Глава 4
Утро встретило нас замечательной погодой. Мороз и солнце, день чудесный, как сказал поэт. Это был третий мой день на службе у Гольцовых. Я проснулась рано, оделась и вышла на улицу. Солнце вставало в морозной дымке, и сад стоял, как зачарованный лес. На березу рядом со мной присела птичка с красной грудкой. Снегирь или кто-то вроде него? Странно, я знаю столько всего — несколько языков, подрывное дело, криптографию и медицину, но совершенно не разбираюсь во всяких птичках-зверушках. До тех пор, пока не приходит пора их съесть. В каком все-таки жестоком мире мы живем…
Я обошла участок по периметру. Все было спокойно. Никаких новых следов я не обнаружила. Что это значит? Тот, кто все последние дни шпионил за домом Гольцовых, внезапно утратил к ним интерес? А почему, скажите на милость? Узнал все, что хотел?
Я пробежалась до озера. Полынью, в которой покоился «Туарег», уже затянуло льдом.
Надо же, до города всего час езды, а здесь такая первозданная глушь! Ни единой живой души на пятьдесят километров вокруг. Ни тебе коттеджного поселка, ни дач… Странно, что покойный Гольцов выстроил дом в таком уединенном месте. В те времена даже мобильных телефонов не было, да и обычную телефонную линию провели к дому намного позже. А если кому-то «Скорая» понадобится? И ведь Гольцов жил здесь с женой и маленькой дочкой. Или за время дипломатической службы он настолько устал от людей, что, выйдя в отставку, решил забраться в глушь? Или причина в другом и он попросту прятался от кого-то?
Конечно, все годы своей дипломатической карьеры Гольцов, как и все его коллеги, проработал в тесном контакте с Конторой Глубокого Бурения, то есть КГБ. В те времена эта всесильная организация влияла на жизнь каждого человека в нашей стране — от Москвы до самых до окраин, от космонавта до доярки. Само собой, дипломаты автоматически попадали в сферу ее влияния. Большинство вообще носило невидимые миру погоны под безупречно пошитыми пиджаками. Кстати, это обычная практика во всем мире, не только у нас: отличить дипломата от шпиона — все равно что бегемота от гиппопотама. А уж во времена «железного занавеса» — тем более. Так что у Гольцова-старшего могут быть в биографии очень интересные эпизоды…
Возникает один-единственный, зато важный вопрос: кому интересны тайны старого гэбэшника тридцатилетней давности? Пока на него у меня нет ответа.
А вот Катерина явно что-то знает. Надо будет припереть хозяйку к стенке, фигурально выражаясь, и выяснить, какие секреты похоронены в прошлом ее отца…
Участок был чист, и я со спокойной совестью вернулась домой.
Из кухни приятно пахло утренней кашей и кофе — похоже, Маша взялась за ум и решила накормить детишек. Ну, и нас заодно.
Глебушка был на посту — сидел с озабоченным видом перед мониторами. Перед ним стояла большая кружка кофе и тарелочка с бутербродами. Невеста с утра позаботилась… Глеб вежливо поздоровался, и я не стала «строить козью морду», как выражается моя тетя. Напротив, я минут пять поболтала с охранником на тему «погода, природа, кошмар, какой мороз!».
Когда человек хорошо выполняет свои обязанности, не нужно обращать на это внимание, если ты хочешь, чтобы так было и дальше. Это — норма. Так и должно быть. Вот когда подчиненный начинает лениться и отлынивать, тогда пора включиться и дать понять, насколько он не прав. Причем так, чтобы дошло с первого раза и чтобы запомнил надолго.
А когда все в порядке, то незачем нагонять страх на сотрудников. Можно и потрепаться, анекдот рассказать. Это называется «положительное подкрепление». Пусть человек знает, что начальство может быть белым и пушистым. Если все хорошо, конечно…
Отчасти это похоже на поведение собачьей стаи. Ну, или волчьей — они устроены одинаково. Кстати, жизнь среднестатистического офиса строится по тем же самым законам. Смешно, да? Все мы божьи твари…
Я рассказала Глебушке анекдот про танкиста и блондинку и отправилась завтракать.
Детишек еще не было видно — близнецы спали, утомившись после вчерашнего долгого дня. За столом одиноко сидела Катерина. Выглядела хозяйка ужасно. Желтое лицо, искусанные бледные губы. Глаза обведены темными кругами бессонницы. Волосы, обычно гладкие и блестящие, растрепались и висят как пакля… Перед Катериной стояла до краев полная пепельница, окно столовой было приоткрыто, но в воздухе все равно висел застоявшийся дым сигарет. Похоже, Гольцова не спала всю ночь. Так и просидела за столом. Вон и одежда на ней та же, что и вчера.
— Доброе утро, Катя! — сказала я, входя.
Гольцова подняла на меня тяжелый взгляд:
— Доброе? А оно доброе, да?
— Будем надеяться, — я пожала плечами.
— Семен Степанович в больнице, Надя в реанимации, — монотонно перечисляла Катерина. — Чего уж тут доброго…
Я положила себе овсянки и принялась заправляться. Дел сегодня много, неизвестно, когда удастся поесть в следующий раз…
— Ничего! — Я оторвалась от тарелки и попыталась приободрить хозяйку: — Степаныч, думаю, уже в порядке. А насчет Нади я выясню. Кстати, мне необходимо съездить в город, забрать кое-что из моей квартиры.
— Нет! — Катерина вскрикнула так громко, что из кухни высунулась Маша и испуганно уставилась на хозяйку.
Я кивнула девушке, что все в порядке, и спросила:
— Что с вами, Катя?
— Не уезжайте! Не оставляйте меня одну!
— Почему одну? В доме Глеб, Маша, Василий и Макар Светозарович. Сейчас девять утра. Я буду отсутствовать не дольше двух часов. Ничего страшного за это время не случится. Мне необходимо снаряжение и кое-что еще… Это нужно для работы, понимаете? Чтобы защитить ваш дом.
Катя опустила голову и едва слышно пробормотала что-то.
— Что вы говорите?
— От Васи мало толку. Да и от Глебушки, честно говоря, тоже. Если что-то случится, мы с детьми будем беззащитны…
— А ваш муж?
— Я не знаю, где он сейчас. Макар не ночевал дома…
Катерина спрятала лицо в ладони. Я отложила ложку. Похоже, Макар Светозарович совершенно утратил чувство реальности. Где его носит? Кажется, я догадываюсь… Да и Гольцова тоже. Катерина больше страдает от унижения, чем беспокоится о жизни мужа…
— Если вы уедете, Женя, и с вами тоже что-то случится, я себе не прощу.
Я усмехнулась:
— Катя, вы не забыли, для чего меня наняли? Это я должна вас защищать. Я большая девочка и могу за себя постоять. Прекратите себя обвинять.
Но Гольцова продолжала казниться:
— Это ведь из-за меня пострадали Степаныч и Надя, это я во всем виновата…
Я села поудобнее и посмотрела Гольцовой прямо в глаза:
— А теперь расскажите мне, Катя, в чем именновы виноваты?
Женщина немедленно взяла себя в руки. Она выпрямилась и откинула волосы с лица. Глаза ее сузились, губы сжались. Так, ясно. Свою тайну Катя будет защищать, как тигрица. А жаль, могло получиться…
Но и это неплохо — по крайней мере, Гольцова пришла в себя. Детям нужна мать. А всем в этом доме необходима опора и защита. Если Катерина не желает разделить с кем-то ответственность за происходящее, посвятить в свои тайны — что ж, пусть отдувается самостоятельно…
Катерина встала.
