.

Я решительно поднялась:

– Ну что же… тогда подожди меня здесь, я пойду соберусь. Посмотрим, что там за чертовщина.

Докукин издал неопределенный горловой звук, вероятно, свидетельствующий о некотором облегчении, посетившем его скорбную душу. И начал натягивать на лысеющую – несмотря на молодость – здоровенную башку свой нелепый донкихотский шлем…