Глава 8

«Итак, сомнений почти не осталось — убийцу в черной куртке нанял господин Попов. Это легко вычисляется именно из-за пропажи телефонной трубки: Попов недолюбливал мобильники, предпочитал стационарный телефон, а стационарный телефон у него был с автоответчиком… Заказчик и наемный убийца несколько раз вели какие-то телефонные разговоры. Чтобы обезопасить себя и, кто знает, может быть, и для того, чтобы создать базу для дальнейшего шантажа (дескать, „этот человек у меня на крючке!“), Гога кое-какие разговоры на автоответчик записал. И убийца это вычислил, что несложно… Поэтому он и явился в дом нанимателя — забрать опасную улику».

Я думала об этом все время, пока ехала от Жасминного обратно в город.

Все было именно так, сомнений нет. Но случай с пропажей телефона — едва ли не единственный, который понятен от начала и до конца. За моей спиной громоздились вопросы, ответа на которые не было: кто же этот убийца в черной куртке? Он убил Гогу? Или не он? За что или почему? Зачем он подбрасывает кукол?

Ох, просто голова кругом…

Ладно, раз ответов нет, продолжим собирать информацию. Мне давно уже пора ехать в ГУИН — Главное управление исполнения наказаний. Очень интересная конторка, отвечающая за тюрьмы и лагеря, за содержание зэков, за их поведение и, разумеется, за исправление… Хотя вряд ли кто-нибудь когда-нибудь видел зэка, которого исправили бы именно лагерь или тюрьма.

Но сейчас дело было не в этом. В управлении ГУИН по нашей области меня ждал старинный знакомый, когда-то сослуживец, а теперь начальник картотеки зэков полковник Антон Иванович Караваев. Хороший дядька, только слегка отупевший и раздобревший на этой своей непыльной службе; а ведь я еще помню его вполне подтянутым и добрым воякой! Он был старше меня на добрый четвертак, но отношения у нас были вполне дружеские.

Вот и сейчас, как только я, пройдя многоступенчатые проверки на постах, открыла дверь в его кабинет, Антон Иванович грузно поднялся со стула и пошел на меня, здоровый, как кит, широко расставив руки:

— Же-енечка! Милая ты моя! Сколько лет, сколько зим! И как всегда без предупреждения!

Мы троекратно расцеловались, и Караваев предложил мне присесть, деликатно объяснив, что говорить «садитесь» в этом учреждении не принято. И тотчас на его девственно-чистом рабочем столе появилась бутылка «Столичной» и два стакана.

— Нет, дядя Толя, нет. Я на работе.

— Ну и что? — Караваев посмотрел на меня, как на восьмое чудо света. — Когда это водка мешала нашей работе, я не понимаю?!

Вообще-то он был прав. Да и напряжение последних дней сказывалось на мне не лучшим образом. Расслабиться было определенно необходимо…

Два «булька» на стакан — и мы чокнулись «за все хорошее», глядя друг на друга с симпатией и даже с некоторой ностальгией. Закусили яблоком. Вытерли выступившие от водки слезы и улыбнулись друг другу. Нам было что вспомнить.

Югославия… Чечня… Северная Осетия…

Э, да мало ли «горячих точек» было пройдено совсем недавно!

— А помнишь, Женя-дорогая…

Да, черт возьми, отлично помню! И в другое время охотно бы подхватила эту строчку, знакомую, как песня: «А помнишь…» Но сейчас — не было времени.

— Дядя Толя, я по делу, — напомнила я и добавила, глядя, как он расстроился: — Даю честное слово, что не позднее, чем через неделю, обзвоню ребят, и мы нагрянем к тебе не только с этим, — я кивнула на водку, — но и с хорошей поляной, и мы все-все-все вспомним, посидим и даже, я тебе обещаю, споем… Но именно сегодня ты, дядя Толя, нужен мне по делу.

— Я слушаю.

— Понимаешь, мне срочно нужно узнать, где отбывает срок некто Иосиф Френкель, 1966 года рождения, осужден за хранение наркотического вещества в особо крупных размерах четыре года назад… Ну и все, что касается этого человека — характеристика, отзывы, условия отбывания наказания, ну в общем, ты и сам знаешь.

— Хм… За справки такого рода, данные частному лицу… меня по головке не погладят, сама знаешь.

— Все останется между нами, — заверила я его.