— Подождите здесь, Евгения. Я скоро вернусь, — холодно проговорила женщина и вышла. Спина ее была прямой, как у балерины.
Я отправилась на кухню за кофе. Да, советник Гольцов понимал толк в радостях жизни — кофемашина была вполне современная. Я соорудила себе с помощью умной техники большую чашку капучино и вернулась в столовую. Там Маша убирала со стола посуду. Девушка улыбнулась мне — от вчерашней неприязни не осталось и следа. Правы были японские самураи: когда каждый выполняет свой долг, не пытаясь увильнуть, тогда общество гармонично, а в мире — процветание и благоденствие…
— А где все? — спросила я.
Маша пожала плечиками:
— Глебушка на дежурстве, Анечка и Антоша еще не вставали, Вася не захотел выходить. Я ему в комнату завтрак отнесла. А Макар Светозарович рано утром уехал.
Девушка как ни в чем не бывало поправила кокетливый белоснежный передник. Лицо Маши было непроницаемо. Она действительно не знает, что хозяин не ночевал дома? Или старается блюсти честь дома при посторонних, то есть при мне?
— Скажите, Маша, как фамилия и отчество Нади?
Я взяла телефон с подставки и принялась обзванивать больницы. Вчера Катя была так потрясена новостью, что не запомнила, откуда ей звонили. Мне повезло в третьей городской. Ну, правильно! Ведь именно туда вчера отправилась Надя навестить Степаныча!
Бодрый женский голос сообщил мне, что по телефону справок не дает. Мне понадобилось не менее пяти минут и весь дар убеждения, включая некоторые приемы психологического давления, чтобы выяснить хоть что-то. Оказывается, Надежде стало плохо прямо в больничном кафе. Женщина зашла туда выпить чаю с булочкой. Ну конечно, она ведь уехала из дома рано… Когда Надя упала без сознания, вокруг было не менее десятка врачей. Они быстро поняли, что дело серьезное, и женщину поместили в реанимацию. Случилось это днем. А к вечеру был готов анализ крови. Он-то и показал, что причина внезапного недомогания поварихи — лошадиная доза клофелина. Если бы Надя успела покинуть территорию больницы и упала на улице, неизвестно, чем бы все кончилось. Сейчас состояние ее стабильное. Она пришла в себя и даже смогла назвать телефон дома Гольцовых. И еще она все время повторяла: «Старичок! Старик! Он опасен! Берегитесь его!» Что еще за старичок?!
Я поблагодарила и повесила трубку. Так, с Надей, думаю, все будет нормально. Она молодая, худая и не склонная к перепадам давления. Нужно будет взять у Катерины телефон Надиной матери — той, у которой домик в деревне. Пусть приедет ухаживать за дочерью — Катерине сейчас не до нее. Первоочередная задача — жизнь и безопасность близнецов…
Вошла Гольцова. Женщина успела принять душ и привести себя в порядок. Ее волосы блестели, как черный шелк, белый свитер скрадывал желтизну лица после бессонной ночи. Катерина грела руки о чашку кофе и выглядела собранной и деловитой.
Я рассказала хозяйке о своих переговорах с больницей. Катя обещала сегодня же позвонить матери поварихи.
За окном заурчал мотор автомобиля. Катерина вздрогнула, но осталась сидеть. Надо же, гордая какая… А я не гордая и вдобавок любопытная. Я встала и подошла к окну.
Но это было не «Паджеро» Макара Светозаровича. Из своего «жигуленка» выбирался Альберт Николаевич.
Спустя пару минут он вошел в столовую и устало опустился на стул.
— Ну что? — подалась вперед Катя.
— Поздравляю! Мальчик! — радостно заявил садовник. Мы с Гольцовой переглянулись.
— Простите? — осторожно переспросила я.
— Жозефина родила чудесного щенка! Это мальчик! Он белоснежный, только один носочек черный.
Да, хотя бы одна хорошая новость в череде плохих…
Альберт подвинулся к столу, и Катерина собственноручно положила ему каши. Садовник принялся завтракать. Я обратила внимание, до чего изящно он поедает овсянку. А уж когда Альберт начал намазывать маслом тост, я залюбовалась аристократическими движениями его длинных пальцев.
— Скажите, Альберт Николаевич, а кто вы по профессии? — спросила я, не отрывая взгляда от его рук.
— О, я не всегда был садовником, — зарделся мужчина. — Я музыкант, Женя. Виолончелист, и неплохой, кстати.
— Почему же вы решили стать садовником? — удивилась я.
Альберт бросил быстрый виноватый взгляд на Катерину и ответил:
— Понимаете, так сложились обстоятельства. У меня… большая семья. Мне нужно было заботиться о них, а времена были тяжелые… Так что теперь я садовник!
— Садовник экстра-класса, — польстила ему Катя, и Альберт смущенно опустил глаза. Интересно, сколько ему лет? Ну, шестьдесят точно есть. Скорее всего, даже больше. Но у него прямая спина, сильные руки. Да и этому дому мужчина, кажется, предан не на шутку. Служил еще у покойного Ивана Константиновича, а теперь вот помогает Кате… В случае чего на него можно положиться. Конечно, в критической ситуации от него будет немного толку… но нас так мало, что каждый мужчина на счету. Да, сегодня с утра я чувствую себя защитником осажденной крепости. Людей на стенах все меньше, враги подходят все ближе…
— Катя, как насчет того, чтобы нанять чоп? — неожиданно для себя самой спросила я.
Гольцова удивленно наморщила брови:
— Что нанять?
— Частное охранное предприятние. У меня есть в городе достаточно знакомых в этой сфере. Можно выбрать лучшее агентство. И возьмут они недорого.
— Деньги не проблема, — отмахнулась Катерина. — Но… нет, Женя, не нужно.
— Но почему? Они обеспечат безопасность ваших близких гораздо лучше, чем это сделаю я одна.
Гольцова нахмурилась:
— Женя, я ведь наняла именно вас ради того, чтобы вы обеспечивали безопасность. И у нас есть Глебушка, не забывайте… Не хочу я, чтобы в доме были чужие люди! Я этого не выношу.
Альберт закончил завтрак и промокнул губы белоснежной салфеткой. Катерина встала со стула, и Альберт немедленно вскочил. Просто белый офицер, а не садовник…
— Ладно! Как хотите, дело ваше! — пожала я плечами. Ненавижу бодаться с хозяевами! Но Гольцова — взрослая женщина. Не могу же я заставитьее послушать доброго совета. — Тогда вот что. Нужно убрать из дома собак, хотя бы часть. Необходимость выгуливать дважды в день такую ораву ставит под угрозу безопасность. Да и Глебу приходится отвлекаться. Пусть он лучше сосредоточится на своих обязанностях охранника.
Катерина задумалась. На помощь мне неожиданно пришел Альберт:
— Катерина Ивановна, вы не возражаете, если я перевезу хотя бы часть собак к себе? Им там будет хорошо. Оставлю несколько, а остальных заберу. Жозефина пару дней побудет в клинике, да и за малышом надо понаблюдать…
— Ладно, забирайте! — махнула рукой Гольцова. — Все равно тут некому о них заботиться так, как нужно. И увозите поскорее, пока дети не встали. А то будет рев…
— Альберт Николаевич, значит, вы нас покидатете? — поинтересовалась я.
— Почему покидаю? — изумился садовник.
— Ну, вы же будете ухаживать за собаками у себя дома…
Альберт рассмеялся:
— Что вы, Женя! Я не оставлю службу! За собаками будет ухаживать Юля, а я отвезу их и вернусь.
— Юля — это ваша жена? — спросила я.
Альберт почему-то страшно оскорбился. Весь его вид выражал: «Как вы могли такое подумать!»
— Юля — это моя незамужняя сестра! — отчеканил садовник. — Мы проживаем с ней вдвоем в собственном доме. Она очень любит собак и прекрасно умеет с ними обращаться. Бульдогам будут созданы превосходные условия. У нас дома уже живут два мальчика-бульдога — Иван Константинович дарил щенков с легким браком. Юля будет очень рада стать заводчиком. Она всегда об этом мечтала.
Ну конечно! Если учесть, сколько стоит каждый щеночек…
Садовник вышел.
Странно, совсем недавно Альберт сообщил, что у него большая семья. А теперь я узнаю, что он проживает вдвоем с сестрой.
— Скажите, он что, женоненавистник? — поинтересовалась я.
— Почему это? — удивилась Катя.
— Ну, у меня создалось впечатление… Альберт Николаевич такой красивый мужчина, а не женат…
Катерина почему-то покраснела. Задумчиво крутя в руке пустую чашку, она проговорила:
— Альберт был очень предан папе… Проработал у нас в доме много лет…
Неубедительно. Человек бросил карьеру музыканта ради того, чтобы сделаться садовником?! Ох, похоже и у милейшего Альберта Николаевича есть своя тайна…
Я выглянула в окно. Внизу садовник с помощью Глебушки деловито затаскивал в свою машину бульдогов. Некоторые шли послушно, другие упирались. Один молодой кобелек вообще вырвался и кругами бегал по двору. За ним, отчаянно ругаясь, гонялся Глеб. Я обратила внимание, что парень практически не хромает, когда на него не смотрят.
Наконец бульдоги были погружены и машина отъехала. Глебушка вернулся в дом.
В столовую вбежали близнецы.
— Мама, мама! Куда Альберт повез собак? — закричали они, как обычно, перебивая друг друга.
— Бульдоги будут жить у него дома, — объяснила Катерина. — Вы же знаете, мы скоро уезжаем за границу. Мы не можем везти с собой собак. Возьмем только Ильича.
— А почему только одного? — заныл Антон. — Давай заберем всех!
— Я же вам говорила, всех нельзя. Для того чтобы вывезти всего одну собаку, нужна куча бумаг! — Катерина начинала злиться. — На Ильича делают ветеринарный паспорт. Без такого документа нам не разрешат вывезти собаку.
— А давай вообще никуда не поедем? — предложила Аня. — Останемся тут! Женя будет жить с нами…
Я едва не подавилась кофе.
— Не говорите глупостей! Мы уедем совсем скоро. Все давно решено! — уже всерьез рассердилась Катерина.
— А где папа? — решил сменить тему Антоша.
— Он уехал на теннис, — не моргнув глазом, ответила Гольцова.
Близнецы переглянулись.
— Теннис-пенис! — тихо, но вполне слышно произнес Антон.
В следующую секунду рука матери хлестнула его по губам:
— Замолчи немедленно!
Антон немедленно заревел, а спустя мгновение к нему присоединилась и Аня.
— Думаю, нам лучше пойти погулять, — твердо сказала я.
Да, нервы в этом доме у всех на пределе… Вообще-то обычно я никогда не вмешиваюсь в семейную жизнь моих клиентов. Не даю советов, не выгуливаю собак и тем более не воспитываю чужих детей. Но с Гольцовыми за эти дни у меня сложились совершенно особые отношения. Смешно, но я чувствую себя членом этой странной семьи. Такого со мной еще никогда не бывало… Теперь эти отношения не укладываются в мою привычную классификацию. Это уже не «вариант два». Когда все закончится и Гольцовы уедут наконец за границу, придется вынести эту семейку в отдельный пункт: «четыре А» или что-то вроде того…
— Доедайте и быстро одеваться! — скомандовала я близнецам. — Нас ждут приключения.
Дети, давясь, доели овсянку и побрели одеваться. Настроение у них было на нуле. Катерина нервно курила в приоткрытое окно.
— Я все-таки съезжу за снаряжением, но только после обеда, — сообщила я хозяйке. Гольцова, кажется, меня не услышала. Она смотрела вниз, на дорогу. Но дорога была пуста.
Я пошла к себе и оделась для прогулки, прихватила парочку полезных вещей. Близнецы, наряженные в яркие разноцветные комбинезоны, уже приплясывали у дверей.
— Мы сегодня Ваське такую поганку завернули! Он еще не видел! — доверительным тоном сообщил мне Антоша. Слезы у него уже высохли, и теперь все мысли мальчика занимали каверзы, подстроенные учителю.
— Слушай, что вы на него так взъелись? Оставьте Василия в покое. Он для вас слишком легкая добыча, — сказала я.
— Не-ет, — покачал головой мальчик. — Вы слишком добрая. Вы не поймете…
Когда мы проходили мимо Глебушки, я заметила, что парень клюет носом над мониторами. Понятно! У парня под боком невеста, зимние ночи коротки…
— Эй, солдат, не спи! Приглядывай за нами, ладно? — Я толкнула его в плечо. Глебушка встрепенулся.
Близнецы выкатились на заснеженный двор. Настроение у детишек явно улучшилось. Глаза горели, предприимчивые брат и сестра явно искали, чем бы поразвлечься. Так, надо их чем-то занять, а то всем вокруг хуже будет…
Я позволила близнецам побегать и поваляться в снегу минут тридцать. По себе знаю — после нервного напряжения необходима разрядка. Недаром я в плохом настроении или в сложной ситуации первым делом хватаю кроссовки, вставляю плеер в уши и отправляюсь на пробежку.
Пока Аня и Антон кувыркались в снегу, я прогулялась до сарая и спрятала под выпадающим кирпичом горсть конфет и альпинистскую веревку.
Когда детишки напрыгались и накричались до изнеможения, я подозвала их к себе и заговорщическим тоном проговорила:
— Ну что, как насчет поисков клада? Кажется, в сарае можно найти кое-что интересное. Хочу проверить. Вы как? Со мной или посторожите здесь?
Дети немедленно завопили, что идут со мной искать клад, и мы отправились в сарай.
Вот сейчас брат и сестра найдут мою примитивную захоронку… Я собиралась научить детишек вязать разнообразные узлы. Дело это интересное, а главное, может надолго занять непоседливых близнецов. Пусть тренируются, в жизни всякое умение пригодится…
Но детишки не стали простукивать стены в сарае, а сразу же направились в дальний угол. Здесь было пусто и пыльно. Пахло мышами. В углу стояла бочка и лежали какие-то инструменты — очевидно, ими пользовался Альберт, когда ухаживал за садом.
— Ну что, как думаешь? Покажем ей? — спросил сестру Антон. Аня бросила на меня критический взгляд, с минуту подумала, потом кивнула и ответила брату:
— Да, ей можно. Давай покажем.
Мне стало интересно, что там за тайны у близнецов? Но я не стала подходить ближе — дождалась, когда дети меня позовут.
Близнецы стояли в углу, лица их были серьезными и даже, пожалуй, торжественными.
— Женя, мы хотим открыть вам одну тайну, — заявил мальчик.
— Это очень важная тайна. Нам велели никому не говорить, — почесала нос его сестра.
Теперь я заинтересовалась уже всерьез.
— Но мы решили, что вам можно. Смотрите.