Подумав секунду, дядя Толя встал и, присев за свой рабочий стол, подвинул к себе один из внутренних телефонов. Он продиктовал кому-то на том конце провода все, что меня интересовало, и, положив трубку, посмотрел на меня с любовью и умилением.

— Ответ будет через полчаса. Выпьем еще, Женечка?

— Не могу, дядя Толя, я за рулем.

— Эх!

Водка опять щедро плеснулась в стакан, но на этот раз мой бывший сослуживец пил один. Крякнув, он отставил пустой стакан, подпер щеку рукой и сказал:

— Вот у тебя, Женечка, жизнь — это я понимаю. Погони, перестрелки, интересные дела, хорошие заработки. А у меня? Я стал, Женечка, обыкновенной канцелярской крысой. И задача такая же: где бы чего добыть. Робы подешевле, продуктов побольше, постельного белья поцелее… И мысли: как накормить арестанта на отпущенные казной тридцать рублей в день. И еще — как за ними уследить при вопиющем кадровым дефиците. Ведь зэк, он что? Он думает. Двадцать четыре часа в сутки думает о том, как ему обмануть начальство. А начальство — это я. И при всем этом такая тоска иногда накатит, Женечка, — прямо хоть беги отсюда, хоть волком вой…

Он хлопнул еще полстакана и вдруг запел хоть и гнусавым, но не лишенным приятности баритоном:

— Что это за песни вы нынче поете, дядя Толя? — поразилась я. Никогда я еще не видела своего старого боевого товарища поющим, да еще такие смешные бабские песни.

— Это теперь модно, про хризантемы, — пояснил дядя Толя. — В нашей, конечно, системе. И какие мастера поют! Муслим Магомаев разрыдался бы от досады, услышав эти голоса…

Фольклорное пение звучало все громче и перешло уже в какое-то тоскливое завывание. Вот-вот оно должно было вырваться из стен кабинета. Здешние порядки я не знала — а вдруг за распевание арестантских песен работнику ГУИН дяде Толе грозило служебное взыскание? Нужно было срочно заводить какой-нибудь отвлеченный разговор.

— Дядя Толя! А вот скажи ты мне, арестанты ваши, или, как вы их называете, зэки, бегут из лагерей? Ну то есть я знаю, конечно, что бегут, однако как часто?

Караваев оживился. Видно было, что эта тема интересует его не меньше меня.

— А как же! Бегут, родимые, бегут, как тараканы от борной кислоты. И все время с выдумкой, все время с изюминкой! Прогресс, Женечка, он и на зоне идет семимильными шагами. Побеги все чаще бывают технически оформленные. Например, в одной из колоний зэки в промышленной зоне до чего додумались — сварили из остатков металлолома некий такой колокол. Под него залез жулик, и сверху все закидали ржавыми железяками. Потом это все вывезли за ворота как утиль… А еще был случай — в одной колонии заключенным разрешили разбить возле бараков маленький такой огородик, и столько мастеров выявилось по этому делу! Все сплошные мичуринцы! И никто из охраны не заметил, что со временем грядки не оседают, как им положено, а растут ввысь! Курганы! Потом спохватились, да поздно: оказывается, зэки вырыли подземный ход из спального помещения прямо за ворота. Лишнюю землю как раз и ссыпали на грядки, а что не вместилось — носили в «очко».

Но эти хоть сообща действовали, единой командой. А есть и другие случаи. Один зэк, осужденный на двадцать лет за серию убийств, умудрился вырыть вполне комфортный тоннель шириной метра полтора и длиной — двадцать два! И это при том, что из орудий труда у него были только алюминиевые ложка и тарелка. И обнаружили-то подкоп случайно. А всего он собирался прорыть ход в полкилометра — расстояние между камерой и забором за вышками с часовыми.

В другом месте арестанты обманули охранников, использовав самодельные чучела. Набили мешки соломой и положили на нары. А на стенах висели фотографии кинозвезд. Все думали — для красоты, оказалось — с практической целью: фотки эти отверстия в стене закрывали. Ночью арестанты вытащили бетонные блоки из двух стен, пролезли в отверстия, спрыгнули на крышу и перелезли через забор высотой двадцать пять метров с колючей проволокой, а оттуда — на железнодорожное полотно.