Антон вдруг нагнулся и нажал на кирпич в нижнем ряду. В полу появился люк. Крышка его отъехала в сторону плавно и бесшумно, открыв проем, залитый холодным светом. Прямо как в фантастическом фильме времен моего детства! Такое ощущение, что под полом летающая тарелка… Антон ловким движением скользнул в люк. За ним так же привычно и ловко последовала Аня.
— Ну, чего же вы? Идите к нам! — донесся до меня звонкий голосок.
Я присела и взялась за край люка. Вниз уходила металлическая лестница. Я последовала за близнецами.
Это был бункер — самый настоящий бункер. Во времена «холодной войны» такие строили под заводами и фабриками на случай ядерного удара. В Тарасове и сейчас сохранилось несколько — один даже под центральной площадью города. Правда, сейчас его затопили грунтовые воды. А этот бункер был в полном порядке. Отличное укрытие, честно!
Наверное, примерно такой был подготовлен для советских вождей и партийной элиты для того, чтобы переждать ядерный удар в комфорте…
Этот бункер был рассчитан на шесть-восемь человек. Здесь было два помещения — спальный отсек с рядами двухъярусных кроватей по стенам и еще что-то вроде рубки капитана. Вот управление освещением, еще какие-то приборы, вот радио… Похоже, бункер построен в те времена, когда радио было основным средством оповещения, то есть до эры мобильных телефонов… Об этом говорило и все остальное — прочный металл, тяжелое дерево. Начищенная медь ярко блестела. Никакого пластика и современных материалов.
Я обошла бункер и обнаружила вполне современный биотуалет и запас воды в канистрах. Провела ладонью по одной емкости — пыль и паутина.
Ну, Иван Константинович дорогой! Снимаю перед вами шляпу! Я уже догадалась, что бункер — творение покойного советника Гольцова, предусмотрительно выстроенное для защиты от неведомой опасности. Интересно, чего так боялся советник? Ядерного удара? Или чего-нибудь попроще?
Это сколько же денег нужно, чтобы соорудить такое вот убежище?! Ничего себе…
Похоже, со дня смерти Гольцова сюда никто не заходил. А до того Иван Константинович содержал все в полном порядке и боевой готовности. На канистрах с водой проставлена дата — неделя до смерти советника…
Близнецы ходили за мной по пятам и явно наслаждались моим удивлением.
— Да, вы меня здорово удивили! — наконец сказала я, усаживаясь в кресло в «рубке». Дети устроились в соседнем — они вполне помещались там вдвоем.
— А вас не поругают за то, что вы мне рассказали об этом месте?
Близнецы переглянулись, потом одновременно помотали головами.
— Дедушка не велел рассказывать чужим. Об этом месте — дедушка называл его «секрет» — знают только свои. Вы теперь тоже своя… Так что можно. Думаю, дедушка не рассердился бы.
— «Свои» — это родители? — уточнила я на всякий случай. Интересно знать, кто еще в курсе тайн покойного советника.
— Родители, — кивнула Аня и принялась считать, загибая пальцы: — Еще Глебушка, Семен Степанович, Альберт Николаевич. Все.
— Дедушка тут с нами часто играл. В партизан. Он хотя и старый уже был, но с ним всегда было интересно, — вздохнул Антон.
— Он нас многому учил, — подхватила Аня.
— И чему же он вас учил? — Я затаила дыхание.
— Не болтать лишнего. Он говорил: «Болтун — находка для шпиона!» И еще: «Пока слово не вылетело из твоего рта — ты его хозяин. Вылетело — ты его раб!» Здорово, правда? — сказал Антон.
— Еще он нас учил шифровки делать, — похвасталась девочка.
— Что делать?!
— Шифровки, — как ни в чем не бывало ответила Аня. — Мы с ним писали записки секретным шифром и прятали в разных местах. Берешь, например, книгу — ну, там «Три мушкетера» — и начинаешь шифровать. Первая цифра обозначает страницу, вторая — строку, третья — номер буквы в строке. Очень интересно.
Да уж, это мне знакомо. Ну, Иван Константинович, шпион на пенсии! Учить детишек основам шифровального дела — такого я еще не слыхала!
— Смотрите, что у нас есть! — похвалился Антон. Мальчик выдвинул какую-то трубку с линзой на конце и приглашал заглянуть в нее. Антоша сиял от гордости, как начищенный самовар, поэтому я не стала его разочаровывать и склонилась к устройству.
Это был перископ. Самый настоящий перископ, как на подводных лодках. Ну правильно! Как еще было узнать, что происходит на поверхности в те времена, когда камер наблюдения еще не придумали?
Передо мной как на ладони лежал двор особняка Гольцовых. Вот дверь, она закрыта, через стекло каптерки я даже вижу силуэт Глеба. И рядом с ним еще один силуэт, явно женский. И оба не скучают. Вот свинья Глебушка, я ведь просила присматривать за округой, пока дети гуляют!
Двор пуст, только одиноко мерзнет мой «Фольксваген».
— Здорово! — восхитилась я, отрываясь от перископа. — Отлично видно.
— Цейсовская оптика, — с небрежной снисходительностью профессионала пояснил мальчик.
Я восхищенно присвистнула. Ну, дед!
— И часто вы тут играете?
— Нет. Теперь совсем не заходим, — вздохнули дети. — С тех пор как дедушка умер, ни разу не были. Мы тут прячемся, когда родители ругаются. И сидим, пока все не закончится. Наберем шоколадок и яблок, дверь закроем и в карты играем.
Я вытаращила глаза:
— Во что играете?
Детки слегка смутились. Как-то не вязались карточные игры с обликом благополучных избалованных деток из богатой семьи.
— И во что же вы играете — в «дурака» или в «пьяницу»?
— В покер! — вызывающе глядя на меня, сказал Антоша.
Я вытаращила глаза вторично. А что? Прекрасно тренирует память и логику…
— Этому вас тоже дедушка научил?!
— Нас Альберт научил, — тихонько призналась Аня. — Мы с ним иногда тут прятались и играли.
Интересно! Пока родители выясняют свои непростые отношения, садовник закрывается с детишками в бункере и учит их тому, что родители точно бы не одобрили? Мне совсем это не нравится…
— А чему…
Я бросила быстрый взгляд на близнецов. Чему еще учил их изящный садовник, неженатый и проживающий с незамужней сестрой? Может оказаться, что милейший Альберт Николаевич — педофил? А что, место здесь уединенное. Родителям явно не до близнецов, а детишки никому ничего не скажут — детская психология штука загадочная. Вспомнить хотя бы того спартанского мальчика с его лисенком… Сказать, к примеру, что это игра в доктора… Нет, даже думать про это не хочу! Сказать, что ли, Катерине — пусть обратит внимание на странные занятия своих деток…
— А чему вас еще дедушка обучал? — Я задала не тот вопрос, который собиралась.
Близнецы переглянулись.
— Он учил нас просчитывать людей, — признался Антон.
— Прости? — переспросила я.
— Ну, просчитывать. Предугадывать, что человек сейчас сделает или скажет, — пояснила девочка.
Да, нас этому тоже учили. В Ворошиловке, а потом в отряде «Сигма».
— И что? У вас получается?
— Почти всегда, — гордо ответила Аня.
— Некоторых людей легко просчитать, — сказал Антон. — К примеру, Машу или Надю. Степаныча проще простого. Учителей в школе. Ваську тоже.
— А с некоторыми людьми сложнее. Вот маму мы не можем. И дедушку не могли, хотя много раз пробовали. Но он только смеялся…
— А меня? — поинтересовалась я.