Один заключенный совершил побег из тюрьмы, спрятавшись в бильярдном столе, который благополучно пронесли мимо охранников. Самое смешное — это случилось всего спустя год после того, как другой осужденный сбежал из той же самой тюрьмы, спрятавшись в платяном шкафу. 19-летняя зэчка в пермской колонии вообще сбежала, спрятавшись в чемодане, который вынесла ее отбывшая свой срок сокамерница…

А сколько я могу тебе, Женечка, рассказать о всяких там самодельных планерах, мотодельтапланах, аэростатах и прочих вертолетах, на которых зэки в прямом смысле слова улетают через заборы! И знаешь, из чего такие планеры готовят? Легким движением руки из бензопилы «Дружба». Думаешь, шучу? Сходи в Музей криминалистики МВД, тебе там покажут один такой пило-дельтаплан — несколько ушлых зэков пытались удрать на нем с лесоповала. Да они тебе и без бензопилы улетят — было бы желание. Один такой летун вот что придумал: шестеро подельников нагнули сосну, она залез на верхушку и пристегнул себя монтажным ремнем. Сосну отпустили, зэк в полете расстегнулся — и парил, как белка-летяга, пока не приземлился… правда, ровнехонько на станции, точно под колеса идущего поезда.

Вот какие у нас мастера бывают. А ты говоришь…

Я слушала с интересом. Но с еще большим интересом я посматривала на служебный телефон, который должен был вот-вот зазвонить и поведать мне о судьбе заключенного Иосифа Френкеля. Оставалось надеяться, что он не устроил себе побег, воспользовавшись ручкой от швейной машинки или подстаканником…

И телефон зазвонил. Дядя Толя поднял трубку и выслушал то, что ему сказали, суровея лицом. Затем медленно опустил трубку на рычаг и обернулся ко мне, твердо глядя в глаза:

— Женечка, я надеюсь, что этот человек тебе не родственник и добрый знакомый. Знаешь, всяко бывает. У меня очень неутешительные новости.

— Бежал?! — вскричала я.

— Нет, но… В общем… он погиб.

— Погиб?

— Да. Какая-то нелепая случайность, как раз из тех, над которыми так любят рыдать сами зэки… Все произошло год назад, даже меньше. Заключенному № 185/07 Иосифу Френкелю, отбывающему наказание в колонии под Иркутском, стало плохо, тюремный врач поставил диагноз — «гипертонический криз» и распорядился перевести его в лазарет. Той же ночью в лазарете произошло замыкание электропроводки, вспыхнул пожар… Крыша загорелась и рухнула. Восемь человек спасти не удалось. В том числе и твоего подопечного. После разбора завалов нашли только их обугленные останки… Мне очень жаль, Женечка. Иосифа Френкеля больше нет в живых…

Дядя Толя вздохнул и опрокинул в стакан остатки водки. Мне больше не предлагал.

— Не чокаясь, — сказал он своему отражению в столе. И выпил.

— Дядя Толя, а если нашли только обгоревшие останки — как их опознали?

Не отвечая, он пожал полными плечами, снова сел за стол, подпер голову рукой и затянул прежнее:

Кажется, он окончательно расчувствовался и заплакал. «Да, полковник Караваев, слаб ты стал на выпивку-то», — подумала я, закрывая за собой дверь. Дядю Толю так развезло от поллитровочки, что он даже не заметил моего ухода. А раньше, бывало, стыдил нас, салаг, когда мы отказывались пить какой-нибудь спирт из фляги, если его нечем было разбавить или, на худой конец, закусить: «С одной ранеткой в виде закусона, — говорил тогда дядя Толя, — три литра можно выпить и не поморщиться!»

Сдает наше старшее поколение…

Я вышла из здания управления и немного постояла на крыльце, несколько раз глубоко вдохнув сырой сентябрьский воздух, чтобы выветрились пары алкоголя. Как будто специально дождавшись, пока стану более или менее свободна, в кармане куртки зазвонил мобильник.

— Але?..

— Евгения Максимовна! — резанул ухо резкий крик. — О боже, Евгения Максимовна!

И глухие, переходящие в истерические всхлипы рыдания.

Я узнала голос старушки, матери Максима Гонопольского. Странно, что я узнала ее именно сразу — хотя этот рвущийся в рыданиях голос вовсе не был похож на вчерашний, спокойный, размеренный. Чувствуя, как в груди у меня зашевелился какой-то холодный зверек, я присела прямо на ступеньку каменного крыльца.