— Вас — средне, — признался Антон. — Иногда очень легко. А иногда мы совершенно вас не понимаем. Может, потом, когда узнаем получше…
Эх, детишки! Никакого «потом» не будет. Вас ждет пансион в Швейцарии, а меня — любимая работа. А жалко, что Гольцовым так скоро уезжать! Я с удовольствием пообщалась бы подольше с этими умненькими юными шпионами… Интересно, чему еще успел научить их дедушка?
— Вообще вы человек простой, — доверительно сказала Аня.
— Это хорошо или плохо? — поинтересовалась я.
— Скорее хорошо. Вы, это… цельная. И сильная.
— И умная тоже. Большинство людей тупые и ограниченные! — сообщил мне Антоша.
— Да ну? — удивилась я.
— Ага. А вы не такая. Много всего знаете. И не разговариваете с нами так, как будто мы дебилы.
— Анька, нельзя говорить «дебилы». Это неко… некорректно. Надо говорить «умственно отсталые».
— Вы поэтому достаете Василия? — прервала я их полемику.
Близнецы одновременно улыбнулись. Ну до чего очаровательные ямочки на щеках!
— И еще: вы нас не боитесь. А многие боятся. Учителя. Макар. Глебушка. А Васька особенно. Он вообще лузер и лох.
— Почему это? — заинтересовалась я. Мне учитель тоже представлялся фигурой чрезвычайно жалкой. Но вот интересно, что по этому поводу думают дети.
— Лузер, точно! Его унижают, а он улыбается. А когда злится, орет как резаный и весь трясется!
— Ага! Мы специально его доводим. Ну, просто удержаться невозможно!
Согласна, учителю просто ради самосохранения необходимо иметь крепкую нервную систему…
— А вы не такая. Мама сказала, что за вами мы как за каменной стеной.
И Аня неожиданно потерлась щекой о мою руку.
Сверху донесся шум подъезжающей машины.
— Кто-то приехал, — сказала я, радуясь, что приезд гостя избавляет меня от необходимости проявления добрых чувств по отношению к детишкам. — Пошли посмотрим?
И мы выбрались через открытый люк на заледеневший пол сарая. Антон тщательно закрыл вход в бункер. Я заметила, что свет погас автоматически, как только мальчик задвинул крышку.
Во дворе стоял автомобиль Макара. Сам хозяин неторопливо выбирался из машины, кутаясь в длинный шарф от холодного ветра. Куртки на Макаре не было, он был одет в клубный пиджак и узкие брюки. Щегольские ботинки тоже не годились для ходьбы по снегу. Вероятно, режиссер драматического театра нечасто ходит пешком, а большую часть своей жизни проводит в помещении или в автомобиле.
С крыльца навстречу мужу спустилась Катерина.
Мы с детьми остановились в дверях сарая, и взрослые не могли нас видеть.
— Где ты был всю ночь, сволочь? — спросила Гольцова и залепила мужу размашистую оплеуху.
— От стервы слышу! — огрызнулся Макар Светозарович и дал Катерине пощечину. Женщина села в снег и закрыла лицо руками. Я почувствовала, как дрогнули под моими ладонями хрупкие плечики близнецов.
Антон и Аня хотели броситься к матери, но я удержала их. Пусть взрослые сами выясняют свои отношения.
Катерина встала и, шагая как слепая, ушла в дом. Макар как ни в чем не бывало отряхивал снег с щегольского пиджака. Я подождала минуты три — достаточно, чтобы дать время Катерине добраться до своей комнаты, потом сказала:
— Пойдемте в дом. Вы совсем замерзли.
Мы прошли мимо Макара. Я не поздоровалась, дети не сказали ни слова. Отец не обратил ни малейшего внимания на своих детишек. Мне не понравился взгляд, который бросил на отца Антон. Я часто вижу такие взгляды, и дело, как правило, заканчивается плохо… Это сейчас мальчику десять лет, он хрупкий и хорошенький, как девочка. Но так будет не всегда. В общем, Макара Светозаровича ждет много сюрпризов. В будущем…
Я вошла в дом. Близнецы стояли у двери, как будто пришли в гости.
— Пошли в «собачью»? — предложила я. — Проведаем бульдогов.
Близнецы слегка оживились. В «собачьей» было непривычно пусто и тихо. Альберт увез всю ораву к себе домой. На своих подстилках грустно лежали Гитлер, Мао, Черчилль, Фидель и престарелый Ильич. Собаки смотрели на нас грустными глазами, и ни один даже не поднялся с лежанки. Только добросовестный Ильич дружелюбно повилял тем местом, где у собак бывает хвост. У Ильича там был какой-то неубедительный завиток.
— Бульдоги грустят, — вздохнула я. — Что же нам делать? Этак они зачахнут от тоски!
Антон и Аня немедленно начали операцию по спасению собак. Они тормошили их, кидали им мячик, чесали животы и даже сделали Ильичу массаж спины. Старичок блаженно кряхтел и позволял детям делать все, что угодно.
Так прошло полчаса. Бульдоги разыгрались вовсю, близнецы раскраснелись и, кажется, совсем забыли о безобразной сцене, что происходила перед их глазами.
Наконец, Гитлер перекусил пополам мячик и без сил рухнул на подстилку.
— Ну вот, спасательная миссия успешно завершена, — сказала я. — Быстро мыть руки и обедать.
Я прикинула, что вряд ли Гольцовы будут выяснять отношения в столовой — скорее всего, они выберут для этого свою спальню. Так что столовая — вполне безопасное место для детей.
Кухня встретила меня стерильной чистотой и тишиной. Видимо, Маша исчерпала все силы на приготовление овсянки, а Катерина забыла дать распоряжения насчет обеда.
Я сварила сосиски и открыла банку зеленого горошка. Нам с близнецами хватит, а остальные пусть заботятся о себе сами.
Близнецы лениво гоняли горошек по тарелкам.
— Научите меня играть в покер? — спросила я.
Антон и Аня переглянулись и заработали вилками. Следующие полтора часа прошли для меня крайне познавательно. Вообще-то я умею играть в покер, и самым трудным было делать вид, что я ничего не понимаю в игре. Близнецы горячились, отталкивали друг друга. Каждый старался объяснить как можно лучше. В итоге они выиграли у меня полтора миллиона долларов — нарисованных на листках из блокнота, разумеется, — и пришли в превосходное настроение.
— Ну, все. Сыграем еще разок завтра. А на сегодня достаточно.
При мысли, что придется выходить и встречаться с родителями, близнецы немедленно загрустили.
— Знаете что? — предложила я. — Мне нужно съездить в город ненадолго. Не хочу вас здесь оставлять без присмотра… Давайте возьму вас с собой. Поедим мороженого в кафе… Не возражаете?
Конечно, близнецы не возражали. Они побежали надевать чистую и сухую одежду, а я пошла предупредить Катерину.
Гольцова стояла у окна столовой и курила в приоткрытую створку.
— Катя, я хочу съездить в Тарасов. Ненадолго, часа на два. И возьму с собой Антона и Аню. Не возражаете?
Гольцова ответила, не оборачиваясь:
— Конечно, Женя. Я уверена, с вами дети будут в безопасности.
Катерина выпустила дым через ноздри и горько проговорила:
— Все равно в этом доме некому ими заниматься. Господи, поскорее бы отъезд! Если бы не праздники, наши визы были бы давно готовы…
При чем здесь визы? При чем Швейцария? Неужели Гольцова всерьез рассчитывает, будто за границей жизнь ее семьи волшебным образом изменится? Что Макар перестанет быть равнодушной сволочью? Что прекратит крутить амуры за спиной супруги? Но, само собой, я промолчала.