— Погодите, успокойтесь… — черт, я же не знаю даже имени-отчества старушки! — Успокойтесь и объясните, что у вас там происходит?!! Что случилось?!

— Юрочку-у… Юрочку-у нашего… Мальчика…

— ЧТО? — крикнула я так, что на меня оглянулись прохожие.

Неужели, неужели она сейчас скажет — «убили»?!

— У-у-у… — клокотало в трубке. — Юрочку у-у…

— ЧТО?! ЧТО?!

— Украли!!!

«Слава богу!» — пронеслось у меня в голове, и огромный, как Эверест, камень сорвался с души.

— Я все поняла! Пожалуйста, успокойтесь! И соберите у себя в доме свидетелей похищения! Я еду!

Бросившись к машине, я успела заметить краем глаза, как шарахнулись от меня прохожие. Да, черт возьми, орущая посреди улицы женщина почему-то всегда пугает прохожих больше, чем размахивающий ножом бандит!

Через полчаса я знала все. Картина преступления вырисовывалась следующая.

Было три часа дня — самое спокойное время. Старики Гонопольские совершали обычный послеобеденный моцион, прогуливаясь, держась за ручки, в палисаднике неподалеку. Дома оставались только Юра и Ия: мальчик гонял по ковру машинки, мать домывала в кухне посуду.

Вдруг прозвенел долгий, уверенный, какой-то праздничный звонок в дверь.

— Кто там? — спросила Ия, разглядев в глазок что-то большое, сине-бело-красное, шевелящееся, очень красивое, но совершенно непонятное. Юрочка, заранее предчувствуя сюрприз, прыгал возле двери и тянул мать за руку:

— Мама, ну мама, да мама же! Открывай! Открывай!!!

Но Ия почему-то медлила.

— Вы кто там, а?

— Дедушка Мороз! — раздался за дверью слегка приглушенный голос. — Да, да, не удивляйтесь, это я — сам чародей и чудесник из волшебной новогодней страны! Лично приехал к вам из сказочного леса, чтобы поздравить мальчика Юрочку с Новым годом! Открывай, детвора, — вручать подарки пора!

— Дед Мороз?! Ко мне?! — ахнул мальчик. Глаза его заискрились уже какой-то и вовсе неземной радостью. — Дедушка Мороз! — крикнул он, изо всех сил дергая дверную ручку. — Заходи! Мама! Открывай! Скорее! Он же сейчас растает!!!

— Какой такой Дед Мороз? Почему? — бормотала Ия, неуверенно откручивая рычажок замка. — Разве бывают Деды Морозы в сентябре? Это кто-то шутит, Юрочка! А вот мы этому шутнику сейчас дадим! Вот мы ему покажем Деда Мороза!

— Ну и что, ну и что! А он специально ко мне приехал, летом! Только ко мне! — кричал Юра. — Это такой специальный Дед Мороз, летний! Он не с Новым годом поздравляет, а… а с… а с тем, что у меня через две недели день рождения! Ну ма-ма!!!

Дверь наконец распахнулась. И на пороге, сверкая пышной синтетической бородой, розовея картонным носом, запакованный в атласную шубу, с огромным заплечным мешком за спиной — во всем этом знакомом великолепии — действительно стоял самый сказочный, самый красивый, самый добрый Дедушка Мороз из всех, каких только можно себе представить!

— Ну здра-авствуйте, дети, здра-авствуйте, взрослые, — загудел он басом. И после того, как сказочный дед шагнул в тесную прихожую, Ие на минуту даже показалось, что в квартире у них действительно начался Новый год — пахнуло хвоей, снежной свежестью и мандаринами. — Что, не ждали? А это действительно я, а это действительно сюрприз! Ну, где тут у нас мальчик Юрочка?

— Это я! Это я! — кричал и подпрыгивал ребенок. В азарте он даже не почувствовал очевидную глупость вопроса: ведь в коридоре их было только трое, и из них троих — только один мальчик.

— А! Так вот ты какой, мальчик Юрочка! — гудел сказочный дед. — Ну-ка, поворотись-ка… Ого, какой ты здоровый парень! Даже и не знаю, поместишься ли ты в мой мешок… Но мы все-таки попробуем. Ты уж, Юрочка, постарайся поместиться, иначе не видать тебе сказочных подарков, а они у меня ого-го! — какие большие, а они у меня ого-го! — какие волшебные, и все сложены-приготовлены, и все — только для тебя одного!