— Ладно, мы поехали. Вернемся до темноты.
Катерина обернулась ко мне:
— Будьте очень осторожны, Женя!
— Да уж, мы прямо как десять негритят, — горько пошутила я.
— О чем вы говорите? — Глаза Гольцовой округлились от удивления.
— Ну как же! Знаменитый детектив Агаты Кристи — «Десять негритят». Там на острове собираются люди, и некто неизвестный убирает их по одному… Помните?
Реакция Гольцовой меня поразила. Катя прижала дрожащую руку ко рту и остановившимися глазами уставилась куда-то поверх моей головы.
— Катя! Что с вами? Вы в порядке?
Гольцова медленно кивнула и вдруг быстрым шагом вышла из комнаты. Что это с ней? Неужели только сейчас она поняла, что происходит? Неизвестный злоумышленник по одному вышибает возможных защитников этого дома. Но до того, чтобы Катерина и дети остались беззащитными, ему еще очень далеко…
Я пинком распахнула дверь в каптерку охранника. Нарочно не стала стучаться. Глебушка и Маша порскнули друг от друга, как застигнутые завучем на месте преступления восьмиклассники. Попались, голубчики! А вот нечего на рабочем месте такими вещами заниматься! Распустились, понимаешь…
— Добрый день, — поздоровалась я светским тоном. — Маша, напоминаю вам — пока Надя в больнице, готовите в этом доме вы. Там наверху двое голодных мужчин и одна женщина. Кстати, она платит вам зарплату, не забывайте. Вижу, вы позаботились о своем женихе… А теперь, будьте добры, побеспокоиться об остальных тоже.
Маша, красная, как пион, со слезами на глазах вылетела как ошпаренная.
Глеб смерил меня нехорошим взглядом:
— Кто д-дал вам п-право так разговаривать с моей невестой?!
Я не стала оправдываться.
— Я уезжаю. Буду через два часа. Будь добр, смотри внимательно. Вечером мы с тобой сделаем обход участка. Все, пока!
Близнецы стояли во дворе. Вместо комбинезонов на них были брюки и курточки — дети явно приоделись для поездки в город. Помахивая ключами, я направилась к «Фольксвагену».
— Я на этом драндулете не поеду, — совершенно неожиданно заявила Аня и надула губы.
Я критически оглядела свое транспортное средство. Машина, конечно, не новая, но выглядит вполне прилично. Ничего не понимаю…
— Что именно тебе не нравится? — спросила я, стараясь держаться в рамках. Все-таки Аня еще ребенок, да вдобавок избалованный.
— Не поеду я! Давайте возьмем мамину «Тойоту».
Да, а мне казалось, что мы с детишками нашли общий язык… Признаюсь, не ожидала от них таких фортелей.
— Не могу же я брать чужую машину! Да мне и моя вообще-то нравится. Не хотите ехать со мной — оставайтесь дома. Поеду одна.
Я села на водительское место и опустила стекло.
Близнецы уставились друг на друга, на их лицах появилось озадаченное выражение.
— В чем дело? Я скоро приеду. Раз мороженое отменяется, обернусь за час. Бегите в дом.
— Женя, нам надо вам сказать кое-что, — вздохнул Антон.
— Что-то очень важное! — присоединилась к брату Аня.
— Слушаю вас очень внимательно.
В этот момент из дома донеслись крики, звуки ударов и с треском ломающейся мебели. Близнецы с ужасом уставились на дом. Я выскочила из машины, забыв даже вытащить ключи из замка зажигания, и бросилась к особняку.
Неужели на дом Гольцовых совершено нападение?
Близнецы бежали за мной, скользя и спотыкаясь. Так, детям в такой момент в доме делать нечего. Я остановилась:
— Идите в бункер и сидите там, пока я не разрешу вам выйти.
Антон упрямо замотал головой. Глаза Ани наполнились слезами.
— Быстро! Это приказ. А приказы не обсуждают.
Я побежала к дому, не оглядываясь. Если командир не допускает даже тени сомнения, что его приказ будет выполнен, то и подчиненные думают так же.
Я затормозила на крыльце. Не будем влетать очертя голову в неизвестную ситуацию. «Вначале — разведка, всем люлей — потом!» — так говорил наш инструктор по рукопашному бою.
Я взглянула через стекло Глебушкиной каморки. Оттуда просматривается часть холла у входной двери.
Картина, представшая моим глазам, была ужасна.
На полу вестибюля беспомощной куклой валялся Василий. На нем верхом сидел Макар Светозарович и колотил педагога головой об пол. Я толкнула дверь и вошла. Вася поднял на меня страдальческие глаза. Рот у него был разбит, из носа текла кровь. Вид у педагога был совсем не героический.
Я погромче хлопнула дверью, чтобы переключить внимание Макара на себя, и осведомилась:
— Что случилось?
Макар не удостоил меня ответом. Он еще разок примерился и приложил учителя своих детей головой о паркет. Вася пискнул и закатил глаза.
Я подошла сзади и аккуратно взяла Макара Светозаровича за локти, заведя ему руки за спину. Мужчина дернулся, пытаясь освободиться, но не тут-то было. Такая позиция позволяет удерживать противника намного крупнее себя. Конечно, я без труда справилась бы и не с таким противником, как режиссер драматического театра, но мне не хотелось причинять вред своему работодателю. Вдруг не заплатит потом за работу?
Василий между тем слегка оклемался и перешел в атаку, пользуясь тем, что руки его противника стянуты за спиной. Педагог ухватил Макара за концы длинного шарфа и попытался задушить. Ничего себе, шекспировские страсти! Так, все. Я в этом не участвую.
— Прекратите оба! — заорала я. От громкого звука человек теряется, мне бы еще водомет и слезоточивый газ — и вообще никаких проблем.
Я отпустила Макара Светозаровича и встала. Мужчина немедленно поднялся с пола и первым делом принялся отряхивать брюки. Лицо Макара было красным, светлые волосы растрепались.
Василий ворочался на полу, пытаясь подняться. Наконец ему удалось встать, и он остался стоять, держась за стену, как партизан на допросе. В отличие от Макара учитель был бледен до синевы, и алая кровь ярко выделялась на лице. Хорошо, что детишки не видят. Довольно с них на сегодня новых впечатлений…
— В чем дело? Объяснит мне кто-нибудь?
— Я дал ему в глаз, — сообщил мне Василий. В его голосе прозвучала нотка гордости.
Макар ответил ему полным ненависти взглядом.
— За что?
— Он ударил Катерину Ивановну. По лицу. Это поступок, недостойный мужчины.
Вася выпрямился, держась за стену. Несмотря на то что он выглядел совершенно как рыцарь печального образа Дон Кихот Ламанчский, я почувствовала невольное уважение. Макару действительно следовало дать по морде. Вот не ожидала такого рыцарского поступка от лузера и лоха Васи!
Тут распахнулась дверь и в дом вошла розовая от мороза Катерина:
— Что здесь происходит?!
Я предоставила Гольцовым выяснять отношения по-родственному, а сама отправилась к бункеру. Крышка люка была задвинута. Дети сидели тихо. Я трижды постучала по крышке, потом пауза — и еще четыре удара. Крышка отъехала, и в проеме показалась обеспокоенная физиономия Антона:
— Ну что? Вы их всех убили?
— Ложная тревога, — сказал я. — Отбой.
Мальчик разочарованно скривился:
— Ну вот. А мы-то думали…
— Считайте, что это была тренировка. Как у спецназовцев. Знаешь, почему они так эффективно действуют в опасных ситуациях? Потому что постоянно тренируются. Как вы.
Антон немного подобрел. Он гостеприимно пригласил меня в бункер, но я отказалась. Скоро начнет темнеть, пора домой.
Дети немного поканючили, но больше для порядка. Чувствовалось, что они устали. Близнецы отправились по своим комнатам, предупредив, чтобы их позвали к ужину.
А я пошла посмотреть, что творится у взрослых.
Из спальни Гольцовых слышались голоса — кажется, там полыхал нешуточный скандал. До меня донесся голос Катерины:
— Тебе даже на детей наплевать!
Так, пойдем-ка мы отсюда подобру-поздорову…
За дверью Васиной комнаты было тихо. Я легонько постучала, но никто не отозвался. Тогда я толкнула дверь и вошла. Прямо передо мной с потолка свисала петля, скрученная из простыни. Вася стоял на табуретке и неловко пытался просунуть в петлю голову. Увидев меня, учитель покачнулся, потерял равновесие и вместе с табуреткой с грохотом обрушился на пол. Петля осталась раскачиваться в вышине.
— Ну что же я за неудачник! — взвыл Василий, потирая ушибленную коленку. — Даже покончить с собой не получается…
Я присела на пол рядом с несостоявшимся самоубийцей. Вася опасливо отодвинулся.
— Зря вы так, — задушевно сказал я. — Смерть от удушения очень неприятная. Вес у вас небольшой, так что шейные позвонки вы явно не сломаете. Для этого нужен резкий рывок — распахнутый люк, как раньше казнили, или прыжок с большой высоты. А так вы будете болтаться в петле и медленно задыхаться. Кстати, в тот момент, когда петля затянется, вы сразу же передумаете умирать. Но будет уже поздно. Сначала ваши глаза нальются кровью и выкатятся из орбит. Потом ваше лицо посинеет от прилива крови. Вы начнете хвататься за петлю и пытаться освободиться, но у вас ничего не выйдет — для этого нужна опора. Потом у вас рефлекторно опорожнится кишечник и мочевой пузырь. Затем…
— Хватит! — взвизгнул Вася и закрыл лицо руками. — Достаточно!
— Ну, как хотите, — я пожала плечами.
— Зачем вы пришли? Издеваться надо мной? — Он мелко дрожал.
— Я пришла сказать вам, что вы молодец. Здорово, что хоть кто-то в этом доме вступился за Катерину. Вы смелый человек.
Вася слегка порозовел.
— Честно говоря, давно мечтал съездить Макарке по роже. Но все как-то повода не было, — честно признался педагог.
— Макарке?!
— Ну да. Он ведь мой брат. Вы не знали?
— Значит, вы — дядя близнецов. И вас зовут Василий Светозарович Гольцов?
— Не Гольцов. Наша фамилия — Остапенко. Макар поменял фамилию, когда женился на Катерине Ивановне.
— Зачем? — Я вытаращила глаза. Ладно бы еще Макар был какой-нибудь Череззаборногузадерищенко. А Остапенко — нормальная фамилия.
— Ну, он хотел сделать карьеру в театре. Катерина Ивановна была уже известная актриса, фамилию Гольцовой на афишах весь город видел. А кто такой Остапенко? На Остапа Бендера похоже…
Я невольно рассмеялась. Вася робко улыбнулся.
— Почему же вы согласились стать учителем своих племянников? Ведь вы… простите меня, Вася… вы совершенно не годитесь для этой работы.
— Понимаете, Женя, вообще-то я довольно хороший учитель. У меня получается понятно объяснять сложный материал и ладить с детьми… Со всеми, кроме этих. — Вася передернулся от ужаса. — Это не дети, а какие-то монстры! Вы знаете, что они сделали сегодня утром? Подождали, пока я уйду в ванную, и запустили игрушечного паука ко мне в ботинок. Такой резиновый, размером с кулак и мохнатый вдобавок…
Я сочувственно вздохнула.
— Каждое утро после завтрака эти детишки ставят ведерко с водой на дверь моей комнаты. Я уже привык — иду к себе с тряпкой. Сначала открываю дверь. Жду, когда ведро упадет. Вытираю лужу и только потом вхожу. И ведь никак им не надоест!
— Слушайте, а зачем вы все это терпите? — спросила я. Этот простой вопрос поставил Василия в тупик.
— Как это? — удивился педагог.
— Ну, вы явно не смогли найти контакт с близнецами. Они вас дразнят. Не уважают. Вы их не любите. И тем не менее остаетесь их учителем. Зачем?
Вася втянул голову в плечи.
— А вы знаете, какова зарплата учителя в общеобразовательной школе? — с некоторым вызовом спросил Остапенко.
— Примерно представляю.
— Ну, так зачем спрашиваете? Кстати, мне и здесь не так чтобы много платят. Работаю практически за еду… У меня вообще-то немного потребностей. Вот иногда покурить хороший табак… Хотя Катерина Ивановна добрая женщина, ни в чем не отказывает. Ну, а тут еще эта поездка.
Так, ясненько. Пусть Вася получает немного, но зато живет на всем готовом. Катерина Ивановна покупает ему одежду, оплачивает все расходы. Как будто у нее есть еще один ребенок, только великовозрастный. И ради этого Василий готов терпеть жестокие шутки близнецов, презрение брата… А тут еще и предстоящая поездка в Швейцарию. Сладкая морковка для такого инфантильного существа. У самого Васи никогда бы не хватило духа покинуть страну и поискать счастья в чужом краю. А тут его вывозят, как в старом анекдоте, «чучелом или тушкой»…
Моего уважения к отважному рыцарю порядком поубавилось.
Я встала и сказала:
— Снимите петлю и выкиньте тайком, пока никто не увидел. И не торопитесь покончить с собой — у нас каждый человек на счету. Тем более мужчина.
Вася обиженно скривился:
— Даже вы надо мной смеетесь…
— Я? Совершенно серьезно говорю. Да, кстати. Дети вас не уважают, потому что в этом доме вас не уважают взрослые. Хотите совет? Мотайте отсюда поскорее, когда все немного успокоится. И не ездите вы в эту самую Швейцарию. Ну что вы там делать будете на положении комнатной собачки? Бульдогов выгуливать?
— Я, кажется, не давал вам поводов разговаривать со мной таким тоном, — ломким от обиды голосом проговорил Василий Светозарович и выпрямил спину. Впечатление от его гордой позы немного подпортило то, что учитель по-прежнему сидел на полу среди обломков табуретки. Я попрощалась и вышла.