— Подарки? Много?! — упивался ребенок, прыгая вокруг Деда Мороза в узком пространстве коридора. — А где, где?!

— Да все там же, — доносилось из-под белой бороды. — Там же, где им и быть положено: в сказочном лесу!

— Ой, в лесу! И мы туда поедем?!

— А как же! Вот прямо и сейчас. Посажу тебя в мешок, заброшу за плечи — и айда! Сядем в сани снежные, звенящие, с бубенчиками — и прямиком на них в сказочный лес!

— Ой, как здорово! Ну, поехали! Поехали! — вопил Юра. — Скорее!!!

— Погодьте-ка, — вмешалась Ия. — Вы мне это бросьте, такие шутки — дите в мешок сажать! Никакого мешка нам не надо. Да и поздно уже к тому ж. Юра! А ну-ка, скажи дедушке спасибо, что он пришел тебя навестить, и до свидания. А завтра…

— Не хочу! Не хочу прощаться! Не хочу завтра! — Из Юриных глаз безо всякой подготовки брызнули крупные слезы. Ия попятилась — ее ребенок плакал редко, но, когда это случалось, скандал мог затянуться на несколько часов. Лицо сына искривилась — и вот-вот начнется оглушительный рев.

— Юра!

— А-а-а! — начал сын.

Однако Дед Мороз был начеку:

— Тихо-тихо, никто не будет ни кричать, ни ссориться! Иначе сказка, в которую мы сейчас поедем, испугается и убежит! Ну-ка, Юрочка, садись-ка в мешок — вот я сейчас помогу тебе запрыгнуть — гоп! Вот и молодец! — крякнул Дед Мороз, взваливая мешок с ребенком себе за спину. — И веди себя там тихо-тихо, пока не выпущу.

Обомлев, Ия смотрела, как сказочный персонаж с белой бородой берется за ручку двери и совершенно серьезно готовится унести от нее родного сына. Милая добрая сказка у нее на глазах превращалась в какой-то странный, до дрожи пугающий фарс.

— А ну-ка, стоять! — крикнула Ия, хватаясь за мешок, в котором ворочался и хихикал ее пятилетний сын. — Куда это вы его? А ну, пустите пацана! Сейчас же поставьте на место свой дурацкий мешок!!! Я не позволю…

Что-то мягкое и влажное внезапно облепило ей рот, нос и щеки. Перед тем как потерять сознание, Ия еще успела удивиться тому, как быстро закружилась квартира, а она почувствовала нестерпимый жгуче-сладкий запах…

Старики вернулись через час и нашли Ию без сознания, раскинувшуюся посреди коридора. На лице у нее лежала марлевая маска с хлороформом. Будучи медиками, Гонопольские без лишнего шуму и истерики приняли первые меры по оказанию неотложной медицинской помощи. Истерика у них началась позже, когда бледная Ия сообщила им о том, что Юру — украли!

Вот тут-то затрясло всех троих. К счастью, мать Гонопольского вовремя вспомнила о том, что вчера, покидая их, я на всякий случай оставила номер своего телефона. И вот теперь три несчастных, парализованных страхом человека смотрели на меня как на мессию. Не знаю, что заставило их обратиться за спасением именно ко мне. Строго говоря, я должна была им отказать — ведь никто из них не являлся моим клиентом. Я не могла заниматься параллельными делами, мне нужно было навестить Марину, которую я не видела с самого утра. Но старики Гонопольские смотрели на меня с такой надеждой…

— Когда похищают детей, то, как правило, имеют в виду последующий выкуп. Вам еще не звонили?

— Нет…

— Значит, надо ждать звонка. И пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Любая паника мешает принимать правильные решения, а это преступнику только на руку. К сожалению, я не могу остаться с вами надолго, а похитители могут позвонить и через несколько часов, и даже через сутки. Поэтому советую не отходить от телефона до моего возвращения, а если вам позвонят раньше, то сразу же свяжитесь со мной.

— Евгения Максимовна! — старички вцепились в меня с двух сторон. — Евгения Максимовна, но как вы думаете, наш Юрочка сейчас жив?

— Да — на сто процентов! — с уверенностью сказала я. — Мы спасем вашего мальчика, не сомневайтесь.

(Господи боже мой, что это со мной? Какой бес толкает меня на то, чтобы раздавать такие опрометчивые обещания?!)

— И звоните, сразу звоните! Я буду здесь недалеко.

План у меня был такой: отогнать слишком заметный «Фольксваген» подальше (ведь за домом наверняка следят!), а затем незаметно, через крышу или чердачное окно, проникнуть в квартиру Гонопольских. Так, чтобы тот, кто следит за домом, не заметил, что я сюда вернулась.

Так я и поступила. «Тому, кто наблюдал за домом», было видно, как я села в машину и уехала в неизвестном направлении. Но вряд ли он заметил, как через несколько минут я бесшумно залезла на большой карагач, а с него перебралась на пожарную лестницу. На секунду переведя дыхание, я стала карабкаться вверх.

«И опять дежавю, — подумала я невольно. — С пожарной лестницы все началось и ею же, похоже, закончится».

Оказавшись на крыше, я, пригнувшись, побежала вперед, стараясь, чтобы кровельное железо не слишком громыхало у меня под ногами. Добежав до края, сделала глубокий выдох, сконцентрировалась и, не останавливаясь в беге, оттолкнулась ногой, перевернулась и приземлилась уже на руки на соседней крыше. Приземление прошло не очень удачно: пятки и живот обожгла острая боль, и, кажется, я сильно отбила ладони.

Чердачное окно, через которое я планировала спуститься обратно в квартиру Гонопольских, оказалось открытым. Не будь этого, кто знает, как бы я ломала замок!

— Ну что? — спросила я, появляясь на пороге. — Звонили?

Вместо ответа Ия как-то механически помотала головой.

— И все равно ничего страшного. Будем ждать…

Вскоре зазвонил телефон.

Все мы вздрогнули, как от удара.

— Возьми трубку, — тихо, словно тот, кто звонил, мог нас сейчас услышать, шепнула я Ие.

Она подчинилась.

— Але. Да. Да. Да, — автоматически, через равные промежутки, отвечала Ия тому, кто с ней говорил. Потом схватила валявшийся рядом с телефоном блокнот, ручку и с размахом вывела на бумаге несколько строк.

— Все сделаем, — сказала она напоследок упавшим, бесцветным голосом. И осторожно, словно трубка была хрустальной, опустила ее на место.

— Это «они» звонили? — в один голос спросили старики Гонопольские.

Ия кивнула, глядя на нас расширенными от страха глазами.

— А что же ты не спросила, что с Юрочкой? Почему же не узнала, где он, как он?

— Они… Они сами все сказали. Они сказали, что мальчик здоров. И будет здоров, если… если мы выполним все их условия.

— Какие?

— Вот, — она пододвинула ко мне бумажку со своими записями.

Я прочла:

— Все деньги, какие есть в доме? Боже мой, но у нас же совсем немного! Мы, конечно, отдадим все, что есть! Но как доказать, что это действительно все?! — вскричали старики, заламывая руки.

— Да, это очень странное требование, — согласилась я, напряженно обдумывая ситуацию. — Я еще не встречала такого требования: «все деньги, какие есть в доме» — без указания конкретной суммы. Значит, им нужны не деньги.

— А что же? — воскликнули старички.

Ия сидела в кресле, закрыв лицо руками. Я даже сомневаюсь, слышала ли она что-нибудь из того, что мы говорим.

А тем временем все было понятно и без вопросов. Преступнику, похитившему мальчика, не нужны были деньги. Ему нужны были именно старики Гонопольские, вернее — их жизнь. Поэтому он и формулировал свое требование таким странным образом: «все деньги, какие есть в доме». Он не назвал конкретной суммы, чтобы старики не тратили время на поиски и сборы. Ему нужно было лишь выманить их из дома в определенный час и в определенное место!

Но зачем?

Кажется, я начинала понимать.

Мозаика стала складываться.

— Вот что, — обратилась я к Гонопольскому. — У вас сейчас начнется сердечный приступ.

— Что?!

— Сердечный приступ, или инсульт. Вы же врач! У вас сорок лет практики!

— Сорок пять…

— Тем более! Достаточно для того, чтобы умело симулировать сердечный приступ! Сейчас мы вызовем «Скорую», и вас госпитализируют на ней в любую больницу по вашему выбору. Главное, чтобы там была надежная охрана и хорошо знакомые вам врачи…

— Но у меня нет никакого сердечного приступа!

— Я уже сказала: вы его симулируете!