В доме было душно — кто-то чересчур сильно включил отопление. Я почувствовала, как начинает болеть голова — то ли от жары, то ли от постоянной атмосферы скандала и интриг, царящей в этом доме. Я надела куртку и решила обойти участок, пока еще светло. Вечером мы еще раз сделаем это с Глебушкой. А сейчас я проветрю мозги и посмотрю под кустами, нет ли еще каких подарочков…
Солнце садилось за верхушки деревьев далекого леса. Казалось, зубчатые острия елок вот-вот пропорют напряженно-багровый шар и его содержимое прольется на землю раскаленным дождем… Отчего в голову лезут такие дикие мысли? Просто тревога разлита в неподвижном морозном воздухе. Нет, все-таки три дня в этом сумасшедшем доме слегка потрепали мои нервы, обычно крепкие, как корабельные канаты…
Я осмотрела участок. Все было в порядке. Бульдоги сегодня не отходили от дома, так что снег читался легко, как книга. Вот цепочка женских следов. Характерные узконосые ботинки, очень стильные, принадлежали Гольцовой. Интересно, куда это ходила Катерина? Во время драки она вошла в дом с улицы. Так, поглядим…
Следы Гольцовой вели к песочным часам — загадочному сооружению в половину человеческого роста. Наверное, когда на дворе лето и дети играют на травке, приятно смотреть, как песочек пересыпается в стеклянной колбе, закрепленной в медной оплетке. Но зимой эта конструкция навевает мысли о скоротечности жизни, и больше ни о чем.
Следы Гольцовой заканчивались точнехонько у часов. Интересно, что Катерина делала здесь? Размышляла о вечном?
Я заметила, как заходящее солнце блеснуло на чем-то небольшом, лежащем на плоской верхушке часов. Я наклонилась и увидела небольшую коробку. Она была слегка приоткрыта, и рядом с ней на поверхности валялись прозрачные камешки. Я взяла в руку горсточку. На льдинки не похоже. Что-то мне это напоминает… Я положила камешки на прежнее место и открыла коробку. Там тоже были камни и еще какой-то конверт под кучкой. «Все страньше и страньше», как любила говорить кэролловская Алиса… Конверт я трогать не стала.
Я вернулась в дом. На заднем дворе стояла машина Альберта, а сам садовник топтался на коврике у порога.
— Добрый вечер, Женя! — приветствовал меня Альберт Николаевич. — Отвез бульдогов домой, обустроил на новом месте. Они прекрасно приживутся там. Потом еще заехал в клинику к Жозефине. И мамочка, и малыш чувствуют себя хорошо. А что здесь происходит?
Мы вместе вошли в дом.
— Так, супружеская ссора, — неохотно ответила я. С одной стороны, не люблю разносить сплетни, с другой — Альберт столько лет живет в доме, что, разумеется, давно в курсе всех проблем своих хозяев.
— Он что, посмел поднять на нее руку? — Глаза садовника блеснули, и я обратила внимание, насколько моложаво выглядит этот человек. Садовник сжал кулак: — Кто-то должен поставить этого наглеца на место. Сейчас я пойду и все ему выскажу…
— Не волнуйтесь, вас опередили.
И я рассказала Альберту о драке между братьями. Садовник расслабился, кулаки его разжались. Он покачал головой:
— Вася — милый мальчик, только очень неуверенный в себе. Старший брат его подавляет — такой красивый, яркий, талантливый…
— Он что, действительно хороший режиссер? — спросила я, имея в виду Макара.
— Понятия не имею, — пожал плечами Альберт. — Я совершенно ничего не понимаю в современном театре. Какие-то женщины голые в рыбацких сетях, какие-то козы… Говорят, он в своем деле неплох… Что, впрочем, не снимает с него звания редкостного мерзавца.
Да уж… Зато откровенно.
— А где дети?
— Устали и легли отдохнуть.
— Жаль, — искренне огорчился садовник. — Хотел им рассказать про щеночка Жозефины.
Я взглянула в его голубые ясные глаза (несколько кроличьего вида, если честно) и поняла, что никакой Альберт не педофил. Он просто любит этих детей. Своей-то семьи у него нет.
Кстати, садовник принес елку, установил ее в гостиной и до позднего вечера вместе с близнецами наряжал ее. На мой взгляд, дети приняли участие в этом процессе исключительно из вежливости — никакого удовольствия они не испытывали. Со скучающим видом они развесили на ветках елки игрушки, гирлянды и «дождик», а потом отправились спать, хотя было еще совсем не поздно.
Тем же вечером мы с Глебушкой произвели осмотр участка. Обошли с фонариками самые дальние закоулки. Парень явно ничего не боялся — сунулся в непролазные кусты, когда я отвлеклась, в одиночку углубился в березовую рощу, подолгу стоял спиной к лесу. Я не могла понять — то ли охранник слишком глуп, чтобы осознать витающую вокруг дома Гольцовых опасность, то ли настолько крут, что уверен — сможет с ней справиться. Внешность ведь обманчива. Глядя на меня, никто не подумает, что я способна убить человека канцелярской скрепкой… Может, и Глебушка имеет какие-то полезные навыки. А к своей работе относится так разгильдяйски просто, потому что за все время его службы у Гольцовых ничего серьезного не случалось? До убийства советника, конечно…
— Скажите, Глеб, а где все-таки вы служили? — поинтересовалась я, сидя на столбе и проверяя крепление камеры — что-то мне не нравилось, как она скособочилась.
— Если хотите, расскажу, — снисходительно пообещал Глеб и пустился в повествование. Спустя пятнадцать минут я горько пожалела, что задала этот неосторожный вопрос. Но было поздно — Глебушка не собирался останавливаться. С первых слов я поняла, что охранник врет. Точнее, вдохновенно сочиняет. В рассказе Глеба фигурировали подбитые колонны, прыжки с вертолета в горные реки, оборона ущелья чуть ли не в одиночку, заброшенный мазар, где под полом обнаружился склад оружия, и тому подобные штампы, какими полны сериалы и книги типа «Смерть спецназовца». Кое-что было полным бредом, а некоторые вещи звучали вполне правдоподобно. Но дело в том, что все это не могло происходить в жизни одного-единственного человека. Слишком высока концентрация событий, скажем так. На чью-то долю достается оборона ущелья. Кому-то приходится стать свидетелем подрыва колонны. Обычно человеку этого хватает — чтобы пережить такое и восстановиться, требуется много времени и сил. Но чтобы все сразу?! Кстати, горные реки — быстрые и мелкие, и прыгать в них с вертолета — верная смерть. Тот, кто это придумал, в жизни не держал в руках ничего тяжелее компьютерной мышки…
Глебушка заливался соловьем до самого дома. Я его не перебивала. Человек может лгать по самым различным причинам. Например, потому что не в силах вспоминать, как все было на самом деле. Или потому что совершил что-то, о чем предпочитает не вспоминать… Война предоставляет для этого массу возможностей.
Перед сном, уже лежа в кровати, я, как обычно, анализировала прошедший день. Этому меня научили в спецшколе. В течение дня мимо нашего сознания проходит много ценной информации, которую мы не успеваем зафиксировать. На границе яви и сна можно вытащить ее из подсознания. Очень полезное упражнение — с помощью этой несложной техники я разгадала немало загадок…
Так вот, уловом сегодняшнего дня стали две вещи.
Первое — это рассказ Василия о своем брате. Учитель сказал, что Макар женился на Кате и даже взял ее фамилию, потому что Гольцова была известной актрисой.
Но близнецам десять. Плюс девять месяцев…
Я точно знаю, что Катерине двадцать восемь. Это что же получается — она стала известной актрисой до того, как ей исполнилось восемнадцать?! И Макар явно зарегистрировал брак с Гольцовой, как в народе говорят, «по залету»… Что ж, это многое объясняет. Например, холодность между супругами и то, что Макар постоянно глядит «налево». И странный разговор с таинственным «зайцем»… Похоже, Гольцовы терпят друг друга только ради детей. И разбегутся при первой возможности…
И второе открытие — возможно, гораздо более ценное, чем первое. Я поняла, что мне напомнили камешки на песочных часах. Когда-то давно я уже видела такие. Невзрачные, не блестящие… Это были неограненные алмазы.