Вообще-то Гонопольскому и притворяться бы не пришлось — он стоял передо мной с посиневшими губами и держался за правый бок. Еще бы! В такой ситуации сердце заболит у кого угодно!

— Слушайте меня внимательно, — втолковывала я испуганному старику. — Вам надо лечь в больницу, к вашим знакомым врачам, и обязательно, чтобы это были надежные и неболтливые люди. Вы скажете им, что вне зависимости от вашего действительного физического состояния вам крайне необходимо два дня пролежать в больничной палате с каким-нибудь устрашающим диагнозом. Преступник не должен заподозрить в этом ничего необычного — кому, как не ему, знать, отчего у вас случился приступ — ведь это он украл у вас единственного внука! Главное — чтобы врачи, или кто там, дежурные на сестринском посту, когда им будут звонить и осведомляться о вашем состоянии, отвечали только одно: «Положение серьезное, практически отчаянное, счет идет на часы». И никакой обнадеживающей информации!

— А зачем?

— Затем, что преступника это успокоит! Он решит, что, учитывая ваш возраст, вам не выкарабкаться, и охотиться за вами не станет. Таким образом, мы спасем вашу жизнь. Неужели вы не понимаете, преступник не намерен отдавать вам мальчика — он намерен вас убить!

— Господи, да за что же?!

— Потом, все потом! Немедленно вызывайте «Скорую»! Если преступник наблюдает за домом, а это наверняка так, то пусть он убедится в том, что вас действительно увезли на «Скорой»! Тогда у него не возникнет никаких подозрений, и мы сможем действовать дальше.

Старушка, которая, кажется, соображала немножко быстрее, схватила трубку и принялась набирать номер «Скорой».

— А Маша? — очнулся старик.

— Какая Маша?

Рука, придерживающая сердце, на секунду выпрямилась и указала на старушку.

— Ваша жена? С ней все будет в порядке. На встречу с похитителями вместо нее пойду я.

Трюк со «Скорой» удался на славу — старичка положили на носилки, задвинули в реанимобиль и увезли. Выглянув в окно, я с удовлетворением заметила, что госпитализация Гонопольского не осталась незамечена жителями двора: старичка, до половины накрытого простыней, закатывали в машину в присутствии десяти-двенадцати жильцов преклонного возраста. Суета во дворе неизбежно должна была привлечь внимание нашего врага. Чего мы и добивались.

Теперь второе — за оставшиеся до встречи два часа требовалось превратить меня в совершенно другое существо.

Это было не так-то просто — загримироваться под старушку на седьмом десятке лет.

Но все было решаемо. Голову я накрыла плотной, но легкой косынкой, лицо скрыла за очками с толстыми линзами (я смотрела поверх стекол, но со стороны это было незаметно). На ноги я надела Иины сапоги на плоской подошве, в руку взяла хозяйственную сумку. Из одежды натянула толстый вязаный свитер, светлые брюки и длинный пиджак. Если учесть, что к месту «стрелки» я явлюсь на полусогнутых, имитируя старческую походку, и буду опираться на трость — то в темноте меня вполне можно будет принять за старушку.

— Евгения Максимовна… Женечка… — всхлипывала старушка. — Если вам, дай бог, удастся освободить нашего Юрочку… Я для вас ничего не пожалею! Я вам… я… хотите, я вам свое обручальное кольцо подарю?! Это очень хорошее колечко, дорогое, с бриллиантом, его еще моя бабушка носила! Это наша семейная реликвия! Сейчас…

Мария Федоровна быстро скрылась в одной из комнат и вскоре вернулась с маленькой шкатулочкой.

— Мария Федоровна, голубушка, прошу вас, не надо… Ничего, ничего не надо. Ну пожалуйста, я прошу вас, успокойтесь… Сядьте… не нужно, не нужно ничего…

Гонопольская села на диван, она едва сдерживала рыдания.

— Ну, я пойду, — сказала я после паузы. — Пожалуйста, не выглядывайте ни в коем случае в окна. Если позвонят, к телефону должна подходить только Ия. А вам, Мария Федоровна, я бы порекомендовала вообще не вставать с дивана до моего или Юрочкиного возвращения.

— А как же вы доедете? Туда, на пустырь? Просто пешком? Но ведь вас же могут… — она проглотила слово «убить», — вас же могут… по дороге?

— Не беспокойтесь. Вызову такси.

Машина и в самом деле уже ждала меня у подъезда.